Страница:
В тот момент Оскар, безусловно, был еще свободным палачом, хотя демонстрация могущества миссис Крониадис его впечатлила. У Оскара никогда не было могущества, и ему хотелось быть именно Могущественным Оскаром, именно этого он и добивался, для этого стал кожанодоспешным палачом… Впереди, за расплывшимися телами женщин, далеким огнем сияло ослепительное могущество. Власть.
И все же, после нескольких растерянно-приветственных слов Габриэл («Боже, Оскар, какой у тебя прелестный и поэтичный уголок!»), Оскар не постеснялся, не вынимая миссис Крониадис из ее стотысячной шубы, подчеркнуто неуважительно свалить мадам на пол, почти сбив ее с ног. Оскар упал на пол вместе с нею, и через несколько секунд наглые руки его были на тех местах миссис Крониадис, касание которых никак не вяжется с уважением.
Почему Оскар выбрал такой способ начать первое свидание? Очевидно, ему хотелось максимально сократить время между ощущением могущества, которое, вне сомнения, всегда испытывает миссис Крониадис, выходя из несгораемого сейфа и путешествуя в нем в обществе шофера и телохранителя, и тем несказанным унижением, которое она должна была испытать. Может быть, только минуту спустя Оскар вдавливал член в попку вдовы, не обращая ни малейшего внимания на протестующие шумы, которые она издавала. Ошеломить, унизить и тем самым покорить. Удивить тоже.
«Ты был как вихрь, ты схватил меня и унес! Моя звезда, мой герой!» — говорила ему потом не раз Габриэл, и лицо ее при воспоминании об этой их первой любовной сцене делалось нежным. К сладковатому, чрезмерно романтическому жаргончику Габриэл он, впрочем, скоро привык, первое время жаргончик очень раздражал Оскара.
Нет-нет, тогда он был свободен, и он диктовал условия их отношений. Зависимость Оскара от Габриэл началась с лофта. Именно в день, когда Габриэл выписала ему чек на сто тысяч долларов — аванс за приобретение лабиринта комнат и коридоров, мусора и куч отвратительных нейлоновых тканей, сваленных в одном углу, вот как выглядел лофт Оскара еще девять месяцев тому назад, — именно тогда Оскар прошептал горбоносенькому ястребу, что любит ее. Кончая в этот момент в ее всегда обильно-душистое тело. В профиль Габриэл действительно похожа на маленького ястреба.
Оскар прошептал «Я люблю тебя, Габриэл» из чувства благодарности, но, увы, дело было сделано, отношения между ним и Габриэл сразу же перешли в другую фазу.
«Зачем, — думает Оскар, — зачем я сказал ей, что люблю ее? Мне нужно было держаться господином, неприступным палачом, карающим и ласкающим жертву по своему произволу, а я позволил нашим отношениям сползти в обычный шаблон отношений между богатой женщиной и ее молодым любовником».
Сексуальную практику их, впрочем, обычной не назовешь. Оскар иронически кривит рот, вспоминая, что он проделывает с Габриэл Крониадис. Отталкиваясь от определения «хард-кор порнография», тo, что Оскар делает с Габриэл и о чем она сама его просит, можно назвать «хард-кор садизмом». Ради Габриэл Оскару пришлось купить такие орудия пыток, которые он никогда ранее не употреблял и поначалу даже не знал, как ими пользоваться…
Все это, однако, не помешало «маленькому ястребу» устроить постепенно такую старомодную любовную связь между собой и Оскаром, что иногда ему кажется, будто он муж Габриэл. «Привычка, — думает Оскар. — Может быть, она считает, что я перевоплощение, реинкарнированный Панайотис — торговец оружием?»
Габриэл утверждает, однако, что ее горячо любимый грек никогда не практиковал садизма и что вкус к подобным развлечениям Габриэл приобрела позднее. Потрясенная потерей любимого человека, Габриэл обнаружила однажды, что почти нечувствительна сексуально, и тогда ей, привыкшей к обильному сексу — она еблась по меньшей мере три раза в день с Панайотисом, — захотелось расшевелить свой секс. На этом пути Габриэл и зашла в камеру пыток. И уже не вышла.
Оскар убедился, что замок кольца защелкнулся, и, не глядя на Габриэл, вышел из рабочего зала. Он никогда не обращается к своим жертвам во время сеансов «нормальным» голосом, если обращается вообще. В основном из уст Оскара раздаются приказания и оскорбления. Так нужно. Вторая реальность должна быть строго отделена от первой.
На улице было холодно, и он пожалел, что надел плащ, полушубок был бы более подходящей одеждой для февраля. Однако, решил Оскар, в плаще он выглядит демократичнее, полушубок на меху больше подходит для аптауна Ист-Сайда. На Сент-Марк Плейс плащ будет выглядеть естественнее.
Через десять минут Оскар сидел в баре заведения, называемого «Кабул», и осторожно оглядывался по сторонам. Ему нужен был одинокий юноша, но он не хотел наткнуться на урода или маньяка, а то и бандита, потому Оскар разглядывал посетителей тщательно.
