Холт Виктория. Дорога на райский остров

   Там пожар!
   Меня охватил нестерпимый ужас. Там Милтон. Я не могла думать ни о чем другом, только о том, чтобы найти его. Я должна была убедиться, что он цел и невредим.
   Я помчалась в конюшню, вскочила в своем нарядном платье на лошадь и без седла поскакала на плантацию.
   Я оказалась права. Плантация была в огне. Я слышала крики мужчин. Такого зрелища мне никогда не приходилось видеть. Это было похоже на гигантскую башню из огня, по стеблям тростника взвивались языки пламени. Мужчины стояли по краям с ведрами воды, из горящей массы выскакивали крысы и мангусты. Я попыталась прорваться к дому.
   — Держитесь подальше! — крикнул один из мужчин.
   — Мистер Хемминг! — закричала я. — Где он? Мне надо отыскать его! Где он?..
   И тут я увидела Милтона. Он шел ко мне. Я бросилась к нему, а он подхватил меня в свои объятия и крепко прижал к себе.
   Я с облегчением воскликнула:
   — Ты жив! Слава Богу. Я подумала… я была в ужасе. Я бы не перенесла, если бы…
   — А это так важно? — спросил Милтон.
   — Ты же сам знаешь.
   Милтон крепко прижал меня к себе:
   — Знаешь, а ведь ты только что подписала себе приговор. Ты себя выдала.
   Он торжествующе смеялся. Я изумленно смотрела на него.
   — Твоя плантация горит… а ты стоишь тут…
   — Это самые счастливые минуты в моей жизни. Посмотри на себя. Ты расстроена. Вся в слезах. В панике — и все это только из-за того, что ты боялась потерять меня. Пусть это послужит тебе уроком.
   — Как ты можешь… сейчас… в такое время…
   — На самом деле это очень забавно. Замечательная шутка. Лучшая из всех, какие мне доводилось слышать.
   — Ты сошел с ума.
   — От радости. Моя любовь меня любит. Посмотри-ка. Она бросает все даже самого святого — и мчится ко мне, ибо считает, что в опасности. Идем в дом. Я хочу сказать тебе кое-что.
   — Но ведь твоя плантация сгорит дотла.
   — Я хочу сказать тебе, как сильно люблю тебя.
   — Я тебя не понимаю. Тебе что, все равно? Ведь ты все теряешь!
   — Какое это имеет значение, если я обрел свою любовь — а я ее обрел. Тебе теперь не отвертеться. Ты выдала себя. Ты открыла свои чувства. Признайся же в этом..
   — Милтон…
   — Вот что я тебе скажу. Плантация вовсе не сгорит дотла. Завтра из-за огня будет легче срезать тростник. Мы зовем это полевым обжигом.
   — Ты хочешь сказать, что поджег ее намеренно?
   Милтон кивнул:
   — Мы периодически делаем это. Когда приходит время, мы поджигаем зеленые стебли. Они обгорают, и на следующий день легче срезать тростник.
   — Значит, все это запланировано.
   — И планировать надо очень тщательно. Надо дождаться, когда ветер подует в нужном направлении. Все время следить, не давать пламени вырваться за пределы поля. Постоянно приходится нести вахту. Если пожар выйдет из-под контроля, последствия могут быть катастрофические. Огонь может даже уничтожить весь остров.
   Я испытывала такое облегчение, что только рассмеялась.
   — И ты примчалась сюда спасать меня — вот просто так. Ох, Эннэлис, любимая моя Эннэлис, это действительно самое счастливое мгновение в моей жизни.
   — Ты это уже говорил.
   — Что ж, это стоит повторить. День, когда она пришла ко мне… Ты бы видела, какой ужас был написан у тебя на лице — и все из-за меня.
   Я прижалась к нему.
   — Я так испугалась, — призналась я.
   Милтон поцеловал меня:
   — Зато теперь у тебя нет сомнений.
   Я кивнула.
   — И ты останешься со мной. И скажешь ему об этом.
   — По-моему, он уже все знает.
   — А теперь я принесу тебе что-нибудь выпить и отвезу назад в отель.
