Ласвиц Курд. На двух планетах

   По движению, начавшемуся на острове, Грунте и Зальтнер заключили, что на этот раз корабль пустился в более далекий путь и расчитывать на его скорое возвращение нечего. Поэтому они покинули свой неудобный наблюдательный пост и вернулись к себе в комнату, решив, однако, во что бы то ни стало дожидаться возвращения корабля. Для этого они сговорились дежурить по очереди.
   Они, конечно, избавили бы себя от этого труда, если бы знали, как продолжителен будет этот разведочный полет. Возвращение корабля ожидалось марсианами только к следующей ночи.
   Опыты марсиан вполне удались. Новые летательные аппараты, расчитанные на условия земной атмосферы, вполне оправдали все ожидания марсиан. Теперь они были обладателями воздушного корабля, которым они могли управлять, как им вздумается, и который мог устоять против любой бури.
   То, к чему так долго и тщетно стремились люди, было достигнуто марсианскими техниками в сравнительно краткий срок, потому что в их распоряжении было средство для подъемов к воздухе, неведомое людям, а именно - диабаричность.
   Илль привез этот новый летательный аппарат с Марса и теперь убедился в его пригодности. Марсиане производили опыты ночью, или, вернее, в предназначенное для сна время, не столько потому, что хотели утаить от людей новые достижения своей техники, сколько из нежелания иметь свидетелей возможных неудач. Во всяком случае, в планы Илля не входило посвящать людей в новые успехи воздухоплавания; но в виду того что предстояло произвести еще целый ряд маневров, а в распоряжении марсиан до наступления полярной ночи оставалось всего лишь две недели, Илль всячески был заинтересован в том, чтобы Грунте, если тот все еще будет упорствовать в своем решении был возможно скорее удален с острова.
   Разведочный полет, предпринятый этой ночью по направлению к Европе, находился в связи с этими соображениями.
   Выяснилось, что при благоприятных атмосферных условиях новый аппарат мог свободно двигаться со скоростью двухсот метров в секунду. При этом полет происходил на высоте десяти километров и в слое такого разреженного воздуха что люди во всяком случае могли существовать лишь при непрерывном вдыхании кислорода. Что же касается марсиан, то им достаточно было лишь изредка увеличивать приток кислорода для того, чтобы эти условия не вызывали у них особых недомоганий. Правда, на этой высоте сильные воздушные течения могли порою уменьшать или увеличивать скорость полета, но в среднем все-таки можно было двигаться со скоростью семисот километров в час. Таким образом, путешествие от северного полюса до Берлина заняло бы не более шести часов.
   Как только на Марс прибыла световая телеграмма, извещающая об успешности пробных полетов, Центральный Совет отпустил средства на постройку ста сорока четырех воздушных кораблей, которые должны были быть закончены к наступлению весны на северном полюсе Земли.
   Было еще раннее утро, когда Зальтнер, покинув свои наблюдательный пост, откуда он тщетно высматривал возвращение корабля, хотел отправиться на крышу, чтобы помочь Грунте в работе по починке шара; но тут его неожиданно вызвали в приемный зал.
   Там Зальтнера ожидала Ла. Вчерашняя холодность и отчужденность совершенно исчезли. Ласково улыбаясь ему, со всем свойственным ей очарованием, она подошла к нему и приветствовала его с такою нежностью, что он сразу почувствовал себя обезоруженным. Она усадила его подле себя и, держа за руку, сказала:
   - Чему же ты так дивишься, Заль? Ведь сегодня мой день, и до то, что было вчера, нам нет дела. А может быть, ты уже забыл?..
   - Как мог я забыть? Я только не понимаю...
   - Но, милый друг, это же так просто! Ведь мы любим друг друга?
   - Ла!
   - А разве не говорила я тебе уже, что любовь не должна лишать свободы? Ведь Зэ ты тоже любишь?
   - Прошу тебя...
