Страница:
— Эрл и Эмма?
— Мои родители.
— Почему ты называешь их по именам?
— Я их никогда не могла назвать папой и мамой.
— Должно быть, они жестоко обращались с тобой? — сочувственно сказал Тони.
— Да.
— Я вырос в бедной семье, — сказал Тони. — Но мы любили друг друга.
— Вам повезло.
— Мне очень жаль тебя, Хилари.
— Теперь все позади. Их уже нет много лет. Мне следовало давно забыть об этом.
— Расскажи.
— Каждую неделю я отдавала им по нескольку долларов, которые они тотчас же пропивали. Все остальное я старательно от них прятала. Каждую монетку. Потихоньку, но счет все-таки рос в банке. Я экономила на всем. Не ходила в перерыв на обед. Я твердо решила иметь собственную квартиру. Пусть старую, с темными комнатами и тараканами, но только без Эрла и Эммы.
Тони поцеловал Хилари в уголок рта.
Она сказала.
— Наконец, необходимая сумма была собрана. Я собиралась к отъезду. Заплачу им еще раз, и все.
Хилари задрожала. Тони плотно прижал ее к себе.
— В тот день, вернувшись с работы, — продолжала она, — я пошла на кухню... Эрл прижимал Эмму к холодильнику. У него был пистолет. Стволом он упирался Эмме в зубы.
— Боже!
— У Эрла был... Ты знаешь, что такое белая горячка?
— Конечно. Галлюцинации. Немотивированный страх. Как правило, это случается с хроническими алкоголиками. Я имел дело с больными белой горячкой. Их поступки часто ужасны и непредсказуемы.
— Эмма плотно сжимала зубы, Эрл давил, уставив в них ствол, вопил как сумасшедший, что изо всех стен на него лезут черви. Он проклинал Эмму за то, что она пустила их, и требовал, чтобы Эмма остановила страшных червей. Я попыталась с ним заговорить, но он не слушал. Черви не переставали падать со стен, вот они у его ног, Эрл разъярился и нажал спусковой крючок.
— Господи!
— Я видела, как разнесло ее лицо.
— Хилари!
— Я должна говорить.
— Ладно.
— Я никому об этом не рассказывала.
— Я слушаю.
— Когда он выстрелил, я побежала прочь. Я знала, что прежде чем добегу до входной двери, он убьет меня: поэтому я бросилась в свою комнату. Я захлопнула дверь и заперлась на ключ, но Эрл выстрелом вышиб его. Теперь всю злобу он решил выместить на мне. Эрл тотчас забыл о Эмме. Он выстрелил в меня. Рана оказалась неопасной, но крови натекло много и потом долго жгло так, словно в живот ткнули раскаленной кочергой.
— Он выстрелил только раз? Что спасло тебя?
— Я его зарезала.
— Зарезала? Откуда ты взяла нож?
— Я хранила его в комнате. С восьми лет. Слава Богу, до этого не приходилось пускать его в ход, но я всегда чувствовала, что когда-нибудь моя жизнь в их доме кончится плохо, поэтому на всякий случай держала нож. Как только Эрл выстрелил, я сразу ударила его ножом. Как и моя, его рана оказалась не страшной, но Эрл очень испугался, увидев кровь. Он выскочил из комнаты и помчался обратно, на кухню. Он стал кричать, чтобы Эмма сделала что-нибудь, чтобы прогнала червей, пока они не почуяли запах его крови. Но Эмма не двигалась, и Эрл выпустил в нее всю обойму. Рана страшно пекла, в голове мутилось, но я сосчитала все выстрелы. Поняв, что пистолет разряжен, я, держась за стену, направилась к входной двери. Но у Эрла были еще патроны. Он вставил полную обойму. Он увидел меня и выстрелил, но промахнулся. Я из последних сил добежала до комнаты, захлопнула дверь и придвинула к ней тумбу. С кухни по-прежнему доносились вопли Эрла, он что-то кричал о червях, об огромных пауках на окнах. Выстрелы не прекращались. Эрл, наверное, сотни полторы пуль всадил в тело Эммы. Оно превратилось в кровавую кашу. Потом, когда я заглянула туда, кухня напоминала бойню.
Тони кашлянул.
— А что с ним?
— Когда приехала полиция, он застрелился.
— А ты?
— Неделю пролежала в больнице. Вот, шрам на память.
Они некоторое время молчали. За плотными шторами и стеклами кашлял ночной ветер.
— Не знаю, что и сказать, — первым нарушил молчание Тони.
— Скажи, что любишь меня.
— Да.
— Скажи.
— Я тебя люблю.
— Я люблю тебя, Тони.
Они поцеловались.
— Я не представляла себе, что смогу так полюбить. Всего за неделю ты изменил меня.
— Ты очень сильная.
— Силу мне дал ты. Даже больше. Каждый раз, вспоминая о случившемся, я каждый раз переживаю весь ужас заново, как если бы это случилось вчера. Но сейчас мне не было страшно. Я говорила, а сама была спокойна, как будто все случилось не со мной. Знаешь почему?
— Почему?
— Потому, что все происшедшее в Чикаго, стрельба и прочее, все теперь позади. Меня это уже не беспокоит. У меня есть ты, ты обновил мою жизнь. Ты уравновесил чаши весов. И даже склонил их в мою пользу.
— Ты же знаешь, что мне тоже не обойтись без тебя.
— Знаю. Нам хорошо вместе.
Они помолчали. Потом Хилари сказала:
— Есть еще одно объяснение, почему воспоминания о жизни в Чикаго утратили для меня значение.
— Какое?
— Это связано с Бруно Фраем. Сегодня я поняла, что мы с ним в чем-то похожи. Кажется, он, как и я, много натерпелся от своей матери. Но он сломался, а я — нет. Сломался такой сильный мужчина, а я выдержала.
— Я же говорю, что ты сильная и твердая, как гвоздь, — сказал Тони.
— Разве я твердая? Попробуй. Что, твердая?
— Не здесь, — сказал он.
— А здесь?
— Нет. Ты очень нежная.
— Это совсем другое.
— Какое оно теплое и нежное.
Хилари сжала в руках член Тони.
— Вот это твердое, как гвоздь, — улыбнулась она.
— Показать?
— Да, да, покажи.
Они занялись любовью.
Когда Тони входил в нее сильными, нежными движениями тепло разливалось волнами наслаждения по всему телу. Хилари знала, что отныне все будет хорошо. Любовный акт давал ей уверенность в будущем. Бруно Фрай не возвращался из могилы. На нее не нападал ходячий труп. Завтра доктор Радж и Рита Янси встретят их и все расскажут, загадка Бруно Фрая перестанет существовать. Двойника арестуют. Все закончится благополучно. Она навсегда останется с Тони, и ничто их не разлучит.
