Харрисон Колин. Убийство со взломом

   – Питер? – окликнул его голос из спальни. Он понятия не имел, чей это голос.
   Питер вернулся в темноту.
   – Я думала, куда ты пропал, – задумчиво и ласково проговорила Кассандра. – И что это ты бормотал там все время?
   – Протяни руку.
   Она повиновалась.
   – Вот, это… – начал было он.
   – Объяснения не требуется. – Она ощупала колпачок, потом молча примерила и весело усмехнулась: – Сойдет.
   Он присел на кровать.
   – Это ничего, если я сначала покурю? – спросила она минуту спустя.
   – Нормально.
   – Это меня успокаивает.
   Зажженная спичка осветила в темноте ее острую, обтянутую кожей скулу. Глаза ее были устремлены на огонек сигареты. Он ненавидел табачный дым.
   – Ты много куришь?
   – Не так, чтобы подорвать здоровье, но покуриваю.
   – Понятно.
   – А теперь послушай меня, – сказала она шутливо и в то же время серьезно и, обвив жилистой рукой его торс, притянула к себе, – мало кто из женщин, а практически даже и никто, не сделал бы того, что только что сделала я. Большинство посчитало бы это обидой.
   – Ты тоже так считаешь? – спросил он, обращаясь к светящейся точке на ее сигарете.
   – Считаю. – Она выдохнула дым. – Но одиночество – гораздо обиднее.
   Они начали любовную игру. Он не испытывал прилива сексуального любопытства, какой должен был бы испытывать при первом контакте, напротив, впервые в жизни он, держа в объятиях женщину, обманывал себя, судорожно пытаясь представить себе на ее месте другую.
   А это было уже позже. Его голова покоилась на ее груди, и щекой он прижимался к ней.
   – Я сейчас тебе спину помассирую, – шепнула она ему в ухо.
   Он должен был признать, что Кассандра ласковее Дженис, у которой ласки всегда были ответными. Вспоминалось, как они сердито засыпали, лежа рядом, но, ненавидя друг друга, засыпали, уйдя в себя, остро чувствуя разделявшие их сантиметры. Кассандра же производила впечатление искренней бескорыстности. Что это, обходительность первой близости? Но он уже так долго находится вне игры. Разве знает он теперь о том, что принято и что не принято на американском сексуальном рынке уходящего двадцатого столетия? Ведь он всего лишь несчастный, брошенный женой обормот. Руки Кассандры гладили его плечи, мяли позвоночник. Она терла ему спину, зад, шерстистое влажное пограничье между задом и яйцами, подколенные сухожилия, икры ног.
   – Очень приятно!
   – Вот и хорошо. – В спальне было темно.
   – Теперь я тебя помассирую.
   – Мне и без того хорошо. Просто побудь рядом.
   – Тебе нравится быть вице-президентом банка?
   – Нас таких там десять человек. Должность эта не так велика, как кажется, но меня устраивает. А как тебе такое? – Она сунула ему пальцы в задний проход.
   – Потрясающе.
   Она поцеловала его спину и круговыми движениями стала гладить ребра.
   – Ты можешь вычислить клиента, воспользовавшегося банковским автоматом? – спросил он, уткнувшись в простыню.
   – То есть в каком автомате он получил деньги и так далее?
   – Да. – Дженис нередко пользовалась автоматом после работы или субботним утром, отправляясь за покупками. Может быть, он сумел бы отыскать Дженис, зная, где именно она предъявила свою банковскую карточку.
   – О чем ты думаешь? – спросила она.
   Ни о чем таком, о чем он мог бы ей рассказать.
   – Да вот пытаюсь определить сходство секса и банковского вклада.
   – И в чем же сходство?
   – И там, и там много теряешь, до времени изымая вклад.
   Она хмыкнула и притянула его к себе на живот.
   – Звучит весьма безнадежно, мистер Скаттергуд.
   – Согласен.
   – Ну и что дальше?
   – Я слышу, как у тебя бьется сердце, – сказал он.
