Ларионова Ольга. Евангелие от Крэга (Симфония похорон - I)

   Насколько Харр успел заметить, таких же забот удостоился только глава купецких менял, с довольной ухмылкой подмигнувший ему - мол, все путем, сейчас еще и накормят на славу.
   Харр уже наслышался по дороге о пирах-обжираловках, надолго оседавших в памяти стражей, которых кормили хоть и не голодно, но однообразно. Поэтому, не прислушиваясь к подробностям, он загодя предвкусил шумное пиршество с застольными байками, песенками срамного пошиба и прочей мужицкой веселостью.
   Ничего подобного. Их сразу же развели по отдельным комнатам, где хоть и были накрыты столы, но один вид дежурного сотрапезника, после каждой перемены блюд поочередно осведомлявшегося: "А здоров ли третий сын аманта ручьевого?" или "А не занемогла ли матушка аманта лесового?", вселял тоску, доводящую до жгучей изжоги, тем более что на блюде с маринованной головой озерного сома ему вдруг почудилась отечная харя лесовой матушки, что окончательно подкосило его аппетит. Блюда уносили нетронутыми (как он догадывался - сперва главе купецких менял, затем поочередно всем рядовым караванным менялам, и уже остатки - стражникам), но вот бурдючок с крепкой ягодной наливочкой он рукой придержал, да так до конца застолья и прикладывался, пока не выкушал до сухого донышка. Ягода была дурманная, и голова наутро трещала немилосердно.
   Чтобы проветриться, он пошел вон из гостевальной хоромины и, как нарочно, угодил прямо к шапочному разбору мерзейшей церемонии казни.
   На мощенной плитняком площади, которую они вчера миновали в сумерках, не очень-то озираясь по сторонам, было вкопано около десятка столбов разной высоты, и между ними, не касаясь земли, было растянуто то, что когда-то было молодой и стройной женщиной с тончайшей талией, грубо захлестнутой веревками, и длинными волосами, которые, связанные в пучок и вздернутые кверху, не позволяли опуститься голове, как и все тело, покрытой густой синюшной блевотиной тутошнего звероящера. На страшной маске неподвижного лица время от времени вспыхивали ослепительными белками безумные глаза, старательно не тронутые опытными палачами.
   В толпе, окружавшей пыточные столбы, то и дело мелькали переходящие из рук в руки лазоревые кругляшки монет - на кон шли последние пропойные денежки, поставленные за или против того, откроет ли обреченная мудродейка еще раз свои поганые очи. Острый взгляд Харра уловил и травяную зелень звездчатых плюшек, имевших хождение в Зелогривье, - это караванная стража не могла пропустить непредвиденное развлечение. Он передернул плечами - вот уж мерзость, какой не бывает на Тихри: позволять солнцу глядеть на муки казнимого. На родных дорогах, конечно, хватает отребья, по которым локки ледяные плачут, но тех хоть спускают в глубокие ямины, подальше от людских взоров, солнечных лучей и милосердных анделисов.
   Дикий мир...
   Он заметил в толпе Дяхона и кивнул ему: отойдем, мол. Тот понял и начал выбираться. Перед Харром, праздничный наряд которого сразу бросался в глаза, с поклонами расступались, и он направился к озеру, сердитое дыхание которого долетало даже досюда в виде неуловимых для глаза брызг, покалывающих лицо. Харр немного поднялся по склону прибрежной крутой горы и уселся на замшелый валун, чтобы видеть под собой всю бухту, в узкую горловину которой с методичной яростью прорывались озерные волны, чтобы внутри нее уже кротко разбежаться прозрачными аквамариновыми кругами.
   Подошел Дяхон и, кряхтя, опустился возле камня на землю - видно, повисшая в воздухе мокреть и пронизывающий ветер не по вкусу пришлись старческим косточкам.
   - За что это ее? - не удержался от привычного любопытства вечный странник.