   - Я знаю, что это так; и это наше счастье, потому что иначе мы не могли бы видеться с тобою.
   - Что за странные у вас нравы!
   - Ведь мы не можем принадлежать друг другу навсегда. Сможешь ли ты остаться на Марсе? Смогу ли я жить на Земле? Где же нам быть с тобою? Где-нибудь между планетами? Да и какое отношение это имеет к любви? Это вопросы различного порядка. Будем же наслаждаться красотою и счастьем, которые дает нам свободная игра чувства. Если бы ты любил меня одну, ты скоро потерял бы свободу, тобою овладела бы страсть, влекущая за собою сердечную муку, и я должна была бы уйти от тебя. Правда, мужчина и женщина могут достигнуть иного счастья, которое уже ни похоже на игру, но такому счастью предшествует много испытаний; и никто не знает, возможно ли оно в любви человека и нумэ. А для того, чтобы мы никогда не забывали, что любовь - это игра, мы не должны участвовать в ней только вдвоем, но мы все-таки должны быть вдвоем, когда мы этого захотим... А теперь не ломай себе над этим голову! Мне надо сообщить тебе нечто серьезное.
   - Как? Еще посерьезнее этого? Я и в этом-то еще не успел разобраться. Но ты права, мы не должны забывать о самом главном ради нашей... игры.
   - Мне кажется, что ты все еще не понимаешь меня. Игра - это искусство; и трагедия - тоже игра, с тою только разницей, что гибнешь не сама, а гибнет тот герой, вместе с которым ты все переживаешь. И мы ничуть не принижаем нашего чувства, наоборот, оно очищается и возвышается, когда мы переносим его в царство свободной игры, в царство прекрасного, нами самими созданного вымысла. Безумец! Разве этот поцелуй - вымысел? Нет, вот если бы мы при этом думали, что теряем свою свободу - это действительно был бы вымысел. А теперь слушай: ты поедешь с нами на Марс, чтобы стать, наконец, более понятливым.
   - Говоришь ли ты это, как мол возлюбленная, Ла? Тогда, отстаивая свою свободу, я докажу тебе, что я твой достойный ученик. Ты знаешь, почему я не могу следовать за вами.
   - Знаю, и ты поступаешь честно; за это я тебя ещё больше люблю. Вчера вы держали себя, как настоящие мужи. Но если мы исполним ваше желание; позволим вам предупредить Европу о нашем прибытии и дадим одному из вас возможность вернуться на родину, разве другой тогда не согласится поехать с нами?
   - А кто же этот другой?
   - Это мы увидим. Но кроме шуток, мне поручено узнать у вас, согласились ли бы вы на такое предложение? Как только один из вас выразит готовность отправиться на Марс, мы тотчас же доставим другого на родину.
   - Удивительно! Ведь мы с Грунте хотели обратиться к вам сегодня именно с таким предложением. Обнаружилось, что наш шар пригоден только для одного воздухоплавателя, и из нас двоих отправиться должен, разумеется, Грунте. Если вы согласны помочь нам в починке нашего шара, я готов следовать за вами на Марс.
   - Прекрасно, милый друг! Вот за это я тебе очень благодарна! А о шаре вам беспокоиться нечего. У нас есть более надежный способ добраться до Германии...
   - Воздушный корабль?
   - Вы подслушали?
   - Нет, мы видели, и на этом-то корабле вы хотите... Но ведь тогда и меня могут прихватить с собою?
   - Нет, таково наше условие: ты должен следовать за нами.
   - Ах, Ла, ведь я и не противлюсь.
   - Так пойдем же, мы переговорим с милейшим Ра и с твоим другом.
   - Но прежде, чем итти к ним, нельзя ли мне еще минутку поболтать с тобою?
   ----------------------------------------------------------------------
   Было семь часов, уже наступило время вечернего отдыха, когда с разведки вернулся воздушный корабль. После того, как Илль, с большим удовлетворением прослушал подробный доклад, корабль тотчас же приготовился к новому дальнему полету.
