Левшин В.. Искатели необычайных автографов

   "А он, оказывается, с причудами! - подумал Фило, исподволь вглядываясь в лицо незнакомца. - Какие, однако, интересные у него глаза! Близко посаженные, пристальные и в то же время рассеянные. Глаза человека, поглощенного своими мыслями..."
   - Добрейший Сын Добряка, - сказал он, - не объясните ли, для чего вам понадобилась эта яма?
   - Яма? - переспросил тот, словно просыпаясь. - Ах, яма... Я вырыл ее для кроликов.
   Мате засмеялся. Так вот кто обглодал его джинсы!
   Сын Добряка окинул Мате своим пристально-рассеянным взглядом, как бы желая выяснить, что именно тот называет джинсами, и тут только заметил следы мела на непривычной для него одежде. Он сочувственно улыбнулся: синьоры, конечно, с карнавала! В таком случае, не пожелают ли они зайти к нему, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок?
   Синьоры, разумеется, пожелали и без лишних слов последовали за своим гостеприимным спасителем.
   Вдруг под ноги Мате подвернулось что-то мягкое. Одновременно раздался отчаянный визг, и долговязый математик отскочил как ужаленный.
   - Не беспокойтесь, - сказал хозяин, - это всего-навсего кролик.
   - Опять кролик? - опешил Мате. - Разводите вы их, что ли?
   Сын Добряка помолчал, точно сам еще не выяснил, разводит он кроликов или не разводит.
   - Ну нет, - сказал он наконец, неуверенно усмехнувшись, - по-моему, они сами развелись. Года два назад нам подарили пару кроликов. Дети мои не захотели с ними расставаться и... В общем, сами видите, что из этого получилось.
   - Ясно, - кивнул Мате. - Говорят, кролики разводятся очень быстро.
   Тут снова раздался визг. На этот раз на кролика наткнулся Фило.
   - Странная порода, - проворчал он, - кролики-самоубийцы. Так и кидаются под ноги!
   - Просто они не научились еще бояться людей, - возразил Сын Добряка. Наверное, потому, что у меня их никто не обижает.
   - Вы что-нибудь понимаете? - шепотом спросил Мате у Фило.
   - Только то, что мы уже находимся в его владениях и, значит, отдых не за горами.
   Фило не ошибся. Сын Добряка подвел их к небольшому, приветливому на вид дому и, распахнув дверь, пригласил внутрь.
   НА ЛОВЦА И ЗВЕРЬ БЕЖИТ
   Их отвели в небольшую комнату с голыми, чисто выбеленными стенами, высоко прорезанным окошком и каменным полом. Здесь, по очереди поливая друг друга водой из кувшина, они смыли с себя следы карнавальной переделки и кое-как привели в порядок свою одежду.
   После этого, освеженные и преисполненные любопытства, они очутились в другом, на сей раз довольно обширном помещении, где по стенам тянулись массивные резные полки, сплошь уставленные великолепными художественными изделиями.
   У Фило глаза разбежались. Чего здесь только нет! Чеканные медные блюда, сплошь испещренные восточными письменами и замысловатыми рисунками, длинногорлые серебряные кунганы31, бронзовые и мраморные светильники, статуэтки из терракоты и слоновой кости... О, да тут редкости со всех концов света! Вот эта собака из черного камня - конечно же, египетский бог Анубис...
   - Я и в самом деле привез ее из Египта, - подтвердил хозяин, польщенный вниманием к его коллекции. - А эту вазу - из Греции.
   Фило с видом знатока осмотрел красноватый сосуд, опоясанный черным орнаментом. До чего красив! А тот кувшин, очевидно, из Сирии... Стало быть, Сын Добряка и в Сирии бывал?
   - Приходилось, - односложно отвечал тот.
   - Я вижу, легче назвать страну, где вы не были, нежели перечислить те, в которых вы были, - любезно заметил Фило, тщетно гадая, кем же может быть этот застенчивый увалень, в доме которого собраны такие удивительные вещи.
   Сын Добряка счел комплимент гостя несколько преувеличенным, признался, однако, что путешествовал и впрямь порядочно. Особенно по Востоку. Отец, видите ли, хотел сделать из него образованного, сведущего в торговом деле купца. А для купца важнее всего хорошо считать. Вот старый Добряк и отослал своего сына в чужие края - изучать счет.
   - Выходит, мы с вами родственники, - покровительственно обронил Мате. - Вы - бухгалтер, я - математик.
   - Вы математик?!
   Сын Добряка выронил черненый серебряный кубок, который показывал Фило, и уставился на Мате с самым растерянным и счастливым выражением. Потом, не говоря ни слова, бросился вон из комнаты и вернулся, подталкивая перед собой миловидную белокурую девочку лет десяти и смуглого мальчика лет двенадцати.
   - Лаура, Филиппо, угадайте, кого я привел? - радостно кричал он.
   Флегматичности его как не бывало!
   При виде странных незнакомцев дети смутились было, но потом понемногу освоились и отвечали, что это, наверное, жонглеры с карнавала.
   Фило прямо-таки раздулся от гордости. Подумать только, их приняли за артистов! Но он недолго пребывал в этом милом для него звании. Сын Добряка присвоил ему другое, куда менее подходящее, во всеуслышание объявив, что в гости к ним пожаловали математики.
   Видно, он хорошо знал вкусы своих детей: Лаура и Филиппе бросились ему на шею, лепеча что-то о том, какой он добрый, и спрашивая, могут ли они задать этим синьорам свою любимую задачу.
   - Конечно, можете, - подтвердил отец, сияя, - и чем скорее, тем лучше... Но не прежде все-таки, чем вы их хорошенько накормите.
   Мате, который, как ни странно, тоже иногда испытывал голод, признался, что это было бы очень кстати. Фило, по обыкновению незаметно, дернул его за рукав ("Где вас воспитывали?"), но, когда на столе появилось большое дымящееся блюдо и в комнате восхитительно запахло жареным мясом, он и сам позабыл о приличиях.
   - Боже мой, какое жаркое! - стонал он, облизываясь и раздувая ноздри. - Могу поклясться, что это из кролика.
   - Не угадали, из барашка! - тоненько пропела Лаура, поглядывая на брата смеющимися глазами.
   - Ммм, до чего вкусно! - мычал толстяк, хрустя аппетитно поджаренной корочкой.
   - Не хотите ли еще? - радушно предложил хозяин.
   - Не откажусь. Но почему же все-таки не из кролика?
   - Мы наших кроликов не едим, - с вызовом в голосе сказал Филиппо.
   - А вы не боитесь, что они в конце концов съедят вас?
   Сын Добряка, словно оправдываясь, развел руками. Что делать, кролик для них как бы священное животное.
   - Странно, - еще более удивился Фило. - Я знаю священную индийскую корову, священного египетского быка, но священные итальянские кролики...
   - Нет, нет, - нетерпеливо перебил хозяин - Священны они только в нашем доме.
   - Но почему?
   По-видимому, Сын Добряка только и дожидался этого вопроса.
   - Хотите узнать? - быстро спросил он. - Тогда решите нашу задачу.
   Фило с сожалением отодвинул недоеденное жаркое, глядя на друга умоляющими глазами. Ему очень не хотелось обнаружить перед Сыном Добряка свое невежество. Мате ободряюще подмигнул ему - дескать, положитесь на меня! - и принял позу внимательного слушателя.
   Сын Добряка счел это за молчаливое согласие и тотчас изложил условие задачи: ровно двадцать месяцев назад в доме у него появилась пара прелестных новорожденных крольчат. Требуется сосчитать, сколько кроликов у него сейчас.
   Мате недоуменно фыркнул. Хозяин, разумеется, шутит? Но нет. Сын Добряка не шутил. Надо только учесть, сказал он, что кролики его разводятся следующим образом: в первый месяц своей жизни они всегда бездетны. Новая пара очаровательных малюток появляется в конце второго месяца. А уж затем длинноухие парочки прибавляются ежемесячно.