   — Там будут волноваться, что со мной случилось. Я вернусь одна. Ты должен оставаться здесь и следить за тем, чтобы пожар не распространился.
   — Здесь есть кому об этом позаботиться. И они знают, что надо делать. — Милтон выглянул в окно. — Почти все окончено. Обуглившиеся стебли завтра будет нетрудно срезать. Операция прошла успешно — успешно, как никогда. Поехали. Я отвезу тебя в экипаже. А лошадь пришлю завтра. Ты же не можешь ехать в таком виде, без седла. Как неприлично. И все из-за меня. Я так счастлив сегодня. Ну-ка, расскажи, как ты за меня испугалась.
   — Ты же сам все знаешь.
   — Я прочитал это на твоем лице. Но так было и в тот раз, помнишь, когда я нырял за жемчугом?
   — Помню прекрасно.
   — Тебе ведь не понравилось, что я отправился на дно морское?
   — Я думала об акулах.
   — Обещаю, что не стану больше нырять, когда мы поженимся.
   Я погладила его по щеке.
   — Ты очень сильный человек, — произнесла я.
   — Положим, и ты не кроткая Гризельда. В конце концов, ты ведь влюбилась в меня, а я — в тебя. Вот просто так — бац и все, как говорится. И я не хочу менять в тебе не единой черточки, это святая истина.
   — Я тоже, — отозвалась я.
   — Вот, выпей. Тебе это пойдет на пользу. Ты, знаешь ли, очень взбудоражена.
   — Да, я знаю.
   — Так мчаться в темноте…
   Я потягивала напиток, а Милтон сидел рядом и обнимал меня. Неожиданно я ощутила прилив счастья. В этот вечер все решилось.
   Милтон отвез меня назад в экипаже. В отеле уже волновались, что со мной стряслось. Милтон объяснил, что они периодически обжигают тростник, чтобы было легче срезать его.
   — Эннэлис так беспокоилась за меня. Она решила, что я нахожусь на горящей плантации, и примчалась туда… на лошади. По-моему, она собиралась спасти меня.
   — Не знаю, что я собиралась делать, — призналась я. — Я думала, что там пожар.
   — Вы останетесь с нами обедать? — спросил Реймонд.
   — Нет, спасибо. Я должен возвращаться и присмотреть, чтобы все было в порядке. Вообще-то там все под контролем, но кто его знает. Могут быть разные фокусы.
   — Понимаю.
   — На твоем месте я бы лег пораньше, — обратился ко мне Милтон. — Выпей перед сном немного кокосового молока. Оно очень успокаивает. Я велю Марии принести тебе в комнату.
   Милтон уже позволял себе собственнический тон. Интересно, заметили ли это остальные. Мне было все равно, заметили или нет. Я была-в каком-то экстазе. Завтра поговорю с Реймондом. Объясню ему все, и, уверена, он поймет.
   Милтон уехал.
   — Увидимся завтра вечером. Даю тебе день на то, чтобы все утрясти, были его прощальные слова.
   Разумеется, он имел в виду разговор с Реймондом.
   Я сама хотела поговорить с ним. И даже хотела сделать это тем же вечером. Однако в присутствии Фелисити это было непросто. Теперь, когда Реймонд приехал, она уже не уходила в свою комнату рано, как прежде. Она постоянно хотела быть рядом с ним.
   Я была рада этому. Мне казалось, что в конце концов все разрешится очень спокойно. Реймонд вернется домой и заберет с собой Фелисити. И со временем — может быть, даже довольно скоро — они поженятся. Я видела, насколько они подходят друг другу. Реймонду нужен был кто-то, кто бы на него опирался, кто-то, о ком он мог заботиться, а Фелисити нуждалась в нем, ибо Реймонд был единственным человеком, способным стереть у нее воспоминания о несчастном замужестве.
   По-моему, в ту ночь я была счастлива как никогда. За обедом я была рассеянна и рано ушла спать. Первое, что я увидела, открыв дверь, был стакан молока на моем столике.
