Кунц Дин Рэй. Отродье ночи (Шорохи)

   Хилари взглянула на часы: 3.18.
   — Это не долго, — успокаивал ее Клеменса.
   В этот момент служащий морга подвез к окошку с другой стороны каталку, на которой находилось тело, укрытое простыней. Служащий открыл лицо мертвеца.
   Хилари взглянула на труп и почувствовала головокружение. Она увидела белое застывшее лицо Фрая, но вдруг с ужасом подумала, что он сейчас откроет глаза и посмотрит на нее.
   — Он? — спросил лейтенант Клеменса.
   — Да, Бруно Фрай, — прошептала она.
   — В ваш дом ворвался этот человек? — спросил Говард.
   — Пожалуйста, не задавайте мне таких вопросов.
   — Нет, нет, — вмешался Клеменса. — Лейтенант Говард не сомневается в истинности ваших слов, мисс Томас. Мы установили, что это Бруно Фрай, по найденным у него документам. Нам нужно услышать ваше подтверждение.
   На лице мертвеца застыла холодная маска смерти, но перед глазами Хилари стояло то, живое, хищно ухмылявшееся лицо.
   — Да, он, — ответила Хилари. — Конечно.
   Говард кивнул служащему, тот закрыл труп.
   Хилари вдруг представила, как мертвец сбрасывает простыню и встает.
   — Мы отвезем вас домой, — сказал Тони.
   Хилари вышла первая. Оказавшись на улице, она почувствовала облегчение.

