— Вдыхаете, милочка. Вы еще не накурились? Глаза Имоджин расширились от удивления.
   — А что? Энпо уже торопит меня?
   — Он сказал, что если вы сию же минуту не соизволите переместить свою маленькую задорную попку вниз, в салон, то ему придется заняться вами лично. Ну, а уж нам-то с вами известно, что это значит, не так ли?
   Имоджин торопливо положила в пепельницу золотой мундштук с дымящейся сигаретой.
   — Можете докурить, — щедро разрешила она.
   — Вы слишком добры.
   Девица исчезла, и Лаки без колебаний направилась прямо в личную ванную комнату Энцо Бониатти. Там она открыла шкафчик, где стояли двенадцать различных флаконов с лосьонами после бритья и — в специальном отделении — один из трех хранившихся в спальне револьверов. Как те в воскресенье после обеда он сам похвастался им перед ней.
   — Если какой-нибудь долбаный воришка рискнет попытать здесь счастья — я готов. Ты простишь мне мой вульгарный язык.
   — Привет! — прощебетала Имоджин. — Это вы — продюсер?
   Уоррис смотрел на нее во все глаза. Ну и параметры! Такого видеть ему еще не приходилось.
   — Да, — выдавил он из себя. — А вы?..
   — Имоджин. Я буду сниматься в вашем фильме!
   — Где она? — прорычал Энцо. Большой Виктор с недоумением осматривал пустую гостиную.
   — Я не знаю, босс. Я оставил ее здесь. Может, она ушла? Она говорила, что опаздывает к друзьям.
   — И тебе показалось, что ей ничего не известно? — с недоверием спросил Энцо.
   — Она была абсолютно спокойна, босс. Одета для гостей. На лице никаких забот — кроме как повеселиться.
   — Ты уверен?
   — Я разбираюсь в людях, босс. Я изучаю их всю свою жизнь.
   Главное — не ошибиться со временем. Лаки убедилась в том, что револьвер Энцо заряжен, затем медленно, неохотно разорвала сверху донизу свое роскошное белое платье. Подошла к телефону, сняла трубку, набрала помер полицейского участка и заговорила срывающимся, отчаянным голосом.
   — Помогите!.. Быстрее!.. На меня напали!.. Назвала сквозь рыдания адрес и положила трубку. Все было рассчитано до минуты. Она знала это.
   В ней бешено клокотала подстегнутая адреналином кровь.
   Джино… Марко… Вот оно. Подбежав к ступеням лестницы, Лаки громко, па весь дом, прокричала:
   — Энцо, я здесь, наверху!
   Боннатти повернулся к телохранителю.
   — Какого хрена она туда забралась? Большой Виктор развел руками.
   — Я не знаю, босс. Это же Лаки, она чувствует себя здесь как дома.
   — А не могла она пронести с собой?..
   — Исключается, босс. На ней платье в обтяжку, а под ним — ничего. В руках даже сумочки не было. Говорю вам, босс, она ни черта не слышала.
   — Хм-м… — Энцо нахмурился, слова Виктора его не очень-то убедили. — Тогда что ей нужно?
   — Почему бы нам не подняться и не спросить ее?
   — Нет, — резко ответил Энцо. Не хватало еще ронять себя в его глазах. Ведь Виктор сочтет, что он испугался глупой девчонки. — Я сам с ней справлюсь. Отправляйся к Уоррису. Предложи ему выпить и скажи, что я сейчас вернусь.
   — Выпивку я ему уже принес.
   — Так налей еще, — нетерпеливо рявкнул Энцо. — В моем доме нет сухого закона.
   Джино Сантанджело шевельнулся на больничной койке и раскрыл глаза. Боль, чудовищная, черная боль, клещами стискивавшая грудь, ушла.
   Он попытался сесть, но что-то помешало — эта чертова капельница, присоединенная к его руке.
   Сиделка вскочила на ноги.
   — Мистер Сантанджело, пожалуйста, не двигайтесь.
   — Это почему же? — Слова выговаривались легко и четко.