Потом, уже засыпая, они услышали громкий раскат грома, прокатившийся по долине, который гулким эхом отразился в горах. В голове у Хилари вспыхнула странная мысль: гром — это предупреждение. Знак, чтобы я была осторожнее и не слишком полагалась на свои силы.
Хилари, не обдумав этой мысли, не заметила, как заснула.
Темноту впереди разрезали, как скальпели, два острых луча света. Всю дорогу Бруно Фрай думал о Кэтрин.
Сука. Что она делает в Санта-Хелене? Неужели она вернулась в дом на вершине? Если да, то это значит, что она вновь заправляет всем хозяйством. Попробует ли она заставить его остаться? Остаться и подчиняться ей во всем, как и прежде?
Мысли его путались. Он не мог думать логически, как бы ни заставлял себя. Рассудок не подчинялся, и это пугало его.
Может, стоило где-нибудь остановиться и немного поспать? Отдохнув, он, возможно, будет лучше соображать.
Но потом Фрай вспомнил, что Кэтрин сейчас в Санта-Хелене, и мысль о том, что она сейчас строит ему какую-нибудь ловушку, пугала его больше, чем временное помутнение в голове.
Фрай не знал, кому теперь принадлежит дом. В конце концов он мертв (или мертв наполовину). И его похоронили (или думают, что похоронили). Скорее всего, имение уже ликвидировано.
Бруно перечислял утраты, пришел в ярость из-за Кэтрин, которая отняла у него почти все и почти ничего не оставила. Она убила его, забрала его от него, оставила его одного, без него, которого можно было коснуться и с которым можно было поговорить. И теперь она еще вернулась в его дом.
Он надавил акселератор, пока стрелка спидометра не дошла до девяноста миль в час.
Если какой-нибудь полицейский попробует его задержать, он убьет его. Ножом. Разрежет пополам. Разорвет. Никто не помешает Бруно Фраю добраться до восхода солнца домой.
Глава 3
— Мои родители.
— Почему ты называешь их по именам?
— Я их никогда не могла назвать папой и мамой.
— Должно быть, они жестоко обращались с тобой? — сочувственно сказал Тони.
— Да.
— Я вырос в бедной семье, — сказал Тони. — Но мы любили друг друга.
— Вам повезло.
— Мне очень жаль тебя, Хилари.
— Теперь все позади. Их уже нет много лет. Мне следовало давно забыть об этом.
— Расскажи.
— Каждую неделю я отдавала им по нескольку долларов, которые они тотчас же пропивали. Все остальное я старательно от них прятала. Каждую монетку. Потихоньку, но счет все-таки рос в банке. Я экономила на всем. Не ходила в перерыв на обед. Я твердо решила иметь собственную квартиру. Пусть старую, с темными комнатами и тараканами, но только без Эрла и Эммы.
Тони поцеловал Хилари в уголок рта.
Она сказала.
— Наконец, необходимая сумма была собрана. Я собиралась к отъезду. Заплачу им еще раз, и все.
Хилари задрожала. Тони плотно прижал ее к себе.
— В тот день, вернувшись с работы, — продолжала она, — я пошла на кухню... Эрл прижимал Эмму к холодильнику. У него был пистолет. Стволом он упирался Эмме в зубы.
— Боже!
— У Эрла был... Ты знаешь, что такое белая горячка?
— Конечно. Галлюцинации. Немотивированный страх. Как правило, это случается с хроническими алкоголиками. Я имел дело с больными белой горячкой. Их поступки часто ужасны и непредсказуемы.
— Эмма плотно сжимала зубы, Эрл давил, уставив в них ствол, вопил как сумасшедший, что изо всех стен на него лезут черви. Он проклинал Эмму за то, что она пустила их, и требовал, чтобы Эмма остановила страшных червей. Я попыталась с ним заговорить, но он не слушал. Черви не переставали падать со стен, вот они у его ног, Эрл разъярился и нажал спусковой крючок.
— Господи!
— Я видела, как разнесло ее лицо.
— Хилари!
— Я должна говорить.
— Ладно.
— Я никому об этом не рассказывала.
— Я слушаю.
— Когда он выстрелил, я побежала прочь. Я знала, что прежде чем добегу до входной двери, он убьет меня: поэтому я бросилась в свою комнату. Я захлопнула дверь и заперлась на ключ, но Эрл выстрелом вышиб его. Теперь всю злобу он решил выместить на мне. Эрл тотчас забыл о Эмме. Он выстрелил в меня. Рана оказалась неопасной, но крови натекло много и потом долго жгло так, словно в живот ткнули раскаленной кочергой.
— Он выстрелил только раз? Что спасло тебя?
— Я его зарезала.
— Зарезала? Откуда ты взяла нож?
— Я хранила его в комнате. С восьми лет. Слава Богу, до этого не приходилось пускать его в ход, но я всегда чувствовала, что когда-нибудь моя жизнь в их доме кончится плохо, поэтому на всякий случай держала нож. Как только Эрл выстрелил, я сразу ударила его ножом. Как и моя, его рана оказалась не страшной, но Эрл очень испугался, увидев кровь. Он выскочил из комнаты и помчался обратно, на кухню. Он стал кричать, чтобы Эмма сделала что-нибудь, чтобы прогнала червей, пока они не почуяли запах его крови. Но Эмма не двигалась, и Эрл выпустил в нее всю обойму. Рана страшно пекла, в голове мутилось, но я сосчитала все выстрелы. Поняв, что пистолет разряжен, я, держась за стену, направилась к входной двери. Но у Эрла были еще патроны. Он вставил полную обойму. Он увидел меня и выстрелил, но промахнулся. Я из последних сил добежала до комнаты, захлопнула дверь и придвинула к ней тумбу. С кухни по-прежнему доносились вопли Эрла, он что-то кричал о червях, об огромных пауках на окнах. Выстрелы не прекращались. Эрл, наверное, сотни полторы пуль всадил в тело Эммы. Оно превратилось в кровавую кашу. Потом, когда я заглянула туда, кухня напоминала бойню.
Тони кашлянул.
— А что с ним?
— Когда приехала полиция, он застрелился.
— А ты?
— Неделю пролежала в больнице. Вот, шрам на память.
Они некоторое время молчали. За плотными шторами и стеклами кашлял ночной ветер.
— Не знаю, что и сказать, — первым нарушил молчание Тони.
— Скажи, что любишь меня.
— Да.
— Скажи.
— Я тебя люблю.
— Я люблю тебя, Тони.
Они поцеловались.
