В отличие от темных, горящих глаз, от смуглой кожи и ярких, жадных до поцелуев губ, тонкие, классические черты лица Корделии, ее белая кожа, золотистые волосы и гордые, сдержанные манеры восхитили его, как никогда раньше.
Герцог ди Белина твердо решил, что эта очаровательная девушка непременно должна принадлежать ему, но при ее положении в обществе он мог добиться ее, только предложив ей законный брак, что он и сделал с видом короля, оказывающего благодеяние своей милостью.
Когда же Корделия Стэнтон отказала ему, его удивление было настолько велико, что со стороны могло показаться смешным.
Свою уязвленную гордость неаполитанский герцог утешил простым объяснением: Корделия — англичанка, натура холодная и рассудительная, а потому расчетлива и не спешит с ответом, разыгрывая при этом из себя недотрогу.
Представить, что он может быть неприятен особе женского пола и даже пугать ее, ему и в голову не приходило.
Герцог был совершенно уверен в своей мужской привлекательности, а длинный шлейф любовных побед, тянущийся за ним, давал ему неоспоримое право считать, что не было на свете женщины, равнодушной к нему.
Когда Корделия отвергла его предложение, он обратился к леди Гамильтон, чтобы заручиться ее поддержкой и помощью.
Как герцог и ожидал, леди Эмма с готовностью согласилась помочь ему. Она и вправду считала превосходной идеей пополнить высшее общество Неаполя еще одной знатной англичанкой.
Но как бы искусно леди Гамильтон ни доказывала выгоды брака с влиятельным герцогом ди Белина, на Корделию это не производило ни малейшего впечатления.
К своему удивлению, герцог обнаружил, что молодая англичанка ничуть не была польщена его вниманием и умышленно избегала его общества, ускользала от его ухаживаний, чем все больше и больше расстраивала его и лишала надежды.
Поначалу очарованный и увлеченный красотой Корделии, он в последнее время был доведен до безумия ее равнодушием и пренебрежением.
В нем пробудился древний охотничий инстинкт, и с настойчивостью, которую ранее он никогда не проявлял, герцог решил пойти на любые меры — заставить ее выйти за него замуж.
«Никто, — сказал он себе, — даже этот ничтожный капитан Стэнтон, который так и крутится возле нее, не помешает мне сделать Корделию своей женой!»
Занятый только своими чувствами и не желавший понимать чувства других, герцог ди Белина никак не мог смириться с ударом по самолюбию, нанесенным неожиданным известием, полученным предыдущим вечером в королевском дворце, что скорый отъезд Корделии Стэнтон на Мальту предрешен.
Там же, на приеме во дворце, где Корделия присутствовала, сопровождая сэра Уильяма и леди Гамильтон, он пытался поговорить с ней, но девушка проявила неожиданное для нее хитроумие и покинула дворец, не дав герцогу возможности остаться с ней наедине ни на одну минуту.
На следующее утро он встал непривычно рано и решил отправиться в палаццо Сесса до того часа, когда там обычно начинали принимать визитеров.
Герцог предусмотрел, что в это время леди Гамильтон была еще в постели, а брату Корделии или ее кузену Марку Стэнтону не придет в голову разыгрывать роль сторожевых псов при девушке ранним утром.
Его предусмотрительность оправдалась, когда слуги в палаццо британского посла сказали, что Корделия вышла в сад.
— Не надо, я сделаю это сам! — ответил он резко на предложение дворецкого доложить о его приходе.
Когда же тот попытался протестовать, герцог грубо отчитал его по-итальянски, после чего лакей лишь уважительно поклонился и пропустил его.
Герцог превосходно ориентировался в саду, окружавшем резиденцию британского посла.
Каждый, даже самый укромный, уголок сада был ему знаком, потому что во время многочисленных балов и приемов, которые давал британский посол, он водил туда хорошеньких женщин, чтобы без помех насладиться их прелестями.
Шагая по дорожкам, герцог с самодовольной ухмылкой подумал, что в саду, пожалуй, не было ни одного местечка, где бы он ни целовал жаждущих его поцелуев губ или не обнимал трепещущих от страсти женских тел.
Раздвинув ветви жасмина и увидев Корделию, сидевшую в беседке, он, глядя на копну золотистых, блестевших на солнце волос, подумал, что еще никогда англичанка не казалась ему столь красивой и желанной.
Герцог подошел к ней немного развязной походкой человека, хорошо сознающего красоту и привлекательность своей наружности и манер.
— Я так и знал, что найду вас здесь, — сказал он голосом, в котором неизменно звучала томность, когда герцог общался с женщиной.
— Я… должна вернуться в дом.
Корделия хотела было подняться со скамейки, но герцог остановил ее, положив руку на плечо, и присел рядом.
— Не надо убегать от меня. Я хочу поговорить с вами, Корделия.
Услышав, что он обратился к ней по имени, она возмутилась дерзости герцога, но еще неприятнее было чувство отвращения от прикосновения его руки.
Ее сердце бешено билось, во рту пересохло.
Корделия не могла понять, почему этот человек так пугал ее, но ясно сознавала, что хотела бы избавиться от его общества как можно скорее.
Однако выйти из беседки, минуя его, было невозможно, а он наверняка преградил бы ей путь.
— Нам не о чем… говорить, — заставила она себя промолвить с большим усилием.
— Напротив, нам надо многое обсудить, — возразил герцог. — Это правда, что завтра вы отплываете?
— Да, мы направляемся на Мальту.
— Вот этого-то я и не могу допустить. Вы не должны покидать меня, — с жаром произнес он.
— Я все-таки уезжаю с братом и… моим кузеном — капитаном Марком Стэнтоном.
Корделия хотела произнести эти слова твердо и решительно, но голос ее предательски дрожал, и все потому, что герцог продолжал сжимать рукой ее плечо.
Она попыталась высвободиться, но оказалось, что совершила ошибку, так как его пальцы еще крепче сжались.
— Я люблю вас, Корделия! — сказал герцог, не сводя с нее пылкого взгляда. — Вы не можете уехать, зная, что я хочу жениться на вас!
— Я уже говорила вашей светлости, что глубоко… тронута вашим предложением, но не могу… выйти за вас замуж.
— Почему?
— Я не люблю вас!
Он коротко рассмеялся, но в его смехе прозвучала угроза.
— Меня это не смущает, Корделия. Я научу вас любить меня, Carissima. Я научу вас всему, что касается любви. Вы научитесь желать меня с той же страстью, какая сжигает меня.
