Картленд Барбара. На парусах мечты

   Когда Корделия кончила молиться, воцарилось молчание, но потом с разных концов палубы и с полуюта послышались голоса моряков:
   — Боже, спаси нас! — Святой Иоанн, приди нам на помощь!
   Она закрыла глаза, наполненные слезами.
   Слова молитвы шли из глубины ее сердца, и, произнося их, она была уверена, что сам Дэвид вкладывал ей в уста святые слова.
   Корделия повернулась к Марку, движимая желанием прикоснуться к нему — убедиться, что он рядом, и потому не страшась смерти.
   Она, словно прощаясь с этим миром, обвела глазами пространство, простиравшееся за кормой. Не веря своим глазам, девушка зажмурилась, затем снова посмотрела в морскую даль.
   Из-за утеса, буквально в четверти мили от их разбитого корабля, качаясь на волнах, двигалось трехмачтовое судно. Ветер раздувал паруса и трепал белый стеньговый флаг! На мгновение Корделии показалось, что английский корабль был лишь плодом ее воображения.
   Но он был реальным и нес им спасение. Тогда она поверила, что бог и святой Иоанн услышали ее молитву.

Глава 7

   Корделия оглядела себя в зеркале и убедилась, что платье ее из белого тонкого муслина прекрасно сидит на ней. И все-таки она осталась недовольной.
   — Я очень бледная, — сказала она горничной, помогавшей ей одеваться. — Может быть, лучше выбрать розовое?
   — Дело не в цвете платья. Вам необходимо побыть на солнце, миледи. Поэтому-то доктор позволил вам сегодня спуститься вниз и полежать на террасе.
   «Наконец-то я покину спальню, — подумала Корделия. — Конечно, она очень уютная, но в последнюю неделю стала казаться мне настоящей тюрьмой».
   Доктор, однако, продолжал настаивать, что за пределы палаццо Сесса ей выходить нельзя, пока окончательно не восстановятся силы.
   — Я уже так давно в Неаполе, — пробормотала она, — а только и вижу, что эти четыре стены.
   — Почти шесть недель, миледи. Сегодня восьмое августа. Два месяца прошло, как французы захватили Мальту!
   Корделии казалось, что прошло не два месяца, а два года, потому что все это время она не видела Марка.
   Правда, леди Гамильтон приносила ей новости о капитане Стэнтоне. Он поправлялся, нога его заживала. Ежедневно в посольстве появлялся слуга Марка, чтобы справиться о здоровье кузины его хозяина.
   После хоть и радостного, но изнурительного возвращения в Неаполь на борту «Громовержца», который спас их от гибели у скалистого берега Сицилии, Корделия слегла от болезни.
   Ей было стыдно за свою слабость, но пережитый ужас морского сражения, уход за ранеными и угроза неминуемой гибели «Святого Иуды» подорвали ее силы.
   Более того, оказавшись на борту «Громовержца», где ее устроили со всеми удобствами, она вела непримиримую борьбу с корабельным хирургом, считавшим главным методом лечения раненых ампутацию конечностей.
   — Гангрена не заставит себя ждать, миледи, — поучительным тоном говорил он, — поэтому лучше сразу принять решительные меры.
   Когда же Корделия не позволила этому безжалостному мяснику приступить к своей работе, он в негодовании бросился к капитану и нажаловался на ее вмешательство.
   К счастью, капитан, человек молодой и впечатлительный, был настолько покорен красотой и обаянием Корделии, что соглашался во всем с ней, а не с доводами корабельного лекаря.
   После спасения «Святого Иуды» пятеро раненых умерли, но остальные благодаря стараниям Корделии постепенно поправлялись.
   Она настояла, несмотря на протесты капитана, на том, чтобы лично промывать и перевязывать раны у всей команды «Святого Иуды»— от барона до младшего юнги.
   Девушка чувствовала личную ответственность за тех, кого спасла, и не могла допустить, чтобы они умерли теперь, находясь под присмотром и в безопасности.
   — Они считают вас ангелом милосердия, миледи, — сказал ей как-то капитан. — Будьте осмотрительнее, а то вас возведут в ранг святых!
   — У меня нет ни малейшего желания стать святой, — улыбнулась Корделия.
   Думая о Марке, ей меньше всего хотелось быть святой.
   На борту «Громовержца»у него начался сильный жар. Корабельный лекарь был уверен, что виной тому являлась не сделанная своевременно ампутация, Корделия же считала причиной лихорадки большую потерю крови и простуду, вызванную пребыванием на палубе, которую заливали волны.