— Я не представляла себе, что смогу так полюбить. Всего за неделю ты изменил меня.
— Ты очень сильная.
— Силу мне дал ты. Даже больше. Каждый раз, вспоминая о случившемся, я каждый раз переживаю весь ужас заново, как если бы это случилось вчера. Но сейчас мне не было страшно. Я говорила, а сама была спокойна, как будто все случилось не со мной. Знаешь почему?
— Почему?
— Потому, что все происшедшее в Чикаго, стрельба и прочее, все теперь позади. Меня это уже не беспокоит. У меня есть ты, ты обновил мою жизнь. Ты уравновесил чаши весов. И даже склонил их в мою пользу.
— Ты же знаешь, что мне тоже не обойтись без тебя.
— Знаю. Нам хорошо вместе.
Они помолчали. Потом Хилари сказала:
— Есть еще одно объяснение, почему воспоминания о жизни в Чикаго утратили для меня значение.
— Какое?
— Это связано с Бруно Фраем. Сегодня я поняла, что мы с ним в чем-то похожи. Кажется, он, как и я, много натерпелся от своей матери. Но он сломался, а я — нет. Сломался такой сильный мужчина, а я выдержала.
— Я же говорю, что ты сильная и твердая, как гвоздь, — сказал Тони.
— Разве я твердая? Попробуй. Что, твердая?
— Не здесь, — сказал он.
— А здесь?
— Нет. Ты очень нежная.
— Это совсем другое.
— Какое оно теплое и нежное.
Хилари сжала в руках член Тони.
— Вот это твердое, как гвоздь, — улыбнулась она.
— Показать?
— Да, да, покажи.
Они занялись любовью.
Когда Тони входил в нее сильными, нежными движениями тепло разливалось волнами наслаждения по всему телу. Хилари знала, что отныне все будет хорошо. Любовный акт давал ей уверенность в будущем. Бруно Фрай не возвращался из могилы. На нее не нападал ходячий труп. Завтра доктор Радж и Рита Янси встретят их и все расскажут, загадка Бруно Фрая перестанет существовать. Двойника арестуют. Все закончится благополучно. Она навсегда останется с Тони, и ничто их не разлучит.
Потом, уже засыпая, они услышали громкий раскат грома, прокатившийся по долине, который гулким эхом отразился в горах. В голове у Хилари вспыхнула странная мысль: гром — это предупреждение. Знак, чтобы я была осторожнее и не слишком полагалась на свои силы.
Хилари, не обдумав этой мысли, не заметила, как заснула.
* * *
Фрай оставил Лос-Анджелес, повернул на север, проехал дорогой, вдоль моря и выскочил на автобан.Темноту впереди разрезали, как скальпели, два острых луча света. Всю дорогу Бруно Фрай думал о Кэтрин.
Сука. Что она делает в Санта-Хелене? Неужели она вернулась в дом на вершине? Если да, то это значит, что она вновь заправляет всем хозяйством. Попробует ли она заставить его остаться? Остаться и подчиняться ей во всем, как и прежде?
Мысли его путались. Он не мог думать логически, как бы ни заставлял себя. Рассудок не подчинялся, и это пугало его.
Может, стоило где-нибудь остановиться и немного поспать? Отдохнув, он, возможно, будет лучше соображать.
Но потом Фрай вспомнил, что Кэтрин сейчас в Санта-Хелене, и мысль о том, что она сейчас строит ему какую-нибудь ловушку, пугала его больше, чем временное помутнение в голове.
Фрай не знал, кому теперь принадлежит дом. В конце концов он мертв (или мертв наполовину). И его похоронили (или думают, что похоронили). Скорее всего, имение уже ликвидировано.
Бруно перечислял утраты, пришел в ярость из-за Кэтрин, которая отняла у него почти все и почти ничего не оставила. Она убила его, забрала его от него, оставила его одного, без него, которого можно было коснуться и с которым можно было поговорить. И теперь она еще вернулась в его дом.
Он надавил акселератор, пока стрелка спидометра не дошла до девяноста миль в час.
Если какой-нибудь полицейский попробует его задержать, он убьет его. Ножом. Разрежет пополам. Разорвет. Никто не помешает Бруно Фраю добраться до восхода солнца домой.
Глава 3
Опасаясь, что его заметят на заводе рабочие ночной смены, которые, конечно же, знали о его смерти, Бруно Фрай не решился въехать на фургоне на территорию своих владений. Он оставил машину на главной дороге и примерно милю шел через виноградники к дому, который построил пять лет назад.
Сквозь рваные края черных туч выглядывала белая холодная луна. Ее серебристого свечения было вполне достаточно, чтобы найти верный путь среди черных рядов виноградных лоз.
Склоны холмов были безмолвны. В воздухе стоял слабый запах медного купороса, которым летом обрызгивали лозу, чтобы не болела, но сильнее пахло свежим озоном, как это всегда бывает после сильного дождя. Сейчас уже дождь перестал. Грязи под ногами не было, земля только размягчилась и повлажнела.
Ночное небо понемногу прояснялось. Заря еще не поднялась со своего восточного ложа, но момент пробуждения был уже близок. Подойдя поближе, Бруно спрятался за густым кустарником и стал внимательно всматриваться в тени, окружающие дом. Окна глядели темнотой, как пустые глазницы слепого. Никакого движения. Никаких звуков, кроме мягкого шелеста ветра.
Бруно несколько минут сидел, скрючившись и не шевелясь, в своем укрытии. Он боялся двинуться, боялся, что Кэтрин ждет его там. Наконец, с бешено колотящимся сердцем Фрай покинул успокаивающую темноту кустарника. Выпрямившись, он пошел к входной двери. В левой руке Фрай держал незажженный фонарик, а в правой сжимал нож. Он был готов броситься и вонзить лезвие в любую движущуюся тень, но пока, кроме его собственной, никакой тени не было. Остановившись у двери, Фрай нащупал в кармане брюк ключ и отпер замок. Потом ударом ноги распахнул дверь и, включив фонарик, решительно шагнул, подавшись вперед, в темную прихожую. Все это время Фрай держал нож в вытянутой руке.
Здесь ее не было. Бруно переходил из одной мрачной, заставленной мебелью комнаты в другую. Он заглядывал в шкафы, смотрел за диванами и под столами с экспонатами. Ее не было в доме.
Возможно, он вернулся как раз вовремя, чтобы разрушить ее замыслы. Фрай стоял посредине гостиной, держа в опущенных руках нож и фонарик. От усталости Фрай покачивался на дрожащих ногах, перед глазами плыли красные круги.