   Такого вопроса ей еще не приходилось слышать. Обычно пациенты ее были послушными и спокойными.
   — Я позову врача, — заявила сиделка, поджав губы. Джино посмотрел на нее с улыбкой.
   — Эй, сестра, а вам кто-нибудь уже говорил, какая у вас чудесная попка? Ее как ветром сдуло.
   Энцо медленно поднимался по ступеням. Но если Лаки здесь, то, получается, что Джино тоже жив? Неужели этот подонок Дарио посмел его надуть? Или, что еще хуже, он рассказал им все?
   — Лаки! — позвал Энцо. — Где ты?
   — В твоей спальне, — пропела она. — Твоя подружка затащила меня к себе попробовать ее зелья.
   — Чертова шлюха! — пробормотал себе под нос Энцо.
   Имоджин обладала двумя неотъемлемыми достоинствами: ошеломляющей грудью и такой же тупостью.
   Он вошел в спальню.
   — Я в ванной, — подала игривый голос Лаки. — Я хочу тебе кое-что показать.
   Энцо потянул на себя дверь ванной и тут же все понял, только слишком поздно. Она поймала его.
   Замерев на пороге, он, не мигая, смотрел на Лаки, державшую в руке его собственный револьвер.
   — Мы можем поговорить, — начал было он.
   — Никогда не следует недооценивать силу женщины, старик, — ровным голосом произнесла Лаки. — Это тебе прощальный привет от Джино, Дарио и Марко… Особенно от Марко. Да — и от меня, конечно.
   Она нажала на курок, и первая пуля разворотила Энцо живот так, что на золотистого цвета ковер, устилавший пол ванной, поползли внутренности. Вторая попала в шею — когда он уже падал. Третьей Энцо не почувствовал. Энцо Боннатти больше не существовало. Где-то вдалеке послышался нарастающий рев полицейской сирены.
   — О'кей, Марко? — шепотом спросила Лаки. — О'кей, милый?
   Когда автомобиль, в котором сидели Стивен, Бобби и еще двое детективов с ордером на арест, подъехал к особняку, один из офицеров сказал:
   — Там что-то происходит. Похоже, нас кто-то обогнал.
   У Стивена похолодело в желудке. Прямо перед собой он видел мигалки двух полицейских машин.
   — Дерьмо!
   Инстинкт говорил ему, что момент триумфа был безнадежно испорчен.
   На посту охранника у ворот стоял полисмен в форме. Подняв руку, он остановил их.
   — Что здесь происходит? — в волнении спросил Стивен, выскакивая из автомобиля и на ходу суя полисмену под нос свою карточку.
   Тот пожал плечами.
   — Здесь только что стреляли. Какая-то девчонка отправила на тот свет Боннатти, который пытался изнасиловать ее.
   К холоду прибавилась тяжесть.
   — Он мертв?
   — А вы бы с тремя пулями выжили?
   — О Господи.
   — Аминь, — добавил Бобби.
   — Давай подойдем к дому, — решил Стивен.
   — Да, — согласился Бобби. — Должны же мы хоть взглянуть на его труп.
   Завернутая в одеяло, Лаки сидела в кухне и как можно правдоподобнее отвечала на вопросы детектива.
   — Я так удивилась, когда он набросился на меня! — глаза ее наполнились слезами. — Поймите, прошу вас — этот человек всегда был мне как отец.
   Полисмен сочувственно кивнул головой.
   — Он… он превратился в какое-то животное. Он разорвал на мне платье, стал хватать за грудь… — Лаки разрыдалась. Это было ужасно… Ужасно!
   — Я знаю, что вам пришлось трудно, мэм. Но что произошло потом?
   — Я помнила, что в ванной он хранил револьвер, — он сам показывал мне его много раз. Я побежала туда. Он — за мной. Больше я ничего не помню.
   — Но вы стреляли в него?
   — Чтобы защитить себя.
   — Само собой.
   Стивен посмотрел на мертвое тело. Он не стал разглядывать его, как Бобби, — просто скользнул глазами.
