Страница:
– Здесь, кажется, прибрались?
– Все так, как мы застали, – отвечал молодой. – Они только пропылесосили.
– Кто здесь был, когда вы приехали? – спросил Питер.
– Патрульные Филипс и Эксом. Они внизу.
– Почему они заявились?
– Сверху позвонили, услышали шум драки.
– А что видел тот, кто звонил?
– Видела. Ничего она не видела.
– Так кто же видел этого Каротерса?
– Одна женщина, которая выбрасывала мусор в мусоропровод. Ее забрали в участок допросить. А женщина сверху просто услышала, что дерутся, набрала девять-один-один и, когда прибыла машина, настояла, чтобы они поднялись узнать, в чем дело.
– Как они проникли в квартиру?
– Вызвали подмогу и взломали дверь, – ответил молодой детектив. – Дверь-то дерьмовая, из дешевых. И была заперта. Это все будет в донесении.
– Хорошо, – сказал Питер. И отпарировал: – Рад это слышать. – В свое время молодой усвоит, что с окружной прокуратурой стоит ладить. Однако отвечать колкостью на колкость смысла не имеет. Гораздо разумнее постараться завоевать расположение молодого. – Послушайте, как вас звать?
– Эл Вестербек.
– Какое оружие применялось, по вашему мнению, Эл?
Питер увидел, что детектив ухмыльнулся. Сколько выразительных ухмылок на его собственном счету за первые годы службы!
– В Уитлока стреляли дважды. Ни оружия, ни пуль так и не найдено.
– Хоскинс сказал, что он был избит.
– Нет, избита была девушка.
– Девушка! – возмутился Питер. – Хоскинс не говорил ни о какой девушке! А сказал только, что парень был жестоко избит.
Детектив втянул щеки и, пожав плечами, изрек вердикт:
– Информация Хоскинса устарела.
Из коридора явились фотографы, грохоча своей металлической аппаратурой.
– Мы закончили, – кивнул один из них.
– Давайте взглянем, – сказал Джонс.
Втроем они прошли в кухню, где на крытом линолеумом полу на боку лежал молодой негр, одетый лишь в трусы-бикини. Ему стреляли в голову, и там, где пули вошли в череп, виднелась какая-то застывшая темно-красная и клейкая масса. А ведь это, подумал Питер, склоняясь над телом, чтобы разглядеть получше, было некогда вместилищем человеческого разума. Еще одна пуля угодила парню в лопатку. Умирая, несчастный испражнился.
– Так, еще раз, что услышала соседка? – спросил Питер. – И поточнее.
Вестербек сверился с блокнотом.
– Крик девушки и несколько выстрелов.
– Кто-то из женщин на улице говорил, что парнишка был головастый, – заметил Джонс.
Питер глупо забеспокоился, что без одежды он замерзнет. Руки и ноги парня были еще мягкими, пальцы не скрючились, но уже начали коченеть. Очки с носа свалились и болтались где-то на подбородке. Стекла их были запачканы кровью. Крови натекло много, как это обычно и бывает с молодыми и здоровыми. Пролившись на пол, кровь заполнила щели и скопилась под легким скатом линолеума. Там, где поток остановился, кровь застыла, превратившись в пыльную и грязную лужицу. Возле головы Уитлока на полу валялся надкусанный сандвич с арахисовым маслом и джемом. Хлебная корка тоже была пропитана кровью. Глаза Уитлока были открыты и пристально глядели на лежащую в шести дюймах от лица еду.
– Ожоги, – заметил старавшийся держаться отрешенно Питер.
– Да, но только от одного выстрела, – согласился Вестербек. – На двери спальни следы от пороха. Полагаю, преступник сначала выстрелил ему в плечо, а уж потом в голову, сперва от стены, а потом подойдя вплотную. Потому ожог только на одном входном отверстии от пули в голову. И, как я сказал, гильзы преступник забрал с собой.
– Парень ушел из библиотеки в полночь, но домой вернулся ранним утром, – начал свой рассказ Джонс. – Квартира эта его, но и девушка практически здесь жила. Ведь университетский кампус отсюда кварталах в десяти.
Питер пристально глядел на молодое красивое тело, словно мог своим взглядом вернуть его к жизни. Парень понимал, что всего через несколько секунд он умрет и, поэтому, слава богу, не страдал.
– Где его одежда? – спросил Питер.
Вестербек ткнул пальцем в сторону сложенных на кухонном стуле рубашки и брюк, рядом стояли ботинки.
– Он снял все это здесь, в кухне. На столе ключ от дома, а также часы и бумажник. В бумажнике восемьдесят шесть долларов, так что это не ограбление. Думаю, он вернулся поздно, разделся в кухне, чтобы не будить девушку, потом, проголодавшись, сделал себе сандвич…
– И только принялся за него, – прервал его Питер, – как – трах!
Двойное убийство – дело уже непростое, от следователей оно требует максимального внимания, так как тянет на смертный приговор, пополняя собой копилку особо тяжких преступлений. То обстоятельство, что ни Хоскинс, ни мэр ничего не знали о девушке, его беспокоило. Как такое возможно?
– Но здесь так холодно, – сказал он. – Зачем же он разделся в холодной кухне?
– Об этом я не подумал, – признался Вестербек.
– Возможно, это означает, что окно тогда было закрыто, – предположил Питер, смущаясь от того, что указывал на очевидное. – А где девушка?
Они прошли в спальню, где на кровати лежала очень красивая молодая негритянка. Одеяло на ней было натянуто до подбородка, а глаза девушки были закрыты. Питер обратил внимание на очень длинные ресницы.
– Тупым предметом в ванной, где она пряталась, – доложил Вестербек. – В этом я совершенно уверен.
Питер повернул голову в сторону ванной. Засов на двери был сломан, а на самой двери, крашенной белой краской, виднелся длинный кровавый след. На полу в ванной валялись розовое эластичное трико и туфли для аэробики.
– Преступник вышиб дверь в ванную, ударил ее по голове и перетащил сюда, возможно, уже мертвую, – деловито продолжал Вестербек. – На кровати крови совсем немного, не думаю, что это она билась там с раной на затылке. След на простыне ровный, никаких судорог, конвульсий там не было. Лицо и веки застывшие, руки-ноги тоже, так что, думаю, она умерла примерно за час до Уитлока.
Питер заметил на полу прыгалки и гантели, которые привязывают к щиколоткам.
– Замок сорван, он ее сюда перетащил – думаю, именно так и обстояло дело. Следов борьбы в комнате нет. Имя девушки Джонетта Генри.
Во всем этом было нечто загадочно-нелогичное.