   - Ага! - профессорским тоном произнес Мате. - Тогда, пожалуй, можно попробовать. Значит, в первый месяц была одна пара кроликов. Во второй тоже одна. На третий месяц кроликов стало уже две пары. В четвертый тоже оставалось две...
   - Нет, нет, - поправил его Филиппе, - вы забыли, что теперь крольчата появляются уже каждый месяц.
   - Ах да! Стало быть, в четвертом месяце было уже три пары, в пятом четыре.
   Но Лаура напомнила, что у второй пары через два месяца после рождения тоже появились крольчата. Выходит, в пятом месяце было не четыре, а пять пар.
   - Мне кажется, легче переловить ваших кроликов за уши, чем подсчитать, - сострил Фило, под шумок доедая баранину.
   Лаура с гордостью посмотрела на отца.
   - А наш папа все-таки сосчитал.
   - Право, это совсем не трудно, - сказал Сын Добряка. - Чтобы не сбиться со счета, давайте вести запись. В первый месяц была одна пара кроликов. Пишем 1. - Он достал из кармана кусочек мела и начертил единицу прямо на непокрытом скатертью столе. - Во второй месяц опять-таки оставалась одна пара. Снова пишем 1.
   - В третий месяц стало две пары, - продолжал Мате, принимая переданный ему мелок. - Пишем 2. В четвертом - три. Пишем 3.
   - Мне это нравится, - загорелся Фило, выхватывая у него белый камешек. - Дайте и я попробую. В пятом месяце появились кролики не только у первой, но и у второй пары. Пишем 5. В шестом у первых трех пар прибавилось еще по одной паре кроликов. Стало быть, к пяти прибавляем три. Пишу 8. Так... Теперь перейдем к следующему месяцу.
   - Нет, нет, я сам, - сказал Мате, снова отбирая мелок. - Это так интересно.
   - Вам интересно, а мне нет?
   Сын Добряка, посмеиваясь, следил за их перепалкой. Стоит ли ссориться? И к чему перебирать все двадцать месяцев? Ведь теперь это можно сделать много быстрей. Он указал на стол.
   - Почтенные синьоры, перед вами ряд чисел 1, 1, 2, 3, 5, 8. Вглядитесь в него внимательно. Вы ничего не замечаете? Какой-нибудь закономерности?
   Фило тупо уставился на меловые значки: цифры как цифры. Что тут замечать? Но Мате, к несказанному удовольствию хозяев, оказался более наблюдательным. Он довольно быстро определил, что в этом ряду каждое последующее число равно сумме двух предыдущих. Два: это 1 + 1, три: 2 + 1, пять: 3 + 2 и, наконец, восемь это 5 + 3.
   - Браво, браво! - закричали дети, прыгая от радости.
   Мате назидательно поднял палец. Вот что значит наметанный глаз! Математик сразу замечает закономерности в числах. На то он и математик. О, математики - удивительный народ...
   Он оседлал своего любимого конька и пошел сыпать примерами, все более воодушевляясь и упиваясь вниманием слушателей. А Фило между тем времени зря не терял. Вооружась мелком, он что-то подсчитывал на столе и в тот самый момент, когда красноречие Мате достигло наивысшей точки, объявил, что в настоящее время Сын Добряка - счастливый обладатель шести тысяч семисот шестидесяти пяти кроличьих пар.
   - Ну, теперь это и ребенок сосчитает, - проворчал Мате, очень задетый тем, что его так ловко обошли.
   - Конечно, - сказал Филиппе. - А всё папины числа.
   - Теперь вы понимаете, почему мы не едим наших кроликов? - спросил Сын Добряка, широко улыбаясь. - Ведь это они натолкнули меня на этот забавный ряд чисел.
   Мате посмотрел на него явно недоверчиво. Так он и в самом деле настаивает, что открытие этого ряда принадлежит ему? Сын Добряка с достоинством наклонил голову.
   - Мне очень грустно, - твердо произнес Мате, - но вынужден заявить, что вы говорите неправду.
   Хозяин взглянул на него со спокойным недоумением, зато Филиппо так и вспыхнул от гнева.
   - Как вы смеете оскорблять отца? - воскликнул он, хватаясь за висевший у него на поясе кинжал.
   - Наш папа самый честный человек на свете, - пискнула Лаура, раскинув тонкие руки и загораживая собой Сына Добряка (точь-в-точь храбрый мышонок, защищающий кроткого медлительного слона).
   Но больше всех расстроился Фило.
   - Уверяю вас, тут какое-то недоразумение, - бормотал он, бросаясь от Лауры к Филиппе и хватая их по очереди за руки. - Мой друг наверняка что-то напутал. У него такая скверная память...
   Мате, однако, крепко стоял на своем. Память у него действительно скверная, но не настолько, чтобы он не узнал чисел Фибоначчи.
   При имени Фибоначчи все трое - отец и дети - сначала онемели, потом переглянулись и принялись хохотать как сумасшедшие. Их неуместное, с точки зрения Мате, веселье очень его разобидело. Нечего смеяться! Он утверждает, что эти числа открыл великий Леонардо Пизанский по прозвищу Фибоначчи.
   - Вы напрасно сердитесь. Это и вправду числа Фибоначчи, - успокоил его Сын Добряка, утирая веселые слезы, - но, право же, я их не присваивал. Ведь это значило бы обобрать самого себя!
   - Что? - в один голос вскрикнули Фило и Мате. - Так вы и есть Фибоначчи?
   Леонардо молча поклонился.
   Фило не знал, куда деваться от стыда. Как он сразу не догадался! "Сын добряка" - по-итальянски это же "филио боначчи". А уж отсюда, вероятно, произошло сокращенное Фибоначчи...
   - Не знаю, сможете ли вы простить меня, мессер32 Леонардо? - извинялся вконец уничтоженный Мате. - Ведь я обидел вас трижды. Сперва сболтнул бог знает что в яме, потом назвал вас бухгалтером, а теперь вот...
   Фибоначчи не дал ему договорить. Пустое! Математик, бухгалтер - что за счеты? Он, Леонардо, недаром автор "Либер абачи", написанной главным образом для тех, кто занимается бухгалтерией. Но вот что непонятно: откуда синьор математик знает о Леонардовых числах? Леонардо, правда, собирается включить их во второе издание своего учебника, но пока что они известны только его другу, магистру Доменику, детям, да еще, может быть, кроликам...
   Мате растерялся. Что делать? Сказать, что они из двадцатого века? Можно бы, конечно, будь Леонардо один... Но ведь с ним Лаура и Филиппо!
   Тем временем Фило успел оценить обстановку и вышел из положения по-своему. Он громко ойкнул и в изнеможении опустился на стул. Обеспокоенные хозяева бросились к нему с расспросами. Фило слабым голосом уверил их, что это пустяки, так, легкий приступ сердечной колики, и ловко перевел разговор на другие рельсы.
   Вот, сказал он, мессер Леонардо великодушно назвал его математиком, познакомил со своими замечательными числами, а он, Фило, к стыду своему, даже не знает, для чего эти числа нужны.
   Глаза у Леонардо внезапно расширились. Для чего? Оказывается, он и сам над этим никогда не задумывался! Разве что считать кроликов...
   - Клянусь решетом Эратосфена, вот признание, достойное истинного ученого! - восхитился Мате. - Настоящий ученый вовсе не всегда знает, для чего открывает неизвестные законы или создает новые теории. Порой находки его долгое время лежат без дела. Но не было еще случая, чтобы им, в конце концов, не нашлось применения. Так произошло с открытиями Гаусса, Лобачевского, Эйнштейна33...
   Фило снова вскрикнул, на сей раз совершенно непритворно. Этот беспамятный Мате опять все испортил! К чему называть имена людей, которых пока и на свете-то нет?
   Но Мате не терпелось обрушить на голову Фибоначчи научный опыт грядущих столетий, и он лихорадочно придумывал, как это сделать. Наконец его осенило: а что, если прикинуться прорицателем?
   Случай к тому не замедлил представиться.
   MATE ПРОРИЦАЕТ
   Разумеется, Леонардо был озадачен, услыхав сразу три незнакомых имени. Гаусс, Лобачевский, Эйнштейн... Насколько ему известно, таких ученых нет.
   - Нет, так будут! - пророческим тоном изрек Мате. - И числа ваши тоже пригодятся. Могу вам предсказать, - добавил он, доверительно понизив голос, - что через семь с небольшим столетий их используют в устройстве вычислительных машин. Кроме того, с их помощью молодой ленинградский математик Юрий Матиясевич решит одну из проблем Гильберта...
   Заметив вопросительный взгляд Леонардо, Мате пояснил, что Давид Гильберт - немецкий математик, который родится где-то во второй половине девятнадцатого века. Ему предстоит выдвинуть целый ряд интереснейших и трудно разрешимых математических проблем, над которыми будут потом ломать головы многие ученые. Одну из них, десятую по счету, как раз и разрешит Юрий Матиясевич. Правда, не так уж скоро. В 1969 году...
   Леонардо слушал с напряженным интересом. Зато лица детей все больше вытягивались. Они со страхом поглядывали на человека, который запросто рассказывает о том, что случится сотни лет спустя. И, когда Мате вздумалось между делом погладить Лауру по голове, девочка отшатнулась от него и с криком уткнулась лицом в колени отца.
   - Колдун! Прорицатель! - повторяла она, дрожа всем телом.
   Леонардо нежно ее успокаивал.
   - Кажется, вы перегнули палку, Мате, - шепнул Фило. - Не забывайте: перед вами дитя средневековья!
   К немалому его изумлению, Мате быстро поладил с маленькой трусихой, проявив при этом совершенно неожиданные таланты. Он начал с того, что прошелся по комнате на руках, очень позабавив этим Филиппо. Услыхав, что брат смеется, Лаура слегка приподняла голову, показав один, все еще испуганный, глаз. Мате сейчас же воспользовался удобным моментом и принялся обучать Филиппе известной детской считалке, которую тут же на ходу переиначил на средневеково-пизанский лад.
   - Раз, два, три, четыре, пять, - выкрикивал он, - вышел кролик погулять, генуэзцы прибегают, прямо в кролика стреляют, пиф-паф, ой-ой-ой, убегает кролик мой!
   Ободренная тем, что кролик спасся, а генуэзцы остались с носом, Лаура окончательно осмелела, и скоро все они, в том числе Леонардо и Фило, распевали "В лесу родилась елочка", "Заинька, перевернися" и "Нам не страшен серый волк".
   Исчерпав дошкольный репертуар, Мате перешел к отрывкам из оперетт, затем к советским песням, совершенно покорив сердце Лауры куплетами из кинофильма "Дети капитана Гранта". Особенно понравился ей припев: "Капитан, капитан, улыбнитесь!" Она без конца требовала, чтобы Мате повторял его, и сама подтягивала ему высоким чистым голоском.
   - Ну, - сказал Мате, выдохшись, - теперь ты видишь, что никакой я не колдун и не прорицатель. Просто между мной и моим другом научная информация распределена неравномерно. Он не знает даже того, что уже было, зато мне известно то, чего еще не было. Так мы сохраняем равновесие в природе.
   Фило обиженно поджал губы. Ну и характеристика! Как говорится, благодарю, не ожидал. Но Мате было не до него: он продолжал выполнять намеченную программу. Знает ли мессер Леонардо, что к равновесию, или, иначе говоря, к гармонии в природе, числа его имеют самое непосредственное отношение?
   -Уж не хотите ли вы сказать, что они связаны с золотым сечением? взволнованно предположил тот.
   - Вот именно! - торжественно подтвердил Мате и быстро написал мелком на столе пропорцию золотого сечения:
   меньшая часть/большая часть = большая часть/целое
   - Не мне говорить вам, - продолжал он, - что в золотом сечении обе части целого могут быть выражены только приближенными числами.
   - Само собой разумеется, - подхватил Леонардо. - Если принять целое за единицу, то большая его часть приближенно равна 0,6180. Но я, признаться, не вижу тут никакой связи с моими числами.
   Мате снова взял мелок, и на столе появилось еще несколько дробей: 21/34, 34/55, 89/144.
   - Каждая из этих дробей состоит из соседних чисел Фибоначчи, - сказал он. - А теперь переведем эти обыкновенные дроби в десятичные и посмотрим, что у нас получится.
   Леонардо молниеносно произвел нужные вычисления и с удивлением воззрился на результат.
   -0,6176... 0,6181... 0,61805... Но ведь все это очень близко к 0,6180!
   Мате разразился довольным смехом. А он о чем толкует? Мало того! Чем большие числа Фибоначчи пустить в дело, тем ближе будет частное к заветному золотому сечению. Да не подумает, однако, достопочтенный мессер Леонардо, что это пример единственный! Взять хоть дерево - из тех, что ветвятся ежегодно. Если на втором году жизни у него две ветки, то на третьем число их достигает трех, на четвертом - пяти, на пятом - восьми, на шестом тринадцати...
   -Три, пять, восемь, тринадцать... Снова числа Фибоначчи! - всплеснул руками Фило.
   А Мате продолжал ошеломлять своих слушателей новыми сведениями. Оказывается, с числами Фибоначчи связано расположение листьев на ветке, строение цветка, количество спиралей, образованных семечками подсолнуха, чешуйками ананаса или сосновой шишки...
   Дети слушали как зачарованные. Подумать только, папиными числами пользуется сама природа!
   Леонардо задумчиво покусывал палец. Трудно было понять, поверил ли он предсказаниям Мате, но мысль, что открытие его, может быть, действительно принесет пользу далеким потомкам, не могла не взволновать его, а рассказ о свойствах чисел Фибоначчи подхлестнул его воображение.
   Кто ведает, сколько еще неизвестного и неожиданного таится в этом удивительном числовом ряду!
   - Много, дорогой маэстро, - заверил его Мате, слышавший эти последние, произнесенные вслух слова. - Так много, что когда-нибудь о числах Фибоначчи будут написаны целые книги.
   Леонардо мечтательно вздохнул. Хотел бы он прочитать хотя бы одну! Мате с досадой подумал о книге, которую по забывчивости оставил на подоконнике московской квартиры. Как бы она сейчас пригодилась!
   Чтобы заглушить угрызения совести, он решил познакомить мессера Леонардо с шуточной задачкой, основанной на одном любопытном свойстве чисел Фибоначчи.
   Попросив влажную тряпку, Мате хорошенько вытер стол (совсем как классную доску!) и принялся чертить квадрат, разделенный на множество клеток. Но ему не пришлось довести свою работу до конца: в дверь дома отрывисто постучали.
   - Магистр Доменик, магистр Доменик! - радостно защебетала Лаура. - Он всегда так стучит!
   Дети побежали открывать и вернулись, ведя за руки человека в длинной складчатой мантии, с квадратной шапочкой на черных с проседью волосах. Одежда его весьма напоминала ту, которую видели Фило и Мате на карнавальных горе-лекарях. На том, однако, сходство и кончалось.
   Магистр Доменик производил впечатление человека умного и доброжелательного. У него были толстые насмешливые губы и проницательные черные глаза, которые с любопытством уставились на незнакомцев. Узнав, что в гостях у мессера Леонардо математик, он был приятно удивлен, но тут же озабоченно посетовал на то, что побеседовать сейчас им не придется: в Пизу неожиданно прибыл император Фридрих Второй, и ему, Доменику Испанскому, поручено срочно привести Леонардо во дворец, чтобы представить августейшему монарху.
   Невероятная новость переполошила всех, кроме того, кого более всего касалась. Леонардо встал и заявил, что готов идти хоть сейчас.
   - Как?! - остолбенел магистр. - В таком-то виде?
   Спохватившись, Фибоначчи оглядел свою блузу. Да, да, ему, вероятно, следует переодеться...
   - И как можно скорее, мой друг, - внушительно сказал Доменик, выпроваживая его из комнаты. - А вы что стоите? - обернулся он к детям. Ступайте помогите отцу. Да последите, чтобы он не надел чего-нибудь наизнанку.
   В следующее мгновение все в доме были заняты делом. Леонардо одевался. Дети метались по комнатам, открывая сундуки и подавая отцу то одно, то другое. Доменик ждал, нетерпеливо барабаня пальцами по столу и повторяя про себя заготовленную для императора латинскую речь. А Фило и Мате мучительно ломали головы над тем, как бы им тоже попасть во дворец, чтобы взглянуть хоть одним глазком на редкую разновидность императора-филоматика и услышать, как он предложит мессеру Леонардо должность в Неаполитанском университете, ибо теперь они уже не сомневались, что его пригласили именно для этого.
   Смятение друзей не укрылось от наблюдательного магистра. Узнав, что они хотят видеть церемонию представления, он вызвался помочь им. Император, насколько ему известно, прибыл в Пизу инкогнито, стало быть, прием будет неофициальный, скорее всего в кабинете. Камердинер Фридриха - знакомый Доменику араб - проведет их на балкон, выходящий в кабинет из другой комнаты, а там... Словом, жаловаться на судьбу им не придется!
   В приливе благодарности Мате и Фило чуть не оторвали ему руки. Но тут, на его счастье, появился Леонардо в чем-то синем, бархатном, перечерченном тяжелой цепью, которая заканчивалась круглым медальоном размером с доброе блюдце.
   Теперь Фибоначчи уже не походил на садовника, но видно было, что он давненько не надевал своего парадного костюма и порядком отвык от него. Фило даже подумал, что блуза, пожалуй, идет ему больше. Зато дети смотрели на отца с восхищением. Он крепко обнял их, по очереди нагибаясь к каждому, и, наказав не ждать его скоро, вышел из дому. Остальные последовали за ним.
   В ТАЙНИКЕ
   По дороге магистр Доменик осторожно подготовил Леонардо к тому, что представление состоится в присутствии известных ученых. Наверняка будет философ императора, достопочтенный магистр Иоанн из Палермо, а также придворные астрологи Микаэль Теодор и шотландец Микаэль Скотт. Кроме того, император желает познакомиться не только с самим Леонардо, но и с его математическим искусством. Так что пусть маэстро не удивляется, если ему предложат решить несколько задач.
   Подобное сообщение хоть кого озаботит, но Фибоначчи, услыхав его, облегченно вздохнул.
   - Благодарю вас, дорогой магистр! - сказал он. - Всегда от вас услышишь что-нибудь ободряющее. Признаться, я не очень приспособлен для придворной беседы. То ли дело математика...
   Тут он заметил шествующих с ним рядом Фило и Мате и дружески им улыбнулся: вот хорошо-то! Оказывается, их тоже пригласили к императору. Но отчего магистр разрешил им остаться в прежней одежде, а его, Леонардо, заставил переодеться? Право же, в этом бархатном облачении он чувствует себя как в тисках...
   Но вот они подошли ко дворцу, который Фило упорно именовал на итальянский лад палаццо.
   По правде говоря, нашим филоматикам не очень-то верилось, что великолепный план магистра удастся. Доменик, однако, сказал несколько слов часовому, и их беспрепятственно пропустили. А скоро перед ними возник человек в белоснежном арабском одеянии, с тяжелыми, полуопущенными веками и лицом до того неподвижным и бесстрастным, что при взгляде на него становилось не по себе.
   "Прямо истукан какой-то", - подумал Мате.
   Доменик пошептал что-то истукану на ухо. Тот движением руки пригласил путешественников следовать за собой, и на некоторое время они оказались разлученными и с Фибоначчи, и со своим нежданным покровителем.