   Я улыбнулась. Милтон, стало быть, поговорил с Марией. Молока мне не хотелось, но таково было желание Милтон а, и поэтому я его выпью.
   Я посмотрела на себя в зеркало, на корсете у меня было пятно от сажи. Никто ничего не сказал о нем. Волосы у меня тоже слегка растрепались. Зато глаза сияли. Вид у меня был несколько разобранный, но очень счастливый. Я разделась, думая о завтрашнем дне. Я должна поговорить с Реймондом, как только останусь с ним наедине. И я заставлю его понять, что все случившееся было неизбежно. Реймонд поймет, а Фелисити будет ждать, чтобы утешить его. Он ведь был так расстроен из-за нее, с такой готовностью хотел за ней ухаживать.
   Да, все в конечном итоге складывалось очень благополучно.
   Я разделась и расчесала волосы. Взглянув на стакан с молоком на столике, я вспомнила лицо Милтона, глаза, сиявшие на загорелом лице, его торжество и радость, когда я выдала свои истинные чувства.
   Я взяла стакан и сделала глоток.
   Иногда у кокосового молока бывал какой-то тошнотворный привкус. Я поставила стакан. Мне что-то не хотелось пить.
   Некоторое время я сидела в постели, думая о пожаре и о той минуте, когда Милтон подошел ко мне.
   Затем выпила еще молока. Мне показалось, что у него странный вкус. Я снова поставила стакан и при этом пролила молоко на стол. Я выбралась из постели, чтобы отыскать тряпку, и, вернувшись к столику, обнаружила в пролитом молоке какой-то осадок.
   Прежде я его никогда не замечала.
   Я вытерла стол. Меня одолевал сон. Я забралась в постель. Комната ускользала от меня. Я легла и почти тут же провалилась в глубокий сон.

ОТКРЫТИЕ

 
   Обычно я просыпаюсь рано, однако на следующее утро из тяжелого сна меня вырвал какой-то шорох. Мария укрылась в комнате. Я ощутила тревогу. Что-то со мной произошло. Руки и ноги, казалось, были налиты свинцовой тяжестью, и подняться я смогла лишь с огромным усилием.
   Мария стояла у моей постели. Она смотрела на меня с каким-то испугом.
   — С вами все в порядке? — спросила она.
   — По-моему, да. У меня был тяжелый сон.
   Я села в постели и приложила руку к голове. Вернулись воспоминания о вчерашнем дне. Пожар… Милтон… возвращение в отель.
   — Я как-то странно себя чувствую, — произнесла я.
   Я вспомнила, как Милтон сказал, что велит Марии принести мне молока. Я повернула голову. На столике ничего не было, и вид у него был такой, словно его только что протерли.
   — Вы не выпили молоко, — заметила Мария.
   — Немного выпила.
   — И немного пролили. Я все вытерла.
   — Спасибо.
   — А теперь принести вам горячей воды?
   — Да, пожалуйста.
   Мария ушла, и я выбралась из постели. Голова у меня слегка кружилась. Что-то все же произошло со мной ночью. У меня было эмоциональное потрясение. Никогда не забуду той минуты, когда увидела пожар, а потом мчалась сквозь дым, и вокруг плясало пламя. Перед моими глазами до сих пор стояли насмерть перепуганные крысы, лихорадочно рассыпавшиеся во все стороны из горящего тростника.
   Это потрясло меня больше, чем я тогда понимала. В основном ужас при мысли, что с Милтоном могло что-то случиться… и радостное открытие, что ничего страшного не происходит.
   А потом — молоко.
   Ах, да, молоко. Как все-таки это странно! Конечно, Мария должна была унести его и вытереть стол. Это ведь ее работа — содержать комнату в порядке.
   Я сидела на кровати и размышляла, когда Мария вернулась с горячей водой.
   Я умылась и оделась.
   Раздался стук в дверь.
   Это была Фелисити. Она посмотрела на меня с некоторым удивлением.
   — О… ты только что встала.
   — Я проспала.
   — Как это на тебя не похоже. Я уже позавтракала с Реймондом на террасе. Я хочу показать ему остров. Ты поедешь с нами?