Именно сейчас, как никогда, ему требовалось поговорить с собой, поделиться с собой своими чувствами, решить с собой, что делать дальше. Но никогда больше он не услышит голоса своей половины, потому что она умерла. Умерла. Бруно начало трясти. Он зарыдал. Он был один, напуганный и растерявшийся.
Сорок лет он играл роль обыкновенного человека, и это ему вполне удавалось. Но отныне он не сможет жить по-прежнему. Половина его мертва. Потеря слишком велика, чтобы вернуться к прошлому. Нет больше уверенности в себе. Не имея возможности советоваться со своим вторым существом, лишившись его поддержки, он больше не мог играть старой роли.
Но сука где-то в Санта-Хелене. Где-то. Фрай никак не мог сосредоточиться и привести мысли в порядок, но одна, самая резкая из них, терзала постоянно его мозг: он должен ее найти и убить. Он должен избавиться от Кэтрин раз и навсегда.
Его напугал кошмар. Это был страшный сон, где беспорядочно громоздились морги, могилы, гробы. Голова как свинцом налилась, ноги похолодели и дрожали. Ножи. Пули. Кровь. Из глаз трупов лезли мерзкие черви и шлепались на что-то гнусное и скользкое. Мертвецы, кричащие о крокодилах. Во сне его жизни угрожали раз десять, но каждый раз между ним и убийцей вставала Хилари и умирала за него.
Чертовски нехороший сон. Тони боялся потерять ее. Он любил Хилари. Он любил ее так, как нельзя выразить в словах. Умеющий красиво говорить, сейчас Тони не находил подходящих слов, чтобы описать свои чувства и глубину любви к Хилари. А может таких слов и не существовало. А те, что он знал, были неточны и слишком конкретны. Конечно, если Хилари не станет, жизнь от этого не остановится, но счастье умрет навеки и с Тони останется лишь боль и горе.
Глядя в потолок, Тони убеждал себя в том, что сон — это только сон, а не знак или предсказание. Лишь сон. Дурной сон. Не более чем сон.
Издалека донеслись гудки поезда. Эти звуки были так холодны и зловещи, что Тони натянул одеяло до подбородка.
Фрэнк направился к дому на вершине. На востоке появилась розовая полоска, но почти все небо еще было затянуто иссиня-черной пеленой, и долину окутывала сереющая мгла. Фрай не мог воспользоваться подъемником, потому что для этого пришлось бы входить в здание, подниматься на второй этаж и включать электродвигатель. Он ни за что не осмелился бы туда пойти, ибо знал, что его повсюду караулят шпионы Кэтрин. Он хотел незамеченным подобраться к дому, и поэтому оставался единственный путь — по лестнице.
Фрай начал быстро, через две перекладины, карабкаться наверх, но тут же понял, что следует быть осторожнее. Лестница была очень ветхая. Ее, в отличие от подъемника, никогда не ремонтировали. Годами дожди, ветры и летняя жара разрушали бетон, в который были вмурованы железные штыри, удерживающие лестницу. Куски бетона отваливались, когда Фрай наступал на очередную ступеньку, и со стуком летели по камням вниз. Несколько раз Фрай едва не срывался, но успевал схватиться за поручни. В некоторых местах отсутствовали и сами поручни. Мало-помалу Фрай добрался до площадки, устроенной посередине подъема, а оттуда уже вскарабкался на вершину.
Он пересек газон. Розовые кусты, некогда ухоженные и аккуратно подстриженные, пустив во все стороны молодые побеги, теперь разрослись и переплелись в колючие заросли. Нигде не видно было на них цветов. Бруно проник в безжизненный викторианский дом и прошел по пыльным, с паутиной по углам комнатам. Воняло плесенью, покрывавшей шторы и ковры.
Ничего подозрительного Фрай здесь не увидел. Кэтрин нигде не было.
Он не знал, радоваться ему или нет. С одной стороны, Кэтрин отсутствовала и, значит, сейчас он в безопасности. Но с другой стороны, где она? Черт побери!
Страх постепенно овладевал им. Несколько часов назад он уже не мог ясно соображать, а теперь и чувства изменяли ему. Однажды ему послышались какие-то голоса, и он носился по всему дому, преследуя их, пока не понял, что это его собственное бормотание. Вдруг плесень, точно она и не была плесенью, напомнила запах любимых духов Кэтрин, но и этот обман быстро растворился в воздухе. И когда Фрай рассматривал знакомые с детства картины, развешенные на стенах, он никак не мог понять, что на них изображено. Цвета и контуры плыли перед глазами, постоянно то исчезая, то появляясь на полотне. Он стоял перед картиной, на которой, он это помнил, был пейзаж: деревья, цветы. Смотрел на нее, но ничего не видел. Он только по памяти мог восстановить расположение предметов на холсте. На месте, где висел холст, кружились пятна, разорванные линии и бессмысленные формы.
Фрай попытался успокоиться. Он сказал себе, что все эти чудеса — результат бессонной ночи. Он проехал такое расстояние. Понятно, что очень устал и вымотался.
Глаза, налитые кровью, слепила резь, точно их песком засыпали. Болью сводило все тело. Затекла и одеревенела шея. Ему нужно было выспаться. Сон освежит его. Так говорил себе Фрай. В это он хотел верить.
— Фрай обыскал снизу доверху весь дом и сейчас находился под самой крышей в комнате с покатым потолком. Здесь он провел большую часть жизни.
Белый сноп света от фонаря высветил кровать, на которой Фрай спал все годы. Он лежал в постели. Лежал с закрытыми глазами, точно спал. Еще бы, ведь глаза были зашиты. И белая одежда была не обычная одежда, а похоронный костюм, в который его облачил Эврил Таннертон. Потому что он мертв. Его зарезала сука, и он умер. С прошлой недели он холоден, как камень. Он подошел к большой кровати и вытянулся рядом с ним. Бруно слишком обессилел, чтобы взорваться в приступе ярости.
От него воняло чем-то омерзительным. Едкий запах. Простыни вокруг намокли и потемнели от черной жидкости, вытекающей из тела.
Бруно не обращал на это внимания. Его половина кровати была суха. И хотя он умер и больше никогда не заговорит и не засмеется, все равно Фраю рядом с ним стало спокойнее.
Бруно протянул руку и коснулся его. Он коснулся холодной жесткой руки и сжал ее пальцами. Боль одиночества немного утихла.
Конечно, Бруно не чувствовал прежней цельности. И никогда не почувствует ее, потому что половина его существа умерла. Но, лежа рядом с трупом, он все-таки не ощущал себя одиноким.
Оставив фонарик включенным, Фрай уснул.
