Страница:
Морган закруглился, и наступила очередь Питера. Собираясь опровергнуть показания этой плачущей женщины до того, как она успела бы окончательно разжалобить присяжных и тем обвести их вокруг пальца, он мог разрушить выстроенное алиби, но заслужить неодобрение жюри.
– Итак, миссис Макгуэйн, у всех нас одна-единственная цель – это справедливость – начал он ровным голосом, глядя ей прямо в глаза.
– Да, сэр.
– Рассказывал ли вам когда-либо мистер Робинсон о Джуди Уоррен?
– Он упоминал о ней.
– Правда ли, что встречались они почти полгода?
– Ну… какое-то время.
– Правда ли, что он не раз приводил ее в дом и оставался с ней в своей комнате?
– Сказать это в точности не могу.
– Где они спали? – спросил Питер.
– В его комнате.
– А где она находится? – спросил он.
– На втором этаже.
Питер помнил план дома по составленному следствием чертежу.
– Где расположена эта комната?
– Комнаты мальчиков над кухней, на втором и третьем этажах.
– Мисс Уоррен бросила мистера Робинсона, не так ли?
– Вроде этого. Думаю, он был рад от нее избавиться.
– Я не просил вас давать оценку ее личности. А теперь скажите, говорил ли он вам когда-нибудь, что ревнует ее к новому дружку?
– Разумеется, нет.
Питер обернулся к присяжным проверить, слушают ли. Робинсон был полностью поглощен допросом – вздернув острый нос, он то и дело поднимал брови. Он казался почти довольным – возможно, наконец-то ему уделяли внимание, в котором он так нуждался в отрочестве. Вновь повернувшись к свидетельнице, Питер решил сменить темп задаваемых вопросов, так, чтобы у миссис Макгуэйн не было времени вспомнить все то, что она уже говорила.
– Жаловался ли когда-нибудь Робинсон на то, что знает о сексуальных отношениях Джуди с другим мужчиной?
– Нет.
– Вы ведь с мистером Робинсоном добрые друзья, можно даже сказать, давние друзья, не так ли?
– Ну, почти вся его жизнь прошла на моих глазах.
– Вы много делали для мистера Робинсона и его братьев, они привыкли полагаться на вас, верно?
– Наверно, можно так считать.
– И вы не против? Не против работать на них, постоянно им угождать? – не без ехидства спросил он.
– Я люблю этих мальчиков. Я все для них готова сделать, и они это знают.
– И можете солгать ради одного из них, да? – резко бросил он.
– Нет! – так же резко, подавшись вперед, бросила миссис Макгуэйн.
– Ведь вам приятна такая ваша готовность служить им верой и правдой?
– Знаете, сэр, – ощетинилась миссис Макгуэйн, – я ведь мальчиков этих, можно сказать, люблю по-настоящему.
– Близок ли ответчик со своими родителями? – продолжал Питер.
– В разумных пределах, так бы я выразилась.
– Есть ли у ответчика привычка время от времени целовать свою мать?
– Не могу ответить.
– Когда в последний раз вы это наблюдали?
– Ну…
– Целует ли он вас когда-нибудь сыновьим поцелуем?
– Конечно. И он, и братья.
– Поцеловал ли он вас вечером шестнадцатого августа?
– Нет. Я говорила с ним с лестничной площадки над входной дверью.
– Можно ли выдвинуть предположение, что у братьев Робинсон с вами существует большая близость, чем с собственной матерью?
– Нет, не могу согласиться.
– Но сейчас вы здесь и защищаете их.
– Да.
– Видите ли вы в этом зале мать ответчика?
– Нет.
– Мы рассуждаем сейчас о чувствах, миссис Макгуэйн. Говорим о молодом человеке, и я просто хочу знать, как вы расцениваете ваши с ним отношения. Судя по всему, вы так много для него делаете, так любите его и стараетесь угодить ему в мелочах.
– Да, – тихо подтвердила миссис Макгуэйн. – Наверное, можно так сказать.
Питер сделал паузу, удивленный отсутствием возражений со стороны Моргана, хотя все вопросы прокурора имели очевидную цель убедить присяжных в ненадежности показаний миссис Макгуэйн. Возможно, Морган накапливал возражения.
– Вы сказали, что шестнадцатого августа вечером услышали мистера Робинсона внизу, так?
– Да. Я лежала в постели и слушала радио. Я постоянно это делаю, потому что радио стоит возле моей кровати. – Миссис Макгуэйн улыбнулась, и в улыбке этой можно было различить искреннее смущение. – В окне я увидела свет фар, а затем он вошел, и я немного с ним поговорила.
– Так вы и объявили полиции после ареста ответчика?
– Да.
– И вы сказали также, что помните, какую именно передачу вы слушали?
– Да. Как я и говорила, это была беседа с психически больными. Их приглашают на эту передачу, чтобы они рассказали о своей болезни.
– Ну, надо полагать, никто из нас в этом зале в тот вечер в передаче не участвовал.
– О да, – осторожно согласилась миссис Макгуэйн.
– Мы уже располагаем описанием дома Робинсонов. Не расскажете ли вы нам теперь о системе охраны этого здания?
– Возражаю, – встрепенулся Морган. – Эта информация, Ваша честь, является конфиденциальной, так как обеспечивает защиту этой семьи.
Судья обратил свой взгляд на домоправительницу.
– Ответьте на вопрос таким образом, чтобы это не повредило вашим хозяевам, – распорядился он.
– Хорошо, сэр, – согласилась женщина.
– Насколько плохо обстоит дело с преступностью в вашей округе? – как бы между прочим поинтересовался Питер. – Старые загородные дома нередко приходится защищать от набегов молодцов, охочих до старинных вещей.
– Не скажу, чтоб дело было из рук вон плохо, но двери нараспашку лучше не держать, если вы понимаете, что именно я имею в виду. Даже и с соседями приходится проявлять осторожность.
– Не очень надежные люди?
– Даже с теми, кого вы, казалось бы, знаете.
– В дом уже проникали взломщики?
– Да. Украли серебро и большой ковер из столовой. После этого миссис Робинсон установила новую систему охраны. Года два тому назад.
