Картленд Барбара. На парусах мечты

   От его поцелуя Корделия почувствовала, как по ее телу разливается тепло и странная слабость.
   Это ощущение было настолько восхитительным, настолько приятным, что она едва могла поверить, что такое с ней происходит. Это было чудо, о котором она даже не подозревала.
   Казалось, новое восхитительное ощущение исходило из самой глубины сердца, наполняло ее целиком, поднималось все выше, к горлу, губам, плененным поцелуем Марка.
   Это ощущение было столь потрясающим, губы ее так пылали, словно она целовала солнечный луч.
   Но прежде, — чем Корделия осознала его, поняла, что оно означает, Марк выпустил ее из своих объятий.
   — Прощай, Корделия.
   Не оглядываясь, Марк Стэнтон вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.

Глава 5

   После ухода Марка Корделия осталась стоять на месте, словно все силы разом покинули ее. Она смотрела на дверь, в ней заключался ответ на чувства, бушевавшие в ее душе.
   Девушка непроизвольно прижала руки к груди, но это не могло унять неистового сердцебиения. Она подошла к окну и невидящими глазами стала смотреть в маленький садик.
   Корделия гнала от себя назойливые мысли, но они возвращались вновь и вновь.
   Неужели к ней пришла настоящая любовь? Та любовь, к которой она стремилась, которую ждала. Ее мечта осуществилась!
   Она нашла мужчину, пробудившего в ней любовь, которая скрывалась в глубине ее сердца, ожидая своего часа.
   Корделия не сомневалась, что если она найдет любовь, то это чувство будет глубоким и сильным, способным подчинить себе разум и тело.
   Трепет охватил ее при воспоминании о необыкновенном, невыразимом ощущении, которое возбудил в ней поцелуй Марка.
   Ей было неведомо, что губы мужчины могли быть такими настойчивыми и властными, но, попав в их плен, она не испугалась.
   Корделия призналась себе в охватившем ее в тот момент желании, чтобы его поцелуй длился вечно, чтобы никогда пленительное чувство близости к нему, когда все ее существо переполнял восторг, не проходило.
   «Я люблю его!»— тихо прошептала она дрогнувшим голосом.
   Теперь и солнце светило ярче, и аромат цветов был сильнее, а пение птиц и жужжание пчел сливались в торжественный гимн радости.
   Любовь! Она осветила весь мир, наполнила душу девушки ликованием, заставила трепетать ее тело.
   Долго ли Корделия простояла у окна, глядя на садик, ей было неведомо. Она была поглощена переживаниями неземного счастья, которое обволакивало ее светлой аурой.
   Из восторженной задумчивости, в которую была погружена девушка, ее вывело появление хозяйки дома, выразившей удивление, что она была одна.
   — Ваш кузен уже ушел, леди Корделия?
   Стараясь, чтобы голос звучал как можно безразличнее, Корделия ответила, что капитана Стэнтона вызвали на корабль по важному делу.
   — Чем бы вам хотелось заняться утром? — спросила графиня.
   — Мне бы хотелось пройтись по торговым рядам, если это вас не затруднит, — ответила Корделия. — Дэвид, очевидно, будет очень занят и едва ли навестит меня сегодня.
   — Да, у новичков почти не бывает свободного времени, — ответила графиня с улыбкой. — Вот когда они отслужат в «караване»и примут обет, то не будут знать, чем занять себя.
   — Много ли рыцарей на Мальте? — спросила Корделия.
   — Почти четыре сотни, и половина из них французы.
   — Так много французов? А остальные кто?
   — Итальянцы, испанцы, португальцы, баварцы, немцы, — перечислила графиня.
   Слова графини озадачили Корделию. Ей пришла в голову мысль, что если слухи о войне с Бонапартом оправдаются, то как в таком случае поведут себя французские рыцари? Решатся ли они стрелять по соотечественникам?
   Однако она ничего не сказала графине о своих сомнениях, посчитав, что ее опасения беспочвенны.
   Они направились к торговым рядам по узким, многолюдным улочкам, представлявшим собой порой длинные, вырубленные по склону горы лестницы, над которыми нависали балконы домов, увитые цветами.
   В городе царила мирная, оживленная жизнь, и мысль о войне на этом славном, красивом острове казалась нелепой.
   К тому же успокаивал и вызывал чувство защищенности внушительный вид массивных оборонительных сооружений, которые прозвали «пышногрудыми защитницами», и остроконечных бастионов форта Святая Эльма, и тяжеловесного подъемного моста Порт-де-Бомбса.
