Страница:
— В таких обстоятельствах всегда трудно решить, что должен знать человек, а чего не должен. По-моему, у Фелисити есть свои глаза. Возможно, она влюблена в этого парня. А любовь слепа. Знаете, мы ведь сами строим свою жизнь.
— Когда они поженятся, будет поздно. Не могу избавиться от мысли, что она губит свою жизнь.
— Дорогая Эннэлис, это ей решать.
— Не думаете же вы…
— Я думаю, вам следует прекратить беспокоиться. Пусть она решает сама за себя. У каждого человека есть на это право. Отправляйтесь с ней и посмотрите, как она устроится. И думайте больше о себе… о нас. И приезжайте на Карибу как можно скорее. Лодка ходит каждую среду. Я буду следить — и ждать.
Я рассмеялась, глядя на него. Однако, как ни странно, слова Милтона успокоили меня.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Мы ехали в поместье Грэнвилл. События развивались очень быстро, и вот я уже сидела в одном почтовых дилижансов фирмы «Кобб и Компания», увозившем меня из города в места, именуемые «глубинкой».
Фелисити стала миссис Грэнвилл. После своей свадьбы — а прошло лишь несколько дней — она, казалось, замкнулась в себе. Трудно было понять, что она испытывает. Кроме того, Милтон Хемминг вернулся на свой сахарный остров, оставив после себя пустоту. Пока он был рядом, моя тревога несколько улеглась. Однако после того, как в среду он отплыл на лодке, она вернулась с новой силой.
Свадебная церемония была тихой и краткой. В Сиднее было много таких свадеб: невесты приезжали, чтобы присоединиться к женихам, и главным было завершить церемонию как можно скорее.
Для начала отсутствовала семья, и, как правило, было очень мало друзей. Свадьба с белым платьем, флердоранжем и букетами была бы здесь неуместна.
И вот я тряслась в экипаже с мистером Грэнвиллом и его молодой супругой, а также еще шестью пассажирами, ибо дилижанс вмещал девять человек. Кучер был маленьким жизнерадостным человечком.
Мы уже оставили город и прекрасную гавань и теперь находились в степи. Дороги были скверными, а я поражалась высоким эвкалиптовым деревьям — сколько же лет они уже вот так стоят? Дилижанс сильно трясло, однако все пассажиры, за исключением Фелисити, воспринимали это как должное.
У Фелисити было на лице отрешенное выражение, словно ее уже ничто не способно было удивить. Я размышляла, что бы это могло значить. Лучше бы она поговорила со мной, как это бывало до свадьбы.
Когда мы прибыли в Лалонг-Крик, было еще светло. Лалонг-крик здесь считался городком. Тут была земляная дорога, гостиница, где меняли лошадей, и здесь наше путешествие подходило к концу.
У меня упало сердце. Это был ближайший к имению городок, и я не могла себе представить, чтобы кому-то захотелось часто его посещать.
Когда дилижанс подъехал к гостинице, со стоявшей у стены скамейки лениво поднялся мужчина в соломенной шляпе, вельветовых брюках и коричневой рубашке и сплюнул табачную жвачку.
Я бросила взгяд на Фелисити. Та сидела совершенно бесстрастно, все с тем же отрешенным видом, словно говорившем о том, что она примирися со всем, что пошлет судьба, каким бы невыносимым это ни было.
— А, вот и Слим, — сказал Уильям Грэнвилл. — Ты на багги, Слим?
— Да, хозяин. Я уже битый час здесь сшиваюсь.
— Хорошо. Мы сразу выезжаем.
Мы вышли из дилижанса размяться после долгой поездки.
Слим покинул нас на несколько минут и появился снова в багги — легкой четырехколесной повозкой, запряженной серой лошадью.
— Мы здесь долго не задержимся, — сказал Уильям Грэнвилл. — Нам еще миль пять ехать.
Он помог нам сесть в повозку, уложил ручную кладь и уселся рядом с Фелисити. А я села напротив. Меня это несколько смущало, ибо, стоило мне поднять глаза, как я встречала его взгляд. Я заметила в нем какое-то сардоническое выражение. Мне показалось, что моя неприязнь передалась ему.
Потом мы покинули городок и отправились в имение Грэнвилл. Страна казалась пустынной и такой чужой, непохожей народную. По сравнению с нашими деревьями и лугами, выглядевшими так, словно за ними ухаживал садовник, эта же страна была дикой.
— Деревья здесь выглядят как привидения, — заметила я, чувствуя, что надо хоть что-то сказать.
— Мы зовем их призрачными эвкалиптами, — сообщил мне Уильям Грэнвилл. — Аборигены не ходят мимо них после наступления темноты. Считают их призраками людей, погибших насильственной смертью и не находящих покоя. Вы, наверное, думаете, насколько здесь все не похоже на Англию, да? — Он обнял Фелисити и прижал к себе. Мне показалось, она содрогнулась.
— Надеюсь, вы хорошо ездите верхом, девушки, — заметил Грэнвилл.
— Я люблю верховую езду, — отозвалась я. — Фелисити, по-моему, тоже.
Фелисити кивнула.
— В конюшне вы найдете для себя лошадей. Только будьте осторожны, не заблудитесь. Не то уедете в степь, а потом будете кружить по ней. Что здесь легче всего, так это потеряться.
Грэнвилл замолчал. Я рассматривала пейзаж: кустарники, кое-где цвела перистая акация, я слышала ее аромат. Дома мы называли ее мимозой. С тех пор, вдыхая необычный навязчивый запах, я всегда вспоминала эту поездку.
— Прибавь-ка шагу, Слим, — велел Уильям Грэнвилл. — Я хочу, чтобы мы добрались засветло.
— Да, хозяин, — отозвался Слим и пустил лошадь быстрой рысью.
Это было так неожиданно, что меня бросило вперед, и Уильям Грэнвилл протянул руки, чтобы подхватить меня. Несколько секунд он держал меня в объятиях, и его лицо было совсем рядом с моим. Я ощутила запах виски и почувствовала отвращение от его прикосновения. Я поспешно высвободилась.
— Дорога тряская, — заметил Грэнвиил. — Лучше помедленнее, Слим. Леди из-за тебя неудобно.
Он ухмыльнулся мне. Я промолчала.
Лошадь с плеском пересекала ручей. Грязная вода попала мне на платье. Я вытерла ее носовым платком.
— Ровнее, Слим. Теперь ты забрызгал леди.
У меня было такое ощущение, что он смеется надо мной, что я как-то особенно не нравлюсь ему, и он наслаждается, унижая меня. Я подумала: «Как только смогу, сразу же уеду».
Скоро должно было стемнеть. Солнце низко стояло над горизонтом, и, насколько я понимала, в этой части света сумерки были недолгими. Темнота наступала быстро и внезапно.
В этом пейзаже было величие, которым я бы наслаждалась, будь обстоятельства иными, но чем больше мы удалялись от Сиднея, тем больше меня охватывала тревога.