* * *

   Машину вел Фрэнк, Тони сидел рядом с ним, Хилари — на заднем сиденье. Тони хотелось все время видеть ее и разговаривать с ней. Хилари отвечала неохотно, жалобно улыбаясь. Тони понял, что выбрал не самый лучший момент для беседы. Она думала о чем-то своем, рассеянно глядя в окно.
   Когда машина остановилась у дома, Фрэнк Говард повернулся к Хилари и сказал:
   — Мисс Томас... я... приношу извинения.
   Тони удивился не поступку Фрэнка, но искренности, с которой он обратился, и просительному выражению его лица.
   Хилари удивилась не менее Тони.
   — О... конечно... вы выполняли свой долг.
   — Нет, — ответил Фрэнк. — Не в этом дело. Я плохо выполнял свой долг.
   — Все уже позади.
   — Но вы примете мои извинения?
   — Да... конечно.
   — Мне очень стыдно, что я так относился к вам.
   — Фрай больше не придет, поэтому остальное уже не важно.
   Тони вышел из машины и помог Хилари выйти, потому что задние дверцы не открывались изнутри — предохраняющее средство от резвых преступников. К тому же Тони хотел проводить ее.
   Хилари отперла дверь и повернулась, улыбаясь, к Тони.
   — Спасибо, что вы поддерживали меня в эти дни, даже после звонка шерифа.
   — Мы с ним будем разбираться. Он должен дать объяснения. Я сообщу вам, как только станет что-нибудь известно.
   — Хорошо. Я любопытная.
   Хилари шагнула в фойе. Тони не уходил и глупо улыбался.
   — Что-нибудь еще? — спросила она.
   — В общем, да.
   — Что?
   — Один вопрос.
   — Пожалуйста.
   Никогда он так не терялся перед женщиной.
   — Вы не поужинаете со мной в субботу?
   — Хорошо... Я не знаю, смогу ли.
   — Понимаю.
   — Мне было бы приятно.
   — Правда?
   — Но у меня вряд ли найдется сейчас время для отдыха.
   — Я вижу.
   — У меня работа с «Уорнер Бразерз», мне придется бывать там с утра до ночи.
   — Понимаю.
   Тони чувствовал себя мальчишкой, получившим резкий отказ.
   — Хорошо. Удачи вам.
   — Спасибо.
   — Я сообщу вам о шерифе.
   — Спасибо.
   Они улыбнулись.
   Тони пошел к машине, он слышал, как за спиной захлопнулась дверь. Он остановился и посмотрел назад. Из кустов выскочил маленький лягушонок и замер на дорожке недалеко от ног Тони. Лягушонок поднял мордочку и, сверкая бусинками глаз, уставился на человека. Быстро надувалась и опадала кожица на грудке малыша.
   Тони взглянул на лягушонка и спросил:
   — Разве я сдался без борьбы?
   Лягушонок пискнул в ответ.
   — Что я теряю? — спросил Тони.
   Лягушонок пискнул во второй раз.
   — Вот именно, я так же думаю. Ничего.
   Он осторожно обошел лягушонка и позвонил в дверь. Он почувствовал, что Хилари видит его в глазок, и когда дверь распахнулась, Тони не сразу нашелся, что сказать.
   — Я ужасно противный?
   — Что?
   — Похож я на Квазимодо?
   — Но...
   — Это потому, что я полицейский?
   — Что?
   — Знаете, как некоторые рассуждают?
   — Как?
   — Полицейских нельзя пускать в хорошее общество.
   — Я не принадлежу к числу этих людей.
   — Может быть, я не подхожу, потому что не богат и живу не в Вествуде?
   — Лейтенант, большую часть жизни я прожила без денег и не в Вествуде.
   — Тогда я не понимаю, что во мне не так, — насмешливо сказал Тони.
   Она улыбнулась.
   — Все так, лейтенант.
   — Благодарение Богу.
   — Действительно, я так ответила потому, что очень занята на этой неделе.
   — Мисс Томас, даже президент США находит время для отдыха. Даже глава «Дженерал Моторс» имеет выходной. Даже Папа. Даже Господь Бог отдыхал в седьмой день.
   — Лейтенант...
   — Зовите меня Тони.
   — Тони, после двух дней кошмара я не скоро научусь смеяться. Прости, но мне хотелось побыть несколько дней одной.
   — Вот чего не следует делать, так это оставаться одной, наедине со своими мыслями. Не только я так считаю.
   Тони повернулся и указал пальцем на дорожку. Лягушонок по-прежнему сидел на старом месте.
   — Пусть мистер Лягушонок скажет.
   — Мистер Лягушонок?
   — Мой новый знакомый. Очень мудрая личность.
   Тони склонился над лягушонком.
   — Скажите, мистер Лягушонок, ей следует отдохнуть?
   Лягушонок моргнул и издал забавный тонкий звук.
   — Вы совершенно правы, — добавил Тони. — А вы не думаете, что именно мне следует пригласить ее поужинать.
   Скрип-квак — квакнул лягушонок.
   — А что вы сделаете с ней, если она откажет мне?
   — Скрип-квак, скрип-квак.
   — Итак, что он сказал? — улыбаясь, спросила Хилари. — Что он сделает, если я откажусь? Наградит меня бородавками?
   Тони серьезно посмотрел на нее.
   — Еще хуже. Он заберется в дом, спрячется в спальне и будет громко квакать, не давая спать, пока вы не сдадитесь.
   Она улыбнулась.
   — Я сдаюсь.
   — В субботу.
   — Да.
   — Я заеду в семь.
   — Увидимся в субботу.
   Тони повернулся к лягушонку и сказал:
   — Спасибо, приятель.
   Лягушонок поскакал по дорожке и скрылся в высокой траве.
   — Он смущается, когда его благодарят. Хилари засмеялась и закрыла дверь. Тони, весело посвистывая, направился к машине. Когда они отъехали от дома, Фрэнк спросил:
   — О чем вы болтали?
   — Я назначил ей свидание.
   — Ей?
   — Да.
   — Благодари мертвеца.
   — Благодари лягушонка.
   — Что?
   — Шутка.
   Фрэнк переменил тему разговора:
   — Уже четыре. Пока все сдадим, будет пять.
   — Ты хочешь уйти домой вовремя?
   — Все равно сегодня поздно заниматься делом Бобби.
   — Да.
   Помолчав, Фрэнк добавил:
   — Хочешь выпить потом?
   Тони не узнавал своего напарника. Впервые за три месяца совместной работы Фрэнк предложил вместе провести свободное время.
   — Пару стаканчиков, — добавил Фрэнк. — Конечно, если у тебя нет других планов.
   — Я свободен.
   — Знаешь какое-нибудь местечко?
   — "Болт-Хоул".
   — Это не рядом с участком? Наши туда не ходят?
   — Насколько мне известно, более отдаленного от участка бара не может быть. Это рядом с моим домом. На бульваре Санта-Моника.
   — Хорошо. Там и встретимся.
   Всю остальную дорогу до гаражей они молчали. «Что он хочет? — думал Тони. — Куда подевалась известная всем скрытность Фрэнка?»

* * *

   В 4.30 медследователь приказал произвести вскрытие трупа Бруно Фрая. Следовало вскрыть тело в области живота, чтобы убедиться, что причиной смерти явились именно ножевые ранения.
   Медследователь не мог вскрыть лично, потому что опаздывал на пятичасовой самолет до Сан-Франциско. Дело было поручено патологоанатому.
   Мертвец неподвижно лежал в холодной комнате, на холодной каталке, накрытый белой простыней.

* * *

   Хилари Томас чувствовала себя измученной. Силы оставили ее. Организм был истощен вследствие эмоционального напряжения.
   Нервное возбуждение не покидало ее: любой шорох в доме она принимала за скрип половицы под ногами неизвестного. Когда ветер царапался о стекло веткой сосны, ей казалось, что кто-то открывает окно. Но и абсолютная тишина таила в себе нечто зловещее.
   Чтобы расслабиться, Хилари всегда брала в руки книгу. Она окинула взглядом полки и взяла последний роман Джеймса Клэвелла. Хилари удобно устроилась в кресле и раскрыла книгу.
   Примерно через полчаса пронзительный телефонный звонок заставил Хилари вздрогнуть. Она подняла трубку.
   — Я слушаю.
   В ответ молчание.
   — Алло!
   Через несколько секунд в трубке послышались гудки. Хилари положила трубку. Перепутали номер? Наверное. Но почему молчание? А если не номер? Если... что-нибудь другое?
   Хватит заниматься ерундой! Рассердилась Хилари сама на себя. Фрай мертв и все позади. Тебе следует отдохнуть пару дней и успокоиться. Иначе закончишь свои дни в психушке.
   Хилари устроилась в кресле читать дальше, но, почувствовав холод, от которого мурашки побежали по телу, она встала и вынула из шкафа шерстяной платок, села в кресло, поджала ноги и укрылась пледом. Через несколько минут она забыла о звонке.

* * *

   Тони, придя домой, умылся, переоделся в джинсы и синюю клетчатую рубашку, сверху надел пиджак и отправился за два квартала к «Болт-Хоулу».
   Фрэнк был уже там и сидел у задней стенки за перегородкой, потягивал виски. На нем был надет костюм и галстук: Фрэнк, по-видимому, не заезжал домой.
   «Болт-Хоул», или просто «Хоул», как называли его завсегдатаи, представлял из себя резкое и уже исчезающее явление. На протяжении двух десятилетий в этой области наметилась тенденция к специализации баров. В крупных городах эта безумная идея была поддержана: возникали бары для голубых, для одиноких, появилась масса баров для фанатов всех разрядов. «Болт-Хоул» успешно отбивался от нововведений и смело шел против течения. Публика сюда заглядывала самая разнообразная. Слава Богу, здесь не было огромных шестифутовых телеэкранов, как в спортбарах. «Хоул» встречал посетителей мягким светом, чистотой, тихой музыкой, льющейся из музыкального автомата. Здесь можно было закусить и недорого выпить.
   Тони сел напротив Фрэнка. У столика остановилась рыжеволосая официантка, знакомая Тони. Она взъерошила Тони волосы.
   — Что хочешь, Ренуар?
   — Миллион, «роллс-ройс» и вечную жизнь, — пошутил Тони.
   — А еще?
   — Бутылочку «Корз».
   — Это в наших силах.
   — Принесите мне еще виски, — попросил Фрэнк. Когда официантка ушла, Фрэнк спросил:
   — Почему она назвала тебя Ренуаром?
   — Так звали знаменитого французского художника.
   — Да?
   — Я художник, хотя не знаменитый и не француз. Пенни так дразнит меня.
   — Ты рисуешь картины? — спросил Фрэнк. — Почему раньше об этом не говорил?
   — Я пару раз было заводил разговор об искусстве, но тебя, я видел, это не интересовало. С таким же успехом я мог бы обсуждать с тобой вопросы грамматики языка суахили.
   — Ты пишешь маслом?
   — Да. Еще акварелью. Карандашом. Но в основном маслом.
   — Сколько ты этим занимаешься?
   — С детства.
   — Что-нибудь продал?
   — Я не пишу для продажи.
   — А для чего?
   — Для собственного удовольствия.
   — Я бы хотел посмотреть.
   — Мой музей работает в разное время, но я уверен, что визит состоится.
   — Музей?
   — Так я называю свою квартиру, она вся уставлена картинами.

* * *

   Пенни принесла напитки. Фрэнк и Тони поговорили о Бобби Вальдесе. Затем повисло тягостное молчание.
   В баре находилось около двух десятков посетителей. Аппетитно пахло жареным луком и готовящимся на кухне мясом. Наконец, Фрэнк сказал:
   — Ты, наверное, хочешь знать, почему я пригласил тебя?
   — Чтобы выпить.
   — А еще, — Фрэнк помешал в стакане трубочкой. Кусочки льда застучали о край бокала. — Я тебе должен кое-что рассказать.
   — Я думал, ты уже все сказал утром, в машине.
   — Я вел себя как дерьмо.
   — Но...
   — Я говорю тебе, я вел себя, как дерьмо.
   — Ну, ладно, ладно. Согласен.
   Фрэнк улыбнулся.
   — Мог бы еще поспорить со мной. Я ошибался насчет той женщины, Томас.
   — Ты уже извинился перед ней, Фрэнк.
   — Я должен и перед тобой извиниться.
   — Не обязательно.
   — Ты был прав, поверив ей. Я пошел по ложному следу. Ты совал меня носом в нужный след, а я упирался.
   Тони улыбнулся и, чтобы развеселить Фрэнка, сказал:
   — Ты потерял нюх.
   Фрэнк мрачно кивнул.
   — Все из-за Вильмы. Нюх потерял из-за Вильмы.
   — Твоя бывшая жена?
   — Да. Ты точно сказал, что я женоненавистник.
   — Должно быть, тебе здорово насолила жена.
   — Не важно. Все равно это не оправдывает моего поведения.
   — Ты прав.
   — Боже, ты знаешь, я не спал ни с одной женщиной после ухода Вильмы. Прошло десять месяцев.
   Тони не знал, что сказать Фрэнку. Они не были достаточно знакомы, чтобы обсуждать интимную сторону его жизни, но он видел, что Фрэнку нужна поддержка.
   — Да, десять месяцев — это большой срок.
   Фрэнк молчал. Он смотрел в бокал, словно в магический кристалл, пытаясь узнать будущее. Конечно, ему хотелось рассказать о Вильме, о разводе, спросить совета, но он не мог сделать этого. Он был слишком горд.
   — У Вильмы другой мужчина? — спросил Тони и тотчас же почувствовал, что дотронулся невольно до самой раны.
   Фрэнк поморщился и сделал вид, что не расслышал вопрос.
   — Меня беспокоит то, что я заставляю себя работать. До развода этого не было. Теперь я злюсь на женщин и на работу. — Фрэнк отхлебнул виски. — И что там с этим чертовым шерифом из Напа Каунти? Почему он солгал?
   — Рано или поздно узнаем.
   — Хочешь еще выпить?
   — Хорошо.
   Тони чувствовал, что Фрэнк надолго задержался в «Хоуле». Фрэнк надеялся, что в беседе он может освободиться от тягостного гнета горьких воспоминаний. Единственный человек, который готов выслушать его, — это Тони.

* * *

   В этот день у Смерти было много работы: как и всегда, люди умирали по естественным причинам, но еще больше работы выпало медицинскому судебному эксперту: два трупа в результате дорожно-транспортного происшествия; два убитых из револьвера; ребенок, избитый до смерти сумасшедшим отцом; женщина, обнаруженная в ванне; двое юношей, умерших от высокой дозы наркотиков, и, наконец, Бруно Фрай.
   В четверг в 19.10 патологоанатом, торопясь закончить работу, быстро произвел вскрытие в области живота. Было очевидно, что Фрай скончался от полученных ножевых ранений, и поэтому нет необходимости исследовать другие органы. Верхняя рана не могла быть причиной смерти: нож порвал ткани и зацепил легкое. Но нижняя рана была ужасна: лезвие разворотило желудок и разрушило поджелудочную железу. Человек погиб от внутреннего кровоизлияния.
   Патологоанатом зашил раны и надрез. Губкой он стер с тела кровь, желчь и кусочки мышц, вынутых для исследования.
   Мертвеца переложили со стола на каталку, носившую следы кровоподтеков, и увезли в холодильник, где другие трупы, вскрытые и вновь зашитые, спокойно дожидались отправления в последний дом.
   Бруно Фрай лежал смирно, словно был доволен компанией мертвецов, чего он не мог сказать о себе при жизни, находясь среди живых.

* * *

   Фрэнк был уже пьян. Он снял пиджак и галстук и расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Волосы в беспорядке спадали на лоб, и Фрэнк постоянно отбрасывал их пятерней назад. Глаза налились кровью, бледное лицо покрылось испариной. Фрэнк бормотал что-то, постоянно повторял одно и то же, и Тони приходилось понукать его, точно подталкивать пальцем заедающую иглу проигрывателя.
   Фрэнк говорил о своих женах. На втором году службы в полиции Фрэнк познакомился с Барбарой Энн. Она работала продавщицей в одном из ювелирных магазинов на окраине города. Она помогла Фрэнку выбрать подарок для его матери. Барбара была такая привлекательная темноволосая девушка, что Фрэнк не удержался и, не надеясь на успех, назначил ей свидание. Она пришла. Через семь месяцев они поженились. Барбара Энн еще до свадьбы составила план будущей жизни. Она останется пока работать в магазине, но из ее денег она не истратит ни пенни. Все эти деньги пойдут на счет, чтобы затем можно было купить дом. Они будут жить экономно, на зарплату Фрэнка, и снимут недорогую квартиру. Они продадут его старый «понтиак», потому что Барбара может ходить на работу пешком, а Фрэнк будет ездить в участок на ее «фольксвагене». Барбара умудрилась составить меню на месяц вперед с учетом их скромного семейного бюджета. Фрэнку нравилась в его жене практичность. Когда дело не касалось материальной стороны жизни, это была беззаботная, смешливая женщина и прекрасная любовница. В любви она забывала все и страстно отдавалась мужу. Барбара Энн решила покупать дом в рассрочку, когда они наконец накопят сорок процентов от стоимости дома. Она уже знала, сколько там будет комнат и какие: Барбара нарисовала план и часто вынимала его из ящика, чтобы еще раз рассмотреть его и помечтать о счастливом будущем с Фрэнком. Она хотела иметь детей, много детей, но потом, в своем доме. Барбара Энн предусмотрела все, почти все, но кто мог предвидеть то, что случилось потом? Она заболела раком, болезнь установили через два года после свадьбы, а еще через три месяца Барбары не стало.
   Тони смотрел на Фрэнка и, чем дольше он слушал, тем отчетливее понимал, что этот человек впервые делится горем с посторонним. Барбара умерла в 1958-м, двадцать два года назад, и двадцать два года Фрэнк носил в себе эту боль. Боль не успокоилась и не могла успокоиться за столько лет: она жгла изнутри ровным огнем, как и прежде. Фрэнк пил виски, но это не помогало найти нужных слов, чтобы выразить всю тоску, накопившуюся в душе; и Тони поразился бездне, которую так умело скрывал от других Фрэнк.
   Смерть жены ошеломила его, но он сумел загнать боль внутрь, чтобы люди не видели его слабости. У него появились мысли о самоубийстве; теперь ему хотелось опасных приключений, дисциплинированный водитель, он стал превышать скорость. Фрэнк хотел забыться в работе. Смерть жены пробила брешь в его жизни, и лишь на время, полностью выкладываясь на службе, ему удавалось притупить боль. Так он просуществовал девятнадцать лет, находя забвение в монотонной работе. Будучи патрульным, он не мог оставаться на службе дольше определенного времени, поэтому пошел учиться на вечернее отделение — пять раз в неделю — и через какое-то время получил степень бакалавра криминологии. За этим последовало повышение. Так Фрэнк стал детективом. Он добился своего: теперь можно было задерживаться на работе сколько угодно. По четырнадцать часов в сутки он проводил на службе, но даже и дома, принимал ли он душ, завтракал ли рано утром или ужинал ночью, он постоянно обдумывал очередное дело, размышлял над уликами. Читал он только книги по криминологии и изучал снимки преступников.
   За все это время он ни разу не подумал о возможности жениться во второй раз. Он не хотел оскорбить память Барбары Энн. Неделями он жил затворником, потом неожиданно окунался в жуткий разврат. Здесь другое дело, думал он, я плачу за услугу, но мое сердце при этом остается верным Барбаре. Потом он встретил Вильму Комптон.
   Откинувшись назад, Фрэнк, как показалось Тони, хихикнул, произнеся имя. Он вытер рукой вспотевшее лицо и, откинув со лба мокрую прядь волос, пробормотал:
   — Я хочу еще двойное виски.
   Язык у него заплетался, и каждое слово ему удавалось произнести с трудом.
   — Конечно, — согласился Тони. — Но нам следует при этом и закусывать.
   — Я не голоден.
   — Здесь делают замечательные чизбургеры.
   — Нет. Мне только виски.
   Тони все-таки настоял на своем, и Фрэнк согласился на бутерброды. Пенни приняла заказ, но, услышав о двойном виски, засомневалась.
   — Я не за рулем, — ответил Фрэнк, старательно выговаривая каждое слово. — Я приехал на такси, потому что знал, что напьюсь. Обратно я тоже поеду на такси. Пожалуйста, дорогая, принеси мне еще замечательного двойного виски.
   Она поставила заказ на столик и ушла.
   Итак, Вильма Комптон. Вильма была на двадцать лет моложе Фрэнка, она вышла за него в тридцать один год. Она тоже была привлекательна и темноглаза. Стройные ноги, прекрасное тело. Полная грудь. Конечно, она не была так красива, как Барбара. Вильма не отличалась остротой ума и деятельной любовью к семейному уюту. Но Фрэнка поразило внешнее сходство Вильмы с давно умершей женой, и он очнулся после двадцати лет забытья.
