Ласвиц Курд. На двух планетах

   Такой поход против людей не представлял ничего нового, а потому Элль мало считался с ним в своих действиях и продолжал прежнюю линию. Тем более, что влиятельнейшая часть населения Марса не оставляла своих прежних идеалистических взглядов: распространение на Земле марсианской культуры, приобщение людей к духу Нумэ оставалось для них основною целью владычества марсиан на Земле. Само же владычество рассматривалось ими лишь как временное средство к достижению этой цели. Было лишь недовольство тем, что люди обнаруживают мало понимания и не идут навстречу стремлениям Нумэ. Поведение Элля в общем одобрялось этими группами, хотя и здесь его линию иногда считали слишком мягкой. Настаивали на более решительном устранении препятствий, затрудняющих марсианам осуществление их задач. Для Германии таким препятствием оставалось господство реакционных политических партий.
   Другим поводом к недовольству, направленному уже против правительства Марсианских штатов и протектора Земли Илля, было то, что протекторат был осуществлен только в западно-европейских государствах. Требовали покорения России и Соединенных Штатов Америки. Илль, предвидя связанные с этим трудности, решительно возражал против немедленного проведения такой меры.
   Сегодня Элль узнал из марсианских газет, что в парламенте произносились речи, направленные против него лично. Выражали недоверие ему как только наполовину Нумэ. Это особенно больно отозвалось в нем.
   Он ходил, удрученный, взад и вперед по комнате. Что, если он подаст в отставку? Но это значило бы отказаться от дела всей жизни. Разве, если он будет бороться, он не победит?
   Ему подали донесение венского помощника культора о том, как Зальтнер был отыскан и как он исчез на воздушной яхте "Ла". Элль не верил своим глазам. Ла? Она это сделала! Ради Зальтнера!
   Помощник культора доносил также о предпринятой погоне.
   Через несколько времени ему подали вторую телеграмму.
   "Лион. От капитана военного корабля. Воздушная яхта "Ла", развив исключительную скорость, скрылась в облаках и до сих пор не найдена".
   Элль опустился в кресло и схватился руками за голову. Он вспоминал, как Ла спорила с ним там, на Марсе, и наградила Зальтнера поцелуем за его мужественные слова в защиту родины... И вот она теперь решилась на открытое выступление против владычества Нумэ на Земле... То, что сделал Зальтнер, было вполне понятно, и за это он один подлежит ответственности. Он сам искренне желал ему спастись от преследования. И если бы еще Зальтнер спасся собственными силами... Но ведь ему помогла в этом Ла! Как ответит она за свое самоуправство? Помощь, оказанная ею Зальтнеру, останется неопровержимым фактом. Значит, она - дочь Фру - окончательно связала себя с Зальтнером. Куда же им теперь бежать? Они не могут вернуться на Марс, им придется все время находиться во внеевропейских странах Земли. Сколько новых затруднений это создаст!
   Неужели сегодня ему не будет покоя? Он пойдет к Исме и там отдохнет. Он встал. В это время взгляд его упал на телеграмму, поданную вместе с донесением из Лиона. Он распечатал ее;
   "...Калькутта... Комиссар Марсианских штатов имеет честь донести, что наконец найдены бесспорные следы Гуго Торма. Торм был тем самым чужестранцем, который появился два года назад среди тибетцев и долгое время жил в Калькутте. Допрошены люди, которые вместе с ним ехали в Калькутту, где Торм 18 или 19 августа сел на почтовый воздушный корабль, направлявшийся в Лондон. Его теперешнее местопребывание не установлено".
   Элль снова опустился в кресло.
   Торм жив! Теперь не может быть никаких сомнений в этом. Элль чувствовал, что кровь приливает ему к голове, где его мысли путаются.
   Что же он не радуется? Он должен же радоваться спасению своего друга, заслуженного исследователя, наконец, просто человека и, прежде всего, радоваться тому, что...
   Да, он должен сейчас итти к Исме. Он может принести ей теперь радостную весть. Он может взять ее руки в свои и сказать: "Радуйся, он жив!". Он видел уже, как ее глаза вспыхнут, как она повторит "Жив!", и голубые глаза наполнятся слезами. Он видел, как она бросится к нему на грудь и, прижавшись головой к его плечу, будет повторять сквозь слезы: "О, мой друг, мой друг! Как я счастлива!". А он будет целовать ее волосы... Почему же он не радуется? Чего же он медлит? Вперед!
   Он стоял в нерешительности перед телефоном, не будучи в состоянии вызвать экипаж. Нет, он не может радоваться, он не хочет радоваться. Счастье было так близко, воображаемое будущее так прекрасно, - и теперь всему конец? Но что же, собственно, случилось? Разве не будет все продолжаться попрежнему? Разве будет не так, как было раньше долгие годы? Она останется для него таким же верным другом.
   Но как перенести то, что она опять упадет в объятия другого? И где он, этот другой, ее муж? Он спасен, но не возвращается к ней! Почему он не идет туда, где его законное место? Может быть, он не хочет? Может быть, никогда не захочет вернуться к ней? Конечно, не хочет. Зачем же ему скрываться? Или ему это запрещает закон, - закон заставляет его прятаться?
   Он вдруг заметил, что уже темнеет. Он позвонил по телефону. Исма была дома и говорила ему, что будет очень рада его видеть. Он вызвал экипаж и велел ехать как можно скорее.
   Ему открыла хозяйка.
   - Извините, господин культор. Госпожи Торм нет дома.
   - Как нет дома? Я только что звонил по телефону и предупредил о себе...
   - Да, госпожа Тори была все время дома, мы даже сели обедать, как вдруг...
   - Что вдруг? - резко и нетерпеливо спросил Элль.
   - Простите, господин культор, я не могу вам точно сказать... Приехали опять эти две дамы...
   - Какие дамы?
   - Те две дамы, с Марса, которые приезжали вчера.
   - Какие же это дамы? Расскажите все!
   - Да я ничего не знаю. Я была в другой комнате, как вдруг через несколько минут госпожа Торм выбежала в пальто и в шляпе и только крикнула мне: "я уезжаю!". Я ничего не успела спросить у нее. Все три исчезли.
   - Давно это было?
   - Не больше десяти минут тому назад.
   - Проводите меня в комнату госпожи Торм, я подожду ее.
   Ах, я совсем забыла вам сказать, господин культор: госпожа Торм, уходя, еще крикнула мне, что не вернется ночевать.
   - Тогда я посмотрю, не оставила ли она чего-нибудь для меня в своей комнате.
   Но ничего не было. Исма, очевидно, забыла, что он должен к ней притти. Он вышел. Он не знал, что думать. Это неожиданное исчезновение, конечно, связано с Тормом. Но что дальше? И дамы с Марса?
   Дома его ждали новые депеши.
   Он не был в состоянии работать. Одна мысль сверлила ему голову: Потеряно! Все потеряно!
   Пробило десять часов. Неожиданно зазвонил приемный аппарат для световых депеш с Марса.
   Он раскрыл стенограмму и взглянул на подпись.
   "По поручению Центрального Совета Президент Марсианских Штатов.
   "Сим имею честь сообщить вам, что Центральный Совет объявляет вам строгий выговор за ваше снисходительное отношение к противодействию людей вашим должностным лицам в немецкой области. Центральный Совет ждет от вас решительных мероприятий, которые привели бы к тому, чтобы люди признавали владычество Нумэ при всех обстоятельствах. Примите подготовительные меры к проведению имеющего выйти в скором времени закона о наложении на немецкую область контрибуции размером в один миллиард марок".
   Элль швырнул листок на стол.
   - Это значит, что антибаты победили! - вскричал он.
   XLVI
   РАЗВЯЗКА
   В то самое время, когда Элль стремительно несся в своем экипаже по улицам Берлина, Торм сидел за одним из больших столов в библиотеке Фридауской обсерватории. То и дело рука собиралась отодвинуть листы с длинными рядами цифр, но он пересиливал себя; он знал, что тогда сверлящие мысли будут его мучить еще сильнее.
   Можно ли ему еще колебаться? И что ему делать? Грунте обратился к самому протектору Иллю, чтобы разузнать, какие мотивы лежали в основе новых расследований о Торме. Но ответ еще не был получен. Как сообщали газеты, протектор, вызванный центральным советом, отправился на Марс для участия в важной конференции. До его возвращения могло пройти, несмотря на благоприятное положение планет и на недавно достигнутую колоссальную скорость межпланетных кораблей, - около двух недель. Выдержать здесь так долго казалось Торму подчас невозможным. И что делать, если ответ будет неблагоприятный?
   Он напрягал всю свою волю, чтобы превозмочь тоску по Исме. И, все-таки, он не переставал размышлять о том, не было ли бы правильнее предоставить ей самой решить, переходить ли ей на его сторону, или нет. Но нет, это значило бы требовать от нее рокового решения. Но не должен ли он сам повлиять на свою судьбу, известив Элля? Он не нашел ответа и вновь углубился в свои вычисления.
   Вдруг, среди тишины, из соседней комнаты, где работал Грунте, раздался звонкий голое, заставивший Торма встрепенуться.
   - Здорово, Грунте!
   - Зальтнер! - радостно и изумленно воскликнул тот.
   - Да, это я. Я пришел только для того, чтобы взять вас с собой на корабль, сюда я не решаюсь войти. Но скажите мне сейчас только одно - Торм здесь? Ну, ну, без церемоний, я ведь знаю, что он живет у вас. Где он?
   - Он занимается в библиотеке.
   - Так пусть он скорее идет, позовите его. Исма здесь. Мы привезли ее с собой.
   Дверь распахнулась. Тори стоял в комнате.
   - Где? - спросил он только. Но он не стал ждать ответа. Ведь иначе и не могло быть, - она была на корабле, а корабль находился в саду. В мгновение ока он был у двери веранды и быстро растворил ее.
   Здесь уже стояла Исма, прислонившись к перилам лестницы. С бьющимся сердцем ожидала она результата. Торм остановился на миг, когда узнал ее, но только на миг. Потом она очутилась в его объятиях. Как долго, они не знали сами.
   - Войди сюда, - промолвил он наконец. Больше он ничего не мог сказать. Он почти внес ее в комнату. Там никого не было. Грунте и Зальтнер вышли через другую дверь. Они держались за руки и глядели друг на друга. Исма дрожала. На глазах ее выступили слезы. Это был он, тот, который ее покинул в расцвете своей мужской силы, полный радостных надежд и уверенный в победе, его волосы поседели, напряжение и забота наложили глубокие морщины на лоб, она бы с трудом его узнала вновь, - только его голубые глаза сияли прежней задушевностью.
   - Ты опять со мной! - рыдала она. Она обвила руки вокруг его шеи, но он нежно отвел их и посмотрел на нее серьезным взглядом, полным горечи и любви,
   - Исма, - проговорил он медленно, - ты не знаешь, кого ты обнимаешь.
   - Я знаю, Гуго, я знаю. Наши верные друзья, которые привезли меня сюда, рассказали мне все. Я знаю, почему ты был далеко, почему ты не спешил ко мне. Это было нехорошо с твоей стороны, но я это понимаю, - я заодно с тобой и потому я здесь.
   - Мне грозит суд и нужда, - позор, который карает нарушителя закона. Ты не знаешь всего. Я не оправдал доверия марсиан на полюсе, я посягнул на их имущество, я бежал, совершив насилие, сбросив сторожа вниз, я ошельмован, пока Нумэ у власти. На тебя я не имею никаких прав, ты находишься под защитой Ну, ты свободна. - Но снова бежать от тебя, после того, как я тебя видел, - это ужасно!
   - Нет, нет - воскликнула она, прижимаясь к нему опять. Я тебя теперь не отпущу от себя, и во всем этом нет ничего ужасного. Все, что ты сделал, - ты сделал ради того, чтобы прийти ко мне, и теперь я разделю с тобой твою участь, ты ничего не должен бояться. Наши друзья возьмут нас туда, куда рука Нумэ не достигает.
   Он покачал головой.
   - Это невозможно, - с милости от тех, кого я считаю врагами человечества, от разрушителей моего счастья, - это невозможно.
   - О, как ты можешь так говорить! Зальтнер находится в таком же положении и он без колебаний принял помощь Ла, он взял ее в жены по законам Ну.
   - Он может так поступать, потому что любит ее. Я же ненавижу эту марсианку. И мы оба разведены по закону Ну.
   - Мы разведены? Кто это постановил? Этот закон - ничто без нашей воли. Он охраняет нашу волю от чужого вторжения, но против нашей воли он не властен. И я никогда, никогда, - о Гуго, как ты можешь думать, что я тебя оставлю, я, которая сама была виной нашей разлуки, - я стояла здесь на этом самом месте, когда умоляла Элля повезти меня на северный полюс, потому что я думала тебя найти в течение дня, а прошло два года - не по моей вине.
   - Не напоминай мне о нем, - резко прервал он ее. - Эти два года, о! Когда я вернулся и подошел к твоей двери, из нее вышел он...
   - Гуго, - сказала она, умоляя, - страданья ожесточили тебя, иначе ты бы так не говорил. Да, Элль мой друг, самый верный, самый лучший, ты это знаешь, и он нам это всегда докажет. Ты только что сказал, что я свободна, но где я сейчас? Во дворце культора или здесь, в убежище изгнанника, который меня отталкивает? - Он долго смотрел на нее, потом притянул ее к себе.
   - Прости меня, - сказал он, - ведь это правда, ты здесь у меня, моя дорогая. Что нам до людской молвы? Я страдал, и беда тяготела надо мной. Но суд пошлости не коснется нас. Как же мы дадим отпор марсианам, если не будем сознавать в себе внутренней свободы? Но у меня разрывается сердце при мысли, что я не могу удержать тебя открыто, потому что я сам не имею пристанища, пока планеты движутся по своим путям. Потому что одно я хочу сохранить, это - мою гордость, и спасения по их милости я не хочу!
   Исма откинулась назад и посмотрела ему удивленно в глаза.
   - Если не по их милости, - проговорила она медленно, - то остается только одно: по правде.
   Его глаза расширились, когда он ответил: - Если я тебя верно понимаю.
   - Доверься Эллю. Скажи ему все и выслушай его мнение. И если понадобится, предстань перед их судом. Я же буду с тобой.
   Он колебался: - Это значит, - я предаю себя в его руки.
   - Он благороден и велик.
   Торм нахмурился. Он долго думал. Наконец он сказал:
   - Я не вижу другого исхода. И раз ты ко мне пришла, я не могу дольше колебаться в решении моей судьбы. Я пойду.
   Она бросилась к нему на шею.
   - Иди, - воскликнула она, - идем вместе и тотчас же!
   - Как, теперь? Сейчас же? Что ты говоришь? Теперь вечер, а я, от неожиданности, не успел тебя даже расспросить, как ты сюда попала?
   - Пойдем к Ла, и ты все поймешь.
   Он еще раз заключил ее в свои объятия. Потом они направились рука об руку в сад. Они остановились у самого воздушного корабля.
   - Прости меня, - сказал Торм Исме, - но итти теперь в общество других, здороваться с ними, разговаривать, - я этого не могу, и кроме того сейчас поздно, чтобы вести переговоры с Эллем, даже если бы Ла...
   - Я позову Ла.
   Совещание с Ла продолжалось недолго. - Вас, Торм, - сказала она, - Элль примет во всякое время, а вы не успокоитесь, пока дело не будет окончательно решено. Для нас же желательно разобрать все это еще сегодня ночью, потому что земля Европы жжет мне ступни, и я бы хотела с восходом солнца быть высоко над облаками. Через полчаса вы можете уже находиться в комнате Элля.
   - Ваши интересы решают вопрос, - сказал Торм. - Из-за меня вы не должны задерживаться. Я готов.
   Ла повела Торма и Исму на корабль. Они видели, как она говорила с Грунте, который покинул корабль. Потом они остались одни в маленьком салоне. Чего только им не надо было сообщить друг другу! Мм казалось, что они только что начали разговор, когда вошла Ла и сказала:
   - Мы находимся у выступа дворца культора, на пристани для воздушных кораблей, выходите скорее и велите доложить о себе. Наш корабль вы найдете на Площади Акаций, куда вас доставит в несколько минут, любой из стоящих на площади экипажей. А пока счастливого пути!
   Исма молча обняла Торма, затем он спустился по корабельной лестнице. На городских башнях било одиннадцать, когда дежурный спросил Торма, что ему угодно. Посещение в такой поздний час могло быть вызвано только очень важными обстоятельствами, поэтому он не поколебался спросить, принимает ли культор. Но Элль еще работал. Он побледнел, когда прочитал карточку.
   - В мой личный кабинет, - сказал он.
   Оба приятеля стояли друг против друга. Оба чувствовали себя несвободными. Оба вели борьбу с властью рока, который оказался сильнее их и которому они должны были теперь покориться. Но только на мгновенье их взгляды остановились друг на друге. Каждый увидел в другом молчаливую скорбь, которая его снедала, и воспоминание вознеслось к годам верной, совместной, дружественной работы и смелых надежд. Умиление свидания заволокло мрачный взгляд тихой радостью. Они поспешили друг к другу, и руки их соединились:
   - Вы прежде всего захотите знать, где я был, - начал наконец Торм, - я же пришел сюда, чтобы услыхать от вас - вы принимаете меня как друг, но как примет меня культор - что я должен ожидать?
   - Я вас не совсем понимаю, - возразил Элль в замешательстве, - что побуждает Вас к такому вопросу? Говорите откровенно. Вы приехали из Тибета через Калькутту?
   Торм содрогнулся. - Ах, вы знаете? Но выслушайте все сперва.
   Он вкратце сообщил о своем бегстве с полюса и с воздушного корабля и о тех событиях, которые при этом произошли. - Он ничего не утаивал. Он рассказал, что побудило его не разыскивать ни своей жены, ни Элля, а укрыться во Фридау; рассказал, что там его узнала Зэ, что таким путем Исма его разыскала и что сейчас он находится здесь, чтобы услышать совет Элля и понести ответственность за свои действия.
   Элль молча слушал, склонив в раздумьи голову на руку. Он не прервал его не единым словом, и по его лицу совершенно не было видно, что в нем происходило.
   Этого он не знал. Проступок против корабельного сторожа был губителен для Торма. Элль, в качестве высшего должностного лица, не мог оставить его безнаказанным. Только что полученное предписание возлагало на него особенно тяжелую обязанность. Если он последует указаниям центрального совета, то участь Торма решена. Она была в его руках. Один нажим на этот звонок, - и он не уйдет больше из этой комнаты к Исме, - и тогда? Исма будет свободна. Но где она? Она его оставила, не сказав ему ничего на прощание, и поспешила к своему мужу. Глубокая, горькая боль оскорбленной любви пронзила его. В течение многих лет Исма поддерживала в нем полную радостных надежд дружбу, пока ожидание близкого счастья не захватило его всецело, - и теперь, теперь он был для нее ничем. Вот какова была Исма! Да, он мог ей отомстить. Он мог также... Но имел ли он право молчать? Мог ли он, узнав о преступлении Торма, отпустить его безнаказанно? Возвратить его супруге и охранить их счастье? И как вынести тогда мысль о ней?
   Торм давным давно кончил. Элль все еще сидел молча, склонив голову на руку и заслоняя ею глаза. Торм терпеливо ждал, хотя сердце его билось. Теперь все должно было разрешиться.
   Наконец Элль поднял голову и взглянул на Торма. Он начал спокойно, почти равнодушно.
   - Ваши действия на полюсе и все, что с ними связано - похищение кислорода - о чем, впрочем, не стало известно, - использование воздушного корабля для бегства - относительно всего этого вы можете быть спокойны. Я рассматриваю это как совокупное единое деяние, подпадающее под мирную амнистию. Вас за это не будут преследовать. Я беру на себя кассацию этого дела. Но остальное! Это печально, это тяжело! Когда дело дойдет до огласки, тогда вы погибли.
   Торм вскочил. - Вы это знаете, следовательно я погиб.
   Элль тоже поднялся. Он ходил по комнате взад и вперед, все еще ведя борьбу с самим собой. Потом он остановился перед Тормом.
   - Если дело дойдет до огласки, говорю я, - и если вы останетесь при вашем признании,
   - Как же я могу иначе.
   - Об этом ничего неизвестно. Вы не все знаете. На обратном пути корабль вместе со всем экипажем был уничтожен у Подгорицы восставшими албанцами, прежде чем до нас дошли какие-либо сведения о нем. Никто не был спасен, все бумаги и чертежи сожжены или исчезли. Никто не может доказать, что вы сделали, кроме вас - и меня!
   - Я глупец! - прошептал Торм; бледный и мрачный, взглянул он на Элля.
   - Не отречетесь ли вы от того, что вы мне рассказали? Быть может, это было только поэтическое украшение вашего приключения! Может быть, вы только слегка отпихнули сторожа в сторону!
   - Я ударил его по лбу, я слышал, как он с криком глухо ударился о край лестницы. Если бы я знал, что я знаю теперь, я, может быть, молчал бы. Лгать я не буду. И все-таки будь что будет, так лучше. Вы должны дать делу ход.
   - Я должен, если... Элль запнулся и снова стал ходить взад и вперед. Потом он подошел к окну. Торм услыхал, как он тихо стонет. Вдруг он обернулся и подошел к Торму. Он весь переменился. На его бледном, как у призрака, лице горели большие глаза как бы неземным огнем. Он остановился перед Тормом и взял его за руки.
   - Уходите, - сказал он ему с определенностью. - Уходите, мой друг, я на вас не донесу. То, что вы здесь говорили, - культор этого не слыхал. Понимаете.
   Торм покачал головой.
   - Вы это поймете через час. Куда вы поедете? Во Фридау? Вам нечего больше бояться. Идите, откройтесь и будьте счастливы, идите же.
   Он повел Торма к дверям. Слуга встретил его и указал ему дорогу.
   Оставшись один Элль упал, словно надломленный, в кресло. Он закрыл глаза и сжал лоб руками. Но это длилось всего только несколько мгновений. Затем он встал. Он знал, чего он хотел.
   Твердой рукой составил он две телеграммы. Одна была написана марсианским шифром, адресована протектору Земли и снабжена припиской: переслать световой телеграммой на Ну. Другая посылалась Грунте, на ней стояло: срочная.
   - Исполните это срочно, - сказал он вошедшему слуге. - А теперь я хотел бы, чтобы меня больше не беспокоили.
   Торм нашел у ворот дворца коляску и, когда он в ней подошел, он увидал в ней Исму, которая ему кивала. Она не находила себе места на корабле и решила ожидать его здесь. Боязливо глядела она на него.
   - Все благополучно! - крикнул он и вскочил в коляску, которая сейчас же пустилась в путь.
   - Я свободен! Мы в безопасности! Только теперь мы действительно вместе.
   - Слава богу, - прошептала Исма, прислонившись к его плечу. Что же сказал Элль?
   - Поезжайте во Фридау, будьте счастливы!
   - Больше ничего?
   - Ничего.
   Об ней он не спросил, ей он не послал ни поклона, ни пожелания, ее имя не было им произнесено. Это так больно звучало в ее душе, в то время как Торм, оживляясь, рассказывал ей о своей беседе с Эллем. На Площади Акаций они вышли из экипажа. Вскоре воздушный корабль спустился на пустынную площадь и поднял их.
   Около часу ночи корабль снова снизился у стоянки в саду Фридауской обсерватории.
   Грунте ожидал их возвращения. Зальтнер пошел за ним.
   - Сейчас, правда, уже поздно, но сегодня с этим ничего не поделаешь, и из наблюдений тоже сейчас ничего не выйдет. Один часок вы нам должны подарить. Дело в том, что я сегодня справляю свадьбу, и вы тоже должны повеселиться. Я пригласил всю экспедицию.
   Когда Грунте вошел в салон корабля, он нашел там стол, накрытый на шесть человек по людскому обычаю.
   - Нас собственно две четы, - сказал ему Зальтнер. - От вас мы не требуем, чтобы вы составили третью, но все же мы имеем и для вас даму. Моя мать, правда, спит, но здесь, - ведь вы знакомы с Зэ?
   - В виде исключения, - сказала Зэ смеясь, - я сегодня снизойду и пообедаю с вами, пятью людьми, за одним столом, но только в честь троих, открывших северный полюс.
   Оживленно разговаривая, уселись за стол. Торм обратился к Зэ и сказал, поднимая бокал: -Представительница Ну позволит мне поблагодарить ее по нашему обычаю. Потому что моему теперешнему счастью я обязан ее проницательности.
   - Благодарю вас, - ответила Зэ, - и я рада, что вы опять похожи на ту карточку, по которой я вас узнала.
   - А теперь, - воскликнул Зальтнер, вновь наполняя бокалы, - как тогда, когда мы впервые видали полюс я провозглашаю тост за здоровье нашей любезной комендантши Исмы Торм, но на этот раз она сама с нами чокнется, и это будет самое лучшее. Теперь, Грунте, вы можете опять сказать - "да здравствует человечество!".
   Грунте выпрямился.
   - "Да здравствует человечество!", - так говорил я однажды. Теперь я это скажу яснее: да здравствует свобода! Без нее не стоит жить. Раз есть свобода, то я могу, не боясь впасть в противоречие, радоваться тому, что мои уважаемые друзья по полярной экспедиции считают своей свободой, - соединение с разумным существом, которое не является мужчиной. Для того же, чтобы конкретизировать отвлеченное понятие "свобода" в одной из реальных личностей, участвующих в нашем символическом действии, - скажу: да здравствует она, - та, которая даровала нам эту свободу. Сойдя из обители Нумэ и променяв блаженную жизнь богов на шаткую человеческую судьбу, только потому, что она признала, что нет высшего достоинства, как верность самому себе, - она нам показала, как человечество может подняться над своей судьбой, если оно останется верным самому себе. Существует одно достоинство, в равной мере присущее и Нумэ, и людям, как общее нам звездное небо, это желание жить согласно закону нашей внутренней свободы. Она это сделала и тем самым принесла свободу моим друзьям. Да послужит это для всех примером, каким образом Нумэ и люди могут быть равными. В этом - наша надежда на примирение, к которому мы стремимся. К ней же, которая в таком высоком смысле к нам приблизилась и спасла наших друзей от беды, - к ней относятся мои пожелания и мой тост. Итак я говорю: - да здравствует Ла!