Корделия почувствовала, что, говоря это, герцог придвинулся к ней еще ближе, а в его словах был такой огонь, который, казалось, опалял.
— Нет! Нет! Я никогда не смогу… любить вас! Никогда!
— Почему вы так в этом уверены? — спросил он, не собираясь отступать, — Вы такая красивая, такая желанная! Я с ума схожу от вас! Не могу спать, всю ночь думаю о вас, желаю вас. Бог свидетель, никогда я не желал так ни одной женщины!
В его словах прозвучала животная страсть, что заставило девушку испуганно вскочить со скамьи.
— Пустите меня! — воскликнула она. — Я же сказала, что никогда… не смогу стать вашей женой!
— А я твердо уверен, что будете!
Герцог тоже встал и повернулся к Корделии лицом, преграждая ей путь.
Усилием воли девушка постаралась подавить охватившую ее панику и, гордо вскинув подбородок, бесстрашно посмотрела на него, хотя губы ее дрожали.
— Позвольте мне уйти! Мне нечего больше вам сказать… кроме того, что я никогда не выйду за вас замуж… И что завтра мы отплываем!
Порыв бесстрашия покинул ее, и она закончила говорить почти шепотом. По опасному блеску в его глазах Корделия поняла, что ее сопротивление еще сильнее разожгло страсть герцога и он потерял контроль над собой.
Он протянул руки, собираясь обнять ее, но девушка отступила на шаг, огляделась по сторонам, словно надеясь на чью-то помощь, но, увидев, что рассчитывать приходится только на себя, громко закричала…
Марк Стэнтон тоже прощался перед отплытием на Мальту…
Он посетил Гамильтонов, чтобы объявить о времени отплытия корабля, когда ему подали записку от Джианетты с просьбой отобедать с ней.
«Мне надо сообщить вам что-то очень важное», — приписала княгиня внизу под своей размашистой подписью.
Постскриптум его заинтересовал, но не только из чистого любопытства Марк решил навестить княгиню. Их давние отношения многое значили для обоих, и для него было немыслимо покинуть Неаполь, не повидавшись с ней.
В палаццо Сесса он убедился, что за Корделией хорошо присматривали после того злополучного вечера, когда герцог ди Белина напугал ее своими домогательствами.
Было решено, что в последний день пребывания в Неаполе Корделия вместе с Гамильтонами посетит театр, где будут присутствовать король с королевой, а затем они отправятся в королевский дворец на вечерний прием.
— Мы будем рады, если вы присоединитесь к нам, коль пожелаете, — предложила леди Гамильтон.
Марк Стэнтон, однако, с извинениями отказался.
Приемы в королевском дворце вызывали у него скуку, а кроме того, он недолюбливал слабовольного и недалекого неаполитанского короля и не слишком скрывал свое мнение о нем.
Да и королева раздражала его, хотя он питал к ней уважение и надеялся, что она, испытывая ненависть к французам, могла бы стать хорошим союзником Англии в борьбе против Наполеона Бонапарта.
Что же касалось подхалимов, наводнявших королевский двор, и вероломной знати, втайне поклонявшейся французам, то Марк испытывал к ним отвращение.
Ему было известно, что трехцветный флаг развевался на башнях многих замков, принадлежавших древним неаполитанским родам, а их хозяева, грубо говоря, подлизывались к тем, кто готов был завоевать их в ближайшее время.
Вот почему Марк Стэнтон с большим удовольствием принял приглашение княгини и, прибыв в ее палаццо, обнаружил, как и предполагал, что он — единственный гость, а самое главное — гость желанный.
Погода в середине мая была очень теплой, что позволило княгине предстать перед гостем, облачившись в минимум одежды.
Платье из зеленоватого газа, отделанное золотой каймой, было настолько прозрачно, что скорее подчеркивало, чем скрывало ее наготу.
Зато драгоценностей на ней было предостаточно: на груди блистало огромное ожерелье из изумрудов, рубинов и бриллиантов, в уши были вдеты длинные, покачивавшиеся при каждом движении серьги. В этом наряде она походила на красавицу-невольницу из восточного гарема.
Темные миндалевидные глаза бросали на Марка манящие взгляды, а яркие губы без слов говорили, как она была рада видеть его.
— Марк! Марк! Как мог ты так жестоко обойтись со мной? Последние дни ты упорно избегал меня!
— Я был занят ремонтом корабля, ведь завтра мы отплываем, — ответил он, не задумываясь.
— И танцевал на балах в британском посольстве, — с укоризной сказала Джианетта. — Распустившаяся роза или свежий бутон привлекли тебя?
Марк Стэнтон ничего не ответил и прошел из пышно обставленного салона на балкон.
— Ну, не буду мучить тебя, — сказала она тихо и взяла его за руку. — Я очень рада, что ты пришел. Мне ведь больше ничего не надо, лишь бы чувствовать тебя рядом и говорить тебе о своей любви.
Он вопросительно улыбнулся и насмешливо сказал:
— Польщен твоими заверениями, Джианетта, только не знаю, насколько они искренни.
— Я люблю тебя, Марк. До той ночи, когда ты в последний раз был у меня, я не представляла, как сильно я тебя люблю. Из-за тебя я приняла поистине героическое решение.
— Какое же? — поинтересовался он. Его удивил ее серьезный тон.
— Я решила покинуть Неаполь.
— Я этого никак не ожидал.
— Жениться ты на мне не хочешь, — сказала княгиня, — а в сравнении с тобой все остальные здешние мужчины кажутся мне скучными и бесхарактерными. Они только способны нагонять скуку!
— Сожалею, что я оказался причиной твоего разочарования в них, — сказал Марк, но в глазах его засветился насмешливый огонек.
— Я вижу, что ты мне не веришь, но это правда! — В голосе княгини сквозила истинная страсть. — Ты — изумительный любовник, после тебя все мужчины мне представляются ничтожествами. Поэтому я не могу оставаться здесь.
— Ты просто «жаждешь новых мест и дел», — процитировал Марк, совершенно не растроганный ее признаниями.
Джианетта согласно кивнула, и серьги мелодично зазвенели в наступившей напряженной тишине.
— Думаю поехать в Париж, — наконец произнесла она. Сознавая, какой вызывающий смысл прозвучал в ее словах, княгиня бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц, чтобы увидеть его реакцию.
— Прекрасная мысль! — ничуть не удивился ее выбору Марк. — Когда Наполеон устанет от войны, то создаст свой двор. Нечего сомневаться, что и в этом царстве прекрасных женщин ты будешь блистать.