   Грунте и Зальтнер уже разошлись по своим комнатам и поэтому ничего не знали о прибытии корабля. После переговоров с Иллем и Ра, Грунте выразил согласие пуститься в обратный путь на марсианском воздушном корабле. Грунте уже готовился к отъезду и укладывал все вещи, которые хотел взять с собою. Он получил разрешение провезти багаж весом не более одного центнера, и кроме своих книг и инструментов вез с собою множество всяких мелочей, которые могли бы ознакомить его соотечественников с производством марсиан. Закончив приготовления к отъезду, он лег спать.
   На следующее утро, как только немцы позавтракали и Зальтнер отправился в приемный зал, в комнату Грунте вошел Хиль, Грунте в это время увязывал свои вещи.
   - Это и есть ваш багаж? - спросил Хиль. - Может быть вам еще что-нибудь нужно захватить с собою?
   - Нет, это все. Вес всех этих вещей не превышает одного центнера.
   - Значит вы готовы к отъезду?
   - Вполне. Вы видите, я даже в дорожном костюме, а вот и моя шуба. Когда мы двинемся в путь?
   - Очень скоро, может быть, в течение этого часа. Нужно ли вам побеседовать еще с вашим другом?
   - Нет, мы обо всем уже переговорили. Он пересылает со мной на родину письма и свои дневники.
   - Итак, вы готовы ехать хоть сейчас?
   - Я к вашим услугам.
   Хиль подошел к нему вплотную и, пристально глядя ему в глаза, взял его за руки, как бы желая проститься с ним. Грунте почувствовал, что этот взгляд как-то особенно пронзил его. Он не мог отвести глаз от Хиля, и все окружающее начало расплываться перед ним, - он видел только эти огромные блестящие зрачки.
   Врач медленно коснулся рукою его лба и внушительно произнес:
   - Вы спите!
   Грунте стоял в каком-то оцепенении, без сознания, с широко открытыми глазами. Хиль осторожно опустил ему веки и, оглянувшись, кому-то кивнул. Дверь открылась, и в комнату вошло десять марсиан. Шестеро из них бережно подняли Грунте, положили его на носилки и вынесли из комнаты; остальные забрали багаж. Грунте перенесли на воздушный корабль и заботливо закутали в шубу; в рот ему вставили трубочку, соединенную с резервуаром, наполненным кислородом.
   Несколько минут спустя воздушный корабль поднялся. Когда он достиг высоты тысячи метров, боковые отверстия были закрыты. Привели в действие реакционный аппарат - и вот корабль, забирая все выше, понесся на юг по направлению десятого меридиана.
   Ра отправился в приемную комнату к Зальтнеру и сказал ему:
   Не удивляйтесь тому, что вы уже не найдете здесь своего друга. Надеюсь, что мы скоро сможем передать вам весть о его благополучном прибытии на родину. Мы сочли нужным ускорить отъезд.
   Зальтнер подбежал к окну. Вдали, на горизонте, блеснуло едва заметное облако пара и тотчас исчезло.
   Теперь он был единственным европейцем на северном полюсе.
   Зэ подошла к нему.
   - Не огорчайтесь, милый друг, - сказала она. - Завтра наш межпланетный корабль отбывает на Марс!
   XX
   СЫН МАРСИАНИНА
   Изумительно ясный сентябрьский день клонился к вечеру. Мягким светом были озарены нарядные сады города Фридау, в которых розы были уже вытеснены махровыми георгинами; мягкий свет покоился на старых деревьях княжеского парка, начинающегося у подножья холмов - на северной стороне города и окружающего почти весь Фридау, и отражение этого света трепетало в тихом пруду парка.
   На берегу пруда, между кустарниками, мелькал светлый зонтик. Заслышав шум приближающихся шагов, со скамейки, расположенной под тенистой липой, поднялась прелестная молодая женщина, одетая в элегантное летнее платье. Глубокая задумчивость, омрачавшая ее нежное лицо, сменилась приветливой улыбкой, как только она увидела Элля, идущего к ней навстречу, и темносиние глаза засветились тихим счастьем, когда она подала ему руку.
   - Простите, - сказал Элль, следуя за нею по дорожке, идущей вдоль берега пруда. - Я опоздал, но, конечно, не но своей вине.
   - Я сама только что пришла, - ответила Исма Торм. - У меня были гости. Фрау Антон все время поучала меня и никак не могла остановиться.
   - Воображаю! Но не огорчайтесь этим. Что бы вы ни делали, люди всегда будут недовольны.
   Исма тихо вздохнула. - Вы же видите, я все-таки пришла!
   Элль поблагодарил ее взглядом.
   - Это единственный час за весь день, когда я перестал досадовать на мир, когда я вполне свободен и счастлив, Исма.
   - А ваша работа?
   - И даже она приносит мне слишком много разочарований. Куда ни глянь, повсюду эта ограниченность и душевная скудность. Вы знаете, что я никогда не жалуюсь на споры и борьбу, - ведь они помогают нам двигаться вперед. Но эта неспособность видеть то, что является главной целью, эта косность, недопускающая никаких новшеств!
   Что же вас так рассердило сегодня, Элль? Ну-ка, выкладывайте, в чём дело?
   - Все это не ново. Вы знаете, что я решил в течение этого года опубликовать свою теорию тяготения. Грунте поддерживал меня в этом, хотя и говорил, что никто ее не поймет.
   Я отлично помню. Это было...
   Да, это было тогда...
   - И тогда вы говорили, что вам это совершенно безразлично.
   - Правда, мне действительно безразлично все, что касается лично меня, моей славы, или уж не знаю, как вам будет угодно это назвать. Но мне обидно за дело; мне больно, что человечество так много теряет, и я вижу, что ему никак нельзя помочь. Прежде всего моя книга была встречена гробовым молчанием; ученые не знали, как к ней отнестись, а потом нашелся критик, утверждающий, что это ничем не обоснованная фантастическая гипотеза. А между тем на основании этой теории я решил так называемую задачу о трех телах и доказал справедливость своей теории, вычислив отклонения спутников Марса с точностью до сотых долей секунды. И что же? Ни один из наших астрономов даже не понял моего метода вычислений.
   - Ко баты, - сказала, улыбаясь, Исма, - Ведь вам наверное именно это хотелось сказать? Быть может в вашей книге вы недостаточно ясно выразили свои мысли?
   - Во всяком случае, для того, чтобы растолковать им сущность дела, мне пришлось бы написать еще целую книгу. Я не рассчитывал на такую непонятливость. Ведь этот метод найден даже не мною, - мне еще не было восемнадцати лет, когда я узнал его от моего отца...
   - Но почему же вы так долго это скрывали?
   - Вы же видите, что и теперь еще время не пришло. Если бы и другие могли работать со мною в этом направлении, то в технике, можно было бы достигнуть таких результатов, которые открыли бы нам совершенно новый мир. О, тогда, может быть, мы бы освободились от этой тяжелой Земли!
   - Опять, опять эта тоска! Ведь здесь совсем уже не так плохо. Вы должны быть терпеливей. И вот это и разогорчало вас сегодня и помешало вам во-время прийти сюда?
   Не только это, сегодня меня раздосадовали, главным образом, практические дела; было много неприятностей в различных учреждениях. О, как они неподатливы! особенно там, в соседнем королевстве. Что за бюрократизм, все должно быть втиснуто в тесные рамки шаблона! И это привело меня в полное уныние, особенно потому, что дело касается отчасти и вас.
   - Меня? Что-нибудь случилось? - испуганно спросила Исма.
