Кунц Дин Рэй. Отродье ночи (Шорохи)

   Как он ни зажимал рану, кровь продолжала течь. Жжение в животе усилилось, пульсировавшая боль перешла в режущие толчки.
   Ему казалось, что не будет конца поискам. Наконец он обнаружил подходящую телефонную будку, которая находилась за углом автостоянки, в восьмидесяти-ста ярдах от супермаркета.
   Он поставил фургон так, что тот закрыл телефон со стороны дороги и супермаркета. За телефоном поднимался высокий цементный забор, окружавший территорию торгового центра. С правой стороны телефон был закрыт густым кустарником. Рядом росли две пальмы. Вряд ли кто-нибудь увидит его здесь. Раненого. Он перебрался на пассажирское сиденье и открыл дверцу. Он почувствовал головокружение, когда посмотрел вниз и увидел струйки сбегающей крови. Фрай резко отвел взгляд. Всего три шага отделяли его от телефона, но для него они показались, как три мили.
   Сейчас он не смог вспомнить номера кредитной карточки и поэтому попросил связать с Напа Каунти за счет получателя.
   — Говорите, — раздалось в трубке, и что-то щелкнуло.
   — Я тяжело ранен... Я умираю, — простонал Фрай.
   — О Господи, нет. Нет!
   — Я должен... вызвать скорую ... И все... все узнают правду.
   Вдруг Фрай почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри, он страшно закричал.
   Человек на другом конце провода тоже вскрикнул.
   — Должен... вызвать скорую, — прохрипел Фрай и повесил трубку.
   Кровь залила брюки и расплывалась по полу будки.
   Он снял трубку и положил ее на металлическую полку. Он взял десятицентовую монету, но пальцы задрожали, и маленький кружок упал под ноги. Вынул другую монету. Плотно зажал ее в пальцах. С усилием, словно поднимал автомобильную шину, опустил ее в автомат. Нужно набрать "О". Ему не хватило сил сделать это. Сильные, мускулистые руки, широкие плечи, мощная грудь, твердый живот и крепкие ноги — они больше не слушались.
   Фрай, покачнувшись, упал на асфальт. Он ничего не видел. Глаза были застланы кромешной тьмой.
   Он испугался.
   «Я вернусь и отомщу ей, — подумал он. — Я вернусь». Но, в действительности, он не верил в это. Вдруг в короткий момент озарения он подумал: «А что если Кэтрин никогда не воскресала? Он убивал других женщин? Невиновных?»
   Новая волна боли накатилась и вновь все потемнело вокруг. Что-то ползло по нему. Ползло по рукам и ногам. Карабкалось на лицо. Он хотел закричать и не мог. Он услышал шорохи и неясный шепот. Нет!
   Шепот усилился, заполнил уши, закружил и унес Фрая.

* * *

   В четверг утром Тони Клеменса и Фрэнк Говард разыскали старого дружка Бобби «Ангела», Дженкинса. В последний раз Джилли Дженкинс видел его в июле. В то время он работал в прачечной «Ви-Ви-Джи» на Олимпийском бульваре.
   Прачечная находилась в большом одноэтажном доме, построенном в начале пятидесятых годов. У архитекторов тех лет возникла безумная идея оживить строгость городских кварталов элементами псевдоиспанского стиля.
   На черепичной крыше оранжево-красного цвета торчали кирпичные печные и железные вентиляционные трубы. Темные неотесанные балки обрамляли окна, которые были закрыты железными решетками. Прямые голые стены, острые углы — ничто не напоминало подлинного испанского стиля.
   — Зачем они это сделали? — спросил Тони, выходя из машины.
   — Что сделали? — отозвался Говард.
   — Зачем построили столько отвратительных домов?
   — Почему они отвратительные?
   — А тебе нравится?
   — Это прачечная. Разве нам не нужны прачечные?
