Холт Виктория. Дорога на райский остров

   Грэнвилл взбирался по ступенькам, что-то бормоча себе под нос, и я догадалась, что он выпил больше обычного.
   Я услышала, как затворилась дверь спальни. Я вновь говорила себе, что пора готовиться к отъезду, и решила поговорить с Фелисити утром.
   Лежа и обдумывая, что ей сказать, я услышала, как открылась какая-то дверь. Я сразу насторожилась. Выскользнула из постели, выжидая, что будет дальше.
   Двери закрывались неплотно, и сбоку была щель, сквозь которую был виден коридор. Сердце мое замерло. По коридору шел Уильям Грэнвилл в ночной сорочке, доходившей ему до колен. Я вздрогнула от недоброго предчувствия. Я уже была готова защищаться и подумала: «Ну, нет, утром уезжаю».
   Грэнвилл остановился и стал открывать дверь в середине коридора. Это была комната миссис Мейкен.
   Он вошел внутрь.
   Я прислонилась к двери, тяжело дыша от облегчения.
   Все лишь подтверждало то, о чем я уже догадалась. По крайней мере, он не пытался войти в мою комнату.
   Стало быть, миссис Мейкен была любовницей Уильяма Грэнвилла, отсюда и ее негодование по поводу вторжения его жены. Это было чудовищно. Под той же крышей и всего за несколько дверей от комнаты, где лежала его жена!
   — Этот человек — чудовище, — сказала я себе. Заснуть уже было невозможно. Я закуталась в халат и уселась у окна.
   При ярком звездном свете окрестности выглядели очень причудливо. Серые эвкалипты вдали были похожи на призрачных часовых.
   Я должна что-то предпринять, подумала я. Мне надо ехать, но я не могу оставить Фелисити без защиты. А потом у меня вдруг возникла идея. Я вынула писчую бумагу и ручку. Было достаточно светло, и я принялась писать:
 
   "Дорогой Реймонд!
   Я очень обеспокоена. Здесь что-то очень неладно. Этот брак был большой ошибкой. И дело здесь не просто в том, чтобы приспособиться к новой жизни и новой стране Фелисити напугана. И я понимаю, почему.
   Жизнь здесь грубая. Фелисити было бы трудно приспособиться, даже если бы Уильям Грэнвилл был прекрасным мужем. Но этот человек — чудовище. Я знаю, это звучит слишком громко, однако я решительно считаю, что этот так. Он ей неверен. Здесь живет экономка, и я уверена, что она была его любовницей и остается ею. Она ненавидит Фелисити, и в эту минуту, когда я пишу это письмо, а сейчас около часа ночи, он с экономкой. Я хочу уехать, однако Фелисити умоляет меня не делать этого. Не знаю, как смогу оставаться здесь, однако когда я заговариваю об отъезде, у нее чуть не начинается истерика. Она сильно изменилась. По-моему, что-то надо делать. Реймонд, ты был так добр. Ты так помог мне. Что можно предпринять? К сожалению, мисс Картрайт пришлось вернуться домой. Тебе это уже хорошо известно, и у Фелисити нет никого, кто бы мог защитить ее от человека, за которого она вышла замуж. Пожалуйста, помоги ей. Ей нужен кто-нибудь, чтобы присматривать за ней.
   Я останусь здесь, сколько смогу, но жить в этом доме очень неуютно. Я чувствую себя не с своей тарелке в присутствии мужа Фелисити и нахожу его очень оскорбительным.
   Пожалуйста, Реймонд, это крик души. Посоветуй мне, что делать. Я хочу, чтобы Фелисити тоже уехала, но в ней слишком сильно чувство долга. В конце концов, он ее муж.
   Я пишу это письмо в своей комнате, в относительной темноте. Света звезд едва хватает — они здесь яркие — чтобы писать.
   Я в отчаянии. Возможно, утром я буду чувствовать себя по-другому, но, по-моему, я должна отправить это письмо независимо от своих ощущений, ибо знаю — придет ночь, и я пожалею, что не сделала этого. Я хочу, чтобы ты знал, что здесь происходит.