   - Нет, я имею в виду наш воздухоплавательный парк. Его хотят сделать государственным и наряду с военным парком передать в ведение военного министерства. В таком случае наш пари будет по всей вероятности переведен отсюда! Теперь же они требуют установления государственного контроля, хотя государство до сих пор не отпустило на это дело ни одного пфеннига.
   - Но чем это вызвано?
   - Мне кажется, что мне не доверяют. Они хотят обеспечить себя на случай войны. Ведь вы знаете, - наш воздухоплавательный отдел является международным учреждением. У меня же в отношении к патриотизму особая точка зрения.
   Да что вы, Элль! Ведь вы же немец! В случае войны, наш воздухоплавательный парк, должен, разумеется, перейти в распоряжение государства, но кто же думает о войне? Ах, не огорчайте меня еще новыми заботами!
   Я - немец по своим симпатиям, но я не германский подданный и поэтому, в крайнем случае, я могу быть выслан. А в сущности говоря, ни Германия, ни Франция, ни Англия, ни одна нация, ни одно государство не являются самоцелью: самоцелью может быть только человечество в его совокупности. Отдельные народы и государства представляют собой лишь средства в деле осуществления идеи человечества. Таким образом, если государство, подданным которого я состою, не является достаточно полезным с точки зрения идеи человечества, то я, как свободная личность, считал бы безнравственным отстаивать его интересы только потому, что я ему многим обязан. Требования этики совершенно иные. Но у людей все решается непосредственным чувством; его-то и называют патриотизмом, и часто за долг принимают то, что является лишь индивидуальным пристрастием.
   Исма остановилась. - Позвольте, - сказала она, - но тогда на каком основании мы здесь гуляем с вами? Что же, это тоже - долг?
   - Конечно, хотя это и совпадает с нашими желаниями. Ведь вы же не сообразуетесь с тем, что считают правильным жители Фридау?
   - Нет, - с улыбкой глядя на него сказала, Исма. - Мы можем спокойно пройти с вами по городу... Как вы думаете, ведь скоро мы уже можем получить известие от наших путешественников?
   - Телеграмма со Шпицбергена сообщает, что полет начался 17 августа. Весьма возможно, что ближайшие дни принесут нам новые сведения.
   - Вы по прежнему верите в успех этого дела?
   - Несомненно. Неужели вы думаете, что я стал бы так настойчиво уговаривать вашего мужа, если б не вполне был уверен в самом блистательном исходе экспедиции?
   - Элль, ведь вам кажется, что должно случиться что-то неожиданное? Прошу вас, будьте откровенны. Скажите, им угрожает какая-нибудь определенная опасность?
   - Ничего страшного я не предвижу, уверяю вас, Исма. Если я и думаю, что может случиться что-то непредвиденное, то во всяком случае ничего ужасающего я не жду.
   - Скажите же, что вы думаете? Я не раз уже замечала что вы чего-то не договариваете.
   - Поверьте мне, Исма; из того, что я знаю, я ничего не утаиваю от вас, но не требуйте, чтобы я высказывал предположения, которые, быть может, лишены всяких оснований. Я не только возлагаю большие надежды на счастливое возвращение экспедиции, но и рассчитываю на это с полной уверенностью. Моя уверенность настолько велика, что я уже теперь прилагаю все усилия к тому, чтобы устроить дальнейшую судьбу Зальтнера; ведь ему нечего будет здесь делать после возвращения. Видите, вот еще что меня сегодня обидело: вы думаете - правительство предоставит место человеку, участвовавшему в такой славной экспедиций? Ничуть не бывало, - он иностранец, и у нас он не держал экзамена!
   - Лишь бы только он вернулся. Меня тревожит это "непредвиденное", как вы его называете.
   - Да правда же, это только предчувствие, что нахождение северного полюса явится для нас чем-то большим, чем простое географическое открытие.
   - Это вы должны еще мне объяснить.
   - Может быть, как-нибудь и объясню, но сегодня мы еще не успели поговорить о вас. Что вы делали, что читали, что узнали за это время?