   Их встретили холодно, когда Тони спросил, нельзя ли видеть хозяина, мистера Винсента Гарамалькиса. Секретарша враждебно посмотрела на вошедших. «Ви-Ви-Джи» за последние четыре года была четырежды оштрафована за прием на работу иностранцев без документов. Секретарша решила, что пришли из Иммиграционной службы. Она немного оттаяла, когда увидела их удостоверения, и совсем успокоилась, когда Тони сказал, что вовсе не интересуется, кто у них работает и из каких стран.
   Мистер Гарамалькис был у себя. Секретарша хотела было проводить их, но тут зазвонил телефон, и она, объяснив им, куда идти, сняла трубку. В огромном зале пахло мылом и хлоркой. Было жарко и шумно. Машины гудели, жужжали и брызгали пеной. Огромные сушилки шумели и монотонно вздрагивали. Одни работники выгружали тюки с бельем, другие заталкивали его в машины, женщины паковали чистое белье. В углу прачечной была слышна быстрая испанская речь.
   Винсент Гарамалькис сидел за обшарпанным столом в углу зала. Стол находился на трехфутовом подиуме, чтобы хозяин мог наблюдать за работниками, Гарамалькис встал и вышел из-за стола, когда увидел посетителей. Это был маленький толстый человек с круглой лысиной и грубыми чертами лица.
   — Полиция, — сказал Фрэнк, показав удостоверение.
   — А-а, — отозвался Гарамалькис.
   — Не из Иммиграционной службы, — добавил Тони.
   — Чего мне бояться Иммиграционной службы, — храбрился Гарамалькис.
   — Ваша секретарша боится, — сказал Фрэнк. Гарамалькис ухмыльнулся:
   — У меня все чисто. Я нанимаю только граждан США или иностранцев с документами.
   — Нас не интересует, откуда ваши рабочие.
   — Что же вы хотите?
   — Вот этот человек... — Фрэнк подал ему три снимка Бобби Вальдеса.
   Гарамалькис взглянул на фотографии.
   — Что с ним?
   — Вы его знаете? Мы ищем его.
   — Зачем?
   — Он в розыске.
   — Что он натворил?
   — Слушай, — сказал Фрэнк, не выдержав, — если будешь ломаться, нам придется привлечь Иммиграционную службу. Не расскажешь, мы найдем способ закрыть эту контору. Ясно?
   Тони сказал:
   — Мистер Гарамалькис, мой отец эмигрировал из Италии. Документы у него были в порядке, он получил гражданство, но ему все-таки пришлось иметь дело с Иммиграционной службой. Они что-то напутали в записях... пиковое положение. Они протаскали его два месяца: то вызывали к себе, то вдруг являлись к нам домой. Они требовали документы, но когда папа показывал паспорт, говорили, что они подделаны. Были угрозы. Уже составили приказ о высылке из страны, когда, наконец, все уладилось. Как видите, я сам пострадал от Иммиграционной службы.
   Толстяк посмотрел на Тони и покачал головой.
   — Года два назад иранские студенты переворачивали машины, пытались поджечь дома, но чертова Иммиграционная служба не вышвырнула этих скотов из страны. Она в это время преследовала моих работников. Люди, которые работают у меня, не поджигают домов. Не переворачивают машины и не бросают камней в полицейских, они много работают. Им нужно думать о пропитании. Они приехали сюда работать. Знаете, почему эмиграция преследует их? Нет? Тогда я скажу. Эти мексиканцы безобидны. Это не религиозные фанатики, как иранцы. Можно совершенно безнаказанно унижать безобидных мексиканцев.
   — Я понимаю вас, — сочувственно сказал Тони. — Итак, вы видели фото... Но Гарамалькис хотел до конца рассказать все, что накопилось в его душе.
   — Четыре года назад меня проверяли в первый раз. У некоторых моих работников вышел срок, указанный на визе. С того самого случая я решил нанимать людей только с действительными визами. Таких оказалось недостаточно. Что делать? Нанимать граждан США? Черта с два! Я не могу много платить своим работникам, а американцев не прельстит такая сумма. Безработный получает больше, чем я плачу. Тогда я два месяца промучался, не зная, что предпринять. Едва не разорился. Услугами моей прачечной пользуются отели, мотели, рестораны, парикмахерские... Им следует доставлять белье в точно назначенный срок. Если я нанял бы опять мексиканцев, прачечная бы закрылась.
   Фрэнку надоело выслушивать признания хозяина. Он уже собирался прервать его, когда Тони положил ему руку на плечо, успокаивая раздражительного друга.
   — Я понимаю, — продолжал Гарамалькис, — когда иностранцы без документов не получают пособия, но мне совершенно непонятно, зачем высылать тех, которые выполняют здесь низкооплачиваемую работу. — Он вздохнул, еще раз взглянув на снимки Бобби Вальдеса. — Да, я его знаю.
   — Мы слышали, он работал здесь?
   — Да.
   — Когда?
   — В начале лета. Кажется, в июне.
   — Как раз после исчезновения из-под надзора, — сказал Фрэнк Тони.
   — Как он назвался? — спросил Тони у хозяина.
   — Жуан.
   — Фамилия?
   — Не помню. Он работал чуть больше месяца. Посмотрю в книге.
   Гарамалькис спустился вниз и повел их через весь зал, окутанный паром, мимо гудящих машин, и нашел нужную книгу. Бобби был записан под именем Жуана Масквези.
   — Он объяснил, почему уходит от вас?
   — Нет.
   В книге был записан адрес: Ла-Бреа авеню.
   — Если мы не найдем там Масквези, — сказал Тони, — нам придется вернуться и поговорить с работниками.
   — Как хотите, — ответил Гарамалькис, — только это будет не просто сделать.
   — Почему?
   — Многие из них не знают английского.
   Тони улыбнулся и сказал по-испански:
   — Я с детства знаю испанский.
   — О! — удивился Гарамалькис.
   Уже в машине Фрэнк сказал:
   — Тебе лучше удалось поговорить с ним, чем мне.
   Тони удивил этот комплимент. Впервые за три месяца работы Фрэнк признал себя побежденным.
   — Я хотел бы кое-что у тебя перенять, — продолжал Фрэнк. — Не все, конечно. Мой метод все-таки лучше срабатывает. Но время от времени сталкиваешься с такими типами, из которых так просто ничего не вытрясешь, а тебе они все выкладывают в пять минут.
   — Этому не сложно научиться.
   — Нет. Ты знаешь, как подойти к человеку. У меня не получится.
   Фрэнк помолчал. Они остановились перед красным сигналом светофора.
   — То, что я тебе скажу, тебе, наверное, не понравится.
   — Ну, говори.
   — Я насчет той женщины.
   — Хилари Томас?
   — Да. Она тебе понравилась, правда?
   — М-м. Да-а.
   — Я так и знал. Ты на нее глаз положил.
   — Нет. Она красива, но я не...
   — Не виляй. Я заметил, как ты на нее смотрел.
   Загорелся зеленый. Минуту они ехали молча. Наконец Тони сказал:
   — Ты прав. Но Хилари Томас... не похожа на других. Она роскошная женщина, это правда, но разве ты не почувствовал, как она умна?
   — Я обратил внимание только на внешность, — ответил Фрэнк, — но ее ум оставил меня равнодушным.
   — Фрэнк, она не лгала.
   — Ты слышал, что сказал шериф?
   — Ее история — это не выдумка. Конечно, попав в такую ситуацию, напуганная до смерти, она могла принять за Фрая кого-то другого.
   Фрэнк прервал его:
   — Твое новое увлечение не оправдывает того, что ты сделал вчера.
   Тони смутился.
   — А что я сделал?
   — Следовало бы поддержать напарника в такой ситуации.
   — Не понимаю.
   Лицо Фрэнка вспыхнуло от злости. Он отвернулся.
   — Вчера ты несколько раз становился на ее сторону.