– Джонси, ты сказал, что соседка слышала крики, – заметил Питер. – Полицейские, приехав по вызову, вышибли дверь. Но, судя по всему, Уитлок был чем-то удивлен. А девушка умерла за час до того, как…
Он замолчал, переводя взгляд с одного полицейского на другого. Они внимательно глядели на него.
– Ну и что? – с вызовом бросил Джонс.
– Я, конечно, не уверен, – сказал Питер, непонятно почему пойдя на попятную, возможно, потому, что детектив занял оборонительную позицию. Времени опровергать версию полицейских, выдвигая вместо нее что-то другое, и тем самым портить с ними отношения, у него не было. – Но думаю, что преступник выжидал, зная, что Уитлок должен вернуться.
– Верно, – сказал Вестербек.
– Что, конечно, не объясняет, почему оба убийства он совершил по-разному.
Ответом ему было глухое молчание.
– Человек, имеющий пистолет, – продолжал Питер многозначительным, несмотря на свои попытки быть дипломатичным, тоном, – обязательно воспользуется им, предпочтя его другим равноценным способам убийства. Ну а человек, не имеющий пистолета, воспользуется тем, что у него под рукой. Что скажете на это, Вестербек?
– Он убил ее в драке, не думая, что будет услышан, потом дождался возвращения парня. Застрелил его из пистолета и ушел. По-моему, все просто.
Вот она, простота. Для него, Питера, это было особое слово. Важнейшее понятие для квакеров, ценность которого Питеру постоянно внушали в детстве. Веди жизнь простую и мирную, старайся приносить пользу людям. Как же мало тех, кто следует этим заветам. Питер рассеянно взглянул в лицо девушке. У него возникло смутное желание склониться к ней и поцеловать ее в щеку неясным благоговейным поцелуем, как бы благословляя почившую от лица живых. Он испугался, не есть ли это признак наступающего безумия, подумал, что такое вполне возможно, и постарался сосредоточиться на обстоятельствах дела. Соседка, как сказал Джонс, услышала крики девушки и вызвала полицию. Девушка умерла за час до того, как был застрелен Уитлок, а когда в квартиру ворвались полицейские, Уитлок был мертв. Следовательно, выстрелы раздались уже после вызова полиции. А соседка, как только что сказал Вестербек, слышала выстрелы до того, как вызвала полицию. В докладе наблюдается логическая неувязка – услышать выстрелы и вызвать полицию соседка не могла, если только до приезда полиции она не звонила дважды. Тогда становится понятным, почему соседка настаивала на том, чтобы взломать дверь. Строго говоря, полиция и не стала бы этого делать ради чего-то менее существенного; встревать в домашние распри они терпеть не могут, предпочитая, чтобы такого рода конфликты разрешались сами собой. Но что было очевидно и о чем полицейские проболтались, сами того не ведая, было то, что прибыли они на место спустя час после звонка – немыслимая, дикая медлительность, и за это время племянник мэра и получил свое. Интересно, поняли ли это детективы?
– Вы сказали, что соседка, звоня в полицию, уже слышала выстрелы? – как ни в чем не бывало спросил он.
– Да, именно так.
– Значит, это был второй звонок.
– Почему это? – удивился Вестербек.
И Питер не удержался.
– Вообще-то, ребята, это скорее по вашей части, чем по моей. Но ладно уж, послушайте. Вот вам последовательность событий. Первое: раздаются крики девушки, соседка их слышит и, как результат, звонит в полицию. Когда полиция наконец-то после второго звонка появляется, девушка, которая кричала, уже целый час как мертва, что явствует из окоченения, а парень застрелен за несколько минут до этого. Девушка умерла после звонка, но до того, как раздались выстрелы; потом слышатся выстрелы, соседка звонит в полицию вторично, и полицейские прибывают.
Полицейские молчали, видимо рассердившись.
– Где сейчас соседка, что видела парня? – спросил Питер.
– Как я и сказал, в участке на углу Восьмой и Рейс. Она его опознала, о чем сделала официальное заявление.
Если гибель племянника мэра может быть связана еще и с нерасторопностью полиции, дело приобретает дурной оборот. Но на окончательные выводы Питер не решился бы. Дежурный на номере 911 переадресовывает звонки диспетчеру, в то время как компьютер сортирует звонки, относя их по степени важности к различным категориям от нуля до шести. На звонки категорий пять и шесть полиция обычно не реагирует, а в бедных районах города полицейские частенько не отзываются и на звонки категорий три и четыре, сигнализирующие об уличных драках, из опасений самим быть раненными или пострадать каким-нибудь иным образом.
И, словно прочтя мысли Питера и желая как-то дискредитировать прокурора, Джонс тихонько пробормотал:
– Берджер, наверное, не совсем в порядке, да? Поэтому не приехал?
– Берджер в Гаррисберге. Вернется в город к обеду. И не приехал он поэтому.
Питер осмотрел закатившиеся глаза девушки, потрогал ее виски, скулы, подбородок. Потом оглядел комнату:
– Ну а вы что считаете, как это было?
– По-моему, преступник вылез через окно на пожарную лестницу, а оттуда, поднявшись, перемахнул на соседнюю крышу.
– Откуда такие подробности? – возразил Питер. – К тому же это никак не объясняет, зачем Уитлоку понадобилось раздеваться в холодной кухне. Если только преступник, когда влез, закрыл окно, а потом опять открыл, уже перед уходом.
– Ну да.
– Возможно. Тогда, значит, преступник вообще забрался через окно, что может быть предположением и ошибочным. Пусть кто-нибудь починит входную дверь и заодно посмотрит устройство замка. Как он закрывался и открывался – ключом снаружи или кредитной карточкой, сунутой в щель.
– Правильно. – Джонс записал это себе, чтобы не забыть. – А теперь вам надо осмотреть тело, да и мне хватит отлынивать.
Он протянул руку и стянул простыни. Девушка была худенькая, голая. Кроме слипшихся от крови волос там, где была рана, тело не пострадало и сейчас лежало нетронутое, гибкое, благостно тихое. Руки свесились по бокам, словно она спала, покорно отдаваясь на волю осматривающих ее, как, впрочем, оно и было. Питер провел ногтем по животу девушки, отметив отсутствие подкожного жира и крепкую мускулатуру. Груди у нее были маленькие, с тугими сосками. Даже не видя, он мог предположить, что зад у нее изящный и соблазнительный. И, подумав об этом, он почувствовал себя свиньей.
Осторожно, одним пальцем, он приоткрыл ей рот и, наклонившись, осмотрел зубы. Они были безукоризненны.
– Следы насилия имеются? – спросил он.
– Никаких, но точный ответ даст лаборатория. Думаю, она гимнастикой занималась – такая стройная, – сказал детектив.
– Считаете, что стройные все, кто занимается гимнастикой? – возразил Питер. – Девушка – исключение. Впрочем, выясните, не посещала ли она какой-нибудь спортивный клуб, танцевальный класс или что-нибудь такое.