   Вот, написала тебе, и мне сразу стало легче. Словно поговорила с тобой.
   Я немного продвинулась в своих поисках. Кажется, я упоминала в письме, отправленном из Сиднея, что мы познакомились с человеком по имени Милтон Хемминг. Наверное, мисс Картрайт рассказывала тебе о нем. Это он устроил ей проезд до Англии из Кейптауна. Ну, так вот, он вспомнил, что Филип останавливался в отеле на острове, где у Милтона сахарная плантация. Остров называется Кариба. Я думала поехать туда, как только выберусь отсюда, но сначала, если возможно, хочу увидеться с Дэвидом Гутериджем. Он ботаник, с его экспедицией Филип и уехал. В Сиднее я заходила в резиденцию Ботанической ассоциации, там примерно знают, где он и когда вернется — говорят, через месяц. Я бы хотела переговорить с ним до отъезда на Карибу. По словам мистера Хемминга, Филип останавливался в тамошнем отеле. На острове есть отель. Наверное, кто-то должен был его знать. Так что я продвигаюсь, правда, медленно.
   Но моя главная тревога, — это Фелисити. Как жаль, что тебя нет с нами. Ты бы знал, как нам поступить.
   Как было бы замечательно увидеть тебя и поговорить. Тогда все показалось бы разумным и нормальным.
   Надеюсь, письмо получилось не слишком истеричным. Но я действительно беспокоюсь.
   Твоя любящая Эннэлис."
 
   Я запечатала письмо.
   Завтра среда. Один из тех дней, когда уходил дилижанс, а дилижанс увозил в почту в Сидней, а оттуда — в Англию. Пройдет много времени, пока письмо дойдет до Реймонда, однако его надо было отправить в тот же день, и я должна была попасть в гостиницу к десяти часам. Нельзя было пропустить дилижанс.
   Один из пастухов отвозил почту в городок и забирал то, что приходило. Однако это письмо я ему доверять не собиралась. Уильям Грэнвилл мог полюбопытствовать, что это я там написала. Я вполне могла заподозрить его в том, что он вскрывает письма и читает их. Я была уверена, что он ни перед чем не остановится.
   Я снова легла в постель. Все то время, что я писала, из коридора не доносилось ни звука, а ведь я была начеку и прислушивалась. Итак, Уильям Грэнвилл проводит ночь с экономкой.
   Наконец, я заснула.
   Проснулась я рано — наверное, события прошедшей ночи постоянно преследовали меня.
   Я спустилась вниз. Миссис Мейкен не было там, как обычно. Очаг не был разожжен. Однако в кухне имелась маленькая спиртовка, так что я сварила себе кофе и вчерашнюю лепешку намазала маслом. Этого должно было быть достаточно. Ко мне присоединилась Фелисити. Мне показалось, что выглядела она немного лучше. В прошедшую ночь супруг не почтил ее своим вниманием, и, видимо, для — бедняжки это было большим облегчением. Я подумала, что она была бы счастлива, если бы муж все свои ночи проводил у экономки. Я заметила:
   — Мне вздумалось покататься верхом с утра пораньше. Я написала письмо и хочу отвезти его в город. Сегодня среда, и в Сидней идет дилижанс.
   — Я поеду с тобой, — решила Фелисити.
   — Хорошо. Тогда переодевайся побыстрее. Мы отправились в путь.
   — А почему ты не хочешь поручить письмо кому-нибудь из мужчин?
   — Хочу поймать дилижанс. Бог знает, когда он приедет сюда.
   — Но ведь ждать пришлось бы всего лишь до субботы.
   — А я хочу отправить его немедленно.
   Фелисити зашла со мной в гостиницу. Там на конторке, было небольшое отделение, куда складывалась и где выдавалась почта. Когда я отдавала письмо, Фелисити бросила на него взгляд. Стало быть, теперь она знала, что я писала Реймонду. Что ж, в этом не было ничего необычного. В конце концов, мы были помолвлены, хоть и неофициально, так что, вполне естественно, я могла написать ему. Интересно, что бы сказала Фелисити, узнай она, каково было содержание письма.