Отсюда открывался живописный вид на залив и великолепный мост «Золотые врата». Усиливающийся с Тихого океана ветер разорвал черную пелену туч, и в провалы выглянуло глубокое голубое небо. В дальнем от стеклянной стены углу стоял круглый стол в окружении шести стульев, очевидно, здесь проводил лечение больных доктор Радж. Сейчас доктор пригласил гостей за этот стол.
Радж держался приветливо и, как опытный психолог, умел сделать так, чтобы люди, приходящие к нему, чувствовали себя естественно. Он был лыс, как... бильярдный шар, как попка ребенка, как золотой доллар, но имел аккуратно подстриженные усы и бороду. Костюм-тройка и галстук, по-видимому, вовсе его не стесняли. Доктор вел себя легко и непринужденно, точно на нем была футболка и теннисные трусы.
Джошуа кратко изложил доктору все, что тот хотел услышать, а затем прочитал короткую лекцию, которая понравилась Раджу, о том, что обязанностью психиатра является защита общества от тех пациентов, которые проявляют склонности криминального характера. Через пятнадцать минут доктор Радж вполне убедился в том, что дальнейшее сохранение тайны будет неразумным и даже опасным для его гостей.
— Признаюсь, — сказал Радж, — что если бы кто-нибудь из вас пришел и все это рассказал раньше, я бы не поверил и принял бы рассказчика за потенциального пациента.
— Мы уже думали о том, что не сошли ли мы все трое с ума, — улыбнулся Джошуа.
— И решили, что нет, — добавил Тони.
— Да, если вы... того, — сказал Радж, — то я из вашей компании, так как поверил вам.
Последние полтора года, так сказал Радж, Фрай приходил раз в месяц на пятиминутные частные сеансы. После первого приема Радж, поняв, что человек этот чем-то очень напуган, предложил ему появляться каждую неделю, так как счел столь редкие сеансы малоэффективными в данном случае. Однако Фрай не согласился с предложением доктора.
— Что у него было? — спросил Тони.
— Причина заболевания коренилась глубоко в подсознании человека. Если бы мистер Фрай согласился на более частые посещения, то, возможно, я узнал бы ее и смог ему помочь. Однако этого не произошло. И я даже точно не знаю, что у него было. Но вы, вероятно, интересуетесь, что привело Фрая ко мне? Что заставило его обратиться за помощью к психологу?
— Да, — сказала Хилари. — В конце концов, отсюда и следует начать. Каковы были симптомы?
— Больше всего его беспокоил, как признался мистер Фрай, один и тот же, из ночи в ночь повторявшийся кошмар.
На столе стоял магнитофон, рядом лежали две стопки кассет, в одной — четырнадцать, в другой — четыре. Радж потянулся и взял одну из четырех. Все наши беседы записаны здесь. Вчера, после разговора с мистером Райнхартом, я решил еще раз прослушать записи и выбрать из них самые существенные.
— Прекрасно, — одобрил его Джошуа.
— Вот здесь записан самый первый сеанс. Первые сорок минут мистер Фрай почти ничего не говорил. Это было странно. Он казался спокойным и уверенным в себе, но я-то видел, какого труда ему стоило скрывать истинные чувства. Он просто боялся со мной разговаривать. Но я продолжал работать. Наконец, мистер Фрай объяснил цель своего прихода, хотя и это пришлось вытягивать из него клещами. Вот часть нашей беседы.
Радж вставил кассету и нажал кнопку. Хилари похолодела, услышав знакомый низкий голос. Первая фраза принадлежала Фраю.
— У меня проблемы.
— Какие проблемы?
— По ночам.
— Да?
— Каждую ночь.
— Что, во сне?
— Почти так.
— Можете подробнее объяснить?
— О, этот сон.
— Какой сон?
— Кошмары.
— Одни и те же каждую ночь?
— Да.
— И сколько это продолжается?
— Сколько я помню себя.
— И сколько же?
— Лет тридцать. Может, больше.
— У вас одни и те же кошмары уже тридцать лет?
— Совершенно верно.
— О чем же сон?
— Не знаю.
— Ничего не скрывайте.
— А я ничего и не скрываю.
— Вы хотите рассказать все?
— Да.
— Вы за этим и пришли сюда. Говорите.
— Я сам хочу этого. Но я не знаю, о чем сон.
— Разве это возможно: мучиться одним и тем же кошмаром и не помнить его?
— Я постоянно вскакиваю с криками. Я знаю, что это страшный сон, но никогда не могу запомнить его.
— Откуда же вы взяли, что это один и тот же сон?
— Знаю.
— Но этого недостаточно.
— Недостаточно для чего?
— Для того, чтобы убедить меня, что это один и тот же сон.
— Если я скажу вам...
— Да?
— Вы решите, что я ненормальный.
— Правда?
— Да.
— Каждый раз я просыпаюсь, чувствуя, что по мне кто-то ползает.
— Кто именно?
— Не знаю. Просыпаясь, я все забываю. Но кто-то пытается залезть мне в нос, забиться в рот. Что-то отвратительное. Оно лезет мне в глаза, пытаясь открыть веки. Чувствую, как оно ползает под одеждой. В волосах. Повсюду.
Все напряженно слушали запись. В голосе Фрая слышались нотки ужаса. Хилари представила себе искаженное страхом лицо: расширившиеся глаза, бледную кожу, холодный пот, покрывающий лоб.
— По вас ползает одно существо?
— Не знаю.
— Или их много?
— Не знаю.
— На что оно похоже?
— Мерзкое.
— Зачем оно хочет влезть в вас?
— Не знаю.
— И это происходит всякий раз, когда вы просыпаетесь?
— Да. Примерно через минуту.
— Какие еще ощущения вы испытываете?
— Это не ощущения. Это звук.
— Какой звук?
— Шепот.
— То есть вы просыпаетесь и слышите шепот людей?
— Да. Шепот, шепот, шепот. Вокруг меня.
— Кто эти люди?
— Не знаю.
— О чем они шепчутся?
— Не знаю.
— Может, они хотят вам что-то сказать?
— Да. Но я не могу их понять.
— Но хотя бы какой-нибудь намек? Предположение?
— Я не могу расслышать слова, но знаю что они злые.
— Злые? В каком смысле?
— Они угрожают мне. Они ненавидят меня.
— Зловещий шепот?
— Да.
— Сколько он длится?
— Столько же... сколько оно ползает по мне.
— Минуту или больше?
— Да. Правда, я сумасшедший?
— Поверьте, мистер Фрай, я слышал и более странные вещи.
— Мне кажется, если я пойму этот шепот, если я узнаю, что по мне ползает, я вспомню сон. А вспомнив его, возможно, я от него избавлюсь.
— Этим мы и займемся.