   — А где девушка? — спросил он.
   — В кухне, — ответил ему фотограф. — И таких еще надо поискать!
   В вестибюле у лестницы стояла группа людей: астрономических пропорций блондинка с глупым коровьим лицом, массивный, приземистый мужчина с глазами убийцы и загорелый неопределенного возраста человек, готовый вот-вот расплакаться.
   Бесполезные, никому не нужные осколки жизни Энцо Боннатти.
   — Заберем их с собой. Нужно будет снять с них показания, — бросил полисмен с густой шапкой волос, подталкивая их к выходу.
   — Я требую адвоката! — подала голос блондинка.
   — Это зачем же тебе понадобился адвокат, пышечка? — осведомился коп, красноречивым взглядом скользя по ее формам. — Ведь ты же ничего не натворила, правда?
   Стивен вошел в кухню.
   Лаки подняла голову, и глаза их встретились. На какое-то мгновение ему показалось, что она поздоровается, но приветствия не последовало.
   — Это подозреваемая? — Стивен не смог сдержать изумления.
   — Куда ты рвешься? Здесь тебе не аэропорт имени Кеннеди! — заорал на него офицер, который вел допрос. — Кто ты такой?
   Стивен показал ему свое удостоверение.
   — Стивен Беркли, аппарат окружного прокурора, — громко, чтобы Лаки смогла слышать, произнес он. Взгляд ее оставался пустым и безучастным.
   — Быстро же вы, парни, пронюхали, — с досадой пожаловался офицер.
   — По Боннатти уже работает целая комиссия. Я возглавляю расследование. У меня с собой ордер на его арест.
   — А вот тут вы опоздали.
   — Я и сам это вижу. Не мог бы я переговорить с вами?
   Детектив вздохнул и поднялся. Вдвоем они направились к двери.
   — Что тут произошло? — негромко спросил Стивен.
   — Этот старый развратник попытался изнасиловать ее. Сдается мне, что это обычный случай самообороны.
   — Мне просто было интересно. — Стивен еще раз посмотрел на сидевшую у стола Лаки. — Похоже, в моей помощи вы не нуждаетесь.
   — Помощи! — фыркнул детектив. — Давно ли вы стали предлагать свою помощь, парни?
   Он вернулся в кухню, чтобы продолжить свои записи в потрепанном блокноте.
   Неожиданно Стивен почувствовал на себе ее взгляд. Вторично их взгляды встретились.
   Очень медленно, одними губами Лаки обозначила слова: «Привет, Стивен» и следом: «Прощайте, окружной прокурор».
   Ему захотелось ответить ей, но что бы он мог сказать? Ничего.
   Лаки едва заметно улыбнулась, и в тот самый момент, когда он начал ощущать себя таким же несчастным, какой ему казалась она, Лаки вдруг подмигнула ему. Дерзко и вызывающе, так, как и должна была подмигнуть Лаки Сантанджело.
   Черт побери! Два года работы пошли коту под хвост, а она подмигивает.
   Он чуть-чуть не рассмеялся.
   Чуть-чуть.

ЭПИЛОГ

   Похороны Энцо Боннатти были масштабными и торжественными. Он лежал в бронзовом саркофаге, обошедшемся в десять тысяч долларов.
   Проводить его в последний путь слетелись люди из самых разных мест — те, кто мог позволить себе появиться на этих похоронах. Все родственники одеты в черное, а двое его сыновей — в те же костюмы, что были па них за день до этого — на похоронах братьев Кассари в Филадельфии.
   В течение трех дней открытый гроб с телом Энпо стоял в его доме па Лонг-Айленде. Бесконечной вереницей проститься с ним шли друзья, родственники, коллеги по бизнесу.
   Джино Сантанджело среди них не было — но лишь потому, что его приковал к постели сердечный приступ. Однако цветы Джино послал, огромную корзину хризантем с запиской: «Моему другу Энцо. Каждый сделанный шаг заставляет нас делать новый. Джино».