   Отправив письмо, я почувствовала себя лучше. С моих плеч словно частично сняли груз ответственности, хотя пройдет много недель, прежде чем письмо дойдет до Реймонда и еще больше — прежде чем я получу ответ. Но все же я хоть что-то сделала. Я предприняла какие-то действия, а от этого мне всегда становилось легче.
 
   В тот день нам улыбнулась удача. В середине дня в имение приехал молодой овчар-стажер. Это был юный ученик, изучавший австралийские методы овцеводства, и в его обязанности входило объезжать имение и смотреть, чтобы с овцами ничего не случилось, ибо овец было так много, а пастбища — столь обширны, что такие рейды были просто необходимы, чтобы содержать все в порядке. Юноша был очень молод, только-только приехал из Англии и горел желанием освоить бизнес, как я предполагала, в надежде, что когда-нибудь обзаведется собственным имением вроде этого. Он уехал еще до нашего прибытия в сопровождении Уоллу — аборигена, в чьи обязанности входило обучать юношу. Уоллу был одним из самых надежных работников и прослужил в имении три года — для аборигена это считалось много. Говорили, что у них врожденная страсть к бродяжничеству. Это называлось «прогулкой по окрестностям», и в один прекрасный день абориген мог вдруг бросить любую работу без предупреждения, уйти и не появляться месяцами — а порою, и никогда больше.
   Уоллу отправился с юношей, и тут вдруг ему пришло в голову «прогуляться». Он бросил молодого человека, оставив его блуждать по незнакомой местности. Вот почему юноша задержался с возвращением.
   Уильям Грэнвилл был сильно озабочен рассказом молодого овчара. Юноша мог не знать местности, зато разбирался в овцах. Он обнаружил, что некоторым из них необходима срочная помощь, пока они не погибли, и кроме того, кое-где ограда нуждалась в более серьезном ремонте, чем тот, что он произвел.
   Вот нам и улыбнулась удача, поскольку Уильям Грэнвилл собрался ехать в рейд по имению в сопровождении троих мужчин и юного овчара. Он сообщил, что будет отсутствовать целую неделю.
   Настроение у меня сразу улучшилось. Целая неделя без него! Я могла немного повременить со своим решением. А в это время мое письмо будет идти к Реймонду.
   Уильям Грэнвилл должен был уехать в тот же день, и я с радостью в сердце наблюдала за их отъездом.
   Фелисити просто преобразилась. Она словно ожила, и только теперь я поняла, насколько скована страхом она была все это время. Я боялась даже думать, что она пережила за время своего замужества.
   В ту ночь я спала мирно. Никаких дурных предчувствий, ни ожидания, когда он окажется, наконец, в своей комнате.
 
   На следующее утро мы отправились верхом. День был прекрасный. Мы объехали городок стороной и направились к ручью. Это было прелестное местечко — оазис среди колючего кустарника. Журчащий ручей поблескивал серебром на солнце, а вдалеке виднелась роща призрачных эвкалиптов.
   — Я бы наслаждалась всем этим, — призналась я, — если бы…
   Я произнесла эти слова, не подумав. Фелисити закончила:
   — Ты хочешь сказать — при других обстоятельствах.
   — Мне бы хотелось разведать эту страну. Хотелось бы отыскать Голубые горы и исследовать их. По ту сторону находится Бэтхерст. Говорят, много лет считалось, что горы населены злыми духами, которые никогда не позволят человеку пройти их. А по ту сторону лежит Бэтхерст, и удивительная страна овец.
   — Да, — отозвалась Фелисити. — Мне бы тоже хотелось их исследовать.
   Она тоскливо смотрела на горизонт. Я хотела завести разговор о своем отъезде, когда Фелисити немного успокоится, но мне как-то не хотелось портить сегодняшний день — наш первый день свободы. Впереди у нас была целая неделя.
   — Может быть, однажды нам это удастся, — сказала я.
   — Ты ведь собираешься уезжать, да? Фелисити сама затронула эту тему, стало быть, надо было поговорить об этом.
   — Ну, мне придется это сделать, верно? Здесь же не мой дом.
   — Ты, наверное, вернешься в Англию и выйдешь замуж за Реймонда. По-моему, ты самый счастливый человек на свете.
   — Никогда не знаешь, как все обернется.
   — Эннэлис, что мне делать?
   — Ты о чем?
   — Обо всем. О своей жизни. Я не могу выносить этот дом. Не могу выносить… его. Я понятия не имела, что супружеская жизнь такая. Что надо делать такие вещи… я понятия об этом не имела.
   — Хочешь поговорить об этом?
   — Не могу заставить себя обсуждать. Это неописуемо. Каждая ночь.
   — Прошлой ночью, … — начала я.
   — Прошлой ночью? — быстро переспросила Фелисити. Я ответила:
   — Я все знаю. Я слышала, как он вышел из твоей комнаты. Он отправился к миссис Мейкен. Фелисити кивнула:
   — Я была так рада. Я благодарила Бога. Эннэлис, ты даже не можешь себе представить.
   — По-моему, могу.
   — Я думала…
   — Это было жестокое пробуждение.
   — Если бы ты только знала! Я ведь думала, это будет прекрасно. Романтично… Но сам Уильям мне никогда не был нужен.
   — Я знаю. Ты ведь говорила, что есть другой человек, которого ты любишь.
   — Он никогда бы не позволил себе такого. Иногда мне кажется, я сойду с ума. Я просто не могу этого вынести.
   — Постарайся успокоиться. Впереди еще целая неделя. Давай подумаем, что мы можем сделать. Поедем завтра в городок. В Сидней уходит дилижанс. Мы можем сесть в него и удрать отсюда.
   — Он мой муж, Эннэлис. Я замужем за ним.
   — Это не значит, что ты должна терпеть унижения, которым он тебя подвергает.
   — Но я же его жена.
   — Ну и что ты намерена делать? Оставаться здесь и терпеть?
   — Придется. Иногда я думаю, что привыкну… и потом, есть еще миссис Мейкен.
   — И ты смиришься с этим?
   — Придется.
   — Я бы не смогла. Я бы ушла. Не осталась бы и дня.
   — Он никогда не позволит мне уйти.
   — Я бы не сказала, что он безумно влюблен в тебя.
   — Он меня презирает. И, по-моему, презирал с самого начала.
   — Тогда зачем?..
   — Он приехал в Англию, чтобы найти жену. Ему нужна была какая-нибудь тихая, кроткая девушка и с деньгами.
   — Деньги! — воскликнула я.
   — Отец оставил мне приличное состояние. Прежде я никогда особенно не задумывалась о деньгах. Уильяму нужны мои деньги, он хочет усовершенствовать имение. Вся эта земля принадлежит ему. Я даже толком не знаю, где она кончается. Он хочет расчистить заросли. Думает, может быть, на ней есть золото. И собирается вести разведку. Видишь, в определенном смысле от меня большая польза, хотя в остальном я такая невежда.
   — Ох, бедная моя Фелисити! Теперь я совершенно уверена. Ты должна уехать. Должна обратиться за помощью.
   Я была очень рада, что отправила письмо Реймонду. Это будет началом. Жаль, что я не знала всего этого раньше. Я могла бы сообщить ему все. Но я напишу еще одно письмо — настойчивее первого.
   — Слушай. Остается только одно. Поехали в городок и закажем места в дилижансе.
   — Я не могу уехать, Эннэлис. Я знаю, он найдет меня.
   И тогда будет только хуже. Он ни за что не простит мне попытки сбежать. И позаботится о том, чтобы это не повторилось. Я стану пленницей.
   — Ты не настолько беспомощна. Я помогу тебе. Мы уедем вместе.
   — Тебе хорошо говорить. Он ведь не может причинить тебе вреда. Ох, Эннэлис, ты не представляешь! Когда он входит в спальню, я молю Бога, чтобы случилось что-нибудь ужасное. Пожар, например… все, что угодно, только чтобы спасти меня от него.