— Вы мне сможете помочь?
— Это будет в основном зависеть от вас.
— О, как я хочу избавиться от этого.
— Тогда все получится.
— Это так долго продолжается, но к этому невозможно привыкнуть. Мне страшно ложиться в постель. Каждую ночь.
— Вы раньше лечились?
— Нет.
— Почему?
— Боялся.
— Чего?
— Того... о чем вы скоро узнаете.
Доктор Радж вынул кассету и сказал:
— Постоянный ночной кошмар. Это довольно часто встречается в моей практике. Но то, что он сопровождается слуховыми галлюцинациями, — сравнительно редкий случай.
— Вам не показалось странным его появление? — спросил Джошуа.
— Конечно, нет. Он был очень напуган галлюцинациями. И его состояние вполне объяснимо. А то, что неприятные ощущения продолжались и после пробуждения, значит, причина заболевания коренится в подсознании больного. Знаете, кошмары могут быть и полезны. Они как бы выпускают пар нервного напряжения. Он мне не показался сумасшедшим, так как пациент вполне различал сон и действительность. Это было ясно из нашего разговора.
Тони подался вперед:
— Вы в этом уверены?
— Вы хотите сказать, что он обманул меня?
— А разве это невозможно?
Радж кивнул:
— Конечно, психология не очень точная наука. Вполне я допускаю обман, так как мистер Фрай посещал меня всего лишь раз в месяц.
Он взял следующую кассету и вставил ее в магнитофон:
— Вы никогда не упоминали свою мать.
— А что?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Вы слишком много задаете вопросов.
— Не всем. Многие посетители сами стремятся все рассказать.
— Правда? И о чем же они говорят?
— Например, о своих родителях.
— Должно быть, это скучно.
— Нет. Расскажите мне о своей матери.
— Ее звали Кэтрин.
Сквозь рваные края черных туч выглядывала белая холодная луна. Ее серебристого свечения было вполне достаточно, чтобы найти верный путь среди черных рядов виноградных лоз.
Склоны холмов были безмолвны. В воздухе стоял слабый запах медного купороса, которым летом обрызгивали лозу, чтобы не болела, но сильнее пахло свежим озоном, как это всегда бывает после сильного дождя. Сейчас уже дождь перестал. Грязи под ногами не было, земля только размягчилась и повлажнела.
Ночное небо понемногу прояснялось. Заря еще не поднялась со своего восточного ложа, но момент пробуждения был уже близок. Подойдя поближе, Бруно спрятался за густым кустарником и стал внимательно всматриваться в тени, окружающие дом. Окна глядели темнотой, как пустые глазницы слепого. Никакого движения. Никаких звуков, кроме мягкого шелеста ветра.
Бруно несколько минут сидел, скрючившись и не шевелясь, в своем укрытии. Он боялся двинуться, боялся, что Кэтрин ждет его там. Наконец, с бешено колотящимся сердцем Фрай покинул успокаивающую темноту кустарника. Выпрямившись, он пошел к входной двери. В левой руке Фрай держал незажженный фонарик, а в правой сжимал нож. Он был готов броситься и вонзить лезвие в любую движущуюся тень, но пока, кроме его собственной, никакой тени не было. Остановившись у двери, Фрай нащупал в кармане брюк ключ и отпер замок. Потом ударом ноги распахнул дверь и, включив фонарик, решительно шагнул, подавшись вперед, в темную прихожую. Все это время Фрай держал нож в вытянутой руке.
Здесь ее не было. Бруно переходил из одной мрачной, заставленной мебелью комнаты в другую. Он заглядывал в шкафы, смотрел за диванами и под столами с экспонатами. Ее не было в доме.
Возможно, он вернулся как раз вовремя, чтобы разрушить ее замыслы. Фрай стоял посредине гостиной, держа в опущенных руках нож и фонарик. От усталости Фрай покачивался на дрожащих ногах, перед глазами плыли красные круги.
Именно сейчас, как никогда, ему требовалось поговорить с собой, поделиться с собой своими чувствами, решить с собой, что делать дальше. Но никогда больше он не услышит голоса своей половины, потому что она умерла. Умерла. Бруно начало трясти. Он зарыдал. Он был один, напуганный и растерявшийся.
Сорок лет он играл роль обыкновенного человека, и это ему вполне удавалось. Но отныне он не сможет жить по-прежнему. Половина его мертва. Потеря слишком велика, чтобы вернуться к прошлому. Нет больше уверенности в себе. Не имея возможности советоваться со своим вторым существом, лишившись его поддержки, он больше не мог играть старой роли.
Но сука где-то в Санта-Хелене. Где-то. Фрай никак не мог сосредоточиться и привести мысли в порядок, но одна, самая резкая из них, терзала постоянно его мозг: он должен ее найти и убить. Он должен избавиться от Кэтрин раз и навсегда.
* * *
Маленький походный будильник был заведен на семь. Тони проснулся на час раньше. Он сел в кровати, сонно огляделся и, поняв, где находится, облегченно повалился на подушку. Тони лежал на спине, уставившись глазами в невидимый в темноте потолок, и прислушивался к ровному дыханию спящей Хилари.Его напугал кошмар. Это был страшный сон, где беспорядочно громоздились морги, могилы, гробы. Голова как свинцом налилась, ноги похолодели и дрожали. Ножи. Пули. Кровь. Из глаз трупов лезли мерзкие черви и шлепались на что-то гнусное и скользкое. Мертвецы, кричащие о крокодилах. Во сне его жизни угрожали раз десять, но каждый раз между ним и убийцей вставала Хилари и умирала за него.
Чертовски нехороший сон. Тони боялся потерять ее. Он любил Хилари. Он любил ее так, как нельзя выразить в словах. Умеющий красиво говорить, сейчас Тони не находил подходящих слов, чтобы описать свои чувства и глубину любви к Хилари. А может таких слов и не существовало. А те, что он знал, были неточны и слишком конкретны. Конечно, если Хилари не станет, жизнь от этого не остановится, но счастье умрет навеки и с Тони останется лишь боль и горе.
Глядя в потолок, Тони убеждал себя в том, что сон — это только сон, а не знак или предсказание. Лишь сон. Дурной сон. Не более чем сон.
Издалека донеслись гудки поезда. Эти звуки были так холодны и зловещи, что Тони натянул одеяло до подбородка.