Питер вгляделся в лицо девушки. Землистая бледность – следствие оттока крови – уже начала расползаться по лицу, но первоначальный цвет ее кожа сохранила; кожа была превосходной, как это часто можно наблюдать у негритянок, даже и пятидесятилетних, белые женщины, даже и на двадцать лет моложе, явно уступают им в этом. Он накрыл тело и впервые тщательно осмотрел комнату. Обычная одежда старшеклассника, на полках учебники по биологии, химии и анатомии, видео, а рядом множество дрянных дисков с записями рок-певцов. Рядом аккуратно подписанные тетради и полароидные снимки какой-то губчатой ткани, возможно снятой через микроскоп. В шкафу джинсы «джорданс», несколько пар легких туфель от Бикса и Гуччи. Это Америка. Даже те, кому это не по карману, стараются покупать вещи на уровне. Интересно, откуда для этого находились деньги? Почему девушка забилась в ванную? У парочки вроде бы все было в порядке, карьера обеспечена. Кому понадобилось их убивать? Кто осмелился?
– Следы крови на анализ сданы? Капельки, пятнышки? – спросил Питер.
– Чтобы сдать, их надо сначала найти.
– Стало быть, думаете, он поднялся потом по пожарной лестнице? – спросил Питер.
– Да, и сюда проник тоже.
– С чего вы взяли?
– Входная дверь была заперта.
– А может быть, преступник спокойно вошел сюда, а перед уходом закрыл дверь или же закрыл, уходя, – предположил Вестербек.
– Это не объясняет, почему она заперлась в ванной.
– Они подрались, и она укрылась в ванной.
– Или же она вдруг услыхала шаги и закрыла обе двери. Думаю, что все было именно так. Она бы не заперлась, если б знала, что у него есть ключ, а сбежала. А это значит, что он либо каким-то образом открыл замок, либо влез в окно. Опять же, – продолжал Джонс, – знай она, что у него есть ключ и что ей грозит опасность, она бы не осталась в квартире. Она могла бы тоже вылезти в окно.
– Верно. Потому что, если замок нетронут, значит, либо у него был ключ, либо он влез в окно, – сказал Питер, продолжая цепочку рассуждений и в то же время чувствуя усталость от этого бесконечного кружения вокруг да около, необходимого, если хочешь перебрать все возможные варианты. – Но почему, заперев обе двери и спрятавшись, она была голой и почему она не позвонила в полицию? А может быть, она и звонила, просто мы не знаем этого, и, видимо, это так и останется секретом. Я видел, что у телефона длинный шнур. Попытайтесь разузнать у кого-нибудь, знакомого с квартирой, где обычно стоял телефон. Девушка производит впечатление аккуратистки – позвонив, она бы поставила телефон на прежнее место. Проверьте, не стоял ли он всегда в спальне, как сейчас.
Детективы, не привыкшие выслушивать приказы прокурора, злобно покосились на него и ничего не сказали.
– Кто-нибудь проверял пожарную лестницу? Почему он не мог спуститься по ней?
– Там внизу все проржавело и закрыто. Пришлось бы прыгать с высоты футов в тридцать.
– Значит, проникнуть сюда по пожарной лестнице он бы не смог.
– Чернокожие иной раз прыгают, как обезьяны, – шутливо заметил Джонс.
Шутку эту Питер проигнорировал.
– А на верхних этажах что?
– Лестница ведет прямиком на крышу, – сказал Бестербек. – А там можно перепрыгнуть на соседние крыши и спуститься вниз.
– Ну ладно.
Несмотря на легкую логическую путаницу, детективы, несомненно, знали свое дело. Они обойдутся и без него. Так или иначе, ему не терпелось уйти. Оставаться дольше с покойниками он не желал.
– Что не так? – осведомился Джонс.
– Неприятно оставаться с покойниками.
– Ну да, для кабинетного человека неудивительно.
– Держи со мной связь, Гарольд.
– Ага.
– И еще одна штука, хорошо? – Питер встал, напоследок взглянув на девушку. Лучше уж ему глядеть на фотографии, снятые утром.
– Ну, что такое? – отозвался Джонс.
– Если у Берджера возникли какие-то проблемы, а что за проблемы, мы не имеем понятия, необязательно кричать об этом на каждом углу, ведь правда?
– Я говорил конфиденциально, но все равно – учту.
– У кого из нас нет проблем, – заметил Питер, забирая из гостиной свое пальто. Он взглянул на часы – почти восемь. – Да и у меня они имеются.
– Да-да, рассказывайте, – усомнился Джонс – У такого-то счастливчика?
Уже в машине Питер слушал по радио новости – суровым голосом, еле сдерживая возбуждение, диктор читал сообщение о гибели племянника мэра. Питер ехал в это время по Балтимор, вновь направляясь в сторону центра. Гибель мальчика была вторым по важности сообщением и следовала сразу же за очередным террористическим актом на Ближнем Востоке. Несколько дней эта трагедия будет оставаться горячей новостью, а потом о ней забудут – ее вытеснит другая какая-нибудь катастрофа, счастливо претендующая на то, чтобы заполнить собой газетные полосы и оправдать высокие тиражи и рейтинги газет. Что-то главное, основополагающие тенденции, действительно существенные события – он давно уж убедился в том, что не суждено ему на его веку узнать о месте, где он обитает, и времени, что выпало ему на долю. Лишь история умеет обнажать суть, вскрывать людскую глупость, но кому же хочется расписаться в собственной глупости?
Он выключил радио и припарковался возле окружной прокуратуры, располагавшейся в доме номере 1300 по Честнат. В тамбуре при входе дежурный поприветствовал его и указал на лифт. Кабинеты отдела убийств были на седьмом этаже, где испещренные кофейными пятнами ковровые дорожки и коробки с делами, громоздившиеся в коридорах, никак не соответствовали той мощной силе, которую представляли юристы, сидевшие в этих грязных помещениях.
Ему позвонила Кассандра, что его удивило, потому что он не ожидал ее звонка так рано. Разве не назначено у нее какое-то совещание? Ее звонок был дурным знаком, означавшим, что она не совсем учитывает, какой напряженный день ему предстоит. Кассандра казалась ему минутной слабостью, ошибкой, которую он допустил и которую, как он себе обещал, не следует повторять. Секс с ней ему теперь хотелось оценить не слишком высоко, в чем, несомненно, была доля истины, если принять во внимание, что они почти не знали друг друга, однако память упрямо хранила непрошенно приятное ощущение чужого теплого тела рядом с его собственным.
