Страница:
— Знаешь, мне и в голову не приходило ехать на запад, — пожала плечами Хани. — И, пожалуй, я не смогла бы выйти замуж только от отчаяния.
— Так почему же ты все-таки оказалась на западе? Девушка насмешливо приподняла брови:
— Ты хочешь услышать романтическую любовную историю или правду?
— Правду, — хмуро буркнул он. Внезапно почувствовав себя виноватой, Хани устало поглядела на него.
— Я плыла на пароходе по Миссури и выбрала себе простофилю, которого намеревалась соблазнить.
— Именно это ты пыталась проделать со мной в Сакраменто?
Девушка кивнула.
— Мне всегда это удавалось. Но ты с самого начала отнесся ко мне с подозрением, так что мои чары оказались бессильны перед тобой.
— Я не сказал бы, — вспомнив тот вечер, усмехнулся шериф.
— Но на том же пароходе ехал игрок-шулер по имени Джейк Симмонс, который сразу раскусил меня. Этот Симмонс собирался облапошить некоего Петерса — того самого простофилю, на которого я положила глаз. Симмонс явился ко мне в каюту и пригрозил выкинуть меня за борт, если я не соглашусь играть с ним в паре. Он обещал мне отдать половину выигрыша, если я сумею уговорить Петерса сыграть с ним в покер. Вскоре я поняла, что Симмонс и не подумает выполнить свое обещание, поэтому я занялась Петерсом одна, а потом… — Хани не решалась рассказать шерифу, что произошло потом. Маккензи был предан закону, и если только она расскажет ему об убийстве Петерса, он будет вынужден сообщить обо всем властям. — Итак, когда Симмонс понял, что я его облапошила, он бросился меня искать. Люк, этот жестокий негодяй не пощадил бы меня. Тогда я и убежала с парохода в Индепенденсе и там же повстречала Абигайль Фентон. Она попросила меня занять ее место, и я, не долго думая, согласилась, лишь бы оказаться подальше от этого злодея. — Она взглянула на шерифа с улыбкой: — Как ты считаешь, Люк, я уехала достаточно далеко?
— Пожалуй, — усмехнулся он.
— Ну вот, я рассказала о своей жизни практически все, — промолвила Хани. — Думаю, теперь твоя очередь поведать о себе. Я знаю, что у тебя есть два брата, знаю, что ты вырос в Техасе. Для начала скажи, сколько тебе лет?
— Тридцать четыре. У нашей семьи было ранчо на реке Пекос. В тридцать шестом, когда Сэм Хьюстон вознамерился собрать армию, чтобы сражаться с мексиканцами, мой отец принял решение увезти нас из тех мест. Мы направились в Аламо. Мне тогда было всего два года, Флинту — один, а Клива еще и на свете не было, но мама уже ждала его.
Вскоре и в Аламо запахло порохом, и отец решил от беды спасти хотя бы нас. Мама не желала расставаться с ним, но отец и слышать ничего не хотел. Рита и Хуан Моралес, работавшие на ранчо, перевели нас через мексиканскую границу.
— А твой отец?
— Он умер в Аламо. Мы вернулись на ранчо, а через шесть месяцев мама родила Клива.
— Твоя мама, наверное, была очень храброй женщиной.
— Я был слишком мал, чтобы понимать, что происходит, но потом я понял, как она тосковала по отцу.
— И она больше не вышла замуж? — спросила Хани. Люк покачал головой.
— Должно быть, ей было трудно одной растить троих сыновей и содержать ранчо?
— Да, но мама находила силы, справляясь со всеми невзгодами. Конечно, ей стало полегче, когда мы подросли и смогли помогать ей — работали на земле.
— Стало быть, ты и детства-то не видел, Люк?
— Пожалуй, что так. Думаю, Флинту и Кливу пришлось со мной нелегко.
— Ты хочешь сказать, что сызмальства отвечал за младших братьев? — переспросила девушка.
— Нет, за все всегда отвечала мама, — задумчиво промолвил Маккензи. — Только теперь, когда мне приходится воспитывать Джоша, я начал понимать, как ей было трудно. Но в одном я уверен твердо: мой сын должен иметь мать, должен знать тепло материнских рук.
— Что ты имеешь в виду?
— Маленький мальчик должен быть уверен, что мама приголубит и обнимет его, когда ему плохо или он напуган. Во время болезни он должен чувствовать ее прохладную руку на своем лбу…
Глаза Хани наполнились слезами, но она не замечала горьких ноток, звучавших в голосе шерифа.
— Ребенок должен засыпать, — продолжал Люк, — слушая, как мама хлопочет по дому, как она замешивает тесто для завтрашнего дня… А по утрам дом должен наполняться ароматом свежевыпеченного хлеба…
Люк впервые приоткрыл девушке свою душу, хотя ей и прежде приходилось замечать, что под суровой внешностью Маккензи прячется ранимая душа.
— Его мама должна знать ответы на все вопросы, Должна уметь решать любую задачу… — Слушая его низкий, хрипловатый голос, Хани почувствовала, как к ней медленно подкатила теплая волна желания. — И не важно, как она выглядит и сколько ей лет. Она — его мать и поэтому она кажется ему прекрасной. — Помолчав, Маккензи добавил: — Да, маленькому мальчику нужна мать.
— Именно поэтому ты решил жениться во второй раз, — дрожащим голосом проговорила девушка. Люк кивнул.
— Отец может сделать сына сильным. Мне кажется, именно в этом предназначение мужчины. Но только мать может дать ребенку нежность и тепло. И тогда, повзрослев, этот человек станет доверять женщинам, ценить их… И когда ему захочется иметь дело с другой женщиной…
— Ты хочешь сказать, когда он полюбит? — перебила его Хани. — Кстати, когда ты женился, Люк?
— Мы поженились с Сарой в шестидесятом году. В шестьдесят втором на свет появился Джош, а вскоре я ушел на войну. Полагаю, остальное тебе известно.
— А что случилось с женой Хуана? Ее тоже убили?
Маккензи покачал головой:
— Нет, она умерла от укуса змеи, кажется, в пятьдесят втором… — Люк закрыл глаза. — Целую вечность назад.
Хани подсела к нему поближе. Девушка так дорожила этими минутами! Она с любовью смотрела на Люка, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица. Если бы только эти минуты могли длиться вечно! Но… это было пустой надеждой.
Прошлое Хани не позволяло девушке надеяться на счастливую жизнь. За время, проведенное в Стоктоне, Хани ощутила безмятежность и обрела блаженное чувство покоя и защищенности, но сознание того, что всему этому придет конец, ни на минуту не оставляло ее.
Почувствовав на себе ее взгляд, Люк открыл глаза.
— А тебе известно, сойка, что в твоих глазах мерцают звезды? — тихо спросил он.
— Ты серьезно?
Увидев на ее лице лукавую улыбку, Люк протянул руку и погладил девушку по голове.
— А в волосах твоих играют блики лунного света, — добавил он.
— Очень романтично, шериф Маккензи, только я вас совсем не узнаю.
— А может, у меня такое настроение?
— Да-а-а… На вас это совсем не похоже, — проговорила Хани, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди.
Когда пальцы Люка дотронулись до шеи девушки, сердце ее отчаянно заколотилось. Он пригнул ее голову к себе, и дыхание их смешалось.
— А что будет, если я скажу, что собираюсь прямо сейчас поцеловать тебя? — прошептал он, прежде чем припасть губами к ее рту.
Поцелуй был божественным. Хани казалось, что сладостная истома уносит ее на волнах блаженства, мир вокруг теряет свои очертания…
— Ах вот вы где! — раздался голос Дуга Нельсона. — Каков хитрец! Остальные за какую-то ерунду платили доллар, а он!.. Или, может, вы таким образом прощаетесь?
Они нехотя оторвались друг от друга. Маккензи легко вскочил на ноги и помог подняться Хани.
— Чего тебе надо, док? — ворчливо спросил он.
— Вообще-то мне надо, чтобы ты забрал у меня своего спящего сына.
— Ох бедняжка! — воскликнула девушка, только сейчас обратив внимание на Джоша, который крепко спал на руках у доктора, положив головку ему на плечо. — Давай его сюда. Я унесу его домой и уложу в постель.
— Нет, я сам понесу его, — сказал Люк, забирая сына у Нельсона.
Шумно вздохнув, Амиго поплелся вслед за ними, Сентиментальное настроение, овладевшее ими на берегу реки, мгновенно исчезло, как только они оказались под крышей дома шерифа. Уложив Джоша и попрощавшись с Хани, шериф ушел водворять законность и порядок среди наиболее шумных своих граждан.
Хани легла в постель, но сон не шел к ней. Она думала о прекрасных мгновениях, проведенных вместе с Люком, о его поцелуях, его нежности… Девушка вспоминала, что Люк впервые приоткрыл ей свою душу. Ну почему, почему не могли они вести таких задушевных разговоров раньше? — спрашивала она себя.
— Будь ты проклят, Люк Маккензи! Будь ты проклят! — в ярости прошептала Хани. Отчего всего лишь за два дня до отъезда из Стоктона она поняла, как сильно любит его?
Глава 21
Глава 22
— Так почему же ты все-таки оказалась на западе? Девушка насмешливо приподняла брови:
— Ты хочешь услышать романтическую любовную историю или правду?
— Правду, — хмуро буркнул он. Внезапно почувствовав себя виноватой, Хани устало поглядела на него.
— Я плыла на пароходе по Миссури и выбрала себе простофилю, которого намеревалась соблазнить.
— Именно это ты пыталась проделать со мной в Сакраменто?
Девушка кивнула.
— Мне всегда это удавалось. Но ты с самого начала отнесся ко мне с подозрением, так что мои чары оказались бессильны перед тобой.
— Я не сказал бы, — вспомнив тот вечер, усмехнулся шериф.
— Но на том же пароходе ехал игрок-шулер по имени Джейк Симмонс, который сразу раскусил меня. Этот Симмонс собирался облапошить некоего Петерса — того самого простофилю, на которого я положила глаз. Симмонс явился ко мне в каюту и пригрозил выкинуть меня за борт, если я не соглашусь играть с ним в паре. Он обещал мне отдать половину выигрыша, если я сумею уговорить Петерса сыграть с ним в покер. Вскоре я поняла, что Симмонс и не подумает выполнить свое обещание, поэтому я занялась Петерсом одна, а потом… — Хани не решалась рассказать шерифу, что произошло потом. Маккензи был предан закону, и если только она расскажет ему об убийстве Петерса, он будет вынужден сообщить обо всем властям. — Итак, когда Симмонс понял, что я его облапошила, он бросился меня искать. Люк, этот жестокий негодяй не пощадил бы меня. Тогда я и убежала с парохода в Индепенденсе и там же повстречала Абигайль Фентон. Она попросила меня занять ее место, и я, не долго думая, согласилась, лишь бы оказаться подальше от этого злодея. — Она взглянула на шерифа с улыбкой: — Как ты считаешь, Люк, я уехала достаточно далеко?
— Пожалуй, — усмехнулся он.
— Ну вот, я рассказала о своей жизни практически все, — промолвила Хани. — Думаю, теперь твоя очередь поведать о себе. Я знаю, что у тебя есть два брата, знаю, что ты вырос в Техасе. Для начала скажи, сколько тебе лет?
— Тридцать четыре. У нашей семьи было ранчо на реке Пекос. В тридцать шестом, когда Сэм Хьюстон вознамерился собрать армию, чтобы сражаться с мексиканцами, мой отец принял решение увезти нас из тех мест. Мы направились в Аламо. Мне тогда было всего два года, Флинту — один, а Клива еще и на свете не было, но мама уже ждала его.
Вскоре и в Аламо запахло порохом, и отец решил от беды спасти хотя бы нас. Мама не желала расставаться с ним, но отец и слышать ничего не хотел. Рита и Хуан Моралес, работавшие на ранчо, перевели нас через мексиканскую границу.
— А твой отец?
— Он умер в Аламо. Мы вернулись на ранчо, а через шесть месяцев мама родила Клива.
— Твоя мама, наверное, была очень храброй женщиной.
— Я был слишком мал, чтобы понимать, что происходит, но потом я понял, как она тосковала по отцу.
— И она больше не вышла замуж? — спросила Хани. Люк покачал головой.
— Должно быть, ей было трудно одной растить троих сыновей и содержать ранчо?
— Да, но мама находила силы, справляясь со всеми невзгодами. Конечно, ей стало полегче, когда мы подросли и смогли помогать ей — работали на земле.
— Стало быть, ты и детства-то не видел, Люк?
— Пожалуй, что так. Думаю, Флинту и Кливу пришлось со мной нелегко.
— Ты хочешь сказать, что сызмальства отвечал за младших братьев? — переспросила девушка.
— Нет, за все всегда отвечала мама, — задумчиво промолвил Маккензи. — Только теперь, когда мне приходится воспитывать Джоша, я начал понимать, как ей было трудно. Но в одном я уверен твердо: мой сын должен иметь мать, должен знать тепло материнских рук.
— Что ты имеешь в виду?
— Маленький мальчик должен быть уверен, что мама приголубит и обнимет его, когда ему плохо или он напуган. Во время болезни он должен чувствовать ее прохладную руку на своем лбу…
Глаза Хани наполнились слезами, но она не замечала горьких ноток, звучавших в голосе шерифа.
— Ребенок должен засыпать, — продолжал Люк, — слушая, как мама хлопочет по дому, как она замешивает тесто для завтрашнего дня… А по утрам дом должен наполняться ароматом свежевыпеченного хлеба…
Люк впервые приоткрыл девушке свою душу, хотя ей и прежде приходилось замечать, что под суровой внешностью Маккензи прячется ранимая душа.
— Его мама должна знать ответы на все вопросы, Должна уметь решать любую задачу… — Слушая его низкий, хрипловатый голос, Хани почувствовала, как к ней медленно подкатила теплая волна желания. — И не важно, как она выглядит и сколько ей лет. Она — его мать и поэтому она кажется ему прекрасной. — Помолчав, Маккензи добавил: — Да, маленькому мальчику нужна мать.
— Именно поэтому ты решил жениться во второй раз, — дрожащим голосом проговорила девушка. Люк кивнул.
— Отец может сделать сына сильным. Мне кажется, именно в этом предназначение мужчины. Но только мать может дать ребенку нежность и тепло. И тогда, повзрослев, этот человек станет доверять женщинам, ценить их… И когда ему захочется иметь дело с другой женщиной…
— Ты хочешь сказать, когда он полюбит? — перебила его Хани. — Кстати, когда ты женился, Люк?
— Мы поженились с Сарой в шестидесятом году. В шестьдесят втором на свет появился Джош, а вскоре я ушел на войну. Полагаю, остальное тебе известно.
— А что случилось с женой Хуана? Ее тоже убили?
Маккензи покачал головой:
— Нет, она умерла от укуса змеи, кажется, в пятьдесят втором… — Люк закрыл глаза. — Целую вечность назад.
Хани подсела к нему поближе. Девушка так дорожила этими минутами! Она с любовью смотрела на Люка, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица. Если бы только эти минуты могли длиться вечно! Но… это было пустой надеждой.
Прошлое Хани не позволяло девушке надеяться на счастливую жизнь. За время, проведенное в Стоктоне, Хани ощутила безмятежность и обрела блаженное чувство покоя и защищенности, но сознание того, что всему этому придет конец, ни на минуту не оставляло ее.
Почувствовав на себе ее взгляд, Люк открыл глаза.
— А тебе известно, сойка, что в твоих глазах мерцают звезды? — тихо спросил он.
— Ты серьезно?
Увидев на ее лице лукавую улыбку, Люк протянул руку и погладил девушку по голове.
— А в волосах твоих играют блики лунного света, — добавил он.
— Очень романтично, шериф Маккензи, только я вас совсем не узнаю.
— А может, у меня такое настроение?
— Да-а-а… На вас это совсем не похоже, — проговорила Хани, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди.
Когда пальцы Люка дотронулись до шеи девушки, сердце ее отчаянно заколотилось. Он пригнул ее голову к себе, и дыхание их смешалось.
— А что будет, если я скажу, что собираюсь прямо сейчас поцеловать тебя? — прошептал он, прежде чем припасть губами к ее рту.
Поцелуй был божественным. Хани казалось, что сладостная истома уносит ее на волнах блаженства, мир вокруг теряет свои очертания…
— Ах вот вы где! — раздался голос Дуга Нельсона. — Каков хитрец! Остальные за какую-то ерунду платили доллар, а он!.. Или, может, вы таким образом прощаетесь?
Они нехотя оторвались друг от друга. Маккензи легко вскочил на ноги и помог подняться Хани.
— Чего тебе надо, док? — ворчливо спросил он.
— Вообще-то мне надо, чтобы ты забрал у меня своего спящего сына.
— Ох бедняжка! — воскликнула девушка, только сейчас обратив внимание на Джоша, который крепко спал на руках у доктора, положив головку ему на плечо. — Давай его сюда. Я унесу его домой и уложу в постель.
— Нет, я сам понесу его, — сказал Люк, забирая сына у Нельсона.
Шумно вздохнув, Амиго поплелся вслед за ними, Сентиментальное настроение, овладевшее ими на берегу реки, мгновенно исчезло, как только они оказались под крышей дома шерифа. Уложив Джоша и попрощавшись с Хани, шериф ушел водворять законность и порядок среди наиболее шумных своих граждан.
Хани легла в постель, но сон не шел к ней. Она думала о прекрасных мгновениях, проведенных вместе с Люком, о его поцелуях, его нежности… Девушка вспоминала, что Люк впервые приоткрыл ей свою душу. Ну почему, почему не могли они вести таких задушевных разговоров раньше? — спрашивала она себя.
— Будь ты проклят, Люк Маккензи! Будь ты проклят! — в ярости прошептала Хани. Отчего всего лишь за два дня до отъезда из Стоктона она поняла, как сильно любит его?
Глава 21
Люк ждал понедельника, чтобы сообщить Джошу об отъезде Хани — в этот день должна была приехать Фрида Фрик, а Хани на дилижансе собиралась уехать в Сан-Франциско.
Хани уже начала собирать свои вещи, и Люк понял, что откладывать неприятный разговор больше нельзя. Джош в это время старательно выводил буквы, сидя за столом. Люк подсел к сыну.
— Папа, ты замечаешь, как у меня хорошо получается? Хани говорит, что я самый умный мальчик на свете.
Маккензи потрепал Джоша по головке.
— Думаю, она права, сынок. — Он покосился на закрытую дверь спальни. — Уж во всяком случае, ты умнее своего старика. — Помолчав, Люк добавил: — Мне надо сообщить тебе кое-что, сынок.
Джош посмотрел на отца своими большими, доверчивыми глазами.
— Хани сегодня уезжает, — выдавил из себя Люк. — А на ее место приедет некая миссис Фрик.
Казалось, ребенка только что ударили. Он вскочил и, сметая со стола бумаги и карандаши, бросился прочь из дома. Маккензи в оцепенении смотрел, как за малышом захлопнулась входная дверь. Потом, чувствуя, как навалилась нестерпимая тоска, Люк уронил голову на руки. Как ему хотелось разделить с сыном выпавшее на долю мальчугана горе! Судорожно вздохнув, шериф вышел вслед за Джошем.
Мальчик сидел на крыльце и плакал. Амиго лежал рядом, положив морду на вытянутые вперед лапы. Отец присел рядом с сыном и обнял его трясущиеся плечики…
Сжав кулачки, Джош поднял голову.
— Я… думал, — запинаясь, проговорил он, — мне казалось, что… что она полюбила меня…
— Конечно, полюбила.
— Тогда, может, она сердится на меня?
— Нет, Хани вовсе не сердится, сынок. — Люк приподнял вверх подбородок ребенка и заглянул в его мокрые глаза. — В этом нет твоей вины, Джош, ты не сделал ничего плохого.
— Почему же она бросает меня?.. В точности как моя мама? Хани тоже болеет, как мама?
— Нет, Джош. Ты же с самого начала знал, что однажды Хани придется уехать, — мягко утешал сына шериф. — Она приехала помочь мне, пока я не найду другую женщину, которая сможет присматривать за тобой.
— А ты не можешь уговорить ее остаться, папа?
— Боюсь, что нет, сынок. — Маккензи поднялся. — Скоро прибывает дилижанс. Джош, мне надо встретить миссис Фрик. С этого дня она будет жить в нашем доме, ты не хочешь пойти со мной?
— Нет! — закричал мальчик, заливаясь слезами. — Я не хочу встречать ее, я не хочу ее видеть! Я ненавижу тебя за то, что ты отпускаешь Хани. Ты не любишь ее, поэтому тебе наплевать!
— Это неправда, Джош, и мне вовсе не наплевать. Я не меньше твоего хочу, чтобы она осталась. — Люк не знал, как объяснить шестилетнему ребенку, что он тоже огорчен отъездом Хани, к которой его привязало настоящее чувство. Как он мог все испортить, заставить ее принять это идиотское соглашение! — Я бы все-таки хотел, чтобы ты пошел со мной.
Подождав немного, Маккензи побрел прочь, раздавленный собственной беспомощностью.
Упаковав вещи, Хани присела на край кровати, собираясь с силами. Она уже попрощалась с Нельсонами, но самое трудное было еще впереди. Моля Господа не оставлять ее, девушка поднялась, взяла свою дорожную сумку и гитару.
Люка дома не было. Хани подошла к Джошу, си-Девшему на верхней ступеньке крыльца.
— Джош! — тихо позвала она.
Мальчик даже не поднял головы. Сердце Хани разрывалось от боли, она не осмеливалась даже дотронуться до ребенка. Если она сделает это, то тут же потеряет остатки решимости.
— Золотко мое, мы оба знали, что однажды нам придется расстаться, — заговорила девушка.
— Не уезжай, Хани, — прошептал Джош, давясь слезами. — Пожалуйста, не уезжай.
«Господи, помоги мне выдержать это!» — взмолилась про себя Хани. Ей казалось, что сердце ее разорвется.
— Я должна ехать, Джош. — Она все же решилась обнять мальчугана и прижать его к своей груди. — Я люблю тебя, мой хороший. Всегда буду любить. — Хани поцеловала его и поднялась на ноги. — Я напишу тебе письмо, обещаю. — Девушка быстро пошла прочь.
У дилижанса ее поджидал Поуп О'Леари. Старик низко опустил седую голову, его глаза потускнели, потеряв обычный озорной блеск. Протянув Хани руки, Поуп обнял ее и крепко прижал к себе. Тяжело вздохнув, девушка подняла на него полные слез глаза и отступила назад.
— Слава Богу, меня не вымазали смолой и не вываляли в перьях, — с грустной улыбкой вымолвила она. — Добродетельные дамы города могут быть довольны — я уезжаю.
О'Леари сжал ее лицо в своих ладонях, взгляд его был полон печали.
— Что и говорить, добродетельные! — невесело усмехнулся он. Потом голос его смягчился: — Как бы они ни прикидывались добрыми и хорошими, моя дорогая, у них ничего не выйдет. Вот ты — хороший человек, девочка моя.
— Спасибо тебе, Поуп. Я буду скучать по тебе.
— До свидания, золото мое. — О'Леари пожал Хани руку, повернулся и зашагал по дороге. На этот раз старик почти не качался.
Хани посмотрела в сторону станции. Люк стоял возле скамьи, на которой сидела грузная пожилая женщина. Он что-то сказал ей и быстрым шагом направился к Хани. Девушка глубоко вздохнула — ей предстоял последний, самый мучительный шаг!
— Позволь помочь тебе. — Люк взял у Хани сумку и гитару и передал их Уиллу Хатчинсу.
Девушка попыталась улыбнуться, чтобы он не видел ее дрожащих губ.
— Я пошлю за книгами, как только устроюсь на новом месте.
— Не беспокойся. Не беспокойся о книгах, — промолвил шериф.
Хани почувствовала, как глаза ее наполняются слезами, и быстро повернулась в сторону женщины, сидящей на скамейке. Бросая на них любопытные взгляды, женщина постукивала ногой по земле. На ней были черное вдовье платье и уродливая черная шляпа того же цвета. В руках она держала большую рыжую кошку.
— Похоже, миссис Фрик теряет терпение, Люк. Тебе надо идти, — прошептала Хани.
— Да, — выдохнул Люк, снимая шляпу. — Вот что. Пожалуй, ты не поверишь мне, если я скажу, что очень ценю все, что ты сделала для Джоша.
Вздернув подбородок, Хани изобразила на лице дерзкую улыбку:
— Вот еще! Конечно, поверю! Я была великолепна!
— Мне очень жаль, что я бывал резок с тобой… говорил тебе всякие глупости… Наверное, у тебя отвратительное впечатление от нашего соглашения.
— Я всегда говорила, что это никуда не годное соглашение, Маккензи.
— Я готов ехать, шериф! — крикнул Уилл Хатчинс, держа в руках поводья.
Люк протянул Хани руку и помог ей сесть в дилижанс. На мгновение их взгляды встретились; его глаза были полны невысказанной нежности.
— Береги себя, сойка.
— Я всегда берегу себя, — весело отозвалась девушка. — Лучше не заставляй миссис Фрик ждать.
— Ладно, — буркнул Люк.
Сердце Хани екнуло, когда Маккензи таким привычным, полюбившимся ей движением надел шляпу на голову. Она не сводила с него глаз, пока он шел к женщине, поджидающей его на скамейке.
Когда дилижанс покинул город, девушка выглянула в окно и оглянулась назад. В серых клубах дыма она различила маленькую фигурку Джоша, рядом с которым стоял, размахивая хвостом, Амиго.
На душе у девушки было хуже некуда. Ей казалось, что настало время расплачиваться за все совершенные ею грехи, и она понимала, что пройдет еще немало времени, прежде чем боль разлуки перестанет терзать ее.
Мысли девушки понеслись галопом. «Зачем ты делаешь это, Хани Бер? — спрашивала она себя. — Зачем разбиваешь и сердце этого маленького человечка, и свое собственное? Ты же не хочешь расстаться с Джошем. Он нужен тебе. Твоя жизнь — ничто по сравнению с жизнью Джоша. Ты вечно скрываешься от кого-то, всегда убегаешь от гнусных личностей вроде Джейка Симмонса».
— Будь ты проклят, Люк Маккензи! — громко выругалась она.
«И что такого ты думаешь найти в Сан-Франциско? Неужто там будет лучше, чем в Стоктоне? И разве будет у тебя там Джош? А Синтия? И Поупа О'Леари ты там не встретишь! Что из того, что Люк Маккензи не нуждается больше в твоей помощи? Почему тебя волнует его мнение? Неужто ты так разочарована тем, что он не любит тебя?»
— Ты мне не нужен, Люк, — прошептала она. — Ни ты, ни эти лицемерки, которые спали и видели, как бы выжить меня из Стоктона. — Ее сердце ныло, но никто не имел права диктовать ей, Хани Бер, как поступать. Она смело посмотрит им в глаза и уедет из Стоктона, когда сама решит сделать это. Ни минутой раньше! Вот так!
— Уилл! — закричала она что было сил. — Останови дилижанс, Уилл!
Взметнув в воздухе новое облако пыли, кони остановились. Хани открыла дверцу и спрыгнула на землю.
— Я не повезу тебя назад, — проворчал Хатчинс.
— Я и не прошу тебя об этом, — заявила Хани. — Отдай только мои вещи и продолжай путь.
Не прошло и нескольких минут, как Хани с гитарой в одной руке и дорожной сумкой в другой бодро зашагала назад в Стоктон.
— Ш-ш-ш… — раздался шепот из-за веток.
Амиго вскочил и повернулся к деревьям.
— Джош! — громким шепотом позвала Хани. Не успел мальчик поднять голову, как Амиго уже бежал к деревьям.
— Джош, иди сюда, — снова прошептала девушка.
Лицо мальчика засветилось радостью, и он бросился к деревьям, за которыми пряталась Хани. Девушка распахнула ему свои объятия, и мальчуган, бросившись к ней на руки, сбил их обоих с ног. Падая, они весело засмеялись, а Амиго с веселым лаем бегал вокруг.
— Ты вернулась! Ты вернулась! — как безумный, вопил Джош, осыпая щеки девушки поцелуями.
— Я не смогла расстаться с тобой, мой золотой, — прошептала она, крепче прижимая ребенка к сердцу.
— Я так люблю тебя, Хани.
— Знаю, что любишь, мой хороший. Я тоже люблю тебя.
Хани уселась прямо на землю, Джош пристроился рядом, и девушка обняла его за плечи.
— Мы можем сказать миссис Фрик, чтобы она уезжала домой?
— Нет, Джош. Миссис Фрик придется остаться. Я поговорю с Сэмом из «Лонг-Бранча». Думаю, он наймет меня на работу, а потом подыщу себе жилье.
— Но почему ты не можешь жить у нас, как прежде?
— Потому что в вашем доме мало места, — быстро проговорила Хани, надеясь, что Джош не станет задавать больше вопросов. — А теперь я кое о чем попрошу тебя. До тех пор, пока я не устроюсь на новом месте, пожалуйста, не говори папе, что я вернулась.
— Папы все равно нет дома. Он сказал миссис Фрик, что отправляется в Колтон по делам. Папа звал меня с собой, но мне было так грустно, что я отказался ехать.
— Ты никому не скажешь о моем возвращении?
— Неужели даже тете Синтии нельзя сказать? Ей так же плохо, как и мне.
— Ну хорошо, золотко. Тете Синтии скажи, но, кроме нее, никому не раскрывай моего секрета, даже дяде Дугу. А завтра приходи к ней на ленч, я тоже приду туда.
— Я бы хотел, чтобы ты осталась у нас. — Не огорчайся, малыш, ведь мы сможем видеться.
Мальчуган нахмурился.
— Это все папа виноват, — пробормотал он. Хани взяла его личико в свои руки.
— Джош, ты не должен ни в чем обвинять своего папу. Он любит тебя точно так же, как и я. И то, что я не буду жить в вашем доме, вовсе не означает, что мы не сможем видеться каждый день. Твой папа не сможет разлучить нас, и он не хочет, чтобы ты огорчался, так что делай, как я велю, ладно? Завтра встретимся у тети Синтии, хорошо?
— Хорошо, — кивнул ребенок.
Они услышали, как хлопнула дверь дома.
— Джошуа! — раздался крик миссис Фрик. — Джошуа! — Женщина оглядывалась вокруг, уперев руки в бока. — Ach Himmel! Wo ist der Junge?[4] Где есть эта мальтшик? — Миссис Фрик наклонилась и подняла кошку, которая терлась о ее ноги. — Kommt, Liebchen. Hast du Hunger? Wir haben Milch[5]. — Она прижала кошку к своему огромному бюсту. — Jawohl, meine Liebchen[6], я давать тебе немного gut Milch[7].
— Ступай, Джош, — прошептала Хани. Мальчик с улыбкой встал, и сердце Хани защемило.
— Мы с Амиго любим тебя, Хани.
— Я тоже люблю вас. Беги, малыш. — Девушка с улыбкой наблюдала, как мальчик бежит к дому.
Чтобы не попасться никому на глаза, Хани пробралась к «Лонг-Бранчу» огородами и вошла туда с черного хода. Увидев ее, Сэм Бразнер удивленно всплеснул руками:
Вот тебе на! А я-то думал, что ты уехала на утреннем дилижансе!
— Я передумала, Сэм, и теперь ищу работу, тебя это не интересует?
— Ты хочешь работать каждый день или по субботам, как прежде?
— Я была бы не против иметь один выходной в неделю. Даже шериф позволял мне это, — промолвила Хани.
— Ты по-прежнему не хочешь работать в номерах?
— Не хочу, — подтвердила девушка. — У меня те же условия, что и раньше, — или я играю в покер, или пою. Что скажешь?
— Было бы глупо отказать тебе, Хани. От тебя в моем деле одна польза. К тому же я не позволю тебе уехать в другое заведение и зазывать клиентов там. Когда ты сможешь начинать?
— Как только найду комнату. Я еще не могу позволить себе снимать номер в гостинице.
— У меня есть свободная комната наверху, там прежде работала рыжеволосая Мэгги. Она сбежала и вышла замуж за какого-то грязного ковбоя. Правда, там надо прибрать.
— Ох, Сэм, ты спасаешь меня! Но чтобы не было недомолвок, давай сразу договоримся, что я буду платить тебе за комнату.
— Будешь, конечно, а как же! — буркнул Сэм, протирая прилавок влажной тряпкой. — У меня здесь не благотворительное заведение.
Остаток дня Хани занималась тем, что скребла и отмывала свое жилище, зато к вечеру комната была, как игрушка. Не то что номера, в которых проститутки принимали своих клиентов. «Я смогу видеть Джоша и Люка каждый день», — все время вертелось в голове у девушки. Первый раз ей пришло в голову, что расставание с Люком для нее так же непереносимо, как и разлука с Джошем.
Немного подумав, Хани улыбнулась и переоделась в свое черное платье.
Хани уже начала собирать свои вещи, и Люк понял, что откладывать неприятный разговор больше нельзя. Джош в это время старательно выводил буквы, сидя за столом. Люк подсел к сыну.
— Папа, ты замечаешь, как у меня хорошо получается? Хани говорит, что я самый умный мальчик на свете.
Маккензи потрепал Джоша по головке.
— Думаю, она права, сынок. — Он покосился на закрытую дверь спальни. — Уж во всяком случае, ты умнее своего старика. — Помолчав, Люк добавил: — Мне надо сообщить тебе кое-что, сынок.
Джош посмотрел на отца своими большими, доверчивыми глазами.
— Хани сегодня уезжает, — выдавил из себя Люк. — А на ее место приедет некая миссис Фрик.
Казалось, ребенка только что ударили. Он вскочил и, сметая со стола бумаги и карандаши, бросился прочь из дома. Маккензи в оцепенении смотрел, как за малышом захлопнулась входная дверь. Потом, чувствуя, как навалилась нестерпимая тоска, Люк уронил голову на руки. Как ему хотелось разделить с сыном выпавшее на долю мальчугана горе! Судорожно вздохнув, шериф вышел вслед за Джошем.
Мальчик сидел на крыльце и плакал. Амиго лежал рядом, положив морду на вытянутые вперед лапы. Отец присел рядом с сыном и обнял его трясущиеся плечики…
Сжав кулачки, Джош поднял голову.
— Я… думал, — запинаясь, проговорил он, — мне казалось, что… что она полюбила меня…
— Конечно, полюбила.
— Тогда, может, она сердится на меня?
— Нет, Хани вовсе не сердится, сынок. — Люк приподнял вверх подбородок ребенка и заглянул в его мокрые глаза. — В этом нет твоей вины, Джош, ты не сделал ничего плохого.
— Почему же она бросает меня?.. В точности как моя мама? Хани тоже болеет, как мама?
— Нет, Джош. Ты же с самого начала знал, что однажды Хани придется уехать, — мягко утешал сына шериф. — Она приехала помочь мне, пока я не найду другую женщину, которая сможет присматривать за тобой.
— А ты не можешь уговорить ее остаться, папа?
— Боюсь, что нет, сынок. — Маккензи поднялся. — Скоро прибывает дилижанс. Джош, мне надо встретить миссис Фрик. С этого дня она будет жить в нашем доме, ты не хочешь пойти со мной?
— Нет! — закричал мальчик, заливаясь слезами. — Я не хочу встречать ее, я не хочу ее видеть! Я ненавижу тебя за то, что ты отпускаешь Хани. Ты не любишь ее, поэтому тебе наплевать!
— Это неправда, Джош, и мне вовсе не наплевать. Я не меньше твоего хочу, чтобы она осталась. — Люк не знал, как объяснить шестилетнему ребенку, что он тоже огорчен отъездом Хани, к которой его привязало настоящее чувство. Как он мог все испортить, заставить ее принять это идиотское соглашение! — Я бы все-таки хотел, чтобы ты пошел со мной.
Подождав немного, Маккензи побрел прочь, раздавленный собственной беспомощностью.
Упаковав вещи, Хани присела на край кровати, собираясь с силами. Она уже попрощалась с Нельсонами, но самое трудное было еще впереди. Моля Господа не оставлять ее, девушка поднялась, взяла свою дорожную сумку и гитару.
Люка дома не было. Хани подошла к Джошу, си-Девшему на верхней ступеньке крыльца.
— Джош! — тихо позвала она.
Мальчик даже не поднял головы. Сердце Хани разрывалось от боли, она не осмеливалась даже дотронуться до ребенка. Если она сделает это, то тут же потеряет остатки решимости.
— Золотко мое, мы оба знали, что однажды нам придется расстаться, — заговорила девушка.
— Не уезжай, Хани, — прошептал Джош, давясь слезами. — Пожалуйста, не уезжай.
«Господи, помоги мне выдержать это!» — взмолилась про себя Хани. Ей казалось, что сердце ее разорвется.
— Я должна ехать, Джош. — Она все же решилась обнять мальчугана и прижать его к своей груди. — Я люблю тебя, мой хороший. Всегда буду любить. — Хани поцеловала его и поднялась на ноги. — Я напишу тебе письмо, обещаю. — Девушка быстро пошла прочь.
У дилижанса ее поджидал Поуп О'Леари. Старик низко опустил седую голову, его глаза потускнели, потеряв обычный озорной блеск. Протянув Хани руки, Поуп обнял ее и крепко прижал к себе. Тяжело вздохнув, девушка подняла на него полные слез глаза и отступила назад.
— Слава Богу, меня не вымазали смолой и не вываляли в перьях, — с грустной улыбкой вымолвила она. — Добродетельные дамы города могут быть довольны — я уезжаю.
О'Леари сжал ее лицо в своих ладонях, взгляд его был полон печали.
— Что и говорить, добродетельные! — невесело усмехнулся он. Потом голос его смягчился: — Как бы они ни прикидывались добрыми и хорошими, моя дорогая, у них ничего не выйдет. Вот ты — хороший человек, девочка моя.
— Спасибо тебе, Поуп. Я буду скучать по тебе.
— До свидания, золото мое. — О'Леари пожал Хани руку, повернулся и зашагал по дороге. На этот раз старик почти не качался.
Хани посмотрела в сторону станции. Люк стоял возле скамьи, на которой сидела грузная пожилая женщина. Он что-то сказал ей и быстрым шагом направился к Хани. Девушка глубоко вздохнула — ей предстоял последний, самый мучительный шаг!
— Позволь помочь тебе. — Люк взял у Хани сумку и гитару и передал их Уиллу Хатчинсу.
Девушка попыталась улыбнуться, чтобы он не видел ее дрожащих губ.
— Я пошлю за книгами, как только устроюсь на новом месте.
— Не беспокойся. Не беспокойся о книгах, — промолвил шериф.
Хани почувствовала, как глаза ее наполняются слезами, и быстро повернулась в сторону женщины, сидящей на скамейке. Бросая на них любопытные взгляды, женщина постукивала ногой по земле. На ней были черное вдовье платье и уродливая черная шляпа того же цвета. В руках она держала большую рыжую кошку.
— Похоже, миссис Фрик теряет терпение, Люк. Тебе надо идти, — прошептала Хани.
— Да, — выдохнул Люк, снимая шляпу. — Вот что. Пожалуй, ты не поверишь мне, если я скажу, что очень ценю все, что ты сделала для Джоша.
Вздернув подбородок, Хани изобразила на лице дерзкую улыбку:
— Вот еще! Конечно, поверю! Я была великолепна!
— Мне очень жаль, что я бывал резок с тобой… говорил тебе всякие глупости… Наверное, у тебя отвратительное впечатление от нашего соглашения.
— Я всегда говорила, что это никуда не годное соглашение, Маккензи.
— Я готов ехать, шериф! — крикнул Уилл Хатчинс, держа в руках поводья.
Люк протянул Хани руку и помог ей сесть в дилижанс. На мгновение их взгляды встретились; его глаза были полны невысказанной нежности.
— Береги себя, сойка.
— Я всегда берегу себя, — весело отозвалась девушка. — Лучше не заставляй миссис Фрик ждать.
— Ладно, — буркнул Люк.
Сердце Хани екнуло, когда Маккензи таким привычным, полюбившимся ей движением надел шляпу на голову. Она не сводила с него глаз, пока он шел к женщине, поджидающей его на скамейке.
Когда дилижанс покинул город, девушка выглянула в окно и оглянулась назад. В серых клубах дыма она различила маленькую фигурку Джоша, рядом с которым стоял, размахивая хвостом, Амиго.
На душе у девушки было хуже некуда. Ей казалось, что настало время расплачиваться за все совершенные ею грехи, и она понимала, что пройдет еще немало времени, прежде чем боль разлуки перестанет терзать ее.
Мысли девушки понеслись галопом. «Зачем ты делаешь это, Хани Бер? — спрашивала она себя. — Зачем разбиваешь и сердце этого маленького человечка, и свое собственное? Ты же не хочешь расстаться с Джошем. Он нужен тебе. Твоя жизнь — ничто по сравнению с жизнью Джоша. Ты вечно скрываешься от кого-то, всегда убегаешь от гнусных личностей вроде Джейка Симмонса».
— Будь ты проклят, Люк Маккензи! — громко выругалась она.
«И что такого ты думаешь найти в Сан-Франциско? Неужто там будет лучше, чем в Стоктоне? И разве будет у тебя там Джош? А Синтия? И Поупа О'Леари ты там не встретишь! Что из того, что Люк Маккензи не нуждается больше в твоей помощи? Почему тебя волнует его мнение? Неужто ты так разочарована тем, что он не любит тебя?»
— Ты мне не нужен, Люк, — прошептала она. — Ни ты, ни эти лицемерки, которые спали и видели, как бы выжить меня из Стоктона. — Ее сердце ныло, но никто не имел права диктовать ей, Хани Бер, как поступать. Она смело посмотрит им в глаза и уедет из Стоктона, когда сама решит сделать это. Ни минутой раньше! Вот так!
— Уилл! — закричала она что было сил. — Останови дилижанс, Уилл!
Взметнув в воздухе новое облако пыли, кони остановились. Хани открыла дверцу и спрыгнула на землю.
— Я не повезу тебя назад, — проворчал Хатчинс.
— Я и не прошу тебя об этом, — заявила Хани. — Отдай только мои вещи и продолжай путь.
Не прошло и нескольких минут, как Хани с гитарой в одной руке и дорожной сумкой в другой бодро зашагала назад в Стоктон.
— Ш-ш-ш… — раздался шепот из-за веток.
Амиго вскочил и повернулся к деревьям.
— Джош! — громким шепотом позвала Хани. Не успел мальчик поднять голову, как Амиго уже бежал к деревьям.
— Джош, иди сюда, — снова прошептала девушка.
Лицо мальчика засветилось радостью, и он бросился к деревьям, за которыми пряталась Хани. Девушка распахнула ему свои объятия, и мальчуган, бросившись к ней на руки, сбил их обоих с ног. Падая, они весело засмеялись, а Амиго с веселым лаем бегал вокруг.
— Ты вернулась! Ты вернулась! — как безумный, вопил Джош, осыпая щеки девушки поцелуями.
— Я не смогла расстаться с тобой, мой золотой, — прошептала она, крепче прижимая ребенка к сердцу.
— Я так люблю тебя, Хани.
— Знаю, что любишь, мой хороший. Я тоже люблю тебя.
Хани уселась прямо на землю, Джош пристроился рядом, и девушка обняла его за плечи.
— Мы можем сказать миссис Фрик, чтобы она уезжала домой?
— Нет, Джош. Миссис Фрик придется остаться. Я поговорю с Сэмом из «Лонг-Бранча». Думаю, он наймет меня на работу, а потом подыщу себе жилье.
— Но почему ты не можешь жить у нас, как прежде?
— Потому что в вашем доме мало места, — быстро проговорила Хани, надеясь, что Джош не станет задавать больше вопросов. — А теперь я кое о чем попрошу тебя. До тех пор, пока я не устроюсь на новом месте, пожалуйста, не говори папе, что я вернулась.
— Папы все равно нет дома. Он сказал миссис Фрик, что отправляется в Колтон по делам. Папа звал меня с собой, но мне было так грустно, что я отказался ехать.
— Ты никому не скажешь о моем возвращении?
— Неужели даже тете Синтии нельзя сказать? Ей так же плохо, как и мне.
— Ну хорошо, золотко. Тете Синтии скажи, но, кроме нее, никому не раскрывай моего секрета, даже дяде Дугу. А завтра приходи к ней на ленч, я тоже приду туда.
— Я бы хотел, чтобы ты осталась у нас. — Не огорчайся, малыш, ведь мы сможем видеться.
Мальчуган нахмурился.
— Это все папа виноват, — пробормотал он. Хани взяла его личико в свои руки.
— Джош, ты не должен ни в чем обвинять своего папу. Он любит тебя точно так же, как и я. И то, что я не буду жить в вашем доме, вовсе не означает, что мы не сможем видеться каждый день. Твой папа не сможет разлучить нас, и он не хочет, чтобы ты огорчался, так что делай, как я велю, ладно? Завтра встретимся у тети Синтии, хорошо?
— Хорошо, — кивнул ребенок.
Они услышали, как хлопнула дверь дома.
— Джошуа! — раздался крик миссис Фрик. — Джошуа! — Женщина оглядывалась вокруг, уперев руки в бока. — Ach Himmel! Wo ist der Junge?[4] Где есть эта мальтшик? — Миссис Фрик наклонилась и подняла кошку, которая терлась о ее ноги. — Kommt, Liebchen. Hast du Hunger? Wir haben Milch[5]. — Она прижала кошку к своему огромному бюсту. — Jawohl, meine Liebchen[6], я давать тебе немного gut Milch[7].
— Ступай, Джош, — прошептала Хани. Мальчик с улыбкой встал, и сердце Хани защемило.
— Мы с Амиго любим тебя, Хани.
— Я тоже люблю вас. Беги, малыш. — Девушка с улыбкой наблюдала, как мальчик бежит к дому.
Чтобы не попасться никому на глаза, Хани пробралась к «Лонг-Бранчу» огородами и вошла туда с черного хода. Увидев ее, Сэм Бразнер удивленно всплеснул руками:
Вот тебе на! А я-то думал, что ты уехала на утреннем дилижансе!
— Я передумала, Сэм, и теперь ищу работу, тебя это не интересует?
— Ты хочешь работать каждый день или по субботам, как прежде?
— Я была бы не против иметь один выходной в неделю. Даже шериф позволял мне это, — промолвила Хани.
— Ты по-прежнему не хочешь работать в номерах?
— Не хочу, — подтвердила девушка. — У меня те же условия, что и раньше, — или я играю в покер, или пою. Что скажешь?
— Было бы глупо отказать тебе, Хани. От тебя в моем деле одна польза. К тому же я не позволю тебе уехать в другое заведение и зазывать клиентов там. Когда ты сможешь начинать?
— Как только найду комнату. Я еще не могу позволить себе снимать номер в гостинице.
— У меня есть свободная комната наверху, там прежде работала рыжеволосая Мэгги. Она сбежала и вышла замуж за какого-то грязного ковбоя. Правда, там надо прибрать.
— Ох, Сэм, ты спасаешь меня! Но чтобы не было недомолвок, давай сразу договоримся, что я буду платить тебе за комнату.
— Будешь, конечно, а как же! — буркнул Сэм, протирая прилавок влажной тряпкой. — У меня здесь не благотворительное заведение.
Остаток дня Хани занималась тем, что скребла и отмывала свое жилище, зато к вечеру комната была, как игрушка. Не то что номера, в которых проститутки принимали своих клиентов. «Я смогу видеть Джоша и Люка каждый день», — все время вертелось в голове у девушки. Первый раз ей пришло в голову, что расставание с Люком для нее так же непереносимо, как и разлука с Джошем.
Немного подумав, Хани улыбнулась и переоделась в свое черное платье.
Глава 22
Люк чувствовал себя отвратительно. Вернувшись домой слишком поздно, он не смог попрощаться с сыном на ночь, но, судя по словам миссис Фрик, плохое настроение мальчика как рукой сняло. Люк с трудом поверил своим ушам: уж он-то знал, как Джош привязан к Хани. Впрочем, шериф решил, что миссис Фрик просто еще не научилась угадывать настроение мальчика.
Весь день Маккензи думал то о Джоше, то о Хани. Посадить девушку в дилижанс стоило ему неимоверных усилий. На самом деле ему хотелось вымолить у нее согласие остаться навсегда.
Люк припомнил все, что она рассказала ему о себе. Без сомнения, ей не повезло в жизни, и неудивительно, что она ступила на такой скользкий путь.
«Забудь ее! — приказывал он себе. — Ты дал ей все, что она хотела, а теперь она уехала! И больше ты ее не увидишь!»
Но забыть он не мог — маленькая обольстительница с золотыми волосами навсегда поселилась в его сердце.
Маккензи отправился на свой обычный обход. Он подергал дверь банка, а потом пошел вниз по улице. Когда он проходил мимо «Лонг-Бранча», его внезапно охватило странное чувство. Что-то было не так, и его рука машинально скользнула к кобуре.
Через несколько мгновений Люк понял, что его встревожило. Тишина! В этот час из салуна обычно раздавались шум и крики. Шериф посмотрел на коновязь — там было привязано не меньше полудюжины лошадей. Стало быть, в салуне не было недостатка в посетителях, но почему же оттуда не доносилось ни звука? Левой рукой Люк нащупал вторую кобуру.
Маккензи осторожно приблизился к двери салуна и прислушался. Кто-то тихо наигрывал на пианино, и пел женский голос. Люк похолодел.
Колени его подогнулись, на лбу выступил холодный пот.
Половина свечей была затушена, комната погрузилась в полумрак. Взгляд шерифа оказался прикованным к единственному человеку.
Она сидела на стойке бара и была еще более обольстительна, чем всегда, манила его к себе больше, чем в ту ночь в Сакраменто, больше, чем в ту минуту, когда они прощались у дилижанса.
Открытое черное платье подчеркивало полукружия ее грудей, атласные плечи тускло светились в полумраке салуна.
Его жадные глаза скользнули ниже, на обтянутые узким платьем ноги. Затем он взглянул на ее лицо. Казалось, Хани забыла обо всем на свете — закрыв глаза, откинув голову назад, она пела низким голосом романтическую балладу «Санта-Лючия».
У Маккензи пересохло в горле.
Хани почувствовала на себе чей-то взгляд и, даже не открывая глаз, поняла, что на нее смотрит он. Потом она медленно подняла вмиг отяжелевшие веки.
Шериф стоял совсем не далеко — в дверях салуна.
Его сапфировый взгляд очаровал ее, девушка чувствовала, как в груди ее растекается сладкая истома.
«Люби меня, Люк», — сказала она ему взглядом. Им казалось, что мир вокруг перестал существовать, остались лишь они одни. Глядя Люку в глаза, Хани допела последние слова баллады.
Она околдовала Маккензи. Люку казалось, что ему не сдержаться, он готов был схватить Хани в свои объятия прямо здесь — так сильно он желал ее. Он вдруг понял, что не будет знать покоя, пока не ощутит снова вкус ее нежных губ, не почувствует под руками ее податливой плоти.
Весь день Маккензи думал то о Джоше, то о Хани. Посадить девушку в дилижанс стоило ему неимоверных усилий. На самом деле ему хотелось вымолить у нее согласие остаться навсегда.
Люк припомнил все, что она рассказала ему о себе. Без сомнения, ей не повезло в жизни, и неудивительно, что она ступила на такой скользкий путь.
«Забудь ее! — приказывал он себе. — Ты дал ей все, что она хотела, а теперь она уехала! И больше ты ее не увидишь!»
Но забыть он не мог — маленькая обольстительница с золотыми волосами навсегда поселилась в его сердце.
Маккензи отправился на свой обычный обход. Он подергал дверь банка, а потом пошел вниз по улице. Когда он проходил мимо «Лонг-Бранча», его внезапно охватило странное чувство. Что-то было не так, и его рука машинально скользнула к кобуре.
Через несколько мгновений Люк понял, что его встревожило. Тишина! В этот час из салуна обычно раздавались шум и крики. Шериф посмотрел на коновязь — там было привязано не меньше полудюжины лошадей. Стало быть, в салуне не было недостатка в посетителях, но почему же оттуда не доносилось ни звука? Левой рукой Люк нащупал вторую кобуру.
Маккензи осторожно приблизился к двери салуна и прислушался. Кто-то тихо наигрывал на пианино, и пел женский голос. Люк похолодел.
Колени его подогнулись, на лбу выступил холодный пот.
Половина свечей была затушена, комната погрузилась в полумрак. Взгляд шерифа оказался прикованным к единственному человеку.
Она сидела на стойке бара и была еще более обольстительна, чем всегда, манила его к себе больше, чем в ту ночь в Сакраменто, больше, чем в ту минуту, когда они прощались у дилижанса.
Открытое черное платье подчеркивало полукружия ее грудей, атласные плечи тускло светились в полумраке салуна.
Его жадные глаза скользнули ниже, на обтянутые узким платьем ноги. Затем он взглянул на ее лицо. Казалось, Хани забыла обо всем на свете — закрыв глаза, откинув голову назад, она пела низким голосом романтическую балладу «Санта-Лючия».
У Маккензи пересохло в горле.
Хани почувствовала на себе чей-то взгляд и, даже не открывая глаз, поняла, что на нее смотрит он. Потом она медленно подняла вмиг отяжелевшие веки.
Шериф стоял совсем не далеко — в дверях салуна.
Его сапфировый взгляд очаровал ее, девушка чувствовала, как в груди ее растекается сладкая истома.
«Люби меня, Люк», — сказала она ему взглядом. Им казалось, что мир вокруг перестал существовать, остались лишь они одни. Глядя Люку в глаза, Хани допела последние слова баллады.
Она околдовала Маккензи. Люку казалось, что ему не сдержаться, он готов был схватить Хани в свои объятия прямо здесь — так сильно он желал ее. Он вдруг понял, что не будет знать покоя, пока не ощутит снова вкус ее нежных губ, не почувствует под руками ее податливой плоти.