   — Фрэнк, я не хотел...
   — Ты постоянно мешал мне.
   — Мне показалось, ты был грубоват вчера.
   — Мог бы хоть иначе это делать. Намекнуть, моргнуть, что ли. Ты же то и дело встревал. Рыцарь выискался.
   — Ее следовало поддержать: для нее это была настоящая пытка.
   — Черт! — разозлился Фрэнк. — Какая пытка, когда она все сочинила.
   — Я не согласен с тобой.
   — Конечно, если думать не головой, а задницей.
   — Фрэнк, ты не прав.
   — Если я так груб, то почему ты не стал вести допрос?
   — Я тоже задавал вопросы. Господи! — вышел из себя Тони. — Когда ты звонил. И потом, когда она беседовала с журналистами, почему ты мне ничего не сказал?
   — Не думал, что ты станешь слушать. К тому времени ты уже по уши влюбился в нее и стоял с открытым ртом, слушая, что она говорит.
   — Но в отличие от тебя я не даю свободы личным чувствам.
   — Что?
   — Всегда, когда в деле замешана женщина, ты стараешься запугать ее, выложить перед ней самую неприятную информацию. И делаешь это с нескрываемым наслаждением.
   — Я выполняю свой долг.
   — Говорить с потерпевшими, особенно с женщинами, можно и помягче.
   — Как ты, — ухмыльнулся Фрэнк.
   — Только что ты признался, что и в нашей работе есть достоинства.
   Фрэнк промолчал.
   — Фрэнк, если ты не ужился с женой, то это не значит, что все женщины достойны презрения.
   — Я их не презираю.
   — Может быть, не сознательно, но подсознательно...
   — Только не забивай мне голову фрейдистским дерьмом.
   — Ладно, — ответил Тони, — но я отвечаю обвинением на обвинение. Если я вел себя непрофессионально, то и ты оказался не на высоте.
   Фрэнк свернул на Ла-Бреа авеню.
   Несколько минут прошли в молчании.
   Наконец, Тони улыбнулся:
   — Несмотря на недостатки, ты чертовски хороший полицейский.
   Фрэнк удивленно уставился на него.
   — Между нами постоянно возникают разногласия, — пояснил Тони. — Возможно, мы не сошлись характерами и нам придется работать отдельно, но, как детектив, ты замечательный парень.
   Фрэнк прокашлялся:
   — Ты... тоже.
   — Спасибо.
   — Но иногда в тебе многовато... сахару.
   Тони посмотрел на номера пролетавших мимо домов.
   — Где-то здесь.
   В этом квартале находились станция обслуживания автомобилей, небольшой мотель, овощной магазин. Издалека дом, указанный в книге прачечной, показался новым, но вблизи стали видны следы разрушения и запустения: штукатурка осыпалась, трещины покрывали стены во всех направлениях. Старая краска шелушилась и сползала с дверей, неухоженные кусты сильно разрослись и теперь закрывали нижнюю часть фасада.
   Хозяйку дома звали Лана Хаверби. Блондинка со смуглой кожей, лет сорока, она знала, что нравится мужчинам, и поэтому держалась, как на сцене. Ноги у нее, заметил Тони, были красивы, но все остальное оказалось далеким от идеала. Из-за плотно облегающего платья выделялись широкие бедра и полный живот. Огромные белые груди, усеянные голубоватыми прожилками, были полуобнажены глубоким вырезом. Лана Хаверби рассеянно смотрела куда-то в сторону. Ее речь была отрывиста, она начинала фразу и не заканчивала ее. Несколько раз она с удивлением обвела взглядом комнату, словно не понимая, как она здесь оказалась и что происходит.
   Лана Хаверби сидела на стуле и рассматривала снимки Бобби Вальдеса.
   — Да, — сказала она. — Хорошенький мальчик.
   — Он здесь живет? — спросил Фрэнк.
   — Жил... да. Квартира... 9.
   — Выехал?
   — Да-а.
   — Когда?
   — Летом. Я думаю, это было...
   — Когда было?
   — Первого августа.
   Она откинулась на спинку стула.
   — Сколько он здесь жил?
   — Месяца три.
   — Жил один?
   — Один, — ответила Лана. — Хорошенький мальчик.
   — Он сказал, куда переезжает?
   — Нет. Хотела бы я знать его адрес.
   — Почему? Он не заплатил?
   — Нет, не поэтому. Я бы хотела знать, где бы я могла...
   Она встряхнула головой и замолчала.
   — Могли, что? — спросил в недоумении Тони.
   Она моргнула.
   — А-а. Я хотела бы навестить его. Знаете, я пыталась завлечь его в постель, но он оказался таким робким.
   Она не спрашивала, почему их интересует Бобби Вальдес, то есть Жуан Масквези. Интересно, что она сказала бы, узнай, что ее «хорошенький робкий мальчик» в действительности насильник и убийца?
   — К нему кто-нибудь приходил?
   — К Жуану? Я никого не видела.
   — Он не рассказывал о своей работе?
   — По-моему, сначала он работал в какой-то прачечной, потом еще где-то.
   — Не говорил, где именно?
   — Нет. Но деньги у него были.
   — Машина? — спросил Фрэнк.
   — Не сразу. Купил через некоторое время. «Ягуар». Прекрасная машина.
   — И дорогая, — добавил Фрэнк.
   — Да-а. Он заплатил кучу денег, и все наличными.
   — Как вы думаете, откуда у него были деньги?
   — Я же сказала. Он хорошо зарабатывал.
   — Вы уверены, что не знаете, где он работал?
   — Конечно. Он никогда об этом не говорил. Знаете, когда я увидела машину, я поняла, что в прачечной он больше не работает.
   Они еще несколько минут задавали вопросы, но уже было очевидно, что ничего нового они не узнают. Лана мучительно извлекала из памяти несвязные обрывки воспоминаний, словно снимала с полок сильно потраченные молью куски ткани.
   Когда Тони и Фрэнк поднялись, чтобы уйти, она вскочила со стула и заторопилась к двери, соблазнительно покачивая студенистыми грудями. Это кокетство сорокалетней молодящейся женщины вызывало сочувствие. Она стояла у дверей, немного откинувшись назад и слегка согнув в колене ногу, — женщину в такой позе она видала в журнале для мужчин.
   Фрэнк, стараясь не смотреть на колыхавшуюся прямо перед ним грудь, прошмыгнул боком в дверной проем и побежал вниз по лестнице. Тони улыбнулся и сказал:
   — Спасибо за помощь, мисс Хаверби.
   Она, впервые за время их беседы, внимательно посмотрела на Тони. Сейчас он заметил живой огонек в ее глазах.
   — Я собираюсь бросить это дело. Я ведь когда-то вращалась в богатых кругах общества.
   Тони не хотелось выслушивать признания этой женщины, но в ней было что-то притягивающее, и он, словно зачарованный, остановился.
   — Когда мне было двадцать три, я бросила работу в ресторане. Тогда только восходила звезда «Битлз», началось повальное увлечение рок-музыкой. Какие возможности представились молодой девчонке: знакомства со звездами, поездки с группами по всей стране! О, какие это были годы! Какая жизнь! Мы все имели. Я переспала со многими знаменитостями. Меня знали и любили.
   Она принялась перечислять все известные ей рок-группы шестидесятых годов. Трудно было решить, с какими из них она, действительно, путешествовала по стране, а какие — просто присочинила.