   — Фелисити, дорогая, это ужасно. Ты должна быть разумной. Я увезу тебя. Ты можешь побыть со мной, а когда я узнаю то, что мне надо, мы можем вместе уехать домой.
   — В твоих устах все звучит так просто. У тебя вообще легкая жизнь. Ты такая счастливица. Реймонд любит тебя…
   Голос, каким Фелисити произнесла эти слова, подсказал мне правду. Я спросила:
   — Реймонд и есть тот человек, которого ты любишь? Фелисити немного помолчала, затем ответила:
   — Это более или менее подразумевалось. Все говорили, что он ждет только, когда я подрасту. Мы всегда были вместе. Между нами была особая связь. И все было бы так, как ожидалось, но… он встретил тебя. И влюбился. Ты совсем другая, чем я. Ты умная, а я весьма недалекая. Но… казалось, Реймонду я нравилась такая как есть. Он всегда был так нежен, так опекал меня. А потом он встретил тебя.
   Я смотрела прямо перед собой. И просто представляла себе эту картину. Все сходилось самым естественным образом. Бедная, бедная Фелисити! И я повинна в ее несчастье!
   — Ох, Фелисити, — воскликнула я. — Мне так жаль… так жаль!
   Я увидела, как на ее глазах блеснули слезы.
   — Здесь нет твоей вины, — вздохнула Фелисити. — Наверное, он не слишком сильно меня любил. Я была чем-то вроде привычки, и чтобы понять это, ему достаточно было встретить тебя. Если бы только все было по-другому.. А потом все пошло насмарку… и вот теперь — Уильям.
   — Ты вышла за него из-за нас с Реймондом, — сказала я. — О, Фелисити, как ты могла?
   — Я думала, что должна немедленно уехать. Если бы осталась, мне пришлось бы иногда видеть вас с Реймондом вместе. Мне кажется, я бы этого не вынесла.
   — Господи, какая неразбериха! — воскликнула я. — Какая чудовищная неразбериха!
   — Ты была так добра ко мне. По-моему, без тебя я бы всего этого не вынесла. Я бы села на лошадь, уехала и заблудилась… или, может быть, утопилась бы в ручье… все, что угодно, только бы выбраться отсюда.
   — Теперь я более чем когда-либо уверена, что нам надо уехать.
   — Он разыщет меня.
   — Не разыщет. Мир велик. А когда мы вернемся в Англию, нам помогут. Реймонд поможет.
   — Я не смогу смотреть Реймонду в глаза.
   — Вздор! Он твой друг. И очень любит тебя.
   — Это тебя он любит.
   — И тебя тоже. Тебя многое ждет дома. Ты приобрела горький опыт, но на этом жизнь не кончается. Ты молода. И вся жизнь у тебя впереди.
   — Эннэлис, останься со мной. Я без тебя не выдержу.
   — Послушай. Давай поговорим спокойно. У нас есть еще неделя, чтобы все спланировать. Откладывать нельзя. Поедем в гостиницу и закажем места на первый дилижанс. Уедем в Сидней. А следующим кораблем — на Карибу. Я уверена, Милтон Хемминг поможет нам. Он будет знать, что нам делать.
   — Еще один мужчина, влюбленный в тебя.
   — Ты слишком беспечно рассуждаешь о любви, Фелисити. Милтон Хемминг влюблен в самого себя, и, как я полагаю, это всепоглощающая страсть, в которой нет места никому другому.
   — А по-моему, он в тебя влюблен.
   — Он очень помог нам. И хочет помочь. Он знает, как лучше всего поступить в твоем случае. Тебе незачем это терпеть.
   — Как хорошо с тобой разговаривать.
   — Будет еще лучше, если мы что-то предпримем. Поехали в гостиницу.
   — Не сегодня. Пожалуйста, Эннэлис, оставь это. Может быть, завтра…
   — По-моему, надо заказать места как можно скорее. Мы можем не попасть на первый дилижанс. В конце концов, он ведь вмещает всего девять человек. Что если все места уже заказаны?
   — Я не могу решиться. Эннэлис, пожалуйста, дай мне время подумать до завтра.
   — Хорошо, до завтра. А теперь поехали. У нас впереди еще целая неделя. Давай наслаждаться свободой.
   Мне следовало бы знать, что Фелисити будет продолжать колебаться. Она вечно просила дать ей время. Бесспорно, она до смерти боялась мужа; ее покорное смирение перед его скотством меня просто поражало. Я представляла себя в ее положении. Я бы не стала этого терпеть ни одного дня. Правда, для начала я и не вышла бы за него, увидев его грубую чувственность в первую же минуту. Я не сомневалась, что в Англии он вел себя настолько прилично, насколько мог. По-видимому, он родился и вырос в тех же условиях, что и Фелисити, и знал, чего от него ждут. Однако я была уверена, что меня он бы не обманул. В отсутствие мужа Фелисити чувствовала себя в безопасности. Она хорошо спала по ночам, и это многое меняло. Она уже больше не лежала, дрожа, в ожидании его появления. Однако, казалось, Фелисити отупела и была не в состоянии что-либо предпринять.
   Я понимала, что Уильям Грэнвилл запросто сумеет подавить ее. Он привез сюда Фелисити с единственной целью — вынашивать его сыновей и служить средством для разработки его земель. И был решительно настроен заставить ее выполнять свое предназначение.
   Возможно, Фелисити приходила в голову мысль о том, что если она забеременеет, он на время оставит ее в покое. Ведь экономока всегда была под рукой, готовая, как он выражался, служить ради его удобства. Были, вероятно, и другие женщины. Я видела в имении двух или трех.
   Это была невыносимая ситуация, и Фелисити поступала глупо, пуская все на самотек.
   Я постоянно разговаривала с ней. Снова и снова доказывала, как легко уехать в Сидней, сесть на корабль до Карибы и попросить совета у Милтона Хемминга. Он будет знать, как лучше всего поступить в этой ситуации. Если Фелисити захочет, мы могли бы посадить ее на корабль, идущий в Англию. Там она была бы в полной безопасности. Я приехала сюда, чтобы навести справки о брате, поэтому я останусь. Но мне-то нечего бояться Уильяма Грэнвилла.
   В какие-то моменты казалось, что она послушается меня. Но потом она снова находила себе оправдание: «Он меня разыщет».
   Так проходили дни. Три… четыре… пять… а потом я убедилась в том, что Фелисити не согласится уехать. Я бы с удовольствием уехала сама, но она так умоляла меня остаться, и к тому же, из-за того, что она мне рассказала о Реймонде, я считала себя обязанной сделать это ради нее.
   Уильям Грэвилл вернулся как-то под вечер. Миссис Мейкен в преддверии его приезда зажарила баранью ногу и напекла множество пирогов. Весь дом сразу изменился. В него вернулась угроза.
   В тот вечер в доме было много работников. Они сидели на воздухе, ели и пили.
   Уильям Грэнвилл поднялся к себе за полночь.
   Я слышала, как он нетвердым шагом взбирается по ступенькам и вваливается в спальню.
   Я не могла заснуть, думая о Фелисити, у которой не хватило смелости усколъзнутъ, пока была возможность.
   Что-то с ней будет, думала я.
   И мне пришло в голову, что в один, прекрасный день она действительно уйдет и заблудится или утопится в ручье. Могло дойти и до такого. Однако скорее всего она смирится, будет рожать одного ребенка за другим, утратит свою прелесть и станет рыхлой, измученной, павшей духом женщиной, терпящей навязанную ей жестокую жизнь и принимающей ее как должное.
 
   Миновала еще неделя. Я пробыла в этом доме уже три недели. Казалось невероятным, что я смогла продержаться здесь так долго. Может быть, в Сидней уже вернулся Дэвид Гутеридж. Что бы ни случилось, скоро я уеду. Я настою на этом. Скажу Фелисити, что либо она едет со мной, либо я прощаюсь.
   Однажды вечером в воскресенье я услышала внизу сильный шум. Выглянув из окна, я увидела группу людей, возбужденно переговаривавшихся друг с другом.
   Уильям Грэнвилл вышел к ним. Я слышала обрывки разговора:
   — У Пикерингов… Бандиты… То-то и оно… Одни женщины… Все мужчины были на работе… миссис Пикеринг и две ее дочки…
   — Так ведь они еще совсем девчонки… Сдается мне, одной четырнадцать, другой — тринадцать.
   — Вот дьяволы, — выругался один из мужчин.
   — Говорят, пятеро их было.
   — Пятеро на трех женщин… Господи!
   — Разграбили все подчистую… забрали все до последнего пенни… Не известно, выживет ли миссис Пикеринг. Бедная женщина… смотреть, как эти подонки балуются с ее дочками.
   — Кто они? Кто-нибудь узнал их?
   — Ни одной зацепки. Знают только, что это банда, говорят, разбойничают в округе. Ни одна женщина теперь не может спать спокойно. Так-то вот.
   Я отпрянула.
   Какая ужасная история! Скажу Фелисити, что надо планировать отъезд немедленно.
   Повсюду только и разговоров было, что об этом жутком происшествии. Уильям Грэнвилл съездил в городок и, вернувшись, велел нам с Фелисити спуститься в гостиную. — На столе лежали несколько пистолетов.
   Уильям Грэнвилл бросил на меня сардонический взгляд.
   — Насколько хорошо вы умеете стрелять?
   — Я? Никогда не держала в руках оружия.
   — Что ж, тогда придется кое-чему научиться.
   Он положил руку на плечо Фелисити. Она чуть вздрогнула. Грэнвилл, видимо, тоже это заметил, потому что, засунул пальцы за ворот ее корсажа, словно наказывая. Фелисити стояла совершенно пассивно.
   — А ты, любовь моя, хорошо умеешь обращаться с оружием?
   — Совсем не умею.
   — Я так и думал. Что ж, придется учиться! Вы ведь слышали, что случилось у Пикерингов. По округе рыскают бандиты. Они грабят и питают слабость к дамочкам вроде вас. Вам бы это не понравилось. Совсем не понравилось. Так что придется учиться стрелять, и если кто-то из них приблизится к вам, придется воспользоваться оружием. Здесь нечего робеть. Они могут явиться среди бела дня. Налетают, когда думают, что в доме одни женщины. А вы пригрозите им пистолетом и, если надо будет, выстрелите. Понятно?
   — Да, — отозвалась я. — Понимаю. Уильям Грэнвилл кивнул и ухмыльнулся.
   — Вот и отлично, — объявил он. — А теперь я хочу, чтобы вы прямо сейчас начали тренироваться. Я научу вас, как пользоваться пистолетом. Моя дорогая жена скорее всего будет направлять его на себя. Вот, любовь моя, это ствол пистолета — из него стреляют.
   Фелисити осталась совершенно безучастной.
   — А теперь поупражняемся. Прямо сейчас не откладывая. Берите каждая по пистолету. Теперь они ваши. И будут с вами всюду. Когда ездите верхом и когда сидите дома. Вам придется надеть ремни, чтобы носить их. Ни в коем случае не оставляйте пистолеты, пока этих подонков не найдут. А теперь пошли на улицу. Будем учиться.
   Неподалеку от дома к кусту прикрепили металлическую пластину.
   Миссис Мейкен тоже была с нами. Она оказалась хорошим стрелком.
   Я довольно быстро овладела этим искусством. В глаз быку я, может, и не попала бы, зато все мои выстрелы попадали в пластину.
   Грэнвилл похвалил меня:
   — Неплохо. Совсем неплохо. Держите вот так. Крепче. — Его пальцы сомкнулись поверх моих. Он знал, что мне противно его прикосновение, и я была уверена, что ему это доставляет удовольствие. В нем было что-то от садиста.
   Фелисити все время целилась мимо. Грэнвилл саркастически заметил: