Страница:
Молчание.
— Черт тебя побери! — вскричала Хилари и с такой силой швырнула трубку на рычаг, что удивительно, как она не разбилась.
— Не горячись.
— Я не могу уже сдерживать себя.
— Это просто гнусный подонок, который не знает, как подобраться к женщине. Я знал таких. Если ему выпадет случай остаться наедине с женщиной или сама женщина предложит себя ему, он в страхе убежит от нее.
— Он продолжает запугивать меня.
— Он не опасен. Сядь в кресло. Успокойся. Постарайся забыть.
Тони и Хилари опустились в кресла и взяли недопитый кофе. Минуты две они молчали. Наконец, Хилари тихо сказала:
— Черт!
— Завтра тебе сменят номер телефона. Он больше не сможет беспокоить тебя.
— Он испортил сегодняшний вечер. Мне так было хорошо.
— А мне и сейчас хорошо.
— Я думала о большем... чем простое сидение перед камином.
Тони удивленно посмотрел на нее.
— Правда?
— А ты разве нет?
Лицо Тони просияло: улыбались не только губы, но и глаза Тони. «Ни у кого нет такой привлекательной улыбки», — подумала Хилари.
— Должен признаться, что мечтал попробовать не только кофе.
— К черту телефон.
Тони поцеловал ее. Она приоткрыла рот, и на короткий сладостный миг их языки сомкнулись. Тони отстранился и любовно посмотрел на Хилари, потом нежно коснулся ладонью ее щеки.
— Но если зазвонит телефон?
— Нет.
Он поцеловал ее в глаза, потом в губы, положил руку на грудь. Покрыв поцелуями лицо, Тони нежно провел рукой по щеке и начал расстегивать кофточку.
Хилари коснулась его бедра и ощутила дрожь упругого тела. Такой стройный сильный мужчина. Ее рука скользнула на пах, и Хилари почувствовала твердый горячий член. Она представила, как Тони войдет в нее и будет жарко двигаться, и вздрогнула в предвкушении этого.
Тони почувствовал ее возбуждение, расстегнул пуговицу и кончиками пальцев провел между смуглых чашей ее груди. Пальцы оставили холодный след на теплой коже, она чувствовала его и когда Тони убрал руку.
Вдруг зазвонил телефон.
— Не обращай внимание, — шепнул Тони.
Хилари послушно обняла его и увлекла за собой на кушетку. Она целовала Тони, прижималась к нему все сильнее и сильнее.
Телефон не умолкал.
— Черт!
Они сели. Звонки, звонки, звонки. Хилари поднялась.
— Нет, — сказал Тони. — Дай-ка я попробую сам.
Он встал с тахты и подошел к столу. Тони снял трубку и замер, ничего не говоря. По выражению его лица было ясно, что и на другом конце молчат. Тони хотел перемолчать его.
Прошла минута. Две. Битва нервов между двумя взрослыми людьми странным образом напоминала детскую игру «слепой ковбой», хоть ничего детского здесь не было. Страшно. Руки Хилари покрылись пупырышками.
Три минуты. Они показались часом. Наконец Тони повесил трубку.
— Он повесил первый.
— Ничего не сказал?
— Ни слова. Но мне удалось его перемолчать. Он надеялся запугать тебя, но ты спокойно отнеслась к его угрозам. Сначала он, возможно, подумал, что ты собираешься с мыслями и сейчас что-то скажешь, но потом, когда прошла минута, потом вторая, он сам заподозрил неладное. Не тянешь ли ты время, чтобы полиция могла установить номер, откуда звонят. Не выдержал, испугался и бросил трубку.
— Испугался? Хорошая мысль, — сказала Хилари.
— Сомневаюсь, чтобы он собрался с духом и еще когда-нибудь позвонил. Во всяком случае, до завтра, пока тебе не изменят номер, он не объявится. А потом будет поздно.
— Все-таки я не успокоюсь до тех пор, пока человек из телефонной компании не сделает работу.
Тони обнял Хилари. Они поцеловались. Поцелуи были сладки, но накопившаяся страсть, не найдя выхода, утихла.
Они вернулись к тахте, но только чтобы допить кофе и поговорить. В половину первого, когда Тони должен был уходить, они договорились о том, как проведут следующий уик-энд. Было решено, что в субботу они посетят музей Нортон Симон, что в Пасадене, и посмотрят картины немецких экспрессионистов и гобелены эпохи Ренессанса, а в воскресенье проведут полдня в музее Дж. Поля Гетти, славящемся одной из самых крупных коллекций произведений искусства в мире. Конечно, в промежутках между посещениями музеев они побывают в ресторанах и вдоволь наговорятся и (этого им больше всего хотелось) продолжат то, что им не удалось в этот вечер. Уже в двери Хилари, подумав, что не выдержит пятидневной разлуки, вдруг спросила:
— Как насчет среды?
— Что именно?
— Где будешь обедать?
— О, я, наверное, просто поджарю несколько яиц, а то они залежались в холодильнике.
— Холестерин вреден для тебя.
— Счищу плесень с булки и сделаю гренки. И допью фруктовый сок, который купил две недели назад.
— Бедняжка.
— Холостяцкая жизнь.
— Я не могу тебе позволить питаться старыми яйцами и покрытыми плесенью гренками. Особенно если я приготовлю жуткий салат и жаркое из подошвы.
— Чудесный легкий ужин?
— Да, нам нельзя переедать.
Она засмеялась.
— Конечно.
— Увидимся в среду.
— В семь?
— Ровно в семь.
Они поцеловались, и Тони ушел в темноту. Налетел холодный ночной ветер, Хилари поежилась и захлопнула дверь.
Через полчаса Хилари лежала в постели, тело ломило от неудовлетворенного желания. Груди налились упругостью, они ждали ласковых прикосновений пальцев Тони. Хилари закрывала глаза и чувствовала, как губы Тони прижимаются к тугим соскам. Живот подрагивал, когда она представляла себя в объятиях Тони. Хилари промучилась, ворочаясь, с час, потом встала и приняла снотворное. Уже засыпая, Хилари подумала: «Неужели это любовь? Нет, конечно, нет. А может быть, да? Нет. Любовь — это зло». Вспомни родителей, — говорил внутренний голос.
— Тони совсем другой.
Она уснула и видела сны. Одни из них были прекрасны и светлы. Ей снилось, что они с Тони лежат в густой траве, нежной, как пух, на лугу, высоко над землей. Дует теплый ветер, он прозрачнее солнечного света, самый необычный ветер в этом мире.
Ее мучили кошмары. Ей снилось, что она в старой квартире, в своей спальне, стены которой глухо надвигаются на нее. Хилари смотрит наверх и не видит потолка, вместо него — огромные лица родителей. Хилари не выдерживает их злобного взгляда, бросается из комнаты и натыкается на чудовищного паука.
Джошуа замер в постели, уставясь неподвижным взглядом широко открытых глаз в невидимый потолок. Глубокую тишину ночи нарушало едва слышное мурлыканье электронного цифрового будильника, стоящего на тумбочке.
До смерти жены Джошуа почти никогда не видел снов. Ни одного кошмара за пятьдесят восемь лет. Но когда не стало Коры, все изменилось. Каждую неделю одну-две ночи он не мог спать, постоянно просыпаясь от страшных снов. Часто ему снилось, что он что-то потерял, что, он и сам не знает, за этим следовали отчаянные и безуспешные поиски. Покой Джошуа потерял с Корой. Он никак не мог привыкнуть к жизни без нее. Возможно, никогда не сможет. Иногда ему снились мертвецы, ищущие его, — безжалостные напоминания о смерти, но в эту ночь мертвецы поразительно походили на Фрая.
Джошуа встал, потянулся и зевнул. Потом прошаркал в ванную, не зажигая свет.
Возвращаясь в спальню, он вдруг задержался у окна. Коснулся рамы — холодная. С другой стороны в окно стучался сильный ветер, завывал, точно собачонка, просящаяся в дом. Долина была погружена во мрак, только в некоторых отдаленных домах горел свет.
Вдруг Джошуа заметил тусклое пятно света точно в том месте, где стоял невидимый дом Фрая. Свет в доме Фрая? Там никого не должно быть. Бруно всегда жил один. Джошуа прищурился, но без очков, чем сильнее он напрягал глаза, тем больше расплывалось пятно света. Джошуа не мог понять, горит ли свет в доме или в одной из хозяйственных построек, находящихся поблизости. Через минуту Джошуа уже не знал, точно ли это был свет лампы или только неверное лунное отражение на стекле.
Джошуа подошел к тумбочке и, не зажигая лампы, нащупал в темноте очки, прежде опрокинув пустой стакан.
Когда он вернулся к окну и посмотрел, то загадочного свечения уже не обнаружил. Джошуа простоял несколько минут, вглядываясь в темноту. Он был душеприказчик имения Фрая и нес ответственность за сохранность имущества до окончательного решения о судьбе владения. Свет больше не появлялся в окне.
Наконец, убедившись, что это был обман зрения, он вернулся в спальню и лег в постель.
— Поговорите с такими «толкачами», — посоветовал Хаммерштейн. — Я дам вам имена и адреса. Все эти ребята попались в свое время. Конечно, некоторые вновь взялись за старое, так что надавите на них. Кто-нибудь из них наверняка знает Бобби и встречал его на улице. В списке, предложенном Хаммерштейном, было двадцать четыре фамилии.
Троих они застали дома. Еще трое поклялись, что в глаза не видели Бобби Вальдеса, или Жуана Масквези, или как этого типа, что на фото.
Седьмым в списке стояло имя Юджина Такера. Именно он и помог им. Фрэнку даже не пришлось давить на него.
Такер был черен, как ночь. На широком черном лице блестели темно-карие глаза. У него была смолянистая курчавая борода, с редкими колечками седых волос. Эти серебристые волосы да белки глаз — вот и все, что выделялось на черном, как деготь, лице. Такер носил черные брюки и черную рубашку. Он был коренастый, с мощной грудью и крепкими руками и шеей, толстой, как телеграфный столб. Такер снимал дом на Голливуд-Хиллз. В большой комнате стояла тахта, два кресла и кофейный столик. Не было ни дорогой мебели, ни магнитофона, ни телевизора. Но и то, что находилось в комнате, было высокого качества и гармонировало одно с другим. Такер разбирался в китайских вещах. Тахта и кресла палисандрового дерева, ручной работы, недавно обитые зеленым бархатом, насчитывали не менее полутора сот лет. Столик, тоже палисандрового дерева, был инкрустирован слоновой костью.
Тони и Фрэнк сели на тахту, а Юджин Такер опустился на краешек кресла.
Тони провел пальцем по резной ручке и сказал:
— Мистер Такер, это изумительно.
Такер удивленно вскинул бровь.
— Вы знаете, что это?
— Не знаю, к какому времени отнести, но я знаком с китайским искусством и могу точно сказать, что это не подделка с распродажи в Серз.
Такер довольно засмеялся.
— Я представляю, что вы сейчас подумали, — сказал он добродушно. — «Откуда у этого бывшего жулика, выпущенного два года назад из кутузки, такие редкие вещи? Дом за 1200 в месяц. Не продолжает ли он торговать героином или заниматься чем-нибудь в этом роде?»
— На самом деле, — ответил Тони, — меня интересует совсем не это. Я не понимаю, как тебе удалось, черт побери, собрать это. Но точно уверен, что это не от продажи наркотиков.
Такер улыбнулся.
— Откуда такая уверенность?
— Торговец наркотиками, увлекающийся китайскими вещами, набил бы дом всем, что попало, особенно не волнуясь, подойдет ли один предмет к другому. Здесь же явно другой источник доходов, может быть, не такой большой, но зато постоянный, позволяющий спокойно выбирать нужную вещь.
Такер засмеялся и захлопал в ладоши. Он повернулся к Фрэнку:
— Ваш напарник наблюдателен.
Фрэнк улыбнулся.
— Настоящий Шерлок Холмс.
Тони попросил Такера:
— Удовлетворите мое любопытство. Чем вы занимаетесь?
Такер подался вперед, вдруг нахмурился, и подняв руку, потряс огромным страшным кулаком.
— Я модельер женской одежды.
Тони удивленно моргнул.
Откинувшись на спинку кресла, Такер захохотал.
— Я модельер женской одежды, — повторил он, успокаиваясь. — Правда. Мое имя приобретает известность среди дизайнеров Калифорнии. Когда-нибудь его услышит весь мир. Обещаю вам.
Фрэнк спросил:
— За торговлю героином и кокаином вы отсидели четыре года. Как это вам удалось переключиться на женскую одежду?
— Попав в тюрьму, я проклинал общество за то, что оно сделало со мной. Я проклинал власть белых. Я ненавидел весь мир, но никогда — себя. «Ты, грубый пижон, — говорил я себе, — еще даже не стал взрослым. Ведь взрослый — это тот, кто в состоянии отвечать за свою жизнь, поэтому многие люди навсегда остаются детьми».
— Что же так повлияло на вас? — спросил Фрэнк.
— Сущая ерунда. Человеческую судьбу часто меняет какой-нибудь мелкий случай, и это всегда изумляло меня. Я посмотрел телевизор. Шли шестичасовые новости, программа о преуспевающих черных. Замечательная вещь. Пять серий. Поначалу мы подумали, что это будет один смех. Репортер все время будет задавать глупые вопросы типа: «Почему же эти бедняги не могут хорошо трудиться и стать такими же богатыми, как Сэмми Дэвис?» Слава Богу, в передаче не оказалось спортивных звезд.
Тони знал, как проходит интервью с черными миллионерами. Журналисты выбирали преуспевающих бизнесменов, которые начинали с нуля и теперь сказочно разбогатели. Один — крупный собственник, другой — владелец ресторанов, у третьего — несколько магазинов. Обычно приглашали человек десять-двенадцать. Они сходились в том, что черному труднее сколотить состояние, чем белому, но тут же признавали, что на деле все оказалось проще, чем они ожидали, и соглашались, что в Лос-Анджелесе шансов разбогатеть всегда больше, чем в Алабаме или Миссисипи, даже чем в Бостоне или Нью-Йорке. Действительно, в Лос-Анджелесе черных миллионеров много, больше, чем в остальных, вместе взятых сорока девяти штатах. В Лос-Анджелесе жизнь постоянно меняется. Обычный южный калифорниец не приспосабливается к ритму перемен, а включается в него и получает от этого удовольствие. Это состояние непрерывного изменения привлекает двинутых и просто сумасшедших, но также манит к себе умных, предприимчивых и изобретательных. Вот почему многие научные и технические идеи зародились и были воплощены именно здесь.
Конечно, в Лос-Анджелесе тоже царили расовые предрассудки, но если белая семья где-нибудь в Джорджии изживала их только в шестом — восьмом поколении, то среди калифорнийцев метаморфоза отношения к черным происходила в несколько раз быстрее. В жизнь Калифорнии органично вошла испанская культура, получившая второе дыхание на новой родине. Несколько человек, выступавших по телевидению, примерно в одних словах объясняли необычную текучесть общественного устройства Южной Калифорнии и пыл, с которым люди ожидали перемен. Дело здесь, говорили они, еще и в геологии. Когда живешь на изломе земной коры и почва без предупреждения уходит из-под ног, не воздействует ли это на подсознание человека? Условия жизни можно изменить, конечно, но не такими разрушительными средствами.
— В этой программе выступили чернокожие миллионеры, — продолжал Юджин. — Парни в камере улюлюкали и называли их «Дядями Томами». Но я призадумался. Если они смогли, почему мне не попробовать? Я не глуп и не урод, даже красивее многих из них. Эта мысль поразила меня, точно яркий фонарь осветил мне мозги. Лос-Анджелес — моя родина, и если она даст шанс, то зачем отказываться от него. Конечно, некоторым из них пришлось действовать, как Дяде Тому, но главное — результат: получить миллион и зажить самостоятельно. — Такер засмеялся. — Так я решил разбогатеть.
— Вот она, сила рационального мышления, — сказал Тони.
— Почему моделирование женской одежды? — спросил Фрэнк.
— Я проверил себя на тесте и узнал, что это подходит мне. У меня есть вкус. Своим подругам я помогаю выбрать в магазинах одежду, они всегда остаются в восторге, выслушивая комплименты знакомых. Так я записался на университетскую программу дизайна и несколько бизнес-курсов. Выйдя на свободу, я подрабатывал в закусочной некоторое время, снимал дешевую комнату и на всем экономил. Я придумал несколько моделей, заплатил швеям за работу и начал продавать готовые вещи. Это было чертовски непросто. Мне приходилось идти в банк, брать ссуды, однако я решил не сдаваться и вцепился зубами в свою мечту. Постепенно дела пошли лучше и лучше. Я встал на ноги. Через год я хочу открыть магазин. Вы обязательно увидите вывеску «Юджин Такер» на Беверли-Хиллз. Обещаю вам. Тони встряхнул головой.
— Вы замечательный человек.
— Нет. Главное — я живу в замечательном городе и в замечательное время.
Фрэнк держал в руке плотный конверт со снимками Бобби Вальдеса.
Он постучал конвертом по колену и сказал Тони:
— Мне кажется, мы пришли не туда.
— Похоже, что так.
Такер подался вперед.
— А что вы хотели?
Тони рассказал ему о Бобби Вальдесе.
— Хотя я давно порвал со старым занятием, но в некотором смысле связан с тем миром. Пятнадцать — двадцать часов в неделю я уделяю работе в «Селф-Прайд». Вы знаете, это общегородская компания по борьбе с наркотиками. Я чувствую, что часть долгов еще не оплачена, понимаете? Добровольцы работают с детьми, собирают информацию, оказывают анонимную материальную помощь. Мы знаем, где живут «толкачи» наркотиков. Мы ходим по домам, беседуем с родителями и детьми, выведываем все, что им известно. Потом составляем досье на торговцев и передаем в полицию. Если Вальдес сейчас занимается уличной торговлей, то, возможно, я смогу помочь вам.
Фрэнк сказал:
— Я должен согласиться с Тони. Вы действительно замечательный человек.
— Стоп, я не заслужил похлопываний по спине за работу в «Селф-Прайд». В свое время из-за меня много хороших мальчиков стало уличными «толкачами». Долго, долго придется мне работать, чтобы сравнять неприятный счет.
Фрэнк подал ему фото.
Такер внимательно рассмотрел их.
— Я знаю этого паршивца. Он один из тех, на которых мы собираем материал.
В предчувствии близкой развязки тревожно забилось сердце у Тони.
— Но он не называет себя Вальдесом.
— Жуан Масквези?
— Нет. Кажется, Ортис.
— Вы знаете, где он?
Такер поднялся.
— Я позвоню в информационный центр «Селф-Прайда». У них, возможно, есть адрес.
Такер направился на кухню, задержался в дверях и, повернувшись, сказал:
— Если хотите, посмотрите модели в кабинете. — И показал на двустворчатую дверь в большой комнате.
— С огромным удовольствием, — поблагодарил Тони.
Они вошли в кабинет. Мебели здесь оказалось еще меньше, чем в большой комнате. Посредине дорогой чертежный стол с лампой. Рядом — обитый кожей высокий стул с узкой спинкой, за ним — шкаф с выдвижными ящиками на колесиках. У окна стоял, наклонив голову, манекен с широко распростертыми объятиями. Куски яркой ткани валялись у его гладких блестящих ног, кипы рисунков и чертежные принадлежности лежали на полу у стены. Очевидно, Юджин Такер был уверен, что скоро подберет соответствующую мебель для своего дома и, пока довольствовался тем, что имеет, не желая тратить деньги на временную обстановку.
«Вот он, калифорнийский оптимум», — подумал Тони.
К стене были приколоты несколько набросков и законченных рисунков. Такер, по замечанию Тони, чувствовал цвет и тонко подчеркивал детали своих моделей. Каждый дизайн был неповторим: без сомнения, над ним работал талант.
Тони было трудно до сих пор поверить, что этот крепко сбитый человек с мускулистыми руками — дизайнер женской одежды. Но так уж ли он сам отличается от Такера? Днем Тони — хладнокровный инспектор, но ночами он — художник, склонившийся над холстом в квартире-студии и пишущий, пишущий, пишущий. В чем-то они с Такером — братья. Вскоре вернулся Такер.
— Ну как? — тут же спросил Фрэнк.
— Да, мне сообщили его имя — Ортис. Как я и говорил. Джимми Ортис. Он продает ПСП. Конечно, не мне судить других, но насколько мне известно, те, кто занимается ПСП, последние подонки. Вы знаете, ПСП — это яд, который очень быстро разрушает мозги. У нас пока мало информации об Ортисе, поэтому досье еще не передано полиции.
— Адрес? — спросил Тони.
Такер протянул небольшой листок бумаги, исписанный красивым почерком.
— Это недалеко от бульвара Сансет, в двух кварталах от Ла-Сьенеги.
— Мы найдем, — сказал Тони.
— Судя по вашему рассказу, — добавил Такер, — и нашей информации, этого парня вряд ли удастся уговорить и переубедить.
— Мы попробуем, — пообещал Фрэнк.
Такер провел их до входной двери и вышел вместе с ними. Отсюда открывался прекрасный вид на расстилавшийся внизу город.
— Великолепно, не правда ли? — воскликнул Такер.
— Обыкновенный вид, — ответил Фрэнк.
— Какой большой, чудесный город, — все больше воодушевлялся Такер, словно это он — творец мегаполиса. Его лицо просияло от удовольствия, Такер счастливо размахивал руками. — Никто не понимает, что Лос-Анджелес — это все... движение, свобода. Простор! Свобода тела и духа. В Лос-Анджелесе — тысячи возможностей! Ты сам распоряжаешься судьбой и лепишь из нее все, что хочешь. Это невероятно. Я люблю тебя, город! Господи, как я тебя люблю!
Тони был настолько поражен искренностью чувств этого человека, что признался в своей мечте.
— У меня мечта — стать художником, жить свободно. Я пишу картины.
— Зачем тогда работаешь в полиции?
— Это постоянное жалованье.
— К черту постоянное жалованье! Хватайся за эту возможность! Человек, ты живешь на самом краю западного мира. Бросайся в него с головой. От страха захватывает дух, но так далеко до дна и нет никаких препятствий в полете. Никогда не разобьешься. Это особенное падение. Вверх!
Тони и Фрэнк завернули за угол дома, прошли мимо живой изгороди с зеленовато-желтыми мясистыми колючками. Автомобиль стоял в тени большой пальмы.
Открывая дверцу, Тони услышал возглас Такера:
— Прыгай! Прыгай и лети!
— Вот это человек! — озадаченно пробормотал Фрэнк.
— Да-а, — задумчиво ответил Тони.
Через 15 минут они прибыли по указанному адресу.
Гараж находился под домом, за железными, автоматически открывающимися воротами. Поэтому пока было неясно, находится ли там разыскиваемый «ягуар».
Это было длинное здание, в левом и правом крыле сдавались комнаты. За огромными стеклами были видны широкие лестницы с просторными площадками. Перед домом находился огромный бассейн, обсаженный густым кустарником. Рядом бил фонтан и на мокрых камнях сидели две девушки в бикини и волосатый молодой человек.
Они пили мартини и весело смеялись, когда холодные капли освежали разгоряченное солнцем тело и кто-нибудь, не выдержав, вздрагивал.
Фрэнк подошел к ним и спросил, не знают ли они, где живет Джимми Ортис.
Одна девушка спросила:
— Такой маленький паренек с усиками?
— С детским лицом, — подсказал Фрэнк.
— Да, это он, — отвечала девушка.
— Он носится на «ягуаре», — добавила другая.
— Точно, он, — сказал Тони.
— Кажется, он живет в четвертом корпусе, на втором этаже.
— Он дома? — спросил Фрэнк.
Девушки пожали плечами.
Фрэнк и Тони поднялись на второй этаж. Вдоль него шла открытая галерея, вся уставленная кадками с плющом.
Дверь была приоткрыта.
Тони и Фрэнк переглянулись. Что их ждет там? Почему дверь приоткрыта? Бобби Вальдес узнал об их приходе? Они прижались к стене по обе стороны от двери. Замерли в ожидании. Доносился приглушенный смех у фонтана. Фрэнк задумчиво нахмурился. Тони показал пальцем на звонок. Фрэнк медленно поднес руку и нажал на кнопку. Изнутри донесся мягкий звон. Бом-бим-бом. Они замерли, уставившись на дверь. Воздух вдруг застыл и тяжело налег на плечи, сковал движения. Тони судорожно глотнул, и словно тягучий сироп наполнил его легкие.
Тишина. Фрэнк позвонил еще раз. Через минуту, когда ответа так и не последовало, Тони просунул руку под пиджак и вынул из наплечной кобуры револьвер. Ноги задрожали и свело живот в ожидании опасности. Фрэнк тоже вытащил револьвер и одним ударом распахнул дверь. В фойе никого. Тони, согнувшись, заглянул в комнату. Та часть комнаты, которую он успел заметить, была погружена в темноту и молчание. Задернутые гардины не пропускали солнечного света.
Тони крикнул:
— Полиция!
Его голос отразился в галерее.
С дерева вспорхнула птица.
— Выходи, руки за голову, Бобби!
На улице просигналил автомобиль. Где-то зазвонил телефон: его трель глухо доносилась из-за стены.
— Черт тебя побери! — вскричала Хилари и с такой силой швырнула трубку на рычаг, что удивительно, как она не разбилась.
— Не горячись.
— Я не могу уже сдерживать себя.
— Это просто гнусный подонок, который не знает, как подобраться к женщине. Я знал таких. Если ему выпадет случай остаться наедине с женщиной или сама женщина предложит себя ему, он в страхе убежит от нее.
— Он продолжает запугивать меня.
— Он не опасен. Сядь в кресло. Успокойся. Постарайся забыть.
Тони и Хилари опустились в кресла и взяли недопитый кофе. Минуты две они молчали. Наконец, Хилари тихо сказала:
— Черт!
— Завтра тебе сменят номер телефона. Он больше не сможет беспокоить тебя.
— Он испортил сегодняшний вечер. Мне так было хорошо.
— А мне и сейчас хорошо.
— Я думала о большем... чем простое сидение перед камином.
Тони удивленно посмотрел на нее.
— Правда?
— А ты разве нет?
Лицо Тони просияло: улыбались не только губы, но и глаза Тони. «Ни у кого нет такой привлекательной улыбки», — подумала Хилари.
— Должен признаться, что мечтал попробовать не только кофе.
— К черту телефон.
Тони поцеловал ее. Она приоткрыла рот, и на короткий сладостный миг их языки сомкнулись. Тони отстранился и любовно посмотрел на Хилари, потом нежно коснулся ладонью ее щеки.
— Но если зазвонит телефон?
— Нет.
Он поцеловал ее в глаза, потом в губы, положил руку на грудь. Покрыв поцелуями лицо, Тони нежно провел рукой по щеке и начал расстегивать кофточку.
Хилари коснулась его бедра и ощутила дрожь упругого тела. Такой стройный сильный мужчина. Ее рука скользнула на пах, и Хилари почувствовала твердый горячий член. Она представила, как Тони войдет в нее и будет жарко двигаться, и вздрогнула в предвкушении этого.
Тони почувствовал ее возбуждение, расстегнул пуговицу и кончиками пальцев провел между смуглых чашей ее груди. Пальцы оставили холодный след на теплой коже, она чувствовала его и когда Тони убрал руку.
Вдруг зазвонил телефон.
— Не обращай внимание, — шепнул Тони.
Хилари послушно обняла его и увлекла за собой на кушетку. Она целовала Тони, прижималась к нему все сильнее и сильнее.
Телефон не умолкал.
— Черт!
Они сели. Звонки, звонки, звонки. Хилари поднялась.
— Нет, — сказал Тони. — Дай-ка я попробую сам.
Он встал с тахты и подошел к столу. Тони снял трубку и замер, ничего не говоря. По выражению его лица было ясно, что и на другом конце молчат. Тони хотел перемолчать его.
Прошла минута. Две. Битва нервов между двумя взрослыми людьми странным образом напоминала детскую игру «слепой ковбой», хоть ничего детского здесь не было. Страшно. Руки Хилари покрылись пупырышками.
Три минуты. Они показались часом. Наконец Тони повесил трубку.
— Он повесил первый.
— Ничего не сказал?
— Ни слова. Но мне удалось его перемолчать. Он надеялся запугать тебя, но ты спокойно отнеслась к его угрозам. Сначала он, возможно, подумал, что ты собираешься с мыслями и сейчас что-то скажешь, но потом, когда прошла минута, потом вторая, он сам заподозрил неладное. Не тянешь ли ты время, чтобы полиция могла установить номер, откуда звонят. Не выдержал, испугался и бросил трубку.
— Испугался? Хорошая мысль, — сказала Хилари.
— Сомневаюсь, чтобы он собрался с духом и еще когда-нибудь позвонил. Во всяком случае, до завтра, пока тебе не изменят номер, он не объявится. А потом будет поздно.
— Все-таки я не успокоюсь до тех пор, пока человек из телефонной компании не сделает работу.
Тони обнял Хилари. Они поцеловались. Поцелуи были сладки, но накопившаяся страсть, не найдя выхода, утихла.
Они вернулись к тахте, но только чтобы допить кофе и поговорить. В половину первого, когда Тони должен был уходить, они договорились о том, как проведут следующий уик-энд. Было решено, что в субботу они посетят музей Нортон Симон, что в Пасадене, и посмотрят картины немецких экспрессионистов и гобелены эпохи Ренессанса, а в воскресенье проведут полдня в музее Дж. Поля Гетти, славящемся одной из самых крупных коллекций произведений искусства в мире. Конечно, в промежутках между посещениями музеев они побывают в ресторанах и вдоволь наговорятся и (этого им больше всего хотелось) продолжат то, что им не удалось в этот вечер. Уже в двери Хилари, подумав, что не выдержит пятидневной разлуки, вдруг спросила:
— Как насчет среды?
— Что именно?
— Где будешь обедать?
— О, я, наверное, просто поджарю несколько яиц, а то они залежались в холодильнике.
— Холестерин вреден для тебя.
— Счищу плесень с булки и сделаю гренки. И допью фруктовый сок, который купил две недели назад.
— Бедняжка.
— Холостяцкая жизнь.
— Я не могу тебе позволить питаться старыми яйцами и покрытыми плесенью гренками. Особенно если я приготовлю жуткий салат и жаркое из подошвы.
— Чудесный легкий ужин?
— Да, нам нельзя переедать.
Она засмеялась.
— Конечно.
— Увидимся в среду.
— В семь?
— Ровно в семь.
Они поцеловались, и Тони ушел в темноту. Налетел холодный ночной ветер, Хилари поежилась и захлопнула дверь.
Через полчаса Хилари лежала в постели, тело ломило от неудовлетворенного желания. Груди налились упругостью, они ждали ласковых прикосновений пальцев Тони. Хилари закрывала глаза и чувствовала, как губы Тони прижимаются к тугим соскам. Живот подрагивал, когда она представляла себя в объятиях Тони. Хилари промучилась, ворочаясь, с час, потом встала и приняла снотворное. Уже засыпая, Хилари подумала: «Неужели это любовь? Нет, конечно, нет. А может быть, да? Нет. Любовь — это зло». Вспомни родителей, — говорил внутренний голос.
— Тони совсем другой.
Она уснула и видела сны. Одни из них были прекрасны и светлы. Ей снилось, что они с Тони лежат в густой траве, нежной, как пух, на лугу, высоко над землей. Дует теплый ветер, он прозрачнее солнечного света, самый необычный ветер в этом мире.
Ее мучили кошмары. Ей снилось, что она в старой квартире, в своей спальне, стены которой глухо надвигаются на нее. Хилари смотрит наверх и не видит потолка, вместо него — огромные лица родителей. Хилари не выдерживает их злобного взгляда, бросается из комнаты и натыкается на чудовищного паука.
* * *
Джошуа Райнхарт, сонно мыча и путаясь в простынях, открыл глаза. Было три часа ночи. Накануне он выпил слишком много вина и объелся, чего с ним почти никогда не случалось. Сейчас он увидел страшный сон о зловещей комнате в похоронном бюро Таннертона: несколько мертвецов — двойники Бруно Фрая — поднялись из гробов и встали со стальных столов. Он бросился прочь — в темноту ночи, ужасные живые мертвецы направились за ним, шаря впотьмах и окликая его по имени.Джошуа замер в постели, уставясь неподвижным взглядом широко открытых глаз в невидимый потолок. Глубокую тишину ночи нарушало едва слышное мурлыканье электронного цифрового будильника, стоящего на тумбочке.
До смерти жены Джошуа почти никогда не видел снов. Ни одного кошмара за пятьдесят восемь лет. Но когда не стало Коры, все изменилось. Каждую неделю одну-две ночи он не мог спать, постоянно просыпаясь от страшных снов. Часто ему снилось, что он что-то потерял, что, он и сам не знает, за этим следовали отчаянные и безуспешные поиски. Покой Джошуа потерял с Корой. Он никак не мог привыкнуть к жизни без нее. Возможно, никогда не сможет. Иногда ему снились мертвецы, ищущие его, — безжалостные напоминания о смерти, но в эту ночь мертвецы поразительно походили на Фрая.
Джошуа встал, потянулся и зевнул. Потом прошаркал в ванную, не зажигая свет.
Возвращаясь в спальню, он вдруг задержался у окна. Коснулся рамы — холодная. С другой стороны в окно стучался сильный ветер, завывал, точно собачонка, просящаяся в дом. Долина была погружена во мрак, только в некоторых отдаленных домах горел свет.
Вдруг Джошуа заметил тусклое пятно света точно в том месте, где стоял невидимый дом Фрая. Свет в доме Фрая? Там никого не должно быть. Бруно всегда жил один. Джошуа прищурился, но без очков, чем сильнее он напрягал глаза, тем больше расплывалось пятно света. Джошуа не мог понять, горит ли свет в доме или в одной из хозяйственных построек, находящихся поблизости. Через минуту Джошуа уже не знал, точно ли это был свет лампы или только неверное лунное отражение на стекле.
Джошуа подошел к тумбочке и, не зажигая лампы, нащупал в темноте очки, прежде опрокинув пустой стакан.
Когда он вернулся к окну и посмотрел, то загадочного свечения уже не обнаружил. Джошуа простоял несколько минут, вглядываясь в темноту. Он был душеприказчик имения Фрая и нес ответственность за сохранность имущества до окончательного решения о судьбе владения. Свет больше не появлялся в окне.
Наконец, убедившись, что это был обман зрения, он вернулся в спальню и лег в постель.
* * *
В понедельник утром Тони и Фрэнк возобновили розыск Бобби Вальдеса. Фрэнк восхищенно рассказывал о Жанет Ямаде. Жанет очаровательна. Жанет умна. Жанет все понимает. Жанет — то, Жанет — се. Тони надоело выслушивать это, но он молчал, давая Фрэнку высказаться. Ему было приятно видеть, что Фрэнк, наконец, оттаял. Перед выездом на линию Тони и Фрэнк поговорили с детективами, Эдди Квеведо и Карлом Хаммерштейном, из отдела борьбы с наркобизнесом. Они предположили, что Бобби, скорее всего, торгует кокаином или ПСП, чтобы заработать и наверстать упущенное из-за тюрьмы. Рынок наркотиков, хотя и запрещенный, но самый доходный в Лос-Анджелесе. Если Бобби занялся этим делом, то его могли взять только «толкачом», продавцом на улице, а это самая низкая и опасная работа. Бобби вышел из тюрьмы без денег, и, чтобы занять на лестнице наркобизнеса ступеньку повыше — стать производителем наркотиков, например, он должен был покрутиться на улицах.— Поговорите с такими «толкачами», — посоветовал Хаммерштейн. — Я дам вам имена и адреса. Все эти ребята попались в свое время. Конечно, некоторые вновь взялись за старое, так что надавите на них. Кто-нибудь из них наверняка знает Бобби и встречал его на улице. В списке, предложенном Хаммерштейном, было двадцать четыре фамилии.
Троих они застали дома. Еще трое поклялись, что в глаза не видели Бобби Вальдеса, или Жуана Масквези, или как этого типа, что на фото.
Седьмым в списке стояло имя Юджина Такера. Именно он и помог им. Фрэнку даже не пришлось давить на него.
Такер был черен, как ночь. На широком черном лице блестели темно-карие глаза. У него была смолянистая курчавая борода, с редкими колечками седых волос. Эти серебристые волосы да белки глаз — вот и все, что выделялось на черном, как деготь, лице. Такер носил черные брюки и черную рубашку. Он был коренастый, с мощной грудью и крепкими руками и шеей, толстой, как телеграфный столб. Такер снимал дом на Голливуд-Хиллз. В большой комнате стояла тахта, два кресла и кофейный столик. Не было ни дорогой мебели, ни магнитофона, ни телевизора. Но и то, что находилось в комнате, было высокого качества и гармонировало одно с другим. Такер разбирался в китайских вещах. Тахта и кресла палисандрового дерева, ручной работы, недавно обитые зеленым бархатом, насчитывали не менее полутора сот лет. Столик, тоже палисандрового дерева, был инкрустирован слоновой костью.
Тони и Фрэнк сели на тахту, а Юджин Такер опустился на краешек кресла.
Тони провел пальцем по резной ручке и сказал:
— Мистер Такер, это изумительно.
Такер удивленно вскинул бровь.
— Вы знаете, что это?
— Не знаю, к какому времени отнести, но я знаком с китайским искусством и могу точно сказать, что это не подделка с распродажи в Серз.
Такер довольно засмеялся.
— Я представляю, что вы сейчас подумали, — сказал он добродушно. — «Откуда у этого бывшего жулика, выпущенного два года назад из кутузки, такие редкие вещи? Дом за 1200 в месяц. Не продолжает ли он торговать героином или заниматься чем-нибудь в этом роде?»
— На самом деле, — ответил Тони, — меня интересует совсем не это. Я не понимаю, как тебе удалось, черт побери, собрать это. Но точно уверен, что это не от продажи наркотиков.
Такер улыбнулся.
— Откуда такая уверенность?
— Торговец наркотиками, увлекающийся китайскими вещами, набил бы дом всем, что попало, особенно не волнуясь, подойдет ли один предмет к другому. Здесь же явно другой источник доходов, может быть, не такой большой, но зато постоянный, позволяющий спокойно выбирать нужную вещь.
Такер засмеялся и захлопал в ладоши. Он повернулся к Фрэнку:
— Ваш напарник наблюдателен.
Фрэнк улыбнулся.
— Настоящий Шерлок Холмс.
Тони попросил Такера:
— Удовлетворите мое любопытство. Чем вы занимаетесь?
Такер подался вперед, вдруг нахмурился, и подняв руку, потряс огромным страшным кулаком.
— Я модельер женской одежды.
Тони удивленно моргнул.
Откинувшись на спинку кресла, Такер захохотал.