   Вильма работала официанткой в кафе, куда часто заходили перекусить полисмены. Их участок находился неподалеку. Придя в кафе в шестой раз, Фрэнк предложил ей встретиться с ним, и она согласилась. Через месяц они оказались в постели. Вильма была такой же страстной любовницей, как и Барбара. Временами он замечал, что любовь его новой подруги эгоистична, но говорил себе, что это пройдет. Ему казалось, что сейчас он заново переживает те чувства, которые ему посчастливилось испытать много лет назад с Барбарой. Через два месяца он сделал Вильме предложение. Она отказала, с того дня прекратились их встречи. Единственным местом, где он мог видеть ее, было кафе.
   Вильма знала, что делает. Она, действительно, хотела выйти замуж. Но не за Фрэнка. Ей нужен был богатый, с хорошей работой. Полицейский, сказала она, никогда не обеспечит меня тем, что я хочу. Она развелась с первым мужем главным образом из-за денег. Тогда она поняла, что недостаток средств убивает любовь и оставляет от нее лишь горку пепла и горечь на губах. Вильма после первой неудачной попытки решила действовать осторожнее. Не только любовь, но и деньги — вот каким правилом она руководствовалась в дальнейшем. Она не могла без слез и дрожи в голосе рассказывать о первом замужестве. Как ни странно, это не охладило любовного пыла Фрэнка. Он, во что бы то ни стало, даже если бы пришлось надеть розовые очки, чтобы не видеть правды, хотел встречаться с ней: так он устал от одиночества. Фрэнк предложил ей заглянуть в его сберкнижку и показал депозитные сертификаты, всего на сумму тридцать две тысячи долларов. Он сказал, сколько получает, и объяснил, что имеет право уйти в отставку, чтобы завести свое дело и к тому же получать приличную пенсию. Тридцати двух тысяч долларов и пенсии было мало для Вильмы Комптон.
   — Это мелочь, — сказала она ему. — У тебя нет ни дома, ни вообще никакой независимости. — Вильма некоторое время водила пальцем по записям в сберкнижке, потом вернула ее Фрэнку. — Прости, Фрэнк. Я хочу зацепить кого-нибудь побогаче. Я еще молода, да еще выгляжу лет на пять моложе своего возраста. У меня еще есть время осмотреться. В наше время тридцать две тысячи — это не деньги. Боюсь, что этого будет недостаточно, если разразится кризис. Я не хочу опять оказаться... в отвратительной... ужасной ситуации.
   Он был уничтожен.
   — Боже, какой я был дурак! — взвыл Фрэнк и ударил кулаком по столу, словно подчеркивая тем самым свою безграничную глупость. — Я вбил себе в голову, что она, как Барбара. Как бы она ни оскорбила меня, как бы ни унизила, я готов был все простить. Ослепленный любовью. Дурак, дурак! Господи!
   — Твое поведение вполне понятно, — сказал Тони.
   — Это была глупость.
   — Ты столько лет жил один. У тебя были два таких прекрасных года с Барбарой Энн, что ты не верил, что подобное может когда-нибудь повториться, а на меньшее ты бы не согласился. Поэтому ты отгородился от мира. Ты сказал себе, что тебе никто не нужен. Но так не прожить, Фрэнк. Без человека, который всегда думает о тебе. Человеческому роду не прожить без любви. Потребность любить накапливалась в тебе долгие двадцать лет, и когда ты встретил женщину, похожую на Барбару, то уже не смог удержать в себе силы нерастраченной любви. Только очень жаль, что Вильма Комптон оказалась совсем не той, о которой ты мечтал.
   — Какой остолоп!
   — Нет!
   — Идиот!
   — Нет. Ты просто человек. Вот и все. Такой же, как и я.
   Пенни принесла чизбургеры. Фрэнк заказал еще виски.
   — Хочешь знать, почему все-таки Вильма сдалась? — спросил Фрэнк. — Хочешь знать, почему она согласилась выйти за меня замуж?
   — Конечно, — согласился Тони. — Но почему ты не ешь?
   — Мой отец, умирая, оставил мне тридцать тысяч и еще кучу страховых полисов на пять и десять тысяч. После выплаты налогов у меня было девяносто тысяч.
   — Черт побери!
   — Этой суммы было достаточно для Вильмы.
   — Может быть, все бы образовалось, если бы твой отец ничего не оставил.
   Красные глаза Фрэнка повлажнели, казалось, он сейчас заплачет, но, сморгнув, Фрэнк сдержал слезы. С отчаянием он сказал:
   — Мне страшно признаться, но, получив деньги, я тотчас же забыл об умиравшем отце. Полисы я нашел через неделю после его смерти. Первая мысль была о Вильме. От радости я не находил себе места. Я вдруг подумал: «О, если бы папаша умер лет на двадцать раньше!» Сейчас мне стыдно об этом вспоминать. Господи, какой же я сукин сын!
   — Все позади, Фрэнк, — успокаивал его Тони.
   Фрэнк закрыл лицо руками и несколько минут сидел неподвижно, лишь плечи слегка подрагивали. Наконец он опустил руки и взглянул на Тони.
   — Когда она узнала, что у меня сто двадцать пять тысяч, то сразу же согласилась выйти за меня.
   За восемь месяцев Вильма обчистила меня до нитки.
   — Но ведь по закону она имела право не более чем на половину суммы.
   — О, при разводе она ничего не взяла.