   – Учащенно, да?
   Он вслушался.
   – Оно говорит вот так: ух-тук, ух-тук, ух-тук.
   – А теперь послушай еще, – сказала она. – Сейчас удары будут реже.
   Он плотнее прижался головой к ее груди. Он чувствовал ее дыхание, чувствовал тепло ее кожи. В темноте она была для него как целый мир.
   – Да, медленнее стало. – Он поднял голову. Ее рука, соскользнув с его плеча, легла ему на шею. Легкое сдавливание.
   – Вот теперь послушай.
   Сердце ее быстро-быстро затрепетало; тело напряглось, кожа стала горячее. И пенис его встрепенулся.
   – Да? – произнесла она.
   – Да.
   Удары ее сердца замедлились, она еще теснее прижала его к себе.
   – Как это у тебя получается?
   – Практика! – Она радостно обхватила его руками.
   Из полудремы его вывели следующие ее слова:
   – Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю! – Тон ее был игривым.
   – О чем же?
   – Ну, не знаю!
   – Ладно. В тебе сейчас вещество, называемое простатинно-кислотный фосфотат. Оно образуется только у мужчин. Если в суде требуется доказать факт…
   – Как мило!
   – Ну а о чем ты хотела, чтобы я рассказал?
   – О том, какая у тебя жена, – вдруг выпалила она.
   А он ведь позабыл о Дженис, правда, на одну только минуту, но позабыл.
   – Как ты узнала, что я женат?
   – Ну, для начала, у тебя на руке обручальное кольцо.
   – Верно. Смешно, правда?
   – А потом, это видно по твоему лицу. Ты привык быть с женщиной. Холостяки так себя не ведут. Только женатые умеют очаровывать, они на этом собаку съели.
   – Поэтому ты так за мной ухаживаешь?
   – Ты сам на это напрашиваешься, – рассмеялась она.
   Он скатился с нее, и она оседлала его, обхватив его плотный торс своими стройными ногами. В проникавшем в окно свете уличного фонаря он мог видеть, насколько она костлява. Грудь, выступающая над обтянутыми кожей ребрами.
   – Знаешь, – сказал он, – через пять часов или около того мне придется отправляться в суд, а потом уж прежнего не будет.
   – Правда? – Она растирала его пальцы.
   – Я имею в виду – утром. Надо будет просыпаться, когда так хочется поваляться в постели, понимаешь? Неужели, господи, кому-нибудь охота облачаться в костюм, повязывать галстук и тащиться в суд? Что за кошмарный способ зарабатывать себе на жизнь!
   – Мы могли бы утром где-нибудь позавтракать, – сказала она, ложась. – Обожаю круассаны. И хороший кофе.
   На ее вопрос о Дженис он не ответил, и оба они это знали.
   Приподняв колено, он коснулся им ее влагалища, наслаждаясь его теплой влажностью. Она глубоко вздохнула в его объятиях. Закатив глаза, он бездумно поплыл в теплом безопасном пространстве, ограниченном краями постели, пока рука Кассандры не коснулась его виска.
   – Ну?
   – Что?
   – Так какая же она? Красивая, умная?
   – Я не готов о ней беседовать.
   – Ты давно с ней виделся в последний раз?
   Это было уж слишком. Он открыл глаза и увидел перед собой ее большой любопытный глаз, широко распахнутый, без малейших следов сна.
   – Который час?
   – Поздно. Рано. А почему ты спрашиваешь? Хочешь меня вышвырнуть вон?
   Они лежали голые, и оба почувствовали смущение.
   – Нет, – прошептал он, – конечно же нет.