— Я тоже так подумала, — сказала княгиня с легким вздохом. — Мне нелегко было принять это решение, но ты разбил мое сердце, отказавшись жениться на мне.
— Следовательно, я должен отвечать за все, что бы ни случилось с тобой, ты это имеешь в виду, Джианетта?
Он выглядел невозмутимым и взял бокал с шампанским, который подал ему слуга.
— Да, ты виноват, Марк, — сказала княгиня. — Буду ли я искать мужчину, похожего на тебя, в Париже, Вене или в Москве, мне никогда не найти моряка, который покорит мое сердце, как это сделал ты.
Они обедали в будуаре при свете свечей.
Марк Стэнтон был тронут любовью, если этим словом можно было назвать то чувство, что он читал в глазах княгини.
Когда обед подошел к концу и прислуга покинула комнату, Марк откинулся на спинку стула, взял рюмку коньяка и, любуясь игрой света в хрустале, спросил:
— Что за важный секрет ты хотела мне сообщить, Джианетта?
Княгиня оглянулась, чтобы убедиться, что дверь плотно закрыта, и тихо сказала:
— Вчера вечером я обедала у французского посланника. Он вопросительно поднял брови, но ничего не сказал.
— Обед проходил в узком кругу, — продолжила княгиня, — и посланник открыто говорил о последних событиях.
— Ты намекаешь, что ему известно о твоих политических симпатиях? — уточнил Марк, не удержавшись от сарказма.
В глазах княгини вспыхнул огонек, но она тотчас потупила взор.
— Несколько раз… я оказывала ему определенные услуги. Марк отпил глоток коньяка и не стал уточнять, какие именно.
— Посланник рассказал нам об истинных целях Наполеона в Средиземном море.
Марк молча наблюдал за княгиней, не торопя ее и не задавая вопросов.
— Он намерен захватить Египет! Нечто подобное Марк подозревал, но услышать подтверждение своим догадкам было для него ударом.
— В его планы в конечном счете, — продолжала княгиня, — входит завоевание Индии.
У Марка перехватило дыхание. Да, замыслы у этого молодого корсиканца были смелые и честолюбивые, но, судя по тому, чего он уже достиг, вполне выполнимые.
— Французские агенты, — почти шепотом сказала княгиня, понимая, что выдает важные политические секреты, — уже подготавливают почву для восстания против англичан на Индустане.
— Сколько солдат у Бонапарта в Тулоне? — не удержался он от вопроса.
Минуту помолчав, словно размышляя, стоит ли доверять Марку военную тайну, княгиня ответила:
— Говорят, что около восьмидесяти тысяч!
Марк был потрясен, однако сохранил спокойное выражение на лице.
— Что ж, благодарю, — сказал он невозмутимо.
— И это все? Больше ты ничего не хочешь мне сказать? — Джианетте не удалось скрыть свое разочарование.
— Красноречивее выказать тебе свою благодарность я смогу, если мы будем ближе.
— Именно этого я и хочу!
Княгиня поспешно встала из-за стола.
Они прошли в спальню. В комнате, освещенной лишь несколькими свечами, стоял таинственный полумрак, а воздух был наполнен особым ароматом хозяйки.
Джианетта приблизилась к нему. Он осторожно вынул из ее ушей серьги, затем снял редкое по красоте ожерелье.
Порывисто обняв ее, Марк впился губами в ее жаждущий поцелуев рот.
Огонь, всегда сопутствующий их близости, разгорелся в бушующее пламя.
Жар страсти, обжигающий и всепоглощающий, то нарастал, то затухал, доводя их любовные утехи то до неистовства, то до тихих ласк по мере того, как темнота ночи отступала перед рассветом, пока первые лучи солнца не позолотили туманную даль моря.
Наконец, дойдя до полного изнеможения, любовники уснули.
Проснувшись, Марк Стэнтон обнаружил, что время уже давно перевалило за тот час, когда он обычно уходил от княгини. Сегодня он нарушил правило возвращаться к себе по еще спящему городу.
С минуту он лежал, глядя на мирно спавшую рядом с ним Джианетту.
Во сне она была еще красивее: блестящие черные волосы разметались по белому шелку подушек, волной спадая на обнаженные плечи; длинные ресницы покоились над слегка порозовевшими щеками.
Глядя на нее, Марк пытался найти ответ на вопрос, почему считал невозможным дать ей любовь, которую она хотела получить от него.
Ее ласки пробуждали в нем страсть, но не только физическая близость привлекала его к ней. Джианетта была умна, хорошо образованна, и потому они быстро нашли общие интересы.
Однако Марк понимал, что ему недостаточно было того, что она ему предлагала.
Страсть могла со временем пройти, а от женщины, которую он когда-нибудь возьмет в жены, ему требовалась не одна страсть.
Внезапно ему пришло в голову, что он хочет именно той любви, которую недавно описывал Корделии.
С той ночи, когда они сидели в беседке, он часто задумывался над тем, как мог отважиться говорить с ней о любви, объяснять это чувство словами, которые до этого никогда не приходили ему на ум.
Эти слова, объяснявшие ее чувства и страхи, словно диктовались ему свыше, и, произнося их, Марк сознавал, что говорил правильные и нужные вещи, чувствовал, что мог помочь ей.
Все им сказанное, казалось, давно дремало в тайниках его души, а он этого и не понимал.
Вообще-то Марк Стэнтон и не привык говорить о чувствах. Он был всегда человеком действия.
Ему было всего двадцать лет, когда, повинуясь жизненным обстоятельствам, Марк оказался на борту торгового судна, направлявшегося в Вест-Индию.
За время плавания он многое узнал о жизни, доселе ему неведомой.
Его привели в ужас обращение с командой корабля, трудности и лишения, выпадавшие на долю простых матросов и морских офицеров.
Марк увидел воочию, что корабль в открытом море частенько превращался в ад не только для команды, но и для пассажиров, и дал себе слово, что, когда придет время ему стать капитаном, он будет обращаться с матросами как с людьми, а не как с животными.
Первое дальнее плавание в Вест-Индию породило в нем страстное желание управлять судном. Благодаря энтузиазму, настойчивости и немалым способностям его желание сбылось на удивление быстро, и через несколько лет Марк Стэнтон уже командовал кораблем, стоя на капитанском мостике.
Его отец не был богат, как большинство родственников, и Марку пришлось зарабатывать деньги самому. В те времена приличные деньги можно было получить, промышляя на Средиземном море.