Он сидел за столом, перебирая бумаги, передвигая грязные пластиковые стаканчики, остававшиеся здесь со вчерашнего дня, тоскуя по Дженис и уставясь в пустоту пространства в состоянии прострации и ожидания того момента, когда он сможет, забыв о себе и о том, кто он есть на самом деле, с головой уйти в работу, в новый день, чтобы к концу его вынырнуть опять, став еще на день старше и усталее. Семь часов назад он трахал незнакомку. Два часа назад он говорил с мэром пятого по величине города Америки. Час назад заглядывал в лицо убитой девушки. А десять минут назад ел булочку рядом с приехавшими из-за города и только-только сошедшими с поезда служащими, листавшими за едой экземпляры «Уолл-стрит джорнал».
Зазвонил телефон. Это был детектив.
– Мы поймали Каротерса.
– Знаю, – сказал Питер. – Вы его уже опознали и арестовали?
– Да, по дороге на работу.
– Так он еще и на работу ходит?
– Ага. Документ ляжет вам на стол не позже чем через час.
– Вы, ребята, проявили прыть для разнообразия, – сказал Питер.
– Ну, нам позвонили от мэра с просьбой, чтоб все было проделано честь по чести. Там, где это касается меня, это значит, чтоб не было проволочек. Вот мы и подготовили бумаги.
– Санкция произвести обыск у Каротерса имеется?
– За этим я и звоню.
Выслушав детали, Питер дал свое согласие на проведение обыска. Теперь дело было за дежурным судьей; получив от него добро, полиция уже утром произведет обыск.
За окном поток машин увеличивался, город теперь бурлил в полную силу. С автострады съезжали тысячи автомашин, в то время, как водители слушали радиопередачу «За рулем». Из своего окна на седьмом этаже он наблюдал толпу прохожих на Тринадцатой улице. Бесконечное это шествие угнетало своим однообразием. Ничего страшного он не видел в ощущении себя обычным маленьким человеком, но было неприятно сознание, что рядом находятся люди, чья жизнь в Филадельфии или в других американских городах в точности имитирует его жизнь, отличаясь от нее лишь незначительными мелочами. Другие многообещающие молодые люди с солидным образованием, как и он, поднимаются утром, облачаются в костюм, отправляются на работу и начинают день. То, что предшествовало работе этим утром, было лишь обманом, аберрацией. Миллионы американцев, как и он, покупали «Тудэй» из-за хорошей спортивной странички, брились пять дней в неделю в один и тот же утренний час, вели точный счет своим победам на любовном фронте, умели различать местные новостные радиопрограммы по вступительным музыкальным аккордам и знали каждую дверь на пути с работы к дому. Мужчины, которые в подростковом возрасте придирчиво измеряли длину своих пенисов и некогда запоем читавшие классическую литературу – так Питер проглотил в свое время «Эссе» Ральфа Уолдо Эмерсона, содержание которых теперь почти полностью забыл, – мечтавшие когда-нибудь выкроить месячишко-другой, чтобы попутешествовать по Америке в трейлере с прицепом, мужчины, болезненно озабоченные собственной раздавшейся талией, мало-помалу осознавшие благодаря собственному опыту то, кем были их отцы и сколько им пришлось в свое время вытерпеть, мужчины, которым вечно не хватало времени на то, чтобы вникнуть, как положено и как им того хотелось бы, в умные аналитические газетные статьи, мужчины, плохо знавшие географию и время от времени позволявшие себе расистские высказывания, о чем они потом сожалели, мужчины, никогда не испытывавшие настоящих материальных трудностей, не знавшиеся с людьми, которым трудности эти были знакомы, и не чувствующие еще трепета при мысли о смерти.
Суждено ли ему когда-нибудь сделать нечто великое, то, что останется в памяти людской? Или же проживет он свою жизнь, пройдя отмеренную ему дистанцию, и уйдет, как будто и не жил? Не удивительно, что все обзаводятся детьми; ведь ребенок служит доказательством того, что ты существовал на свете. Даже эти мысли, как и сам он понимал, были безнадежно ординарны: схожие мысли рождались и у других. Наверное, и мозг его мало чем отличался от прочих. Ведь целых три года его натаскивали мыслить привычными категориями юриспруденции. Он грыз гранит юридической науки в библиотеках, конспектировал судебные дела, входил в класс конституционного права в абсолютной готовности отразить любую атаку профессора и с блеском ответить на любой его вопрос. Что за жалкое тщеславие! Он хорошо успевал по конституционному праву, недолюбливал налоговое право, зато был совершенно очарован уголовным правом.
К концу третьего года обучения, после летней интернатуры, он ясно понял, что хочет работать в окружной прокуратуре. Приказ о его назначении до сих пор валялся где-то у него в шкафу, и он помнил, как радовался, получив постоянную работу в качестве независимого юриста. В то время как другие новоиспеченные юристы просиживали штаны в юридической библиотеке на двадцать пятом этаже, он вел бои с общественными защитниками, несостоятельными адвокатами, якшался с преступниками всех мастей, выводил на чистую воду нечестных на руку судей. Доводилось ему сотрудничать и с блистательными юристами, профессионалами высшего класса, такими как Берджер. Это было одно из тех жизненно важных решений, которыми он мог гордиться, да и Дженис гордилась тем, что он поступал именно так, хотя теперь, оглядываясь назад, она, может быть, и считала, что лучше бы ему тогда поступить в крупную фирму. И дело тут было не в самой работе – работать пришлось бы тогда не меньше, и день у него был бы столь же напряженным, а неприятной стороной такой работы и тем, что она не по вкусу, можно было бы и пренебречь. Зато поступи он в фирму, и шестизначная цифра дохода была бы ему обеспечена. Смог бы он тогда этим купить для Дженис хоть немного счастья? Он отправлял бы ее в путешествия, нанял бы прислугу, которая приходила бы дважды в неделю убирать в доме. И все же – в этом он был уверен, зная себя и свои слабости, – он превратился бы тогда в ходячего мертвеца, бесповоротнее даже, чем теперь. Он видел вокруг себя таких людей, чья жизнь была заполнена лишь одним – переносом денег из чужих карманов в их собственные. Они прогнили насквозь, потому что дело их жизни имело мало общего с самой жизнью. Он презирал и ненавидел их, но основания этой ненависти теперь пошатнулись. Они знали, что являются винтиками в системе, а если в свое время и приняли решение взять с этой системы все, что только можно, то он теперь отвергал и подобное решение не столь уж безоговорочно. На юристов, вроде него, они поглядывали свысока – в их глазах они мало чего стоили, трудяги, работавшие за жалкие подачки. Но конечно, на судебных заседаниях весы выравнивались – ведь у юристов из фирм опыта хватало лишь на то, чтобы таскать свой портфель. Но он ненавидел их за алчность и за то, что, не в пример ему, они могли чувствовать себя обеспеченными и защищенными от всех превратностей судьбы.