   - А, полоумная была, язык за зубами держать не умела. Вишь, нагадала озерному аманту, что тот помрет вскорости. Тот, ясное дело, и ответил: а ты, мол, не дождешься... Вот и не дождалась.
   Дикий мир, дикий.
   - Что ж он полюбоваться-то не пришел?
   - А то! С крыши и глядел. И моховой с луговым там же.
   Харр про себя выругался: начальник стражи должен быть наблюдательней.
   - А наши купчины где?
   - А их еще утресь, как водится, тутошние менялы по домам своим растащили, там улещивают да охмуряют... только наши не таковские, поблажки не дадут. Тут все путем. С большой прибылью будут.
   - Почему так? - равнодушно спросил Харр, которому торговые дела, в сущности, были как до светляка поднебесного.
   - Дождь-то был тут не то как у нас - все посевы с луговин смыло, волна не дает лодкам на большую воду выходить, а в бухточке много ли наловишь? Вот и выходит, что запасы они быстренько растрясут, а по лихолетью караваны-то не часты. Вот и сообразили наши-то, что ныне горбаней грузить не цацками диковинными, а хлебной мукой да мясом вяленым стоит, и в самую точку попали! А уж чтоб продешевить...
   - Ты вот что, - восхищаясь осведомленности и сообразительности собеседника, велел Харр. - Возьми вот три деньги да вечерком, гуляючи, присоседься к кому поболтливее из здешних. Бурдючок сообрази. А между делом проведай, кто из амантов для себя - или для отпрыска своего, в возраст входящего, - невесту приглядывает. Сможешь?
   - А то!
   - Ну тогда гуляй. - Дяхон проворно не по годам поднялся. - Эй, погоди-ка. Я ведь тут впервой, мне здешние обычаи неведомы. Как ты думаешь: ежели я скину балахон этот гребаный да туфли бабьи - не обидятся?
   - Никак нельзя, воин-слав Гарпогар! Кто званием облечен, тот обычаи пуще прочих блюсти должен. Терпи.
   Ну, строфион их долбани, долго же они думали, прежде чем такие почести изобрести! И по горкам не полазаешь, и в подземные ходы, как он намеревался, не заглянешь. Сиди тут на свежем воздухе да аппетит нагуливай, вот и всех радостей. Гостевую хоромину местные стерегут, а у его людей и мечи поотбирали, чтоб никаких свар с межозерной стражей по пьяному делу не случилось. Так что и забот никаких.
   - Девку бы какую прислали, за казенный счет, - тоскливо проговорил он. Это-то хоть можно?
   - А то!
   - Ну вот и вели.
   Дяхон удалился, а Харр еще долго сидел на ветру, вглядываясь в немилую его сердцу водную даль. Где-то там, на другом берегу озера, должно было бы расстилаться бескрайнее болото, но, если верить рассказам немногих очевидцев, после проливных дождей ни берега, ни болота не было и в помине, одна хлябь плескучая. Это навевало какую-то неосознанную тревогу; может быть, ему следовало возвратиться на то же самое место, где он впервые появился в этом уже начинающем надоедать ему мире? Этого он не знал. И как выбраться отсюда, тоже не ведал. Смутное ощущение, что это произойдет как-то помимо его воли, у него теплилось - его сюда переправили, значит, и забота о том, как назад ворочаться, не на нем, а на принцессе чернокудрой и своенравной сверх всякой меры. Только б она про эту заботу не позабыла...
   А может, и по-другому все сложится.
   Когда он вернулся к себе в гостевую хоромину, заказанная девка была уже на месте, не по-здешнему темнокожая и неохватная в бедрах под стать Махиде. Не иначе как Дяхон расстарался, сам выбирал. Стол был также накрыт, и застолье потекло не в пример вчерашнему: после каждого блюда - остановочка. А потешившись - опять к столу да чашам немерным. Где-то за полночь он, умаявшись, ненадолго заснул, а открыв глаза, обнаружил, что она сидит, поджав ноги, на постели и при слабом трепете светильников на рыбьем масле (запах которых был единственным, что отравляло ему сегодняшнюю ночь) разглядывает его чуть ли не благоговейно.