* * *
Бруно подумал, что Кэтрин может поджидать его в доме, который построил Лео. Он вышел из дому и пошел через виноградники. В руках он сжимал фонарик и нож.Фрэнк направился к дому на вершине. На востоке появилась розовая полоска, но почти все небо еще было затянуто иссиня-черной пеленой, и долину окутывала сереющая мгла. Фрай не мог воспользоваться подъемником, потому что для этого пришлось бы входить в здание, подниматься на второй этаж и включать электродвигатель. Он ни за что не осмелился бы туда пойти, ибо знал, что его повсюду караулят шпионы Кэтрин. Он хотел незамеченным подобраться к дому, и поэтому оставался единственный путь — по лестнице.
Фрай начал быстро, через две перекладины, карабкаться наверх, но тут же понял, что следует быть осторожнее. Лестница была очень ветхая. Ее, в отличие от подъемника, никогда не ремонтировали. Годами дожди, ветры и летняя жара разрушали бетон, в который были вмурованы железные штыри, удерживающие лестницу. Куски бетона отваливались, когда Фрай наступал на очередную ступеньку, и со стуком летели по камням вниз. Несколько раз Фрай едва не срывался, но успевал схватиться за поручни. В некоторых местах отсутствовали и сами поручни. Мало-помалу Фрай добрался до площадки, устроенной посередине подъема, а оттуда уже вскарабкался на вершину.
Он пересек газон. Розовые кусты, некогда ухоженные и аккуратно подстриженные, пустив во все стороны молодые побеги, теперь разрослись и переплелись в колючие заросли. Нигде не видно было на них цветов. Бруно проник в безжизненный викторианский дом и прошел по пыльным, с паутиной по углам комнатам. Воняло плесенью, покрывавшей шторы и ковры.
Ничего подозрительного Фрай здесь не увидел. Кэтрин нигде не было.
Он не знал, радоваться ему или нет. С одной стороны, Кэтрин отсутствовала и, значит, сейчас он в безопасности. Но с другой стороны, где она? Черт побери!
Страх постепенно овладевал им. Несколько часов назад он уже не мог ясно соображать, а теперь и чувства изменяли ему. Однажды ему послышались какие-то голоса, и он носился по всему дому, преследуя их, пока не понял, что это его собственное бормотание. Вдруг плесень, точно она и не была плесенью, напомнила запах любимых духов Кэтрин, но и этот обман быстро растворился в воздухе. И когда Фрай рассматривал знакомые с детства картины, развешенные на стенах, он никак не мог понять, что на них изображено. Цвета и контуры плыли перед глазами, постоянно то исчезая, то появляясь на полотне. Он стоял перед картиной, на которой, он это помнил, был пейзаж: деревья, цветы. Смотрел на нее, но ничего не видел. Он только по памяти мог восстановить расположение предметов на холсте. На месте, где висел холст, кружились пятна, разорванные линии и бессмысленные формы.
Фрай попытался успокоиться. Он сказал себе, что все эти чудеса — результат бессонной ночи. Он проехал такое расстояние. Понятно, что очень устал и вымотался.
Глаза, налитые кровью, слепила резь, точно их песком засыпали. Болью сводило все тело. Затекла и одеревенела шея. Ему нужно было выспаться. Сон освежит его. Так говорил себе Фрай. В это он хотел верить.
— Фрай обыскал снизу доверху весь дом и сейчас находился под самой крышей в комнате с покатым потолком. Здесь он провел большую часть жизни.
Белый сноп света от фонаря высветил кровать, на которой Фрай спал все годы. Он лежал в постели. Лежал с закрытыми глазами, точно спал. Еще бы, ведь глаза были зашиты. И белая одежда была не обычная одежда, а похоронный костюм, в который его облачил Эврил Таннертон. Потому что он мертв. Его зарезала сука, и он умер. С прошлой недели он холоден, как камень. Он подошел к большой кровати и вытянулся рядом с ним. Бруно слишком обессилел, чтобы взорваться в приступе ярости.
От него воняло чем-то омерзительным. Едкий запах. Простыни вокруг намокли и потемнели от черной жидкости, вытекающей из тела.
Бруно не обращал на это внимания. Его половина кровати была суха. И хотя он умер и больше никогда не заговорит и не засмеется, все равно Фраю рядом с ним стало спокойнее.
Бруно протянул руку и коснулся его. Он коснулся холодной жесткой руки и сжал ее пальцами. Боль одиночества немного утихла.
Конечно, Бруно не чувствовал прежней цельности. И никогда не почувствует ее, потому что половина его существа умерла. Но, лежа рядом с трупом, он все-таки не ощущал себя одиноким.
Оставив фонарик включенным, Фрай уснул.
* * *
Доктор Николас Радж занимал помещение на двенадцатом этаже большого небоскреба в самом сердце Фриско. Очевидно, подумала Хилари, архитектор либо никогда не слышал о такой неприятной мелочи, как землетрясение, либо состоял в сговоре с самим Сатаной. Одна стена была полностью из стекла. Это огромное окно разделяли на три секции две тоненькие стальные стойки.Отсюда открывался живописный вид на залив и великолепный мост «Золотые врата». Усиливающийся с Тихого океана ветер разорвал черную пелену туч, и в провалы выглянуло глубокое голубое небо. В дальнем от стеклянной стены углу стоял круглый стол в окружении шести стульев, очевидно, здесь проводил лечение больных доктор Радж. Сейчас доктор пригласил гостей за этот стол.
Радж держался приветливо и, как опытный психолог, умел сделать так, чтобы люди, приходящие к нему, чувствовали себя естественно. Он был лыс, как... бильярдный шар, как попка ребенка, как золотой доллар, но имел аккуратно подстриженные усы и бороду. Костюм-тройка и галстук, по-видимому, вовсе его не стесняли. Доктор вел себя легко и непринужденно, точно на нем была футболка и теннисные трусы.
Джошуа кратко изложил доктору все, что тот хотел услышать, а затем прочитал короткую лекцию, которая понравилась Раджу, о том, что обязанностью психиатра является защита общества от тех пациентов, которые проявляют склонности криминального характера. Через пятнадцать минут доктор Радж вполне убедился в том, что дальнейшее сохранение тайны будет неразумным и даже опасным для его гостей.
— Признаюсь, — сказал Радж, — что если бы кто-нибудь из вас пришел и все это рассказал раньше, я бы не поверил и принял бы рассказчика за потенциального пациента.
— Мы уже думали о том, что не сошли ли мы все трое с ума, — улыбнулся Джошуа.
— И решили, что нет, — добавил Тони.
— Да, если вы... того, — сказал Радж, — то я из вашей компании, так как поверил вам.
Последние полтора года, так сказал Радж, Фрай приходил раз в месяц на пятиминутные частные сеансы. После первого приема Радж, поняв, что человек этот чем-то очень напуган, предложил ему появляться каждую неделю, так как счел столь редкие сеансы малоэффективными в данном случае. Однако Фрай не согласился с предложением доктора.
— Что у него было? — спросил Тони.
— Причина заболевания коренилась глубоко в подсознании человека. Если бы мистер Фрай согласился на более частые посещения, то, возможно, я узнал бы ее и смог ему помочь. Однако этого не произошло. И я даже точно не знаю, что у него было. Но вы, вероятно, интересуетесь, что привело Фрая ко мне? Что заставило его обратиться за помощью к психологу?
— Да, — сказала Хилари. — В конце концов, отсюда и следует начать. Каковы были симптомы?
— Больше всего его беспокоил, как признался мистер Фрай, один и тот же, из ночи в ночь повторявшийся кошмар.
На столе стоял магнитофон, рядом лежали две стопки кассет, в одной — четырнадцать, в другой — четыре. Радж потянулся и взял одну из четырех. Все наши беседы записаны здесь. Вчера, после разговора с мистером Райнхартом, я решил еще раз прослушать записи и выбрать из них самые существенные.
— Прекрасно, — одобрил его Джошуа.
— Вот здесь записан самый первый сеанс. Первые сорок минут мистер Фрай почти ничего не говорил. Это было странно. Он казался спокойным и уверенным в себе, но я-то видел, какого труда ему стоило скрывать истинные чувства. Он просто боялся со мной разговаривать. Но я продолжал работать. Наконец, мистер Фрай объяснил цель своего прихода, хотя и это пришлось вытягивать из него клещами. Вот часть нашей беседы.
Радж вставил кассету и нажал кнопку. Хилари похолодела, услышав знакомый низкий голос. Первая фраза принадлежала Фраю.
— У меня проблемы.
— Какие проблемы?
— По ночам.
— Да?
— Каждую ночь.
— Что, во сне?
— Почти так.
— Можете подробнее объяснить?
— О, этот сон.
— Какой сон?
— Кошмары.
— Одни и те же каждую ночь?
— Да.
— И сколько это продолжается?
— Сколько я помню себя.
— И сколько же?
— Лет тридцать. Может, больше.
— У вас одни и те же кошмары уже тридцать лет?
— Совершенно верно.
— О чем же сон?
— Не знаю.
— Ничего не скрывайте.
— А я ничего и не скрываю.
— Вы хотите рассказать все?
— Да.
— Вы за этим и пришли сюда. Говорите.
— Я сам хочу этого. Но я не знаю, о чем сон.
— Разве это возможно: мучиться одним и тем же кошмаром и не помнить его?
— Я постоянно вскакиваю с криками. Я знаю, что это страшный сон, но никогда не могу запомнить его.
— Откуда же вы взяли, что это один и тот же сон?
— Знаю.
— Но этого недостаточно.
— Недостаточно для чего?
— Для того, чтобы убедить меня, что это один и тот же сон.
— Если я скажу вам...
— Да?
— Вы решите, что я ненормальный.
— Правда?
— Да.
— Каждый раз я просыпаюсь, чувствуя, что по мне кто-то ползает.
— Кто именно?
— Не знаю. Просыпаясь, я все забываю. Но кто-то пытается залезть мне в нос, забиться в рот. Что-то отвратительное. Оно лезет мне в глаза, пытаясь открыть веки. Чувствую, как оно ползает под одеждой. В волосах. Повсюду.
Все напряженно слушали запись. В голосе Фрая слышались нотки ужаса. Хилари представила себе искаженное страхом лицо: расширившиеся глаза, бледную кожу, холодный пот, покрывающий лоб.
— По вас ползает одно существо?
— Не знаю.
— Или их много?
— Не знаю.
— На что оно похоже?
— Мерзкое.
— Зачем оно хочет влезть в вас?
— Не знаю.
— И это происходит всякий раз, когда вы просыпаетесь?
— Да. Примерно через минуту.
— Какие еще ощущения вы испытываете?
— Это не ощущения. Это звук.
— Какой звук?
— Шепот.
— То есть вы просыпаетесь и слышите шепот людей?
— Да. Шепот, шепот, шепот. Вокруг меня.
— Кто эти люди?
— Не знаю.
— О чем они шепчутся?
— Не знаю.
— Может, они хотят вам что-то сказать?
— Да. Но я не могу их понять.
— Но хотя бы какой-нибудь намек? Предположение?
— Я не могу расслышать слова, но знаю что они злые.
— Злые? В каком смысле?
— Они угрожают мне. Они ненавидят меня.
— Зловещий шепот?
— Да.
— Сколько он длится?
— Столько же... сколько оно ползает по мне.
— Минуту или больше?
— Да. Правда, я сумасшедший?
— Поверьте, мистер Фрай, я слышал и более странные вещи.
— Мне кажется, если я пойму этот шепот, если я узнаю, что по мне ползает, я вспомню сон. А вспомнив его, возможно, я от него избавлюсь.
— Этим мы и займемся.
— Вы мне сможете помочь?
— Это будет в основном зависеть от вас.
— О, как я хочу избавиться от этого.
— Тогда все получится.
— Это так долго продолжается, но к этому невозможно привыкнуть. Мне страшно ложиться в постель. Каждую ночь.
— Вы раньше лечились?
— Нет.
— Почему?
— Боялся.
— Чего?
— Того... о чем вы скоро узнаете.
Доктор Радж вынул кассету и сказал:
— Постоянный ночной кошмар. Это довольно часто встречается в моей практике. Но то, что он сопровождается слуховыми галлюцинациями, — сравнительно редкий случай.
— Вам не показалось странным его появление? — спросил Джошуа.
— Конечно, нет. Он был очень напуган галлюцинациями. И его состояние вполне объяснимо. А то, что неприятные ощущения продолжались и после пробуждения, значит, причина заболевания коренится в подсознании больного. Знаете, кошмары могут быть и полезны. Они как бы выпускают пар нервного напряжения. Он мне не показался сумасшедшим, так как пациент вполне различал сон и действительность. Это было ясно из нашего разговора.
Тони подался вперед:
— Вы в этом уверены?
— Вы хотите сказать, что он обманул меня?
— А разве это невозможно?
Радж кивнул:
— Конечно, психология не очень точная наука. Вполне я допускаю обман, так как мистер Фрай посещал меня всего лишь раз в месяц.
Он взял следующую кассету и вставил ее в магнитофон:
— Вы никогда не упоминали свою мать.
— А что?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Вы слишком много задаете вопросов.
— Не всем. Многие посетители сами стремятся все рассказать.
— Правда? И о чем же они говорят?
— Например, о своих родителях.
— Должно быть, это скучно.
— Нет. Расскажите мне о своей матери.
— Ее звали Кэтрин.