– Все так, как мы застали, – отвечал молодой. – Они только пропылесосили.
– Кто здесь был, когда вы приехали? – спросил Питер.
– Патрульные Филипс и Эксом. Они внизу.
– Почему они заявились?
– Сверху позвонили, услышали шум драки.
– А что видел тот, кто звонил?
– Видела. Ничего она не видела.
– Так кто же видел этого Каротерса?
– Одна женщина, которая выбрасывала мусор в мусоропровод. Ее забрали в участок допросить. А женщина сверху просто услышала, что дерутся, набрала девять-один-один и, когда прибыла машина, настояла, чтобы они поднялись узнать, в чем дело.
– Как они проникли в квартиру?
– Вызвали подмогу и взломали дверь, – ответил молодой детектив. – Дверь-то дерьмовая, из дешевых. И была заперта. Это все будет в донесении.
– Хорошо, – сказал Питер. И отпарировал: – Рад это слышать. – В свое время молодой усвоит, что с окружной прокуратурой стоит ладить. Однако отвечать колкостью на колкость смысла не имеет. Гораздо разумнее постараться завоевать расположение молодого. – Послушайте, как вас звать?
– Эл Вестербек.
– Какое оружие применялось, по вашему мнению, Эл?
Питер увидел, что детектив ухмыльнулся. Сколько выразительных ухмылок на его собственном счету за первые годы службы!
– В Уитлока стреляли дважды. Ни оружия, ни пуль так и не найдено.
– Хоскинс сказал, что он был избит.
– Нет, избита была девушка.
– Девушка! – возмутился Питер. – Хоскинс не говорил ни о какой девушке! А сказал только, что парень был жестоко избит.
Детектив втянул щеки и, пожав плечами, изрек вердикт:
– Информация Хоскинса устарела.
Из коридора явились фотографы, грохоча своей металлической аппаратурой.
– Мы закончили, – кивнул один из них.
– Давайте взглянем, – сказал Джонс.
Втроем они прошли в кухню, где на крытом линолеумом полу на боку лежал молодой негр, одетый лишь в трусы-бикини. Ему стреляли в голову, и там, где пули вошли в череп, виднелась какая-то застывшая темно-красная и клейкая масса. А ведь это, подумал Питер, склоняясь над телом, чтобы разглядеть получше, было некогда вместилищем человеческого разума. Еще одна пуля угодила парню в лопатку. Умирая, несчастный испражнился.
– Так, еще раз, что услышала соседка? – спросил Питер. – И поточнее.
Вестербек сверился с блокнотом.
– Крик девушки и несколько выстрелов.
– Кто-то из женщин на улице говорил, что парнишка был головастый, – заметил Джонс.
Питер глупо забеспокоился, что без одежды он замерзнет. Руки и ноги парня были еще мягкими, пальцы не скрючились, но уже начали коченеть. Очки с носа свалились и болтались где-то на подбородке. Стекла их были запачканы кровью. Крови натекло много, как это обычно и бывает с молодыми и здоровыми. Пролившись на пол, кровь заполнила щели и скопилась под легким скатом линолеума. Там, где поток остановился, кровь застыла, превратившись в пыльную и грязную лужицу. Возле головы Уитлока на полу валялся надкусанный сандвич с арахисовым маслом и джемом. Хлебная корка тоже была пропитана кровью. Глаза Уитлока были открыты и пристально глядели на лежащую в шести дюймах от лица еду.
– Ожоги, – заметил старавшийся держаться отрешенно Питер.
– Да, но только от одного выстрела, – согласился Вестербек. – На двери спальни следы от пороха. Полагаю, преступник сначала выстрелил ему в плечо, а уж потом в голову, сперва от стены, а потом подойдя вплотную. Потому ожог только на одном входном отверстии от пули в голову. И, как я сказал, гильзы преступник забрал с собой.
– Парень ушел из библиотеки в полночь, но домой вернулся ранним утром, – начал свой рассказ Джонс. – Квартира эта его, но и девушка практически здесь жила. Ведь университетский кампус отсюда кварталах в десяти.
Питер пристально глядел на молодое красивое тело, словно мог своим взглядом вернуть его к жизни. Парень понимал, что всего через несколько секунд он умрет и, поэтому, слава богу, не страдал.
– Где его одежда? – спросил Питер.
Вестербек ткнул пальцем в сторону сложенных на кухонном стуле рубашки и брюк, рядом стояли ботинки.
– Он снял все это здесь, в кухне. На столе ключ от дома, а также часы и бумажник. В бумажнике восемьдесят шесть долларов, так что это не ограбление. Думаю, он вернулся поздно, разделся в кухне, чтобы не будить девушку, потом, проголодавшись, сделал себе сандвич…
– И только принялся за него, – прервал его Питер, – как – трах!
Двойное убийство – дело уже непростое, от следователей оно требует максимального внимания, так как тянет на смертный приговор, пополняя собой копилку особо тяжких преступлений. То обстоятельство, что ни Хоскинс, ни мэр ничего не знали о девушке, его беспокоило. Как такое возможно?
– Но здесь так холодно, – сказал он. – Зачем же он разделся в холодной кухне?
– Об этом я не подумал, – признался Вестербек.
– Возможно, это означает, что окно тогда было закрыто, – предположил Питер, смущаясь от того, что указывал на очевидное. – А где девушка?
Они прошли в спальню, где на кровати лежала очень красивая молодая негритянка. Одеяло на ней было натянуто до подбородка, а глаза девушки были закрыты. Питер обратил внимание на очень длинные ресницы.
– Тупым предметом в ванной, где она пряталась, – доложил Вестербек. – В этом я совершенно уверен.
Питер повернул голову в сторону ванной. Засов на двери был сломан, а на самой двери, крашенной белой краской, виднелся длинный кровавый след. На полу в ванной валялись розовое эластичное трико и туфли для аэробики.
– Преступник вышиб дверь в ванную, ударил ее по голове и перетащил сюда, возможно, уже мертвую, – деловито продолжал Вестербек. – На кровати крови совсем немного, не думаю, что это она билась там с раной на затылке. След на простыне ровный, никаких судорог, конвульсий там не было. Лицо и веки застывшие, руки-ноги тоже, так что, думаю, она умерла примерно за час до Уитлока.
Питер заметил на полу прыгалки и гантели, которые привязывают к щиколоткам.
– Замок сорван, он ее сюда перетащил – думаю, именно так и обстояло дело. Следов борьбы в комнате нет. Имя девушки Джонетта Генри.
Во всем этом было нечто загадочно-нелогичное.
– Джонси, ты сказал, что соседка слышала крики, – заметил Питер. – Полицейские, приехав по вызову, вышибли дверь. Но, судя по всему, Уитлок был чем-то удивлен. А девушка умерла за час до того, как…
Он замолчал, переводя взгляд с одного полицейского на другого. Они внимательно глядели на него.
– Ну и что? – с вызовом бросил Джонс.
– Я, конечно, не уверен, – сказал Питер, непонятно почему пойдя на попятную, возможно, потому, что детектив занял оборонительную позицию. Времени опровергать версию полицейских, выдвигая вместо нее что-то другое, и тем самым портить с ними отношения, у него не было. – Но думаю, что преступник выжидал, зная, что Уитлок должен вернуться.
– Верно, – сказал Вестербек.
– Что, конечно, не объясняет, почему оба убийства он совершил по-разному.
Ответом ему было глухое молчание.
– Человек, имеющий пистолет, – продолжал Питер многозначительным, несмотря на свои попытки быть дипломатичным, тоном, – обязательно воспользуется им, предпочтя его другим равноценным способам убийства. Ну а человек, не имеющий пистолета, воспользуется тем, что у него под рукой. Что скажете на это, Вестербек?
– Он убил ее в драке, не думая, что будет услышан, потом дождался возвращения парня. Застрелил его из пистолета и ушел. По-моему, все просто.
Вот она, простота. Для него, Питера, это было особое слово. Важнейшее понятие для квакеров, ценность которого Питеру постоянно внушали в детстве. Веди жизнь простую и мирную, старайся приносить пользу людям. Как же мало тех, кто следует этим заветам. Питер рассеянно взглянул в лицо девушке. У него возникло смутное желание склониться к ней и поцеловать ее в щеку неясным благоговейным поцелуем, как бы благословляя почившую от лица живых. Он испугался, не есть ли это признак наступающего безумия, подумал, что такое вполне возможно, и постарался сосредоточиться на обстоятельствах дела. Соседка, как сказал Джонс, услышала крики девушки и вызвала полицию. Девушка умерла за час до того, как был застрелен Уитлок, а когда в квартиру ворвались полицейские, Уитлок был мертв. Следовательно, выстрелы раздались уже после вызова полиции. А соседка, как только что сказал Вестербек, слышала выстрелы до того, как вызвала полицию. В докладе наблюдается логическая неувязка – услышать выстрелы и вызвать полицию соседка не могла, если только до приезда полиции она не звонила дважды. Тогда становится понятным, почему соседка настаивала на том, чтобы взломать дверь. Строго говоря, полиция и не стала бы этого делать ради чего-то менее существенного; встревать в домашние распри они терпеть не могут, предпочитая, чтобы такого рода конфликты разрешались сами собой. Но что было очевидно и о чем полицейские проболтались, сами того не ведая, было то, что прибыли они на место спустя час после звонка – немыслимая, дикая медлительность, и за это время племянник мэра и получил свое. Интересно, поняли ли это детективы?
– Вы сказали, что соседка, звоня в полицию, уже слышала выстрелы? – как ни в чем не бывало спросил он.
– Да, именно так.
– Значит, это был второй звонок.
– Почему это? – удивился Вестербек.
И Питер не удержался.
– Вообще-то, ребята, это скорее по вашей части, чем по моей. Но ладно уж, послушайте. Вот вам последовательность событий. Первое: раздаются крики девушки, соседка их слышит и, как результат, звонит в полицию. Когда полиция наконец-то после второго звонка появляется, девушка, которая кричала, уже целый час как мертва, что явствует из окоченения, а парень застрелен за несколько минут до этого. Девушка умерла после звонка, но до того, как раздались выстрелы; потом слышатся выстрелы, соседка звонит в полицию вторично, и полицейские прибывают.
Полицейские молчали, видимо рассердившись.
– Где сейчас соседка, что видела парня? – спросил Питер.
– Как я и сказал, в участке на углу Восьмой и Рейс. Она его опознала, о чем сделала официальное заявление.
Если гибель племянника мэра может быть связана еще и с нерасторопностью полиции, дело приобретает дурной оборот. Но на окончательные выводы Питер не решился бы. Дежурный на номере 911 переадресовывает звонки диспетчеру, в то время как компьютер сортирует звонки, относя их по степени важности к различным категориям от нуля до шести. На звонки категорий пять и шесть полиция обычно не реагирует, а в бедных районах города полицейские частенько не отзываются и на звонки категорий три и четыре, сигнализирующие об уличных драках, из опасений самим быть раненными или пострадать каким-нибудь иным образом.
И, словно прочтя мысли Питера и желая как-то дискредитировать прокурора, Джонс тихонько пробормотал:
– Берджер, наверное, не совсем в порядке, да? Поэтому не приехал?
– Берджер в Гаррисберге. Вернется в город к обеду. И не приехал он поэтому.
Питер осмотрел закатившиеся глаза девушки, потрогал ее виски, скулы, подбородок. Потом оглядел комнату:
– Ну а вы что считаете, как это было?
– По-моему, преступник вылез через окно на пожарную лестницу, а оттуда, поднявшись, перемахнул на соседнюю крышу.
– Откуда такие подробности? – возразил Питер. – К тому же это никак не объясняет, зачем Уитлоку понадобилось раздеваться в холодной кухне. Если только преступник, когда влез, закрыл окно, а потом опять открыл, уже перед уходом.
– Ну да.
– Возможно. Тогда, значит, преступник вообще забрался через окно, что может быть предположением и ошибочным. Пусть кто-нибудь починит входную дверь и заодно посмотрит устройство замка. Как он закрывался и открывался – ключом снаружи или кредитной карточкой, сунутой в щель.
– Правильно. – Джонс записал это себе, чтобы не забыть. – А теперь вам надо осмотреть тело, да и мне хватит отлынивать.
Он протянул руку и стянул простыни. Девушка была худенькая, голая. Кроме слипшихся от крови волос там, где была рана, тело не пострадало и сейчас лежало нетронутое, гибкое, благостно тихое. Руки свесились по бокам, словно она спала, покорно отдаваясь на волю осматривающих ее, как, впрочем, оно и было. Питер провел ногтем по животу девушки, отметив отсутствие подкожного жира и крепкую мускулатуру. Груди у нее были маленькие, с тугими сосками. Даже не видя, он мог предположить, что зад у нее изящный и соблазнительный. И, подумав об этом, он почувствовал себя свиньей.
Осторожно, одним пальцем, он приоткрыл ей рот и, наклонившись, осмотрел зубы. Они были безукоризненны.
– Следы насилия имеются? – спросил он.
– Никаких, но точный ответ даст лаборатория. Думаю, она гимнастикой занималась – такая стройная, – сказал детектив.
– Считаете, что стройные все, кто занимается гимнастикой? – возразил Питер. – Девушка – исключение. Впрочем, выясните, не посещала ли она какой-нибудь спортивный клуб, танцевальный класс или что-нибудь такое.
Питер вгляделся в лицо девушки. Землистая бледность – следствие оттока крови – уже начала расползаться по лицу, но первоначальный цвет ее кожа сохранила; кожа была превосходной, как это часто можно наблюдать у негритянок, даже и пятидесятилетних, белые женщины, даже и на двадцать лет моложе, явно уступают им в этом. Он накрыл тело и впервые тщательно осмотрел комнату. Обычная одежда старшеклассника, на полках учебники по биологии, химии и анатомии, видео, а рядом множество дрянных дисков с записями рок-певцов. Рядом аккуратно подписанные тетради и полароидные снимки какой-то губчатой ткани, возможно снятой через микроскоп. В шкафу джинсы «джорданс», несколько пар легких туфель от Бикса и Гуччи. Это Америка. Даже те, кому это не по карману, стараются покупать вещи на уровне. Интересно, откуда для этого находились деньги? Почему девушка забилась в ванную? У парочки вроде бы все было в порядке, карьера обеспечена. Кому понадобилось их убивать? Кто осмелился?
– Следы крови на анализ сданы? Капельки, пятнышки? – спросил Питер.
– Чтобы сдать, их надо сначала найти.
– Стало быть, думаете, он поднялся потом по пожарной лестнице? – спросил Питер.
– Да, и сюда проник тоже.
– С чего вы взяли?
– Входная дверь была заперта.
– А может быть, преступник спокойно вошел сюда, а перед уходом закрыл дверь или же закрыл, уходя, – предположил Вестербек.
– Это не объясняет, почему она заперлась в ванной.
– Они подрались, и она укрылась в ванной.
– Или же она вдруг услыхала шаги и закрыла обе двери. Думаю, что все было именно так. Она бы не заперлась, если б знала, что у него есть ключ, а сбежала. А это значит, что он либо каким-то образом открыл замок, либо влез в окно. Опять же, – продолжал Джонс, – знай она, что у него есть ключ и что ей грозит опасность, она бы не осталась в квартире. Она могла бы тоже вылезти в окно.
– Верно. Потому что, если замок нетронут, значит, либо у него был ключ, либо он влез в окно, – сказал Питер, продолжая цепочку рассуждений и в то же время чувствуя усталость от этого бесконечного кружения вокруг да около, необходимого, если хочешь перебрать все возможные варианты. – Но почему, заперев обе двери и спрятавшись, она была голой и почему она не позвонила в полицию? А может быть, она и звонила, просто мы не знаем этого, и, видимо, это так и останется секретом. Я видел, что у телефона длинный шнур. Попытайтесь разузнать у кого-нибудь, знакомого с квартирой, где обычно стоял телефон. Девушка производит впечатление аккуратистки – позвонив, она бы поставила телефон на прежнее место. Проверьте, не стоял ли он всегда в спальне, как сейчас.
Детективы, не привыкшие выслушивать приказы прокурора, злобно покосились на него и ничего не сказали.
– Кто-нибудь проверял пожарную лестницу? Почему он не мог спуститься по ней?
– Там внизу все проржавело и закрыто. Пришлось бы прыгать с высоты футов в тридцать.
– Значит, проникнуть сюда по пожарной лестнице он бы не смог.
– Чернокожие иной раз прыгают, как обезьяны, – шутливо заметил Джонс.
Шутку эту Питер проигнорировал.
– А на верхних этажах что?
– Лестница ведет прямиком на крышу, – сказал Бестербек. – А там можно перепрыгнуть на соседние крыши и спуститься вниз.
– Ну ладно.
Несмотря на легкую логическую путаницу, детективы, несомненно, знали свое дело. Они обойдутся и без него. Так или иначе, ему не терпелось уйти. Оставаться дольше с покойниками он не желал.
– Что не так? – осведомился Джонс.
– Неприятно оставаться с покойниками.
– Ну да, для кабинетного человека неудивительно.
– Держи со мной связь, Гарольд.
– Ага.
– И еще одна штука, хорошо? – Питер встал, напоследок взглянув на девушку. Лучше уж ему глядеть на фотографии, снятые утром.
– Ну, что такое? – отозвался Джонс.
– Если у Берджера возникли какие-то проблемы, а что за проблемы, мы не имеем понятия, необязательно кричать об этом на каждом углу, ведь правда?
– Я говорил конфиденциально, но все равно – учту.
– У кого из нас нет проблем, – заметил Питер, забирая из гостиной свое пальто. Он взглянул на часы – почти восемь. – Да и у меня они имеются.
– Да-да, рассказывайте, – усомнился Джонс – У такого-то счастливчика?
Уже в машине Питер слушал по радио новости – суровым голосом, еле сдерживая возбуждение, диктор читал сообщение о гибели племянника мэра. Питер ехал в это время по Балтимор, вновь направляясь в сторону центра. Гибель мальчика была вторым по важности сообщением и следовала сразу же за очередным террористическим актом на Ближнем Востоке. Несколько дней эта трагедия будет оставаться горячей новостью, а потом о ней забудут – ее вытеснит другая какая-нибудь катастрофа, счастливо претендующая на то, чтобы заполнить собой газетные полосы и оправдать высокие тиражи и рейтинги газет. Что-то главное, основополагающие тенденции, действительно существенные события – он давно уж убедился в том, что не суждено ему на его веку узнать о месте, где он обитает, и времени, что выпало ему на долю. Лишь история умеет обнажать суть, вскрывать людскую глупость, но кому же хочется расписаться в собственной глупости?
Он выключил радио и припарковался возле окружной прокуратуры, располагавшейся в доме номере 1300 по Честнат. В тамбуре при входе дежурный поприветствовал его и указал на лифт. Кабинеты отдела убийств были на седьмом этаже, где испещренные кофейными пятнами ковровые дорожки и коробки с делами, громоздившиеся в коридорах, никак не соответствовали той мощной силе, которую представляли юристы, сидевшие в этих грязных помещениях.
Ему позвонила Кассандра, что его удивило, потому что он не ожидал ее звонка так рано. Разве не назначено у нее какое-то совещание? Ее звонок был дурным знаком, означавшим, что она не совсем учитывает, какой напряженный день ему предстоит. Кассандра казалась ему минутной слабостью, ошибкой, которую он допустил и которую, как он себе обещал, не следует повторять. Секс с ней ему теперь хотелось оценить не слишком высоко, в чем, несомненно, была доля истины, если принять во внимание, что они почти не знали друг друга, однако память упрямо хранила непрошенно приятное ощущение чужого теплого тела рядом с его собственным.
Он сидел за столом, перебирая бумаги, передвигая грязные пластиковые стаканчики, остававшиеся здесь со вчерашнего дня, тоскуя по Дженис и уставясь в пустоту пространства в состоянии прострации и ожидания того момента, когда он сможет, забыв о себе и о том, кто он есть на самом деле, с головой уйти в работу, в новый день, чтобы к концу его вынырнуть опять, став еще на день старше и усталее. Семь часов назад он трахал незнакомку. Два часа назад он говорил с мэром пятого по величине города Америки. Час назад заглядывал в лицо убитой девушки. А десять минут назад ел булочку рядом с приехавшими из-за города и только-только сошедшими с поезда служащими, листавшими за едой экземпляры «Уолл-стрит джорнал».
Зазвонил телефон. Это был детектив.
– Мы поймали Каротерса.
– Знаю, – сказал Питер. – Вы его уже опознали и арестовали?
– Да, по дороге на работу.
– Так он еще и на работу ходит?
– Ага. Документ ляжет вам на стол не позже чем через час.
– Вы, ребята, проявили прыть для разнообразия, – сказал Питер.
– Ну, нам позвонили от мэра с просьбой, чтоб все было проделано честь по чести. Там, где это касается меня, это значит, чтоб не было проволочек. Вот мы и подготовили бумаги.
– Санкция произвести обыск у Каротерса имеется?
– За этим я и звоню.
Выслушав детали, Питер дал свое согласие на проведение обыска. Теперь дело было за дежурным судьей; получив от него добро, полиция уже утром произведет обыск.
За окном поток машин увеличивался, город теперь бурлил в полную силу. С автострады съезжали тысячи автомашин, в то время, как водители слушали радиопередачу «За рулем». Из своего окна на седьмом этаже он наблюдал толпу прохожих на Тринадцатой улице. Бесконечное это шествие угнетало своим однообразием. Ничего страшного он не видел в ощущении себя обычным маленьким человеком, но было неприятно сознание, что рядом находятся люди, чья жизнь в Филадельфии или в других американских городах в точности имитирует его жизнь, отличаясь от нее лишь незначительными мелочами. Другие многообещающие молодые люди с солидным образованием, как и он, поднимаются утром, облачаются в костюм, отправляются на работу и начинают день. То, что предшествовало работе этим утром, было лишь обманом, аберрацией. Миллионы американцев, как и он, покупали «Тудэй» из-за хорошей спортивной странички, брились пять дней в неделю в один и тот же утренний час, вели точный счет своим победам на любовном фронте, умели различать местные новостные радиопрограммы по вступительным музыкальным аккордам и знали каждую дверь на пути с работы к дому. Мужчины, которые в подростковом возрасте придирчиво измеряли длину своих пенисов и некогда запоем читавшие классическую литературу – так Питер проглотил в свое время «Эссе» Ральфа Уолдо Эмерсона, содержание которых теперь почти полностью забыл, – мечтавшие когда-нибудь выкроить месячишко-другой, чтобы попутешествовать по Америке в трейлере с прицепом, мужчины, болезненно озабоченные собственной раздавшейся талией, мало-помалу осознавшие благодаря собственному опыту то, кем были их отцы и сколько им пришлось в свое время вытерпеть, мужчины, которым вечно не хватало времени на то, чтобы вникнуть, как положено и как им того хотелось бы, в умные аналитические газетные статьи, мужчины, плохо знавшие географию и время от времени позволявшие себе расистские высказывания, о чем они потом сожалели, мужчины, никогда не испытывавшие настоящих материальных трудностей, не знавшиеся с людьми, которым трудности эти были знакомы, и не чувствующие еще трепета при мысли о смерти.
Суждено ли ему когда-нибудь сделать нечто великое, то, что останется в памяти людской? Или же проживет он свою жизнь, пройдя отмеренную ему дистанцию, и уйдет, как будто и не жил? Не удивительно, что все обзаводятся детьми; ведь ребенок служит доказательством того, что ты существовал на свете. Даже эти мысли, как и сам он понимал, были безнадежно ординарны: схожие мысли рождались и у других. Наверное, и мозг его мало чем отличался от прочих. Ведь целых три года его натаскивали мыслить привычными категориями юриспруденции. Он грыз гранит юридической науки в библиотеках, конспектировал судебные дела, входил в класс конституционного права в абсолютной готовности отразить любую атаку профессора и с блеском ответить на любой его вопрос. Что за жалкое тщеславие! Он хорошо успевал по конституционному праву, недолюбливал налоговое право, зато был совершенно очарован уголовным правом.
К концу третьего года обучения, после летней интернатуры, он ясно понял, что хочет работать в окружной прокуратуре. Приказ о его назначении до сих пор валялся где-то у него в шкафу, и он помнил, как радовался, получив постоянную работу в качестве независимого юриста. В то время как другие новоиспеченные юристы просиживали штаны в юридической библиотеке на двадцать пятом этаже, он вел бои с общественными защитниками, несостоятельными адвокатами, якшался с преступниками всех мастей, выводил на чистую воду нечестных на руку судей. Доводилось ему сотрудничать и с блистательными юристами, профессионалами высшего класса, такими как Берджер. Это было одно из тех жизненно важных решений, которыми он мог гордиться, да и Дженис гордилась тем, что он поступал именно так, хотя теперь, оглядываясь назад, она, может быть, и считала, что лучше бы ему тогда поступить в крупную фирму. И дело тут было не в самой работе – работать пришлось бы тогда не меньше, и день у него был бы столь же напряженным, а неприятной стороной такой работы и тем, что она не по вкусу, можно было бы и пренебречь. Зато поступи он в фирму, и шестизначная цифра дохода была бы ему обеспечена. Смог бы он тогда этим купить для Дженис хоть немного счастья? Он отправлял бы ее в путешествия, нанял бы прислугу, которая приходила бы дважды в неделю убирать в доме. И все же – в этом он был уверен, зная себя и свои слабости, – он превратился бы тогда в ходячего мертвеца, бесповоротнее даже, чем теперь. Он видел вокруг себя таких людей, чья жизнь была заполнена лишь одним – переносом денег из чужих карманов в их собственные. Они прогнили насквозь, потому что дело их жизни имело мало общего с самой жизнью. Он презирал и ненавидел их, но основания этой ненависти теперь пошатнулись. Они знали, что являются винтиками в системе, а если в свое время и приняли решение взять с этой системы все, что только можно, то он теперь отвергал и подобное решение не столь уж безоговорочно. На юристов, вроде него, они поглядывали свысока – в их глазах они мало чего стоили, трудяги, работавшие за жалкие подачки. Но конечно, на судебных заседаниях весы выравнивались – ведь у юристов из фирм опыта хватало лишь на то, чтобы таскать свой портфель. Но он ненавидел их за алчность и за то, что, не в пример ему, они могли чувствовать себя обеспеченными и защищенными от всех превратностей судьбы.