   - Ты чего? - спросил он, невольно натягивая на себя верхнюю перину.
   - Да вот скольких тут потчевала, а такой радости, как от тебя, ни от кого не видала...
   - На том стоим, - самодовольно усмехнулся воин-слав Гарпогар. - В том и первая повинность истинного рыцаря перед дамою, чтоб не отпускать ее от себя, пока выше горлышка счастьем не переполнится.
   - Ну и всех переполнял?
   - Да вроде... - и тут по сердцу скребнул остренький коготок: ох, не всех ведь...
   Он мотнул головой, отгоняя смущавшее его воспоминание, и поднял приятно млевшую руку, чтобы поиграть много-численными бусами, разлегшимися по необозримой, как разлившееся озеро, груди. Последним, на что наткнулись его пальцы, был жесткий плетеный ободок тоненького ошейника.
   - Да ты что, телеска невыкупная? - изумился он. - За что?
   - Не бери в голову, сладость моя, - промурлыкала она, наклоняясь к нему и зарываясь лицом в белоснежные его кудри. - Я ведь тешить тебя наряжена, а не слезу давить. Да и ночи почти не осталось...
   - А ты не уходи, у меня еще одна впереди темнеется, вот ты и посветишь мне, как солнышко.
   Она вдруг зашлась низким, басовитым хохотом:
   - Ой, сказал! Где ж ты черное солнышко-то видывал?
   А он вдруг изумился мысли, которая чуть было не сорвалась у него с языка: он ведь на своем веку видел уже три разных солнышка, не считая тех блеклых ночных, что гуляли над Бирюзовым Долом...
   - Рассказала бы про себя, - торопливо проговорил Харр. чтобы не начать болтать лишнее. - Я ж не знаю, как и величать-то тебя.
   - Мать Ласонькой нарекла, теперь вот Ласухой кличут... А вот про долю мою женскую ты тоже первый спросил. Только с чего бы?
   - А дочка у меня на выданье, - с привычной легкостью соврал он. - Вот и вертится на уме, как-то у нее жизнь обернется. Тем паче, в своем стане женихов завидных нет, кто не в летах, кто домом не крепок. Наш амант стеновой и рад бы породниться, да малец у него еще соплив да своенравен... А тут как?
   - Про Мохового не думай - сын один, да золотушный, потому как батюшка его мхами подземными вконец затравлен. Не жильцы оба. У Лугового девки две. Озерный сам холост, жену приглядывает, но только ты и думать о нем не моги: четырех жен в озеро спустил, рыбий хрящ!
   - Да ты что? И ему позволили?
   - А кто запретит? Он и сам, точно зверь-блёв, каженный раз слезами обливался: мол, самым дорогим жертвую! То рыбий недород - он первую свою сгубил; потом озеро зеленью гнилой пошло - он и вторую притопил; не помню уж, за что третью, а четвертую вот только что, чтоб лихолетье прекратить. Последняя-то жена нашей мудродейке сестрой приходилась, вот и разошлась вещунья, напредсказывала, да на свою же голову.
   - Ну спасибо, упредила.
   - Если что еще - спрашивай, я ведь много шепота межперинного наслушалась...
   - Мне тот шепот ни к чему, у нас теперь всего одна ночь с добавочной утрешней, так что не будем отвлекаться!..
   Больше и не отвлекались - все, что нужно было, начальник караванной стражи уже намотал на ус. Когда совсем рассвело и проворный телес втащил переполненный поднос с утренней снедью, прошептал Ласоньке на ухо:
   - Я отлучусь ненадолго по службе, а ты отоспись, а потом приведи сюда менялу купецкого, у которого уборы женские да побрякушки всякие водятся.