   - По правде сказать, не много. Опять изучала полярную карту.
   Они проходили, оживленно беседуя, по людным аллеям парк. За деревьями заходило солнце; вечернее небо пылало пурпуром и золотом. Все чаще попадались им навстречу гуляющие. Многие знали их, вежливо раскланивались с ними, но, оборачиваясь им вслед, переглядывались и перешептывались.
   - Им теперь хорошо разгуливать, - обращаясь к своему спутнику прогнусавил маленький человечек с широким пронырливым лицом. - Мужа-то он отправил на северный полюс.
   - А ведь это фрау Торм! - сказала молоденькая девушка. - Каждый день она проходит здесь с доктором Эллем.
   Фридауцы очень гордились тем, что все газеты были переполнены сообщениями об их полярной экспедиции и что всюду можно было прочесть биографию их сограждан. Поэтому они радовались всякому предлогу поговорить о них; и говорили без удержу, со свойственными им дружелюбием и доброжелательством, и чем меньше были осведомлены, тем охотнее они говорили.
   Элль и Исма вышли из парка и пошли по широкой улице, напоминавшей аллею, так как перед домами были всюду палисадники. Они остановились перед домом Торма. Они уже простились, и лишь на мгновение замешкались, медля расставаться, когда входная дверь открылась и из дому, навстречу им, вышел почтальон.
   - Добрый вечер, фрау Торм, -сказал он. - Хорошо, что я вас встретил, дома у вас я никого не застал.
   Исма схватила телеграмму и поспешно вскрыла ее.
   - От него, из Гаммерфеста! - возбужденно воскликнула она.
   - Это станция голубиной почты, - сказал Элль.
   Уже смеркалось. Она с трудом различала буквы. Из окон соседних домов на нее смотрели.
   - Поднимемся ко мне, Элль, - сказала она. - Это не так-то скоро можно прочесть. На сегодня сделаем исключение - вы можете ко мне зайти.
   Она торопливо поднялась по лестнице. Когда Элль вошел в комнату, Исма уже стояла у лампы и читала телеграмму. Она сбросила шляпу, заслонявшую ей свет.
   Вот, - сказала она, протягивая телеграмму Эллю. - Он жив и здоров. Читайте, читайте вслух, я плохо понимаю в чем дело.
   Она опустилась в кресло и стала снимать перчатки. Элль мельком взглянул на телеграмму; его руки заметно дрожали. Он сел.
   - Ради бога! что с вами, Элль? Вы дрожите?
   - Не от тревоги, нет, нет - меня просто поразило... Слушайте, Исма.
   Он прочел:
   "Гаммерфест. 5 сентября 3 часа 8 минут. Только что вернулся почтовый голубь со штемпелем "Воздушный шар Полюс"; принес следующее известие:
   "Фрау Исме Торм. Фридау. Германия. 19 августа, 5 часов 34 минуты пополудни по средне-европейскому времени.
   Все здоровы. После тридцатичасового благоприятного полета прямо на север, парим над полюсом. Множество островов в небольшом почти свободном ото льда внутреннем море. Маленький, совершенно круглый остров, около пятисот метров в диаметре, отмечен неизвестными обитателями, как полюс; на нем непонятные приборы. На поверхности острова в большом масштабе стереографическая центральная проекция северного полушария до тридцатого градуса широты. Жителей не видно. Высадка не желательна, продолжаем путь. Сердечный привет.
   Торм".
   Элль еще раз внимательно перечитал телеграмму в то время как Исма с напряженным ожиданием смотрела на него. Потом он вскочил и несколько раз прошелся по комнате. Исма тоже встала.
   - Мы продолжаем путь! То-есть мы возвращаемся? Не так ли, Элль? Что он хотел сказать? Значит цель достигнута? Ах, слава богу!
   - Да, цель достигнута, - многозначительно сказал Элль.
