Страница:
И, водрузив ноги на стол, Питер стал мечтать, как тоже бросит работу, рискнет, как рискует баскетболист, принимающий трудный мяч: может быть больно, зато цель оправдывает средства. Потеря Дженис толкала его к действию. Разве не стоит попробовать? Он достаточно злился. Разве не так? Разве может он все происшедшее расценивать иначе как эпизод, неудачную полосу в их браке, преодолев которую они выйдут целыми и невредимыми? Он проверил, плотно ли закрыта дверь, и, поискав в книжке букву «V», набрал номер, отойдя с телефоном к окну.
– Да.
– Винни, это Питер Скаттергуд.
– Питер. Давненько ты… – поперхнулся, засмеявшись, хриплый голос на том конце провода. – Как дела палаческие?
– Скучать не дают.
– Похоже, в это утро вам пришлось попотеть. Чем могу быть полезен?
Винни имел право на то, чтобы, не предаваясь сентиментальным воспоминаниям о детских годах, сразу перейти к делу. Как итальянец из Южной Филадельфии, чья семья поддерживала связь с многочисленными родственниками, Винни воспринимал город с несколько иного ракурса, нежели Питер, он был в курсе местных политических интриг, знал, по крайней мере шапочно, многих потомственных сицилийских мафиози из тех, чьи трупы в дорогих костюмах нередко находили в багажниках новехоньких черных «кадиллаков». Работа радиодиспетчером в полиции ему подходила. Отец Винни сколотил неплохой капитал в строительном бизнесе, что позволило ему пренебречь для своих четырех сыновей католическими школами, отправив их в привилегированную школу с перспективой колледжа, которую Винни, к большому неудовольствию отца, отверг, посчитав для себя ненужной. Три года Винни и Питер блистали в школьной баскетбольной команде. Винни был грозой площадки – своим мощным волосатым телом он преграждал путь противнику, а завладев мячом, беззастенчиво плевал на все правила, вел его, отбиваясь ударами – кому локтем под дых, кому коленом по яйцам, и все это не глядя, словно невзначай. Винни изматывал ловких чернокожих игроков, за которыми охотились команды местных школ, переманивая их друг у друга на стипендию, дабы разбавить ими свои белокожие ряды. А потом наступал черед Питера – он вел, лавировал, пасовал и аккуратно клал мяч в корзинку. Винни он недолюбливал, но всегда восхищался его откровенным бесстыдством, умением выходить сухим из воды и лихо обделывать любые дела. Поговаривали, что он сумел перепихнуться даже с женой тренера, занимался он также и организацией подпольных абортов для залетевших подружек своих школьных товарищей. Время от времени они с Винни встречались на баскетбольных матчах бывших выпускников.
– Мне надо найти машину, Винни.
– Понятно. Знаешь, у меня сейчас будет второй завтрак, Питер, Я дам тебе телефон кафетерия.
Питер выждал пять минут, чтобы Винни успел выйти из офиса и пройти к автомату. Потом он набрал номер.
– Винни?
– Питер.
– Ты чем-то раздражен.
– Да телефоны в офисе ни к черту. Во всем здании. А секретаршу фэбээровец в коридоре трахает. Она не знает, что мы это знаем, а мы знаем.
– Я машину ищу.
– Иногда это бывает нелегко. У нас в городе и окрестностях больше миллиона зарегистрированных автомобилей. А еще и рухлядь всякая, краденые и перекупленные.
– Мне надо это срочно и без шума. – Хорошо бы Винни не пришло в голову записать этот разговор, чтобы потом шантажировать Питера. – Все, что мне требуется, это направление, где искать. Место и время парковки.
– Я могу разослать это по телетайпу по всем участкам, – предложил Винни. – На каждой перекличке патрульным будут напоминать об этом автомобиле в числе прочих, находящихся в розыске. Он станет одним из многих, понял? Сверх этого ничего гарантировать не могу.
Питер стоял у окна. На углу автобус легонько врезался в зад такси. Он продиктовал Винни номер лицензии.
– Как выглядит машина?
– «Субару» восемьдесят восьмого года, фургон. Желтая, светло-желтая. На правом крыле царапина. – Дженис водила хорошо, но на стоянке кто-то попортил ей машину. – На бампере зеленая наклейка «НЖО».
– Что?
– «Национальное женское объединение».
– Вот уж не слыхал! Ха. Ну, продолжай.
– Соединительные цепи, а сзади кресло-качалка.
– Качалка?
– Никак чинить не отвезут. Перекладина обломалась.
– Ты хорошо знаешь эту машину.
– Да.
Кресло-качалка было еще бабушкино. Затем оно перешло его матери. В нем качали его в детстве. В нем же умер и его дед – голова вдруг свесилась, на губах выступила пена.
– Сколько это займет? – Зажав трубку подбородком, Питер взял портфель.
– Сначала назови место, с которого начать.
Ответ на этот вопрос будет серьезным проступком по отношению к Дженис. Переспав с Кассандрой, он, конечно, поступил не самым лучшим образом, но условий, на которых они расстались, он этим не нарушил. Однако дав добро Винни, он впервые посягал на обретенную Дженис независимость.
Другого пути он не видел, если не считать услуг частного сыщика, но для того, чтобы его нанять, требуется время, да и денег это будет стоить таких, какие на это выделить сейчас он не в состоянии. Мог он и сам ее выследить, подкараулив после работы, но она будет настороже, ожидая от него чего-нибудь подобного, а поймай она его на этом, он себе навредит. Можно обзвонить подруг Дженис, но делать это неловко, и к тому же попытка необязательно увенчается успехом, однако обязательно станет известна Дженис. Телефон ее вычислить нельзя. Ему приходило в голову найти Дженис по чекам, которые он ей давал. Когда банк вернет их ему, будет ясно, в каком районе она находится, а там останется лишь поспрашивать людей. Но выясниться это может лишь недели через две, а терпения ждать так долго у него не было. Его мучили кошмары – он воображал различные сцены с участием Дженис, сцены преимущественно сексуальные, и уже не мог ручаться за себя, в такое отчаяние это его повергало.
– Попробуй начать с дома 142 по Спрус и квартала рядом, только не откладывай, – наконец решился он. – Здание трехэтажное, кирпичное, вход сбоку.
– Это женский приют, что ли?
– Вообще-то местоположение его держится в секрете.
– Только не для меня, – ответил Винни скучным голосом.
– Ну, только дальше не разглашай. У них есть основания скрывать это.
– Ладно, ладно.
– Начинай, не откладывай. – Он вытряс на стол из портфеля бумаги, оставшиеся с предыдущего заседания.
– Ага. Так что искать – машину или водителя?
– Просто сообщи мне, где паркуют эту машину на ночь.
– Я тебя не заставлю ждать. И еще, Питер…
– Что такое?
– Мне жаль, что твоя жена сбежала.
– Поди к черту, Винни!
Он повесил трубку. Офис словно давил со всех сторон. И он съеживался, становился меньше с каждой минутой. И времени оставалось все меньше и меньше: через час ему предстоял суд, на который он явится неподготовленным. У него возникло неодолимое и капризное желание вышвырнуть все эти бумаги из окна – пусть этот мелочный мусор чужих жизней улетит, подгоняемый ветром. Возможно, листок-другой полицейских рапортов, баллистических экспертиз, заключений медицинского эксперта, да чего угодно! – прилетит к двери Дженис, прилепится к окну, за которым, черт возьми, она прячется. Проснется она утром, а из-за стекла на нее глядит фотография Джуди Уоррен, и поймет тогда Дженис, что он, Питер, не такой уж злодей. Тело Джуди Уоррен, сфотографированное бесстрастной камерой специалиста, убедит ее в этом, убедят обгорелые кости, безволосый, почерневший в огне череп; труп, распростертый на обугленной мебели, убедит ее в том, что он, Питер Скаттергуд, вовсе не такое уж зло. Его можно считать каким угодно – бесчувственным, эмоционально неустойчивым или эгоистом, но человек он неплохой, не злодей, и убежденность в этом придала ему решимости. Винни поможет ему выпутаться. Звонок Винни сам по себе был не хорош и не плох, а просто неизбежен. Что же, Дженис за дурака его держит, что ли? Жен не отпускают просто так, за ними устремляются в погоню. И ни на какие сделки он не пойдет. Единственное, что требуется, – это кинуться очертя голову, как только можно быстрее. Он человек рассудительный, но рассудительность ему уже ни к чему. Он теперь не в себе и пойдет на что угодно, лишь бы вернуть ее. Его обуяло бешенство: Дженис бросила его, и он этого так не оставит.
5
– Да.
– Винни, это Питер Скаттергуд.
– Питер. Давненько ты… – поперхнулся, засмеявшись, хриплый голос на том конце провода. – Как дела палаческие?
– Скучать не дают.
– Похоже, в это утро вам пришлось попотеть. Чем могу быть полезен?
Винни имел право на то, чтобы, не предаваясь сентиментальным воспоминаниям о детских годах, сразу перейти к делу. Как итальянец из Южной Филадельфии, чья семья поддерживала связь с многочисленными родственниками, Винни воспринимал город с несколько иного ракурса, нежели Питер, он был в курсе местных политических интриг, знал, по крайней мере шапочно, многих потомственных сицилийских мафиози из тех, чьи трупы в дорогих костюмах нередко находили в багажниках новехоньких черных «кадиллаков». Работа радиодиспетчером в полиции ему подходила. Отец Винни сколотил неплохой капитал в строительном бизнесе, что позволило ему пренебречь для своих четырех сыновей католическими школами, отправив их в привилегированную школу с перспективой колледжа, которую Винни, к большому неудовольствию отца, отверг, посчитав для себя ненужной. Три года Винни и Питер блистали в школьной баскетбольной команде. Винни был грозой площадки – своим мощным волосатым телом он преграждал путь противнику, а завладев мячом, беззастенчиво плевал на все правила, вел его, отбиваясь ударами – кому локтем под дых, кому коленом по яйцам, и все это не глядя, словно невзначай. Винни изматывал ловких чернокожих игроков, за которыми охотились команды местных школ, переманивая их друг у друга на стипендию, дабы разбавить ими свои белокожие ряды. А потом наступал черед Питера – он вел, лавировал, пасовал и аккуратно клал мяч в корзинку. Винни он недолюбливал, но всегда восхищался его откровенным бесстыдством, умением выходить сухим из воды и лихо обделывать любые дела. Поговаривали, что он сумел перепихнуться даже с женой тренера, занимался он также и организацией подпольных абортов для залетевших подружек своих школьных товарищей. Время от времени они с Винни встречались на баскетбольных матчах бывших выпускников.
– Мне надо найти машину, Винни.
– Понятно. Знаешь, у меня сейчас будет второй завтрак, Питер, Я дам тебе телефон кафетерия.
Питер выждал пять минут, чтобы Винни успел выйти из офиса и пройти к автомату. Потом он набрал номер.
– Винни?
– Питер.
– Ты чем-то раздражен.
– Да телефоны в офисе ни к черту. Во всем здании. А секретаршу фэбээровец в коридоре трахает. Она не знает, что мы это знаем, а мы знаем.
– Я машину ищу.
– Иногда это бывает нелегко. У нас в городе и окрестностях больше миллиона зарегистрированных автомобилей. А еще и рухлядь всякая, краденые и перекупленные.
– Мне надо это срочно и без шума. – Хорошо бы Винни не пришло в голову записать этот разговор, чтобы потом шантажировать Питера. – Все, что мне требуется, это направление, где искать. Место и время парковки.
– Я могу разослать это по телетайпу по всем участкам, – предложил Винни. – На каждой перекличке патрульным будут напоминать об этом автомобиле в числе прочих, находящихся в розыске. Он станет одним из многих, понял? Сверх этого ничего гарантировать не могу.
Питер стоял у окна. На углу автобус легонько врезался в зад такси. Он продиктовал Винни номер лицензии.
– Как выглядит машина?
– «Субару» восемьдесят восьмого года, фургон. Желтая, светло-желтая. На правом крыле царапина. – Дженис водила хорошо, но на стоянке кто-то попортил ей машину. – На бампере зеленая наклейка «НЖО».
– Что?
– «Национальное женское объединение».
– Вот уж не слыхал! Ха. Ну, продолжай.
– Соединительные цепи, а сзади кресло-качалка.
– Качалка?
– Никак чинить не отвезут. Перекладина обломалась.
– Ты хорошо знаешь эту машину.
– Да.
Кресло-качалка было еще бабушкино. Затем оно перешло его матери. В нем качали его в детстве. В нем же умер и его дед – голова вдруг свесилась, на губах выступила пена.
– Сколько это займет? – Зажав трубку подбородком, Питер взял портфель.