   — Не сегодня. У меня немного болит голова. Поезжайте вдвоем.
   Фелисити не могла скрыть своей радости.
   — Наверное, ты переволновалась вчера вечером. Пожар и все остальное… и то, что ты так туда помчалась.
   — Да, — отозвалась я. — Наверное, из-за этого.
   Фелисити ушла.
   Как она изменилась! Она стала совершенно другой. Если когда-нибудь и существовал влюбленный человек, так это Фелисити. Должен же Реймонд понять это. Все было так очевидно. И она была ему небезразлична… глубоко небезразлична.
   Я старалась отогнать от себя слабость. Что со мной происходит? Никогда прежде со мной такого не бывало.
   Наверное, я была в очень сонном состоянии, поскольку не сразу подумала о молоке, и, лишь спустившись вниз и позавтракав на террасе, я вспомнила про него.
   Молоко! Я выпила лишь чуть-чуть… и в нем был осадок.
   Я не могла больше оставаться на террасе и вернулась к себе.
   Я все думала: молоко. Осадок. Неужели кто-то действительно подсыпал мне что-то в молоко?
   Зачем? Чтобы я крепко заснула? Но с какой целью? Однако я выпила лишь несколько глотков. Если такая малая толика оказала на меня такое действие, что было бы, если бы я выпила весь стакан?
   Пилюли для Фелисити я обычно растворяла в молоке. Врач сказал, что так принимать их лучше всего.
   Мне в голову пришла мысль, повергшая меня в смятение. Я подошла к ящику. Флакон был на месте. Дрожащими пальцами я отвинтила крышку. Во флаконе осталось всего шесть пилюль.
   Но ведь всего несколько дней назад я заглядывала туда, и их было десять!
   Мне сделалось дурно. Куда подевались эти пилюли? задавала я себе вопрос. Я увидела свое отражение в зеркале. Бледное лицо, глаза, расширенные от ужасных подозрений.
   Кто-то положил пилюли мне в молоко. Если бы я выпила весь стакан, где бы я была теперь? Кто-то пытался убить меня.
   Я стала вспоминать, что сказал врач. Одной пилюли достаточно, чтобы дать Фелисити хорошенько выспаться ночью. Не больше одной в день, предупредил он. Две были бы неопасны, однако принимать их не рекомендовалось. А более сильная доза была бы роковой. А мне в молоко кто-то положил четыре! Я стала перебирать в памяти события вчерашнего вечера. Милтон велел Марии принести мне молоко. Я обнаружила его, войдя в комнату. Мария? Но с какой стати Мария стала бы вредить мне? Она держалась очень дружелюбно. Я щедро вознаграждала ее за услуги, и это приводило девушку в восторг. Казалось, она с готовностью прислуживала мне. Она, конечно, была чрезмерно любопытной, это верно. Я видела, как она разглядывает мою одежду, но то было естественное любопытство.
   Нет, это не Мария.
   Фелисити? О нет. Нежная Фелисити, так всего боявшаяся. Она бы никогда не сделала попытки совершить убийство. Убийство? Наверняка никто не собирался меня убивать. Однако если бы я выпила эти четыре пилюли, со мной было бы все кончено. А что если бы выпила? Это было бы так просто. Если бы я так быстро не задремала, я могла выпить его до конца. Мне ведь показался необычным его вкус… но здесь такое случалось часто. И в эту минуту я могла быть… мертва.
   Но чтобы Фелисити? Нет, это невозможно. Однако если бы не я, Реймонд наверняка бы обратил свое внимание на нее. А Фелисити любила его всем сердцем. Это доказывало ее чудесное преображение с приездом Реймонда. И я стояла между ними… во всяком случае, Фелисити так считала. Могла ли она зайти так далеко? Это было бы так просто! Фелисити знала о существовании пилюль. Правда, она не знала, где я держу их, зато ей было известно, что они где-то в моей комнате, а возможностей отыскать флакон у нее было предостаточно. Я так часто покидала отель, оставляя ее здесь. Как легко было обнаружить мой тайник!