   Она радостно закивала; мол, будь спокоен, а я уж расстараюсь, поскольку чую - и мне перепадет... Перепало. Когда, вернувшись, он зашел в комнату, в глазах зарябило от блеска и пестроты украшений, разложенных прямо на заправленной постели. Харр выбрал для Махиды трехрядное ожерелье из лиловых озерных ракушек; нижний ряд был дополнен подвесками из некрупных рыбьих пузырей, крытых тоненьким слоем здешнего голубища - по нему, пока не просохло, насыпали рыбью чешую, которая влипла намертво и теперь переливалась звездным блеском; Мади он сразу присмотрел скромную ниточку неровных желтоватых жемчужинок, которые здесь никто за монетки не считал. А когда очередь дошла наконец до Ласухи, ожидавшей своего череда в углу, она сразу же наложила смуглые ладони на массивные наушные подвесы в виде огненно-алых колец, повитых золотой питью; оглянулась на Харра - можно ли?
   Харр кивнул: можно. Подвесы оказались что-то непомерно дороги, но воин-слав торговаться не привык. Сделку обмыли за казенный счет, и меняла убрался довольный донельзя. Пребывание в Межозерье завершалось, и до Харра доносилось поцокиванье копыт последних горбаней, которых выводили из внутреннего дворика гостевой хоромины. Странствующий рыцарь, отоспавшийся и отъевшийся рыбой, которая на Тихри была так редка, что считалась исключительно княжеским лакомством, предвкушал роскошную ночь; собственно говоря, так и было - но до первых звезд. А потом все обрыдло. Он вспомнил узкую, как у кувшина, горловину залива, куда со свирепым напором старались пробиться серые озерные волны - проникнув туда, они сразу утишались и едва доплескивались до берегов, усмиренные, безопасные, огражденные поносной зеленоватой каемочкой спущенных в воду помоев.
   Харр промаялся еще часа два, а потом плюнул, накинул на плечи верхнюю перину и выбрался на крышу, где, к своему удивлению, наткнулся на Дяхона.
   - Ты чего это тут?
   - Да у нас не продохнуть, на каженной койке по две девки сопят...
   Харр засмеялся - он давно подозревал, что Дяхон прижимист, вот и вышло, что был прав: старина не позволил себе спустить ни единой зелененой монетки.
   - Ступай в мою горницу, а я подышу ветерком озерным до рассвета. Только не вздумай девке платить - и так одарена!
   Дяхон замялся, но потом решился, подобрал мешочек с наменяными здешними монетами и нырнул в лестничный проем. Харр хрустнул косточками, завернулся в невесомую перину и растянулся на плоской, ничем не огражденной крыше, глядя в звездное, совсем не джасперянское небо. Давненько не ночевал он вот так, как, бывало, в чистом поле, и не было слаще воздуха, чем тот, что не отделен от неба рукотворной крышей... Глаза его блаженно сомкнулись, и показалось даже, что над головой зашелестели вековые деревья. Как всегда между явью и сном, мысли мелькали неясные, разрозненные, то об одном, то о другом. Вот и тут подумалось: ежели б не звезды, над головой была бы непроглядная темень то самое колдовское НИЧТО, перелетев через которое можно было бы вернуться на Тихри. И всего-то пустяшное дело - звезды пригасить да в небо взлететь!
   Хоть бы приснилось...
   Первый луч солнца разбудил его, и он, еще не разомкнув глаз, снова услышал над собой нежный шелест. Вроде не было рядом никаких деревьев... Он потянулся и глянул в щелочку меж ресниц - мать моя страфиониха, да ведь смерч над головой! Испугаться, правда, по-настоящему не успел, понял: кружит над хороминой невообразимая туча озерных стрекоз, точно призрачный ветроворот.
   - Меня, что ли, сторожите? - засмеялся он собственному страху. - Караул окончен, все свободны!
   И тучи как не бывало.
