Ласвиц Курд. На двух планетах

   Исма с улыбкой протянула ему руку и сказала, покачивая головой:
   - А теперь, скажите мне только одно и при том самое главное. Если все это, действительно, правда, то откуда вы это узнали?
   - Я и этого от вас не скрою. Моего отца считали англичанином, но он родился не на Земле, - он был нумэ. По отцовской линии я происхожу от марсиан.
   Исма онемела от удивления. Сомневаться было нечего: ей сразу стала понятной вся необычность его поведения и даже его внешности, сперва оттолкнувшей, а потом пленившей больше, чем она сама смела себе в этом признаться.
   В дверях появилась горничная. - Пойдемте. - сказала Исма. - Пора ужинать. Но нужно еще обо многом вас распросить.
   Когда они были уже в столовой, Исма сказала: - Как часто мы дразнили вас, когда вы, сидя здесь за столом, фантазировали о жителях Марса. Мне и в голову тогда не приходило, что вы говорите об этом серьезно.
   - Да я и старался, чтобы это казалось вам шуткой. А не то мне, пожалуй, пришлось бы сидеть в сумасшедшем доме. А между тем, это была сущая правда. Если вы когда-нибудь еще побываете у меня на горе, л покажу вам записки моего отца. Но еще больше я узнал из его изустных рассказов. Вы смотрите на меня с недоверием?
   - Не сердитесь! Я верю вам, но я еще никак не могу освоиться с этим. Подумать только! Ведь это самое неслыханное изо всего, что только может быть на свете, - и мне, мне довелось столкнуться с этим...
   - Ничто не должно измениться в наших отношения, Исма! Но я надеюсь, что теперь, наконец, мне удастся вполне доказать вам, как вы мне дороги. Планы мои очень велики.
   - Но дайте мне сперва разобраться в прошлом. Ваш отец...
   - Моего отца звали Алль. Он был капитаном межпланетного корабля "Ба", что по-марсиански означает "Земля". На этом корабле он не раз побывал как на северном, так и на южном полюсе Земли. И вот, однажды, он и шестеро товарищей стали жертвами несчастного случая и были покинуты на южном полюсе. Когда корабль, привезший их, в течение нескольких дней не вернулся за ними, они поняли, что до будущей весны помощи ждать им неоткуда. Полярной зимы они не вынесли бы. Преодолевая неописуемые трудности, стали они пробираться на север, к берегу моря. Только отец мой остался в живых, остальные погибли в пути. Ему посчастливилось, и он был подобран замешкавшимся там китоловным судном. Все думали, что он, вследствие кораблекрушения, сошел с ума. Он же во время переезда в Австралию постарался незаметным для своих спутников образом, обучиться их языку. Его доставили в госпиталь. Благодаря несокрушимой энергии, он приучил себя к условиям земного тяготения и освоился с образом жизни людей. Потом он приобрел друзей, которые дали ему возможность проявить его познания в области техники. Несколько изобретений, данным давно известных на Марсе, обратили на себя всеобщее внимание, и очень скоро отец мой стал богатым человеком. Тогда же он познакомился с моей матерью, немкой, служившей в качестве воспитательницы в одном английском семействе. Вот почему меня воспитывали и обучали, как немца. Никто, кроме матери и меня, не знал тайны происхождения моего отца. Но во мне, как в сыне марсианина, он старался развить гордое стремление приобщиться высокой мудрости нумэ. Всю жизнь считал я красную планету моей настоящей родиной, и заветной мечтой моей юности было попасть на эту родину. Но когда мне не было еще и двадцати двух лет, отец мой умер, так и не дождавшись вестей с Марса. Завещание отца - моя мать умерла еще до него - требовало от меня выполнения огромной задачи: подготовить Землю к приходу марсиан и способствовать тому, чтобы человечество могло воспринять марсианскую культуру. Я отправился в Германию, в самый центр, туда, где должна была бы сосредоточиться высшая цивилизация всей планеты, и там я изучил и познал все ничтожество этого дикого человеческого рода. Тогда же мне встретилось большое, чудесное счастье, но оно было суждено не мне. - Я познакомился с Исмой Хильген...
   - Вы же знаете...
   - Да, да Исма, конечно, вы были правы тогда. Вы были бы так же несчастны, как я в то время. Я вернулся в Австралию. Но мои планы разыскать марсиан на северном полюсе - могли быть осуществлены только в Европе. Я купил себе здесь землю... Остальное вы знаете сами.
   Она через стол протянула ему руку.
   - Ловлю вас на слове, - ласково сказала она, - ничто не должно измениться в наших отношениях. Да, только теперь я начинаю понимать, что отпугивало меня тогда от вас. Смела ли я думать, что во мне вы найдете то, чего вы так тщетно искали в людях?
   - Никогда еще я не любил вас так, как в те дни, когда вы считали меня непостоянным.
   - Полно. Теперь мы уже не должны говорить об этом. Что вы намерены дальше делать?
   Телеграмма должна быть, конечно, опубликована. Я захвачу ее с собою. Но разъяснения, которые я вам по этому поводу сделал, пока должны остаться между нами. Печать не замедлит высказать свои сомнения, предположения и мудрые замечания. Тогда лишь я упомяну о марсианах, только в виде гипотезы, очень осторожно, чтобы подготовить.
   - Но разве вы вполне уверены в том, что на полюсе находятся именно ваши соотечественники?
   - Я в этом не сомневаюсь. Я могу сообщить вам еще нечто такое, что сам я узнал всего несколько дней тому назад. Наверно это тоже станет общем достоянием, как только будет получено известие об экспедиции. Нужно вам сказать - это объяснял мне еще отец, - что марсиане могут высадиться на Землю только на одном из ее полюсов. При приближении к границам атмосферы, марсианские корабли стараются спуститься прямо по направлению земной оси. Но пребывание в земной, атмосфере является для них чрезвычайно опасным. Поэтому, по предложению моего отца, был разработан план согласно которому, вне атмосферы, на продолжении земной оси должна была быть сооружена станция для остановки кораблей, откуда марсиане могли бы уже другим способом спускаться на Землю. Подробнее я расскажу вам об этом в другой раз; да к тому же я и не знаю, был ли план осуществлен именно так, кие это предполагалось тогда, сорок земных лет тому назад. Очевидно, однако, что марсиане, так или иначе, привели в исполнение свое намерение, и внеатмосферная станция была построена. Ее-то я и разыскивал с помощью телескопа, но только однажды мне удалось заметить светящуюся точку, которую можно было бы принять за внеатмосферную станцию, так как эта точка, в противоположность другим звездам, не вращалась вокруг земной оси. С тех пор мне не пришлось больше ее видеть, хотя я и очень точно определил ее положение. Впрочем в этом нет ничего удивительного, потому что марсиане, конечно, позаботились о том, чтобы станция излучала как можно меньше света и, вероятно, только в редкие минуты, при очень благоприятных условиях, ее можно видеть на таком большом расстоянии, - я исчисляю его в девять тысяч километров. Так вот, могу вам сообщить: несколько дней тому назад из Кильской обсерватории, следящей за кометами, была получена телеграмма, извещающая, что Гельсингфорсская обсерватория обнаружила новую звезду, которая не может быть звездой потому, что не принимает участия в суточном движении звезд и вместе с тем не совпадает с полюсом мира, а расположена на самом меридиане на высоте тридцати шести градусов. Из этого можно заключить, что на земной оси как раз над полюсом, на высоте равной радиусу Земли находится светящееся тело. Правда, из-за тумана, а может быть из-за того, что свет этого тела потускнел, вторично его увидеть уже не удалось, но, во всяком случае, эти данные вполне совпадают с моими прежними наблюдениями. Тело, неподвижно стоящее над самым полюсом, не что иное, как давно уже проектированная марсианами внеатмосферная станция. Иначе объяснить это немыслимо. Это открытие, как только оно станет известным, послужит подтверждением моей гипотезе. Осторожность, с которой было сделано это сообщение из Гельсингфорса, обусловливается тем, что этому явлению еще не найдено объяснения, и опасаются какой-нибудь ошибки. Поэтому мы должны быть готовы к тому, что, когда вернется экспедиция...
   - Когда, когда же, по вашему, она может вернуться?
   - Каждый день, каждый час можно ожидать известий, что они достигли населенных местностей, и даже...
   Элль внезапно умолк и задумался.
   - Вы хотели еще что-то сказать, Элль? Вы хотели сказать, что мы имели бы уже известия, если бы все обстояло благополучно. Неправда ли?
   - Во всяком случае мы могли бы уже получить сведения, но их запоздание отнюдь не должно нас тревожить. Подумайте сами, - сегодня у нас 5-е сентября, следовательно с тех пор, как экспедиция покинула полюс, прошло семнадцать дней. Ведь они могли высадиться в такой местности, откуда нужно неделями добираться до ближайшей телеграфной станции.
   Исма произнесла в глубокой задумчивости:
   - Как это странно! Я так жаждала известий, все мысли мои были заняты экспедицией, а теперь, когда вы рассказали мне все то чудовищное, что нам предстоит пережить, каким жалким кажется мне все, что могут сделать люди. Ах, Элль, в конце концов неправильно было...
   - Мог ли я дольше молчать?
   - Нет, мои друг, я вам очень благодарна, но все-таки... Вы должны мне еще рассказать о Марсе... Вы должны учить меня...
   - Я готов, Исма.
   - Но не сегодня. Сейчас уже поздно.
   - Действительно, уже десятый час. Я должен покинуть вас. Но до свидания, не правда ли? Завтра, на обычном месте?
   - Да, если только... Нет, нам надо еще о многом переговорить, приходите лучше сюда...
   - Сейчас я отправлюсь в редакцию и на почту. Телеграмма появится завтра во всех газетах. Завтра целый день вас будут осаждать посетители.
   - Ну, тогда я лучше сбегу из дому. Я лучше выйду к вам вскоре после обеда... Я хочу научиться марсианскому языку, - с полушутливым вздохом добавила она. - Ах, Элль, что-то принесет нам ближайшее будущее?
   - Великие события для человечества, - серьезно ответил Элль.
   Они расстались.
   XXI
   БЫСТРЫЙ ПОЛЕТ
   После опубликования телеграммы Торма для Исмы наступили трудные дни. Поздравления, запросы, визиты, из сочувствия и просто из любопытства, осаждали ее. Газеты присылали своих репортеров, чтобы возможно подробнее осведомить своих читателей о мнении фрау Торм по поводу положения на северном полюсе. Так как Исма не могла уклониться от всех этих посещений, она отделывалась ответом, что вполне разделяет предположения, высказанные Фридрихом Эллем в "Vossische Zeitung" на следующий день после опубликования телеграммы.
   Возможность колонизации северного полюса марсианами вызвала во всех газетах горячие споры. Большинство публики было чрезвычайно заинтересовано перспективой общения с марсианами. Другие охотнее всего назвали бы эту телеграмму попросту жульничеством, но это было неудобно, а поэтому они утверждали, что Торм, во всяком случае, ошибся. Возможно, что Марс обитаем, но жители его добраться до Земли никак не могут. А если допустить, что это для них возможно, то почему же они не явились в Берлин или в Париж, а занялись на северном полюсе сооружением гигантской карты земного шара? Знаменитый физик заявил, что совершенно немыслимо, чтобы человекоподобные существа когда-либо могли перемещаться по мировому пространству с одной планеты на другую. Вслед за этил геолог предложил остроумнейшую гипотезу, согласно которой на северном полюсе неминуемо должен был образоваться вулкан, время от времени извергающий земные недра. Наслоения лавы, по случайному сходству, были приняты Тормом за географическую карту. Наконец, редактор "Географических Известий" высказался за то, что строить какие бы то ни было предположения пока нет смысла и, вообще, нужно дождаться следующих известий. Он был прав, но его заявление никакого сочувствия не встретило.
   Фридауцы на этот раз чувствовали полное удовлетворение. Внимание, которое весь мир оказывал их городу, служило достойным поводом для всяких пересудов о фрау Торм, когда ее встречали по близости от обсерватории Элля, или когда ее видели гуляющей вместе с ним по парку. Правда, эти прогулки можно было наблюдать уже не первый год, но теперь было вдвойне приятно обогащать общие сведения этими подробностями частной жизни. Сама Исма не придавала этому значения. Она была более, чем когда-либо, безразлична к суждениям людей, и теперь только в ежедневном общении с Эллем находила некоторое успокоение.
   Элль любил ее и просил ее руки много лет тому назад, когда она, тогда еще Исма Хильген, проживала у своей рано овдовевшей матери в Берлине. Правда, она не могла оставаться совсем равнодушной к чувству этого странного человека, но чуждость всего его существа постоянно отталкивала ее. Когда она обручилась с Тормом, Элль покинул Германию. После своего возвращения, он расположил ее к себе своей бескорыстной дружбой. Она знала, что он любит ее, и подозревала о той тайней борьбе, которую он упорно ведет со своею страстью. Но она всем сердцем была привязанна к своему мужу, и с самого начала заявила Эллю, что это никогда не изменится. Тогда же он обещал ей, что не только никогда не нарушит, но даже на один час не омрачит ее счастья. И он сумел сдержать свое обещание. Благодаря этому, между ними установилось безусловное доверие, и Исма была убеждена в том, что это общение никак не может отразиться на дружбе Элля с Тормом. Все они могли спокойно пожимать плечами, когда узнавала о росказнях досужих сплетников.