   Сегодня товары в лавках, когда она смогла спокойно рассмотреть их, выглядели еще разнообразнее и привлекательнее, чем в день ее первого посещения.
   Корделия купила небольшой подарок своей хозяйке, оставшейся очень им довольной, старинный меч, рукоятка которого была отделана драгоценными камнями, для Дэвида, надеясь, что он понравится брату.
   Глаза у нее разбегались от обилия и многообразия товара, и она долго прикидывала, что бы купить в подарок Марку. Корделия подозревала, что девушкам не принято подносить первым подарки мужчинам, но ей очень хотелось сделать Марку что-нибудь приятное.
   В конце концов она пришла к выводу, что Марк может рассердиться на нее за такой поступок. При мысли о Марке на нее снова нахлынули приятные воспоминания о поцелуе, который, как ей казалось, все еще хранили ее губы.
   Она многое готова была отдать, чтобы только узнать: а что значил этот поцелуй для Марка Стэнтона?
   «Поцелуй только тогда может быть столь прекрасным, когда и мужчина, и женщина испытывают одинаковые чувства».
   Совершенно не следующая в любви Корделия тем не менее сердцем почувствовала, что Марк был глубоко взволнован, когда их губы соединились.
   «Я люблю его! Я люблю его!»— мысленно повторяла она бессчетное количество раз за день, хотя ей хотелось поделиться этой новостью со всем миром.
   После легкого полдника семейство Малдука и Корделия предались традиционной для Среднеземноморья сиесте, когда жизнь в городе замирала и даже пения птиц не было слышно.
   Графиня поднялась в свою спальню, но Корделия осталась в гостиной и прилегла на канапе у окна, выходившего в сад.
   От полуприкрытых ставен в гостиной царил полумрак и было прохладно.
   Прикрыв глаза, она с нежностью думала о Марке, о том, как он красив, как она полюбила его еще до отъезда из Неаполя, в чем не могла теперь не признаться себе.
   Но Корделия не сразу поняла, что это была любовь, а его внимание к себе она считала обычными родственными чувствами.
   Девушка сердцем и душой потянулась к нему после их ночного разговора в саду британского посольства, когда он с таким пониманием и простотой объяснил все, что приводило ее в смятение.
   «Может ли быть на свете человек лучше его?»— спрашивала она себя.
   Сильный, мужественный, благородный и одновременно понимающий, нежный, которому невозможно не доверять и отказывать в том, о чем он просил.
   Корделия начала молиться за него — прося у господа его скорого и благополучного возвращения, веря, что ее молитва долетит до Марка через пространство моря.
   Она представляла, как его корабль под парусами с мальтийским крестом несся по волнам, настигая пиратское судно, которое из-за сломанной мачты не может скрыться от преследователей.
   Она была уверена, что, взяв в плен неверных, несмотря на их злодеяния и жестокость, Марк проявит к ним милосердие и доброту, о чем ей рассказывал капеллан.
   «Я люблю его… Он настоящий мужчина и обладает всеми добродетелями! — снова и снова повторяла Корделия. — Он — истинный рыцарь, хотя не давал обета».
   Мысль о том, что Марк не был связан обетом, радовала ее и в то же время заставляла заливаться краской смущения. Корделия одернула себя за то, что забегает далеко вперед, пусть даже в мыслях.
   Неожиданно в соседней комнате раздались чьи-то громкие голоса.
   Она услышала взволнованный голос графа, а через минуту дверь в гостиную распахнулась и вошла графиня в сопровождении мужа.
   Одного взгляда на лицо хозяйки дома было достаточно, чтобы Корделия в тревоге вскочила с канапе.
   — Что случилось? — спросила она.
   — Французы! — воскликнула графиня.
   Корделия, широко открыв глаза, посмотрела на графа.
   — Это правда, леди Корделия, — подтвердил граф. — Неподалеку от острова французский флот.
   — Чего им надо на Мальте? — сдавленным голосом спросила Корделия.
   — Полагаю, воды, — ответил граф. — Мне сказали, что шлюпка с корабля «Ориент» уже входит в главную гавань! Девушка облегченно вздохнула.
   — Это еще не означает, что они намерены захватить остров.
   — Да, возможно, — согласился граф, — но, насколько мне известно, на острове объявлена боевая тревога.