   Ко времени прибытия в Неаполь состояние Марка настолько улучшилось, что он принял меры для размещения больных из его команды не в городском госпитале, где были плохие условия, а в монастыре, монахи которого славились как опытные врачеватели.
   Этому решению благоприятствовало и то обстоятельство, что настоятель монастыря был хорошо знаком Марку и все легко устроил.
   Корделия поселилась в резиденции британского посла, а Марк остановился у итальянского целителя, своего друга, которому и доверил лечение раненой ноги.
   Корделия еще на борту «Громовержца» узнала, что корабль входил в состав флота Нельсона и был послан вперед, чтобы выяснить обстановку на Мальте и по возможности определить местонахождение французского флота.
   Капитан «Громовержца» был очень благодарен Корделии за все, что она рассказала ему о Мальте.
   Прибыв в Неаполь, Корделия узнала, что адмирал Нельсон находился уже некоторое время вблизи неаполитанской столицы, отчаянно пытаясь раздобыть провиант и воду для своего флота, а король всячески уклонялся от помощи ему, выполняя указание французов ни в коем случае не оказывать поддержки английскому флоту.
   Корделия боролась с горячкой и приступами слабости, лежа в затемненной комнате, куда не доходили отголоски той драмы, что разворачивалась в палаццо Сесса.
   Но как только здоровье ее пошло на поправку, леди Гамильтон рассказала ей волнующую историю о тех трагических днях.
   Повествование ее светлости доказало, каким непревзойденным талантом актрисы обладала эта женщина.
   Когда Наполеон ускользнул со своим флотом из Тулона, пока Нельсон был на Сардинии, его флот плыл по Средиземному морю, путая свои следы, подобно лисе, и пуская в ход все средства, доступные его власти.
   Адмирал Нельсон начал преследование, затрудненное неверными, а подчас ложными донесениями о продвижении Наполеона, да к тому же лишившись фрегатов — поисковых судов флота. И все-таки он настойчиво преследовал коварного врага.
   — От исхода этих поисков зависела судьба Европы! — воскликнула леди Гамильтон. — Я знала, что британский флот нуждался в провианте и воде, но что могла сделать?
   Корделия услышала, что неаполитанский король заперся в своих покоях и никого к себе не допускал, пребывая в страхе перед возможностью восстания в городе, перед французами, воображая ужасную сцену возведения гильотины на Пьяцца де Меркато, от блестящего ножа которой покатилась бы к чертям не только его голова.
   — Единственная надежда была на королеву, — продолжала леди Гамильтон. — Мы сидели, обнявшись и рыдая, пока сэр Уильям спорил, убеждал и молил короля помочь англичанам.
   — Если бы адмирал Нельсон не получил воду в Неаполе, — спросила Корделия, — то куда бы он отправился?
   — Ближайший порт — Гибралтар, но, поведи туда Нельсон свой флот, то путь на Египет был бы открыт для Наполеона.
   — Что же случилось дальше? — спросила Корделия, захваченная рассказом леди Гамильтон.
   — Адмирал Нельсон на «Авангарде» бросил якорь у Капри. Он послал двух офицеров, которым доверял, к сэру Уильяму, но мужу ничего не оставалось, как сказать им правду.
   Эмма, как хорошая актриса, похоже изобразила мужа:
   «Джентльмены, — сказал сэр Уильям, — я использовал все средства, чтобы сорвать выполнение позорного пакта, запрещающего нашим кораблям входить в порты Неаполя и Сицилии. Я еще раз обращусь с ходатайством к королю, но, честно говоря, я не настолько оптимистичен, чтобы верить в успех».
   Леди Гамильтон вздохнула.
   — Вот тогда-то я и решила испробовать свои силы и попросила аудиенции у королевы.
   — Она помогла вам? — нетерпеливо спросила Корделия.
   Ей хотелось поскорее услышать конец истории, но леди Гамильтон не торопилась завершить свое повествование.
   — Сэр Уильям вернулся из дворца с правительственным указом, написанным под надзором короля и содержавшим разного рода ограничительные условия и унизительные оговорки. Комендантам сицилийских портов давалось право принимать на берег раненых, но снабжать провиантом и водой британских моряков им дозволялось только в ограниченных размерах и при особых обстоятельствах.
   Она перевела дыхание и глубоко вздохнула.