   Он поднялся и, кое-как завернувшись в сбившуюся комом перину - негоже, чтоб начальника стражи кто-нибудь да нагишом застукал! - отправился будить Дяхона. Переступил порог - и не удержался, чтобы не прыснуть в кулак:
   - От-ставить! Задери тебя пирлюха...
   Славный вояка блаженно посапывал, млея на брюхе, а Ласуха, мерно покачивая наушными кольцами, попыхивающими алыми сполохами, с бесконечным унынием чесала ему пятки.
   Обратный путь оказался на удивление скор: в лабиринте подземных ходов проплутали чуть ли не вдвое меньше, да и далее по лесным тропкам проворнее шагалось без капризных горбаней, оставленных в Межозерье на мясо. Стража за малую плату разобрала купецкую поклажу - небольшие кожаные мешочки, туго набитые голубыми монетами; собственное наменяное и не пропитое добро хоронилось в кисетах на груди. На удивление Харра, купецкие менялы шагали упруго и размашисто, не отставая от тренированных воинов - видно, привыкли держать себя в форме, да и пожилых в караван не брали. Не то что на Тихри там что старее, тем почету больше.
   - Помстилось мне или мы всю подземку вдвое быстрее миновали? - мимоходом спросил он Дяхона.
   - А то! Когда туда шли - нас четырежды четыре раза проверили, нет ли средь нас лазутчика вражьего. Потому и водили по тупикам да путям окольным.
   - Как же - проверяли? Нечувствительно вроде, - засомневался Харр.
   - А вот это нас не касаемо - как, - равнодушно отозвался Дяхон, - Это уж ваше, колдовское да чародейное дело.
   - Да ты что, меня все еще за ведуна держишь? - удивился менестрель, считавший, что давно покончил с верой в свои магические способности.
   - А то! Окромя тебя, кто б на дом аманта лесового навел Солнечного Стража?
   - Не слыхал про то, - деланно зевнув, проговорил Харр, у которого еще слишком свежи были в памяти здешние традиции обращения с ворожеями. - И вообще в ту ночь я дрых без задних ног, мне ведь моя Махидушка по вечерам не пятки чешет...
   - Как же, - степенно возразил Дяхон. - То-то ты сразу сообразил, про которую ночь я сказываю. Твое чародейство, а всему становищу - радость. Ведь не тебя одного хряк лесовой в ухо приложил.
   И про это, оказывается, все знают! Во народ языкастый.
   - А ежели я - колдун, то почему ты меня не боишься? Думаешь, своего не обижу?
   - А то.
   Цепочка караванников меж тем уже выходила на кромку Успенного леса. Внизу, выгибая золоченые дуги куполов, россыпью игрушечных теремков означилось Зелогривье. Вот он и дома.
   А точно ли - дома? Он размашисто шагал по змеящейся вниз дороге, обгоняя весь караван и лихо перемахивая через змеиные ловушки по наскоро наведенным к их возвращению дощатым мосткам, и пытался разобраться в собственной поспешности. Что не Махидина многострадальная постель, крытая жаркими шкурами, влекла его, он признался себе сразу. И не амантовы хоромы с лакомым столом и завидными детишками. И не обещанный собственный дом.
   Он сунул руку в карман и нащупал некрупные горошинки жемчужного ожерелья. Хорош чародей, от которого девка чуть ли не в слезах убежала! Он, конечно, знал, что попервости - это не каждой в радость, но чтоб вот так принимать его ласку, зажмурившись и сжавшись в комочек, словно это была мука смертная, - такое с ним было единственный раз в жизни. И, он надеялся, в последний. Позорище да и только, Харр по-Харрада, рыцарь ты хренов. Хорошо еще, дело это поправимое, надо будет только Мадиньку подстеречь где-нибудь подалее от Махидиных ушей и предельно доступно объяснить, что того, чего она желала, с одного раза, как правило, не получается, так что пошли-ка, милая, снова в рощу, да кувшинчик духмяной наливочки прихватим, чтоб не трястись снова от страха девичьего - тьфу, то есть уже не...