   — Сейчас же иди и разузнай все, что сможешь, — с мольбой в голосе обратилась графиня к мужу. — Как ты думаешь, это не опасно, если леди Корделия поднимется со мной на крышу посмотреть на корабли?
   — Думаю, там вам ничто не угрожает, — ответил граф, — но лучше не выходите на улицу. Наверняка среди простого люда может начаться паника. Многие впадают в истерику от одного упоминания имени Бонапарта.
   Граф торопливо вышел, а Корделия подошла к графине.
   — Вероятно, я не могу сейчас… увидеться с Дэвидом? — спросила она.
   — Объявлена боевая тревога, — ответила графиня. — Всех рыцарей, включая новичков, должно быть, уже отправили на диспозиции.
   Девушка вздохнула.
   — Мой муж многие годы твердит, что Мальта нуждается в новом оружии. И все это время ничего не делалось. Старое оружие почистят, подкрасят, чтобы оно выглядело как новое, а используют его только для торжественных церемоний.
   — В Неаполе ни о чем другом не говорили, как о скорой войне и амбициях Наполеона Бонапарта, — сказала Корделия. — Странно, что рыцари оказались недостаточно подготовленными в такое тревожное время.
   — Надо молиться, чтобы им не пришлось воевать, — взволнованно произнесла графиня. — У меня сложилось впечатление, что опытные французские солдаты, одержавшие победу в стольких кампаниях, будут грозным противником для нашей армии.
   Когда они поднялись на плоскую крышу дома, Корделия убедилась в правоте слов графини.
   С крыши открывался обширный вид на море. Множество самых разных кораблей покрывали его пространство на многие мили, а их мачты напоминали густой лес.
   Зрелище могло быть прекрасным, если бы не было таким пугающим.
   Не оставалось сомнений, что флот Бонапарта состоял из первоклассных кораблей, среди которых выделялся великолепный трехпалубный «Ориент», флагманский корабль Наполеона.
   Корделия и графиня долго рассматривали открывшуюся их взорам картину, но не произнесли ни слова.
   С мрачным видом они спустились в гостиную и стали ждать возвращения графа.
   Когда он наконец переступил порог, то выглядел чрезвычайно взволнованным.
   — Что происходит? Расскажи нам все, что тебе удалось узнать, — нетерпеливо сказала графиня, даже не дав ему времени как следует отдышаться.
   — Я был прав, — ответил граф. — Офицеры с «Ориента» обратились к Великому Магистру с просьбой разрешить флоту пополнить запас воды. Фон Гомпеш назначил заседание совета на шесть часов. От моего друга, вхожего во дворец Магистра, я узнал, что члены совета намерены просить Магистра строго придерживаться того пункта договора, где сказано, что в гавань одновременно могут войти только четыре корабля.
   — Очевидно, тогда на пополнение запасов воды целого флота уйдет много времени? — спросила Корделия.
   — Так думает и мой друг, — кивнул граф. — Он говорит, что, если Бонапарт согласится на такие условия, его корабли надолго застрянут у берегов Мальты, и времени будет достаточно, чтобы к острову подошел британский флот.
   — Британский флот? — воскликнула графиня и всплеснула руками. — Насколько мне известно, он держит в блокаде Тулон. Не могли же французы разгромить его в бою?
   Графиня так разволновалась, что муж обнял ее за плечи, успокаивая.
   — Не тревожься, дорогая, никакой битвы не было. Мой друг узнал от офицера с «Ориента», что французам удалось ускользнуть из Тулона, пока Нельсон пополнял запасы воды на своих кораблях в Сардинии!
   Он криво улыбнулся и добавил:
   — Мне рассказали, что французы очень довольны тем, как им удалось одурачить англичан. Они радуются, как школьники, сбежавшие от бдительного ока учителя.
   Граф помолчал с минуту и уже серьезным тоном сказал:
   — Французский флот производит устрашающее впечатление. Мне удалось узнать, что на одном только «Ориенте» находится тысяча человек команды и сто двадцать мощных пушек.
   Графиня только всплеснула руками, услыхав такие цифры, а ее супруг напоследок прибавил:
   — Говорят, на борту «Ориента» находится шестьсот тысяч фунтов стерлингов.
   Граф пробыл дома недолго и отправился снова в город за свежими новостями. Вернулся он лишь спустя два часа после обеда.
   Как он и предполагал, все члены совета, кроме одного, а именно испанца, настояли на том, чтобы Великий Магистр строго придерживался условий договора.
   — Неужели ты думаешь, что генерал Бонапарт примет эти условия? — спросила графиня мужа.