– Ваша честь! – подал из-за стола голос Морган. – Я не могу усмотреть связи между преступностью в пригородах Филадельфии и показаниями данного конкретного свидетеля.
– Что именно вас интересует? – недовольно проворчал судья, обращаясь к Питеру.
– Нравы, Ваша честь. Я интересуюсь здешними нравами.
– Продолжайте, – после некоторого колебания сказал судья. – Посмотрим, что вы подразумеваете под «нравами».
В полицейские донесения затесалось и краткое описание системы сигнализации в доме Робинсонов. Питер видел это описание и понимал, что алиби ответчика оно подрывает. Он знал также, что, сошлись он на свидетельство из компании, разрабатывавшей и устанавливавшей эту систему, и включи он представителей этой компании в число свидетелей, и Морган поймет затеянную им игру. Ранее миссис Макгуэйн сказала полиции, что Робинсон прошел в дом через парадную дверь – видимо, у нее это вырвалось прежде, чем она успела подумать о том, что говорит, – так что ей пришлось и впредь придерживаться этой версии. Не пригласив в суд в качестве свидетелей представителей компании, устанавливавшей сигнализацию, Питер намеревался показать Моргану – если тот вообще об этом задумывался, – что он либо проглядел содержавшуюся в донесениях информацию, либо посчитал ее не стоящей внимания. Потому Морган и не поправил показания миссис Макгуэйн. Он мог попросту прошляпить эту деталь. В конце концов, и без того имелась масса вещей, о которых ему стоило побеспокоиться, К примеру, хвастливое и полубезумное признание Робинсона. Но обыграть можно было именно это. Опытный прокурор не задает вопросов, не зная, какие последуют ответы. И Питер не собирался отступать от этого правила ни в чем, не считая того, что вообще не знал, станет ли миссис Макгуэйн отвечать на его вопросы. Он готов был биться об заклад, что домоправительнице было известно все устройство дома, начиная от количества серебряных ложек в буфете или как часто здесь принято перетряхивать перины и кончая тем, как именно работает сигнализация. Но, судя по всему, она не была настолько умна, чтобы суметь на ходу переделывать показания, если Питер начнет сбивать ее, нарушая отрепетированный порядок изложения. Он потратил немало времени, роясь в полицейских донесениях, сортируя разрозненные факты, отбрасывая ненужное и при всем этом стараясь не думать о бегстве Дженис, и теперь был убежден, что, зная факты, должен лишь, опираясь на интуицию, по-своему расположить их и внедрить в сознание так, чтобы свидетель даже ничего не заподозрил. Сверившись с записями, он поднял глаза. Морган, уловив теперь, куда он клонит своими вопросами, и поняв собственное упущение, заволновался – он готовился схлестнуться с Питером, прибегая к тактике возражений. Адвокат барабанил карандашом по бедру, ожидая удобного повода встрять с возражением. Питер взглянул в лицо свидетельнице. Миссис Макгуэйн с готовностью улыбалась ему.
– А теперь, – сказал Питер, – я хотел бы вернуться к событиям того вечера.
– Как я и говорила, – качала она, не дожидаясь вопроса, – я была в комнате и слушала радио, когда окно осветили фары подъехавшей машины, а потом, поставив машину, он прошел в дом. Мы поговорили и пожелали друг другу спокойной ночи. Вечер был самый обычный. Как всегда, понимаете?
– Вечером шел дождь, не так ли?
– Кажется, да.
– Именно так. И была гроза, Теперь ответьте мне вот что: в усадьбе ведь не одна машина, да?
– Да.
– И мальчики – сыновья Робинсонов – все их используют?
– Да.
– Таким образом, шум подъехавшей машины или ее появление не обязательно означало, что приехал именно Уильям?
– Конечно.
– И где обычно ставятся машины?
– Возле дома.
– А поточнее?
– На площадке подъездной аллеи.
– Где это?
– Подъездная аллея ведет к парадному крыльцу, а потом заворачивает за угол, к боковой стене, там, где кухня, вот там и есть эта площадка.
– Большой дом.
– О, по соседству есть дома куда как больше.
– Вы хотите сказать, что дом этот средних размеров?
– Ну, может быть, чуть побольше, чем у других. – Она пожала плечами.
– Сколько в доме комнат?
– Ну, порядка пятнадцати.
– Так это очень большой дом, настоящий дворец.
– Я так давно в нем живу, что мне он кажется обычным.
– Нет, это никак не обычный дом для города, часть жителей которого ютятся друг на друге, как крысы, согласны?
– Ну, я думаю…
Руки Моргана взметнулись вверх, словно брошенный ему мяч вдруг коснулся земли.
– Ваша честь, – взмолился он, – чем мы тут занимаемся? Обвинение вновь и вновь мусолит какие-то мелочи – можно ли назвать большим дом Робинсонов или нельзя, – какие-то, я утверждаю это, абсолютно не имеющие отношения к делу, бессмысленные вещи!
– Мистер Скаттергуд, – сказал судья, – не будете ли вы так любезны показать нам, что, собственно, стоит за задаваемыми вами вопросами?
Питер опять повернулся к свидетельнице:
– Итак, мистеру Робинсону пришлось пройти немалый путь от места, где он припарковал машину, до двери, через которую он вошел в дом, не так ли?
– Нет, – возразила она, – это недалеко.
– Насколько недалеко?
– Я не очень разбираюсь в расстояниях.
– Как длина этой комнаты?
– Может быть.
– Значит, футов пятьдесят.
– Наверное. – Она пожала плечами. – Не пойму, какое это имеет значение.
– Может, и никакого. А теперь скажите вот что. Когда мистер Робинсон вошел в вестибюль, а оттуда в гостиную, вы разговаривали с ним?
– Моя комната, – со вздохом, явно начиная терять терпение, отвечала миссис Макгуэйн, – находится возле парадной лестницы над входом. Когда машина подъезжала, фары светили прямо мне в комнату…
– То есть, находясь в комнате, вы всегда в курсе, если кто-то приезжает или уезжает?
– Да.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Так что машина проехала под окном, а минуту или две спустя он вошел. Я вылезла из постели, перегнулась через лестничные перила, и мы поговорили.
– Опишите мне вестибюль.
– Ну, просто прихожая.
– Двери двойные?
– Да.
– Какая-нибудь отличительная особенность – коврик восточной работы, картина?
– Там есть дракон, очень красивый нефритовый дракон; он стоит в вестибюле на столике, и миссис Робинсон, надо сказать, в нем души не чает.
– Значит, это и есть парадный вход в дом, открываемый для особых случаев – обеденных приемов, банкетов и прочее, так? Когда в дом приходит слесарь чинить раковину, его впускают с другого входа, не так ли?
– Да, – с непоколебимым достоинством отвечала миссис Макгуэйн.
– Есть ли на полу ковер?
– В этой части дома он от стенки до стенки.
– Какого он цвета, разрешите полюбопытствовать?
– Ну, светло-бежевого, цвета слоновой кости, я бы так сказала.
– Хорошо. О чем же вы с ним беседовали?
– Кажется, о том, собираются или нет его родители возвращаться с Нантакета.
– Из их летней виллы?
– Да.
Тут он, ради того чтобы произвести впечатление на присяжных, позволил себе маленький антибуржуазный выпад.
– Вилла столь же просторна, как и основной их дом?
– Нет, – моментально ощетинилась домоправительница.
– И чем же закончилась ваша беседа относительно планов мистера и миссис Робинсон?
– По-моему, я сообщила Билли, что его мама звонила, чтобы сказать, что яхта нуждается в небольшом ремонте, надо починить парус, и они на день задержатся.
– У вас отличная память, миссис Макгуэйн.
– Спасибо, – ответила та, заерзав в своем кресле в нетерпеливом желании и в следующем ответе проявить не меньшую компетентность.
– Следовательно, новости, о которых шла речь, были самыми обычными житейскими новостями, подобными тем, что вы могли сообщить в любой день?
– Да.
– А еще о чем вы говорили?
– Думаю, больше ни о чем.
– Сколькими же предложениями вы обменялись?
– Предложениями пятью, наверное.
– Разговор ваш был кратким?
– Да.
– Войдя, он разговаривал с вами около минуты?
– Если и больше, то ненамного.
– А после этого, вечером, ничего особенного не происходило?
– Нет, я легла обратно в постель.
– Повторяю вопрос: не происходило ли потом чего-нибудь необычного, неприятного?
– Нет, я просто легла, и все.
– Это правда? Вы уверены, что так и было?
– Да. Я услышала, что он входит через парадную дверь, встала, поговорила с ним, а потом легла. Сколько раз мне надо это повторять? – бросила она в заключение и, сняв очки, принялась их протирать – обычная бессознательная хитрость лжесвидетелей: не видя лица допрашивающего, они могут лгать с большей легкостью и более убежденно. Питер ждал, а она все терла и терла свои очки. Поняв, что он ждет ответа, она наконец нацепила их на нос.
– Вы говорите правду?
– Да, – отвечала миссис Макгуэйн с легким раздражением в голосе. Поджав губы, она с невинным видом подняла брови.
Подойдя к барьеру, он сверху вниз вперился в нее взглядом.
– И можете поклясться?
– Да, – отрезала она.
– Я лишь пытаюсь уточнить некоторые вещи. Вы утверждаете, что говорите правду. Ваши показания суду – это правда истинная, абсолютная?
– Да. Я хоть и не окончила школу, но не совсем уж невежда, мистер…
– Скаттергуд.
– Да. Может быть, вам я кажусь невеждой, но уверяю вас, что я отлично понимаю все, что здесь происходит, и говорю вам правду, как перед Богом! Разрази меня гром, если я лгу!
– Возражаю!
Морган вскочил и, размахивая руками, сердито запрыгал вокруг стола.
– Ваша честь, я совершенно не могу согласиться с подобным отношением к свидетельнице! Прошу осудить поведение прокурора на основании…
– Я с радостью объясню причину моего скептицизма, – прервал его Питер.
– Просьба защиты отклоняется, – объявил судья. – Продолжайте, мистер Скаттергуд, но переходите к делу. Пока что, насколько я вижу, мы еще далеки от ясности.
Робинсон, более догадливый, чем его защитник, вскинул глаза на Питера и неожиданно улыбнулся, очевидно поняв стратегию Питера. А тот опять повернулся к свидетельнице:
– Не расскажете ли мне, с чего вы обычно начинаете день?
– Встаю и спускаюсь в кухню.
– Вы встаете первой?
– Да.
– А сыновья Робинсонов?
– По выходным они обычно спят часов до десяти.
– И что вы делаете, встав?
– Варю кофе и выхожу за газетой.
И тут внезапно во взгляде миссис Макгуэйн появилось напряженное внимание; не мигая и глядя куда-то мимо него, сквозь стены зала, мимо всех собравшихся в этом зале, она мысленно перебирала обычные свои утренние дела. Теперь она знала, чего добивается от нее прокурор.
– Газету приносят к кухонной двери? – спросил Питер.
– Да, – сказала она упавшим голосом.
– Потому что так предпочитаете вы и Робинсоны?
– Да.
– В кухне имеется большой стол, где можно завтракать, расстелив газету?
– Да.
– И газету приносят к кухонной двери, не к парадной?
– Да. Мальчик-почтальон огибает дом.
– А почему?
– Так проще.
– Чем же?
– Ну, потому что по утрам в кухне всегда нахожусь я.
– Так. Теперь следующее. Вы рассказали нам о замечательной системе сигнализации, установленной в доме Робинсонов. Я не слишком хорошо разбираюсь в этих системах, однако знаю общий принцип их работы – пульт или коробочка с цифровым набором, с помощью которых домовладелец, или в данном случае домоправительница, может включать или отключать сигнализацию. Например, отключать ее прежде, чем открыть окно. Похоже это на то, как действует ваша система?
– Да.
Прошлым летом Питер приценялся к подобной системе для установки в собственном доме, так как примерно за месяц до этого наркоманы что-то очень уж обнаглели и стали использовать слесарные ножовки и гидравлический инструмент для перепиливания металлических решеток на окнах. Он даже сравнивал между собой те или иные системы, но в конце концов они с Дженис предпочли отдохнуть на Карибах, надеясь в дальнейшем подкопить денег.
– Сигнализация в доме включена постоянно?
– Да. – Домоправительница, потупившись, разглядывала ноги Питера.
– Компания, устанавливающая эти системы, обычно использует электронику, и электронику весьма хитроумную. Относится ли это и к вашей системе?
– Да.
– Правильно ли будет предположить, что установленная система не менялась ни вами, ни кем-либо из домашних?
Она кивнула.
– Отметьте в ваших записях утвердительный ответ свидетельницы, – обратился Питер к Бените, судебному репортеру. – А будучи домоправительницей и ведающей всем хозяйством, вполне ли вы понимаете, что и компания, устанавливающая системы сигнализации, ведет записи всего, что она делает – когда и какая именно система устанавливается?
– Да.
– Робинсоны конечно же обратились бы к первоклассной компании, скрупулезно ведущей отчетность. Так?
– Да. Они всегда предпочитают лучшее.
– Правильно ли предположение, что, выходя каждое утро за газетой, вы отключаете систему?
– Да.
– Вы отключаете ее, вводя пароль или набирая код?
Свидетельница бросила взгляд на судью:
– Не думаю, что я должна отвечать на такие вопросы.
Судья подался вперед:
– Сообщать суду те или иные коды вы не должны, но попрошу вас ответить на все поставленные вопросы.
– Хорошо, – согласилась миссис Макгуэйн. – Да, надо ввести код.
– Для кухонной двери или всей системы вообще?
– Я могу сделать и то и другое.
– Набирая код, вы отключаете сигнализацию?
– Да.
– И где находится пульт управления?
– В кухне.
– Где именно?
– В одном из шкафов.
– В самой кухне?
– Да.
– И это единственный способ отключить сигнализацию?
– Да.
– Таким образом, если кто-нибудь открывает ключом дверь кухни, немедленно срабатывает сигнализация?
– Нет.
– Почему же нет?
– Потому что предусмотрена маленькая пауза, чтобы можно было успеть подойти к пульту и набрать код.
– И через сколько включится сигнализация? Минут пять?
– О нет, – возразила миссис Макгуэйн, – всего лишь тридцать секунд.
– Это относится также к каждой двери?
– Нет, только к кухонной.
– Тогда зачем же, ради всего святого, Уильям Робинсон, поставив машину возле кухонной двери, единственной двери, через которую, как это ему известно, он мог бы проникнуть в дом, не выключив сигнализацию, проходит пятьдесят футов, входит в дом через парадную дверь, пачкая мокрой обувью светлый ковер у входа, которым пользуются только в особых случаях, а затем беседует с вами? И почему все это происходит без того, чтобы сработала сигнализация?
Миссис Макгуэйн бросила тревожный взгляд на Робинсона, и Питер почувствовал угрызения совести за то, что вынужден был заставить ее сделать.
– О, возможно, я сказала что-то не то, – вырвалось у миссис Макгуэйн, – но я точно знаю, что Билли тогда вечером был дома.
Питер ждал, пока произнесенное благополучно растает в воздухе. В конце концов, возможно, что домоправительница и вправду убеждена в невиновности Билли Робинсона или же в той или иной степени лжет самой себе, будучи не в силах признать его виновность. Ведь Билли Робинсон был одним из ее детей, так ею и не рожденных. В довершение всей трагедии разбито и это материнское сердце. Питер помолчал с минуту, давая передышку суду и свидетельнице. Минута эта была ему приятна – не из низменного чувства самодовольства, но некоторое удовлетворение он испытывал. Он хорошо поработал, и она принесет свои плоды, потому что, как знал он из семилетнего опыта, во время этой паузы до присяжных начнет доходить виновность ответчика. Он молча пил воду из стоявшего возле графина стакана. Звякали батареи, гудела машинка для охлаждения воды. Трое полицейских, мужчины и женщины, следившие за ходом допроса, вернулись к своему обычному и излюбленному времяпрепровождению – поглаживанию циферблатов на часах, стряхиванию пушинок с манжет своих синих нейлоновых курток, жеванию резинки. Питер мысленно выстраивал аргументацию, приводя ее в соответствие с только что услышанным. Хорошо бы Дженис видела его сейчас здесь, за работой. А то он, кажется, полностью утратил ее уважение.
– «Что-то не то», как вы сейчас выразились, кажется, можно отнести ко всему вашему выступлению в целом, миссис Макгуэйн, и я хочу разложить все по полочкам, так, чтобы вам самой это сейчас стало окончательно ясно. Как я понял, спят сыновья Робинсонов в другой части дома, над кухней. Все они водят машины. Таким образом, определить по звуку машины, кто именно из них подъехал, вы не можете. Машины ставятся обычно возле кухонной, двери. Вы уверяли полицейских, что видели, как в тот вечер Билли вошел через парадную дверь. Но из ваших же показаний следует, что причины делать это у него не было. Зачем, скажите на милость, поставив машину, идти пешком пятьдесят футов по мокрой траве или гравию, вместо того, чтобы воспользоваться кухонной дверью, если она ведет прямо в твою спальню, и входить в дом через парадную дверь, чтобы там сработала сигнализация? Утверждаю, что версия эта совершенно безосновательная, по крайней мере, в моих глазах. Зачем бы стал Уильям Робинсон входить, намеренно включая сигнализацию, особенно зная, что вы уже в постели? Верно? Понимаете цель моих рассуждений? Вы сказали, что вечер был самым обычным, то есть таймер сигнализации на кухонной двери был установлен таким образом, что можно было входить и выходить, не запуская сигнализацию. Согласно вашему же описанию, машину поставили возле кухни. И правильно. Остается либо идти к парадной двери, где сработает сигнализация, либо поступить как всегда – воспользоваться кухонной дверью, так, чтобы сигнал не прозвучал. Логика подсказывает, что третьего не дано, и это следует из ваших же показаний, представленных суду утром. И тем не менее ваша версия с логикой не согласуется. Я же утверждаю, что на самом деле все происходило иначе – он вернулся вечером через некоторое время после того, как вы уже заснули, вошел через кухонную дверь и привычно, за положенные тридцать секунд, набрал код отмены сигнала. Такова, миссис Макгуэйн, единственно возможная последовательность событий. И поскольку это так, вы не можете ручаться за точное время возвращения Уильяма Робинсона в тот вечер, в указанное ли время он вернулся или же на час-два позже. Согласны?
– Итак, миссис Макгуэйн, у всех нас одна-единственная цель – это справедливость – начал он ровным голосом, глядя ей прямо в глаза.
– Да, сэр.
– Рассказывал ли вам когда-либо мистер Робинсон о Джуди Уоррен?
– Он упоминал о ней.
– Правда ли, что встречались они почти полгода?
– Ну… какое-то время.
– Правда ли, что он не раз приводил ее в дом и оставался с ней в своей комнате?
– Сказать это в точности не могу.
– Где они спали? – спросил Питер.
– В его комнате.
– А где она находится? – спросил он.
– На втором этаже.
Питер помнил план дома по составленному следствием чертежу.
– Где расположена эта комната?
– Комнаты мальчиков над кухней, на втором и третьем этажах.
– Мисс Уоррен бросила мистера Робинсона, не так ли?
– Вроде этого. Думаю, он был рад от нее избавиться.
– Я не просил вас давать оценку ее личности. А теперь скажите, говорил ли он вам когда-нибудь, что ревнует ее к новому дружку?
– Разумеется, нет.
Питер обернулся к присяжным проверить, слушают ли. Робинсон был полностью поглощен допросом – вздернув острый нос, он то и дело поднимал брови. Он казался почти довольным – возможно, наконец-то ему уделяли внимание, в котором он так нуждался в отрочестве. Вновь повернувшись к свидетельнице, Питер решил сменить темп задаваемых вопросов, так, чтобы у миссис Макгуэйн не было времени вспомнить все то, что она уже говорила.
– Жаловался ли когда-нибудь Робинсон на то, что знает о сексуальных отношениях Джуди с другим мужчиной?
– Нет.
– Вы ведь с мистером Робинсоном добрые друзья, можно даже сказать, давние друзья, не так ли?
– Ну, почти вся его жизнь прошла на моих глазах.
– Вы много делали для мистера Робинсона и его братьев, они привыкли полагаться на вас, верно?
– Наверно, можно так считать.
– И вы не против? Не против работать на них, постоянно им угождать? – не без ехидства спросил он.
– Я люблю этих мальчиков. Я все для них готова сделать, и они это знают.
– И можете солгать ради одного из них, да? – резко бросил он.
– Нет! – так же резко, подавшись вперед, бросила миссис Макгуэйн.
– Ведь вам приятна такая ваша готовность служить им верой и правдой?
– Знаете, сэр, – ощетинилась миссис Макгуэйн, – я ведь мальчиков этих, можно сказать, люблю по-настоящему.
– Близок ли ответчик со своими родителями? – продолжал Питер.
– В разумных пределах, так бы я выразилась.
– Есть ли у ответчика привычка время от времени целовать свою мать?
– Не могу ответить.
– Когда в последний раз вы это наблюдали?
– Ну…
– Целует ли он вас когда-нибудь сыновьим поцелуем?
– Конечно. И он, и братья.
– Поцеловал ли он вас вечером шестнадцатого августа?
– Нет. Я говорила с ним с лестничной площадки над входной дверью.
– Можно ли выдвинуть предположение, что у братьев Робинсон с вами существует большая близость, чем с собственной матерью?
– Нет, не могу согласиться.
– Но сейчас вы здесь и защищаете их.
– Да.
– Видите ли вы в этом зале мать ответчика?
– Нет.
– Мы рассуждаем сейчас о чувствах, миссис Макгуэйн. Говорим о молодом человеке, и я просто хочу знать, как вы расцениваете ваши с ним отношения. Судя по всему, вы так много для него делаете, так любите его и стараетесь угодить ему в мелочах.
– Да, – тихо подтвердила миссис Макгуэйн. – Наверное, можно так сказать.
Питер сделал паузу, удивленный отсутствием возражений со стороны Моргана, хотя все вопросы прокурора имели очевидную цель убедить присяжных в ненадежности показаний миссис Макгуэйн. Возможно, Морган накапливал возражения.
– Вы сказали, что шестнадцатого августа вечером услышали мистера Робинсона внизу, так?
– Да. Я лежала в постели и слушала радио. Я постоянно это делаю, потому что радио стоит возле моей кровати. – Миссис Макгуэйн улыбнулась, и в улыбке этой можно было различить искреннее смущение. – В окне я увидела свет фар, а затем он вошел, и я немного с ним поговорила.
– Так вы и объявили полиции после ареста ответчика?
– Да.
– И вы сказали также, что помните, какую именно передачу вы слушали?
– Да. Как я и говорила, это была беседа с психически больными. Их приглашают на эту передачу, чтобы они рассказали о своей болезни.
– Ну, надо полагать, никто из нас в этом зале в тот вечер в передаче не участвовал.
– О да, – осторожно согласилась миссис Макгуэйн.
– Мы уже располагаем описанием дома Робинсонов. Не расскажете ли вы нам теперь о системе охраны этого здания?
– Возражаю, – встрепенулся Морган. – Эта информация, Ваша честь, является конфиденциальной, так как обеспечивает защиту этой семьи.
Судья обратил свой взгляд на домоправительницу.
– Ответьте на вопрос таким образом, чтобы это не повредило вашим хозяевам, – распорядился он.
– Хорошо, сэр, – согласилась женщина.
– Насколько плохо обстоит дело с преступностью в вашей округе? – как бы между прочим поинтересовался Питер. – Старые загородные дома нередко приходится защищать от набегов молодцов, охочих до старинных вещей.
– Не скажу, чтоб дело было из рук вон плохо, но двери нараспашку лучше не держать, если вы понимаете, что именно я имею в виду. Даже и с соседями приходится проявлять осторожность.
– Не очень надежные люди?
– Даже с теми, кого вы, казалось бы, знаете.
– В дом уже проникали взломщики?
– Да. Украли серебро и большой ковер из столовой. После этого миссис Робинсон установила новую систему охраны. Года два тому назад.
– Ваша честь! – подал из-за стола голос Морган. – Я не могу усмотреть связи между преступностью в пригородах Филадельфии и показаниями данного конкретного свидетеля.
– Что именно вас интересует? – недовольно проворчал судья, обращаясь к Питеру.
– Нравы, Ваша честь. Я интересуюсь здешними нравами.
– Продолжайте, – после некоторого колебания сказал судья. – Посмотрим, что вы подразумеваете под «нравами».
В полицейские донесения затесалось и краткое описание системы сигнализации в доме Робинсонов. Питер видел это описание и понимал, что алиби ответчика оно подрывает. Он знал также, что, сошлись он на свидетельство из компании, разрабатывавшей и устанавливавшей эту систему, и включи он представителей этой компании в число свидетелей, и Морган поймет затеянную им игру. Ранее миссис Макгуэйн сказала полиции, что Робинсон прошел в дом через парадную дверь – видимо, у нее это вырвалось прежде, чем она успела подумать о том, что говорит, – так что ей пришлось и впредь придерживаться этой версии. Не пригласив в суд в качестве свидетелей представителей компании, устанавливавшей сигнализацию, Питер намеревался показать Моргану – если тот вообще об этом задумывался, – что он либо проглядел содержавшуюся в донесениях информацию, либо посчитал ее не стоящей внимания. Потому Морган и не поправил показания миссис Макгуэйн. Он мог попросту прошляпить эту деталь. В конце концов, и без того имелась масса вещей, о которых ему стоило побеспокоиться, К примеру, хвастливое и полубезумное признание Робинсона. Но обыграть можно было именно это. Опытный прокурор не задает вопросов, не зная, какие последуют ответы. И Питер не собирался отступать от этого правила ни в чем, не считая того, что вообще не знал, станет ли миссис Макгуэйн отвечать на его вопросы. Он готов был биться об заклад, что домоправительнице было известно все устройство дома, начиная от количества серебряных ложек в буфете или как часто здесь принято перетряхивать перины и кончая тем, как именно работает сигнализация. Но, судя по всему, она не была настолько умна, чтобы суметь на ходу переделывать показания, если Питер начнет сбивать ее, нарушая отрепетированный порядок изложения. Он потратил немало времени, роясь в полицейских донесениях, сортируя разрозненные факты, отбрасывая ненужное и при всем этом стараясь не думать о бегстве Дженис, и теперь был убежден, что, зная факты, должен лишь, опираясь на интуицию, по-своему расположить их и внедрить в сознание так, чтобы свидетель даже ничего не заподозрил. Сверившись с записями, он поднял глаза. Морган, уловив теперь, куда он клонит своими вопросами, и поняв собственное упущение, заволновался – он готовился схлестнуться с Питером, прибегая к тактике возражений. Адвокат барабанил карандашом по бедру, ожидая удобного повода встрять с возражением. Питер взглянул в лицо свидетельнице. Миссис Макгуэйн с готовностью улыбалась ему.
– А теперь, – сказал Питер, – я хотел бы вернуться к событиям того вечера.
– Как я и говорила, – качала она, не дожидаясь вопроса, – я была в комнате и слушала радио, когда окно осветили фары подъехавшей машины, а потом, поставив машину, он прошел в дом. Мы поговорили и пожелали друг другу спокойной ночи. Вечер был самый обычный. Как всегда, понимаете?
– Вечером шел дождь, не так ли?
– Кажется, да.
– Именно так. И была гроза, Теперь ответьте мне вот что: в усадьбе ведь не одна машина, да?
– Да.
– И мальчики – сыновья Робинсонов – все их используют?
– Да.
– Таким образом, шум подъехавшей машины или ее появление не обязательно означало, что приехал именно Уильям?
– Конечно.
– И где обычно ставятся машины?
– Возле дома.
– А поточнее?
– На площадке подъездной аллеи.
– Где это?
– Подъездная аллея ведет к парадному крыльцу, а потом заворачивает за угол, к боковой стене, там, где кухня, вот там и есть эта площадка.
– Большой дом.
– О, по соседству есть дома куда как больше.
– Вы хотите сказать, что дом этот средних размеров?
– Ну, может быть, чуть побольше, чем у других. – Она пожала плечами.
– Сколько в доме комнат?
– Ну, порядка пятнадцати.
– Так это очень большой дом, настоящий дворец.
– Я так давно в нем живу, что мне он кажется обычным.
– Нет, это никак не обычный дом для города, часть жителей которого ютятся друг на друге, как крысы, согласны?
– Ну, я думаю…
Руки Моргана взметнулись вверх, словно брошенный ему мяч вдруг коснулся земли.
– Ваша честь, – взмолился он, – чем мы тут занимаемся? Обвинение вновь и вновь мусолит какие-то мелочи – можно ли назвать большим дом Робинсонов или нельзя, – какие-то, я утверждаю это, абсолютно не имеющие отношения к делу, бессмысленные вещи!
– Мистер Скаттергуд, – сказал судья, – не будете ли вы так любезны показать нам, что, собственно, стоит за задаваемыми вами вопросами?
Питер опять повернулся к свидетельнице:
– Итак, мистеру Робинсону пришлось пройти немалый путь от места, где он припарковал машину, до двери, через которую он вошел в дом, не так ли?
– Нет, – возразила она, – это недалеко.
– Насколько недалеко?
– Я не очень разбираюсь в расстояниях.
– Как длина этой комнаты?
– Может быть.
– Значит, футов пятьдесят.
– Наверное. – Она пожала плечами. – Не пойму, какое это имеет значение.
– Может, и никакого. А теперь скажите вот что. Когда мистер Робинсон вошел в вестибюль, а оттуда в гостиную, вы разговаривали с ним?
– Моя комната, – со вздохом, явно начиная терять терпение, отвечала миссис Макгуэйн, – находится возле парадной лестницы над входом. Когда машина подъезжала, фары светили прямо мне в комнату…
– То есть, находясь в комнате, вы всегда в курсе, если кто-то приезжает или уезжает?
– Да.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Так что машина проехала под окном, а минуту или две спустя он вошел. Я вылезла из постели, перегнулась через лестничные перила, и мы поговорили.
– Опишите мне вестибюль.
– Ну, просто прихожая.
– Двери двойные?
– Да.
– Какая-нибудь отличительная особенность – коврик восточной работы, картина?
– Там есть дракон, очень красивый нефритовый дракон; он стоит в вестибюле на столике, и миссис Робинсон, надо сказать, в нем души не чает.
– Значит, это и есть парадный вход в дом, открываемый для особых случаев – обеденных приемов, банкетов и прочее, так? Когда в дом приходит слесарь чинить раковину, его впускают с другого входа, не так ли?
– Да, – с непоколебимым достоинством отвечала миссис Макгуэйн.
– Есть ли на полу ковер?
– В этой части дома он от стенки до стенки.
– Какого он цвета, разрешите полюбопытствовать?
– Ну, светло-бежевого, цвета слоновой кости, я бы так сказала.
– Хорошо. О чем же вы с ним беседовали?
– Кажется, о том, собираются или нет его родители возвращаться с Нантакета.
– Из их летней виллы?
– Да.
Тут он, ради того чтобы произвести впечатление на присяжных, позволил себе маленький антибуржуазный выпад.
– Вилла столь же просторна, как и основной их дом?
– Нет, – моментально ощетинилась домоправительница.
– И чем же закончилась ваша беседа относительно планов мистера и миссис Робинсон?
– По-моему, я сообщила Билли, что его мама звонила, чтобы сказать, что яхта нуждается в небольшом ремонте, надо починить парус, и они на день задержатся.
– У вас отличная память, миссис Макгуэйн.
– Спасибо, – ответила та, заерзав в своем кресле в нетерпеливом желании и в следующем ответе проявить не меньшую компетентность.
– Следовательно, новости, о которых шла речь, были самыми обычными житейскими новостями, подобными тем, что вы могли сообщить в любой день?
– Да.
– А еще о чем вы говорили?
– Думаю, больше ни о чем.
– Сколькими же предложениями вы обменялись?
– Предложениями пятью, наверное.
– Разговор ваш был кратким?
– Да.
– Войдя, он разговаривал с вами около минуты?
– Если и больше, то ненамного.
– А после этого, вечером, ничего особенного не происходило?
– Нет, я легла обратно в постель.
– Повторяю вопрос: не происходило ли потом чего-нибудь необычного, неприятного?
– Нет, я просто легла, и все.
– Это правда? Вы уверены, что так и было?
– Да. Я услышала, что он входит через парадную дверь, встала, поговорила с ним, а потом легла. Сколько раз мне надо это повторять? – бросила она в заключение и, сняв очки, принялась их протирать – обычная бессознательная хитрость лжесвидетелей: не видя лица допрашивающего, они могут лгать с большей легкостью и более убежденно. Питер ждал, а она все терла и терла свои очки. Поняв, что он ждет ответа, она наконец нацепила их на нос.
– Вы говорите правду?
– Да, – отвечала миссис Макгуэйн с легким раздражением в голосе. Поджав губы, она с невинным видом подняла брови.
Подойдя к барьеру, он сверху вниз вперился в нее взглядом.
– И можете поклясться?
– Да, – отрезала она.
– Я лишь пытаюсь уточнить некоторые вещи. Вы утверждаете, что говорите правду. Ваши показания суду – это правда истинная, абсолютная?
– Да. Я хоть и не окончила школу, но не совсем уж невежда, мистер…
– Скаттергуд.
– Да. Может быть, вам я кажусь невеждой, но уверяю вас, что я отлично понимаю все, что здесь происходит, и говорю вам правду, как перед Богом! Разрази меня гром, если я лгу!
– Возражаю!
Морган вскочил и, размахивая руками, сердито запрыгал вокруг стола.
– Ваша честь, я совершенно не могу согласиться с подобным отношением к свидетельнице! Прошу осудить поведение прокурора на основании…
– Я с радостью объясню причину моего скептицизма, – прервал его Питер.
– Просьба защиты отклоняется, – объявил судья. – Продолжайте, мистер Скаттергуд, но переходите к делу. Пока что, насколько я вижу, мы еще далеки от ясности.
Робинсон, более догадливый, чем его защитник, вскинул глаза на Питера и неожиданно улыбнулся, очевидно поняв стратегию Питера. А тот опять повернулся к свидетельнице:
– Не расскажете ли мне, с чего вы обычно начинаете день?
– Встаю и спускаюсь в кухню.
– Вы встаете первой?
– Да.
– А сыновья Робинсонов?
– По выходным они обычно спят часов до десяти.
– И что вы делаете, встав?
– Варю кофе и выхожу за газетой.
И тут внезапно во взгляде миссис Макгуэйн появилось напряженное внимание; не мигая и глядя куда-то мимо него, сквозь стены зала, мимо всех собравшихся в этом зале, она мысленно перебирала обычные свои утренние дела. Теперь она знала, чего добивается от нее прокурор.
– Газету приносят к кухонной двери? – спросил Питер.
– Да, – сказала она упавшим голосом.
– Потому что так предпочитаете вы и Робинсоны?
– Да.
– В кухне имеется большой стол, где можно завтракать, расстелив газету?
– Да.
– И газету приносят к кухонной двери, не к парадной?
– Да. Мальчик-почтальон огибает дом.
– А почему?
– Так проще.
– Чем же?
– Ну, потому что по утрам в кухне всегда нахожусь я.
– Так. Теперь следующее. Вы рассказали нам о замечательной системе сигнализации, установленной в доме Робинсонов. Я не слишком хорошо разбираюсь в этих системах, однако знаю общий принцип их работы – пульт или коробочка с цифровым набором, с помощью которых домовладелец, или в данном случае домоправительница, может включать или отключать сигнализацию. Например, отключать ее прежде, чем открыть окно. Похоже это на то, как действует ваша система?
– Да.
Прошлым летом Питер приценялся к подобной системе для установки в собственном доме, так как примерно за месяц до этого наркоманы что-то очень уж обнаглели и стали использовать слесарные ножовки и гидравлический инструмент для перепиливания металлических решеток на окнах. Он даже сравнивал между собой те или иные системы, но в конце концов они с Дженис предпочли отдохнуть на Карибах, надеясь в дальнейшем подкопить денег.
– Сигнализация в доме включена постоянно?
– Да. – Домоправительница, потупившись, разглядывала ноги Питера.
– Компания, устанавливающая эти системы, обычно использует электронику, и электронику весьма хитроумную. Относится ли это и к вашей системе?
– Да.
– Правильно ли будет предположить, что установленная система не менялась ни вами, ни кем-либо из домашних?
Она кивнула.
– Отметьте в ваших записях утвердительный ответ свидетельницы, – обратился Питер к Бените, судебному репортеру. – А будучи домоправительницей и ведающей всем хозяйством, вполне ли вы понимаете, что и компания, устанавливающая системы сигнализации, ведет записи всего, что она делает – когда и какая именно система устанавливается?
– Да.
– Робинсоны конечно же обратились бы к первоклассной компании, скрупулезно ведущей отчетность. Так?
– Да. Они всегда предпочитают лучшее.
– Правильно ли предположение, что, выходя каждое утро за газетой, вы отключаете систему?
– Да.
– Вы отключаете ее, вводя пароль или набирая код?
Свидетельница бросила взгляд на судью:
– Не думаю, что я должна отвечать на такие вопросы.
Судья подался вперед:
– Сообщать суду те или иные коды вы не должны, но попрошу вас ответить на все поставленные вопросы.
– Хорошо, – согласилась миссис Макгуэйн. – Да, надо ввести код.
– Для кухонной двери или всей системы вообще?
– Я могу сделать и то и другое.
– Набирая код, вы отключаете сигнализацию?
– Да.
– И где находится пульт управления?
– В кухне.
– Где именно?
– В одном из шкафов.
– В самой кухне?
– Да.
– И это единственный способ отключить сигнализацию?
– Да.
– Таким образом, если кто-нибудь открывает ключом дверь кухни, немедленно срабатывает сигнализация?
– Нет.
– Почему же нет?
– Потому что предусмотрена маленькая пауза, чтобы можно было успеть подойти к пульту и набрать код.
– И через сколько включится сигнализация? Минут пять?
– О нет, – возразила миссис Макгуэйн, – всего лишь тридцать секунд.
– Это относится также к каждой двери?
– Нет, только к кухонной.
– Тогда зачем же, ради всего святого, Уильям Робинсон, поставив машину возле кухонной двери, единственной двери, через которую, как это ему известно, он мог бы проникнуть в дом, не выключив сигнализацию, проходит пятьдесят футов, входит в дом через парадную дверь, пачкая мокрой обувью светлый ковер у входа, которым пользуются только в особых случаях, а затем беседует с вами? И почему все это происходит без того, чтобы сработала сигнализация?
Миссис Макгуэйн бросила тревожный взгляд на Робинсона, и Питер почувствовал угрызения совести за то, что вынужден был заставить ее сделать.
– О, возможно, я сказала что-то не то, – вырвалось у миссис Макгуэйн, – но я точно знаю, что Билли тогда вечером был дома.
Питер ждал, пока произнесенное благополучно растает в воздухе. В конце концов, возможно, что домоправительница и вправду убеждена в невиновности Билли Робинсона или же в той или иной степени лжет самой себе, будучи не в силах признать его виновность. Ведь Билли Робинсон был одним из ее детей, так ею и не рожденных. В довершение всей трагедии разбито и это материнское сердце. Питер помолчал с минуту, давая передышку суду и свидетельнице. Минута эта была ему приятна – не из низменного чувства самодовольства, но некоторое удовлетворение он испытывал. Он хорошо поработал, и она принесет свои плоды, потому что, как знал он из семилетнего опыта, во время этой паузы до присяжных начнет доходить виновность ответчика. Он молча пил воду из стоявшего возле графина стакана. Звякали батареи, гудела машинка для охлаждения воды. Трое полицейских, мужчины и женщины, следившие за ходом допроса, вернулись к своему обычному и излюбленному времяпрепровождению – поглаживанию циферблатов на часах, стряхиванию пушинок с манжет своих синих нейлоновых курток, жеванию резинки. Питер мысленно выстраивал аргументацию, приводя ее в соответствие с только что услышанным. Хорошо бы Дженис видела его сейчас здесь, за работой. А то он, кажется, полностью утратил ее уважение.
– «Что-то не то», как вы сейчас выразились, кажется, можно отнести ко всему вашему выступлению в целом, миссис Макгуэйн, и я хочу разложить все по полочкам, так, чтобы вам самой это сейчас стало окончательно ясно. Как я понял, спят сыновья Робинсонов в другой части дома, над кухней. Все они водят машины. Таким образом, определить по звуку машины, кто именно из них подъехал, вы не можете. Машины ставятся обычно возле кухонной, двери. Вы уверяли полицейских, что видели, как в тот вечер Билли вошел через парадную дверь. Но из ваших же показаний следует, что причины делать это у него не было. Зачем, скажите на милость, поставив машину, идти пешком пятьдесят футов по мокрой траве или гравию, вместо того, чтобы воспользоваться кухонной дверью, если она ведет прямо в твою спальню, и входить в дом через парадную дверь, чтобы там сработала сигнализация? Утверждаю, что версия эта совершенно безосновательная, по крайней мере, в моих глазах. Зачем бы стал Уильям Робинсон входить, намеренно включая сигнализацию, особенно зная, что вы уже в постели? Верно? Понимаете цель моих рассуждений? Вы сказали, что вечер был самым обычным, то есть таймер сигнализации на кухонной двери был установлен таким образом, что можно было входить и выходить, не запуская сигнализацию. Согласно вашему же описанию, машину поставили возле кухни. И правильно. Остается либо идти к парадной двери, где сработает сигнализация, либо поступить как всегда – воспользоваться кухонной дверью, так, чтобы сигнал не прозвучал. Логика подсказывает, что третьего не дано, и это следует из ваших же показаний, представленных суду утром. И тем не менее ваша версия с логикой не согласуется. Я же утверждаю, что на самом деле все происходило иначе – он вернулся вечером через некоторое время после того, как вы уже заснули, вошел через кухонную дверь и привычно, за положенные тридцать секунд, набрал код отмены сигнала. Такова, миссис Макгуэйн, единственно возможная последовательность событий. И поскольку это так, вы не можете ручаться за точное время возвращения Уильяма Робинсона в тот вечер, в указанное ли время он вернулся или же на час-два позже. Согласны?