— Я модельер женской одежды, — повторил он, успокаиваясь. — Правда. Мое имя приобретает известность среди дизайнеров Калифорнии. Когда-нибудь его услышит весь мир. Обещаю вам.
Фрэнк спросил:
— За торговлю героином и кокаином вы отсидели четыре года. Как это вам удалось переключиться на женскую одежду?
— Попав в тюрьму, я проклинал общество за то, что оно сделало со мной. Я проклинал власть белых. Я ненавидел весь мир, но никогда — себя. «Ты, грубый пижон, — говорил я себе, — еще даже не стал взрослым. Ведь взрослый — это тот, кто в состоянии отвечать за свою жизнь, поэтому многие люди навсегда остаются детьми».
— Что же так повлияло на вас? — спросил Фрэнк.
— Сущая ерунда. Человеческую судьбу часто меняет какой-нибудь мелкий случай, и это всегда изумляло меня. Я посмотрел телевизор. Шли шестичасовые новости, программа о преуспевающих черных. Замечательная вещь. Пять серий. Поначалу мы подумали, что это будет один смех. Репортер все время будет задавать глупые вопросы типа: «Почему же эти бедняги не могут хорошо трудиться и стать такими же богатыми, как Сэмми Дэвис?» Слава Богу, в передаче не оказалось спортивных звезд.
Тони знал, как проходит интервью с черными миллионерами. Журналисты выбирали преуспевающих бизнесменов, которые начинали с нуля и теперь сказочно разбогатели. Один — крупный собственник, другой — владелец ресторанов, у третьего — несколько магазинов. Обычно приглашали человек десять-двенадцать. Они сходились в том, что черному труднее сколотить состояние, чем белому, но тут же признавали, что на деле все оказалось проще, чем они ожидали, и соглашались, что в Лос-Анджелесе шансов разбогатеть всегда больше, чем в Алабаме или Миссисипи, даже чем в Бостоне или Нью-Йорке. Действительно, в Лос-Анджелесе черных миллионеров много, больше, чем в остальных, вместе взятых сорока девяти штатах. В Лос-Анджелесе жизнь постоянно меняется. Обычный южный калифорниец не приспосабливается к ритму перемен, а включается в него и получает от этого удовольствие. Это состояние непрерывного изменения привлекает двинутых и просто сумасшедших, но также манит к себе умных, предприимчивых и изобретательных. Вот почему многие научные и технические идеи зародились и были воплощены именно здесь.
Конечно, в Лос-Анджелесе тоже царили расовые предрассудки, но если белая семья где-нибудь в Джорджии изживала их только в шестом — восьмом поколении, то среди калифорнийцев метаморфоза отношения к черным происходила в несколько раз быстрее. В жизнь Калифорнии органично вошла испанская культура, получившая второе дыхание на новой родине. Несколько человек, выступавших по телевидению, примерно в одних словах объясняли необычную текучесть общественного устройства Южной Калифорнии и пыл, с которым люди ожидали перемен. Дело здесь, говорили они, еще и в геологии. Когда живешь на изломе земной коры и почва без предупреждения уходит из-под ног, не воздействует ли это на подсознание человека? Условия жизни можно изменить, конечно, но не такими разрушительными средствами.
— В этой программе выступили чернокожие миллионеры, — продолжал Юджин. — Парни в камере улюлюкали и называли их «Дядями Томами». Но я призадумался. Если они смогли, почему мне не попробовать? Я не глуп и не урод, даже красивее многих из них. Эта мысль поразила меня, точно яркий фонарь осветил мне мозги. Лос-Анджелес — моя родина, и если она даст шанс, то зачем отказываться от него. Конечно, некоторым из них пришлось действовать, как Дяде Тому, но главное — результат: получить миллион и зажить самостоятельно. — Такер засмеялся. — Так я решил разбогатеть.
— Вот она, сила рационального мышления, — сказал Тони.
— Почему моделирование женской одежды? — спросил Фрэнк.
— Я проверил себя на тесте и узнал, что это подходит мне. У меня есть вкус. Своим подругам я помогаю выбрать в магазинах одежду, они всегда остаются в восторге, выслушивая комплименты знакомых. Так я записался на университетскую программу дизайна и несколько бизнес-курсов. Выйдя на свободу, я подрабатывал в закусочной некоторое время, снимал дешевую комнату и на всем экономил. Я придумал несколько моделей, заплатил швеям за работу и начал продавать готовые вещи. Это было чертовски непросто. Мне приходилось идти в банк, брать ссуды, однако я решил не сдаваться и вцепился зубами в свою мечту. Постепенно дела пошли лучше и лучше. Я встал на ноги. Через год я хочу открыть магазин. Вы обязательно увидите вывеску «Юджин Такер» на Беверли-Хиллз. Обещаю вам. Тони встряхнул головой.
— Вы замечательный человек.
— Нет. Главное — я живу в замечательном городе и в замечательное время.
Фрэнк держал в руке плотный конверт со снимками Бобби Вальдеса.
Он постучал конвертом по колену и сказал Тони:
— Мне кажется, мы пришли не туда.
— Похоже, что так.
Такер подался вперед.
— А что вы хотели?
Тони рассказал ему о Бобби Вальдесе.
— Хотя я давно порвал со старым занятием, но в некотором смысле связан с тем миром. Пятнадцать — двадцать часов в неделю я уделяю работе в «Селф-Прайд». Вы знаете, это общегородская компания по борьбе с наркотиками. Я чувствую, что часть долгов еще не оплачена, понимаете? Добровольцы работают с детьми, собирают информацию, оказывают анонимную материальную помощь. Мы знаем, где живут «толкачи» наркотиков. Мы ходим по домам, беседуем с родителями и детьми, выведываем все, что им известно. Потом составляем досье на торговцев и передаем в полицию. Если Вальдес сейчас занимается уличной торговлей, то, возможно, я смогу помочь вам.
Фрэнк сказал:
— Я должен согласиться с Тони. Вы действительно замечательный человек.
— Стоп, я не заслужил похлопываний по спине за работу в «Селф-Прайд». В свое время из-за меня много хороших мальчиков стало уличными «толкачами». Долго, долго придется мне работать, чтобы сравнять неприятный счет.
Фрэнк подал ему фото.
Такер внимательно рассмотрел их.
— Я знаю этого паршивца. Он один из тех, на которых мы собираем материал.
В предчувствии близкой развязки тревожно забилось сердце у Тони.
— Но он не называет себя Вальдесом.
— Жуан Масквези?
— Нет. Кажется, Ортис.
— Вы знаете, где он?
Такер поднялся.
— Я позвоню в информационный центр «Селф-Прайда». У них, возможно, есть адрес.