   Тот ничего не ответил, и Корделия поняла, что он мысленно подсчитывал, сколько времени займет доставка воды на такое количество французских кораблей.
   В ту ночь Корделии было не до сна.
   Она, мучимая тревогой, беспрестанно вскакивала с постели и начинала бродить по комнате, обеспокоенная тем, что ничего не знает о Дэвиде, не находила себе места от беспокойства за Марка, чей корабль, возвращающийся в родную гавань, мог столкнуться с французским флотом.
   Одно успокаивало: корабли Наполеона приплыли с севера, а Марк, возвращаясь от берегов Африки, плыл к Мальте с юга.
   Вместе с тем девушку ужасала разыгрывавшаяся на ее глазах великая драма, исход которой никто не мог предугадать.
 
   На рассвете Корделия услышала звук орудийных выстрелов, раздавшихся совсем близко.
   Она торопливо оделась и спустилась вниз, где увидела графиню, сообщившую ей, что граф только что покинул дом, чтобы разузнать, что происходит в городе.
   — Я уверена, леди Корделия, — сказала графиня, — что Бонапарт не захочет терять время и ждать, когда его корабли получат необходимую им воду на тех условиях, что записаны в договоре.
   — Я тоже не сомневаюсь в этом, — ответила Корделия. — Если бы мы только знали, что происходит! Меня больше всего мучает неизвестность.
   — Нам нельзя покидать дом, — предупредила графиня. — Мой муж строго наказал, чтобы мы не высовывали носы за порог и крепко заперли дверь.
   «Нет ничего тяжелее, чем сидеть взаперти, когда происходят такие события», — подумала девушка.
   Ставни на окнах были закрыты, и женщины могли лишь слышать шум на улице, однако не осмелились нарушить распоряжение графа. Охваченные тревогой, они сидели в полумраке гостиной, вздрагивая при каждом звуке выстрела. Обеим казалось, что время остановилось.
   — Что же случилось? Что происходит в городе? — снова и снова повторяла графиня, охваченная сильной тревогой.
   Когда появился ее супруг, она бросилась к нему с плачем и обняла.
   — Как долго тебя не было! Меня вконец извели страхи за тебя. С тобой все благополучно?
   — Я цел и невредим, — ответил граф, — но в городе царит полная неразбериха, а народ охвачен паникой.
   — Что же случилось? — в один голос спросили женщины.
   — Как я и ожидал, — ответил он, — Бонапарт высадил свои войска на остров.
   Графиня испуганно вскрикнула.
   — Пять батальонов пехоты высадились на рассвете в заливе Святого Юлиана, — упавшим голосом рассказывал граф. — Их встретил огнем полк мальтийской армии, которому вскоре пришлось отступить.
   Он помолчал, прежде чем продолжить. Плохие новости, казалось, не шли с его языка.
   — Не знаю точно, что случилось потом, но мне рассказали, что другой отряд французов под командованием генерала Мармона высадился у Марса-Сирокко, не встретив сопротивления, и выбил наших стрелков с акведука Виньякур.
   — Но рыцари, несомненно, оказывают французам сопротивление? — спросила Корделия, едва дыша.
   — Трудно сказать с уверенностью, насколько сильным было в действительности сопротивление, — сказал граф, тон которого показался Корделии извиняющимся. — Значительная часть мальтийских солдат находится за земляным валом у стен Флорианы. Я также слышал, что французы были остановлены атакой овернских рыцарей на подъемном мосту у Порт-де-Бомбс.
   — Их атака была успешной? — спросила Корделия.
   — Боюсь, что нет, — ответил граф. — Генерал Мармон лично захватил штандарт Ордена.
   — Не могу в это поверить! — воскликнула графиня. — Неужели наши войска могли допустить подобное?
   — Ты должна понять, что все это пока только слухи, дорогая, — сказал граф. — Я слышал обрывки донесений, которые доставляют Великому Магистру во дворец. Но еще несколько часов мы не будем знать, правдивы они или нет.
   — А что делает Великий Магистр? — раздраженно спросила графиня, недолюбливающая, как и многие другие, Фердинанда фон Гомпеша.
   По виду графа Малдука было видно, что отвечать на этот вопрос супруги ему явно не хотелось.
   — Ты обязан рассказать мне все, — настаивала графиня.
   — Многие из известных жителей города и представители знати собрались на совет, на котором выразили свою неуверенность в том, что силы Ордена способны нас защитить. Резолюцию совета они намерены передать Великому Магистру и призвать его принять условия Бонапарта.