   Нет, в это я поверить не могла.
   И тут мне в голову пришла другая мысль.
   Магда Мануэль. Я могла представить ее замышляющей убийство гораздо легче, чем Фелисити. Магда? У нее были причины желать отделаться от меня, и снова из-за мужчины. Как далеко зашли ее отношения с Милтоном? Рассчитывала ли она выйти за него замуж? Достигли ли они взаимопонимания до того, как появилась я? Но как она могла проникнуть в отель, в мою комнату? В прошлую ночь, когда мне подсыпали пилюли, Магды здесь не было. Впрочем, она могла заплатить кому-то из слуг… Чем больше я об этом думала, тем более вероятным мне это представлялось. Магда знала остров. И ей были известны нравы его обитателей.
   У меня кружилась голова, я не знала, что делать. Ну вот, сейчас я жива и здорова, надо быстро стряхнуть с себя последствия ночи, отравленной снотворным. Да, у меня слегка болела голова… ничего заслуживающего внимания…
   С другой стороны, я могла сказать себе: "У тебя был вечер, полный событиями. Ты пережила сильное потрясение. Думала, что плантация горит. Ты помчалась туда в неописуемом страхе. И когда увидела его там, у тебя была сильнейшая эмоциональная реакция. Ты, наконец, признала правду. И сделала то, что откладывала неделями. Это было настоящее приключение, и ты измучена… Ты крепко спала. А как же молоко? Это игра воображения. В молоке могли быть маленькие кусочки кокоса. Вот тебе и осадок.
   Это все было игрой воображения.
   Но как же тогда недостающие пилюли? Это уже другой вопрос. Ты их не правильно сосчитала. Десять, а потом шесть? Если бы не хватало одной, ну, двух, я бы согласилась. Но четыре! Да, с пилюлями надо было разобраться.
   Я позвала Марию.
   — Вы принесли мне молоко вчера вечером?
   — Да, конечно, — отозвалась та. — Мистер Хемминг сказал, вам надо попить, чтобы крепко спать.
   — Вы принесли его из кухни прямо в мою комнату?
   — Ну, конечно, — ответила Мария, удивленная таким вопросом.
   Я пристально посмотрела на горничную, и ее привычно смеющиеся глаза спокойно встретили мой взгляд.
   Я убедилась, что Мария неспособна на преступление.
   — Вы унесли остатки молока, — заметила я.
   — Да, конечно… зачем вам вчерашнее молоко?
   — Я немного пролила.
   — А, ничего… совсем чуть-чуть. Я стерла.
   — Понятно.
   Ну, и что я могла сказать? Не спрашивать же Марию, не подсыпала ли она пилюли мне в молоко. Она тут же отправится вниз и все расскажет. Там все решат, что я рехнулась.
   — Ну, хорошо, Мария.
   Я хотела выбросить эти мысли из головы, но не могла забыть о пилюлях во флаконе. Я достала его и пересчитала снова. Осталось всего шесть.
   Я убрала флакон. Карта была в ящике… и она пропала. Где же карта острова? Кто-то, по-видимому, забрал ее. И кто бы ее ни взял, он, наверное, видел пилюли, потому что они лежали рядом.
   Я снова принялась разыскивать карту.
   Явилась Мария убирать кровать и приводить комнату в порядок.
   — Мария, — спросила я, — вы не видели моей карты?
   — Карты?
   — Да, карты. Она не очень большая. Вот такая. — Я показала. — Я ее потеряла.
   — На террасе. Я видела, как вы кому-то показывали карту. Это было давно.
   И я подумала: «Здесь постоянно за всеми следят».
   — Нет, я ее потеряла не в тот раз. Я думала, она здесь, в моей комнате, но не могу ее найти.
   — Я посмотрю, — объявила Мария.
   — Я уже везде посмотрела.
   — Я найду. Миссис Грэнвилл потеряла шарф. И не могла найти. В комнате. А я нашла — под кроватью. — Мария развеселилась, словно это была хорошая шутка. — Найду карту, — пообещала она.
   Нет, Марию я подозревать не могла.
   Я оставила ее в комнате и спустилась вниз. Немного посидела там, размышляя, стоит ли пойти к Милтону и рассказать ему о моих страхах.
   Он тут же подумает, что я уже поговорила с Реймондом и дала ему понять, что выхожу замуж за него, Милтона. Если я расскажу, что случилось, Милтон немедленно потребует, чтобы я выехала из отеля и поселилась у него. Я улыбнулась. Что ж, там я буду чувствовать себя в безопасности.
   Мимо прошел Джон Эвертон.
   — Доброе утро, — поздоровался он. — Как самочувствие?
   — Хорошо, спасибо. Как вы?
   — Прекрасно.
   Он не остановился.
   Я все сидела и размышляла. Что если пилюли выпали из флакона? Я ведь вынимала их, чтобы сосчитать. И могла тогда четыре штуки выронить. Это было маловероятно, но не исключено. И пилюли могли преспокойно валяться в ящике. Как же нелепо я буду выглядеть, заявив, что кто-то подсыпал пилюли мне в молоко, — а потом их обнаружат. А карта? Может, я сама ее куда-то засунула?
   В таком, мягко говоря, возбужденном состоянии я не была со времени моего пребывания в доме Грэнвилла. Может быть, я была просто небрежна… рассеянна, или я просто давала волю своему воображению.
   По берегу шла Магда. Она заметила меня и помахала рукой.
   Моей первой мыслью было: «Она приехала посмотреть, умерла я или нет».
   Однако Магда не выразила ни малейшего удивления при виде меня: Впрочем, и не должна была. Если у нее хватило ума организовать мое убийство, она наверняка была способна скрывать свои чувства.
   — Доброе утро. Рада вас видеть, — поздоровалась Магда. — Я приехала с поваром за покупками. Он отправился на рынок. А я подумала, что зайду повидать вас.
   — Как это мило с вашей стороны!
   — Вы хорошо себя чувствуете? — Магда пристально смотрела на меня, и мои подозрения усилились.
   — Да, спасибо, хорошо.
   — Завтра вечером я даю обед и хочу пригласить вас. Разумеется, Милтон тоже приглашен, и я хотела спросить, может быть, ваша подруга уже достаточно оправилась, чтобы приехать. Я слышала, в отеле остановился еще один ваш друг. Возможно, он тоже захочет присутствовать.
   — Его сейчас нет, и миссис Грэнвилл тоже. Я передам им ваше приглашение, когда они вернутся.
   — Это что-то вроде праздника.
   — Правда?
   — Да. Мы отмечаем мою помолвку с Джорджем.
   — О! — Я была обескуражена. Если Магда выходит за Джорджа, зачем ей убирать меня с дороги?
   — Ну, это самое разумное. Сама не понимаю, почему мы раньше этого не сделали.
   — Он очень приятный человек, — отозвалась я.
   — Я тоже так думаю.
   — Уверена, вы будете очень счастливы.
   — Так вы приедете?
   — С величайшим удовольствием.
   — И пригласите своих друзей. После рынка я уезжаю на плантацию пригласить Милтона. А теперь мне пора идти. Столько еще дел. Я рада, что повидалась с вами. До свидания.
   Я вернулась в комнату. Мария закончила уборку и уже ушла.
   Стало быть, Магда выходит замуж за Джорджа. Я поняла, как глупо было с моей стороны подозревать ее. И, кроме того, каким способом она могла подложить пилюли мне в молоко. Это могли сделать только двое: Мария и Фелисити.
   Я стала раздумывать о Фелисити. Я всегда считала, что она ни на что особенное не способна. Однако так ли это было? Что на самом деле произошло на балконе в ту ночь? Грэнвилл оставил меня и отправился вниз напиваться. Потом он поднялся к Фелисити. Та сказала, что ее терпению пришел конец. Она взяла пистолет и пригрозила застрелиться. На самом деле так было или она пригрозила убить его?