Такер направился на кухню, задержался в дверях и, повернувшись, сказал:
— Если хотите, посмотрите модели в кабинете. — И показал на двустворчатую дверь в большой комнате.
— С огромным удовольствием, — поблагодарил Тони.
Они вошли в кабинет. Мебели здесь оказалось еще меньше, чем в большой комнате. Посредине дорогой чертежный стол с лампой. Рядом — обитый кожей высокий стул с узкой спинкой, за ним — шкаф с выдвижными ящиками на колесиках. У окна стоял, наклонив голову, манекен с широко распростертыми объятиями. Куски яркой ткани валялись у его гладких блестящих ног, кипы рисунков и чертежные принадлежности лежали на полу у стены. Очевидно, Юджин Такер был уверен, что скоро подберет соответствующую мебель для своего дома и, пока довольствовался тем, что имеет, не желая тратить деньги на временную обстановку.
«Вот он, калифорнийский оптимум», — подумал Тони.
К стене были приколоты несколько набросков и законченных рисунков. Такер, по замечанию Тони, чувствовал цвет и тонко подчеркивал детали своих моделей. Каждый дизайн был неповторим: без сомнения, над ним работал талант.
Тони было трудно до сих пор поверить, что этот крепко сбитый человек с мускулистыми руками — дизайнер женской одежды. Но так уж ли он сам отличается от Такера? Днем Тони — хладнокровный инспектор, но ночами он — художник, склонившийся над холстом в квартире-студии и пишущий, пишущий, пишущий. В чем-то они с Такером — братья. Вскоре вернулся Такер.
— Ну как? — тут же спросил Фрэнк.
— Да, мне сообщили его имя — Ортис. Как я и говорил. Джимми Ортис. Он продает ПСП. Конечно, не мне судить других, но насколько мне известно, те, кто занимается ПСП, последние подонки. Вы знаете, ПСП — это яд, который очень быстро разрушает мозги. У нас пока мало информации об Ортисе, поэтому досье еще не передано полиции.
— Адрес? — спросил Тони.
Такер протянул небольшой листок бумаги, исписанный красивым почерком.
— Это недалеко от бульвара Сансет, в двух кварталах от Ла-Сьенеги.
— Мы найдем, — сказал Тони.
— Судя по вашему рассказу, — добавил Такер, — и нашей информации, этого парня вряд ли удастся уговорить и переубедить.
— Мы попробуем, — пообещал Фрэнк.
Такер провел их до входной двери и вышел вместе с ними. Отсюда открывался прекрасный вид на расстилавшийся внизу город.
— Великолепно, не правда ли? — воскликнул Такер.
— Обыкновенный вид, — ответил Фрэнк.
— Какой большой, чудесный город, — все больше воодушевлялся Такер, словно это он — творец мегаполиса. Его лицо просияло от удовольствия, Такер счастливо размахивал руками. — Никто не понимает, что Лос-Анджелес — это все... движение, свобода. Простор! Свобода тела и духа. В Лос-Анджелесе — тысячи возможностей! Ты сам распоряжаешься судьбой и лепишь из нее все, что хочешь. Это невероятно. Я люблю тебя, город! Господи, как я тебя люблю!
Тони был настолько поражен искренностью чувств этого человека, что признался в своей мечте.
— У меня мечта — стать художником, жить свободно. Я пишу картины.
— Зачем тогда работаешь в полиции?
— Это постоянное жалованье.
— К черту постоянное жалованье! Хватайся за эту возможность! Человек, ты живешь на самом краю западного мира. Бросайся в него с головой. От страха захватывает дух, но так далеко до дна и нет никаких препятствий в полете. Никогда не разобьешься. Это особенное падение. Вверх!
Тони и Фрэнк завернули за угол дома, прошли мимо живой изгороди с зеленовато-желтыми мясистыми колючками. Автомобиль стоял в тени большой пальмы.
Открывая дверцу, Тони услышал возглас Такера:
— Прыгай! Прыгай и лети!
— Вот это человек! — озадаченно пробормотал Фрэнк.
— Да-а, — задумчиво ответил Тони.
Через 15 минут они прибыли по указанному адресу.
Гараж находился под домом, за железными, автоматически открывающимися воротами. Поэтому пока было неясно, находится ли там разыскиваемый «ягуар».
Это было длинное здание, в левом и правом крыле сдавались комнаты. За огромными стеклами были видны широкие лестницы с просторными площадками. Перед домом находился огромный бассейн, обсаженный густым кустарником. Рядом бил фонтан и на мокрых камнях сидели две девушки в бикини и волосатый молодой человек.
Они пили мартини и весело смеялись, когда холодные капли освежали разгоряченное солнцем тело и кто-нибудь, не выдержав, вздрагивал.
Фрэнк подошел к ним и спросил, не знают ли они, где живет Джимми Ортис.
Одна девушка спросила:
— Такой маленький паренек с усиками?
— С детским лицом, — подсказал Фрэнк.
— Да, это он, — отвечала девушка.
— Он носится на «ягуаре», — добавила другая.
— Точно, он, — сказал Тони.
— Кажется, он живет в четвертом корпусе, на втором этаже.
— Он дома? — спросил Фрэнк.
Девушки пожали плечами.
Фрэнк и Тони поднялись на второй этаж. Вдоль него шла открытая галерея, вся уставленная кадками с плющом.
Дверь была приоткрыта.
Тони и Фрэнк переглянулись. Что их ждет там? Почему дверь приоткрыта? Бобби Вальдес узнал об их приходе? Они прижались к стене по обе стороны от двери. Замерли в ожидании. Доносился приглушенный смех у фонтана. Фрэнк задумчиво нахмурился. Тони показал пальцем на звонок. Фрэнк медленно поднес руку и нажал на кнопку. Изнутри донесся мягкий звон. Бом-бим-бом. Они замерли, уставившись на дверь. Воздух вдруг застыл и тяжело налег на плечи, сковал движения. Тони судорожно глотнул, и словно тягучий сироп наполнил его легкие.
Тишина. Фрэнк позвонил еще раз. Через минуту, когда ответа так и не последовало, Тони просунул руку под пиджак и вынул из наплечной кобуры револьвер. Ноги задрожали и свело живот в ожидании опасности. Фрэнк тоже вытащил револьвер и одним ударом распахнул дверь. В фойе никого. Тони, согнувшись, заглянул в комнату. Та часть комнаты, которую он успел заметить, была погружена в темноту и молчание. Задернутые гардины не пропускали солнечного света.
Тони крикнул:
— Полиция!
Его голос отразился в галерее.
С дерева вспорхнула птица.
— Выходи, руки за голову, Бобби!
На улице просигналил автомобиль. Где-то зазвонил телефон: его трель глухо доносилась из-за стены.