Христиане, враждовавшие с неверными, плавали по морю, грабя корабли неверных. Команда христианского корабля получала долю захваченного груза, а капитану платили комиссионные от продажи каждого раба, доставленного живым на Мальту.
Капитану доставалась самая большая часть от военной добычи и пиратских грабежей, а капитан Марк Стэнтон был очень удачлив как в военном, так и пиратском деле.
Искать охотников до его услуг ему не было нужды, слава о нем разошлась, как круги по воде.
С такой репутацией Марк пользовался большим спросом. Даже Великий Магистр, принц де Роган, с которым он был дружен, высоко ценил его опыт в морском деле и не раз предлагал ему стать рыцарем Ордена Святого Иоанна.
Марк лишь посмеивался над этим предложением, не принимая его всерьез.
— Я с восхищением и уважением отношусь к Ордену, ваше преосвященство, ценю военные навыки ваших рыцарей, но обет безбрачия в моих устах будет звучать как насмешка!
Великий Магистр тяжело вздохнул в ответ.
— Для нашего Ордена это большая потеря, капитан Стэнтон. Но мне бы хотелось, чтобы, помимо всего прочего, вы заняли бы место наставника в моей новой школе математических и навигационных наук.
— Всегда к вашим услугам, ваше преосвященство. Только попросите, — отвечал Марк Стэнтон и действительно не раз выполнял различные поручения Ордена.
Он не лукавил, говоря Великому Магистру, что обет безбрачия не для него.
Во время долгого плавания Марк мечтал об отдыхе на берегу в нежных объятиях женщины, а найти такую женщину ему не составляло труда, в каком бы порту он ни оказался. После такого отдыха он чувствовал себя бодрым и сильным, готовым к выполнению трудных обязанностей капитана.
Во всех портовых городах вдоль побережья Средиземного моря его возвращения ждали немало женщин.
Хотя Марк был рад повидаться с ними и принять их любовь, он понимал, что в его жизни они значили очень мало, и, уйдя в плавание, быстро забывал их.
Возможно, только Джианетта значила для него больше, чем другие, хотя он тоже был в этом не очень уверен. Марк вспоминал о ней тогда, когда его корабль бросал якорь в гавани.
Как бы красива и остроумна ни была княгиня ди Сапуано, он никогда не связал бы себя с ней или с подобной ей женщиной.
Марк осторожно покинул ее ложе, стараясь не потревожить спящую женщину.
Одевшись, он с минуту колебался, не зная, стоило ли ее будить, чтобы попрощаться, но затем решил не делать этого.
Он предвидел бурную сцену, со слезами и клятвами, которая лишь испортила бы воспоминание о последней ночи, наполненной нежностью и страстью.
Выйдя на балкон, Марк сорвал алую розу с кустов, в обилии росших вдоль перил.
Вернувшись в спальню, он положил розу на подушку, где еще недавно покоилась его голова.
Марк не сомневался, что Джианетта поймет смысл его скромного подношения: красная роза — символ прощания, его последнее «прости». Затем он тихо вышел из спальни и осторожно прикрыл дверь.
Сев в наемную карету, он быстро добрался по уже многолюдным улицам до гостиницы.
Он умылся, переменил костюм и, только приведя себя в порядок, посмотрел на часы. Марк недовольно поморщился, ругая себя за недопустимое легкомыслие.
Его отсутствие в этот час на корабле, когда необходимо было проверить, все ли готово к отплытию, барон и Дэвид наверняка восприняли как пренебрежительное отношение к своим обязанностям капитана.
Дэвид, должно быть, находился на судне или дожидался его, как и накануне в посольстве. Марк поспешил в палаццо Сесса, надеясь застать его там.
— Могу я видеть графа Ханстэнтона? — спросил он дворецкого, который поклонился ему с почтением.
— Нет, капитан, его милость отбыли на верфь рано утром.
Марк ожидал такого ответа и уже собирался сесть в ожидавшую его карету, но потом решил задать еще один вопрос:
— А леди Корделия? Она уже встала?
— Ее милость в саду, капитан. Леди Корделия встала рано и вышла прогуляться по саду. Несколько минут назад к ней присоединился один джентльмен.
— Джентльмен? — спросил Марк с некоторым удивлением. Слова дворецкого заинтриговали его. С кем же могла встречаться Корделия в такое раннее время?
— Да, капитан, герцог ди Белина. В первое мгновение Марку почудилось, что он ослышался.
Ни секунды не раздумывая, он быстро поднялся по ступеням, торопливо прошел мимо удивленного дворецкого на террасу и спустился в сад.
Марк был уверен, что найдет Корделию в беседке на берегу, где они недавно беседовали о любви.
С несвойственной ему сентиментальностью Марк подумал, что Корделия выбрала столь ранний час, чтобы попрощаться с Неаполем и бросить последний взгляд на залив.
Он торопливо шел по аллеям, затем по извилистой узкой дорожке, посматривая по сторонам, не мелькнет ли где среди кустов фигура Корделии.
Подходя к беседке, он услышал женский крик.
Герцог не ожидал столь упорного сопротивления от такой хрупкой, слабой на вид девушки, как Корделия.
Она боролась с ним, как тигрица, извиваясь и вырываясь из его рук, колотя кулачками по его груди и испуганно отстраняясь, когда герцог пытался прижать ее к себе, стараясь поймать губами ее рот.
Корделия мотала головой из стороны в сторону, увертываясь от его губ. Когда девушка поняла, что силы ее на исходе, она пронзительно закричала.
Но герцог не обратил на это внимания, надеясь, что в отдаленном уголке сада никто не услышит ее зова о помощи. Он знал, что еще секунда, другая, и ее сопротивление будет сломлено.
Она дышала прерывисто, постепенно теряя силы, и в тот момент, когда герцог почувствовал, что девушка готова сдаться, чья-то сильная рука сзади схватила его за бархатный воротник сюртука.
Герцога с силой оторвали от Корделии, последовавший за этим удар кулаком в лицо свалил его на скамью, где он только что сидел с Корделией.
Герцог в ярости закричал и увидел перед собой взбешенного Марка Стэнтона, чьи голубые глаза горели, как у ангела-мстителя.
— Как вы посмели ударить меня?! — закричал на него герцог по-итальянски.
Однако он не был трусом и своими спортивными успехами прославился среди неаполитанских аристократов.