   Исма подошла к нему и схватила его за руку.
   - Благодарю вас, милый друг, - сказала она, глядя на него сквозь слезы. - Благодарю вас, это - дело ваших рук!
   Он нежно притянул ее к себе, она в полном забвении склонила голову на его плечо.
   - Исма! - сказал он, касаясь губами ее лба.
   Она покачала головою и отошла от него.
   - Садитесь, - сказала она, - и говорите же, наконец! Что такое это "непредвиденное"?
   - Оно перед вами.
   - Но в чем же дело? Я ничего не понимаю. Я совсем сбита с толку. Что это, - опасность?
   - Это означает... Исма, вы не поверите, что это означает для всех нас. Как мне объяснить вам это?
   Он придвинул свое кресло поближе в ней и взял ее за руку.
   - Что с вами? - спросила она, испуганно глядя на него.
   - Это означает, что обитатели планеты Марс высадились на северном полюсе Земли. Это означает, что они водворились на Земле со своими приборами и машинами. Это означает, что вскоре Земля, человечество будут управляться марсианами, что золотой век счастья озарит этот скорбный мир и что нам доведется дожить до этого!
   Его голос окреп, он говорил е одушевлением, его большие, темные, пылающие глаза были устремлены вдаль. Исма растерянно глядела на него.
   - Элль! - робко сказала она, - умоляю вас! Вы же не можете шутить в такую минуту? Как мне понимать вас?
   - Я сказал только правду.
   Эти слова были произнесены с таким выражением, что нельзя было сомневаться в их серьезности.
   Исма молчала. Она откинулась на спинку кресла, тонкими пальцами отвела светло-каштановые волосы с узкого лба, и потом, сложив руки, умоляюще поглядела на него.
   - Слушайте же, Исма, любимый друг мой, - медленно заговорил Элль. - Я расскажу вам то, чего еще никто не знает, никто не должен был знать и что объяснит многое, казавшееся вам загадочным. Это длинная история.
   Он погрузился в молчание.
   - Говорите же, - взволнованно сказала она. - Вы проведете у меня весь вечер, - сегодня я не могу оставаться одна и никого, кроме вас, я не хочу видеть. Я должна знать все.
   Элль начал свой рассказ. Он говорил о Марсе, об его обитателях, об их культуре, великодушии и могуществе. Он рассказал, как они стремились на Землю, чтобы принести человечеству мудрость своего учения; как он всю жизнь ждал известия о том, что марсиане, наконец, завладели северным полюсом. Рассказал, что именно это и побудило его заняться полярными исследованиями и снарядить экспедицию на северный полюс. А теперь уже нет сомнений, что ожидания его сбылись.
   Исма, молча, слушала его. Это было свыше ее понимания. Когда Элль смолк, она сказала:
   - Вы рассказываете сказку, чудесную сказку. Я бы все это сочла за выдумку, если бы не получила этой телеграммы и если бы вы не были моим любимым, верным другом. Я должна верить вам, хотя и не могу понять, откуда вы все это знаете и почему вы никогда до сих пор не говорили об этом. Но если вы знали, что ожидает экспедицию на полюсе, то вы должны были бы подготовить к этому моего мужа.
   Элль улыбнулся. - Я и сделал это, посколько мог, - сказал он. - Ведь я не знал, оправдаются ли мои предположения, и поэтому не считал возможным о них говорить. Вы же сами только что сознались, что, не будь этой телеграммы, вы не поверили бы мне. И никто бы мне не поверил, меня сочли бы дураком, - я только подорвал бы доверие ко всей моей деятельности. Но все-таки, на всякий случай, я принял кое-какие меры. Помните те три бутылки шампанского, которые вы велели Зальтнеру тайком засунуть в гондолу шара? Они прошли через мои руки. Вместе с ними уложен и маленький, составленный мною немецко-марсианский словарь; я надеялся, что он пригодится экспедиции, когда она встретит марсиан на полюсе.