   Отец Амератти, напутствовавший усопшего, произнес прочувствованную речь.
   — Энцо Боннатти, — сказал он, — был джентльменом. Почти до самого конца.
   Ощущая себя совершенно разбитым, Стивен вернулся в город, в умиротворяющую атмосферу своей квартиры.
   Там его ждала Кэрри.
   — Стивен, — обратилась она к сыну, — мне нужно тебе кое о чем рассказать. Я хочу, чтобы ты сел и выслушал меня.
   Он так и сделал. А когда Кэрри закончила свой рассказ, Стивен показалось, что вся его жизнь разлетелась на тысячу мельчайших ледяных брызг. Как он гордился всегда своим происхождением, своим отцом, которого никогда не видел.
   Кэрри не умолчала ни одной детали, изложив все с самого начала.
   — Так кто же мой отец? — требовательно спросил сын у матери. — Кто он?
   — Я не знаю, — просто ответила она. — В ту ночь, когда ты был зачат, я принимала двух мужчин. Одного я хотела сама, другой… — она беспомощно пожала плечами, — взял меня силой.
   — Тебе известны их имена? — безжалостно спросил он.
   — Они тебе ничего не скажут.
   — Назови их мне.
   — Фредди Лестер… Он был человеком из общества… Мне о нем мало что известно…
   — Белый? Она кивнула.
   — А второй?
   — Джино Сантанджело.
   Прошло немало времени, прежде чем он смог оправиться от удара. Он бросил работу и отправился в Европу, где прослонялся два года. Где-то там познакомился с девушкой, пленительным чернокожим созданием. Она работала фотомоделью. В ней не было ничего от Зизи или от Айлин, но еще меньше — от Лаки.
   А о Лаки он все еще думал.
   Иногда.
   С Эллиотом Кэрри развелась. Отказавшись от денег, положения в обществе, стиля жизни, она поселилась в приличном доме на Файр-Айленде. От него рукой подать от особняка, где когда-то они делили счастье с Бернардом.
   Вернувшись в 1979 году в Америку, Стивен отправился навестить мать.
   — Я все понимаю, — сказал он ей. Этого было достаточно.
   Уоррис Чартере возвратился в Голливуд. Шоу-бизнес опять сыграл с ним грязную шутку, но ведь всегда есть в запасе завтрашний день.
   С собой Уоррис прихватил необъятную Имоджин и сделал ее звездой.
   Она оставалась с ним именно до этого момента и на следующий день дала ему хорошего пинка, предпочтя общество двадцатидвухлетнего гиганта-баскетболиста.
 
   Уоррис застрелил их обоих в номере одного из голливудских мотелей и окончил за тюремной решеткой, пользуясь неслыханным успехом у любвеобильных сокамерников.
   Он наконец нашел себе достойное место.
   Коста Дзеннокотти удалился от дел. Купил себе в Майами-Бич огромную квартиру с великолепным видом на океан и последовал совету Джино. Мужчина нуждается в любви — в плотской любви. Отказаться от нее — значит отказаться от составной части самой жизни.
   Коста познакомился с дружелюбной женщиной, разведенной, которая приходила к нему в дом, чтобы готовить, и с еще более дружелюбной девушкой — к которой он ходил сам не реже двух раз в неделю.
   Наконец-то и ему выпала счастливая карта.
   Для Лаки все сошло гладко. Ей даже не пришлось предстать перед судом.
   — Одно из преимуществ дружбы с нужными людьми, — вскользь заметил Джино.
   Они были неразлучны, отец и дочь. Полностью обновив дом в Ист-Хамптоне, они полгода проводили в нем, а остальное время жили в Вегасе: Лаки — в пентхаусе на крыше «Маджириано», Джино — в роскошных апартаментах «Миража».
   Она часто вспоминала о Марко — и о том, как все могло бы сложиться.
   Временами ее посещали мысли о Стивене.
   И все-таки она чувствовала себя счастливой. У нее был Джино. Им вдвоем принадлежал весь мир.