Он считался лучшим фехтовальщиком в Неаполе, первоклассным боксером и поддерживал прекрасную физическую форму, ежедневно занимаясь в гимнастическом зале, специально оборудованном при его дворце.
Герцог ди Белина твердо решил, что эта очаровательная девушка непременно должна принадлежать ему, но при ее положении в обществе он мог добиться ее, только предложив ей законный брак, что он и сделал с видом короля, оказывающего благодеяние своей милостью.
Когда же Корделия Стэнтон отказала ему, его удивление было настолько велико, что со стороны могло показаться смешным.
Свою уязвленную гордость неаполитанский герцог утешил простым объяснением: Корделия — англичанка, натура холодная и рассудительная, а потому расчетлива и не спешит с ответом, разыгрывая при этом из себя недотрогу.
Представить, что он может быть неприятен особе женского пола и даже пугать ее, ему и в голову не приходило.
Герцог был совершенно уверен в своей мужской привлекательности, а длинный шлейф любовных побед, тянущийся за ним, давал ему неоспоримое право считать, что не было на свете женщины, равнодушной к нему.
Когда Корделия отвергла его предложение, он обратился к леди Гамильтон, чтобы заручиться ее поддержкой и помощью.
Как герцог и ожидал, леди Эмма с готовностью согласилась помочь ему. Она и вправду считала превосходной идеей пополнить высшее общество Неаполя еще одной знатной англичанкой.
Но как бы искусно леди Гамильтон ни доказывала выгоды брака с влиятельным герцогом ди Белина, на Корделию это не производило ни малейшего впечатления.
К своему удивлению, герцог обнаружил, что молодая англичанка ничуть не была польщена его вниманием и умышленно избегала его общества, ускользала от его ухаживаний, чем все больше и больше расстраивала его и лишала надежды.
Поначалу очарованный и увлеченный красотой Корделии, он в последнее время был доведен до безумия ее равнодушием и пренебрежением.
В нем пробудился древний охотничий инстинкт, и с настойчивостью, которую ранее он никогда не проявлял, герцог решил пойти на любые меры — заставить ее выйти за него замуж.
«Никто, — сказал он себе, — даже этот ничтожный капитан Стэнтон, который так и крутится возле нее, не помешает мне сделать Корделию своей женой!»
Занятый только своими чувствами и не желавший понимать чувства других, герцог ди Белина никак не мог смириться с ударом по самолюбию, нанесенным неожиданным известием, полученным предыдущим вечером в королевском дворце, что скорый отъезд Корделии Стэнтон на Мальту предрешен.
Там же, на приеме во дворце, где Корделия присутствовала, сопровождая сэра Уильяма и леди Гамильтон, он пытался поговорить с ней, но девушка проявила неожиданное для нее хитроумие и покинула дворец, не дав герцогу возможности остаться с ней наедине ни на одну минуту.
На следующее утро он встал непривычно рано и решил отправиться в палаццо Сесса до того часа, когда там обычно начинали принимать визитеров.
Герцог предусмотрел, что в это время леди Гамильтон была еще в постели, а брату Корделии или ее кузену Марку Стэнтону не придет в голову разыгрывать роль сторожевых псов при девушке ранним утром.
Его предусмотрительность оправдалась, когда слуги в палаццо британского посла сказали, что Корделия вышла в сад.
— Не надо, я сделаю это сам! — ответил он резко на предложение дворецкого доложить о его приходе.
Когда же тот попытался протестовать, герцог грубо отчитал его по-итальянски, после чего лакей лишь уважительно поклонился и пропустил его.
Герцог превосходно ориентировался в саду, окружавшем резиденцию британского посла.
Каждый, даже самый укромный, уголок сада был ему знаком, потому что во время многочисленных балов и приемов, которые давал британский посол, он водил туда хорошеньких женщин, чтобы без помех насладиться их прелестями.
Шагая по дорожкам, герцог с самодовольной ухмылкой подумал, что в саду, пожалуй, не было ни одного местечка, где бы он ни целовал жаждущих его поцелуев губ или не обнимал трепещущих от страсти женских тел.
Раздвинув ветви жасмина и увидев Корделию, сидевшую в беседке, он, глядя на копну золотистых, блестевших на солнце волос, подумал, что еще никогда англичанка не казалась ему столь красивой и желанной.
Герцог подошел к ней немного развязной походкой человека, хорошо сознающего красоту и привлекательность своей наружности и манер.
— Я так и знал, что найду вас здесь, — сказал он голосом, в котором неизменно звучала томность, когда герцог общался с женщиной.
— Я… должна вернуться в дом.
Корделия хотела было подняться со скамейки, но герцог остановил ее, положив руку на плечо, и присел рядом.
— Не надо убегать от меня. Я хочу поговорить с вами, Корделия.
Услышав, что он обратился к ней по имени, она возмутилась дерзости герцога, но еще неприятнее было чувство отвращения от прикосновения его руки.
Ее сердце бешено билось, во рту пересохло.
Корделия не могла понять, почему этот человек так пугал ее, но ясно сознавала, что хотела бы избавиться от его общества как можно скорее.
Однако выйти из беседки, минуя его, было невозможно, а он наверняка преградил бы ей путь.
— Нам не о чем… говорить, — заставила она себя промолвить с большим усилием.
— Напротив, нам надо многое обсудить, — возразил герцог. — Это правда, что завтра вы отплываете?
— Да, мы направляемся на Мальту.
— Вот этого-то я и не могу допустить. Вы не должны покидать меня, — с жаром произнес он.
— Я все-таки уезжаю с братом и… моим кузеном — капитаном Марком Стэнтоном.
Корделия хотела произнести эти слова твердо и решительно, но голос ее предательски дрожал, и все потому, что герцог продолжал сжимать рукой ее плечо.
Она попыталась высвободиться, но оказалось, что совершила ошибку, так как его пальцы еще крепче сжались.
— Я люблю вас, Корделия! — сказал герцог, не сводя с нее пылкого взгляда. — Вы не можете уехать, зная, что я хочу жениться на вас!
— Я уже говорила вашей светлости, что глубоко… тронута вашим предложением, но не могу… выйти за вас замуж.
— Почему?
— Я не люблю вас!
Он коротко рассмеялся, но в его смехе прозвучала угроза.
— Меня это не смущает, Корделия. Я научу вас любить меня, Carissima. Я научу вас всему, что касается любви. Вы научитесь желать меня с той же страстью, какая сжигает меня.
Корделия почувствовала, что, говоря это, герцог придвинулся к ней еще ближе, а в его словах был такой огонь, который, казалось, опалял.