   — Я видела, как были удручены капитаны, и сказала сэру Уильяму: «Не отправиться ли нам на нашей яхте, чтобы повидаться с адмиралом Нельсоном перед его выходом в море?»
   — И сэр Уильям согласился? — спросила Корделия.
   — Согласился. Спустились сумерки, когда мы пристали к борту «Авангарда». Адмирал Нельсон встретил нас и провел в свою каюту.
   «— Ваше превосходительство, удалось ли вам получить королевский указ? — спросил он сэра Уильяма.
   — После некоторых проволочек, да, — ответил сэр Уильям, — но сомневаюсь, что он отвечает вашим требованиям».
   — Должно быть, для адмирала Нельсона это был удар, — пробормотала Корделия.
   — Я увидела, что лицо его побледнело, а в глазах появилось трагическое выражение, — сказала леди Гамильтон. — Тогда я решилась вынуть бумагу, что прятала под накидкой.
   — Что за бумагу? — спросила с любопытством Корделия.
   — Я объяснила адмиралу Нельсону, что королева является членом государственного совета. Я просила Ее Величество использовать свою власть. Она испугалась и долго не могла на это решиться, но я опустилась на колени и молила ее сделать это во имя королевства… Ради ее детей…
   Голос леди Гамильтон задрожал, как, должно быть, задрожал, когда она кончила говорить в каюте Нельсона, и его белое лицо поплыло перед ее глазами.
   — Сэр Уильям взял бумагу из моих дрожавших рук, — продолжила она. — Он прочел ее, затем протянул ее адмиралу.
   «Я вручаю вам, сэр, — сказал он, — полученный через леди Гамильтон королевский указ о пополнении провианта и запасов воды для флота в тех портах, где вы пожелаете!»
   — На мгновение мне показалось, — продолжала свой рассказ леди Гамильтон, — что адмирал Нельсон потеряет самообладание от такой новости. Но он сдержался, положил бумагу на стол и сказал: «Мадам, вы спасли свою страну. Бог свидетель, флот будет достоин вашего мужества и мудрости!»
   Корделия с большим интересом выслушала захватывающую историю, но чем она кончится, пока никому не было известно.
   Чем быстрее поправлялась девушка, тем острее чувствовала, что напряженность в палаццо Сесса возрастала по мере того, как дни проходили за днями без каких-либо известий о флоте Нельсона.
   Тревожное выражение не покидало красивое лицо леди Гамильтон, а от служанки, ухаживавшей за ней, Корделия узнала, что сэр Уильям, день за днем ожидавший получения известий, так переволновался, что слег в постель.
   Казалось, вся атмосфера палаццо Сесса была пропитана опасениями, что новые мощные корабли Наполеона одержали победу над устаревшим британским флотом.
   Удастся ли адмиралу Нельсону, состояние здоровья которого было неважным, потому что ему приходилось преодолевать постоянные боли, преследовавшие его после ампутации руки, и страдать от потери зрения в одном глазу, противостоять молодому, самоуверенному завоевателю Европы?
   Между тем Корделию больше всего заботило другое: ее любовь к Марку и собственная внешность.
   В тот день ей предстояло впервые после приезда в Неаполь увидеться с Марком, и ее волновало, ждал ли он этой встречи с таким же нетерпением, как и она сама.
   Она любила его, любила безумно.
   Ее любовь была так безгранична, так сильна, что с трудом верилось, будто он мог испытывать к ней подобные чувства.
   Да и на чем основывались ее надежды?
   Один поцелуй и недолгое объятие в ее каюте на борту «Святого Иуды»!
   Корделия готова была умереть рядом с ним на палубе. Выяснять отношения на борту тонущего корабля, когда Марк был в полубессознательном состоянии, не было смысла, а на «Громовержце»у них вообще не было времени поговорить.
   Чтобы уменьшить страдания из-за мучительной боли в ноге. Марку дали выпить лауданум, и он проспал двое суток, что они провели в море на пути к Неаполю.
   В гавани Неаполя он заставил себя открыть глаза, но Корделия поняла, каких нечеловеческих усилий это ему стоило, и вскоре его, бледного и измученного, вынесли на носилках с корабля.
   Что произошло после этого, Корделия плохо помнила.
 
   Последние несколько дней она чувствовала себя хорошо, и доктор наконец разрешил ей одеться и покинуть спальню.
   — Полежите на солнышке, миледи, и постарайтесь ничем не утомлять и не волновать себя, — было ей сказано суровым тоном.