   И это было правдой. В его моральный кодекс входило правило – проявлять заботу о женщинах, когда он видел, что они в этом нуждаются. Возможно, делал он это в действительности, любуясь собой, и в таком покровительстве было что-то унизительное для женщины, в чем не раз упрекала его Дженис, и тем не менее он неукоснительно следовал в жизни этому правилу. Он отыскал старую фланелевую рубашку и свои шерстяные носки и настоял, чтобы она все это надела. Потом прикрыл ее и дождался, когда она уснет. В спальне было темно, но он прекрасно ориентировался в доме и двигался без труда. Ему хотелось о ней заботиться. И тем не менее он не питал иллюзий, не считал, что влюблен или как-то привязан к ней. Суровая и низменная правда состояла в том, что они, двое взрослых людей, встретились лишь затем, чтобы, поговорив, затем соединиться, обойдясь друг с другом вежливо и прилично. Во всем этом было что-то жалкое, с привкусом одиночества. Текли минуты, и его время с Кассандрой превращалось в полную безучастность. А завтра он и вовсе от нее освободится.
   Приняв это решение, он собрал ее одежду и аккуратно разложил на кресле так, чтобы утром она сразу же увидела ее. Он слышал ее ровное дыхание. Полное бесчувствие. Неужели он так мало значит для нее? Или же просто она устала и отсюда эта безмятежность? Найдя свой купальный халат, он положил его на кресло рядом с ее одеждой. Будильник его должен был зазвонить через три часа. Завтра – нет, сегодня ему предстоит возвращение в суд. Перед этим на рассвете надо будет еще подготовиться. В ванной он помочился, радуясь легкому пощипыванию, сопровождавшему этот процесс очищения и освобождения. Вытащил свежее полотенце и стер с зеркала следы засохшей зубной пасты. Потом он вымыл туалетное сиденье и прочистил слив в ванне, где обнаружил слипшийся комок волос – своих и Дженис. Он кинул волосы в унитаз, и они поплыли, закрутились в воде – крохотный волосяной венок.
   Он побродил по дому, не решаясь лечь спать рядом с Кассандрой – ведь совместный сон интимнее, чем секс. До рассвета оставалось всего ничего, а там придет утро с его шумом, спешкой, со всей чепухой, необходимой ему, чтобы отвлечься от мыслей. Он прошел в кабинет, зажег все лампы. Его тень села за стол, склонилась над нескончаемым потоком бумаг. Он перебирал бумаги, и руки его мелькали, как у барабанщика. Бумаги, бумаги… Счета. Судебные записи. Внутренние циркуляры. Полицейские рапорты. Глаза Питера слезились от колоссального напряжения, он был весь внимание и ожидание.

4

   Должно быть, среди ночи он, совершенно изнемогший и в полной прострации, вернулся в спальню, потому что, когда зазвонил телефон, он, раздетый до нижнего белья, лежал под простынями. Звонок в такое время означал беду, и он автоматически подумал о Дженис – может быть, он ей нужен. Он потянулся к телефону и наткнулся на чье-то чужое тело.
   – Да? – произнесла Кассандра. – Очень приятно. Нет, меня не разбудили. Даю Питера. – Кассандра зажала ладонью трубку. – Ты был такой усталый, что просто свалился в постель в четыре часа.
   – Кто?… – прошептал он.
   – Это Билл Хоскинс.
   – Мой босс.
   – Он думает, что я твоя…
   Питер прервал ее кивком и взял трубку. Кассандра легла рядом с ним, подсунув колени под его ноги.
   – Да? – хрипло проговорил он.
   – Питер! – загромыхал голос Хоскинса. – Хотел бы я, чтоб моя жена вставала в такую рань!
   – Ладно, я не сплю. В чем дело?
   – Только что мне позвонили из трейлера.
   В трейлере, стоявшем возле полицейского управления на углу Восьмой и Рейс-стрит, располагался их отдел. Там дежурили посменно, туда стекалась поступавшая из полиции информация о преступлениях и задержаниях.
   – Так вот, Питер, – продолжал Хоскинс, – чернокожий по имени Даррил Уитлок был найден мертвым в своей квартире в западной части города. На голове у него раны, нанесенные тупым предметом.
   – Если б чернокожие вдруг перестали наносить друг другу увечья, мы лишились бы работы. – Питер чувствовал, как Кассандра покрывает поцелуями его спину. – Это обычное дело.
   – Я был уверен, что ты так скажешь, но ты возьмешь обратно свои слова, когда узнаешь от меня три вещи.
   Хоскинс был из тех людей, кто обожает выстраивать факты в ряд – так мальчишка выстраивает в аккуратные ряды игрушечных солдатиков. Питер никогда не мог понять, врожденная ли это педантичность или сознательная тактика, чтобы держать всех начеку. Будучи много лет подчиненным Хоскинса, Питер не доверял ему.
   – Ну, разбудите во мне любопытство, так, чтобы прогнать сон.
   – Помнишь Вэймана Каротерса, Питер?
   Кассандра в это время пыталась перевернуть его на спину, а он сопротивлялся.
   – Не помню. Нет, помню. Года два назад, да? Тот парень, которого оправдали, потому что свидетельство было подложным? Парень ворвался в дом, хозяин оказал сопротивление, а тот разозлился и кокнул его, верно?
   – Дело это вел Берджер.
   – Ну, дело было дохлое – доказательств, считай, никаких, а парень с норовом.
   – Подожди минутку, Питер, – попросил Хоскинс.
   Питер глядел, как Кассандра вылезла из постели и зашлепала в ванную. На груди у нее были растяжки – тоненькие полосочки, где кожа была чуть белее. Интересно, может, это следы давней беременности? Неужели он был так пьян? А она бодрствовала, пока он спал? Бродила по всему дому, рылась в его бумагах. Как омерзительна такая параноидальная подозрительность, но разве не за это, черт возьми, ему платят? Он же почти ничего не знает о ней, не знает даже ее фамилии!
   – Ну, вот… – Хоскинс вернулся.
   – Итак, это Каротерс или, возможно, что это он, – сказал Питер, делая записи в блокноте, который держал у изголовья. – Как это вы так быстро его вычислили?
   – Соседка помогла идентифицировать личность. Его фотография оказалась в наших архивах, и копы уже взяли его для допросов, – отвечал Хоскинс. – А второе – это то, что газетчики уже пронюхали об убийстве и о том, что у нас имеется подозреваемый.
   – Если это представляет интерес для газетчиков, может быть, скажете, кто был убитый?
   – Племянник мэра.
   – Черт возьми!
   – Именно. Сын сестры мэра, живущей на Балтимор-авеню в западной части города. У него была квартира там же, неподалеку. Типичный мелкий средний класс, семья хорошая, с достатком. Все его любили, баловали. Хочешь еще подробностей? Круглый отличник в Овербруке, потом получил стипендию в Пенсильванском университете. Был принят в Гарвард на медицинский факультет. Головастый парень, готовился стать доктором. Каким-то образом был связан с Каротерсом. Тот мог промышлять в Пенне, снабжать наркотиками студентов. А возможно, они и знакомы-то не были, а просто Уитлок покупал у него наркоту, что, конечно, бросает на него тень, как, впрочем, и на мэра. Хотя, собственно, какое мне дело до его репутации! А может быть, это простое ограбление. По общему мнению, Уитлок был чист, как стеклышко. В общем, тебе придется в этом покопаться и проявить большой такт. Газеты станут это мусолить. Черная община тоже взбудоражена. Как я слыхал, уже звонили некоторые из видных деятелей общины, предлагали «сотрудничество», хотя и непонятно, как они это себе представляют. Ну и, конечно, сам мэр, черт его дери, будет держать руку на пульсе. Он ведь не так давно назначен, так что постарается выжать из этого дела максимум пользы для себя.
   – Да, порядочная заваруха.
   – Ты сейчас сильно загружен?
   Вопрос не был вызван искренним интересом, а носил исключительно протокольный характер. Меньше всего Хоскинса интересовали трудности, с которыми сталкивались его сотрудники, и обстоятельства их жизни. К их усердию он тоже относился двояко. Тот, кто работал спустя рукава, должен был подтянуться и работать лучше. Но видимое усердие заставляло Хоскинса подозревать подчиненного в упущениях, и он подгонял его, заставляя его работать вдвойне, дабы упущения были бы ликвидированы.
   – Ну… – Необходимо вспомнить, чем он должен сегодня заняться. – У меня заключительные дебаты по делу Робинсона…
   – Ну, это ерунда!
   – Да нет, дело хитрое…
   – А Берджер, черт его возьми, в Гаррисберг укатил!
   – Верно.
   – А кроме того, он что-то рассеянный стал в последнее время, невнимательный. Я в курсе, как он тянул с этим…
   Вернулась Кассандра – мокрая, обернутая полотенцем, и с другим полотенцем, закрученным на мокрых волосах. Встав на колени перед кроватью, она стала целовать его живот. Он пробурчал что-то, стараясь, чтобы это прозвучало как оба ответа одновременно – ей и ему.
   – Да, ему это не потянуть. А вот ты теперь достиг степени, когда тебе по зубам дела вроде этого. И жена у тебя ранняя пташка. Превосходно. Сколько тебе лет, Питер?
   – Осенью тридцать один стукнуло. – Возможно, Хоскинс все-таки ему не враг, а свой парень.
   И тут Кассандра взяла в рот.
   – Отлично. Дельце это тебе как раз вовремя подоспело. Эта работа требует железной выдержки, никакого разгильдяйства, тут напортачить никак нельзя. Все надо сделать честь по чести, и тебе это славы прибавит, гарантирую. На меня тут уже давили, чтобы я поставил на это дело кое-кого другого, ну, из политических соображений, но я послал их куда подальше и сказал, что мне нужен парень с железной выдержкой. То есть ты. В общем, нечего тянуть. Я официально поручаю тебе это дело, и ты, черт возьми, должен быть горд и счастлив, что получил шанс. Что касается другой твоей работы, то заканчивай ее, делай хорошо, старайся, но помни, что основное внимание твое должно быть уделено Уитлоку. Это сейчас главное.
   Питер был еще слишком сонным, чтобы изображать восторг. Ему вдруг пришло в голову, не забеременела ли, часом, Кассандра после этой ночи. Сейчас она дразнила его, касаясь языком.
   – Ну что, готов? – спросил Хоскинс.
   – Да. – Пусть Кассандра платит за аборт, если все эти ревнители жизни еще не прикрыли все абортарии, а потом, как он может быть уверен, что ребенок – его?
   – Я тебя ни от чего не отвлекаю?
   – Нет, – буркнул он.
   Кассандра принялась за него всерьез.
   – Тебе придется иметь дело с городскими газетчиками, а не с этой дурой, нашим судебным репортером. Полиция, конечно, уже утром выступит с официальным сообщением, – громыхал Хоскинс, – а на твою долю выпадут вопросы о ходе следствия и как продвигается дело. – Далее Хоскинс рассказал ему, что окружной прокурор, чистюля, пользующийся отличной репутацией, несмотря на то, что с вступлением его в должность оборот наркотиков вырос втрое, в этом деле занимает сдержанную позицию наблюдателя, в основном из-за крайней занятости его предвыборной гонкой в качестве кандидата на пост сенатора США; им уже составлено плотное расписание предвыборных встреч на следующий месяц, выступлений в разных уголках штата с целью сбора средств и налаживания необходимых связей в Вашингтоне. Кроме того, этот прокурор, занимающий выборный пост чиновник, был республиканцем, а город, только что избравший в мэры демократа, которого он предпочел поддерживаемому прокурором республиканцу, не сулил ему большого количества дополнительных голосов. И это несмотря на то, что поддержка прокурором республиканского кандидата была весьма вялой, оказываемой лишь из преданности республиканским боссам, чья поддержка ему могла понадобиться позже. Окружной прокурор имел очень неплохой послужной список и на выборах в Сенат, как это думали, мог рассчитывать на хорошие результаты. В настоящее время он нуждался не столько в скандальном деле, сколько в больших деньгах. Вовлеченность его в дело Уитлока придала бы этому делу политический окрас, сделала бы его козырной картой демагогических речей мэра. Ему могло бы не понравиться, что семейное его горе играет на руку его политическому противнику. Отстранившись, прокурор отстранил громоотвод и от всей прокуратуры. Питер понимал, что окружной прокурор не может себе позволить увязнуть в политической трясине склоки с мэром. Откровенно смущенный подобной перспективой, он, возможно, и поспешил перепоручить все Хоскинсу.
   – Таким образом, – продолжал Хоскинс, – в покое, надо думать, тебя не оставят. Мэр станет предлагать тебе поддержку и дружбу.
   – Он может оказаться хорошим парнем, несмотря на его харизму.
   Мэру Хоскинс, видимо, никак не симпатизировал, но, конечно, он, как профессионал, сделает все возможное, чтобы оправдать свою людоедскую репутацию.
   – Ну, так что? Ты все понял? Справишься?
   – Ага. – Питер рисовал в своем воображении рот Кассандры. Ее мокрые волосы щекотали его кожу. – Понял.
   – Вот и хорошо, – заключил беседу Хоскинс. – Значит, заглянешь ко мне в кабинет, получишь бумаги. Ах да, подожди-ка, чуть не забыл. Я хочу, чтобы ты выехал на место преступления прямо сейчас.
   – Что?
   – Знаю, что обычно мы так не делаем, но племянников мэра у нас убивают тоже не каждый день. Выезжай немедленно, посмотришь там, что к чему. И детективов отшей, пускай не лезут к тебе. Это их немножко встряхнет, припугнет малость – как бы там ни было, пусть знают свое место и работают на совесть. Это и в дальнейшем пригодится. Хочу всемерно укрепить наши позиции.
   – А как… что там происходит сейчас?
   – Тянут волынку. Еще даже не…
   – Честно говоря, меня интересовало только, застану ли я там тело, – тихо прервал его Питер.
   – Да, возможно, оно еще там.
   Нацарапав адрес и поставив на место телефон, Питер плюхнулся обратно в постель. Кассандра продолжала действовать, всячески тормоша и возбуждая его, пока все не пришло к своему финалу. Она на минуту отлучилась в ванную, затем появилась опять, закутанная в его банный халат. Сев на край постели, она принялась расчесывать мокрые волосы, аккуратно, прядь за прядью укладывая их в безукоризненные глянцевые ряды.
   – Ну, что? – спросила она.
   – Да, вот это и вправду было здорово, – прошептал он.
   – Нет, – она улыбнулась, – я про звонок.
   – Очередное жестокое убийство. – Он еще не мог отдышаться. – И вся Филадельфия часа через три об этом узнает. Преступление не то чтобы из ряда вон, но жертва – не рядовая. – Да, он знал, что сообщения будут на первых страницах «Инквайерера» и «Дейли ньюс», освещавших последние новости, которые через каждые пятнадцать минут в течение всего дня станут повторять каналы новостей, через каждый час ими будут прерывать свои передачи музыкальные каналы, они появятся на всех трех местных телевизионных каналах в новостях, передаваемых в полдень, в полшестого, в шесть и в одиннадцать часов. В воскресенье об этом станут говорить с кафедры священники негритянских церквей. Мэр выступит по телевидению на эту тему, обобщит ее, выразив тем самым свою позицию в отношении преступности… Питер знал, что от него несет перегаром, а поднимаясь и доставая свое белье, чувствовал себя слишком усталым, чтобы подтянуть живот.
   – Готова выслушать речь? Пожалуйста. Любая семья и любое сообщество, возлагающие большие надежды на талантливого мальчика, ощутят подавленность, крах и жажду мести. У черной общины так много юношей, подобных этому. Человек, который, предположительно, совершил убийство, в прошлом избежал наказания за аналогичное преступление. А значит, семья или сообщество будут особенно взбудоражены и злы, на что, как я думаю, имеют полное право. Говоря отвлеченно, в нашей социальной структуре, в какой-то ее части, образовалась явная эмоциональная прореха, порвалась ткань. Кто-то должен взять на себя ответственность публично залатать дыру. Ему помогут, но ответственным должен назваться он. – Это должно быть главным судебным делом его жизни. Он боялся давления, боялся продуть это дело. – Так захочешь ли, чтоб ответственным стал ты?
   Сейчас мускулистые плечи Кассандры облегала белая блузка, и она вновь превратилась в деловую женщину. Он же стал деловым мужчиной, профи. С рассветом включаются эксперты, и тень сомнения рассеивается вместе с ночной тишиной.
   – По-моему, ты просто молодец, Питер, но знаешь, мне не очень… – Она осеклась. – Конечно, кто я такая, в самом деле, чтобы учить тебя, как организовывать свою жизнь! Но дело в том, что перед тем, как мы наконец заснули, ты в полудреме пробормотал имя своей жены. – Она натянуто улыбнулась. – Не волнуйся, меня это не расстроило, скорее даже растрогало, хотя я немножко и заревновала. Я это к тому, что в доме твоем необходимо прибрать. Сделать так, чтобы в холодильнике что-то было…
   Опять зазвонил телефон. Кассандра передернула плечами.
   – Пойду займусь завтраком. – Она вышла.
   Питер поднял трубку, подавленный справедливостью слов Кассандры. На душе у него было скверно.
   – Говорите.
   – Питер Скаттергуд?
   – Да.
   – Я Джеральд Тернер, помощник мэра. У вас сейчас найдется минута для разговора с ним?
   – Да, конечно.
   Последовала пауза, которой он воспользовался, чтобы прочистить горло; снизу доносились звуки, сопровождающие приготовление завтрака. По его подмышкам заструился пот. Он мельком видел мэра в Ратуше, слышал несколько его выступлений, многократно наблюдал его по телевизору. Сменивший на этом посту Уилсона Гуда, мэр, в прошлом член Городского совета, был отличным оратором. Лишь недавно вступив в должность, он тем не менее излучал уверенность и силу. В то время, как Гуд оставил после себя лишь список исполненных благих намерений и неуклюжих начинаний, худшим из которых была трагическая история под названием «снос», когда целый городской квартал был сожжен дотла полицейскими, новый мэр обладал известной привлекательностью – строго следуя своему расписанию деловых встреч, он вечно сновал туда-сюда в лимузине с затемненными стеклами, спеша то на бизнес-совещание в одном из только что отстроенных отелей, то на открытие отреставрированной школы, то в приют для бездомных. Как он говорил, целью его было сплотить город. У него есть идеалы, признавался он, промокая платком пот на лбу, и один из них – это идеал семейной жизни, который и поможет обществу излечиться. Каждое воскресенье мэр с женой и четырьмя детьми – все они были уже старшеклассниками или студентами – вместе, дружно отправлялись в церковь. Он клялся работать с каждым и на всех фронтах – с полицией, в Городском совете, с предпринимателями, в Совете школьного образования. Хотя страстные речи его еще не успели привести к заметным переменам, но не вызывало сомнений, что новый мэр – человек дела, как и то, что он питает слабость к импровизированным пресс-конференциям возле мэрии, где он, одетый в строгий, сшитый на заказ дорогой костюм, обращается к репортерам пофамильно, чем, несомненно, чрезвычайно располагает их в свою пользу, что при этом он не боится телевизионных камер и жужжащих звукозаписывающих устройств. Появлялся он всегда в плотном кольце секундантов, выглядевших по большей части так, словно их лишь накануне подобрали на углу Пятьдесят второй и Маркет-стрит и обрядили в новые костюмы. Вид их придавал прибытию мэра на то или иное общественное мероприятие оттенок сенсации, подобной той, какую вызывает выход на ринг чемпиона-тяжеловеса, да мэр и сложением своим походил на тяжеловеса – плотного Джо Фрейзера, другую филадельфийскую знаменитость.