   Это было восьмого сентября, на третий день после получения телеграммы Торма. Мягкая ночь чудесного бабьего лета глубоким мраком окутывала город. Луна еще не взошла, легкий полог облаков скрывал звездное сияние. Было уже поздно. Только из открытой двери, соединяющей рабочий кабинет Элля с увитой виноградом верандой, еще струился слабый свет на лестницу, спускающуюся в сад. Элль сидел за письменным столом, - он продолжал свой многолетний труд описание уклада марсианской жизни и введение в изучение марсианского языка. Он хотел выпустить в свет эти книги к моменту первой встречи марсиан с людьми.
   Элль был так погружен в работу, что не слышал, как, шурша по гравию дорожки, приближались медленные шаги и как кто-то всходил по лестнице на веранду; он обернулся лишь тогда, когда шаги раздались уже на самой веранде. В дверях показалась какая-то темная фигура.
   - Как вы проникли в запертый сад?- воскликнул Элль, хватаясь за револьвер, лежавший на письменном столе.
   Глаза его были ослеплены светом рабочей лампы, и он не узнавал стоявшего в тени человека.
   - Это я, - сказал хорошо знакомый голос. Элль вздрогнул и вскочил с места. Он схватился за голову.
   "Галлюцинация", подумал он. Человек приблизился. Элль отпрянул.
   - Да ведь это же я, господин доктор! Я, Карл Грунте.
   - Грунте! - воскликнул Элль. - Возможно ли это? Откуда же вы явились?
   - Прямо с северного полюса, который я покинул сегодня в полдень.
   Элль протянул было к нему руки, но при этих словах снова подался назад.
   - Выслушайте меня. Грунте, - начал он, - я заснул за работой, я грежу ведь не может быть, чтобы это были, действительно, вы. Вы же должны согласиться с этим. Ворота заперты, не могли же вы перелезть через стену.
   Грунте вплотную подошел к нему и взял его за руки - Поверьте этому! сказал он. - Это не сон, - вы видите меня наяву. Это, действительно, так. Дайте мне, пожалуйста, стакан воды, настоящей, свежей ключевой воды, - мне так ее не доставало! Вот так, и вы тоже выпейте глоток. Давайте сядем, я все вам объясню, но это не так-то просто.
   Элль взял Грунте за плечи и встряхнул его. Потом засмеялся, сел рядом с Грунте и снова уставился на него.
   Грунте вынул часы и сверил их с хронометром Элля.
   - Никакой разницы, - сказал он.
   - Да, ведь это и впрямь вы, Грунте! - воскликнул Элль.- Теперь я этому поверил. Простите меня, теперь я уже пришел в себя... Но, ради бога, говорите же, скорей! Где Торм?
   Торм не вернулся, - медленно сказал Грунте, и складка между его бровями стала еще резче.
   Элль снова вскочил.
   - С ним случилось несчастье?
   - Да.
   - Он умер?
   По всей вероятности. Шар бешено несся вверх. Мы потеряли сознание. Когда мы очнулись, Торма уже не было. Его до сих пор еще не нашли.
   - До сил пор? Значит, есть еще надежда?
   - Вместе с ним исчез и парашют: возможно, что Торм спасся на нем, но это мало вероятно. Куда он мог деваться?
   Элль подошел к двери и безмолвно устремил взгляд в ночную тьму; потом он стремительно обернулся.
   - А вы Грунте? - воскликнул он. - А Зальтнер?
   - Мы были спасены жителями полярного острова. Меня они доставили сюда на воздушном корабле, а Зальтнер пока еще на полюсе; завтра он отправляется на Марс. Вот его письма и дневник.
   Он положил на стол два свертка.
   Так значит, они там? - почти ликуя, спросил Элль.
   - Да. они там. Мы нашли ваш словарь. И если вы совсем оправились, то пойдемте со мной. Я не один; мои спутники тоже здесь.
   - Где? Где?
   - На лужайке, около летнего домика лежит воздушный корабль. Вас там ждут.
   Элль хотел выбежать в сад. Ноги отказывались ему служить. Он снова сел.
   - Нет, я еще не могу. Пожалуйста, расскажите мне еще что нибудь. Вон там стоит вино, налейте мне стакан!
   Грунте дал ему вина. Потом в кратких словах изобразил судьбу экспедиции на полюсе, рассказал о приеме марсиан, о кольцевой станции. Элль постепенно успокаивался.
   - Идем, - сказал он.
   Грунте взял фонарь. Они зашагали по темным дорожкам сада. Когда они дошли до лужайки, Грунте остановился и поднял фонарь. Там что-то смутно темнело. Грунте произнес пароль: "Баты Грунте и Элль". Потом добавил по-марсиански: "Мы в полной безопасности. Можете зажечь свет".
   Со дня смерти отца Эллю не приходилось слышать марсианской речи. Ее звуки страшно взволновали его. Наконец-то он встречает нумэ, соплеменников своего отца.
   Корабль засветился тусклым светом, стали видны очертания спущенного трапа. Грунте стал подниматься первый; Элль последовал за ним. Ожидавший их на палубе дежурный штурман проводил их вниз, во внутреннюю часть корабля.
   - Предупредите этого господина, - сказал он, обращаясь к Грунте, - что там внутри сила тяготения уменьшена.
   - Благодарю вас, - вставил Элль, - я буду осторожен.
   Штурман с удивлением взглянул на человека, говорящего по-марсиански, но промолчал и повел их дальше. Они миновали узкий проход, по обеим сторонам которого в висячих койках отдыхали марсиане, утомленные трудным путешествием и, наконец, очутились у двери каюты. Дверь открылась. Штурман пропустил их вперед. Грунте и Элль вступили в ярко освещенное помещение.
   Элль вздрогнул и чуть было не потерял равновесие, так как еще не умел приноравливать своих движений к уменьшенному тяготению. Поддерживаемый Грунте, он, точно онемев, во все глаза глядел на высокую фигуру стоявшего перед ним человека.
   - Отец! - чуть было не сорвалось с его губ.
   - Мой друг, доктор Фридрих Элль, - представил его Грунте. - Полномочный Представитель Марсианских Штатов, Илль.
   - Ill re Ktohr, am gel Schick - Илль из семейства Кторов, из рода Шиков, - с ударением произнес Илль, пристально глядя на Элля. Сердце Илля тоже билось учащенно, - он знал, что его предположение оправдалось. Он добавил: - Я младший брат капитана Алль, который...
   - Мой отец! - воскликнул Элль. - Это был мой отец! Он был точь в точь, как вы, но только слегка сгорбился под давлением...
   Илль крепко обнял племянника и бережно усадил его на диван.
   - Мне это пришло в голову, - сказал он, - как только мы получили известие, что на Земле есть некий Элль, знающий марсианский язык. Поэтому-то, когда решено было послан, кого-нибудь из нас на Землю, я добровольно принял на себя это поручение. Дай же мне поглядеть на тебя! Какое счастье, что я тебя нашел! Счастье не только для нас двоих-теперь у меня есть надежда, что между обеими планетами установится взаимное понимание.
   ----------------------------------------------------------------------
   Часы летели за часами, а дядя и племянник, увлеченные горячей беседой, все еще сидели и каюте межпланетного корабля; как только они узнали друг друга, Грунте, присутствовавший при этой сцене, удалился. Он отправился и рабочую комнату Торма.
   Спать ему совершенно не хотелось, так как в пути он почти все время находился в дремоте. Его разбудили только в сумерки, и тогда он увидел внизу море крыш - то был Берлин, над которым, описывая широкую дугу, пролетал корабль. Грунте должен был давать разъяснения марсианам относительно наиболее выдающихся строений, а потом указать дорогу на Фридау. Перелет от Берлина до Фридау требовал не более двадцати пяти минут, но в темноте марсиане умышленно замедлили ход, и они прибыли туда только через час. Немало времени ушло и на спуск, так как он производился очень медленно и совершенно бесшумно. Марсианам нужно было, чтобы их корабль остался незамеченным, потому что они не хотели привлекать чье либо внимание во время пребывания в этой стране. Они не были уверены в том, что никто не будет препятствовать их отъезду, и на всякий случаи хотели избежать возможных столкновений. Видел ли их кто-нибудь во время полета, было им теперь уже безразлично, коль скоро они доставили Грунте: все равно должно было стать известным, что они были здесь и прилетели сюда на воздушном корабле. Они только не хотели рисковать своей свободой.
   Грунте разыскал в комнате Торма все газеты, вышедшие за последние недели. У него была потребность ознакомиться со всеми событиями, происшедшими за время его отсутствия, но каким жалким и ничтожным ему все это теперь казалось! И все-таки его не покидала решимость сделать все возможное, чтобы оградить людей от влияний марсиан.
   Уже забрезжил рассвет, когда в комнату вошел Элль. Его глаза лихорадочно блестели.
   - Они уже отбыли? - поднимаясь в нему на встречу, спросил Грунте.
   - Нет еще.
   - Но ведь скоро уже станет совсем светло.
   - Илль останется здесь до ночи. Он хочет еще посмотреть на европейские столицы, и я буду сопровождать его, но сегодня утром я уехать еще не могу. По правде сказать, мешкать не следовало бы, но я не могу.
   - Разумеется, вы сейчас уехать не можете. Мы должны обнародовать результаты экспедиции, и ваше присутствие для этого необходимо.
   - Мы уже обо всем сговорились. Сейчас я отдам распоряжение, чтобы в сад сегодня никого не впускали. На старого Шмидта можно положиться, - он не отопрет калитки и будет сторожить, как Цербер. Мой дядя согласен переждать один день, потому что сам он, как и весь экипаж корабля, очень нуждается в отдыхе. Теперь он хочет только демонстрировать мне корабль на полном ходу. Погода совершенно тихая. Мы хотим взглянуть на Вену и вернемся сюда через час еще до восхода солнца. Путь лежит на восток, и поэтому в Вене уже будет достаточно светло. Поедем с нами, мы сможем использовать это время для беседы, а потом мы все вместе позавтракаем.
   Все это он говорил в сильном возбуждении, разыскивая при этом свой плащ.
   Вам ничего не надо брать с собой, - сказал Грунте. - На корабле есть шубы. Внушите только Шмидту, чтобы он никого не впускал, а я предпочитаю остаться здесь.
   Элль разбудил привратника и отдал приказание: - На сегодня вход в сад и в обсерваторию для всех закрыт.
   Если случится что-либо особенно важное или если придут знакомые, вызвать его самого. Он расчитывает на безусловное молчание Шмидта, хоть бы тому и пришлось быть свидетелем чего-либо необычайного.
   Старик, приехавший в Германию вместе с Эллем и служивший еще у его отца, обещал точно выполнить приказание хозяина. Жена Шмидта, тоже служившая у Элля, никогда не ходила дальше своего маленького огорода, расположенного за оградой сада; поэтому бояться было нечего.
   Элль отправился на лужайку. Воздушный корабль был уже готов к отплытию.
   Огни были погашены, и он бесшумно поднялся прямо ввысь.
   Город еще спал. Никто не заметил этого темного тела, в одно мгновение исчезнувшего в предрассветном сумраке.
   Элль закутался в шубу и молча смотрел на разгоравшуюся зарю.
   - Новый день, - тихо сказал он, - поистине, новый день! Я лечу! О, священный Ну!
   Но что бы сказала она, Исма? Он забыл обо всем окружающем. Сердце его судорожно сжалось.
   Как сообщить ей о постигшем ее несчастьи?
   Почему именно теперь, когда ему стало все удаваться, когда осуществилась его заветная мечта, когда он обрел свою истинную родину, именно теперь Исма должна была лишиться счастья всей своей жизни? Он пытался представить себе всю глубину ее скорби, но не мог. Он горевал о погибшем друге, и горячее сочувствие к Исме вызвало слезы на его глазах. Он видел, как она в отчаянии ломает свои тонкие пальцы, он видел ее большие, остановившиеся темносиние глаза, отдал бы жизнь за то, чтобы избавить ее от этой муки, чтобы спасти и вернуть ей любимого человека. Но это было безнадежно, - что мог он сделать для нее? И несмотря на свою скорбь, он вдруг против воли почувствовал себя пронзенным тайной надеждой, что, быть может, ему удастся возместить ей утраченное счастье. Он стал думать о предстоящих ему великих задачах, но первой задачей было все-таки печальное сообщение, которое он должен был сделать Исме.
   Голос Илля вывел его из глубокой задумчивости.
   Направо, в лучах восходящего солнца перед ними сверкали Альпы. Воздушный корабль развернул крылья и, плавно спускаясь, описал широкую дорогу над королевским городом на Дунае. Три или четыре раза они почти касались верхушек башен, потом снова поднялись и, спасаясь от лучей утреннего солнца, направились на северо-восток. Они прибыли во Фридау еще до того, как первый луч позолотил купол обсерватории, самого высокого строения во всей округе, и медленно спустились на лужайку.