   Он помотал головой, отгоняя от себя уже решенную проблему. Мадиньку вразумит насчет того, в чем главная сладость жизни, и тем свой долг паладина выполнит. Он оглянулся на шагавшего следом Дяхона и, причмокнув, сказал сам себе: "А то?"
   - Ась?
   - Это я так. Ты топай, топай. Аманту скажешь - я домой забежал, скоро буду.
   Возвращение небольшого каравана никоим образом отмечено не было, ни звоном колокольным, ни огнями сигнальными; знать, не Тихри, где обмен товарами с двух разных дорог - редкость, доступная только княжеским купчинам. Так что нагрянул он к Махиде нежданно-негаданно - не грех было проверить, не завелся ли в обжитом стойле чужой жеребчик.
   Махида, принаряженная и заплетенная в полусотню косичек, сидела на пороге - шила что-то пестрое крупными небрежными стежками. Харр, подошедший к дому бесшумно, некоторое время подозрительно наблюдал с порога за нею, придирчиво оглядывал убранное цветами жилище - для кого старалась? Но по тому, как вскинулась она, уронив шитье, как бросилась навстречу, едва не своротив очаг, понял: ждали его. И окончательно похерил все свои подозрения, когда она, даже не примерив трехрядного ожерелья (в жисть бы не поверил, что она способна на такое!), мертвой хваткой вцепилась в его дырчатый кафтан и поволокла в койку.
   Что-то новенькое появилось в ней - собственническое, непререкаемое. Так только... хм... только под венец тянут.
   Он, снисходительно ухмыльнувшись, позволил побаловать себя - так сказать, "со свиданьицем", потом резко поднялся:
   - На доклад пора, амант ждет.
   Она было заверещала, но он даже не стал тратить слов, только гулко хлопнул себя по аспидно-черному колену, аж пирли под потолком зашебуршали, и поднялся.
   - Да, чуть не забыл. - Он вытащил из кармана жемчужную нить и повесил на сучок, торчавший над койкой. - Это Мади, а то еще обидится.
   - Да видно, уже обиделась - залетела на миг, нацарапала что-то на кружалах своих и больше глаз не кажет.
   - Ну, забежит снова - отдашь, - деланно-равнодушным тоном проговорил он и сам подивился тому усилию, с которым он подделывал это равнодушие.
   А у аманта в доме его первым делом встретил смуглый носик Завулони, высунувшийся из зеленой бахромы:
   - Ну что? Продали?
   Он понял, что она имеет в виду себя.
   - Никак нет, - шепнул он, легонечко прихватывая ее нос двумя пальцами. Не быть тебе невестой. Брысь!
   Она шутя цапнула его руку острыми зубками и, повизгивая от радости, легко умчалась куда-то в глубину дома.
   Амант выслушал его доклад как подобает - глядя поверх головы и не дрогнув ни одним мускулом на обросшем черным волосом лице. Неожиданно спросил:
   - Внакладе-то ты не остался?
   Харр пожал плечами - со здешними ценами он еще не освоился и поэтому не знал, на сколько потянут те голубые наменяные монетки, которые уцелели после расчета с Ласонькой.
   - Ладно. Запомню, - противу ожидания, амант с наградой решил, видно, повременить. - Когда вдругорядь соберешься?
   Харр не ожидал такой прыти, но аманта, похоже, всерьез занимали перспективы сватовства.
   - Только не начальником стражи, - сказал он неопределенно. - А то обрядили меня, точно обормота балаганного...
   Амант весело заржал:
   - Так это ж для того, чтобы за тобой легче присматривать было! И девку, чай, приставили к тебе ненасытную. Что, не так?
   - Так-то оно так, да я приладил ее к одному престарелому, пятки чесать.
   Иддс изогнул брови с неподдельным уважением:
   - Да ну? А вот я б не пренебрег.
   - Долг сполнять было надо, про женихов выведывать! - слегка заврался Харр, но амант этого не прочувствовал.
   - Сказал - запомню. Так когда?..
   - Дай со своей-то побаловаться... И про долг паладина не забыть.
   Но Мадинька не пришла ни на другой день, ни на третий. Харр, наплевший стеновому про то, что надо-де хорошенько проверить городскую стражу, принялся бродить по улочкам, стараясь по каким-нибудь приметам отыскать дом рокотанщика. Наконец ему повезло ~ чуткое ухо менестреля уловило дребезжащий перебор ненастроенных струн.
   Круглое строение с окнами в один уровень было, однако, слишком высоко, чтобы забраться на крышу; по всей вероятности, высоту эту увеличивало ограждение, превышающее человеческий рост, сложенное из зелененых кирпичиков с частыми просветами, в который, впрочем, едва ли могла протиснуться детская рука. Из этих дырок, щетинясь, лезла темная колючая зелень. Окна, перечеркнутые крест-накрест золочеными прутьями, тоже были недоступны, а дверей - Харр обошел странный дом дважды - и вообще не наблюдалось. Ощущение подозрительной настороженности усиливала торчащая из середины крыши башенка с совсем уже узенькими прорезями - в такие только одним глазом и глядеть возможно. Зато ни копье, ни стрела не достанет того, кто был внутри.
   Не иначе как старый хрыч в глубоком детстве пережил нешуточную осаду, да так и остался на всю жизнь от страху пыльным мешком трахнутый.
   Харр обошел негостеприимный дом еще раз, но глядя уже не на него, а на расположенные поблизости строения. Одно здание, с виду совсем нежилое, судя по полному отсутствию зелени в окнах, ему положительно приглянулось это была замысловатая башня, верхушкой своей возвышавшаяся над всеми окрестными домами, не больно-то широкая в своем основании. Вьющиеся спиралью оконца указывали на винтовую лестницу с некрутыми ступенями, а вот на верхушке, как нашлепка, на высунувшихся веером здоровенных балках располагалось жилое и довольно просторное помещение с пустыми прорехами окон. Дверь была притиснута здоровенными досками крест-накрест, в прилестничные оконца не протиснешься - а жаль, домик-башенка очень и очень подошел бы прямо сейчас. Но не ломиться же!
   Пока он исследовал сей гипотетический наблюдательный пункт, мимо просеменили неуверенные шажки. Он косо глянул - и снова оборотился к облюбованной башне, потому как проходила всего лишь убогая старушенция, с ног до головы закутанная в бесформенную вылинявшую хламидку, но выдающая свою немощь шаркающими дрожливыми шажочками. Послышалось серебристое позвякивание - Харр глянул на прохожую еще раз и удивился: чем-то поблескивающим она стучала по решетке одного из окон рокотанова жилища. Последовал кракаюший звук, и окно вместе с подоконными кирпичами резко поехало вниз, пока не сровнялось с землей. Из серого рубища выпросталась узкая ручка и каким-то хитрым нажатием сдвинула вбок решетку.
   - Эй, уважаемая!.. - окликнул ее Харр, и она медленно, словно через силу, обернулась.
   За эти несколько дней она умудрилась так исхудать, что от смуглого прелестного личика, почитай, ничего и не осталось - блеклая серая тень, обрамленная серыми же крыльями ветхого покрывала. И только огромные золотые глаза лучились тревожным светом, перебегая с одного предмета на другой, точно пытаясь отыскать ответ на какой-то неразрешимый вопрос.
   - Махида тебя заждалась, - проговорил Харр, покашливая, лишь бы что-нибудь сказать.
   Глаза заметались еще беспокойнее.
   - Да не бойся ты меня, не хочешь - не трону, - еще тише буркнул он.
   Бесцветные губы неслышно шевельнулись.