– Сначала назови место, с которого начать.
Ответ на этот вопрос будет серьезным проступком по отношению к Дженис. Переспав с Кассандрой, он, конечно, поступил не самым лучшим образом, но условий, на которых они расстались, он этим не нарушил. Однако дав добро Винни, он впервые посягал на обретенную Дженис независимость.
Другого пути он не видел, если не считать услуг частного сыщика, но для того, чтобы его нанять, требуется время, да и денег это будет стоить таких, какие на это выделить сейчас он не в состоянии. Мог он и сам ее выследить, подкараулив после работы, но она будет настороже, ожидая от него чего-нибудь подобного, а поймай она его на этом, он себе навредит. Можно обзвонить подруг Дженис, но делать это неловко, и к тому же попытка необязательно увенчается успехом, однако обязательно станет известна Дженис. Телефон ее вычислить нельзя. Ему приходило в голову найти Дженис по чекам, которые он ей давал. Когда банк вернет их ему, будет ясно, в каком районе она находится, а там останется лишь поспрашивать людей. Но выясниться это может лишь недели через две, а терпения ждать так долго у него не было. Его мучили кошмары – он воображал различные сцены с участием Дженис, сцены преимущественно сексуальные, и уже не мог ручаться за себя, в такое отчаяние это его повергало.
– Попробуй начать с дома 142 по Спрус и квартала рядом, только не откладывай, – наконец решился он. – Здание трехэтажное, кирпичное, вход сбоку.
– Это женский приют, что ли?
– Вообще-то местоположение его держится в секрете.
– Только не для меня, – ответил Винни скучным голосом.
– Ну, только дальше не разглашай. У них есть основания скрывать это.
– Ладно, ладно.
– Начинай, не откладывай. – Он вытряс на стол из портфеля бумаги, оставшиеся с предыдущего заседания.
– Ага. Так что искать – машину или водителя?
– Просто сообщи мне, где паркуют эту машину на ночь.
– Я тебя не заставлю ждать. И еще, Питер…
– Что такое?
– Мне жаль, что твоя жена сбежала.
– Поди к черту, Винни!
Он повесил трубку. Офис словно давил со всех сторон. И он съеживался, становился меньше с каждой минутой. И времени оставалось все меньше и меньше: через час ему предстоял суд, на который он явится неподготовленным. У него возникло неодолимое и капризное желание вышвырнуть все эти бумаги из окна – пусть этот мелочный мусор чужих жизней улетит, подгоняемый ветром. Возможно, листок-другой полицейских рапортов, баллистических экспертиз, заключений медицинского эксперта, да чего угодно! – прилетит к двери Дженис, прилепится к окну, за которым, черт возьми, она прячется. Проснется она утром, а из-за стекла на нее глядит фотография Джуди Уоррен, и поймет тогда Дженис, что он, Питер, не такой уж злодей. Тело Джуди Уоррен, сфотографированное бесстрастной камерой специалиста, убедит ее в этом, убедят обгорелые кости, безволосый, почерневший в огне череп; труп, распростертый на обугленной мебели, убедит ее в том, что он, Питер Скаттергуд, вовсе не такое уж зло. Его можно считать каким угодно – бесчувственным, эмоционально неустойчивым или эгоистом, но человек он неплохой, не злодей, и убежденность в этом придала ему решимости. Винни поможет ему выпутаться. Звонок Винни сам по себе был не хорош и не плох, а просто неизбежен. Что же, Дженис за дурака его держит, что ли? Жен не отпускают просто так, за ними устремляются в погоню. И ни на какие сделки он не пойдет. Единственное, что требуется, – это кинуться очертя голову, как только можно быстрее. Он человек рассудительный, но рассудительность ему уже ни к чему. Он теперь не в себе и пойдет на что угодно, лишь бы вернуть ее. Его обуяло бешенство: Дженис бросила его, и он этого так не оставит.
5
У одной из присяжных по делу Робинсона заболел десятилетний сын, и в суд она прибудет только во второй половине дня. Эта обычная проволочка давала ему несколько дополнительных часов на подготовку к заключительным дебатам, которую он все никак не мог закончить. Мешало дело Уитлока – то и дело звонили детективы. Вэйман Каротерс, как и следовало ожидать, рта не раскрывал и требовал адвоката. Старший инспектор докладывал, что тот сидит, скрестив руки, в полицейском участке на углу Восьмой и Рейс, в так называемой Ротонде, со скучающим выражением своего закаленного в уличных передрягах лица – дескать, лучше отстань, целее будешь. Общаться с полицией он привык, адвокат же его, как он сообщил детективам, находится на Санта-Крусе, и вообще он ждет предъявления ему обвинения по всей форме, а нет, так отпустите.
Соседка по имени Ванда Дуглас, утверждавшая, что видела его возле квартиры убитых, узнала его лицо по фотографии в полицейском досье. Теперь детективы тянули время, проверяя местонахождение Каротерса в ночь убийства. Мисс Дуглас, страдавшая хронической бессонницей, решила отнести мусор в мусоропровод, как объясняла она детективам. Почему вдруг она выбрала для этого ночь? Потому что днем привратник устроил настоящий костер в мусороприемнике и пепел с дымом летели ей прямо в лицо, сказала она. Она думает, что времени тогда было часа три, но она не уверена. Перед дверью в квартиру Уитлока стоял человек. «Он туда вошел?» – допытывались полицейские. Этого она не знает, возможно, и вошел. Помнит она лишь, что он тяжело дышал и отдувался, чернокожий парень лет двадцати с лишним, в длинном черном пальто. Она вспомнила, что не раз видела его в этом районе – и вот в досье его фотография, это он стоял перед дверью вечером. В руке у него были ключи. Может быть, она и слышала шаги раньше в холле, но она не уверена. Мисс Дуглас была отпущена домой со строгим наказом ни с кем не обсуждать происшедшее и сообщить полиции, если кто-то станет угрожать ей или ее домашним.
Дело начато, думал Питер, но пока успехов не слишком много. Множество вопросов осталось незаданными, и защита наверняка за это ухватится. Был ли свет в холле? На каком расстоянии находилась женщина? Носит ли она очки и были ли они на ней в тот момент? Вся эта информация в деле отсутствует, полицейские допросили ее очень бегло. И, судя по всему, войдя в квартиру, человек оставался в ней не более минуты. А может, он и вообще туда не входил и не имеет к делу никакого отношения? То, что Каротерса опознали спустя всего несколько часов после убийства, совершенно невероятно, это какая-то неслыханная удача. И еще одно, думал Питер. Девушка такой комплекции, как Джонетта Генри, вряд ли стала бы открывать среди ночи окно в кухне – ее худенькому телу было бы слишком холодно. Ведь и в квартире за триста долларов в месяц не могло быть слишком тепло. А если Каротерс проник в квартиру и вышел оттуда через холл, что можно было бы предположить, учитывая имевшийся у него ключ, тогда почему окно оказалось распахнутым?
Прибыли новые материалы и новые сведения, в том числе рапорт о задержании Вэймана Каротерса возле его работы в компании по перевозкам в северо-восточном районе Филадельфии. Он был задержан для допроса в пять утра без нескольких минут возле работы. Он отправлялся в двухдневную командировку в Питсбург. При задержании вел он себя мирно. «Подозреваемый общителен, но на вопросы не отвечает», – говорилось в рапорте. «Подозреваемый спокоен, но держится настороженно. Одет в синий комбинезон грузчика и рабочие ботинки». Между тем предварительный анализ помощника медицинского эксперта установил время смерти Джонетты Генри – между без четверти три и половиной четвертого утра, судя по синеватости кожных покровов. «Алгор мортис», то есть температура тела на момент исследования, была не столь показательна, как говорилось в бумаге, из-за отсутствия жировой прослойки, а также открытого окна рядом с телом, но тоже подтверждала указанный временной интервал. Окончательная экспертиза еще займет некоторое время, но и теперешнюю информацию можно считать достоверной и точной. Тело Уитлока еще исследовалось. Смерть девушки последовала в результате двух ударов по голове неким тупым предметом, кроме того, было очевидно, что в процессе драки ее душили. Подчелюстная кость над щитовидной железой была сломана. Все повреждения были получены почти одновременно, от силы за несколько минут. Можно предположить, что, придушенная, она потеряла сознание, после чего и были нанесены два удара. Никаких уколов, порезов, гематом, повреждений внутренних органов не наблюдалось. Хотя девушка и была найдена голой, следов сексуального насилия на теле не было – ни остатков семенной жидкости, ни волосков из вагины. Девушка не менструировала по меньшей мере несколько месяцев – видимо, по причине истощенности. Несмотря на небольшую анемию, экспертиза установила, что она была абсолютно здорова. Сердце и легкие в норме. Мышечный тонус прекрасный. Удары, полученные ею, оказались бы смертельными для любого на ее месте, они и были нанесены с намерением убить. Анализ на наркотики и алкоголь не выявил в крови на момент смерти ни того, ни другого, не было там и признаков постоянного их употребления. Следов крови, волосков, кожных частиц под ее ногтями экспертиза не обнаружила. Над глазом был небольшой синяк, однако эксперт не считал это следствием целенаправленного удара, синяк был поверхностным, кожа под ним была мягкой – девушка могла удариться этим местом об стену или о пол в момент падения, когда сердце ее отказало. Убитая перенесла роды – единожды, довольно давно.
Следствием было установлено, что в последний раз Джонетту Генри видели выходящей из центральной библиотеки Пенсильванского университета, где занимался и Уитлок. В квартире было найдено множество отпечатков пальцев – ее и Уитлока. Пять найденных там отпечатков принадлежали не им, но и не Каротерсу. Их друзья говорили, что Джонетта часто посещала библиотеку вместе с Уитлоком, который читал там книги по биологии. Они утверждали, что Уитлок и Джонетта были вместе уже больше года, несмотря на то, что Джонетта была немного старше его. Она меняла род занятий – работала в фирме по продаже телефонных аппаратов, в канцелярии мэра во время его избирательной кампании; в последнее время она являлась инструктором по аэробике в местном гимнастическом клубе. Клуб этот был известен как пункт распространения запрещенных допингов, но полиция не считала ее причастной к этому. По общему мнению, она была девушкой неглупой и целеустремленной, но до встречи с Уитлоком не имевшей возможностей проявить себя. То, что к Уитлоку она была привязана, признавалось всеми единодушно, она не делала секрета из того, что собиралась быть с ним, когда он получит специальность. В Гарвард, где он должен был изучать медицину, она тоже собиралась вместе с ним. Именно она покупала Уитлоку дорогую одежду, следила, чтобы он хорошо одевался. Что же касается Уитлока, то все считали его человеком блестящих способностей, но наивным и непрактичным, своего рода книжным червем, добрым, хорошим, но эмоционально неразвитым, законченным идеалистом, во многих отношениях проявлявшим пассивность, и лишь наука вызывала в нем страсть; без Джонетты он бы пропал. Она была его первой девушкой, до знакомства с которой он, по-видимому, оставался девственником. У нее же в прошлом было много мужчин, но ни один роман не длился долго. По словам некоторых их друзей, пара эта не очень подходила друг другу, кое-кто говорил, что Джонетта давила на него или, во всяком случае, знала, что ему надо. Около года они прожили вместе без явных ссор и конфликтов. На допросах в полиции друзья показали, что Уитлок за этот год заметно повеселел и был доволен, что осенью, когда он начнет занятия в Гарварде, она поедет вместе с ним. Родные Уитлока подтвердили, что он радовался такой перспективе, и высказывали сомнение в том, что это было реально.
Как часто все эти убийства происходят совершенно неожиданно, посреди нормального и будничного течения жизни. Вот девушка сидит в библиотеке, листает «Космо» или другой какой-нибудь журнал из тех, что паразитируют на женских слабостях, просматривает рекламу лаков для ногтей или читает о том, что нужно для счастливого брака, а не проходит и нескольких часов, и перед ней вырастает убийца. Была ли у этой жертвы минута, чтобы задуматься над столь ужасной переменой? Или же все произошло так мгновенно и по-звериному страшно, что всякая мысль и всякое размышление исключались? Джонетта Генри ушла из библиотеки одна и направилась домой ждать звонка от матери. Что может быть повседневнее и будничнее? И это было все, что пока им удалось разузнать. Что никак не объясняло, как это понимал Питер, почему полиция прибыла с часовым опозданием. До того, как отправиться в суд, он хотел обсудить это с Берджером, который вернулся из Гаррисберга и сейчас, стоя в мужской уборной, скалил зубы перед зеркалом.
– Зубы пересчитываешь? – спросил Питер.
– Десны плохие, это у меня от матери. – Берджер покачал головой. – Наследственность.
– Или шелковой ниткой не пользуешься. Как съездил?