— Нет! Нет! Я никогда не смогу… любить вас! Никогда!
— Почему вы так в этом уверены? — спросил он, не собираясь отступать, — Вы такая красивая, такая желанная! Я с ума схожу от вас! Не могу спать, всю ночь думаю о вас, желаю вас. Бог свидетель, никогда я не желал так ни одной женщины!
В его словах прозвучала животная страсть, что заставило девушку испуганно вскочить со скамьи.
— Пустите меня! — воскликнула она. — Я же сказала, что никогда… не смогу стать вашей женой!
— А я твердо уверен, что будете!
Герцог тоже встал и повернулся к Корделии лицом, преграждая ей путь.
Усилием воли девушка постаралась подавить охватившую ее панику и, гордо вскинув подбородок, бесстрашно посмотрела на него, хотя губы ее дрожали.
— Позвольте мне уйти! Мне нечего больше вам сказать… кроме того, что я никогда не выйду за вас замуж… И что завтра мы отплываем!
Порыв бесстрашия покинул ее, и она закончила говорить почти шепотом. По опасному блеску в его глазах Корделия поняла, что ее сопротивление еще сильнее разожгло страсть герцога и он потерял контроль над собой.
Он протянул руки, собираясь обнять ее, но девушка отступила на шаг, огляделась по сторонам, словно надеясь на чью-то помощь, но, увидев, что рассчитывать приходится только на себя, громко закричала…
Марк Стэнтон тоже прощался перед отплытием на Мальту…
Он посетил Гамильтонов, чтобы объявить о времени отплытия корабля, когда ему подали записку от Джианетты с просьбой отобедать с ней.
«Мне надо сообщить вам что-то очень важное», — приписала княгиня внизу под своей размашистой подписью.
Постскриптум его заинтересовал, но не только из чистого любопытства Марк решил навестить княгиню. Их давние отношения многое значили для обоих, и для него было немыслимо покинуть Неаполь, не повидавшись с ней.
В палаццо Сесса он убедился, что за Корделией хорошо присматривали после того злополучного вечера, когда герцог ди Белина напугал ее своими домогательствами.
Было решено, что в последний день пребывания в Неаполе Корделия вместе с Гамильтонами посетит театр, где будут присутствовать король с королевой, а затем они отправятся в королевский дворец на вечерний прием.
— Мы будем рады, если вы присоединитесь к нам, коль пожелаете, — предложила леди Гамильтон.
Марк Стэнтон, однако, с извинениями отказался.
Приемы в королевском дворце вызывали у него скуку, а кроме того, он недолюбливал слабовольного и недалекого неаполитанского короля и не слишком скрывал свое мнение о нем.
Да и королева раздражала его, хотя он питал к ней уважение и надеялся, что она, испытывая ненависть к французам, могла бы стать хорошим союзником Англии в борьбе против Наполеона Бонапарта.
Что же касалось подхалимов, наводнявших королевский двор, и вероломной знати, втайне поклонявшейся французам, то Марк испытывал к ним отвращение.
Ему было известно, что трехцветный флаг развевался на башнях многих замков, принадлежавших древним неаполитанским родам, а их хозяева, грубо говоря, подлизывались к тем, кто готов был завоевать их в ближайшее время.
Вот почему Марк Стэнтон с большим удовольствием принял приглашение княгини и, прибыв в ее палаццо, обнаружил, как и предполагал, что он — единственный гость, а самое главное — гость желанный.
Погода в середине мая была очень теплой, что позволило княгине предстать перед гостем, облачившись в минимум одежды.
Платье из зеленоватого газа, отделанное золотой каймой, было настолько прозрачно, что скорее подчеркивало, чем скрывало ее наготу.
Зато драгоценностей на ней было предостаточно: на груди блистало огромное ожерелье из изумрудов, рубинов и бриллиантов, в уши были вдеты длинные, покачивавшиеся при каждом движении серьги. В этом наряде она походила на красавицу-невольницу из восточного гарема.
Темные миндалевидные глаза бросали на Марка манящие взгляды, а яркие губы без слов говорили, как она была рада видеть его.
— Марк! Марк! Как мог ты так жестоко обойтись со мной? Последние дни ты упорно избегал меня!
— Я был занят ремонтом корабля, ведь завтра мы отплываем, — ответил он, не задумываясь.
— И танцевал на балах в британском посольстве, — с укоризной сказала Джианетта. — Распустившаяся роза или свежий бутон привлекли тебя?
Марк Стэнтон ничего не ответил и прошел из пышно обставленного салона на балкон.
— Ну, не буду мучить тебя, — сказала она тихо и взяла его за руку. — Я очень рада, что ты пришел. Мне ведь больше ничего не надо, лишь бы чувствовать тебя рядом и говорить тебе о своей любви.
Он вопросительно улыбнулся и насмешливо сказал:
— Польщен твоими заверениями, Джианетта, только не знаю, насколько они искренни.
— Я люблю тебя, Марк. До той ночи, когда ты в последний раз был у меня, я не представляла, как сильно я тебя люблю. Из-за тебя я приняла поистине героическое решение.
— Какое же? — поинтересовался он. Его удивил ее серьезный тон.
— Я решила покинуть Неаполь.
— Я этого никак не ожидал.
— Жениться ты на мне не хочешь, — сказала княгиня, — а в сравнении с тобой все остальные здешние мужчины кажутся мне скучными и бесхарактерными. Они только способны нагонять скуку!
— Сожалею, что я оказался причиной твоего разочарования в них, — сказал Марк, но в глазах его засветился насмешливый огонек.
— Я вижу, что ты мне не веришь, но это правда! — В голосе княгини сквозила истинная страсть. — Ты — изумительный любовник, после тебя все мужчины мне представляются ничтожествами. Поэтому я не могу оставаться здесь.
— Ты просто «жаждешь новых мест и дел», — процитировал Марк, совершенно не растроганный ее признаниями.
Джианетта согласно кивнула, и серьги мелодично зазвенели в наступившей напряженной тишине.
— Думаю поехать в Париж, — наконец произнесла она. Сознавая, какой вызывающий смысл прозвучал в ее словах, княгиня бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц, чтобы увидеть его реакцию.
— Прекрасная мысль! — ничуть не удивился ее выбору Марк. — Когда Наполеон устанет от войны, то создаст свой двор. Нечего сомневаться, что и в этом царстве прекрасных женщин ты будешь блистать.
— Я тоже так подумала, — сказала княгиня с легким вздохом. — Мне нелегко было принять это решение, но ты разбил мое сердце, отказавшись жениться на мне.
— Следовательно, я должен отвечать за все, что бы ни случилось с тобой, ты это имеешь в виду, Джианетта?
Он выглядел невозмутимым и взял бокал с шампанским, который подал ему слуга.
— Да, ты виноват, Марк, — сказала княгиня. — Буду ли я искать мужчину, похожего на тебя, в Париже, Вене или в Москве, мне никогда не найти моряка, который покорит мое сердце, как это сделал ты.
Они обедали в будуаре при свете свечей.
Марк Стэнтон был тронут любовью, если этим словом можно было назвать то чувство, что он читал в глазах княгини.
Когда обед подошел к концу и прислуга покинула комнату, Марк откинулся на спинку стула, взял рюмку коньяка и, любуясь игрой света в хрустале, спросил:
— Что за важный секрет ты хотела мне сообщить, Джианетта?
Княгиня оглянулась, чтобы убедиться, что дверь плотно закрыта, и тихо сказала:
— Вчера вечером я обедала у французского посланника. Он вопросительно поднял брови, но ничего не сказал.
— Обед проходил в узком кругу, — продолжила княгиня, — и посланник открыто говорил о последних событиях.
— Ты намекаешь, что ему известно о твоих политических симпатиях? — уточнил Марк, не удержавшись от сарказма.
В глазах княгини вспыхнул огонек, но она тотчас потупила взор.
— Несколько раз… я оказывала ему определенные услуги. Марк отпил глоток коньяка и не стал уточнять, какие именно.
— Посланник рассказал нам об истинных целях Наполеона в Средиземном море.
Марк молча наблюдал за княгиней, не торопя ее и не задавая вопросов.
— Он намерен захватить Египет! Нечто подобное Марк подозревал, но услышать подтверждение своим догадкам было для него ударом.
— В его планы в конечном счете, — продолжала княгиня, — входит завоевание Индии.
У Марка перехватило дыхание. Да, замыслы у этого молодого корсиканца были смелые и честолюбивые, но, судя по тому, чего он уже достиг, вполне выполнимые.
— Французские агенты, — почти шепотом сказала княгиня, понимая, что выдает важные политические секреты, — уже подготавливают почву для восстания против англичан на Индустане.
— Сколько солдат у Бонапарта в Тулоне? — не удержался он от вопроса.
Минуту помолчав, словно размышляя, стоит ли доверять Марку военную тайну, княгиня ответила:
— Говорят, что около восьмидесяти тысяч!
Марк был потрясен, однако сохранил спокойное выражение на лице.
— Что ж, благодарю, — сказал он невозмутимо.
— И это все? Больше ты ничего не хочешь мне сказать? — Джианетте не удалось скрыть свое разочарование.
— Красноречивее выказать тебе свою благодарность я смогу, если мы будем ближе.
— Именно этого я и хочу!
Княгиня поспешно встала из-за стола.
Они прошли в спальню. В комнате, освещенной лишь несколькими свечами, стоял таинственный полумрак, а воздух был наполнен особым ароматом хозяйки.
Джианетта приблизилась к нему. Он осторожно вынул из ее ушей серьги, затем снял редкое по красоте ожерелье.
Порывисто обняв ее, Марк впился губами в ее жаждущий поцелуев рот.
Огонь, всегда сопутствующий их близости, разгорелся в бушующее пламя.
Жар страсти, обжигающий и всепоглощающий, то нарастал, то затухал, доводя их любовные утехи то до неистовства, то до тихих ласк по мере того, как темнота ночи отступала перед рассветом, пока первые лучи солнца не позолотили туманную даль моря.
Наконец, дойдя до полного изнеможения, любовники уснули.
Проснувшись, Марк Стэнтон обнаружил, что время уже давно перевалило за тот час, когда он обычно уходил от княгини. Сегодня он нарушил правило возвращаться к себе по еще спящему городу.
С минуту он лежал, глядя на мирно спавшую рядом с ним Джианетту.
Во сне она была еще красивее: блестящие черные волосы разметались по белому шелку подушек, волной спадая на обнаженные плечи; длинные ресницы покоились над слегка порозовевшими щеками.
Глядя на нее, Марк пытался найти ответ на вопрос, почему считал невозможным дать ей любовь, которую она хотела получить от него.
Ее ласки пробуждали в нем страсть, но не только физическая близость привлекала его к ней. Джианетта была умна, хорошо образованна, и потому они быстро нашли общие интересы.
Однако Марк понимал, что ему недостаточно было того, что она ему предлагала.
Страсть могла со временем пройти, а от женщины, которую он когда-нибудь возьмет в жены, ему требовалась не одна страсть.
Внезапно ему пришло в голову, что он хочет именно той любви, которую недавно описывал Корделии.
С той ночи, когда они сидели в беседке, он часто задумывался над тем, как мог отважиться говорить с ней о любви, объяснять это чувство словами, которые до этого никогда не приходили ему на ум.
Эти слова, объяснявшие ее чувства и страхи, словно диктовались ему свыше, и, произнося их, Марк сознавал, что говорил правильные и нужные вещи, чувствовал, что мог помочь ей.
Все им сказанное, казалось, давно дремало в тайниках его души, а он этого и не понимал.
Вообще-то Марк Стэнтон и не привык говорить о чувствах. Он был всегда человеком действия.
Ему было всего двадцать лет, когда, повинуясь жизненным обстоятельствам, Марк оказался на борту торгового судна, направлявшегося в Вест-Индию.
За время плавания он многое узнал о жизни, доселе ему неведомой.
Его привели в ужас обращение с командой корабля, трудности и лишения, выпадавшие на долю простых матросов и морских офицеров.
Марк увидел воочию, что корабль в открытом море частенько превращался в ад не только для команды, но и для пассажиров, и дал себе слово, что, когда придет время ему стать капитаном, он будет обращаться с матросами как с людьми, а не как с животными.
Первое дальнее плавание в Вест-Индию породило в нем страстное желание управлять судном. Благодаря энтузиазму, настойчивости и немалым способностям его желание сбылось на удивление быстро, и через несколько лет Марк Стэнтон уже командовал кораблем, стоя на капитанском мостике.
Его отец не был богат, как большинство родственников, и Марку пришлось зарабатывать деньги самому. В те времена приличные деньги можно было получить, промышляя на Средиземном море.
Христиане, враждовавшие с неверными, плавали по морю, грабя корабли неверных. Команда христианского корабля получала долю захваченного груза, а капитану платили комиссионные от продажи каждого раба, доставленного живым на Мальту.
Капитану доставалась самая большая часть от военной добычи и пиратских грабежей, а капитан Марк Стэнтон был очень удачлив как в военном, так и пиратском деле.
Искать охотников до его услуг ему не было нужды, слава о нем разошлась, как круги по воде.
С такой репутацией Марк пользовался большим спросом. Даже Великий Магистр, принц де Роган, с которым он был дружен, высоко ценил его опыт в морском деле и не раз предлагал ему стать рыцарем Ордена Святого Иоанна.
Марк лишь посмеивался над этим предложением, не принимая его всерьез.
— Я с восхищением и уважением отношусь к Ордену, ваше преосвященство, ценю военные навыки ваших рыцарей, но обет безбрачия в моих устах будет звучать как насмешка!
Великий Магистр тяжело вздохнул в ответ.
— Для нашего Ордена это большая потеря, капитан Стэнтон. Но мне бы хотелось, чтобы, помимо всего прочего, вы заняли бы место наставника в моей новой школе математических и навигационных наук.
— Всегда к вашим услугам, ваше преосвященство. Только попросите, — отвечал Марк Стэнтон и действительно не раз выполнял различные поручения Ордена.
Он не лукавил, говоря Великому Магистру, что обет безбрачия не для него.
Во время долгого плавания Марк мечтал об отдыхе на берегу в нежных объятиях женщины, а найти такую женщину ему не составляло труда, в каком бы порту он ни оказался. После такого отдыха он чувствовал себя бодрым и сильным, готовым к выполнению трудных обязанностей капитана.
Во всех портовых городах вдоль побережья Средиземного моря его возвращения ждали немало женщин.
Хотя Марк был рад повидаться с ними и принять их любовь, он понимал, что в его жизни они значили очень мало, и, уйдя в плавание, быстро забывал их.
Возможно, только Джианетта значила для него больше, чем другие, хотя он тоже был в этом не очень уверен. Марк вспоминал о ней тогда, когда его корабль бросал якорь в гавани.
Как бы красива и остроумна ни была княгиня ди Сапуано, он никогда не связал бы себя с ней или с подобной ей женщиной.
Марк осторожно покинул ее ложе, стараясь не потревожить спящую женщину.
Одевшись, он с минуту колебался, не зная, стоило ли ее будить, чтобы попрощаться, но затем решил не делать этого.
Он предвидел бурную сцену, со слезами и клятвами, которая лишь испортила бы воспоминание о последней ночи, наполненной нежностью и страстью.
Выйдя на балкон, Марк сорвал алую розу с кустов, в обилии росших вдоль перил.
Вернувшись в спальню, он положил розу на подушку, где еще недавно покоилась его голова.
Марк не сомневался, что Джианетта поймет смысл его скромного подношения: красная роза — символ прощания, его последнее «прости». Затем он тихо вышел из спальни и осторожно прикрыл дверь.
Сев в наемную карету, он быстро добрался по уже многолюдным улицам до гостиницы.
Он умылся, переменил костюм и, только приведя себя в порядок, посмотрел на часы. Марк недовольно поморщился, ругая себя за недопустимое легкомыслие.
Его отсутствие в этот час на корабле, когда необходимо было проверить, все ли готово к отплытию, барон и Дэвид наверняка восприняли как пренебрежительное отношение к своим обязанностям капитана.
Дэвид, должно быть, находился на судне или дожидался его, как и накануне в посольстве. Марк поспешил в палаццо Сесса, надеясь застать его там.
— Могу я видеть графа Ханстэнтона? — спросил он дворецкого, который поклонился ему с почтением.
— Нет, капитан, его милость отбыли на верфь рано утром.
Марк ожидал такого ответа и уже собирался сесть в ожидавшую его карету, но потом решил задать еще один вопрос:
— А леди Корделия? Она уже встала?
— Ее милость в саду, капитан. Леди Корделия встала рано и вышла прогуляться по саду. Несколько минут назад к ней присоединился один джентльмен.
— Джентльмен? — спросил Марк с некоторым удивлением. Слова дворецкого заинтриговали его. С кем же могла встречаться Корделия в такое раннее время?
— Да, капитан, герцог ди Белина. В первое мгновение Марку почудилось, что он ослышался.
Ни секунды не раздумывая, он быстро поднялся по ступеням, торопливо прошел мимо удивленного дворецкого на террасу и спустился в сад.
Марк был уверен, что найдет Корделию в беседке на берегу, где они недавно беседовали о любви.
С несвойственной ему сентиментальностью Марк подумал, что Корделия выбрала столь ранний час, чтобы попрощаться с Неаполем и бросить последний взгляд на залив.
Он торопливо шел по аллеям, затем по извилистой узкой дорожке, посматривая по сторонам, не мелькнет ли где среди кустов фигура Корделии.
Подходя к беседке, он услышал женский крик.
Герцог не ожидал столь упорного сопротивления от такой хрупкой, слабой на вид девушки, как Корделия.
Она боролась с ним, как тигрица, извиваясь и вырываясь из его рук, колотя кулачками по его груди и испуганно отстраняясь, когда герцог пытался прижать ее к себе, стараясь поймать губами ее рот.
Корделия мотала головой из стороны в сторону, увертываясь от его губ. Когда девушка поняла, что силы ее на исходе, она пронзительно закричала.
Но герцог не обратил на это внимания, надеясь, что в отдаленном уголке сада никто не услышит ее зова о помощи. Он знал, что еще секунда, другая, и ее сопротивление будет сломлено.
Она дышала прерывисто, постепенно теряя силы, и в тот момент, когда герцог почувствовал, что девушка готова сдаться, чья-то сильная рука сзади схватила его за бархатный воротник сюртука.
Герцога с силой оторвали от Корделии, последовавший за этим удар кулаком в лицо свалил его на скамью, где он только что сидел с Корделией.
Герцог в ярости закричал и увидел перед собой взбешенного Марка Стэнтона, чьи голубые глаза горели, как у ангела-мстителя.
— Как вы посмели ударить меня?! — закричал на него герцог по-итальянски.
Однако он не был трусом и своими спортивными успехами прославился среди неаполитанских аристократов.
Он считался лучшим фехтовальщиком в Неаполе, первоклассным боксером и поддерживал прекрасную физическую форму, ежедневно занимаясь в гимнастическом зале, специально оборудованном при его дворце.