Грэнвилл произнес:
— Мы теперь на моей земле. Это все мое. Акры и акры земли. Единственное, что здесь дешево, — это земля… земля и труд. Люди приехали сюда, чтобы сколотить себе состояние. Была золотая лихорадка. Шерсть… и все эти пастбища. Люди приезжают, но не всегда им удается сколотить состояние. Тогда им приходится что-то делать. Вот тут-то и появляется дешевый труд.
Было уже почти темно, когда мы прибыли на место.
— Вот он, твой новый дом, моя новобрачная. Что ты о нем думаешь? Не похож на твой старый, а? Ни шикарной усадьбы, простоявшей сотни лет, ни створчатых окон, ни колонн в палладиевском стиле, ничего такого. Здесь строят дома, чтобы прожить в них некоторое время… не для того, чтобы они стояли пятьсот лет. Ты еще привыкнешь к этому.
Мы остановились у дома. Грэнвилл помог нам выйти, и мы стояли, глядя на новое жилище Фелисити.
Это был деревянный двухэтажный дом грязно-серого цвета с несколькими пристойками. Двери был облезлыми, в темных пятнах. Над крыльцом был балкон, и я сразу заметила, что несколько планок были сломаны.
Дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Я прикинула, что ей, наверное, лет тридцать с небольшим. У нее были очень густые черные волосы, высоко зачесанные и уложенные в замысловатый пучок, глаза ее были узкими и раскосыми, что придавало ей почти восточный вид. Она была высокой, с широкими бедрами, большой грудью и тонкой талией. Женщина была очень хороша собой, но я почему-то почувствовала к ней отвращение. Ее глаза были прикованы ко мне, видимо, она приняла меня за молодую миссис Грэнвилл. В ее взгляде было что-то недоброе.
— Ну, вот, наконец, и мы, миссис Мейкен, — объявил Уильям Грэнвилл. — Это миссис Грэнвилл, а это ее подруга мисс Мэллори. Миссис Мейкен помогает мне содержать все в порядке, да, Милли? Она заботится обо всех моих удобствах.
Я почувствовала, что эта похвала имеет особое значение, что-то в их манере держаться подсказало мне, что хозяин состоит со своей экономкой в очень близких отношениях.
— Что ж, заходите, — пригласил он. Миссис Мейкен сказала.
— Добро пожаловать в Грэнвилл.
— Спасибо, — отозвалась я.
Фелисити кивнула, казалось, она была не в состоянии говорить. Теперь внимание миссис Мейкен было обращено на Фелисити, чутье меня не обмануло.
Мы вошли в небольшой холл. Дверь была открыта. Я увидела большую кухню, где, несмотря на жару, пылал очаг.
— Еда — первейшая необходимость, — провозгласил Уильям Грэнвилл. — Мы умираем с голоду. Целый день в дороге. Нас еще трясет. Леди не привыкли к такой дороге, Милли. Они из Старой страны.
Я заметила:
— Нас уже основательно покачало на корабле.
— Это было подготовкой к тому, что ждало вас впереди, — заявил мистер Грэнвилл. — Ну, так как там насчет еды, Милли?
— Все готово.
— Может быть, нам сначала умыться, — предложила я.
— Вот так-то, Милли. Леди хотят помыться.
— Так им понадобится горячая вода, — отозвалась экономка. — Сейчас велю Сэлу принести. Отвести их наверх?
— Я сам. А ты позаботься о еде.
Мы вошли в комнату, просторную и весьма скудно меблированную. В ней было ощущения комфорта, возможно, из-за деревянных полов и грубых циновок. Уильям Грэнвилл зажег масляную лампу.
— Ты видишь свой новый дом в первый раз, и в темноте, — сказал Грэнвилл. — Ты молчишь, любовь моя?
— Я очень устала, — вздохнула Фелисити.
— Конечно, конечно. Ну, ничего. Теперь ты дома. Мы поднялись по лестнице на второй этаж.
— Эта комната с балконом для новобрачных, — объявил Грэнвилл. — Окна приходится держать закрытыми. Москиты могут быть настоящей чумой. Они… и другие штуки. В глубинке ко многому приходится привыкать. Ну, а теперь я покажу вам комнату мисс Эннэлис.
Комната находилась в конце коридора. Я была рада оказаться как можно дальше от них.
Комната была маленькой, с голыми досками, грубыми циновками и кроватью с медными ножками. Там был таз с водой, шкаф и стул больше ничего.
— Вот, — сказал Грэнвилл, — здесь вы будете спать, пока оказываете нам честь своим присутствием.
— Спасибо, — сказала я, давая понять, что ему пора уходить.
Грэнвилл поколебался и смерил меня своим взглядом, который был мне так отвратителен и неприятен.
Я выглянула из маленького окна. Было слишком темно, чтобы можно было все разглядеть, однако я рассмотрела пристройки и вдалеке — кусты.
Вошла молоденькая девушка с горячей водой. Ей было не больше четырнадцати лет, она была очень маленькой и явно испугалась, увидев в комнате Грэнвилла, ибо я была уверена, что меня она не боялась.
— Спасибо, — сказала я девушке. Я взяла у нее воду и повернулась спиной к Грэнвиллу. Когда он вошел, я ощутила облегчение. Как мне хотелось скорее отсюда уехать!
Но мысль о том, чтобы покинуть Фелисити, вселяла в меня неуверенность. Я спорила с собой. Как она могла? Ведь наверняка же видела, что он из себя представляет. Или в Англии он вел себя по-другому? У меня создалось впечатление, что Грэнвилл — хитрый и изобретательный мужчина.
Умывшись, я вышла в коридор. Внизу я слышала голоса. Я быстро подошла к двери комнаты, которую Грэнвилл называл «комнатой для новобрачных». И постучала в дверь.
— Кто там? — раздался высокий нервный голос Фелисити.
— Это я… Эннэлис.
— О, заходи.
Я вошла. Фелисити с минуту смотрела на меня, и мне показалось, что она вот-вот расплачется.
Девушка подошла ко мне, я обняла ее и прижала к себе.
— Все хорошо, — сказала я. — Все будет хорошо. Сейчас темно. В темноте многое всегда выглядит по-другому. Утром все будет хорошо.
— Я так рада, что ты здесь, — ответила Фелисити.
Я хотела крикнуть: «Я уезжаю. Я не могу оставаться здесь! Что-то есть такое в этом месте…»
Но я ничего не сказала. Я поняла, насколько сильнее все это должна ощущать Фелисити. Она была в ловушке.
Я ласково погладила ее и с облегчением увидела, что она не плачет. Я раздумывала, как бы отреагировал Грэнвилл на слезы.
Мы спустились вниз.
Миссис Мейкен стояла в холле. Она провела нас в кухню.
— Здесь мы едим, — объявила она. — Хотя иногда мы едим на воздухе… и готовим там же.
На очаге стояли соусники и чайник. Уильям Грэнвилл уже уселся за длинный деревянный стол, накрытый в конце комнаты.