   Раньше Тони совершенно не знал, да и не хотел знать, какова судьба многочисленных женщин-детей, следовавших за своими избранниками и отдавших им лучшие годы жизни. Теперь перед ним оказался живой пример. Эти женщины всюду бывали со своими кумирами, поклонялись им, как идолам, делились с ними наркотиками, доставляли телесные наслаждения, совершенно не задумываясь о том, что слава не вечна и завтра они никому не будут нужны. И в один прекрасный день, когда от употребления наркотиков явственно проступали на еще молодом лице морщинки, гас блеск в глазах и грудь теряла упругость, эту женщину изгоняли. Конечно, она еще могла пристроиться к другой группе, но долго это продолжаться не могло. Век «девочки-подружки» недолог, и ее заменяли на свежую, еще не испорченную девчонку. Для таких женщин жизнь семейная была уже немыслима, вернуться назад они не могли, хотя некоторые из них надеялись каким-нибудь образом пристроиться к знаменитостям. К последнему типу относилась и Лана. Свою нынешнюю работу она считала временной, ее не достойной. Скоро, она думала, ей удастся вернуться к «хорошим друзьям».
   — Надолго я здесь не задержусь, — продолжала Лана Хаверби. — Я предчувствую, что меня ожидает что-то необычное.
   «То, ради чего она жила, уже никогда к ней не вернется», — подумал Тони. И поэтому вид этой храбрящейся женщины был жалок.
   — А... да... конечно. Я хочу, чтобы вам повезло, — проговорил, наконец, Тони и направился к выходу.
   Ее глаза вновь подернулись пеплом, живой огонек погас, у двери стояла немолодая, несчастная женщина: плечи расправлены, грудь вперед. Она, как ей думалось, соблазнительно улыбалась, качнув полными бедрами:
   — Если захочешь выпить или, ну, знаешь, поболтать...
   — Спасибо, — поблагодарил Тони.
   — Приезжай в гости.
   — Хорошо, — солгал он и торопливо добавил: — Да, я обязательно загляну.
   Спустившись по ступенькам, он оглянулся и увидел, что она по-прежнему стояла в двери, склонив голову набок и рассеянно глядя в пустоту.
   Когда Тони сел в машину, Фрэнк сказал:
   — Я думал, она вцепилась в тебя когтями и не отпускает. Хотел уже вызывать спасателей.
   Тони не улыбнулся на шутку Фрэнка.
   — Это печально.
   — Что?
   — Лана Хаверби.
   — Шутишь?
   — Серьезно.
   — Она просто дура, — сказал Фрэнк. — Но каков Бобби? Купил «ягуар».
   — Если не грабил банки, то мог заниматься наркотиками.
   — Круг поисков этого сукина сына расширяется, — сказал Фрэнк. — Мы можем пойти по улицам и взяться за торговцев. Припугнуть их хорошенько, они сами принесут нам Бобби на серебряном блюде.
   — А я пока позвоню, — сказал Тони.
   Тони хотел узнать, зарегистрирован ли черный «ягуар» на имя Жуана Масквези, если да, то к поискам Бобби можно привлечь и дорожно-патрульную службу.
   Но даже в этом случае нельзя рассчитывать на скорую поимку преступника. В любом другом городе опасного преступника вычисляют примерно за месяц. Но в Лос-Анджелесе все иначе: это самый большой город в стране, он занимает более пятисот квадратных милей. Население, включая незарегистрированных, приближается к девяти миллионам. Преступнику нечего бояться, что его обнаружат в этом бесчисленном сплетении улиц, переулков и автострад.
   Тони включил служебную связь и сделал запрос на имя Жуана Масквези. В микрофоне раздался приятный женский голос. Телефонистка сообщила, что на имя Фрэнка и Тони был вызов два часа назад. Сейчас было 11.45. Что-то случилось в доме Хилари Томас, другая полицейская машина уже побывала там.
   Сжимая в руках микрофон, Тони победно взглянул на Фрэнка.
   — Я так и знал! Черт возьми! Я был уверен, она не лжет.
   — Погоди радоваться, — недовольно ответил Фрэнк.
   Через несколько минут они остановились у дома Томас. У входа уже стояли две машины: с телевидения и лаборатория.
   Навстречу Тони и Фрэнку из дома вышел полицейский в форме. Тони знал его — это был Уоррен Превит.
   — Ребята, вы приезжали сюда вчера?
   — Да, — ответил Фрэнк.
   — Вы что, круглые сутки работаете?
   — Немного больше, — ответил Фрэнк.
   Тони спросил:
   — Как женщина?
   — В истерике.
   — Не ранена?
   — Несколько синяков на горле.
   — Что случилось? — спросил Фрэнк.
   Превит кратко изложил то, что рассказала ему Хилари.
   — Какие доказательства, что она не лжет? — спросил Фрэнк.
   — Я знаю ваше отношение к этому делу, — ответил Превит, — но доказательство, действительно, есть.
   — Что именно? — допытывался Фрэнк.
   — Он проник в дом через окно библиотеки. Он выдавил стекло, так что женщина ничего не слышала.
   — Она, должно быть, сама это сделала, — сказал Фрэнк.
   — Разбила собственное стекло? — удивился Превит.
   — Да. Почему бы нет?
   — М-да. Но только не она залила весь пол кровью.
   — Кровью?! — переспросил Тони.
   — Мы обнаружили кровь на полу в коридоре, капли крови на лестнице, кровавый отпечаток руки на стене и дверной ручке.
   — Человеческая кровь? — спросил Фрэнк.
   Превит уставился на него.
   — Что?
   — Это могла быть краска.
   — О, ради Бога, Фрэнк! — воскликнул, не выдержав, Тони.
   — Лаборатория приехала примерно час назад. Они еще не закончили анализы. Но, несомненно, это человеческая кровь. Кроме того, соседи видели, как человек вышел из дома. Он вышел, скрючившись и зажав рукой живот. Описания соседей соответствуют показаниям мисс Томас: она дважды ударила преступника ножом в живот.
   — Куда он подевался? — спросил Тони.
   — Одна свидетельница видела, как он забрался в серый фургон «додж» и уехал.
   — Номер запомнила?
   — Нет. Но мы сообщили, и уже ищут этот фургон.
   Фрэнк Говард сказал:
   — Может быть, это происшествие никак не связано с тем, о котором она рассказала вчера?
   — Трудно представить такое странное совпадение, — ответил Превит, — потерпевшая поклялась, что это был тот же самый человек.
   Фрэнк и Тони переглянулись. Фрэнк сказал:
   — Но это не мог быть Бруно Фрай. Ты знаешь, что сказал шериф из Напа Каунти.
   — Но я не утверждаю, — ответил Тони, — что это был Фрай.
   — Она утверждает...
   — Да, но она очень испугалась, — прервал его Тони, — и приняла за Фрая кого-то другого, очень похожего на него.
   В этот момент из дома вышел напарник Превита, Джерни, и подозвал их к себе.
   — Его нашли! Человека, которого она ударила ножом. Только что позвонили из участка. Полчаса назад на него натолкнулись двое ребятишек.
   — Где?
   — Где-то за Сепульведой. На стоянке одного супермаркета. Он лежал на асфальте, рядом с фургоном.
   — Мертвый?
   — Да.
   — При нем были документы? — спросил Тони.
   — Да, — ответил Джерни. — Все, как сказала леди: Бруно Фрай.
   Мерно гудел кондиционер. Потоки холодного воздуха изливались из двух вентиляционных отверстий под потолком.
   На Хилари было осеннее платье цвета морской волны. Она стояла, поеживаясь от холода. Перед ней стояли лейтенант Говард и лейтенант Клеменса.
   Трудно было представить, что она сейчас в морге. Комната больше напоминала отсек космического корабля. Хилари представила себе леденящий холод космоса за серыми стенами, гудение кондиционера походило на приглушенный шум двигателей. Хилари стояла рядом с окном, которое выходило в другую комнату, ей казалось, что бездонная тьма налегла на толстое стекло и глядит на нее тысячами глаз — искрами далеких звезд. Эта мысль сверлила мозг, наполняла душу инфернальным ужасом.