   — Нет! Только не это! — возмутилась графиня. — Надо совершенно потерять стыд, чтобы решиться на такой поступок! Он опозорит Мальту в глазах всего мира! Ты не можешь… Ты обязан заявить, что не желаешь иметь ничего общего с этой резолюцией!
   — Я обязан делать то, что подсказывает мне совесть, — с достоинством заявил граф.
   Он погладил руку жены, пытаясь ее утешить, и сказал:
   — Я вернулся лишь для того, чтобы сообщить вам, что происходит. Сию минуту я ухожу, чтобы быть в курсе всех последних событий и сделать все от меня зависящее для блага Мальты.
   — Будь мужественным, дорогой! Будем надеяться на лучшее! — напутствовала мужа графиня.
   — Какие тут могут быть надежды? — с горечью спросил граф. — Говорят, пороха для пушек недостаточно, да и тот отсырел, а пушки слишком устарели.
   У графини вырвался крик ужаса.
   — Улицы полны людей, — продолжал граф, — проклинающих и французов, и Великого Магистра и молящих всех святых спасти остров! Мне сообщили, что французские рыцари Ордена отказались стрелять в соотечественников.
   — Этого следовало ожидать, — заметила Корделия.
   Когда граф покинул дом, его супруга не выдержала и разрыдалась. Корделия тоже с трудом сдерживала слезы. Но она понимала, что в данной ситуации падать духом или поддаваться панике, подобно людям на улице, бессмысленно.
   «Ради Дэвида я должна быть мужественной», — сказала она себе.
   Ей нестерпимо было думать, что и Марк мог посчитать ее трусихой.
   — Не начать ли нам рвать простыни на бинты? — предложила она графине. — Скоро наверняка появятся раненые, и их понадобится перевязывать. Возможно, и в госпитале запасы бинтов недостаточны.
   Графине ее предложение пришлось по душе, потому что она была рада хоть чем-то занять время.
   Она принесла несколько полотняных простынь, которые они сначала рвали на полосы, а затем аккуратно скатывали и складывали в корзинки, чтобы удобнее было воспользоваться ими при первой необходимости.
   Час проходил за часом, но граф не появлялся, и наконец графиня настояла, чтобы девушка легла спать.
   — Сейчас уже поздно, и мы уже ничего не можем сделать, леди Корделия, — сказала она, — а завтра, если понадобится наша помощь, то от нас, невыспавшихся и уставших, будет мало проку.
   «Действительно, надо хоть немного отдохнуть. Кто знает, что ждет нас завтра», — подумала Корделия и, поддавшись уговорам графини, поднялась в свою спальню.
   Дневные переживания немедленно сказались, и девушка, неожиданно для себя, быстро заснула.
 
   Ее разбудили солнечные лучи, упавшие на подушку. Корделия оделась и, осторожно ступая, чтобы никого не разбудить в доме, спустилась вниз.
   Подходя к прихожей, она услышала стук в дверь. Дом графа обслуживал небольшой штат прислуги, и приходилось обходиться без сторожа. В столь ранний час прислуга еще спала, и, когда в дверь снова постучали, Корделия отодвинула засов на двери и повернула ключ массивного замка, хотя понимала, что графиня посчитает ее поведение предосудительным.
   За дверью стоял слуга ее брата Джузеппе Велла. Сердце Корделии екнуло от недоброго предчувствия. Она открыла дверь пошире, и слуга вошел в прихожую.
   — Откуда вы? — шепотом спросила она. — Что-нибудь случилось с милордом?
   — Я пришел к вам, как только смог, госпожа, — сказал Велла.
   — Что случилось?
   По скорбному выражению на лице слуги Корделия сразу догадалась, с каким известием он пришел.
   — Господин… умер!
   Корделия молча, дрожащими руками открыла дверь гостиной и вошла. Не в силах устоять на ногах, она опустилась в кресло.
   После паузы она сделала над собой усилие и тихо попросила:
   — Расскажите мне, как это… произошло.
   — Господин был очень храбрым, — начал Велла, понизив голос. — Вместе с двумя овернскими рыцарями он атаковал французов на подъемном мосту у Порт-де-Бомбс.
   Слуга перевел дыхание и продолжил свой печальный рассказ:
   — Я был с ним, госпожа, и все видел. Солдаты испугались и не хотели идти в атакуй а господин призывал их сражаться и оказать сопротивление врагу.