   Фелисити никогда не могла сделать выстрел прямо перед собой. Но, возможно… мое воображение все разыгрывалось. Я четко представляла себе эту сцену. Ее страх, отвращение… и вот он нетвердыми шагами приближается к ней… пьяный в стельку. Я представляла себе, как Фелисити выбежала на балкон. Стреляла ли она? Сделала ли это намеренно? Если и сделала, я не могла ее в этом упрекать. Но все же — стреляла она или нет?
   Каковы бы ни были на то причины, убийство есть убийство, и человек, раз совершивший его — независимо от того, насколько его спровоцировали — никогда уже не станет прежним.
   Так ли обстояло дело?
   Тот выстрел спас Фелисити от несчастливой жизни и постепенной деградации. Всего один выстрел… А теперь — всего четыре пилюли могли спасти ее от жизни, полной разочарования и тоски; они могли подарить ей всю жизнь рука об руку с Реймондом.
   Я знала, что Реймонд по-своему, спокойно, но любит ее. Ох, как все хорошо сходилось.
   Я хотела пойти к Милтону, но что-то меня удерживало. Мне не хотелось даже с ним обсуждать свои подозрения насчет Фелисити. Мой здравый смысл отвергал их, считая глупой фантазией. Но ведь у Фелисити действительно была причина убрать меня с пути… так же, как была причина избавиться от Уильяма Грэнвилла.
   Правда, с единственной разницей. Грэнвилл обращался с ней по-скотски, я же была ее подругой. Как часто она твердила, что не знает, что бы делала без меня? Однако я стояла между ней и тем, чего она больше всего хотела в жизни.
   Невозможно было думать о Фелисити как об убийце — она ведь такая спокойная, нежная девушка. Но что нам известно о потаенных уголках души человеческой? Насколько хорошо мы знаем друг друга?
   Я вернулась в комнату. Осмотрела ящик. Не могли ли пилюли завалиться в мои перчатки или шарф? Я тщательно все обыскала. Я попыталась найти карту. Что с ней случилось? Было совершенно очевидно, что кто-то рылся в моих вещах.
   С чего бы вдруг исчезла карта? Я не могла обвинить Фелисити в том, что она взяла ее.
   Все это было очень загадочно. Я подумала: «Съезжу к Милтону, но попозже. Сейчас там Магда».
   Ну, и что с того? Она рассказывает Милтону о своем праздничном обеде. Интересно, что чувствует мужчина, когда женщина, с которой у него были интимные отношения, сообщает ему, что выходит замуж за другого?
   Я чувствовала себя простушкой, совсем не знающей жизни. Мне еще так многому предстояло научиться, ибо с тех пор, как покинула Англию, я поняла только то, что я знаю так мало.
   Я подумала: «Поеду к нему во второй половине дня, когда жара спадет».
   Я вышла на террасу. Шум гавани казался какими-то отдаленным. Я села, мысли у меня путались, я терялась в догадках.
   Среди прилавков я увидела Магду. С ней был ее повар — очень высокий мужчина в голубых брюках и белой рубахе, на фоне которой его кожа сияла черным деревом.
   С минуту я лениво наблюдала за ними. И тут увидела Милтона.
   Магда обернулась к нему и протянула руку. Милтон пожал ее, и я увидела, как они дружно рассмеялись.
   А потом Милтон оставил их и пошел к отелю.
   Я побежала ему навстречу, чувствуя облегчение.
   — Я так рада, что ты приехал, — сказала я.
   — Какой теплый прием! Ты все уладила с Реймондом?
   Я покачала головой.
   — Пока не представилось возможности. С нами все время Фелисити. А сейчас они уехали вместе. Фелисити любит Реймонда, и он ее по-своему — тоже. Не думаю, что это будет очень уж трудно.
   — С тобой все в порядке, Эннэлис?
   — Почему ты спрашиваешь?
   — Ты такая бледная, напряженная…
   — Мне надо поговорить с тобой. Произошло нечто странное. Пойдем посидим на террасе.
   Когда мы уселись, я рассказала Милтону о молоке. Он был совершенно ошеломлен. Никогда прежде я не видела, чтобы он не знал, что сказать. Когда, наконец, Милтон вновь обрел дар речи, он спросил: