Страница:
— Если мы… договоримся, могу ли я быть уверена, что Стив никогда больше вас не увидит?
— Не пройдет и недели, как я переберусь в Лос-Анджелес.
— И вы подпишете все бумаги?
— За десять тысяч я готова стоять на голове в Центральном парке!
«Да, — подумала Кэрри, — это уж точно».
— Ну? — торопила ее с ответом Зизи.
— Я перезвоню вам через час. Мне нужно отдать кое-какие… распоряжения.
— Никаких перекрестных допросов, мне вовсе не улыбается, если вы сейчас помчитесь к мальчику жаловаться на то, что я требую от вас денег. Если вы это сделаете — вините себя потом сами. Уж поверьте мне, я в любую минуту могу заговорить зубы вашему котеночку.
— Верю.
В задумчивости Кэрри положила трубку. Она надеялась, что Стивен наконец все сам понял, но полной уверенности в этом не было. Лучше уж заплатить и избавиться от нее — им обоим. К счастью, нет никакой необходимости обращаться к Эллиоту за деньгами. У нее до сих пор сохранились пятнадцать тысяч после продажи поместья Бернарда.
Кэрри заплатила требуемую сумму. На руках у нее был подписанный Зизи документ. Теперь оставалось ждать телефонного звонка от Стивена.
И вот он позвонил.
В дверь. Кэрри вскочила, но тут же взяла себя в руки и вновь уселась, стала листать какой-то журнал.
Открывать пошла прислуга. Через несколько минут Стивен уже входил в комнату. Высокий и красивый, со вкусом одетый — в нем сразу виден класс. Она позаботилась о том, чтобы у сына в жизни были все возможности — те, которых так не хватало ей самой. Он мог отправиться куда захочет, делать то, что ему заблагорассудится. А теперь, с отъездом Зизи…
Он опустился рядом с ней на колени и произнес всего одно слово:
— Мама.
Кэрри обняла сына.
— Я люблю тебя, упрямая ты женщина! — сказал он… — Но почему у меня ушло столько времени, чтобы попять — ты всегда оказываешься права?
ЛАКИ. 1970
ДЖИНО. 1970
— Не пройдет и недели, как я переберусь в Лос-Анджелес.
— И вы подпишете все бумаги?
— За десять тысяч я готова стоять на голове в Центральном парке!
«Да, — подумала Кэрри, — это уж точно».
— Ну? — торопила ее с ответом Зизи.
— Я перезвоню вам через час. Мне нужно отдать кое-какие… распоряжения.
— Никаких перекрестных допросов, мне вовсе не улыбается, если вы сейчас помчитесь к мальчику жаловаться на то, что я требую от вас денег. Если вы это сделаете — вините себя потом сами. Уж поверьте мне, я в любую минуту могу заговорить зубы вашему котеночку.
— Верю.
В задумчивости Кэрри положила трубку. Она надеялась, что Стивен наконец все сам понял, но полной уверенности в этом не было. Лучше уж заплатить и избавиться от нее — им обоим. К счастью, нет никакой необходимости обращаться к Эллиоту за деньгами. У нее до сих пор сохранились пятнадцать тысяч после продажи поместья Бернарда.
Кэрри заплатила требуемую сумму. На руках у нее был подписанный Зизи документ. Теперь оставалось ждать телефонного звонка от Стивена.
И вот он позвонил.
В дверь. Кэрри вскочила, но тут же взяла себя в руки и вновь уселась, стала листать какой-то журнал.
Открывать пошла прислуга. Через несколько минут Стивен уже входил в комнату. Высокий и красивый, со вкусом одетый — в нем сразу виден класс. Она позаботилась о том, чтобы у сына в жизни были все возможности — те, которых так не хватало ей самой. Он мог отправиться куда захочет, делать то, что ему заблагорассудится. А теперь, с отъездом Зизи…
Он опустился рядом с ней на колени и произнес всего одно слово:
— Мама.
Кэрри обняла сына.
— Я люблю тебя, упрямая ты женщина! — сказал он… — Но почему у меня ушло столько времени, чтобы попять — ты всегда оказываешься права?
ЛАКИ. 1970
-Вам что-нибудь нужно, миссис Ричмонд? Да, развод, пожалуйста.
— Что? — Прикрыв рукой глаза от солнца, Лаки смотрела на симпатичного парня, обслуживавшего посетителей бассейна. Ее неторопливый взгляд дюйм за дюймом изучал каждый кусочек его тела. Коренастый, с узкими бедрами, затянутыми в тяжело отвисавшие спереди плавки. Широкая грудь заросла густыми светлыми волосами. — Если только бутылку коки.
— Да, мэм. — Неторопливой походкой он скрылся из глаз.
Поднявшись из шезлонга, Лаки окинула взором бассейн отеля на Багамах. За четыре года, что она вместе с Крейвеном приезжает сюда, никаких перемен не произошло. Здесь все так же. Туристы по-прежнему поджаривают на солнце свои задницы, потрясая роскошными формами, с подносами в руках их обносят напитками чернокожие «багамские мамочки». Группа музыкантов наигрывает вариации из ранних «Битлз».
Чуть повернув голову, Лаки заметила направлявшегося к ней Крейвена. Мужа. Четыре года они вместе, и до сих пор ее бросает в дрожь от одного его вида. И дело тут вовсе не в ненависти, так она сказать не могла бы. Он просто постоянно раздражал се. Скучнейшая личность: с ним не о чем поговорить, в нем нет никакой изюминки, он не в состоянии «завести» женщину.
Крейвен Ричмонд. Ее муж. Какая насмешка! Одетый в расписную гавайскую рубашку, белые шорты, теннисные туфли и короткие оранжевые носки. Нос и окружье губ обильно смазаны белой цинковой пастой, предохраняющей от загара.
Быстрым движением Лаки вновь улеглась и прикрыла глаза. Она не чувствовала в себе сил на поддержание их обычной беседы.
Ей вспомнился их первый приезд на Багамы. Их медовый месяц. Еще одна насмешка судьбы. Отец считал Лаки маленькой нимфоманкой, которую необходимо побыстрее выдать замуж, чтобы на великое имя Сантанджело не легла порочащая его тень. Он, видимо, и не подозревал, что его дочь — девственница, еще ни разу в жизни не позволившая себе… Да, конечно, она занималась чем угодно, но как только дело доходило до настоящего траханья…
В этом Крейвен был таким же новичком. Женившись в возрасте двадцати одного года, он оказался еще большим девственником, чем она!
После тошнотворной церемонии бракосочетания в Вегасе их сразу же посадили в самолет. И вот они, двое чужих друг другу людей, на Багамах. Всего неделю прожила Лаки шестнадцатилетней. И что это была за неделя! Когда Джино сказал ей, что все уже обговорено, он именно это и имел в виду: все было известно всем, кроме нее. Крейвена эта перспектива приводила в восторг. Бетти Ричмонд демонстрировала наигранную теплоту. Ее муж вел себя сдержанно.
Многочисленным родственникам Ричмондов потребовался не один самолет, чтобы прилететь на свадьбу, которая оказалась отвратительной, вульгарной процедурой, к тому же пресса расписала ее во всех, в том числе и несуществующих, деталях. В какое-то неуловимое мгновение маленькая, никому не известная Лаки Сант превратилась в Лаки Сантанджело, красавицу-дочь Джино Сантанджело, выходившую замуж за Крейвена Ричмонда из клана Ричмондов. Даже Дарио позволено было приехать из школы ради такого события. Лаки с трудом узнала брата. Мальчик превратился в юношу. Длинные белокурые волосы и лукавые голубые глаза.
— Ты там у себя всех девчонок с ума сводишь! — пошутила она.
— Какие девчонки? — Дарио искренне удивился. — У пас мужская школа.
— Подожди, вот поступишь в колледж — ты им еще покажешь!
Однако царившая когда-то в их общении непосредственность куда-то ушла.
Присутствовал па свадьбе и Марко, будь он проклят! Предатель, как она прозвала его в душе, старательно не обращая на своего кумира никакого внимания.
В аэропорту Пассау их встретили с музыкой. «Кадиллак» с откинутым верхом перенес молодых супругов па остров Пэрэдайз , где из отеля «Принцесса Сант» их вышел приветствовать управляющий, как две капли воды похожий на Марко. Загорелый, мускулистый — опасный мужчина. Лаки приветствовала его довольно прохладно. Крейвен был более любезен.
Лаки должна признать, что Пэрэдайз произвел на нее впечатление. Очень подходящее название для полоски песка, на которой выстроены несколько шикарных отелей.
Молодым предоставили в их распоряжение небольшую виллу, стоявшую в нескольких десятках метров от берега. Из окоп можно было видеть никем еще не потревоженный белый песок пляжа, прозрачную зеленоватую океанскую воду и экзотические пальмы. Лаки не терпелось побыстрее переодеться в бикини и растянуться на мягком песке. Крейвен поспешил за ней. Увидев наконец его тощее белое тело, Лаки пришла в ужас. Как бы в насмешку, руки и ноги Крейвена были коричневыми от загара, что только подчеркивало всю его остальную белизну.
Почему же она смирилась со всем этим? Чтобы сделать отца счастливым? Или просто выбора не было? В шестнадцать лет быть отданной замуж за человека, которого она совершенно не знает, не говоря уже о любви.
День стоял довольно ветреный, по Лаки солнечный ожог не грозил, поскольку к смуглой от рождения коже уже успел пристать полученный на юге Франции загар. Несколько раз она предупреждала Крейвена, чье лицо и тело скоро стали ярко-розовыми.
— Со мной все в порядке, — уверял он. — Я в жизни еще не обгорал.
Но рано или поздно всегда приходит первый раз. Ночью Крейвен не мог лежать без стонов, пока она натирала его мазью.
— Солнце у нас здесь просто убивает, мэм, — с широкой улыбкой сказал чернокожий продавец расположенной на первом этаже отеля аптеки. — Раз сгорев, всю жизнь не забудешь!
Воистину так. Крейвен целых пять дней не мог выйти из номере. И не только выйти — всего остального он тоже не мог.
Лаки терпеливо ждала. Теперь она была замужем. Она хотела мужчину. Если крепко-крепко смежить веки, может, удастся представить Марко на месте Крейвена? Должна же быть ей хоть какая-то награда за это замужество.
На шестой день их медового месяца стало ясно, что если она не сделает первого шага, то его не сделает никто. Ожоги Крейвена уже проходили. С него дважды сошла кожа, и теперь — осторожно — он был готов вновь выйти под палящие солнечные лучи.
Вместо того чтобы накинуть на себя пижаму, в которой она обычно ложилась в постель, Лаки вышла из ванной комнаты совершенно голой. Не испытывая от своей наготы ни малейшего смущения, она прошла в спальню и, явно провоцируя, остановилась перед пораженным Крейвеном, чьи пижамные брюки тут же продемонстрировали степень его заинтересованности.
— Привет, милый, — Лаки растягивала слоги, подражая Мэй Уэст, — не хочешь ли попробовать моего медку?
Эрекции как и не было. Лаки потребовалось полтора часа на то, чтобы уговорить ее вернуться. Но к этому времени оба так устали, что были уже не в состоянии найти ей хоть какое-то применение.
Прошло еще три дня, прежде чем брак свершился по-настоящему, после чего Лаки тихо плакала во сне. Ничего более разочаровывающего она еще в жизни не испытывала. Так что же это такое? Несколько судорожных рывков — и все? Потом он повернулся к ней спиной и благополучно захрапел.
Очевидно, что Крейвена это полностью удовлетворило. Он казался весьма довольным самим собой. Постепенно он приобрел многозначительный вид, который приводил Лаки в бешенство, и потребность раз в ночь, перед тем как почистить зубы, трахнуть ее, на что уходило ровно три минуты. Она так и не смогла привить ему интерес к почти. О почти Крейвен и слышать не хотел. Пососать ей грудь, поласкать ее киску, вложить ей в рот или дать работу собственному языку — нет, нет и нет. Крейвен знал, что должен делать мужчина, и не имел намерений опускаться до того, что он называл «извращениями». Его даже нисколько не волновало, кончила ли она, а кто бы мог кончить в компании секундомера с вялым членом?
Четыре года. Впустую.
— Ваша кола, мадам. Лаки раскрыла глаза.
— Доброе утро, — приветствовал ее Крейвен. — Как ты себя чувствуешь?
Она взяла у загорелого юноши бутылку, покосившись при этом на внушительный бугор в его плавках, улыбнулась и поставила свою подпись на чеке. Затем повернулась к мужу. Теперь уже она не была шестнадцатилетней девочкой. Ей уже исполнилось двадцать, и все это время из головы у нее не шел развод.
— А, цинковый мальчик, — протянула она. Ведь Крейвен знал, что она терпеть не может, когда он мажет свое лицо этой дрянью!
— Я что-то неважно спал. — Он вздохнул. — Всю ночь в комнате летал москит. Ты слышала?
Ему обязательно нужно хоть на что-нибудь жаловаться. Как старику.
— Нет. Ты испугался его маленького хоботка? — невинным голосом спросила Лаки. Крейвен покосился на нее.
— Жала, Лаки, жала.
— Ну да, жала.
Маленький хоботок доставался ей. Время от времени. Если повезет. Или не повезет. Зависит от того, как па это смотреть.
На третий месяц их супружеской жизни Крейвен стал посвящать своим любовным утехам всего один раз в педелю. Потом — раз в четыре недели. Потом — тогда, когда захочется, а хотелось ему не часто. Лаки пришлось утешать себя тем, что ее муж, по-видимому, просто не любит секс. Джино вынудил ее выйти замуж, считая, что дочь — беспокойная нимфоманка. Ну что же, ей не потребовалось много времени для того, чтобы решиться доказать отцу его правоту.
Своего первого любовника Лаки завела еще до окончания медового месяца: им стал управляющий отелем, почти точная копия Марко. Наемный служащий отца. Великолепно. Она совратила его, сама поднявшись в небольшой особняк, выстроенный на крыше отеля, под тем предлогом, что должна передать ему послание отца. Оказавшись там, Лаки в одно мгновение сбросила с себя одежду и потребовала ответа на месте — да или нет? Управляющему было страшно отказывать. И не менее страшно было сказать «да». В любом случае он проигрывал — ведь перед ним стояла дочь Джино Сантанджело. Это значительно осложняло ситуацию.
«Как приятно ощущение своей власти, — решила для себя Лаки. — Но еще приятнее, когда тебя трахает настоящий мужчина».
Она не оглядывалась назад. Если видела мужчину, который ей правился, то мужчина приходил к ней. За весьма редкими исключениями. Конечно, все это делалось не на виду. До отца ни в коем случае не должно дойти то, что ее замужество — вместо того чтобы остановить Лаки — только подтолкнуло вперед по старому пути.
— Ты давно уже здесь? — спросил ее Крейвен.
— Около часа. А что?
— Просто так.
Он принялся раскладывать свои вещи возле соседнего шезлонга.
Как только Крейвен уселся, Лаки поднялась и нырнула в бирюзовую воду бассейна. Она полностью отдавала себе отчет в том, что едва ли не каждый мужчина, находившийся рядом, провожал ее взглядом. В шестнадцать она была дикой маргариткой, в двадцать превратилась в дикую розу. Смуглая загорелая кожа. Черные глаза. Гибкая, по-девичьи изящная фигурка, но груди уже палились, наполнились, придавая всему облику неожиданно чувственный вид. Она отпустила длинные волосы, каскадом падавшие до середины спины.
Лаки почти не пользовалась косметикой. Не было нужды. Только самую малость подведены глаза, чуть подкрашены губы, тут и там несколько золотых блесток.
Бодро она проплыла всю длину бассейна, надолго уходя под воду и лишь изредка выныривая за глотком воздуха.
В который уже раз Лаки размышляла о своей жизни. Мистер и миссис Крейвен Ричмонд жили в прекрасной вашингтонской квартире. Она разъезжала на красном «феррари» — свадебном подарке отца. У Крейвена был свой «линкольн-континенталь» кремового цвета. На счету в швейцарском банке у него лежали двести тысяч долларов плюс набежавшие за четыре года проценты. Джино заплатил Крейвену за женитьбу на ней. Шантажировал Бетти и Петера Ричмонда, чтобы они согласились на это. Об этом рассказала ей сама Бетти, не упоминая фактов, в ходе какой-то их стычки. Лаки решила для себя когда-нибудь выяснить, в чем именно заключался шантаж.
То, что Джино заплатил кому-то за согласие жениться на его дочери, было чудовищным, было таким ужасным, что поначалу Лаки отказывалась в это поверить. Но в один из дней она прилетела в Нью-Йорк, чтобы напрямик спросить отца.
— Ну и что? — удивился он. — Ты вошла в одну из лучших семей этих долбаных пятидесяти штатов. Это серьезное дело, вот я и дал ему определенную сумму, начальный, так сказать, капитал.
Начальный капитал для чего? Крейвен нигде не работал. Он сшивался вокруг своего отца, играл в теннис с матерью. Предполагалось, что Лаки будет сопровождать мужа во всех развлечениях семейства Ричмондов. Гольф. Скачки. Турниры по настольному теннису. И все это в преданной подаче прессы. Очень скоро Лаки поняла, что Петер Ричмонд и пальцем не пошевелит, если рядом не будет фотографа.
Это оказалась вовсе не та жизнь, о которой она мечтала. Разочарование ждало ее на каждом шагу.
— Я хочу начать работать, — заявила она Крейвену. — Не могу я, как ты. У меня мозги начинают превращаться в теннисный мячик.
— Не самая здравая мысль, — сказал Крейвен.
— Не самая здравая мысль, — сказала Бетти.
— Не самая здравая мысль, — сказал Петер. В Ричмондах примечательно то, что они всегда держатся вместе.
— А тебе не приходила в голову мысль забеременеть, дорогая? — спросила ее однажды Бетти.
Приходила ли ей в голову мысль забеременеть? Да, и от нее Лаки по ночам мучилась кошмарами.
— Я говорю на четырех языках, у меня активный склад ума — мне пока не хочется иметь детей, Бетти. Я должна найти работу, или же я просто рехнусь!
Они с неохотой позволили ей работать в офисе Петера — неполный рабочий день. Через неделю Лаки сдалась. Вкалывать на Петера рядом с сослуживцами, готовыми лизать ему задницу, оказалось еще хуже, чем вообще ничего не делать.
Лаки убивала дни походами по магазинам, чтением, обедами с подругами, собственно говоря, даже не подругами, а так, обыкновенными знакомыми. Часами она гоняла па своем «феррари» по автострадам — от нечего делать. На запредельных скоростях, под льющуюся из стерсоколонок хорошую музыку. Заводила множество быстро и остро протекавших романов, длившихся, так ей самой хотелось, всего несколько дней. Время от времени видела отца. То он сам прилетал в Вашингтон, то она вместе с Крейвеном отправлялась в Нью-Йорк. На какое-нибудь мероприятие. На ужин, па презентацию. Постоянно они находились в окружении людей. Пару раз ей попадался па глаза Дарио. Брат, с которым она когда-то была так близка, превратился теперь в скрытного чужака, и больше им было не о чем поговорить друг с другом.
Лаки чувствовала себя в этой жизни, как в ловушке, и вынудил ее жить этой жизнью именно Джино.
Так почему же она не уходит? Она и сама пока еще не знала. В ней поселилась страстная ненависть к отцу, по в то же время Лаки отчаянно хотелось угодить ему.
Оставаться замужем за этим слизняком — это для него.
Трахаться напропалую с любовниками — для себя.
Вылезая из воды, Лаки заметила, что Крейвен призывно размахивает руками. Подчеркнуто неторопливой походкой она подошла к своему шезлонгу.
— В чем дело? — Она встряхнула мокрыми волосами, обдав мужа мелкими капельками воды.
— Тебя разыскивает твой отец, — с раздражением ответил Крейвен. — Они с ног сбились, разыскивая тебя.
— Вот как? — Сердце забилось чуть быстрее. Вот уже несколько месяцев от Джино не было никаких новостей. Неужели он вдруг соскучился по пой?
Не потрудившись набросить на себя хотя бы полотенце, Лаки поспешила к стеклянной телефонной будке.
— Да? — голос ее звучал буднично.
— Лаки? Как у тебя дела, малышка?
— Отлично. А как там ты?
— Кое-какие проблемы, но ничего серьезного. Он говорил ей о своих проблемах. Впервые. В трубке наступило неловкое молчание, затем Джино сказал:
— Слушай, малышка, я хочу, чтобы ты прилетела в Нью-Йорк.
На языке у Лаки закрутилась куча вопросов сразу.
— Когда? — торопливо спросила она.
— Сегодня, завтра — не стоит нестись сломя голову, но хорошо бы побыстрее.
— Я только-только почувствовала вкус отдыха, — сдержанно ответила Лаки.
— Вся твоя жизнь — сплошной отдых, черт возьми! — взорвался Джино.
— И вообще, в чем там дело? — На вспышку отца она не обратила никакого внимания.
— Не хочу говорить об этом по телефону, — напряжение слышалось в голосе Джино. — Давай быстрее в Нью-Йорк. Это важно, в противном случае я не стал бы тебя беспокоить.
— Мы прилетим сегодня вечером, — приняла наконец она решение.
— Нет, Крейвена с собой не бери. Пусть остается там.
Это чисто семейное дело.
Мысль о полете в Нью-Йорк без мужа пришлась Лаки по вкусу.
— О'кей, — медленно выговорила она, гадая про себя, что же происходит. — До встречи.
— Постарайся вылететь пораньше. Можем вместе поужинать. Дарио тоже должен быть.
В голове Лаки все окончательно смешалось. Дарио. Она сама. Джино. Все семейство Сантанджело. Может, Джино заболел? А вдруг у него какая-нибудь смертельная болезнь, и жить ему осталось пять минут?
— Ты себя… нормально чувствуешь? — мягко спросила она.
— Великолепно. Лучше не бывает. До встречи, малышка. Позвони Косте, когда узнаешь номер своего рейса, он распорядится, чтобы в аэропорту тебя встретили.
Раздавшийся в трубке гудок сообщил ей, что разговор с отцом окончен.
Несколькими часами раньше точно такой же разговор с отцом состоялся и у Дарио. Брат удивился не меньше сестры.
Если говорить в целом, то Джино никак не вмешивался в его жизнь.
— Получи хорошее образование, и весь мир тебе будет нипочем, — любил повторять Джино.
Дарио послушался совета. Закончив в семнадцатилетнем возрасте школу, он убедил отца разрешить ему отправиться в Сан-Франциско, в Институт изящных искусств.
Поначалу Джино отнесся скептически к этой идее.
— Художник? Что это еще за образование? По в то же время он гордился тем, что у его сына открылся настоящий талант. Косте он сказал так:
— Пусть мальчик повеселится, пусть займется чем хочет. Пусть перетрахает там всех студенток, а вот когда ему исполнится двадцать один — я научу его всему, что знаю сам. Это станет хорошим завершением его образования. Когда-то ему придется унаследовать всю империю Сантанджело. Я не хочу его пока торопить, нужно, чтобы мальчик хорошенько к этому подготовился.
И Дарио получил полную свободу.
Нисколько не стесненный в средствах, предоставляемых ему отцом, оп снял в Сан-Франциско квартиру, где поселился с Эриком, бросившим работу и перебравшимся из Сан-Диего поближе к своему любовнику.
Дарио был весьма доволен развитием их отношений. Эрик восхищался им, превозносил его до небес, а так приятно ощущать себя объектом поклонения. Ничего ненормального или хотя бы порочного он в этом не находил, чувство какой-то вины Дарио испытывал лишь тогда, когда в голову приходила мысль о том, что рано или поздно обо всем может узнать отец. Об этом и подумать было страшно.
И его самого, и Эрика вполне устраивало общество друг друга. Они не присоединились к коммуне хиппи, не посещали гей-клубы, они вообще почти не контактировали с другими людьми. А Эрику больше ничего и не нужно было. Ему очень не хотелось, чтобы кто-то еще положил свой глаз на Дарио.
В институте девушки прохода не давали Дарио, но без всякого, впрочем, успеха. Ему было с ними неинтересно. Эрик умел удовлетворять все его потребности.
Время летело быстро. Отца Дарно видел лишь от случая к случаю. На Рождество, потом несколько дней во время летних каникул, когда нужно исполнить сыновний долг и съездить навестить Джино в Лас-Вегас. Несколько визитов в Нью-Йорк. Все.
В Вегасе Джино подвел к сыну девушку.
— Познакомься, это Дженни, она впервые у нас в городе. Может, вы заедете к Крисси — я знаю, что она на днях поссорилась со своим парнем.
И Дарио провел с девушками целый день, даже поцеловал каждую, желая им спокойной ночи. Вдруг они вздумают что-нибудь рассказать отцу? Эрик убил бы его, если бы узнал об этом!
Целовать девушек не так уж и страшно. По сути говоря, его это нисколько не трогало. Чего Дарио терпеть не мог, так это липкого прикосновения покрытых помадой губ и тошнотворного запаха пудры и прочей косметики. Мысль об обнаженной женщине заставляла вздрогнуть от отвращения. Мерзко-податливая плоть. Огромные груди. Потаенные уголки. Вспомнилась Марабелла Блю в постели. Дарио передернуло.
— Зачем тебе лететь в Нью-Йорк? — спросил его Эрик.
Дарио тщательно расчесывал волосы, соображая, стоит ли их подстричь, прежде чем он придет к отцу.
— Просто нужно. Семейная встреча, как мне было сказано.
— Но что значит — «семейная встреча»? — пробрюзжал Эрик.
Дарио пожал плечами.
— Кто его знает? За этим-то я и лечу, чтобы выяснить.
— Что? — Прикрыв рукой глаза от солнца, Лаки смотрела на симпатичного парня, обслуживавшего посетителей бассейна. Ее неторопливый взгляд дюйм за дюймом изучал каждый кусочек его тела. Коренастый, с узкими бедрами, затянутыми в тяжело отвисавшие спереди плавки. Широкая грудь заросла густыми светлыми волосами. — Если только бутылку коки.
— Да, мэм. — Неторопливой походкой он скрылся из глаз.
Поднявшись из шезлонга, Лаки окинула взором бассейн отеля на Багамах. За четыре года, что она вместе с Крейвеном приезжает сюда, никаких перемен не произошло. Здесь все так же. Туристы по-прежнему поджаривают на солнце свои задницы, потрясая роскошными формами, с подносами в руках их обносят напитками чернокожие «багамские мамочки». Группа музыкантов наигрывает вариации из ранних «Битлз».
Чуть повернув голову, Лаки заметила направлявшегося к ней Крейвена. Мужа. Четыре года они вместе, и до сих пор ее бросает в дрожь от одного его вида. И дело тут вовсе не в ненависти, так она сказать не могла бы. Он просто постоянно раздражал се. Скучнейшая личность: с ним не о чем поговорить, в нем нет никакой изюминки, он не в состоянии «завести» женщину.
Крейвен Ричмонд. Ее муж. Какая насмешка! Одетый в расписную гавайскую рубашку, белые шорты, теннисные туфли и короткие оранжевые носки. Нос и окружье губ обильно смазаны белой цинковой пастой, предохраняющей от загара.
Быстрым движением Лаки вновь улеглась и прикрыла глаза. Она не чувствовала в себе сил на поддержание их обычной беседы.
Ей вспомнился их первый приезд на Багамы. Их медовый месяц. Еще одна насмешка судьбы. Отец считал Лаки маленькой нимфоманкой, которую необходимо побыстрее выдать замуж, чтобы на великое имя Сантанджело не легла порочащая его тень. Он, видимо, и не подозревал, что его дочь — девственница, еще ни разу в жизни не позволившая себе… Да, конечно, она занималась чем угодно, но как только дело доходило до настоящего траханья…
В этом Крейвен был таким же новичком. Женившись в возрасте двадцати одного года, он оказался еще большим девственником, чем она!
После тошнотворной церемонии бракосочетания в Вегасе их сразу же посадили в самолет. И вот они, двое чужих друг другу людей, на Багамах. Всего неделю прожила Лаки шестнадцатилетней. И что это была за неделя! Когда Джино сказал ей, что все уже обговорено, он именно это и имел в виду: все было известно всем, кроме нее. Крейвена эта перспектива приводила в восторг. Бетти Ричмонд демонстрировала наигранную теплоту. Ее муж вел себя сдержанно.
Многочисленным родственникам Ричмондов потребовался не один самолет, чтобы прилететь на свадьбу, которая оказалась отвратительной, вульгарной процедурой, к тому же пресса расписала ее во всех, в том числе и несуществующих, деталях. В какое-то неуловимое мгновение маленькая, никому не известная Лаки Сант превратилась в Лаки Сантанджело, красавицу-дочь Джино Сантанджело, выходившую замуж за Крейвена Ричмонда из клана Ричмондов. Даже Дарио позволено было приехать из школы ради такого события. Лаки с трудом узнала брата. Мальчик превратился в юношу. Длинные белокурые волосы и лукавые голубые глаза.
— Ты там у себя всех девчонок с ума сводишь! — пошутила она.
— Какие девчонки? — Дарио искренне удивился. — У пас мужская школа.
— Подожди, вот поступишь в колледж — ты им еще покажешь!
Однако царившая когда-то в их общении непосредственность куда-то ушла.
Присутствовал па свадьбе и Марко, будь он проклят! Предатель, как она прозвала его в душе, старательно не обращая на своего кумира никакого внимания.
В аэропорту Пассау их встретили с музыкой. «Кадиллак» с откинутым верхом перенес молодых супругов па остров Пэрэдайз , где из отеля «Принцесса Сант» их вышел приветствовать управляющий, как две капли воды похожий на Марко. Загорелый, мускулистый — опасный мужчина. Лаки приветствовала его довольно прохладно. Крейвен был более любезен.
Лаки должна признать, что Пэрэдайз произвел на нее впечатление. Очень подходящее название для полоски песка, на которой выстроены несколько шикарных отелей.
Молодым предоставили в их распоряжение небольшую виллу, стоявшую в нескольких десятках метров от берега. Из окоп можно было видеть никем еще не потревоженный белый песок пляжа, прозрачную зеленоватую океанскую воду и экзотические пальмы. Лаки не терпелось побыстрее переодеться в бикини и растянуться на мягком песке. Крейвен поспешил за ней. Увидев наконец его тощее белое тело, Лаки пришла в ужас. Как бы в насмешку, руки и ноги Крейвена были коричневыми от загара, что только подчеркивало всю его остальную белизну.
Почему же она смирилась со всем этим? Чтобы сделать отца счастливым? Или просто выбора не было? В шестнадцать лет быть отданной замуж за человека, которого она совершенно не знает, не говоря уже о любви.
День стоял довольно ветреный, по Лаки солнечный ожог не грозил, поскольку к смуглой от рождения коже уже успел пристать полученный на юге Франции загар. Несколько раз она предупреждала Крейвена, чье лицо и тело скоро стали ярко-розовыми.
— Со мной все в порядке, — уверял он. — Я в жизни еще не обгорал.
Но рано или поздно всегда приходит первый раз. Ночью Крейвен не мог лежать без стонов, пока она натирала его мазью.
— Солнце у нас здесь просто убивает, мэм, — с широкой улыбкой сказал чернокожий продавец расположенной на первом этаже отеля аптеки. — Раз сгорев, всю жизнь не забудешь!
Воистину так. Крейвен целых пять дней не мог выйти из номере. И не только выйти — всего остального он тоже не мог.
Лаки терпеливо ждала. Теперь она была замужем. Она хотела мужчину. Если крепко-крепко смежить веки, может, удастся представить Марко на месте Крейвена? Должна же быть ей хоть какая-то награда за это замужество.
На шестой день их медового месяца стало ясно, что если она не сделает первого шага, то его не сделает никто. Ожоги Крейвена уже проходили. С него дважды сошла кожа, и теперь — осторожно — он был готов вновь выйти под палящие солнечные лучи.
Вместо того чтобы накинуть на себя пижаму, в которой она обычно ложилась в постель, Лаки вышла из ванной комнаты совершенно голой. Не испытывая от своей наготы ни малейшего смущения, она прошла в спальню и, явно провоцируя, остановилась перед пораженным Крейвеном, чьи пижамные брюки тут же продемонстрировали степень его заинтересованности.
— Привет, милый, — Лаки растягивала слоги, подражая Мэй Уэст, — не хочешь ли попробовать моего медку?
Эрекции как и не было. Лаки потребовалось полтора часа на то, чтобы уговорить ее вернуться. Но к этому времени оба так устали, что были уже не в состоянии найти ей хоть какое-то применение.
Прошло еще три дня, прежде чем брак свершился по-настоящему, после чего Лаки тихо плакала во сне. Ничего более разочаровывающего она еще в жизни не испытывала. Так что же это такое? Несколько судорожных рывков — и все? Потом он повернулся к ней спиной и благополучно захрапел.
Очевидно, что Крейвена это полностью удовлетворило. Он казался весьма довольным самим собой. Постепенно он приобрел многозначительный вид, который приводил Лаки в бешенство, и потребность раз в ночь, перед тем как почистить зубы, трахнуть ее, на что уходило ровно три минуты. Она так и не смогла привить ему интерес к почти. О почти Крейвен и слышать не хотел. Пососать ей грудь, поласкать ее киску, вложить ей в рот или дать работу собственному языку — нет, нет и нет. Крейвен знал, что должен делать мужчина, и не имел намерений опускаться до того, что он называл «извращениями». Его даже нисколько не волновало, кончила ли она, а кто бы мог кончить в компании секундомера с вялым членом?
Четыре года. Впустую.
— Ваша кола, мадам. Лаки раскрыла глаза.
— Доброе утро, — приветствовал ее Крейвен. — Как ты себя чувствуешь?
Она взяла у загорелого юноши бутылку, покосившись при этом на внушительный бугор в его плавках, улыбнулась и поставила свою подпись на чеке. Затем повернулась к мужу. Теперь уже она не была шестнадцатилетней девочкой. Ей уже исполнилось двадцать, и все это время из головы у нее не шел развод.
— А, цинковый мальчик, — протянула она. Ведь Крейвен знал, что она терпеть не может, когда он мажет свое лицо этой дрянью!
— Я что-то неважно спал. — Он вздохнул. — Всю ночь в комнате летал москит. Ты слышала?
Ему обязательно нужно хоть на что-нибудь жаловаться. Как старику.
— Нет. Ты испугался его маленького хоботка? — невинным голосом спросила Лаки. Крейвен покосился на нее.
— Жала, Лаки, жала.
— Ну да, жала.
Маленький хоботок доставался ей. Время от времени. Если повезет. Или не повезет. Зависит от того, как па это смотреть.
На третий месяц их супружеской жизни Крейвен стал посвящать своим любовным утехам всего один раз в педелю. Потом — раз в четыре недели. Потом — тогда, когда захочется, а хотелось ему не часто. Лаки пришлось утешать себя тем, что ее муж, по-видимому, просто не любит секс. Джино вынудил ее выйти замуж, считая, что дочь — беспокойная нимфоманка. Ну что же, ей не потребовалось много времени для того, чтобы решиться доказать отцу его правоту.
Своего первого любовника Лаки завела еще до окончания медового месяца: им стал управляющий отелем, почти точная копия Марко. Наемный служащий отца. Великолепно. Она совратила его, сама поднявшись в небольшой особняк, выстроенный на крыше отеля, под тем предлогом, что должна передать ему послание отца. Оказавшись там, Лаки в одно мгновение сбросила с себя одежду и потребовала ответа на месте — да или нет? Управляющему было страшно отказывать. И не менее страшно было сказать «да». В любом случае он проигрывал — ведь перед ним стояла дочь Джино Сантанджело. Это значительно осложняло ситуацию.
«Как приятно ощущение своей власти, — решила для себя Лаки. — Но еще приятнее, когда тебя трахает настоящий мужчина».
Она не оглядывалась назад. Если видела мужчину, который ей правился, то мужчина приходил к ней. За весьма редкими исключениями. Конечно, все это делалось не на виду. До отца ни в коем случае не должно дойти то, что ее замужество — вместо того чтобы остановить Лаки — только подтолкнуло вперед по старому пути.
— Ты давно уже здесь? — спросил ее Крейвен.
— Около часа. А что?
— Просто так.
Он принялся раскладывать свои вещи возле соседнего шезлонга.
Как только Крейвен уселся, Лаки поднялась и нырнула в бирюзовую воду бассейна. Она полностью отдавала себе отчет в том, что едва ли не каждый мужчина, находившийся рядом, провожал ее взглядом. В шестнадцать она была дикой маргариткой, в двадцать превратилась в дикую розу. Смуглая загорелая кожа. Черные глаза. Гибкая, по-девичьи изящная фигурка, но груди уже палились, наполнились, придавая всему облику неожиданно чувственный вид. Она отпустила длинные волосы, каскадом падавшие до середины спины.
Лаки почти не пользовалась косметикой. Не было нужды. Только самую малость подведены глаза, чуть подкрашены губы, тут и там несколько золотых блесток.
Бодро она проплыла всю длину бассейна, надолго уходя под воду и лишь изредка выныривая за глотком воздуха.
В который уже раз Лаки размышляла о своей жизни. Мистер и миссис Крейвен Ричмонд жили в прекрасной вашингтонской квартире. Она разъезжала на красном «феррари» — свадебном подарке отца. У Крейвена был свой «линкольн-континенталь» кремового цвета. На счету в швейцарском банке у него лежали двести тысяч долларов плюс набежавшие за четыре года проценты. Джино заплатил Крейвену за женитьбу на ней. Шантажировал Бетти и Петера Ричмонда, чтобы они согласились на это. Об этом рассказала ей сама Бетти, не упоминая фактов, в ходе какой-то их стычки. Лаки решила для себя когда-нибудь выяснить, в чем именно заключался шантаж.
То, что Джино заплатил кому-то за согласие жениться на его дочери, было чудовищным, было таким ужасным, что поначалу Лаки отказывалась в это поверить. Но в один из дней она прилетела в Нью-Йорк, чтобы напрямик спросить отца.
— Ну и что? — удивился он. — Ты вошла в одну из лучших семей этих долбаных пятидесяти штатов. Это серьезное дело, вот я и дал ему определенную сумму, начальный, так сказать, капитал.
Начальный капитал для чего? Крейвен нигде не работал. Он сшивался вокруг своего отца, играл в теннис с матерью. Предполагалось, что Лаки будет сопровождать мужа во всех развлечениях семейства Ричмондов. Гольф. Скачки. Турниры по настольному теннису. И все это в преданной подаче прессы. Очень скоро Лаки поняла, что Петер Ричмонд и пальцем не пошевелит, если рядом не будет фотографа.
Это оказалась вовсе не та жизнь, о которой она мечтала. Разочарование ждало ее на каждом шагу.
— Я хочу начать работать, — заявила она Крейвену. — Не могу я, как ты. У меня мозги начинают превращаться в теннисный мячик.
— Не самая здравая мысль, — сказал Крейвен.
— Не самая здравая мысль, — сказала Бетти.
— Не самая здравая мысль, — сказал Петер. В Ричмондах примечательно то, что они всегда держатся вместе.
— А тебе не приходила в голову мысль забеременеть, дорогая? — спросила ее однажды Бетти.
Приходила ли ей в голову мысль забеременеть? Да, и от нее Лаки по ночам мучилась кошмарами.
— Я говорю на четырех языках, у меня активный склад ума — мне пока не хочется иметь детей, Бетти. Я должна найти работу, или же я просто рехнусь!
Они с неохотой позволили ей работать в офисе Петера — неполный рабочий день. Через неделю Лаки сдалась. Вкалывать на Петера рядом с сослуживцами, готовыми лизать ему задницу, оказалось еще хуже, чем вообще ничего не делать.
Лаки убивала дни походами по магазинам, чтением, обедами с подругами, собственно говоря, даже не подругами, а так, обыкновенными знакомыми. Часами она гоняла па своем «феррари» по автострадам — от нечего делать. На запредельных скоростях, под льющуюся из стерсоколонок хорошую музыку. Заводила множество быстро и остро протекавших романов, длившихся, так ей самой хотелось, всего несколько дней. Время от времени видела отца. То он сам прилетал в Вашингтон, то она вместе с Крейвеном отправлялась в Нью-Йорк. На какое-нибудь мероприятие. На ужин, па презентацию. Постоянно они находились в окружении людей. Пару раз ей попадался па глаза Дарио. Брат, с которым она когда-то была так близка, превратился теперь в скрытного чужака, и больше им было не о чем поговорить друг с другом.
Лаки чувствовала себя в этой жизни, как в ловушке, и вынудил ее жить этой жизнью именно Джино.
Так почему же она не уходит? Она и сама пока еще не знала. В ней поселилась страстная ненависть к отцу, по в то же время Лаки отчаянно хотелось угодить ему.
Оставаться замужем за этим слизняком — это для него.
Трахаться напропалую с любовниками — для себя.
Вылезая из воды, Лаки заметила, что Крейвен призывно размахивает руками. Подчеркнуто неторопливой походкой она подошла к своему шезлонгу.
— В чем дело? — Она встряхнула мокрыми волосами, обдав мужа мелкими капельками воды.
— Тебя разыскивает твой отец, — с раздражением ответил Крейвен. — Они с ног сбились, разыскивая тебя.
— Вот как? — Сердце забилось чуть быстрее. Вот уже несколько месяцев от Джино не было никаких новостей. Неужели он вдруг соскучился по пой?
Не потрудившись набросить на себя хотя бы полотенце, Лаки поспешила к стеклянной телефонной будке.
— Да? — голос ее звучал буднично.
— Лаки? Как у тебя дела, малышка?
— Отлично. А как там ты?
— Кое-какие проблемы, но ничего серьезного. Он говорил ей о своих проблемах. Впервые. В трубке наступило неловкое молчание, затем Джино сказал:
— Слушай, малышка, я хочу, чтобы ты прилетела в Нью-Йорк.
На языке у Лаки закрутилась куча вопросов сразу.
— Когда? — торопливо спросила она.
— Сегодня, завтра — не стоит нестись сломя голову, но хорошо бы побыстрее.
— Я только-только почувствовала вкус отдыха, — сдержанно ответила Лаки.
— Вся твоя жизнь — сплошной отдых, черт возьми! — взорвался Джино.
— И вообще, в чем там дело? — На вспышку отца она не обратила никакого внимания.
— Не хочу говорить об этом по телефону, — напряжение слышалось в голосе Джино. — Давай быстрее в Нью-Йорк. Это важно, в противном случае я не стал бы тебя беспокоить.
— Мы прилетим сегодня вечером, — приняла наконец она решение.
— Нет, Крейвена с собой не бери. Пусть остается там.
Это чисто семейное дело.
Мысль о полете в Нью-Йорк без мужа пришлась Лаки по вкусу.
— О'кей, — медленно выговорила она, гадая про себя, что же происходит. — До встречи.
— Постарайся вылететь пораньше. Можем вместе поужинать. Дарио тоже должен быть.
В голове Лаки все окончательно смешалось. Дарио. Она сама. Джино. Все семейство Сантанджело. Может, Джино заболел? А вдруг у него какая-нибудь смертельная болезнь, и жить ему осталось пять минут?
— Ты себя… нормально чувствуешь? — мягко спросила она.
— Великолепно. Лучше не бывает. До встречи, малышка. Позвони Косте, когда узнаешь номер своего рейса, он распорядится, чтобы в аэропорту тебя встретили.
Раздавшийся в трубке гудок сообщил ей, что разговор с отцом окончен.
Несколькими часами раньше точно такой же разговор с отцом состоялся и у Дарио. Брат удивился не меньше сестры.
Если говорить в целом, то Джино никак не вмешивался в его жизнь.
— Получи хорошее образование, и весь мир тебе будет нипочем, — любил повторять Джино.
Дарио послушался совета. Закончив в семнадцатилетнем возрасте школу, он убедил отца разрешить ему отправиться в Сан-Франциско, в Институт изящных искусств.
Поначалу Джино отнесся скептически к этой идее.
— Художник? Что это еще за образование? По в то же время он гордился тем, что у его сына открылся настоящий талант. Косте он сказал так:
— Пусть мальчик повеселится, пусть займется чем хочет. Пусть перетрахает там всех студенток, а вот когда ему исполнится двадцать один — я научу его всему, что знаю сам. Это станет хорошим завершением его образования. Когда-то ему придется унаследовать всю империю Сантанджело. Я не хочу его пока торопить, нужно, чтобы мальчик хорошенько к этому подготовился.
И Дарио получил полную свободу.
Нисколько не стесненный в средствах, предоставляемых ему отцом, оп снял в Сан-Франциско квартиру, где поселился с Эриком, бросившим работу и перебравшимся из Сан-Диего поближе к своему любовнику.
Дарио был весьма доволен развитием их отношений. Эрик восхищался им, превозносил его до небес, а так приятно ощущать себя объектом поклонения. Ничего ненормального или хотя бы порочного он в этом не находил, чувство какой-то вины Дарио испытывал лишь тогда, когда в голову приходила мысль о том, что рано или поздно обо всем может узнать отец. Об этом и подумать было страшно.
И его самого, и Эрика вполне устраивало общество друг друга. Они не присоединились к коммуне хиппи, не посещали гей-клубы, они вообще почти не контактировали с другими людьми. А Эрику больше ничего и не нужно было. Ему очень не хотелось, чтобы кто-то еще положил свой глаз на Дарио.
В институте девушки прохода не давали Дарио, но без всякого, впрочем, успеха. Ему было с ними неинтересно. Эрик умел удовлетворять все его потребности.
Время летело быстро. Отца Дарно видел лишь от случая к случаю. На Рождество, потом несколько дней во время летних каникул, когда нужно исполнить сыновний долг и съездить навестить Джино в Лас-Вегас. Несколько визитов в Нью-Йорк. Все.
В Вегасе Джино подвел к сыну девушку.
— Познакомься, это Дженни, она впервые у нас в городе. Может, вы заедете к Крисси — я знаю, что она на днях поссорилась со своим парнем.
И Дарио провел с девушками целый день, даже поцеловал каждую, желая им спокойной ночи. Вдруг они вздумают что-нибудь рассказать отцу? Эрик убил бы его, если бы узнал об этом!
Целовать девушек не так уж и страшно. По сути говоря, его это нисколько не трогало. Чего Дарио терпеть не мог, так это липкого прикосновения покрытых помадой губ и тошнотворного запаха пудры и прочей косметики. Мысль об обнаженной женщине заставляла вздрогнуть от отвращения. Мерзко-податливая плоть. Огромные груди. Потаенные уголки. Вспомнилась Марабелла Блю в постели. Дарио передернуло.
— Зачем тебе лететь в Нью-Йорк? — спросил его Эрик.
Дарио тщательно расчесывал волосы, соображая, стоит ли их подстричь, прежде чем он придет к отцу.
— Просто нужно. Семейная встреча, как мне было сказано.
— Но что значит — «семейная встреча»? — пробрюзжал Эрик.
Дарио пожал плечами.
— Кто его знает? За этим-то я и лечу, чтобы выяснить.
ДЖИНО. 1970
Он с нетерпением ожидал приезда детей. Первой должна появиться Лаки — ей всего два часа лету. Дарио будет позднее — его самолет приземлится в аэропорту имени Кеннеди в семь пятнадцать вечера. «Какой позор, — подумал Джино, — сын — не старший из детей». Мальчику, мужчине полагалось бы родиться первым. И как жаль, что они не могут обменяться внешностью! Почему бы Лаки не быть похожей на Марию, а Дарио — смуглым и черноволосым? Нет, не то, чтобы его сыну не хватало мужественности. Джино сидел его в деле — как тот увивался за девчонками в Вегасе. Можно представить, сколько было па его счету побед во Фриско. Подумать только — его сын в Институте изящных искусств! Джино улыбнулся и подумал, как думал каждый день:
«Если бы Мария могла сейчас увидеть своих детей! Интересно, что бы она предприняла в отношении дочери?»
Джино нутром сознавал, что поступил весьма мудро и дальновидно, выдав Лаки замуж, хотя и несколько рановато для ее возраста. Теперь, когда она стала членом клана Ричмондов, у псе появлялись все мыслимые преимущества перед сверстницами. Ведь наступит день, и Петер Ричмонд выставит свою кандидатуру на президентские выборы.
А все оказалось так легко. Люди — это просто сосунки, которые ждут, чтобы ими кто-нибудь манипулировал. Потребовалось совсем немного для того, чтобы убедить Ричмондов принять Лаки в свой круг: чуть-чуть денег и всего лишь упоминания о довольно-таки откровенных фотографиях и кассетах с пленкой, запечатлевших мгновения сладостных свиданий Петера и Марабеллы Блю. И снимки и кассеты были заперты в сейфе Джино.
Правда, Бетти Ричмонд пришла в ярость. Она даже решила вновь попытаться соблазнить его, рассчитывая, видимо, па то, что се костистое тело заставит Джино отказаться от засевшей в его голове идеи.
На это он ответил ей ее же монетой. Квиты. Через неделю Лаки и Крейвен стали мужем и женой. Теперь лишь время покажет, прав ли был Джино. Видеться отец и дочь стали реже, но, когда виделись, Джино всегда казалось, что Лаки выглядит превосходно. Может, только чуточку напряжена? Почему бы ей не родить? Вот тогда он был бы уверен в том, что поступил верно. Нужно будет поговорить с ней, сказать, что он с радостью стал бы дедом. В конце концов, время же идет безостановочно, и никому еще не удавалось стать моложе.
В комнату вошел Коста. Он здорово сдал после того, как год назад умерла его любимая Дженнифер. Рак. Слава Богу, что унес ее он очень быстро.
Джино жаль друга. Ни детей, ни семьи. В живых оставалась только Леонора — законченная алкоголичка. О ней не хотелось и вспоминать. В груди сразу поднималось тяжелое чувство презрения. А как она относилась к Марии — единственному своему ребенку! Эта сука не приехала даже на се похороны и за все прошедшие годы даже не попыталась повидать Лаки или Дарио. Да Джино и сам бы этого не позволил. Никогда.
«Если бы Мария могла сейчас увидеть своих детей! Интересно, что бы она предприняла в отношении дочери?»
Джино нутром сознавал, что поступил весьма мудро и дальновидно, выдав Лаки замуж, хотя и несколько рановато для ее возраста. Теперь, когда она стала членом клана Ричмондов, у псе появлялись все мыслимые преимущества перед сверстницами. Ведь наступит день, и Петер Ричмонд выставит свою кандидатуру на президентские выборы.
А все оказалось так легко. Люди — это просто сосунки, которые ждут, чтобы ими кто-нибудь манипулировал. Потребовалось совсем немного для того, чтобы убедить Ричмондов принять Лаки в свой круг: чуть-чуть денег и всего лишь упоминания о довольно-таки откровенных фотографиях и кассетах с пленкой, запечатлевших мгновения сладостных свиданий Петера и Марабеллы Блю. И снимки и кассеты были заперты в сейфе Джино.
Правда, Бетти Ричмонд пришла в ярость. Она даже решила вновь попытаться соблазнить его, рассчитывая, видимо, па то, что се костистое тело заставит Джино отказаться от засевшей в его голове идеи.
На это он ответил ей ее же монетой. Квиты. Через неделю Лаки и Крейвен стали мужем и женой. Теперь лишь время покажет, прав ли был Джино. Видеться отец и дочь стали реже, но, когда виделись, Джино всегда казалось, что Лаки выглядит превосходно. Может, только чуточку напряжена? Почему бы ей не родить? Вот тогда он был бы уверен в том, что поступил верно. Нужно будет поговорить с ней, сказать, что он с радостью стал бы дедом. В конце концов, время же идет безостановочно, и никому еще не удавалось стать моложе.
В комнату вошел Коста. Он здорово сдал после того, как год назад умерла его любимая Дженнифер. Рак. Слава Богу, что унес ее он очень быстро.
Джино жаль друга. Ни детей, ни семьи. В живых оставалась только Леонора — законченная алкоголичка. О ней не хотелось и вспоминать. В груди сразу поднималось тяжелое чувство презрения. А как она относилась к Марии — единственному своему ребенку! Эта сука не приехала даже на се похороны и за все прошедшие годы даже не попыталась повидать Лаки или Дарио. Да Джино и сам бы этого не позволил. Никогда.