   — Вы делаете из меня инвалида, — пыталась протестовать Корделия, хотя понимала, что все предписания доктора разумны.
   — Лакей ждет за дверью, миледи, — сказала горничная, — чтобы отнести вас вниз.
   — Я могу сама спуститься! — запротестовала Корделия с возмущением.
   — Ее светлость распорядилась, чтобы вас спустили в кресле.
   Корделия не могла проявить неуважение к приказам хозяйки дома.
   Когда ее принесли на террасу, Корделия обнаружила, что леди Гамильтон с привычной предусмотрительностью распорядилась поставить здесь канапе с целой горой шелковых подушек и соорудить навес, чтобы защитить ее от обжигающего солнца.
   Вид на залив и буйно разросшиеся в саду цветы был еще прекраснее, чем запомнились Корделии.
   Эта красота казалась нереальной, похожей на театральные декорации, и все окружающее напоминало ей сцену из пьесы. Была ли она героиней этой пьесы? И что произойдет на сцене перед тем, как опустится занавес?
   От страха, что ее неуемное желание видеть Марка, быть с ним рядом ослепило ее, а потому она составила неверное представление о его ответном чувстве, Корделию охватывал нервный трепет.
   Но предаваться тревожным мыслям ей пришлось недолго. И пяти минут не прошло, как дворецкий объявил зычным голосом:
   — Граф Ханстэнтон просит принять его, миледи!
   Корделия обомлела.
   Она совершенно забыла, что Марк наследовал титул от Дэвида, и теперь его положение как в жизни, так и в обществе изменилось.
   Но мысли об этом мгновенно улетучились с его появлением. Девушку наполнила безграничная радость при виде своего возлюбленного.
   Он выглядел похудевшим, и, казалось, былой загар сошел с его лица, но голубые глаза лучились по-прежнему.
   Еще одну перемену она заметила в нем: вместо легкой стремительной походки, к которой она привыкла, Марк шел к ней медленно, опираясь на трость.
   Корделия долго обдумывала во время болезни, что скажет ему, даже мысленно репетировала, но сейчас не могла произнести ни слова.
   Она только смотрела на него, широко открыв глаза.
   — Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил он. Она забыла, каким глубоким был его голос, и сейчас его звучание вибрирующей волной пронзило ее и заставило сильнее биться сердце.
   — Твоей ноге… лучше? Рана зажила?
   — Только благодаря тебе я стою на ногах!
   — Еще болит?
   — Только когда стою.
   — Тогда, пожалуйста, садись, — поспешно сказала Корделия. — Ты должен отдыхать… должен заботиться о себе. Он улыбнулся, и от этой улыбки словно помолодел.
   — Мне хочется так много сказать тебе, Корделия, — начал Марк, — но прежде всего я хочу поблагодарить тебя.
   — Не надо… пожалуйста, — запротестовала она.
   — Мог ли я представить, что женщина может быть такой мужественной и спасти жизни стольким людям?
   Корделия почувствовала, что щеки ее покраснели от смущения.
   Она отвела глаза и смотрела на его ногу, вспоминая ужасную рану, которую перевязывала на борту «Святого Иуды».
   Марк был здесь, был рядом, как она того и хотела, но вид этого сильного, незаурядного мужчины подавлял ее и заставлял трепетать.
   — Барон очень расстроен потерей корабля? — спросила она невпопад.
   — Он так счастлив, что остался в живых, что все остальное для него неважно, — ответил Марк.
   — Я слышала, что… он поправляется.
   — Вчера я ходил проведать его. Еще несколько дней, и он будет в полном здравии. Хочет поскорее вернуться домой, к семье.
   — Приятная новость, — сказала Корделия. — А что с остальной командой?
   — Несколько матросов уже поправились и готовы хоть сейчас выйти в море. Кстати, они все благодарны за фрукты и яства, что ты посылала им.
   Корделия растерялась, не зная, что сказать, но на всякий случай пробормотала:
   — Поскольку они… не получили денежное вознаграждение… за успехи в бою, то я подумала… Марк улыбнулся.
   — Я уже все уладил. Распорядился выдать им вознаграждение. Я ведь теперь богатый человек, как тебе известно. Надеюсь, тебя не задевает, что я занял место Дэвида?
   — Нет! Конечно, нет! — ответила Корделия. — Я так рада, что это именно ты… Мне больно думать, что дом в Стэнтон-Парке заперт, а поместье заброшено.
   Марк наклонился к ней и внимательно вгляделся в ее лицо.
   — Корделия… — начал он.
   Сердце у нее замерло. Она почувствовала, что он собирался сказать что-то очень важное для них обоих.
   Но в этот момент их уединение было так некстати нарушено.
   Из салона на террасу вышла леди Гамильтон.
   — Мои дорогие! — воскликнула она. — Как приятно видеть вас вместе! Пожалуйста, не вставайте, милорд. Я заглянула сюда на одну минутку. Сэр Уильям болен и нуждается во мне.
   Она опустила белую ручку на плечо Марка и сказала с улыбкой:
   — Уверена, вам надо о многом поговорить. Я присмотрю, чтобы вам не помешали. Берегитесь солнца, дорогая Корделия! Сегодня оно палит беспощадно.
   Она подошла к балюстраде террасы, словно желая подтвердить, что не преувеличивала, говоря о солнце. Вдруг леди Гамильтон воскликнула:
   — Корабль! Английский корабль входит в гавань! В этот момент с корабля прогремел салют в честь королевского флага, развевающегося на форте Стент-Эльмо, и с фортов ответили на приветствие.
   — Должно быть, он привез новости! — нетерпеливо воскликнула леди Гамильтон. — Новости об адмирале Нельсоне и о британском флоте. Молите бога, чтобы они нас не разочаровали!
   Марк поднялся и встал рядом с ней.
   Корабль уже бросил якорь в гавани, и с него спускали шлюпку.
   — Как вы думаете, было сражение? — спросила леди Гамильтон, от волнения перейдя на шепот. — А может быть, французские корабли опять ускользнули от них? О, боже, как мне выдержать это томительное ожидание?
   — Ждать осталось совсем недолго, — сказал Марк утешительно.
   Они наблюдали, как шлюпка подплыла к набережной. Приветственные крики и радостные восклицания донеслись до их слуха. Эти визгливые итальянские приветственные выкрики всегда вызывали удивление у леди Гамильтон. Когда-то она смеялась над ними вместе с адмиралом Нельсоном, Звуки голосов приближались, ширились и звучали все громче и громче.
   Казалось, весь Неаполь ликовал. Но почему? В честь чего?
   Леди Гамильтон, не сказав ни слова, повернулась и выбежала с террасы.
   Марк подошел к Корделии, которая все это время продолжала лежать.
   — Пойду узнаю, что случилось, — сказал он, — и скоро вернусь с новостями.
   Она заметила, что он встревожен, а по губам, сжавшимся в прямую линию, девушка поняла, что Марк прилагал все усилия, чтобы не выдать своих чувств.
   Проходя через салон, Марк увидел, что леди Гамильтон вышла на мраморную лестницу дворца.
   Она стояла на верхней ступени, и к ней со всех концов палаццо Сесса спешили слуги, клерки, секретари.
   Все понимали, что происходило нечто важное, но никто не решался говорить об этом.
   Марк шел медленно, и когда приблизился к леди Гамильтон, то увидел двух морских офицеров, быстрой походкой, не глядя по сторонам, приближавшихся к зданию посольства.
   У кованых железных ворот дворца толпа остановилась, но продолжала радостно и взволнованно кричать.
   В прибывших офицерах Марк узнал капитана Хоста и капитана Кэпела, которых Нельсон особенно ценил. Марк знал их обоих.
   Они увидели леди Гамильтон и быстро взбежали по ступеням.
   — Ну, что?
   Едва ли офицеры услышали ее нетерпеливый вопрос, потому что от волнения у нее перехватило горло.
   — Мадам, мы рады сообщить о великой и славной победе. Французский флот разбит!
   Не успел капитан Хост произнести эти слова, как напряжение, в котором она находилась последние недели, достигло своего пика и помутило сознание леди Гамильтон.
   Она вскинула руки и тяжело опустилась на мраморные ступени в глубоком обмороке.
   Капитаны и слуги подхватили ее и перенесли в комнату рядом с холлом. Лишь только они уложили ее на диван, как ресницы леди Гамильтон задрожали, и лицо обрело прежние живые краски.
   История сражения пересказывалась снова и снова, начиная с того момента, как адмирал Нельсон обнаружил французский флот, стоявший на якоре в Абукирском заливе. Сигнал к атаке был дан днем первого августа. Адмирал Брюэс, командовавший французским флотом, не ожидал появления британской эскадры и не успел отвести корабли в заброшенный и отдаленный порт.
   — Он предлагал десять тысяч лир любому лоцману, который провел бы его флотилию в порт, — рассказывал капитан Кэпел.
   — Но в результате он был вынужден оставить корабли на якоре в открытом рейде, построив их в одну линию, посчитав, что такая позиция была самая неуязвимая, — продолжил рассказ капитан Хост.
   Все слушали затаив дыхание, пока капитаны подробно излагали ход сражения.
   — У французов было тринадцать линейных кораблей и четыре фрегата, больше тысячи орудий и одиннадцати тысяч человек. Северо-западный ветер позволил нашему флоту подойти к французам вплотную в половине седьмого вечера, — сказал капитан Хост. — Искусным и неожиданным маневром «Голиаф»и «Ревностный», а вслед за ними еще несколько кораблей прошли между французскими кораблями и заняли позицию между берегом и французским флотом.
   — Это означало, — объяснил капитан Кэпел, заметив, что леди Гамильтон не поняла описанных маневров, — что этим кораблям не угрожал огонь французов, так как все их орудия были направлены в сторону моря! Леди Гамильтон захлопала в ладоши.
   — Французские корабли, — продолжал капитан Кэпел, — стоявшие на мертвом якоре, не могли двигаться и оказались зажатыми, как в тиски. Сэр Горацио приказал открыть шквальный огонь, и французы были обстреляны с обоих флангов. Мы сражались всю ночь!
   — Каковы потери у нашего флота? — спросил Марк.
   Это были первые слова, которые он произнес с начала рассказа капитанов.
   — Тяжелые! — ответил капитан Хост. — Линейные корабли вели атаку на близком расстоянии от французов, и каждый залп противника стоил нам немалых жертв. Команду пушкарей на «Авангарде» пришлось трижды менять. Все они погребены в водах залива.
   — План адмирала был настолько продуман и искусен, — продолжал капитан Хост, — что наш боевой порядок оставался ненарушенным, пока наши корабли с двух сторон упорно продвигались вдоль линии французских кораблей, которые один за другим сдавались или гибли, хотя сражались с остервенением.
   На минуту все замолчали, поминая погибших в бою, но капитан Кэпел нарушил тишину:
   — Не успел сэр Горацио получить донесение о сдаче последнего французского корабля, как был ранен осколком шрапнели.
   Леди Гамильтон в ужасе воскликнула;
   — Он был только ранен, да и то неопасно, — поспешил успокоить ее капитан Хост. — А вот французский адмирал был убит!
   — Французы сражались храбро, — признался капитан Кэпел. — Один из их фрегатов сам себя подорвал, пять затонули. Больше четырех тысяч французов погибло в ту ночь! Об одной потере французов мы, правда, жалеем.
   — Что же за потеря? — спросил Марк.
   — На «Ориенте» вспыхнул пожар, и, когда огонь проник в трюм, где хранились бочонки с порохом, корабль взлетел на воздух!
   — Жаль! — сказал Марк лаконично. — Денежное вознаграждение за сражение, должно быть, будет огромным. Леди Гамильтон встала с дивана, на котором лежала.
   — Я должна написать адмиралу Нельсону, но прежде, джентльмены, мы отправимся во дворец в Сазерту. Королева должна выслушать ваш рассказ.
   Она подбежала к двери и крикнула слугам:
   — Накидку! Шляпу! Заложите карету!
   Несколько минут спустя, наскоро пересказав новости сэру Уильяму, леди Гамильтон покинула палаццо Сесса в сопровождении капитанов.
   Марк вернулся на террасу к нетерпеливо поджидавшей его Корделии.
   При его появлении она пристально посмотрела на него широко открытыми глазами. Затем протянула руку.
   — По твоему виду поняла, что это победа!
   — Великая победа! — согласился он. — Но прежде чем я расскажу тебе о ней, прежде чем нам могут снова помешать, я хочу задать тебе один вопрос.
   — Какой? — полюбопытствовала она.
   Он сжал ее пальцы и очень серьезным голосом сказал:
   — Моя дорогая! Выйдешь ли ты за меня замуж?
 
   Корделия осмотрела гостиную и вздохнула от восхищения.
   Несмотря на палящий зной, царящий снаружи, в комнате с белыми стенами и открытыми окнами, защищенными от солнца, было прохладно.
   Повсюду были расставлены цветы. Огромные вазы с благоухающими букетами стояли на низеньких столиках и на обломках греческих колонн, которые порадовали бы сэра Уильяма.
   Именно благодаря ему эта небольшая, изысканная вилла была предоставлена им на время медового месяца.