Миссис Мейкен разлила нам суп. Он был вкусным, и я немного повеселела. После супа подали холодную говядину. Уильям Грэнвилл поглощал еду с жадностью. Он весьма презрительно отозвался о «дамских аппетитах».
— Глубинка все это изменит, — заявил он, бросив взгляд на Фелисити.
— Ну, что ж, — сказал Уильям Грэнвилл после ужина. — А теперь, я думаю, пора в постель. Мы все уже можем отправляться на боковую.
Он положил руку на плечо Фелисити и улыбнулся мне.
— Пошли.
Я лежала в постели и смотрела на окно. Ночь была темная, но звезды светили ярко.
Я тоскливо вспоминала комфорт своего дома и мечтала избавиться от растущего чувства тревоги.
Однако я не могла выбросить из головы мысли о Фелисити. Что-то сейчас с ней происходит? Я содрогнулась. Фелисити изменилась. Я все думала о том, какой она была, когда я впервые встретилась с ней у Биллинггонов. Тогда, казалось, она с нетерпением ждала своего брака.
Полагаю, ее прельщала мысль о путешествии на другой конец света, это казалось ей настоящим приключением, как и любой другой девушке. А теперь ей пришлось столкнуться с реальностью. И, похоже, она совсем пала духом. Хотя, возможно, единственным способом вынести испытание замужества с Уильямом Грэнвиллом было притупить все свои чувства.
Но я-то что здесь делаю? Если бы только с нами осталась мисс Картрайт, она принесла бы с собой хоть что-то нормальное. Интересно, что бы она сказала об этом доме, о еде в кухне, об этой экономке с пышнами формами…
Я должна выбраться отсюда. Для меня это будет нетрудно. Я могу съездить в городок и выяснить, когда в следующий раз отходит дилижанс в Сидней. Я уеду, проведу пару ночей в гостинице и в первую же среду…
Как я была бы рада увидеть снова Милтона Хеминга! В тот момент я хотела этого больше всего на свете.
Я думала, что ни за что не засну, однако, наверное, очень устала, потому что все же заснула.
Я проснулась рано и с минуту не могла понять, где нахожусь. Потом я оглядела комнату, и воспоминания сразу вернулись, а с ними и неприятное ощущение.
Однако при свете дня все виделось проще.
Грэнвилл сказал нам, что у него есть лошади для верховой езды. Я могла разведать окрестности. Здесь все казалось одинаковым, и легко было заблудиться. Но ведь можно было ставить метки. Приятно будет снова покататься верхом.
Возможно, мне стоит поговорить с Фелисити. Может быть, она тоже решит, что ей надо уехать отсюда, и мы сбежим вместе.
В кувшине осталось еще немного воды, принесенной накануне вечером, и она умылась ею. Судя по всему, здесь придется отвыкать от комфорта. Я оделась и спустилась вниз. Было тихо. Я открыла дверь и вышла наружу.
Утренняя прохлада была очень приятной. Я обошла дом. Мой взор устремился на балкон со сломанными планками; я старалась не думать, что значит быть замужем за таким человеком.
Вдруг ощутила совсем рядом чье-то присутствие.
Я резко обернулась. Это была миссис Мейкен. Должно быть, она видела, как я вышла из дома, и очень тихо подкралась ко мне.
— Дышите свежим воздухом? — спросила экономка.
— Да, сегодня чудесное утро.
— До жары, — заметила она, оценивающе разглядывая меня с головы до ног, словно оценивая.
Миссис Мейкен подняла глаза к балкону.
И тут я услышала смех, какого мне прежде не доводилось слышать. Он был глумливым, почти сверхъестественным.
Я огляделась, пораженная.
Миссис Мейкен ухмыльнулась:
— Кукабарры. Птички, знаете ли. Вот и еще раз. Их две. Они часто летают парами.
— Кажется, они смеются над нами.
— Может, и смеются. Идите в дом, я накормлю вас завтраком. Есть кофе, если хотите. И пресные лепешки у меня готовы.
Я уселась за стол в кухне.
— Когда горит огонь, здесь как в печке, — сообщила мне миссис Мейкен. — Но готовить все же приходится. Мистер Грэнвилл любит поесть.
— Жара, наверное, просто невыносима.
— Не намного лучше, чем снаружи. Иногда мы готовим на улице, перед заходом солнца. Самое лучшее время. И мухи уже не так докучают, хотя и летят на пищу.
Экономка уселась и, опершись на стол локтями, стала наблюдать за мной.
— Вам здесь придется туговато. Здесь все непохоже на Старую страну.
Она недобро улыбалась мне.
А я подумала: «Да, поеду в городок и выясню, когда уходит первый же дилижанс.»
Днем я чувствовала себя немного лучше. Оставив миссис Мейкен, я вышла погулять, а когда вернулась примерно через три четверти часа, Фелисити уже встала, а Уильям Грэнвилл собирался уходить. Он сообщил, что его весь день не будет дома.
— Вам, леди, понадобится немного времени, чтобы освоиться здесь. Милли покажет вам все, что хотите знать, верно, Милли?
Миссис Мейкен сказала, что будет рада.
Как только Уильям Грэнвилл уехал, настроение Фелисити сразу поднялось. Перспектива провести целый день без него принесла ей огромное облегчение.
Я предложила сходить посмотреть на лошадей и, может быть, совершить верховую прогулку.
Фелисити это предложение, казалось, обрадовало.
Мы нашли лошадей и отправились на прогулку. Я подумала, что при других обстоятельствах с удовольствием обследовала бы окрестности. В них, бесспорно, было некое величие. Мне нравилась акация, огромные эвкалипты просто завораживали, и вообще эта дикая природа была необыкновенно притягательна.
— Мне бы хотелось все ехать и ехать, — сказала я Фелисити.
— Ты хочешь сказать — как можно дальше от этого места.
— Ты привыкнешь, — произнесла я. — Просто сначала все кажется странным. Давай посмотрим, сможем ли мы добраться до городка?
— До того места, где гостиница?
— Да. Он не может быть очень далеко.
— Думаешь, сможешь его найти?
— Думаю, да. Здесь есть некое подобие дороги. Мы можем поехать по ней и постараться вспомнить, как ехали сюда вчера вечером. Я помню одно дерево, оно показалось мне выше остальных. Там было несколько серых деревьев, они росли купой. Давай попробуем, будем надеяться, что не заблудимся.
У Фелисити был такой вид, словно ей было безразлично, заблудимся мы или нет.
Я собиралась завести разговор о своем отъезде, но решила, что это может немножко подождать.
— Должно быть, в имении работают много людей, — заметила я.
— Да, наверное. Оно такое огромное. Некоторые живут довольно далеко отсюда. А чтобы объехать его, требуется несколько дней.
— По-видимому, твоему мужу придется проделать это после столь долгого отсутствия.
Фелисити промолчала.
Мне хотелось, чтобы она поговорила со мной, тогда я, возможно, могла бы помочь ей.
К нам приблизился проезжавший мимо мужчина.
— Эй, привет, — поздоровался он. Я узнала Слима.
— Доброе утро, Слим, — отозвалась я. — Эта дорога ведет в городок?
— Эта. Езжайте прямо, мимо рощи призрачных эвкалиптов.
— Я помню их со вчерашнего дня. Спасибо. Слим поехал дальше.
— Он был весьма любезен, — заметила я. — Наверное, они не плохие, когда познакомишься с ними поближе. Фелисити снова промолчала.
— Смотри! — воскликнула я. — Вот он!
— А что мы там будем делать? — спросила Фелисити.
— Разведывать.
Мы подъехали к гостинице, спешились и привязали лошадей.
— Ты собираешься зайти внутрь? — спросила Фелисити.
— Да.
— Зачем, хочешь выпить прохладительного?
— Нет. Я хочу навести кое-какие справки.
Я открыла дверь. В таверне сидели несколько мужчин и пили из кружек. Когда я в сопровождении Фелисити вошла, они все подняли головы.
Я не стала обращать внимания на мужчин и направилась к человеку, стоявшему за стойкой.
— Вы не могли бы сообщить мне, в какое время сюда заходит дилижанс, отправляющийся в Сидней? — поинтересовалась я.
— В дороге время никогда нельзя рассчитать наверное, мисс.
Один из мужчин крикнул:
— В десять, если пораньше, или в одиннадцать — а не то, так в полдень. В дороге никогда не знаешь. Мужчины разразились хохотом.
— То колесо отлетит, — сообщил один из них. — А то вдруг встретят призрак Неда Келли.
Все решили, что это очень смешная шутка, и загоготали.
— Ехать в воскресенье смысла нет, — поведал мне другой мужчина. — По воскресеньям дилижансы не ходят По вторникам тоже. Есть только по понедельникам, средам и субботам. Вот и вся недолга.
— Спасибо. Вы мне очень помогли. И опять это почему-то показалось им очень смешным. Мы вышли к своим лошадям. Фелисити молчала, пока мы отъезжали, затем спросила:
— Ты уезжаешь, да?
— Ну, ведь и не предполагалось, что я останусь здесь жить, правда?
— Я не думала, что ты поедешь так скоро.
— Я еще не уехала. Просто хотела знать расписание дилижансов.
— В доме наверняка его знают.
— Я подумала, что будет лучше, если я выясню сама.
— Эти ужасные мужчины, .. — начала Фелисити.
— Вообще-то они не так уж скверно себя вели. И сказали нам то, что мы хотели узнать. Полагаю, со временем ты к ним привыкнешь. Просто у них другая манера держаться.
— Не думаю, что когда-нибудь привыкну к этой жизни.
— Привыкнешь, привыкнешь.
— Эннэлис, ты ведь не уедешь, во всяком случае, не сейчас?
Я колебалась.
— Возможно, меня не так уж хотят здесь видеть. Я ведь всего лишь гостья.
— По-моему, мой муж… Ты ему нравишься.
— О, я как-то этого не заметила. Полагаю, он не захочет, чтобы я злоупотребляла вашим гостеприимством.
— Обещай, что не уедешь… хотя бы сейчас. Я помолчала.
— Ты же знаешь, я здесь ради того, чтобы найти брата.
— Знаю.
— Здесь я никогда ничего не узнаю.
— Совсем недолго… И ты ведь не уедешь, не сказав мне? Я бы не вынесла, если бы как-нибудь проснулась и обнаружила, что я одна.
— Обещаю, что не уеду, не сообщив тебе.
На этом разговор был окончен. Фелисити очень боялась своего будущего.
Прошло несколько дней. Я начинала кое-что узнавать о том, что меня окружало, и чем больше узнавала, тем горячее становилось мое желание выбраться отсюда.
Много раз я уже открывала рот, чтобы сообщить Фелисити, что должна ехать. А потом вспоминала, что с радостью воспользовалась ее поездкой, чтобы удрать из Англии. И теперь я не могла бросить Фелисити, когда она нуждалась во мне. Вот только одного я не знала: как спасти ее от человека, за которого она вышла замуж. Я просто составляла ей компанию в течение дня.
Я начинала привыкать к жаркому полуденному солнцу, к тучам мух, к запаху жарящихся бифштексов. Казалось, здесь все питались только бифштексами. Вокруг бродили вечно голодные собаки. Они казались очень свирепыми. Я всегда носила собакам объедки, и спустя короткое время они стали ласкаться ко мне. В дом приходило много мужчин, все загорелые дочерна и в соломенных шляпах с лубяными сетками, чтобы отгонять вездесущих мух. Они сидели на кухне, играли в карты и потягивали эль.
Часто еду готовили на воздухе. Огромные ямы набивали бумагой, и мясо жарилось над ними, как в гриле. Капающий с мяса жир поддерживал огонь, мясо они ели полусырым. Мужчины пели песни про вальсирующую Матильду и что-то там насчет кенгуру, а при виде нас у них на лицах появлялось какое-то глумливое выражение — негодование, смешанное с восхищением.
Уильям Грэнвилл часто проводил время с этой компанией. Вечерами они сидели у дома, и я слышала их из своей комнаты. Они хохотали, пели и громко разговаривали, и непрерывно пили.
Я лежала в постели, прислушиваясь к ним, твердя себе, что первым же дилижансом уеду в Сидней. Остановлюсь в отеле до среды, а потом отправлюсь на Карибу.
Но наступало утро, я видела Фелисити и понимала, что не могу пока ее оставить.
Я пробыла в имении уже неделю. Она показалась мне месяцем. Я много ездила верхом. Фелисити всегда выезжала со мной. Часто мне казалось, что она вот-вот доверится мне, но она по-прежнему молчала. Я решила сказать ей, что должна ехать и если ей здесь так не нравится, пусть едет со мной.
Однако я не была уверена, так ли это умно — советовать жене оставить мужа.
А пока эта страна меня просто завораживала. Это был край контрастов. Так много было красоты. Я восторгалась огненными деревьями с коралловыми цветами или серыми с розовой грудкой какаду, которых здесь называли «гала». Это была необыкновенная красота. Но рядом были целые мили земли, поросшей колючим кустарником, рои насекомых, каких нам никогда не доводилось встречать дома — волосатых пауков, маленьких многоножек, забиравшихся в дом, и нескончаемых мух. Милли Мейкен держалась настороженно, ступала бесшумно и, по-моему, терпеть не могла нас обеих, но кто мне не нравился больше всего — так это Уильям Грэнвилл.
После нашего приезда прошла неделя. В ту ночь мужчины как обычно болтали и выпивали. Я слышала взрывы хохота. Была почти полночь.
Я всегда чувствовала себя неуютно до тех пор, пока Уильям Грэнвилл не поднимался в комнату, которую делил с Фелисити, и только после того, как за ним закрывалась дверь, я могла заснуть. Дверь моей комнаты не запиралась, и я боялась, что он явится ко мне.
— Когда они поженятся, будет поздно. Не могу избавиться от мысли, что она губит свою жизнь.
— Дорогая Эннэлис, это ей решать.
— Не думаете же вы…
— Я думаю, вам следует прекратить беспокоиться. Пусть она решает сама за себя. У каждого человека есть на это право. Отправляйтесь с ней и посмотрите, как она устроится. И думайте больше о себе… о нас. И приезжайте на Карибу как можно скорее. Лодка ходит каждую среду. Я буду следить — и ждать.
Я рассмеялась, глядя на него. Однако, как ни странно, слова Милтона успокоили меня.
ИНТЕРЛЮДИЯ
В ТЕМНОМ ДОМЕ
Мы ехали в поместье Грэнвилл. События развивались очень быстро, и вот я уже сидела в одном почтовых дилижансов фирмы «Кобб и Компания», увозившем меня из города в места, именуемые «глубинкой».
Фелисити стала миссис Грэнвилл. После своей свадьбы — а прошло лишь несколько дней — она, казалось, замкнулась в себе. Трудно было понять, что она испытывает. Кроме того, Милтон Хемминг вернулся на свой сахарный остров, оставив после себя пустоту. Пока он был рядом, моя тревога несколько улеглась. Однако после того, как в среду он отплыл на лодке, она вернулась с новой силой.
Свадебная церемония была тихой и краткой. В Сиднее было много таких свадеб: невесты приезжали, чтобы присоединиться к женихам, и главным было завершить церемонию как можно скорее.
Для начала отсутствовала семья, и, как правило, было очень мало друзей. Свадьба с белым платьем, флердоранжем и букетами была бы здесь неуместна.
И вот я тряслась в экипаже с мистером Грэнвиллом и его молодой супругой, а также еще шестью пассажирами, ибо дилижанс вмещал девять человек. Кучер был маленьким жизнерадостным человечком.
Мы уже оставили город и прекрасную гавань и теперь находились в степи. Дороги были скверными, а я поражалась высоким эвкалиптовым деревьям — сколько же лет они уже вот так стоят? Дилижанс сильно трясло, однако все пассажиры, за исключением Фелисити, воспринимали это как должное.
У Фелисити было на лице отрешенное выражение, словно ее уже ничто не способно было удивить. Я размышляла, что бы это могло значить. Лучше бы она поговорила со мной, как это бывало до свадьбы.
Когда мы прибыли в Лалонг-Крик, было еще светло. Лалонг-крик здесь считался городком. Тут была земляная дорога, гостиница, где меняли лошадей, и здесь наше путешествие подходило к концу.
У меня упало сердце. Это был ближайший к имению городок, и я не могла себе представить, чтобы кому-то захотелось часто его посещать.
Когда дилижанс подъехал к гостинице, со стоявшей у стены скамейки лениво поднялся мужчина в соломенной шляпе, вельветовых брюках и коричневой рубашке и сплюнул табачную жвачку.
Я бросила взгяд на Фелисити. Та сидела совершенно бесстрастно, все с тем же отрешенным видом, словно говорившем о том, что она примирися со всем, что пошлет судьба, каким бы невыносимым это ни было.
— А, вот и Слим, — сказал Уильям Грэнвилл. — Ты на багги, Слим?
— Да, хозяин. Я уже битый час здесь сшиваюсь.
— Хорошо. Мы сразу выезжаем.
Мы вышли из дилижанса размяться после долгой поездки.
Слим покинул нас на несколько минут и появился снова в багги — легкой четырехколесной повозкой, запряженной серой лошадью.
— Мы здесь долго не задержимся, — сказал Уильям Грэнвилл. — Нам еще миль пять ехать.
Он помог нам сесть в повозку, уложил ручную кладь и уселся рядом с Фелисити. А я села напротив. Меня это несколько смущало, ибо, стоило мне поднять глаза, как я встречала его взгляд. Я заметила в нем какое-то сардоническое выражение. Мне показалось, что моя неприязнь передалась ему.
Потом мы покинули городок и отправились в имение Грэнвилл. Страна казалась пустынной и такой чужой, непохожей народную. По сравнению с нашими деревьями и лугами, выглядевшими так, словно за ними ухаживал садовник, эта же страна была дикой.
— Деревья здесь выглядят как привидения, — заметила я, чувствуя, что надо хоть что-то сказать.
— Мы зовем их призрачными эвкалиптами, — сообщил мне Уильям Грэнвилл. — Аборигены не ходят мимо них после наступления темноты. Считают их призраками людей, погибших насильственной смертью и не находящих покоя. Вы, наверное, думаете, насколько здесь все не похоже на Англию, да? — Он обнял Фелисити и прижал к себе. Мне показалось, она содрогнулась.
— Надеюсь, вы хорошо ездите верхом, девушки, — заметил Грэнвилл.
— Я люблю верховую езду, — отозвалась я. — Фелисити, по-моему, тоже.
Фелисити кивнула.
— В конюшне вы найдете для себя лошадей. Только будьте осторожны, не заблудитесь. Не то уедете в степь, а потом будете кружить по ней. Что здесь легче всего, так это потеряться.
Грэнвилл замолчал. Я рассматривала пейзаж: кустарники, кое-где цвела перистая акация, я слышала ее аромат. Дома мы называли ее мимозой. С тех пор, вдыхая необычный навязчивый запах, я всегда вспоминала эту поездку.
— Прибавь-ка шагу, Слим, — велел Уильям Грэнвилл. — Я хочу, чтобы мы добрались засветло.
— Да, хозяин, — отозвался Слим и пустил лошадь быстрой рысью.
Это было так неожиданно, что меня бросило вперед, и Уильям Грэнвилл протянул руки, чтобы подхватить меня. Несколько секунд он держал меня в объятиях, и его лицо было совсем рядом с моим. Я ощутила запах виски и почувствовала отвращение от его прикосновения. Я поспешно высвободилась.
— Дорога тряская, — заметил Грэнвиил. — Лучше помедленнее, Слим. Леди из-за тебя неудобно.
Он ухмыльнулся мне. Я промолчала.
Лошадь с плеском пересекала ручей. Грязная вода попала мне на платье. Я вытерла ее носовым платком.
— Ровнее, Слим. Теперь ты забрызгал леди.
У меня было такое ощущение, что он смеется надо мной, что я как-то особенно не нравлюсь ему, и он наслаждается, унижая меня. Я подумала: «Как только смогу, сразу же уеду».
Скоро должно было стемнеть. Солнце низко стояло над горизонтом, и, насколько я понимала, в этой части света сумерки были недолгими. Темнота наступала быстро и внезапно.
В этом пейзаже было величие, которым я бы наслаждалась, будь обстоятельства иными, но чем больше мы удалялись от Сиднея, тем больше меня охватывала тревога.
Грэнвилл произнес:
— Мы теперь на моей земле. Это все мое. Акры и акры земли. Единственное, что здесь дешево, — это земля… земля и труд. Люди приехали сюда, чтобы сколотить себе состояние. Была золотая лихорадка. Шерсть… и все эти пастбища. Люди приезжают, но не всегда им удается сколотить состояние. Тогда им приходится что-то делать. Вот тут-то и появляется дешевый труд.
Было уже почти темно, когда мы прибыли на место.
— Вот он, твой новый дом, моя новобрачная. Что ты о нем думаешь? Не похож на твой старый, а? Ни шикарной усадьбы, простоявшей сотни лет, ни створчатых окон, ни колонн в палладиевском стиле, ничего такого. Здесь строят дома, чтобы прожить в них некоторое время… не для того, чтобы они стояли пятьсот лет. Ты еще привыкнешь к этому.
Мы остановились у дома. Грэнвилл помог нам выйти, и мы стояли, глядя на новое жилище Фелисити.
Это был деревянный двухэтажный дом грязно-серого цвета с несколькими пристойками. Двери был облезлыми, в темных пятнах. Над крыльцом был балкон, и я сразу заметила, что несколько планок были сломаны.
Дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Я прикинула, что ей, наверное, лет тридцать с небольшим. У нее были очень густые черные волосы, высоко зачесанные и уложенные в замысловатый пучок, глаза ее были узкими и раскосыми, что придавало ей почти восточный вид. Она была высокой, с широкими бедрами, большой грудью и тонкой талией. Женщина была очень хороша собой, но я почему-то почувствовала к ней отвращение. Ее глаза были прикованы ко мне, видимо, она приняла меня за молодую миссис Грэнвилл. В ее взгляде было что-то недоброе.
— Ну, вот, наконец, и мы, миссис Мейкен, — объявил Уильям Грэнвилл. — Это миссис Грэнвилл, а это ее подруга мисс Мэллори. Миссис Мейкен помогает мне содержать все в порядке, да, Милли? Она заботится обо всех моих удобствах.
Я почувствовала, что эта похвала имеет особое значение, что-то в их манере держаться подсказало мне, что хозяин состоит со своей экономкой в очень близких отношениях.
— Что ж, заходите, — пригласил он. Миссис Мейкен сказала.
— Добро пожаловать в Грэнвилл.
— Спасибо, — отозвалась я.
Фелисити кивнула, казалось, она была не в состоянии говорить. Теперь внимание миссис Мейкен было обращено на Фелисити, чутье меня не обмануло.
Мы вошли в небольшой холл. Дверь была открыта. Я увидела большую кухню, где, несмотря на жару, пылал очаг.
— Еда — первейшая необходимость, — провозгласил Уильям Грэнвилл. — Мы умираем с голоду. Целый день в дороге. Нас еще трясет. Леди не привыкли к такой дороге, Милли. Они из Старой страны.
Я заметила:
— Нас уже основательно покачало на корабле.
— Это было подготовкой к тому, что ждало вас впереди, — заявил мистер Грэнвилл. — Ну, так как там насчет еды, Милли?
— Все готово.
— Может быть, нам сначала умыться, — предложила я.
— Вот так-то, Милли. Леди хотят помыться.
— Так им понадобится горячая вода, — отозвалась экономка. — Сейчас велю Сэлу принести. Отвести их наверх?
— Я сам. А ты позаботься о еде.
Мы вошли в комнату, просторную и весьма скудно меблированную. В ней было ощущения комфорта, возможно, из-за деревянных полов и грубых циновок. Уильям Грэнвилл зажег масляную лампу.
— Ты видишь свой новый дом в первый раз, и в темноте, — сказал Грэнвилл. — Ты молчишь, любовь моя?
— Я очень устала, — вздохнула Фелисити.
— Конечно, конечно. Ну, ничего. Теперь ты дома. Мы поднялись по лестнице на второй этаж.
— Эта комната с балконом для новобрачных, — объявил Грэнвилл. — Окна приходится держать закрытыми. Москиты могут быть настоящей чумой. Они… и другие штуки. В глубинке ко многому приходится привыкать. Ну, а теперь я покажу вам комнату мисс Эннэлис.
Комната находилась в конце коридора. Я была рада оказаться как можно дальше от них.
Комната была маленькой, с голыми досками, грубыми циновками и кроватью с медными ножками. Там был таз с водой, шкаф и стул больше ничего.
— Вот, — сказал Грэнвилл, — здесь вы будете спать, пока оказываете нам честь своим присутствием.
— Спасибо, — сказала я, давая понять, что ему пора уходить.
Грэнвилл поколебался и смерил меня своим взглядом, который был мне так отвратителен и неприятен.
Я выглянула из маленького окна. Было слишком темно, чтобы можно было все разглядеть, однако я рассмотрела пристройки и вдалеке — кусты.
Вошла молоденькая девушка с горячей водой. Ей было не больше четырнадцати лет, она была очень маленькой и явно испугалась, увидев в комнате Грэнвилла, ибо я была уверена, что меня она не боялась.
— Спасибо, — сказала я девушке. Я взяла у нее воду и повернулась спиной к Грэнвиллу. Когда он вошел, я ощутила облегчение. Как мне хотелось скорее отсюда уехать!
Но мысль о том, чтобы покинуть Фелисити, вселяла в меня неуверенность. Я спорила с собой. Как она могла? Ведь наверняка же видела, что он из себя представляет. Или в Англии он вел себя по-другому? У меня создалось впечатление, что Грэнвилл — хитрый и изобретательный мужчина.
Умывшись, я вышла в коридор. Внизу я слышала голоса. Я быстро подошла к двери комнаты, которую Грэнвилл называл «комнатой для новобрачных». И постучала в дверь.
— Кто там? — раздался высокий нервный голос Фелисити.
— Это я… Эннэлис.
— О, заходи.
Я вошла. Фелисити с минуту смотрела на меня, и мне показалось, что она вот-вот расплачется.
Девушка подошла ко мне, я обняла ее и прижала к себе.
— Все хорошо, — сказала я. — Все будет хорошо. Сейчас темно. В темноте многое всегда выглядит по-другому. Утром все будет хорошо.
— Я так рада, что ты здесь, — ответила Фелисити.
Я хотела крикнуть: «Я уезжаю. Я не могу оставаться здесь! Что-то есть такое в этом месте…»
Но я ничего не сказала. Я поняла, насколько сильнее все это должна ощущать Фелисити. Она была в ловушке.
Я ласково погладила ее и с облегчением увидела, что она не плачет. Я раздумывала, как бы отреагировал Грэнвилл на слезы.
Мы спустились вниз.
Миссис Мейкен стояла в холле. Она провела нас в кухню.
— Здесь мы едим, — объявила она. — Хотя иногда мы едим на воздухе… и готовим там же.
На очаге стояли соусники и чайник. Уильям Грэнвилл уже уселся за длинный деревянный стол, накрытый в конце комнаты.
Миссис Мейкен разлила нам суп. Он был вкусным, и я немного повеселела. После супа подали холодную говядину. Уильям Грэнвилл поглощал еду с жадностью. Он весьма презрительно отозвался о «дамских аппетитах».
— Глубинка все это изменит, — заявил он, бросив взгляд на Фелисити.
— Ну, что ж, — сказал Уильям Грэнвилл после ужина. — А теперь, я думаю, пора в постель. Мы все уже можем отправляться на боковую.
Он положил руку на плечо Фелисити и улыбнулся мне.
— Пошли.
Я лежала в постели и смотрела на окно. Ночь была темная, но звезды светили ярко.
Я тоскливо вспоминала комфорт своего дома и мечтала избавиться от растущего чувства тревоги.
Однако я не могла выбросить из головы мысли о Фелисити. Что-то сейчас с ней происходит? Я содрогнулась. Фелисити изменилась. Я все думала о том, какой она была, когда я впервые встретилась с ней у Биллинггонов. Тогда, казалось, она с нетерпением ждала своего брака.
Полагаю, ее прельщала мысль о путешествии на другой конец света, это казалось ей настоящим приключением, как и любой другой девушке. А теперь ей пришлось столкнуться с реальностью. И, похоже, она совсем пала духом. Хотя, возможно, единственным способом вынести испытание замужества с Уильямом Грэнвиллом было притупить все свои чувства.
Но я-то что здесь делаю? Если бы только с нами осталась мисс Картрайт, она принесла бы с собой хоть что-то нормальное. Интересно, что бы она сказала об этом доме, о еде в кухне, об этой экономке с пышнами формами…
Я должна выбраться отсюда. Для меня это будет нетрудно. Я могу съездить в городок и выяснить, когда в следующий раз отходит дилижанс в Сидней. Я уеду, проведу пару ночей в гостинице и в первую же среду…
Как я была бы рада увидеть снова Милтона Хеминга! В тот момент я хотела этого больше всего на свете.
Я думала, что ни за что не засну, однако, наверное, очень устала, потому что все же заснула.
Я проснулась рано и с минуту не могла понять, где нахожусь. Потом я оглядела комнату, и воспоминания сразу вернулись, а с ними и неприятное ощущение.
Однако при свете дня все виделось проще.
Грэнвилл сказал нам, что у него есть лошади для верховой езды. Я могла разведать окрестности. Здесь все казалось одинаковым, и легко было заблудиться. Но ведь можно было ставить метки. Приятно будет снова покататься верхом.
Возможно, мне стоит поговорить с Фелисити. Может быть, она тоже решит, что ей надо уехать отсюда, и мы сбежим вместе.
В кувшине осталось еще немного воды, принесенной накануне вечером, и она умылась ею. Судя по всему, здесь придется отвыкать от комфорта. Я оделась и спустилась вниз. Было тихо. Я открыла дверь и вышла наружу.
Утренняя прохлада была очень приятной. Я обошла дом. Мой взор устремился на балкон со сломанными планками; я старалась не думать, что значит быть замужем за таким человеком.
Вдруг ощутила совсем рядом чье-то присутствие.
Я резко обернулась. Это была миссис Мейкен. Должно быть, она видела, как я вышла из дома, и очень тихо подкралась ко мне.
— Дышите свежим воздухом? — спросила экономка.
— Да, сегодня чудесное утро.
— До жары, — заметила она, оценивающе разглядывая меня с головы до ног, словно оценивая.
Миссис Мейкен подняла глаза к балкону.
И тут я услышала смех, какого мне прежде не доводилось слышать. Он был глумливым, почти сверхъестественным.
Я огляделась, пораженная.
Миссис Мейкен ухмыльнулась:
— Кукабарры. Птички, знаете ли. Вот и еще раз. Их две. Они часто летают парами.
— Кажется, они смеются над нами.
— Может, и смеются. Идите в дом, я накормлю вас завтраком. Есть кофе, если хотите. И пресные лепешки у меня готовы.
Я уселась за стол в кухне.
— Когда горит огонь, здесь как в печке, — сообщила мне миссис Мейкен. — Но готовить все же приходится. Мистер Грэнвилл любит поесть.
— Жара, наверное, просто невыносима.
— Не намного лучше, чем снаружи. Иногда мы готовим на улице, перед заходом солнца. Самое лучшее время. И мухи уже не так докучают, хотя и летят на пищу.
Экономка уселась и, опершись на стол локтями, стала наблюдать за мной.
— Вам здесь придется туговато. Здесь все непохоже на Старую страну.
Она недобро улыбалась мне.
А я подумала: «Да, поеду в городок и выясню, когда уходит первый же дилижанс.»
Днем я чувствовала себя немного лучше. Оставив миссис Мейкен, я вышла погулять, а когда вернулась примерно через три четверти часа, Фелисити уже встала, а Уильям Грэнвилл собирался уходить. Он сообщил, что его весь день не будет дома.
— Вам, леди, понадобится немного времени, чтобы освоиться здесь. Милли покажет вам все, что хотите знать, верно, Милли?
Миссис Мейкен сказала, что будет рада.
Как только Уильям Грэнвилл уехал, настроение Фелисити сразу поднялось. Перспектива провести целый день без него принесла ей огромное облегчение.
Я предложила сходить посмотреть на лошадей и, может быть, совершить верховую прогулку.
Фелисити это предложение, казалось, обрадовало.
Мы нашли лошадей и отправились на прогулку. Я подумала, что при других обстоятельствах с удовольствием обследовала бы окрестности. В них, бесспорно, было некое величие. Мне нравилась акация, огромные эвкалипты просто завораживали, и вообще эта дикая природа была необыкновенно притягательна.
— Мне бы хотелось все ехать и ехать, — сказала я Фелисити.
— Ты хочешь сказать — как можно дальше от этого места.
— Ты привыкнешь, — произнесла я. — Просто сначала все кажется странным. Давай посмотрим, сможем ли мы добраться до городка?
— До того места, где гостиница?
— Да. Он не может быть очень далеко.
— Думаешь, сможешь его найти?
— Думаю, да. Здесь есть некое подобие дороги. Мы можем поехать по ней и постараться вспомнить, как ехали сюда вчера вечером. Я помню одно дерево, оно показалось мне выше остальных. Там было несколько серых деревьев, они росли купой. Давай попробуем, будем надеяться, что не заблудимся.
У Фелисити был такой вид, словно ей было безразлично, заблудимся мы или нет.
Я собиралась завести разговор о своем отъезде, но решила, что это может немножко подождать.
— Должно быть, в имении работают много людей, — заметила я.
— Да, наверное. Оно такое огромное. Некоторые живут довольно далеко отсюда. А чтобы объехать его, требуется несколько дней.
— По-видимому, твоему мужу придется проделать это после столь долгого отсутствия.
Фелисити промолчала.
Мне хотелось, чтобы она поговорила со мной, тогда я, возможно, могла бы помочь ей.
К нам приблизился проезжавший мимо мужчина.
— Эй, привет, — поздоровался он. Я узнала Слима.
— Доброе утро, Слим, — отозвалась я. — Эта дорога ведет в городок?
— Эта. Езжайте прямо, мимо рощи призрачных эвкалиптов.
— Я помню их со вчерашнего дня. Спасибо. Слим поехал дальше.
— Он был весьма любезен, — заметила я. — Наверное, они не плохие, когда познакомишься с ними поближе. Фелисити снова промолчала.
— Смотри! — воскликнула я. — Вот он!
— А что мы там будем делать? — спросила Фелисити.
— Разведывать.
Мы подъехали к гостинице, спешились и привязали лошадей.
— Ты собираешься зайти внутрь? — спросила Фелисити.
— Да.
— Зачем, хочешь выпить прохладительного?
— Нет. Я хочу навести кое-какие справки.
Я открыла дверь. В таверне сидели несколько мужчин и пили из кружек. Когда я в сопровождении Фелисити вошла, они все подняли головы.
Я не стала обращать внимания на мужчин и направилась к человеку, стоявшему за стойкой.
— Вы не могли бы сообщить мне, в какое время сюда заходит дилижанс, отправляющийся в Сидней? — поинтересовалась я.
— В дороге время никогда нельзя рассчитать наверное, мисс.
Один из мужчин крикнул:
— В десять, если пораньше, или в одиннадцать — а не то, так в полдень. В дороге никогда не знаешь. Мужчины разразились хохотом.
— То колесо отлетит, — сообщил один из них. — А то вдруг встретят призрак Неда Келли.
Все решили, что это очень смешная шутка, и загоготали.
— Ехать в воскресенье смысла нет, — поведал мне другой мужчина. — По воскресеньям дилижансы не ходят По вторникам тоже. Есть только по понедельникам, средам и субботам. Вот и вся недолга.
— Спасибо. Вы мне очень помогли. И опять это почему-то показалось им очень смешным. Мы вышли к своим лошадям. Фелисити молчала, пока мы отъезжали, затем спросила:
— Ты уезжаешь, да?
— Ну, ведь и не предполагалось, что я останусь здесь жить, правда?
— Я не думала, что ты поедешь так скоро.
— Я еще не уехала. Просто хотела знать расписание дилижансов.
— В доме наверняка его знают.
— Я подумала, что будет лучше, если я выясню сама.
— Эти ужасные мужчины, .. — начала Фелисити.
— Вообще-то они не так уж скверно себя вели. И сказали нам то, что мы хотели узнать. Полагаю, со временем ты к ним привыкнешь. Просто у них другая манера держаться.
— Не думаю, что когда-нибудь привыкну к этой жизни.
— Привыкнешь, привыкнешь.
— Эннэлис, ты ведь не уедешь, во всяком случае, не сейчас?
Я колебалась.
— Возможно, меня не так уж хотят здесь видеть. Я ведь всего лишь гостья.
— По-моему, мой муж… Ты ему нравишься.
— О, я как-то этого не заметила. Полагаю, он не захочет, чтобы я злоупотребляла вашим гостеприимством.
— Обещай, что не уедешь… хотя бы сейчас. Я помолчала.
— Ты же знаешь, я здесь ради того, чтобы найти брата.
— Знаю.
— Здесь я никогда ничего не узнаю.
— Совсем недолго… И ты ведь не уедешь, не сказав мне? Я бы не вынесла, если бы как-нибудь проснулась и обнаружила, что я одна.
— Обещаю, что не уеду, не сообщив тебе.
На этом разговор был окончен. Фелисити очень боялась своего будущего.
Прошло несколько дней. Я начинала кое-что узнавать о том, что меня окружало, и чем больше узнавала, тем горячее становилось мое желание выбраться отсюда.
Много раз я уже открывала рот, чтобы сообщить Фелисити, что должна ехать. А потом вспоминала, что с радостью воспользовалась ее поездкой, чтобы удрать из Англии. И теперь я не могла бросить Фелисити, когда она нуждалась во мне. Вот только одного я не знала: как спасти ее от человека, за которого она вышла замуж. Я просто составляла ей компанию в течение дня.
Я начинала привыкать к жаркому полуденному солнцу, к тучам мух, к запаху жарящихся бифштексов. Казалось, здесь все питались только бифштексами. Вокруг бродили вечно голодные собаки. Они казались очень свирепыми. Я всегда носила собакам объедки, и спустя короткое время они стали ласкаться ко мне. В дом приходило много мужчин, все загорелые дочерна и в соломенных шляпах с лубяными сетками, чтобы отгонять вездесущих мух. Они сидели на кухне, играли в карты и потягивали эль.
Часто еду готовили на воздухе. Огромные ямы набивали бумагой, и мясо жарилось над ними, как в гриле. Капающий с мяса жир поддерживал огонь, мясо они ели полусырым. Мужчины пели песни про вальсирующую Матильду и что-то там насчет кенгуру, а при виде нас у них на лицах появлялось какое-то глумливое выражение — негодование, смешанное с восхищением.
Уильям Грэнвилл часто проводил время с этой компанией. Вечерами они сидели у дома, и я слышала их из своей комнаты. Они хохотали, пели и громко разговаривали, и непрерывно пили.
Я лежала в постели, прислушиваясь к ним, твердя себе, что первым же дилижансом уеду в Сидней. Остановлюсь в отеле до среды, а потом отправлюсь на Карибу.
Но наступало утро, я видела Фелисити и понимала, что не могу пока ее оставить.
Я пробыла в имении уже неделю. Она показалась мне месяцем. Я много ездила верхом. Фелисити всегда выезжала со мной. Часто мне казалось, что она вот-вот доверится мне, но она по-прежнему молчала. Я решила сказать ей, что должна ехать и если ей здесь так не нравится, пусть едет со мной.
Однако я не была уверена, так ли это умно — советовать жене оставить мужа.
А пока эта страна меня просто завораживала. Это был край контрастов. Так много было красоты. Я восторгалась огненными деревьями с коралловыми цветами или серыми с розовой грудкой какаду, которых здесь называли «гала». Это была необыкновенная красота. Но рядом были целые мили земли, поросшей колючим кустарником, рои насекомых, каких нам никогда не доводилось встречать дома — волосатых пауков, маленьких многоножек, забиравшихся в дом, и нескончаемых мух. Милли Мейкен держалась настороженно, ступала бесшумно и, по-моему, терпеть не могла нас обеих, но кто мне не нравился больше всего — так это Уильям Грэнвилл.
После нашего приезда прошла неделя. В ту ночь мужчины как обычно болтали и выпивали. Я слышала взрывы хохота. Была почти полночь.
Я всегда чувствовала себя неуютно до тех пор, пока Уильям Грэнвилл не поднимался в комнату, которую делил с Фелисити, и только после того, как за ним закрывалась дверь, я могла заснуть. Дверь моей комнаты не запиралась, и я боялась, что он явится ко мне.