   Перед глазами Корделии ясно предстала картина: Дэвид с горящими глазами призывает солдат быть смелыми и решительными и храбро ведет их в атаку против французов.
   — Шлюпки с французскими солдатами подплыли совсем близко к Порт-де-Бомбс. Ими командовал, как я понял, сам генерал Мармон.
   Корделия без его дальнейших слов поняла, что произошло.
   — Началась перестрелка, — продолжал Джузеппе Велла. — Генералу удалось захватить штандарт Ордена.
   Корделия слушала его молча, боясь пропустить хоть слово из рассказа о последних минутах жизни брата.
   — Тогда-то господин и бросился на него со шпагой. Слуга, взглянув на ее застывшее, словно окаменевшее, лицо, умолк.
   — Дальше, дальше что было? — едва слышно спросила Корделия. — Я хочу знать все… до мельчайших подробностей.
   — Генерал поднял шпагу, чтобы защититься, но в это время один из солдат в шлюпке выстрелил в господина и попал ему в грудь. Господин пошатнулся и, падая, крикнул:
   «За Христа и за Орден!»
   Корделия почувствовала, что слезы выступили на глазах, и нетерпеливым жестом смахнула их.
   — Где он сейчас, Велла?
   — Мне пришлось ждать до ночи, госпожа, чтобы найти кого-нибудь в подмогу. Мы перенесли тело господина в храм Святого Иоанна.
   — Можете проводить меня туда? — спросила Корделия. Джузеппе Велла согласно кивнул, и она встала. Схватив из шкафа, стоявшего в прихожей, первую попавшуюся накидку, Корделия поспешила за слугой.
   Накидка оказалась широкой и длинной, путалась под ногами и мешала идти, но Корделии было не до этого. Она накинула на голову капюшон и постаралась не отставать от Джузеппе Велла.
   Они торопливо зашагали к храму при бледном свете утренней зари.
   Улицы, прилегавшие к дому графа Малдука, были пусты, но чем ближе они подходили к густонаселенной части города, тем чаще им попадались группки встревоженных людей, собиравшиеся на перекрестках улиц.
   — Вчера, госпожа, — сказал Велла, — церкви были переполнены напуганными людьми, молящими, чтобы произошло чудо.
   — Мне понятны их страхи, — пробормотала Корделия, погруженная в свои мрачные мысли.
   — Коридоры и залы дворца Магистра кишели рыцарями, — продолжал Велла, стараясь хоть как-то отвлечь молодую леди, — и повсюду шумно обсуждали поступавшие туда слухи. Никто толком не знает, достоверные ли они.
   — Как я поняла, французские рыцари отказались сражаться.
   — Сдается мне, что это правда, госпожа. Немало мальтийских солдат погибло, но ходят слухи, что некоторые побросали свое оружие и сбежали.
   Корделия вздохнула, но промолчала. Сейчас ее не занимали военные события, происходящие на острове. Ее единственный брат, ее любимый Дэвид мертв. Она еще до конца не осознала эту страшную потерю.
   Путь до храма был недолгим, но девушке показалось, будто он длился несколько часов.
   Наконец она увидела две колокольни, возвышавшиеся над порталом храма, и они вошли в неф.
   В храме пахло ладаном, а у алтаря слабо мерцали многочисленные свечи. Корделия прошла мимо украшенных драгоценными камнями плит, под которыми покоился прах знаменитых рыцарей Ордена, и у самого алтаря увидела неподвижное тело мужчины.
   Еще не дойдя до него, она сразу узнала Дэвида.
   Джузеппе Велла положил его лицом к алтарю, руки юноши сжимали шпагу, покоившуюся на груди.
   Бледный утренний свет проникал сквозь цветные витражи окон и падал на чудесные золотистые волосы Дэвида, делая их похожими на нимб.
   Корделия опустилась перед застывшим телом брата на колени.
   Вглядываясь в его лицо, она не могла поверить, что он мертв.
   Лицо сохранило восторженное выражение. Он, казалось, спал глубоким сном.
   Улыбка застыла на его губах, и если бы Корделия могла заглянуть в его глаза, то увидела бы, в чем она не сомневалась, свет одухотворенности, которым они всегда зажигались, когда он говорил о своей вере.
   Она долго смотрела на него, потрясенная и раздавленная горем.
   Слова заупокойной молитвы сами собой полились с ее губ, и Корделия подумала, что Дэвид не исчезнет бесследно, что память о нем будет жить вечно.