Страница:
— Я, наверное, слетаю в Вашингтон, — сказала она. — Питер возвращается с Карибов и, может быть, устроит завтра пресс-конференцию.
— Как у него меняется настроение! Я думал, он улетал на острова, чтобы спрятаться от журналистов, — Джулиан внимательно посмотрел на Амелию. — Или, может быть, он возвращается в основном для того, чтобы увидеться с тобой?
— Он этого не говорил.
— Но ведь это он оплатил тебе билеты, разве нет? У тебя в этом месяце осталось слишком мало кредиток.
— Конечно, оплатил, — Амелия скрестила руки на груди. — Я помогала ему в исследованиях. Тебя, кстати, он тоже будет рад там видеть.
— Я и не сомневался. Но я лучше займусь исследованиями несколько другого вопроса, — Джулиан быстро покончил с укладкой вещей и оглядел комнату — не забыл ли чего? Подошел к столику и взял пару журналов. — Если бы я попросил тебя не ехать, ты бы осталась?
— Ты никогда не попросил бы меня об этом.
— Это не ответ.
Амелия присела на диванчик.
— Ну, хорошо. Если бы ты попросил меня не ехать, мы бы подрались. И победила бы я.
— Ты думаешь, только поэтому я не прошу тебя остаться?
— Не знаю, Джулиан, — Амелия чуть повысила голос — в отличие от некоторых я не умею читать чужие мысли!
Джулиан сунул журналы в сумку и тщательно закрыл ее на замок.
— На самом деле мне все равно — поедешь ты или нет, — примирительно произнес он. — Мы все равно когда-нибудь должны были через это пройти, так или иначе.
Он сел на диван рядом с Амелией, не касаясь ее.
— Так или иначе, — повторила Амелия.
— Пообещай только, что не останешься там навсегда.
— Что?
— Те из нас, кто умеет читать чужие мысли, еще немного умеют предсказывать будущее, — сказал он. — В течение следующей недели всем людям, занятым в проекте «Юпитер», пришлют уведомления об увольнении. Я прошу тебя только об одном — если Питер предложит тебе место, не соглашайся сразу, не подумав. Ладно?
— Хорошо. Я скажу ему, что должна обсудить это с тобой. Этого достаточно?
— Это все, о чем я прошу, — Джулиан взял Амелию за руку и легонько прикоснулся губами к ее пальцам. — Только не спеши — и все.
— А как насчет… Хорошо. Я не буду спешить, но и ты не спеши.
— О чем это ты?
— Бери телефон и закажи билеты на другой рейс, попозже, — Амелия погладила его по бедру. — Я не выпущу тебя из дома, пока ты не удостоверишься, что ты — единственный человек, которого я люблю.
Джулиан задумался на мгновение, потом взялся за телефон. Амелия скользнула на пол и начала расстегивать его брюки.
— Договаривайся побыстрее…
Место, в которое я направлялся, находилось всего в шести милях от аэропорта. Такси здесь стоило кредиток, зато велосипеды давали бесплатно, так что я взял велосипед. Было жарко и пыльно, но физическая нагрузка даже доставила мне удовольствие — я целый день просидел без движения в самолетах и аэропортах.
Здание было построено в стиле, распространенном лет пятнадцать назад — все из зеркального стекла в металлических рамах. Надпись на заросшей лужайке перед домом гласила: «Дом Бартоломью».
Мужчина лет шестидесяти, в пасторском воротничке, надетом с обычной одеждой, открыл дверь и впустил меня в дом.
В прихожей стоял простой белый ящик безо всяких украшений, с крестом на одной стенке и ликом Христа на другой. Еще там стояла узкая и жесткая скамья у стены, простенькие неудобные стулья и столик с разложенной на нем духовной литературой. Мы прошли через двойные двери в столь же просто обставленную гостиную.
Отец Мендес оказался испанцем. Несмотря на солидный возраст, в его черных волосах почти не было седины. Исчерченное глубокими морщинами лицо пересекали два старых шрама. На первый взгляд он выглядел довольно устрашающе, но тихий голос и спокойная, доброжелательная улыбка развеивали это впечатление.
— Простите, что мы не приехали встретить вас, как подобает. У нас нет своей машины, и мы не слишком часто отсюда выезжаем. Это помогает сохранить общее мнение о нас как о безобидных, немного сумасшедших стариках.
— Судя по тому, что рассказывал доктор Ларрин, ваше «прикрытие» не слишком далеко от правды.
— Да, мы несчастные уцелевшие жертвы первых экспериментов с боевыми машинами типа «солдатиков». Когда нам приходится покидать этот приют, люди обычно сторонятся нас.
— Значит, вы не настоящий священник…
— Настоящий. Вернее, я действительно когда-то был священником. Но меня лишили сана за убийство, — он остановился у простой двери, на которой висела табличка с моим именем, и отворил ее. — За изнасилование и убийство. Это ваша комната. Когда освежитесь с дороги, приходите в атриум, это в дальнем конце коридора.
Моя комната оказалась не такой аскетичной, как прихожая и гостиная. Пестрый ковер на полу и современная подвесная кровать странно контрастировали со старинными креслами и столиком на колесиках. Еще в комнате имелся небольшой холодильник — в дверце стояли прохладительные напитки, пиво, бутылки с вином и чистой водой, стаканы. Я выпил стакан воды и стакан вина, потом снял униформу и аккуратно сложил, чтобы не помялась — обратно я тоже собирался ехать в мундире. Затем я быстро принял душ, переоделся в более удобную одежду и отправился искать этот самый атриум.
Левая стена коридора была совершенно гладкой, а по правую тянулся ряд таких же дверей с именными табличками, как та, что вела в мою комнату. Все таблички, кроме моей, явно висели здесь уже давно. Дверь с матовым стеклом в конце коридора открылась автоматически, сама собой, как только я к ней подошел.
Я замер, как громом пораженный. За дверью оказался тенистый хвойный лес. Оглушительно пахло кедровой смолой, где-то тихонько журчал ручеек. Я поднял голову — да, наверху действительно увидел настоящее голубое небо. А ведь я точно ни с кем сейчас не подключался, и это не могло быть картиной из чьих-то воспоминаний!
Я прошел по вымощенной галькой дорожке и замер на мгновение перед деревянным мостиком, перекинутым через быстрый узенький ручеек. Впереди послышался смех, я почувствовал легкий запах кофе и пошел дальше по дорожке, к небольшой лесной полянке.
Там собралось около дюжины людей примерно одинакового возраста — пятидесяти или шестидесяти лет. На полянке были в беспорядке расставлены грубоватые деревянные стулья и столики для пикников, самой разнообразной формы. Мендес отделился от одной из групп и подошел ко мне.
— Мы обычно собираемся здесь примерно за час до обеда, — сказал он. — Не хотите ли выпить чего-нибудь?
— Кофе пахнет просто замечательно.
Мендес провел меня к столику, на котором стояли самовары с кофе и чаем, а также разнообразные бутылки. Там было пиво и вино — в ведерке со льдом. Все было покупное и явно не дешевое, по большей части иностранного производства.
Я посмотрел на бутылки арманьяка, английского пива, анехо.
— У вас что здесь, типографский станок, который печатает рационные карты?
Мендес улыбнулся и покачал головой, наливая кофе в две чашки.
— Нет, ничего настолько законного, — он добавил в мою чашку сахара и сливок. — Марти сказал, что мы можем довериться вам вплоть до подключения, так что вы бы и сами скоро все узнали, — он внимательно посмотрел мне в лицо. — У нас есть свой собственный нанофор.
— Ну да, конечно!
— В доме господнем множество комнат, — сказал Мендес. — Есть в нем и надежный, массивный фундамент. Чуть позже мы спустимся туда, посмотрим.
— Вы что, не шутите?
Он покачал головой и отпил кофе.
— Нет. Это старая машина, маленькая, низкоскоростная и с низкой производительностью. Один из первых, опытных образцов, которые должны были разобрать на части.
— А вы не боитесь сотворить еще один большой кратер?
— Нет, конечно! Присаживайтесь, Джулиан. Вот сюда, — Мендес подвел меня к деревянному столику, на котором стояли две коробки для подключения. — Давайте немного сэкономим время, — он подал мне зеленый разъем, а себе взял красный. — Односторонняя связь.
Я подсоединил разъем к имплантату, он тоже. Потом он быстро включил и выключил прибор.
Я отсоединил разъем и посмотрел на Мендеса, не в силах произнести ни слова. За какую-то секунду все мое представление о мире перевернулось с ног на голову.
Взрыв в Дакоте был подстроен намеренно. Нанофоры были всячески проверены в самых разных испытаниях и оказались абсолютно надежными и безопасными Эти испытания держали в строгом секрете. Но Альянсу было выгодно предотвратить чужие потенциально перспективные исследования в этом направлении. Поэтому, тщательно подделав несколько документов — сверхсекретных, конечно, — они очистили Северную Дакоту и Монтану и предположительно попытались произвести гигантский бриллиант из нескольких килограммов углерода.
Только на самом деле там даже не было никакого нанофора. Просто достаточное количество дейтерия и трития, да еще взрыватель. Гигантскую водородную бомбу зарыли под землю и сделали все возможное, чтобы уменьшить загрязнение окружающей среды при взрыве, который выплавил в горных породах чудненький круглый кратер — будущее дно озера, — достаточно большой, чтобы никому не захотелось собирать из чего попало свои собственные нанофоры.
— Но откуда вы это узнали? Вы точно уверены, что это правда?
Мендес нахмурил брови.
— Что ж… Возможно, это всего лишь выдумка Сейчас уже нельзя это проверить — не у кого спрашивать. Человек, от которого это стало известно нам, Хулио Негрони, умер через пару недель во время какого-то эксперимента. А человек, от которого он сам это узнал, его сокамерник в Рэйфорде, был давным-давно казнен.
— С ним в одной камере сидел ученый?
— По крайней мере, так он говорил. Он хладнокровно убил свою жену и детей. Наверное, это легко проверить по газетным подшивкам, примерно за двадцать второй или двадцать третий год.
— Ага… Я обязательно проверю, сегодня же вечером, — я вернулся к столику с напитками и плеснул в кофе немного рома. Ром был слишком хорош, чтобы расходовать его таким неподобающим образом, но отчаянные времена требуют отчаянных поступков. Вспомнив это высказывание, я вспомнил и о многом другом — том что на самом деле времена настали более чем отчаянные.
— Ваше здоровье! — Когда я вернулся, Мендес поднял чашку. Я слегка коснулся его чашки своей.
К нам подошла невысокая женщина с длинными, развевающимися седыми волосами. В руках у нее была трубка видеофона.
— Доктор Класс? — я кивнул и протянул руку за трубкой. — Вас спрашивает доктор Хардинг.
— Моя подруга, — пояснил я Мендесу. — Наверное, просто хочет узнать, как я доехал.
Лицо Амелии на экранчике переносного видеофона было размером с ноготь большого пальца, но все равно я сразу заметил, что она встревожена.
— Джулиан… Тут такое творится…
— Что-то неожиданное? — я постарался сказать это будто бы в шутку, но и сам заметил, как напряженно задрожал мой голос.
— Журнал отказался публиковать нашу статью!
— О господи! На каких основаниях?
— Редактор заявил, что не станет обсуждать это ни с кем, кроме Питера.
— А что Питер?
— Его нет дома! — на экранчике промелькнула тоненькая рука Амелии — она потерла лоб ладонью. — Он не летел никаким самолетом. А в коттедже на Сен-Томасе сказали, что Пит выписался этой ночью. Но где-то между коттеджем и аэропортом он… Я даже не знаю…
— Ты сообщила в полицию острова?
— Нет… Нет! Конечно же, это надо было сделать сразу же, но я… Я растерялась, запаниковала. Просто… Я так надеялась — может, он позвонил тебе, что-то сказал?
— Хочешь, я позвоню им? Ты могла бы…
— Нет, не надо. Я сама позвоню в полицию. И еще раз позвоню в аэропорт, чтобы еще раз все проверить А потом вернусь к тебе.
— Хорошо. Люблю тебя!
— Люблю тебя, — и она отключилась.
Мендес как раз отходил к столику с напитками, чтобы налить себе еще чашку кофе.
— Что там с вашей подругой? Какие-то неприятности?
— У нас обоих неприятности. Но это чисто академический вопрос — насчет того, будет ли опубликована научная статья.
— Мне показалось, эта статья очень важна для вас. Для вас обоих.
— Не только для нас двоих, но и для всех остальных людей в мире, — я взял красный разъем аппарата для подключения. — Он автоматически настроен на одностороннюю связь?
— Да, — Мендес подключился, я тоже.
Я не так хорошо умел передавать свои мысли, как он, несмотря на то что по десять дней каждый месяц проводил в подключении. Это было примерно так же, как вчера с Марти — если человек привык к двусторонней связи, он непроизвольно ожидает ответной реакции партнера, а ее все нет и быть не может. Так что у меня ушло примерно минут десять на то, чтобы после множества тупиковых ответвлений и повторов полностью объяснить Мендесу все, что касалось нашего открытия относительно проекта «Юпитер».
Какое-то время Мендес просто молча смотрел на меня, или, может быть, он был просто погружен в свои мысли.
— В вашем сознании не осталось никаких вопросов или сомнений. Это судьба.
— Да, вы правы.
— Я конечно же, не смогу полностью понять вашу логику — эту так называемую псевдооперантную теорию. Я понял только, что эта методика пока не очень распространена и не везде принята.
— Да, это так. Но Питер пришел к тем же самым результатам совершенно независимо от меня, старым проверенным методом.
Мендес медленно кивнул.
— Так вот почему Марти так странно выражался, когда предупреждал меня, что вы приедете… Он употребил даже такое напыщенное выражение, как «жизненно важно». Ему не хотелось рассказывать слишком много, но он все-таки хотел меня предупредить, — Мендес подался вперед. — Выходит, мы сейчас идем по лезвию бритвы Оккама… Простейшим объяснением всего происходящего было бы такое: вы с Амелией и Питером ошиблись. А значит, и миру, и Вселенной вовсе не угрожает неминуемая гибель из-за проекта «Юпитер».
— Да, но…
— Разрешите, я продолжу свою мысль… С вашей же точки зрения, простейшее объяснение должно быть такое: некто, облеченный достаточной властью, не желает Допустить, чтобы мир узнал о вашем ужасном открытии.
— Правильно.
— Позвольте мне предположить, что никто из редакторов этого научного журнала не жаждет гибели мира. Тогда почему, во имя всего святого, кто-то, кто признает правильность ваших доводов, не хочет, чтобы о них стало известно?
— Вы что, были иезуитом?
— Францисканцем. Это почти одно и то же.
— Ну… я ничего не знаю о людях, которые занимаются редактурой журнала, поэтому могу рассуждать только о мотивациях их действий. Они, конечно, не хотят, чтобы Вселенная полетела ко всем чертям. Но они могут решить придержать новые исследования в этой области на некоторое время, ради того, чтобы не сломать свою собственную карьеру — учитывая, что практически все они наверняка так или иначе заняты в проекте «Юпитер». Если наши заключения признают правильными, то очень скоро множество ученых и инженеров останутся без работы.
— Ученые могут быть настолько корыстолюбивыми?
— Конечно, могут! А может быть, это какие-то происки против Питера лично. У него наверняка врагов гораздо больше, чем друзей.
— Вы можете узнать состав редакторской коллегии?
— Не могу. Их фамилий нигде не печатают. Может, Питер смог бы вызнать через кого-нибудь из знакомых.
— А что вы думаете по поводу его внезапного исчезновения? Не могло ли получиться так, что он вдруг увидел некий скрытый подвох в своих расчетах и решил тихонько затаиться, таким образом спрятав концы в воду?
— В принципе, такое возможно.
— Но вы предпочли бы, чтобы с ним все-таки что-то случилось?
— Ого! Вы как будто прочитали мои мысли? — я отхлебнул кофе, прохладного, но вовсе не неприятного на вкус. — И много вы узнали?
Мендес пожал плечами.
— Не так уж много.
— Вы узнаете абсолютно все, если мы хоть на мгновение подключимся двусторонним способом. Я любопытен.
— Вы не слишком хорошо умеете скрывать свои мысли. Но, впрочем, у вас не было возможности в этом попрактиковаться.
— Так что же вы все-таки уловили в моих мыслях.
— Зеленоглазое чудовище. Сексуальная ревность. Одна весьма своеобразная картина, способная смутить кого угодно.
— Вы смущены?
Мендес иронично улыбнулся и чуть наклонил голову.
— Нет, конечно. Я выразился условно, — он рассмеялся. — Простите. Я не хотел показаться высокомерным. И не думаю, что вас тоже могут смутить хоть какие-нибудь физиологические проявления.
— Да, конечно. Но это тоже в каком-то смысле моя проблема. Не имеющая решения.
— Она не может подключаться.
— Нет. Она пробовала, и ничего не получилось.
— Давно это было?
— Пару месяцев назад. В двадцатых числах мая.
— И этот э-э-э… случай, он произошел после этого?
— Да. Вот в чем сложность-то. Он, кажется, понял, в чем дело.
— Давайте вернемся к самому началу. Насколько я понял из ваших мыслей — если принять, что вы правы относительно проекта «Юпитер», — вы и Марти верите, причем Марти уверен больше, чем вы, что мы, прямо сейчас, способны избавить мир от войн и агрессии, так? Иначе всему миру придет конец.
— Марти выразился бы именно так, — я встал. — Пойду налью себе еще кофе. Вам что-нибудь взять?
— Плесните немного рома, пожалуйста. А вы в это не верите?
— Верю. Верю и не верю, — я занялся напитками. — Позвольте теперь мне угадать, что вы думаете. Вам кажется, что не стоит особенно торопиться, раз уж проект «Юпитер» все равно закроют, верно?
— А вы думаете иначе?
— Даже не знаю, — я поставил напитки на наш столик, Мендес взял свой ром, отпил немного и кивнул. — когда я подключался с Марти, у меня возникало ощущение острой необходимости сделать все как можно скорее, но это могло быть только его личное восприятие. Марти очень хочет своими глазами увидеть результаты этого замысла — пока он еще жив.
— Он не так уж стар.
— Да, ему только шестьдесят с хвостиком. Но эта идея уже давным-давно не давала ему покоя, еще с тех самых пор, как вы, ребята, появились. А может, еще и раньше. И он понимает, что понадобится какое-то время, пока все переменится окончательно. — Я лихорадочно подыскивал убедительные, логичные доводы. — Но даже не принимая во внимание желания Марти, есть и другие важные причины поторопиться со всем этим. То, что задумал Марти, настолько важно, что все остальное, что мы сделаем или не сделаем, не будет иметь почти никакого значения по сравнению с этим — если, конечно, есть хоть малейшая возможность это совершить.
Мендес понюхал ром.
— Уничтожение всего сущего…
— Вот именно.
— Впрочем, возможно, вы на самом деле слишком близки к этому, — сказал он. — Я имею в виду вот что — вы ведь задумали действительно необычайно грандиозный проект. В прошлые времена ни Гитлер, ни Борджиа не смогли бы устроить ничего подобного.
— В прошлые времена — нет, не смогли бы. Но не сейчас, — сказал я. — И вы едва ли не единственные из всех людей можете понять, насколько это реально.
— Мы — единственные из всех людей?
— У вас ведь есть собственный нанофор в подвале. Когда вам нужно, чтобы он что-нибудь произвел, что вы делаете?
— Просто просим. Мы говорим, что нам нужно, потом нанофор просматривает свой каталог и говорит, какие исходные материалы ему понадобятся и в каких количествах.
— Но вы ни разу не пробовали попросить его сотворить еще один нанофор, правда ведь?
— Говорят, он и не сможет этого сделать. Расплавится от перенапряжения. А я не настолько любопытен, чтобы это проверять.
— Но ведь это тоже часть его программы, разве нет? И теоретически вы вполне могли бы обойти это, наделать кучу нанофоров и замкнуть их в кольцо.
— Ах, вот к чему вы ведете! — Мендес медленно кивнул.
— Вот именно! Если бы вы сумели обойти этот запрет, то могли бы в конце концов сказать: «Воссоздай для меня проект „Юпитер“. И ваш нанофор смог бы это сделать — при наличии достаточного количества исходных материалов и доступа к нужным источникам информации.
— Как воплощение желания одного человека.
— Да!
— О господи! — Мендес выпил свой ром и со стуком поставил стакан на стол. — Господи, боже мой!
Я продолжал:
— И тогда вся Вселенная, все бесчисленные триллионы галактик исчезнут — если какой-нибудь сумасшедший маньяк скажет нанофору нужную последовательность слов.
— Марти очень верит в сотворенных им чудовищ, если позволил нам приобщиться к этому знанию, — сказал Мендес.
— Вера или отчаяние — какая разница? Я получил от него заряд и того, и другого.
— Вы голодны?
— Что? — я не сразу понял, о чем это он.
— Вы хотите пообедать прямо сейчас или подождете сперва мы все подключимся?
— Если я и изголодался, то по таким подключениям. Давайте сперва подключимся.
Мендес встал и дважды громко хлопнул в ладоши.
— Все — в большую комнату! — объявил он. — Марк ты остаешься на дежурстве.
Все остальные прошли один за другим через двойные двери в другую часть атриума. Я с замиранием сердца думал о том, что меня там ожидает.
Восемь из этих людей когда-то были механиками, или, по крайней мере, предшественниками механиков. Джулиан гораздо больше беспокоился из-за остальных, бывших преступников и наемных убийц. Но они же вызывали у него и больше любопытства.
Может быть, он сумеет как-то научиться у них уживаться с собственными воспоминаниями?
В «большой комнате» стоял кольцевидный стол, в центре которого размещался монитор головидео.
— Мы обычно собираемся здесь, чтобы посмотреть новости, — пояснил Мендес. — Или же фильмы, пьесы, концерты. Нам нравится воспринимать все это сразу с нескольких точек зрения.
У Джулиана были на этот счет некоторые сомнения. Вместе со своей боевой группой он побывал в слишком многих страшных переделках, когда твердая уверенность в чем-то от одного человека тотчас же передавалась остальным девяти. Начиналось это за какую-то долю секунды, а на то, чтобы во всем как следует разобраться, уходило иногда больше часа.
Стены комнаты были обшиты темными панелями красного дерева, стол и стулья были сделаны из ели с красивой волокнистой поверхностью. Ощущался приятный слабый запах смолы и мебельной полировки. Заставка на головидео изображала залитую солнечным светом поляну в хвойном лесу, на которой росли анемоны.
Вокруг стола стояло двадцать стульев. Мендес показал Джулиану, куда садиться, а сам сел рядом.
— Может быть, вам будет проще подключиться первому, — предложил он. — А мы будем присоединяться по одному, чтобы вы могли получше познакомиться с каждым.
— Да, конечно, так будет лучше. — Джулиан понял, что эта процедура уже наверняка повторялась здесь не один раз и все было отработано до мелочей. Он посмотрел на анемоны и подключил разъем к своему имплантату.
Мендес подключился следующим, коротко поприветствовав Джулиана безмолвным «Салют!». Связь была странной, необычайно мощной — Джулиану никогда раньше не приходилось ощущать настолько полное соединение. Впечатление создавалось потрясающее — как человека, впервые в жизни увидевшего море. Это и в самом деле было в чем-то похоже на море — сознание Мендеса нахлынуло на него, словно бесконечный поток разделенных с другими мыслей и воспоминаний. И Джулиан чувствовал себя в этом потоке совершенно свободно, как рыба, которая легко и незаметно скользит в толще вод настоящего моря.
Джулиан попытался поделиться с Мендесом своими впечатлениями и все возрастающим беспокойством — теперь он уже совсем не был уверен в том, что сумеет вместить в себя хотя бы еще одно такое же бездонное сознание, а не то что целых пятнадцать за раз. Мендес сказал, что, когда их станет больше, будет немного полегче, и тут, словно в подтверждение его слов, как раз подключился Камерон.
Камерон был старше Мендеса. Он одиннадцать лет служил в профессиональной армии перед тем, как записался добровольцем в этот проект. Он обучался в снайперской школе в Джорджии и умел поражать любые цели на дальнем расстоянии из самых разных видов оружия. Чаще всего Камерон использовал «маузер ферншиссер», из которого можно было попасть в человека из-за угла или даже из-за линии горизонта. На его счету было пятьдесят два убийства, и чувство вины за каждого из убитых им людей, и еще одно глубокое чувство сожаления и скорби о человечности, потерянной когда-то вместе с первым прицельным выстрелом. Еще Камерон помнил радостное возбуждение, которое охватывало его в те времена после каждого удачного выстрела. Он воевал в Колумбии и Гватемале и сразу же проникся воспоминаниями Джулиана о днях, проведенных в джунглях, — Камерон воспринял и осознал эти ощущения буквально за одно мгновение.
— Как у него меняется настроение! Я думал, он улетал на острова, чтобы спрятаться от журналистов, — Джулиан внимательно посмотрел на Амелию. — Или, может быть, он возвращается в основном для того, чтобы увидеться с тобой?
— Он этого не говорил.
— Но ведь это он оплатил тебе билеты, разве нет? У тебя в этом месяце осталось слишком мало кредиток.
— Конечно, оплатил, — Амелия скрестила руки на груди. — Я помогала ему в исследованиях. Тебя, кстати, он тоже будет рад там видеть.
— Я и не сомневался. Но я лучше займусь исследованиями несколько другого вопроса, — Джулиан быстро покончил с укладкой вещей и оглядел комнату — не забыл ли чего? Подошел к столику и взял пару журналов. — Если бы я попросил тебя не ехать, ты бы осталась?
— Ты никогда не попросил бы меня об этом.
— Это не ответ.
Амелия присела на диванчик.
— Ну, хорошо. Если бы ты попросил меня не ехать, мы бы подрались. И победила бы я.
— Ты думаешь, только поэтому я не прошу тебя остаться?
— Не знаю, Джулиан, — Амелия чуть повысила голос — в отличие от некоторых я не умею читать чужие мысли!
Джулиан сунул журналы в сумку и тщательно закрыл ее на замок.
— На самом деле мне все равно — поедешь ты или нет, — примирительно произнес он. — Мы все равно когда-нибудь должны были через это пройти, так или иначе.
Он сел на диван рядом с Амелией, не касаясь ее.
— Так или иначе, — повторила Амелия.
— Пообещай только, что не останешься там навсегда.
— Что?
— Те из нас, кто умеет читать чужие мысли, еще немного умеют предсказывать будущее, — сказал он. — В течение следующей недели всем людям, занятым в проекте «Юпитер», пришлют уведомления об увольнении. Я прошу тебя только об одном — если Питер предложит тебе место, не соглашайся сразу, не подумав. Ладно?
— Хорошо. Я скажу ему, что должна обсудить это с тобой. Этого достаточно?
— Это все, о чем я прошу, — Джулиан взял Амелию за руку и легонько прикоснулся губами к ее пальцам. — Только не спеши — и все.
— А как насчет… Хорошо. Я не буду спешить, но и ты не спеши.
— О чем это ты?
— Бери телефон и закажи билеты на другой рейс, попозже, — Амелия погладила его по бедру. — Я не выпущу тебя из дома, пока ты не удостоверишься, что ты — единственный человек, которого я люблю.
Джулиан задумался на мгновение, потом взялся за телефон. Амелия скользнула на пол и начала расстегивать его брюки.
— Договаривайся побыстрее…
* * *
Последняя пересадка была у меня в Чикаго, но самолет летел чуть дальше Побережья, так что я имел возможность посмотреть с высоты на знаменитое «внутреннее море». Впрочем, назвать это «морем» можно было лишь с большой натяжкой, размером оно было вполовину меньше Великого Соленого озера. Но впечатление все равно возникало грандиозное — ровный голубой круг, обведенный со всех сторон белыми ниточками прогулочных дорожек.Место, в которое я направлялся, находилось всего в шести милях от аэропорта. Такси здесь стоило кредиток, зато велосипеды давали бесплатно, так что я взял велосипед. Было жарко и пыльно, но физическая нагрузка даже доставила мне удовольствие — я целый день просидел без движения в самолетах и аэропортах.
Здание было построено в стиле, распространенном лет пятнадцать назад — все из зеркального стекла в металлических рамах. Надпись на заросшей лужайке перед домом гласила: «Дом Бартоломью».
Мужчина лет шестидесяти, в пасторском воротничке, надетом с обычной одеждой, открыл дверь и впустил меня в дом.
В прихожей стоял простой белый ящик безо всяких украшений, с крестом на одной стенке и ликом Христа на другой. Еще там стояла узкая и жесткая скамья у стены, простенькие неудобные стулья и столик с разложенной на нем духовной литературой. Мы прошли через двойные двери в столь же просто обставленную гостиную.
Отец Мендес оказался испанцем. Несмотря на солидный возраст, в его черных волосах почти не было седины. Исчерченное глубокими морщинами лицо пересекали два старых шрама. На первый взгляд он выглядел довольно устрашающе, но тихий голос и спокойная, доброжелательная улыбка развеивали это впечатление.
— Простите, что мы не приехали встретить вас, как подобает. У нас нет своей машины, и мы не слишком часто отсюда выезжаем. Это помогает сохранить общее мнение о нас как о безобидных, немного сумасшедших стариках.
— Судя по тому, что рассказывал доктор Ларрин, ваше «прикрытие» не слишком далеко от правды.
— Да, мы несчастные уцелевшие жертвы первых экспериментов с боевыми машинами типа «солдатиков». Когда нам приходится покидать этот приют, люди обычно сторонятся нас.
— Значит, вы не настоящий священник…
— Настоящий. Вернее, я действительно когда-то был священником. Но меня лишили сана за убийство, — он остановился у простой двери, на которой висела табличка с моим именем, и отворил ее. — За изнасилование и убийство. Это ваша комната. Когда освежитесь с дороги, приходите в атриум, это в дальнем конце коридора.
Моя комната оказалась не такой аскетичной, как прихожая и гостиная. Пестрый ковер на полу и современная подвесная кровать странно контрастировали со старинными креслами и столиком на колесиках. Еще в комнате имелся небольшой холодильник — в дверце стояли прохладительные напитки, пиво, бутылки с вином и чистой водой, стаканы. Я выпил стакан воды и стакан вина, потом снял униформу и аккуратно сложил, чтобы не помялась — обратно я тоже собирался ехать в мундире. Затем я быстро принял душ, переоделся в более удобную одежду и отправился искать этот самый атриум.
Левая стена коридора была совершенно гладкой, а по правую тянулся ряд таких же дверей с именными табличками, как та, что вела в мою комнату. Все таблички, кроме моей, явно висели здесь уже давно. Дверь с матовым стеклом в конце коридора открылась автоматически, сама собой, как только я к ней подошел.
Я замер, как громом пораженный. За дверью оказался тенистый хвойный лес. Оглушительно пахло кедровой смолой, где-то тихонько журчал ручеек. Я поднял голову — да, наверху действительно увидел настоящее голубое небо. А ведь я точно ни с кем сейчас не подключался, и это не могло быть картиной из чьих-то воспоминаний!
Я прошел по вымощенной галькой дорожке и замер на мгновение перед деревянным мостиком, перекинутым через быстрый узенький ручеек. Впереди послышался смех, я почувствовал легкий запах кофе и пошел дальше по дорожке, к небольшой лесной полянке.
Там собралось около дюжины людей примерно одинакового возраста — пятидесяти или шестидесяти лет. На полянке были в беспорядке расставлены грубоватые деревянные стулья и столики для пикников, самой разнообразной формы. Мендес отделился от одной из групп и подошел ко мне.
— Мы обычно собираемся здесь примерно за час до обеда, — сказал он. — Не хотите ли выпить чего-нибудь?
— Кофе пахнет просто замечательно.
Мендес провел меня к столику, на котором стояли самовары с кофе и чаем, а также разнообразные бутылки. Там было пиво и вино — в ведерке со льдом. Все было покупное и явно не дешевое, по большей части иностранного производства.
Я посмотрел на бутылки арманьяка, английского пива, анехо.
— У вас что здесь, типографский станок, который печатает рационные карты?
Мендес улыбнулся и покачал головой, наливая кофе в две чашки.
— Нет, ничего настолько законного, — он добавил в мою чашку сахара и сливок. — Марти сказал, что мы можем довериться вам вплоть до подключения, так что вы бы и сами скоро все узнали, — он внимательно посмотрел мне в лицо. — У нас есть свой собственный нанофор.
— Ну да, конечно!
— В доме господнем множество комнат, — сказал Мендес. — Есть в нем и надежный, массивный фундамент. Чуть позже мы спустимся туда, посмотрим.
— Вы что, не шутите?
Он покачал головой и отпил кофе.
— Нет. Это старая машина, маленькая, низкоскоростная и с низкой производительностью. Один из первых, опытных образцов, которые должны были разобрать на части.
— А вы не боитесь сотворить еще один большой кратер?
— Нет, конечно! Присаживайтесь, Джулиан. Вот сюда, — Мендес подвел меня к деревянному столику, на котором стояли две коробки для подключения. — Давайте немного сэкономим время, — он подал мне зеленый разъем, а себе взял красный. — Односторонняя связь.
Я подсоединил разъем к имплантату, он тоже. Потом он быстро включил и выключил прибор.
Я отсоединил разъем и посмотрел на Мендеса, не в силах произнести ни слова. За какую-то секунду все мое представление о мире перевернулось с ног на голову.
Взрыв в Дакоте был подстроен намеренно. Нанофоры были всячески проверены в самых разных испытаниях и оказались абсолютно надежными и безопасными Эти испытания держали в строгом секрете. Но Альянсу было выгодно предотвратить чужие потенциально перспективные исследования в этом направлении. Поэтому, тщательно подделав несколько документов — сверхсекретных, конечно, — они очистили Северную Дакоту и Монтану и предположительно попытались произвести гигантский бриллиант из нескольких килограммов углерода.
Только на самом деле там даже не было никакого нанофора. Просто достаточное количество дейтерия и трития, да еще взрыватель. Гигантскую водородную бомбу зарыли под землю и сделали все возможное, чтобы уменьшить загрязнение окружающей среды при взрыве, который выплавил в горных породах чудненький круглый кратер — будущее дно озера, — достаточно большой, чтобы никому не захотелось собирать из чего попало свои собственные нанофоры.
— Но откуда вы это узнали? Вы точно уверены, что это правда?
Мендес нахмурил брови.
— Что ж… Возможно, это всего лишь выдумка Сейчас уже нельзя это проверить — не у кого спрашивать. Человек, от которого это стало известно нам, Хулио Негрони, умер через пару недель во время какого-то эксперимента. А человек, от которого он сам это узнал, его сокамерник в Рэйфорде, был давным-давно казнен.
— С ним в одной камере сидел ученый?
— По крайней мере, так он говорил. Он хладнокровно убил свою жену и детей. Наверное, это легко проверить по газетным подшивкам, примерно за двадцать второй или двадцать третий год.
— Ага… Я обязательно проверю, сегодня же вечером, — я вернулся к столику с напитками и плеснул в кофе немного рома. Ром был слишком хорош, чтобы расходовать его таким неподобающим образом, но отчаянные времена требуют отчаянных поступков. Вспомнив это высказывание, я вспомнил и о многом другом — том что на самом деле времена настали более чем отчаянные.
— Ваше здоровье! — Когда я вернулся, Мендес поднял чашку. Я слегка коснулся его чашки своей.
К нам подошла невысокая женщина с длинными, развевающимися седыми волосами. В руках у нее была трубка видеофона.
— Доктор Класс? — я кивнул и протянул руку за трубкой. — Вас спрашивает доктор Хардинг.
— Моя подруга, — пояснил я Мендесу. — Наверное, просто хочет узнать, как я доехал.
Лицо Амелии на экранчике переносного видеофона было размером с ноготь большого пальца, но все равно я сразу заметил, что она встревожена.
— Джулиан… Тут такое творится…
— Что-то неожиданное? — я постарался сказать это будто бы в шутку, но и сам заметил, как напряженно задрожал мой голос.
— Журнал отказался публиковать нашу статью!
— О господи! На каких основаниях?
— Редактор заявил, что не станет обсуждать это ни с кем, кроме Питера.
— А что Питер?
— Его нет дома! — на экранчике промелькнула тоненькая рука Амелии — она потерла лоб ладонью. — Он не летел никаким самолетом. А в коттедже на Сен-Томасе сказали, что Пит выписался этой ночью. Но где-то между коттеджем и аэропортом он… Я даже не знаю…
— Ты сообщила в полицию острова?
— Нет… Нет! Конечно же, это надо было сделать сразу же, но я… Я растерялась, запаниковала. Просто… Я так надеялась — может, он позвонил тебе, что-то сказал?
— Хочешь, я позвоню им? Ты могла бы…
— Нет, не надо. Я сама позвоню в полицию. И еще раз позвоню в аэропорт, чтобы еще раз все проверить А потом вернусь к тебе.
— Хорошо. Люблю тебя!
— Люблю тебя, — и она отключилась.
Мендес как раз отходил к столику с напитками, чтобы налить себе еще чашку кофе.
— Что там с вашей подругой? Какие-то неприятности?
— У нас обоих неприятности. Но это чисто академический вопрос — насчет того, будет ли опубликована научная статья.
— Мне показалось, эта статья очень важна для вас. Для вас обоих.
— Не только для нас двоих, но и для всех остальных людей в мире, — я взял красный разъем аппарата для подключения. — Он автоматически настроен на одностороннюю связь?
— Да, — Мендес подключился, я тоже.
Я не так хорошо умел передавать свои мысли, как он, несмотря на то что по десять дней каждый месяц проводил в подключении. Это было примерно так же, как вчера с Марти — если человек привык к двусторонней связи, он непроизвольно ожидает ответной реакции партнера, а ее все нет и быть не может. Так что у меня ушло примерно минут десять на то, чтобы после множества тупиковых ответвлений и повторов полностью объяснить Мендесу все, что касалось нашего открытия относительно проекта «Юпитер».
Какое-то время Мендес просто молча смотрел на меня, или, может быть, он был просто погружен в свои мысли.
— В вашем сознании не осталось никаких вопросов или сомнений. Это судьба.
— Да, вы правы.
— Я конечно же, не смогу полностью понять вашу логику — эту так называемую псевдооперантную теорию. Я понял только, что эта методика пока не очень распространена и не везде принята.
— Да, это так. Но Питер пришел к тем же самым результатам совершенно независимо от меня, старым проверенным методом.
Мендес медленно кивнул.
— Так вот почему Марти так странно выражался, когда предупреждал меня, что вы приедете… Он употребил даже такое напыщенное выражение, как «жизненно важно». Ему не хотелось рассказывать слишком много, но он все-таки хотел меня предупредить, — Мендес подался вперед. — Выходит, мы сейчас идем по лезвию бритвы Оккама… Простейшим объяснением всего происходящего было бы такое: вы с Амелией и Питером ошиблись. А значит, и миру, и Вселенной вовсе не угрожает неминуемая гибель из-за проекта «Юпитер».
— Да, но…
— Разрешите, я продолжу свою мысль… С вашей же точки зрения, простейшее объяснение должно быть такое: некто, облеченный достаточной властью, не желает Допустить, чтобы мир узнал о вашем ужасном открытии.
— Правильно.
— Позвольте мне предположить, что никто из редакторов этого научного журнала не жаждет гибели мира. Тогда почему, во имя всего святого, кто-то, кто признает правильность ваших доводов, не хочет, чтобы о них стало известно?
— Вы что, были иезуитом?
— Францисканцем. Это почти одно и то же.
— Ну… я ничего не знаю о людях, которые занимаются редактурой журнала, поэтому могу рассуждать только о мотивациях их действий. Они, конечно, не хотят, чтобы Вселенная полетела ко всем чертям. Но они могут решить придержать новые исследования в этой области на некоторое время, ради того, чтобы не сломать свою собственную карьеру — учитывая, что практически все они наверняка так или иначе заняты в проекте «Юпитер». Если наши заключения признают правильными, то очень скоро множество ученых и инженеров останутся без работы.
— Ученые могут быть настолько корыстолюбивыми?
— Конечно, могут! А может быть, это какие-то происки против Питера лично. У него наверняка врагов гораздо больше, чем друзей.
— Вы можете узнать состав редакторской коллегии?
— Не могу. Их фамилий нигде не печатают. Может, Питер смог бы вызнать через кого-нибудь из знакомых.
— А что вы думаете по поводу его внезапного исчезновения? Не могло ли получиться так, что он вдруг увидел некий скрытый подвох в своих расчетах и решил тихонько затаиться, таким образом спрятав концы в воду?
— В принципе, такое возможно.
— Но вы предпочли бы, чтобы с ним все-таки что-то случилось?
— Ого! Вы как будто прочитали мои мысли? — я отхлебнул кофе, прохладного, но вовсе не неприятного на вкус. — И много вы узнали?
Мендес пожал плечами.
— Не так уж много.
— Вы узнаете абсолютно все, если мы хоть на мгновение подключимся двусторонним способом. Я любопытен.
— Вы не слишком хорошо умеете скрывать свои мысли. Но, впрочем, у вас не было возможности в этом попрактиковаться.
— Так что же вы все-таки уловили в моих мыслях.
— Зеленоглазое чудовище. Сексуальная ревность. Одна весьма своеобразная картина, способная смутить кого угодно.
— Вы смущены?
Мендес иронично улыбнулся и чуть наклонил голову.
— Нет, конечно. Я выразился условно, — он рассмеялся. — Простите. Я не хотел показаться высокомерным. И не думаю, что вас тоже могут смутить хоть какие-нибудь физиологические проявления.
— Да, конечно. Но это тоже в каком-то смысле моя проблема. Не имеющая решения.
— Она не может подключаться.
— Нет. Она пробовала, и ничего не получилось.
— Давно это было?
— Пару месяцев назад. В двадцатых числах мая.
— И этот э-э-э… случай, он произошел после этого?
— Да. Вот в чем сложность-то. Он, кажется, понял, в чем дело.
— Давайте вернемся к самому началу. Насколько я понял из ваших мыслей — если принять, что вы правы относительно проекта «Юпитер», — вы и Марти верите, причем Марти уверен больше, чем вы, что мы, прямо сейчас, способны избавить мир от войн и агрессии, так? Иначе всему миру придет конец.
— Марти выразился бы именно так, — я встал. — Пойду налью себе еще кофе. Вам что-нибудь взять?
— Плесните немного рома, пожалуйста. А вы в это не верите?
— Верю. Верю и не верю, — я занялся напитками. — Позвольте теперь мне угадать, что вы думаете. Вам кажется, что не стоит особенно торопиться, раз уж проект «Юпитер» все равно закроют, верно?
— А вы думаете иначе?
— Даже не знаю, — я поставил напитки на наш столик, Мендес взял свой ром, отпил немного и кивнул. — когда я подключался с Марти, у меня возникало ощущение острой необходимости сделать все как можно скорее, но это могло быть только его личное восприятие. Марти очень хочет своими глазами увидеть результаты этого замысла — пока он еще жив.
— Он не так уж стар.
— Да, ему только шестьдесят с хвостиком. Но эта идея уже давным-давно не давала ему покоя, еще с тех самых пор, как вы, ребята, появились. А может, еще и раньше. И он понимает, что понадобится какое-то время, пока все переменится окончательно. — Я лихорадочно подыскивал убедительные, логичные доводы. — Но даже не принимая во внимание желания Марти, есть и другие важные причины поторопиться со всем этим. То, что задумал Марти, настолько важно, что все остальное, что мы сделаем или не сделаем, не будет иметь почти никакого значения по сравнению с этим — если, конечно, есть хоть малейшая возможность это совершить.
Мендес понюхал ром.
— Уничтожение всего сущего…
— Вот именно.
— Впрочем, возможно, вы на самом деле слишком близки к этому, — сказал он. — Я имею в виду вот что — вы ведь задумали действительно необычайно грандиозный проект. В прошлые времена ни Гитлер, ни Борджиа не смогли бы устроить ничего подобного.
— В прошлые времена — нет, не смогли бы. Но не сейчас, — сказал я. — И вы едва ли не единственные из всех людей можете понять, насколько это реально.
— Мы — единственные из всех людей?
— У вас ведь есть собственный нанофор в подвале. Когда вам нужно, чтобы он что-нибудь произвел, что вы делаете?
— Просто просим. Мы говорим, что нам нужно, потом нанофор просматривает свой каталог и говорит, какие исходные материалы ему понадобятся и в каких количествах.
— Но вы ни разу не пробовали попросить его сотворить еще один нанофор, правда ведь?
— Говорят, он и не сможет этого сделать. Расплавится от перенапряжения. А я не настолько любопытен, чтобы это проверять.
— Но ведь это тоже часть его программы, разве нет? И теоретически вы вполне могли бы обойти это, наделать кучу нанофоров и замкнуть их в кольцо.
— Ах, вот к чему вы ведете! — Мендес медленно кивнул.
— Вот именно! Если бы вы сумели обойти этот запрет, то могли бы в конце концов сказать: «Воссоздай для меня проект „Юпитер“. И ваш нанофор смог бы это сделать — при наличии достаточного количества исходных материалов и доступа к нужным источникам информации.
— Как воплощение желания одного человека.
— Да!
— О господи! — Мендес выпил свой ром и со стуком поставил стакан на стол. — Господи, боже мой!
Я продолжал:
— И тогда вся Вселенная, все бесчисленные триллионы галактик исчезнут — если какой-нибудь сумасшедший маньяк скажет нанофору нужную последовательность слов.
— Марти очень верит в сотворенных им чудовищ, если позволил нам приобщиться к этому знанию, — сказал Мендес.
— Вера или отчаяние — какая разница? Я получил от него заряд и того, и другого.
— Вы голодны?
— Что? — я не сразу понял, о чем это он.
— Вы хотите пообедать прямо сейчас или подождете сперва мы все подключимся?
— Если я и изголодался, то по таким подключениям. Давайте сперва подключимся.
Мендес встал и дважды громко хлопнул в ладоши.
— Все — в большую комнату! — объявил он. — Марк ты остаешься на дежурстве.
Все остальные прошли один за другим через двойные двери в другую часть атриума. Я с замиранием сердца думал о том, что меня там ожидает.
* * *
Джулиану привычно было ощущать себя одновременно десятью разными людьми, но и это ощущение временами вызывало растерянность и некоторую неловкость, несмотря на то что остальные девять давно стали для него необычайно близкими людьми. И он не очень хорошо представлял себе, каково же будет подключиться одновременно с полутора десятками совершенно незнакомых мужчин и женщин, которые постоянно подключались все вместе в течение целых двадцати лет. Такое подключение все равно было бы для Джулиана «terra incognita»[13], даже если бы с этими людьми не произошли пацифистские изменения, о которых предупреждал его Марти. Джулиан иногда соединялся по горизонтальной линии связи с другими боевыми группами, и всякий раз это больше всего походило на неожиданное вмешательство постороннего в задушевный семейный разговор.Восемь из этих людей когда-то были механиками, или, по крайней мере, предшественниками механиков. Джулиан гораздо больше беспокоился из-за остальных, бывших преступников и наемных убийц. Но они же вызывали у него и больше любопытства.
Может быть, он сумеет как-то научиться у них уживаться с собственными воспоминаниями?
В «большой комнате» стоял кольцевидный стол, в центре которого размещался монитор головидео.
— Мы обычно собираемся здесь, чтобы посмотреть новости, — пояснил Мендес. — Или же фильмы, пьесы, концерты. Нам нравится воспринимать все это сразу с нескольких точек зрения.
У Джулиана были на этот счет некоторые сомнения. Вместе со своей боевой группой он побывал в слишком многих страшных переделках, когда твердая уверенность в чем-то от одного человека тотчас же передавалась остальным девяти. Начиналось это за какую-то долю секунды, а на то, чтобы во всем как следует разобраться, уходило иногда больше часа.
Стены комнаты были обшиты темными панелями красного дерева, стол и стулья были сделаны из ели с красивой волокнистой поверхностью. Ощущался приятный слабый запах смолы и мебельной полировки. Заставка на головидео изображала залитую солнечным светом поляну в хвойном лесу, на которой росли анемоны.
Вокруг стола стояло двадцать стульев. Мендес показал Джулиану, куда садиться, а сам сел рядом.
— Может быть, вам будет проще подключиться первому, — предложил он. — А мы будем присоединяться по одному, чтобы вы могли получше познакомиться с каждым.
— Да, конечно, так будет лучше. — Джулиан понял, что эта процедура уже наверняка повторялась здесь не один раз и все было отработано до мелочей. Он посмотрел на анемоны и подключил разъем к своему имплантату.
Мендес подключился следующим, коротко поприветствовав Джулиана безмолвным «Салют!». Связь была странной, необычайно мощной — Джулиану никогда раньше не приходилось ощущать настолько полное соединение. Впечатление создавалось потрясающее — как человека, впервые в жизни увидевшего море. Это и в самом деле было в чем-то похоже на море — сознание Мендеса нахлынуло на него, словно бесконечный поток разделенных с другими мыслей и воспоминаний. И Джулиан чувствовал себя в этом потоке совершенно свободно, как рыба, которая легко и незаметно скользит в толще вод настоящего моря.
Джулиан попытался поделиться с Мендесом своими впечатлениями и все возрастающим беспокойством — теперь он уже совсем не был уверен в том, что сумеет вместить в себя хотя бы еще одно такое же бездонное сознание, а не то что целых пятнадцать за раз. Мендес сказал, что, когда их станет больше, будет немного полегче, и тут, словно в подтверждение его слов, как раз подключился Камерон.
Камерон был старше Мендеса. Он одиннадцать лет служил в профессиональной армии перед тем, как записался добровольцем в этот проект. Он обучался в снайперской школе в Джорджии и умел поражать любые цели на дальнем расстоянии из самых разных видов оружия. Чаще всего Камерон использовал «маузер ферншиссер», из которого можно было попасть в человека из-за угла или даже из-за линии горизонта. На его счету было пятьдесят два убийства, и чувство вины за каждого из убитых им людей, и еще одно глубокое чувство сожаления и скорби о человечности, потерянной когда-то вместе с первым прицельным выстрелом. Еще Камерон помнил радостное возбуждение, которое охватывало его в те времена после каждого удачного выстрела. Он воевал в Колумбии и Гватемале и сразу же проникся воспоминаниями Джулиана о днях, проведенных в джунглях, — Камерон воспринял и осознал эти ощущения буквально за одно мгновение.