– Да так себе. Вечером мне позвонил ее адвокат и сказал, что, по наблюдениям медиков, бодрее всего она бывает в пять утра, уж не знаю почему. Я расспросил ее обо всем, что мне было нужно, и поездом вернулся обратно. И если она вдруг завтра умрет, то останутся хотя бы ее показания.
Берджер, как это давно решил Питер, был самоуверенным всезнайкой, нервным и порывистым. До въедливости, отъявленный спорщик, он обладал сокрушительным интеллектом. Но годы работы в прокуратуре, конечно, не прошли для него даром. Наблюдая гримасы Берджера перед зеркалом, Питер мог видеть, как изменилось его лицо: подбородок отяжелел и немного обвис, поредевшие волосы смешно вихрятся на макушке. За семь лет их знакомства на лбу Берджера обозначились морщины, щеки припухли и, собравшись в складки, обмякли. Вместе с внешностью изменился и характер, он приобрел меланхоличность и склонность к язвительности. Берджер теперь был не рад и своему уму, благодаря которому замечал вещи, которые не хотел бы замечать.
– Ты хоть знаешь, сколько стоят все эти зубоврачебные процедуры?
– Да я только спросил, пользуешься ли ты шелковой нитью.
– Никогда в жизни. У кого из нас есть время на профилактику? – И Берджер задрал вверх свой веснушчатый подбородок. – Между прочим, не далее как две минуты назад меня удостоил беседы Хоскинс. Пришел навеселе и принялся давать указания.
– Что же он велел?
Берджер оглянулся с серьезным видом, проверил дверь.
– Он велел не помогать тебе в деле Уитлока.
– Что?
– Возможно, это означает как раз обратное: что он хотел бы, чтоб я помог. А возможно, это значит, что он не хочет, чтобы я вмешивался, а хочет, чтобы все выглядело, как испытание для тебя. Возможно, он просто пытается нас поссорить.
– Знаешь что? – сказал Питер. – Пусть он идет к черту!
– Правильно. Так или иначе, от Дженис есть известия?
– Я начинаю не на шутку волноваться, Бердж. Не нравится мне все это.
– Обратись к адвокату. Больше ничего посоветовать не могу.
Питер уставился в писсуар.
– Тебе надо подумать о защите, – сказал Берджер.
– Не убежден, что пришло время адвоката.
– Дело в том, что пришло время посмотреть на все трезвым взглядом. Пойдем, меня в кабинете ждет Тамма. – Берджер махнул рукой в сторону двери, и они направились дальше через холл. – Во всяком случае, я не шучу, дружище. Хороший специалист по бракоразводным делам поможет обстряпать все так, чтоб тебе не пришлось считать мелочь на завтрак. Можешь быть уверен, она уже нашла кого-то, кто консультирует ее и готовит к схватке. Он уже выведал у нее все о твоих доходах и совместно нажитом имуществе. И он вот-вот явится к тебе с требованием денежек. Они пересчитают все, вплоть до волосинок на твоей заднице. Эти ребята жалости не ведают. Им до всего есть дело – сколько и какие налоги платил, сколько чеков выписал за последние пять лет. Тут они своего не упустят. Что вовсе не означает, будто не обратятся и к давнему прошлому. Вы поженились еще до юридической школы?
– Мы поженились на моем последнем году обучения. – Во время бракосочетания, перед тем, как им поцеловаться, он прикрыл глаза на секунду позже, чем это сделала Дженис, и видел, с какой доверчивостью сомкнула она веки, с какой искренней и тайной надеждой тянет она к нему сжатые губы.
Дверь кабинета Берджера была приоткрыта, и Питер закрыл ее. Сидя на ковре, дочка Берджера играла с его юридическими фолиантами.
– Привет, Тамма, – обратился Питер к ребенку.
– Она содержала тебя? – продолжал начатое Берджер, по привычке, как на допросе, беря его в оборот, действуя скорее как юрист, нежели как друг.
– Немного.
– В какой степени?
– Трудно сказать. – Он повернулся к девочке. – Почему она здесь?
– Обычно жена ее забирает. Ну а тут… мы немножко повздорили. Поздоровайся с мистером Скаттергудом! – подсказал он девочке.
– Здравствуйте, – прошептала она, не отрывая взгляда от своих игрушек.
Питеру показалось, что утром девочку не причесали.
– Что ж, по-моему, картина складывается не очень утешительная, – сказал Берджер.
– В смысле определения размеров алиментов в зависимости от уровня прошлых и будущих профессиональных заслуг? – рассеянно отозвался Питер.
Что за красотка эта Тамма, и как такой красивый ребенок мог родиться у этого дерганого обмылка Берджера? А вернее, каким образом красивые дети превращаются в дерганых обмылков? Питер был без ума от Таммы. В ночь, когда она родилась, Берджер позвонил ему из больницы со словами, которые Питер никогда не забудет: «Ну, у нас начались потуги!»
– Разумеется, я говорю об этом, – продолжал анализировать ситуацию Берджер.
– Не сделает она этого, слишком горда.
– Ну… я тоже очень люблю Дженис. И не гляди так на меня, Питер. – Берджер вытащил авторучку. – Вот. Это парень стоящий. – Он нацарапал телефонный номер. – Не морочит тебе голову, а объясняет, что к чему и что тебя ждет. Он занимался разводом моего брата. Звякни ему.
– Посмотрим. – В любовных делах Берджеру, чей собственный брак давно уже трещал по швам, он не доверял. Знакомясь с секретаршами в барах в центре города, Берджер использовал специально заказанные для этого визитки. На обратной стороне была надпись: «Вы как раз в моем вкусе». Секретарш он вел в отель «Херши», где всегда старался взять один и тот же номер.
– Предлагаю тебе… Тамма, не смей! – вдруг взревел он и уже мягче, как бы извиняясь, добавил: – Это ведь папины книги!.
Тамма опустила голову и притихла.
– Столько красивых баб кругом, приятель, – продолжал Берджер. – Только оглянись вокруг…
– Я оглядывался, – прервал его Питер. – И не раз. Чего я хочу, Бердж, так это отыскать свою жену.
– Да, жены…
Берджер разглядывал свои пальцы, приложив друг к другу правую и левую ладони. Потом разомкнул ладони и стал разглядывать их. Лоб его блестел.
– Плохи дела, Питер. Очень. Знаешь, я… думаю… с деньгами у нас туговато. Нет, не то чтобы мы совсем уж были на мели…
Питер молчал. Другой темной стороной Берджера, вдобавок к его открытым шашням с бабами, являлось то, что в свободное время он баловался кокаином, на что и намекнул детектив Джонс. Возможно, Берджер повел себя неосторожно, купив кокаин у людей, его опознавших или выдавших его полиции за определенную мзду. Питер всегда подозревал, а в последние месяцы и уверился в том, что Берджер идет ко дну. Что можно сказать на это? Берджера он любил как коллегу, как человека верного и чуткого, одного с ним круга. Он любил даже его недостатки, которые, надо отдать ему справедливость, кроме раздражающей привычки шмыгать носом, он старался не проявлять. Да Питеру и не доставляло удовольствия выискивать у Берджера недостатки – ведь тот был его лучшим другом. И дружили они на равных: Берджер был умнее, но нуждался в одобрении Питера. Как юрист, Берджер был вне конкуренции. Его служебное превосходство на заседаниях было ненаигранным и совершенно естественным, это был своего рода побочный продукт сознания, подобного белящему стену маляру, который никак не может остановиться и счесть работу законченной. И все же он был совершенно непохож на большинство их общих коллег, в том числе и на Хоскинса, который бушевал и брызгал слюной, ставя усердие выше блеска таланта. Не один раз во время их застольных споров в старинной таверне, куда они заходили после работы, брошенное невзначай Берджером словцо разило Хоскинса наповал, как разит стрела, пущенная из лука, но эго Хоскинса действовало бесперебойно: подобно иммунной системе, направляющей импульсы к поврежденным участкам, оно тут же поглощало и обезвреживало неблагоприятную информацию. Берджер работал совершенно иначе. В шесть часов утра он был уже в кабинете, разбирая самые трудные и громкие дела, на интервью, которые ему часто случалось давать, он был устало-красноречив и бесстрастен, всегда подтянутый, безукоризненно одетый, он так же хорошо имитировал спокойствие, как и в зале суда, где умел ловко избегать конституционных ловушек, заготовленных для него независимыми адвокатами частной практики, в прошлом бывшими прокурорами. Он мог смирить самого упрямого свидетеля и, запутав, заставить выболтать правду – истина слетала с губ свидетеля внезапно, как вспугнутая из зарослей птица. Больше, чем кто-либо другой, Берджер обучил Питера профессии.
Соседка по имени Ванда Дуглас, утверждавшая, что видела его возле квартиры убитых, узнала его лицо по фотографии в полицейском досье. Теперь детективы тянули время, проверяя местонахождение Каротерса в ночь убийства. Мисс Дуглас, страдавшая хронической бессонницей, решила отнести мусор в мусоропровод, как объясняла она детективам. Почему вдруг она выбрала для этого ночь? Потому что днем привратник устроил настоящий костер в мусороприемнике и пепел с дымом летели ей прямо в лицо, сказала она. Она думает, что времени тогда было часа три, но она не уверена. Перед дверью в квартиру Уитлока стоял человек. «Он туда вошел?» – допытывались полицейские. Этого она не знает, возможно, и вошел. Помнит она лишь, что он тяжело дышал и отдувался, чернокожий парень лет двадцати с лишним, в длинном черном пальто. Она вспомнила, что не раз видела его в этом районе – и вот в досье его фотография, это он стоял перед дверью вечером. В руке у него были ключи. Может быть, она и слышала шаги раньше в холле, но она не уверена. Мисс Дуглас была отпущена домой со строгим наказом ни с кем не обсуждать происшедшее и сообщить полиции, если кто-то станет угрожать ей или ее домашним.
Дело начато, думал Питер, но пока успехов не слишком много. Множество вопросов осталось незаданными, и защита наверняка за это ухватится. Был ли свет в холле? На каком расстоянии находилась женщина? Носит ли она очки и были ли они на ней в тот момент? Вся эта информация в деле отсутствует, полицейские допросили ее очень бегло. И, судя по всему, войдя в квартиру, человек оставался в ней не более минуты. А может, он и вообще туда не входил и не имеет к делу никакого отношения? То, что Каротерса опознали спустя всего несколько часов после убийства, совершенно невероятно, это какая-то неслыханная удача. И еще одно, думал Питер. Девушка такой комплекции, как Джонетта Генри, вряд ли стала бы открывать среди ночи окно в кухне – ее худенькому телу было бы слишком холодно. Ведь и в квартире за триста долларов в месяц не могло быть слишком тепло. А если Каротерс проник в квартиру и вышел оттуда через холл, что можно было бы предположить, учитывая имевшийся у него ключ, тогда почему окно оказалось распахнутым?
Прибыли новые материалы и новые сведения, в том числе рапорт о задержании Вэймана Каротерса возле его работы в компании по перевозкам в северо-восточном районе Филадельфии. Он был задержан для допроса в пять утра без нескольких минут возле работы. Он отправлялся в двухдневную командировку в Питсбург. При задержании вел он себя мирно. «Подозреваемый общителен, но на вопросы не отвечает», – говорилось в рапорте. «Подозреваемый спокоен, но держится настороженно. Одет в синий комбинезон грузчика и рабочие ботинки». Между тем предварительный анализ помощника медицинского эксперта установил время смерти Джонетты Генри – между без четверти три и половиной четвертого утра, судя по синеватости кожных покровов. «Алгор мортис», то есть температура тела на момент исследования, была не столь показательна, как говорилось в бумаге, из-за отсутствия жировой прослойки, а также открытого окна рядом с телом, но тоже подтверждала указанный временной интервал. Окончательная экспертиза еще займет некоторое время, но и теперешнюю информацию можно считать достоверной и точной. Тело Уитлока еще исследовалось. Смерть девушки последовала в результате двух ударов по голове неким тупым предметом, кроме того, было очевидно, что в процессе драки ее душили. Подчелюстная кость над щитовидной железой была сломана. Все повреждения были получены почти одновременно, от силы за несколько минут. Можно предположить, что, придушенная, она потеряла сознание, после чего и были нанесены два удара. Никаких уколов, порезов, гематом, повреждений внутренних органов не наблюдалось. Хотя девушка и была найдена голой, следов сексуального насилия на теле не было – ни остатков семенной жидкости, ни волосков из вагины. Девушка не менструировала по меньшей мере несколько месяцев – видимо, по причине истощенности. Несмотря на небольшую анемию, экспертиза установила, что она была абсолютно здорова. Сердце и легкие в норме. Мышечный тонус прекрасный. Удары, полученные ею, оказались бы смертельными для любого на ее месте, они и были нанесены с намерением убить. Анализ на наркотики и алкоголь не выявил в крови на момент смерти ни того, ни другого, не было там и признаков постоянного их употребления. Следов крови, волосков, кожных частиц под ее ногтями экспертиза не обнаружила. Над глазом был небольшой синяк, однако эксперт не считал это следствием целенаправленного удара, синяк был поверхностным, кожа под ним была мягкой – девушка могла удариться этим местом об стену или о пол в момент падения, когда сердце ее отказало. Убитая перенесла роды – единожды, довольно давно.
Следствием было установлено, что в последний раз Джонетту Генри видели выходящей из центральной библиотеки Пенсильванского университета, где занимался и Уитлок. В квартире было найдено множество отпечатков пальцев – ее и Уитлока. Пять найденных там отпечатков принадлежали не им, но и не Каротерсу. Их друзья говорили, что Джонетта часто посещала библиотеку вместе с Уитлоком, который читал там книги по биологии. Они утверждали, что Уитлок и Джонетта были вместе уже больше года, несмотря на то, что Джонетта была немного старше его. Она меняла род занятий – работала в фирме по продаже телефонных аппаратов, в канцелярии мэра во время его избирательной кампании; в последнее время она являлась инструктором по аэробике в местном гимнастическом клубе. Клуб этот был известен как пункт распространения запрещенных допингов, но полиция не считала ее причастной к этому. По общему мнению, она была девушкой неглупой и целеустремленной, но до встречи с Уитлоком не имевшей возможностей проявить себя. То, что к Уитлоку она была привязана, признавалось всеми единодушно, она не делала секрета из того, что собиралась быть с ним, когда он получит специальность. В Гарвард, где он должен был изучать медицину, она тоже собиралась вместе с ним. Именно она покупала Уитлоку дорогую одежду, следила, чтобы он хорошо одевался. Что же касается Уитлока, то все считали его человеком блестящих способностей, но наивным и непрактичным, своего рода книжным червем, добрым, хорошим, но эмоционально неразвитым, законченным идеалистом, во многих отношениях проявлявшим пассивность, и лишь наука вызывала в нем страсть; без Джонетты он бы пропал. Она была его первой девушкой, до знакомства с которой он, по-видимому, оставался девственником. У нее же в прошлом было много мужчин, но ни один роман не длился долго. По словам некоторых их друзей, пара эта не очень подходила друг другу, кое-кто говорил, что Джонетта давила на него или, во всяком случае, знала, что ему надо. Около года они прожили вместе без явных ссор и конфликтов. На допросах в полиции друзья показали, что Уитлок за этот год заметно повеселел и был доволен, что осенью, когда он начнет занятия в Гарварде, она поедет вместе с ним. Родные Уитлока подтвердили, что он радовался такой перспективе, и высказывали сомнение в том, что это было реально.
Как часто все эти убийства происходят совершенно неожиданно, посреди нормального и будничного течения жизни. Вот девушка сидит в библиотеке, листает «Космо» или другой какой-нибудь журнал из тех, что паразитируют на женских слабостях, просматривает рекламу лаков для ногтей или читает о том, что нужно для счастливого брака, а не проходит и нескольких часов, и перед ней вырастает убийца. Была ли у этой жертвы минута, чтобы задуматься над столь ужасной переменой? Или же все произошло так мгновенно и по-звериному страшно, что всякая мысль и всякое размышление исключались? Джонетта Генри ушла из библиотеки одна и направилась домой ждать звонка от матери. Что может быть повседневнее и будничнее? И это было все, что пока им удалось разузнать. Что никак не объясняло, как это понимал Питер, почему полиция прибыла с часовым опозданием. До того, как отправиться в суд, он хотел обсудить это с Берджером, который вернулся из Гаррисберга и сейчас, стоя в мужской уборной, скалил зубы перед зеркалом.
– Зубы пересчитываешь? – спросил Питер.
– Десны плохие, это у меня от матери. – Берджер покачал головой. – Наследственность.
– Или шелковой ниткой не пользуешься. Как съездил?
– Да так себе. Вечером мне позвонил ее адвокат и сказал, что, по наблюдениям медиков, бодрее всего она бывает в пять утра, уж не знаю почему. Я расспросил ее обо всем, что мне было нужно, и поездом вернулся обратно. И если она вдруг завтра умрет, то останутся хотя бы ее показания.
Берджер, как это давно решил Питер, был самоуверенным всезнайкой, нервным и порывистым. До въедливости, отъявленный спорщик, он обладал сокрушительным интеллектом. Но годы работы в прокуратуре, конечно, не прошли для него даром. Наблюдая гримасы Берджера перед зеркалом, Питер мог видеть, как изменилось его лицо: подбородок отяжелел и немного обвис, поредевшие волосы смешно вихрятся на макушке. За семь лет их знакомства на лбу Берджера обозначились морщины, щеки припухли и, собравшись в складки, обмякли. Вместе с внешностью изменился и характер, он приобрел меланхоличность и склонность к язвительности. Берджер теперь был не рад и своему уму, благодаря которому замечал вещи, которые не хотел бы замечать.
– Ты хоть знаешь, сколько стоят все эти зубоврачебные процедуры?
– Да я только спросил, пользуешься ли ты шелковой нитью.
– Никогда в жизни. У кого из нас есть время на профилактику? – И Берджер задрал вверх свой веснушчатый подбородок. – Между прочим, не далее как две минуты назад меня удостоил беседы Хоскинс. Пришел навеселе и принялся давать указания.
– Что же он велел?
Берджер оглянулся с серьезным видом, проверил дверь.
– Он велел не помогать тебе в деле Уитлока.
– Что?
– Возможно, это означает как раз обратное: что он хотел бы, чтоб я помог. А возможно, это значит, что он не хочет, чтобы я вмешивался, а хочет, чтобы все выглядело, как испытание для тебя. Возможно, он просто пытается нас поссорить.
– Знаешь что? – сказал Питер. – Пусть он идет к черту!
– Правильно. Так или иначе, от Дженис есть известия?
– Я начинаю не на шутку волноваться, Бердж. Не нравится мне все это.
– Обратись к адвокату. Больше ничего посоветовать не могу.
Питер уставился в писсуар.
– Тебе надо подумать о защите, – сказал Берджер.
– Не убежден, что пришло время адвоката.
– Дело в том, что пришло время посмотреть на все трезвым взглядом. Пойдем, меня в кабинете ждет Тамма. – Берджер махнул рукой в сторону двери, и они направились дальше через холл. – Во всяком случае, я не шучу, дружище. Хороший специалист по бракоразводным делам поможет обстряпать все так, чтоб тебе не пришлось считать мелочь на завтрак. Можешь быть уверен, она уже нашла кого-то, кто консультирует ее и готовит к схватке. Он уже выведал у нее все о твоих доходах и совместно нажитом имуществе. И он вот-вот явится к тебе с требованием денежек. Они пересчитают все, вплоть до волосинок на твоей заднице. Эти ребята жалости не ведают. Им до всего есть дело – сколько и какие налоги платил, сколько чеков выписал за последние пять лет. Тут они своего не упустят. Что вовсе не означает, будто не обратятся и к давнему прошлому. Вы поженились еще до юридической школы?
– Мы поженились на моем последнем году обучения. – Во время бракосочетания, перед тем, как им поцеловаться, он прикрыл глаза на секунду позже, чем это сделала Дженис, и видел, с какой доверчивостью сомкнула она веки, с какой искренней и тайной надеждой тянет она к нему сжатые губы.
Дверь кабинета Берджера была приоткрыта, и Питер закрыл ее. Сидя на ковре, дочка Берджера играла с его юридическими фолиантами.
– Привет, Тамма, – обратился Питер к ребенку.
– Она содержала тебя? – продолжал начатое Берджер, по привычке, как на допросе, беря его в оборот, действуя скорее как юрист, нежели как друг.
– Немного.
– В какой степени?
– Трудно сказать. – Он повернулся к девочке. – Почему она здесь?
– Обычно жена ее забирает. Ну а тут… мы немножко повздорили. Поздоровайся с мистером Скаттергудом! – подсказал он девочке.
– Здравствуйте, – прошептала она, не отрывая взгляда от своих игрушек.
Питеру показалось, что утром девочку не причесали.
– Что ж, по-моему, картина складывается не очень утешительная, – сказал Берджер.
– В смысле определения размеров алиментов в зависимости от уровня прошлых и будущих профессиональных заслуг? – рассеянно отозвался Питер.
Что за красотка эта Тамма, и как такой красивый ребенок мог родиться у этого дерганого обмылка Берджера? А вернее, каким образом красивые дети превращаются в дерганых обмылков? Питер был без ума от Таммы. В ночь, когда она родилась, Берджер позвонил ему из больницы со словами, которые Питер никогда не забудет: «Ну, у нас начались потуги!»
– Разумеется, я говорю об этом, – продолжал анализировать ситуацию Берджер.
– Не сделает она этого, слишком горда.
– Ну… я тоже очень люблю Дженис. И не гляди так на меня, Питер. – Берджер вытащил авторучку. – Вот. Это парень стоящий. – Он нацарапал телефонный номер. – Не морочит тебе голову, а объясняет, что к чему и что тебя ждет. Он занимался разводом моего брата. Звякни ему.
– Посмотрим. – В любовных делах Берджеру, чей собственный брак давно уже трещал по швам, он не доверял. Знакомясь с секретаршами в барах в центре города, Берджер использовал специально заказанные для этого визитки. На обратной стороне была надпись: «Вы как раз в моем вкусе». Секретарш он вел в отель «Херши», где всегда старался взять один и тот же номер.
– Предлагаю тебе… Тамма, не смей! – вдруг взревел он и уже мягче, как бы извиняясь, добавил: – Это ведь папины книги!.
Тамма опустила голову и притихла.
– Столько красивых баб кругом, приятель, – продолжал Берджер. – Только оглянись вокруг…
– Я оглядывался, – прервал его Питер. – И не раз. Чего я хочу, Бердж, так это отыскать свою жену.
– Да, жены…
Берджер разглядывал свои пальцы, приложив друг к другу правую и левую ладони. Потом разомкнул ладони и стал разглядывать их. Лоб его блестел.
– Плохи дела, Питер. Очень. Знаешь, я… думаю… с деньгами у нас туговато. Нет, не то чтобы мы совсем уж были на мели…
Питер молчал. Другой темной стороной Берджера, вдобавок к его открытым шашням с бабами, являлось то, что в свободное время он баловался кокаином, на что и намекнул детектив Джонс. Возможно, Берджер повел себя неосторожно, купив кокаин у людей, его опознавших или выдавших его полиции за определенную мзду. Питер всегда подозревал, а в последние месяцы и уверился в том, что Берджер идет ко дну. Что можно сказать на это? Берджера он любил как коллегу, как человека верного и чуткого, одного с ним круга. Он любил даже его недостатки, которые, надо отдать ему справедливость, кроме раздражающей привычки шмыгать носом, он старался не проявлять. Да Питеру и не доставляло удовольствия выискивать у Берджера недостатки – ведь тот был его лучшим другом. И дружили они на равных: Берджер был умнее, но нуждался в одобрении Питера. Как юрист, Берджер был вне конкуренции. Его служебное превосходство на заседаниях было ненаигранным и совершенно естественным, это был своего рода побочный продукт сознания, подобного белящему стену маляру, который никак не может остановиться и счесть работу законченной. И все же он был совершенно непохож на большинство их общих коллег, в том числе и на Хоскинса, который бушевал и брызгал слюной, ставя усердие выше блеска таланта. Не один раз во время их застольных споров в старинной таверне, куда они заходили после работы, брошенное невзначай Берджером словцо разило Хоскинса наповал, как разит стрела, пущенная из лука, но эго Хоскинса действовало бесперебойно: подобно иммунной системе, направляющей импульсы к поврежденным участкам, оно тут же поглощало и обезвреживало неблагоприятную информацию. Берджер работал совершенно иначе. В шесть часов утра он был уже в кабинете, разбирая самые трудные и громкие дела, на интервью, которые ему часто случалось давать, он был устало-красноречив и бесстрастен, всегда подтянутый, безукоризненно одетый, он так же хорошо имитировал спокойствие, как и в зале суда, где умел ловко избегать конституционных ловушек, заготовленных для него независимыми адвокатами частной практики, в прошлом бывшими прокурорами. Он мог смирить самого упрямого свидетеля и, запутав, заставить выболтать правду – истина слетала с губ свидетеля внезапно, как вспугнутая из зарослей птица. Больше, чем кто-либо другой, Берджер обучил Питера профессии.