Толстомордый блондин в красном свитере и джинсах — куртка висела на его стуле сзади — очевидно и явно не принадлежит к Сент-Марк Плейс. Он очевидно и явно приехал в Нью-Йорк из провинции. Еще, пожалуй, испугается, решил Оскар. Да и туп…
Остановился Оскар неожиданно на экземпляре, который в обычное время не привлек бы его внимания. Одетый в неопределенно-серого цвета пиджачную пару не первой свежести, без рубашки и галстука, в черном свитере под горло, сидел парень возраста Оскара или на несколько лет моложе его. Черноволосый, с этаким «мужским», синеватым от пробившейся к вечеру щетины длинным костистым лицом. Похожий, пожалуй, на Роберта де Ниро, каким он предстал миру в фильме «Нью-Йорк, Нью-Йорк», парень бережно, маленькими глотками тянул темное пиво из большого бокала и совершал все те движения, которые совершает одинокий человек, не знающий, как убить вечер… То есть ерзал на стуле, осматривался, подпирал подбородок ладонью, даже вздыхал. Оскар, сам прошедший через множество таких вечеров, когда гордость не позволяла ему общаться с экс-соотечественниками, а других знакомых не было, узнал ситуацию. И объект не выглядел агрессивно.
— Можно мне сказать вам несколько слов? — обратился Оскар к «де Ниро», сойдя со своего табурета. Чтобы уверить объект в дружелюбности, Оскар улыбнулся.
— Почему нет? — сказал «де Ниро». — Садитесь.
— У меня есть к вам предложение, — начал Оскар. Но, увидев появившееся на лице парня брезгливое выражение, поспешил добавить: — Нет, я не гомосексуалист. Если у вас есть хотя бы час времени и вы хотите заработать сто долларов, я могу вам объяснить существо дела.
— Что-то криминальное, конечно? — спросил «де Ниро». — На криминальное я не подписываюсь.
— Нет, мое предложение находится в рамках законности.
— О'кей. Выкладывай.
По лицу «де Ниро» было видно, что Оскар его заинтриговал, но он старается выглядеть равнодушным. Еще Оскар видел, что ему удалось не испугать «де Ниро».
— Видите ли, — начал Оскар. — Моя женщина намного старше меня. История простая и обычная, — оправдывался он перед «де Ниро» за то, что его женщина старше его. — Она очень любит меня, а я… Я вам скажу как мужчина мужчине, она, к сожалению, не очень меня возбуждает…
«Де Ниро» отхлебнул большой глоток пива и посмотрел на Оскара старательно спокойно.
«Хуй-то, — подумал Оскар. — Меня не проведешь, сам был таким. Ты готов, друг мой, к любому приключению и пойдешь куда угодно. Потому что денег у тебя нет, ты потерял работу не менее полугода тому назад, и делать тебе совершенно нечего, и свою девочку, Даян или Сюзен, ты не водил в ресторан уже несколько месяцев, потому ее все чаще и чаще не бывает дома вечерами. Позже она объясняет, что навещала больную бабушку в Нью-Джерси или Вирджинии или была в ресторане, отмечая встречу бывших одноклассников… но ты догадываешься, что бабушка с усами. У тебя пустой вечер, а я не выгляжу маньяком, мой друг. Куда ты денешься, голубчик «де Ниро»…»
— Так вот, моя женщина хочет, чтобы я посмотрел, как другой мужчина делает с ней любовь. Она надеется, что после этого наш секс станет лучше. Она богатая женщина. Сто долларов в час и никаких обязательств. И я живу совсем рядом.
В сущности, Оскар сказал «де Ниро» почти правду. Единственный шок, который ему предстоит, — это рабочий зал Оскара и Габриэл в железном ошейнике.
— Значит, нужен наемный хуй? — усмехнулся «де Ниро».
— Да. Сто в час и никаких обязательств.
— У тебя есть в доме какие-нибудь драгс? Джойнт найдется? — спросил «де Ниро» и лениво потянулся. Так порой в сабвее здоровенные мужики искусственно зевают, видя, что в углу вагона орет и беснуется банда хулиганов. Показать, что ты хладнокровен и тебе даже скучны их беснования. Мол, большое дело!..
— «Гавайская трава — самая лучшая в мире», — вместо ответа прочел ему лозунг Оскар.
— Пойдем, — сказал парень и, допив пиво, встал и взял со спинки стула свой плащ.
— Да, — согласился «де Ниро», осматриваясь. — У тебя тут парадайз… Только что птицы не летают… Красиво… Bay! — издал он неожиданно Наташкино восклицание, подойдя к креслу-руке, подарку Женевьев. — Удобное?
— Попробуй, — пожал плечами Оскар. — Что именно ты хочешь пить?
— Если у тебя есть бренди…
— Есть.
Оскар налил «де Ниро» полбокала бренди, зная, что его ожидает в рабочем зале, и предполагая, что бренди будет нелишним. Достав из сигарной коробки пару джойнтов, Оскар положил их в нагрудный карман и, пройдя по блестящему паркету к сидящему сиротливо в кожаной ладони «де Ниро», протянул ему бокал с бренди.
— Bay! — опять издал «де Ниро» Наташкин звук. — Так много!
— Не выпьешь — оставишь.
Оттого что «де Ниро» употреблял Наташкино восклицание, он был Оскару симпатичен. Это только Наташка считала, что Оскару мила исключительно ее пизда. Ему были милы и трогательно-приятны даже все ее словечки.
«Де Ниро» отхлебнул дринк. Оскар закурил джойнт. Чуть затянувшись, Оскар передал джойнт «де Ниро», и тот с готовностью приложился к джойнту. Сигаретка укоротилась на глазах. Кокаин бы сейчас не помог, нужны были иллюзии и вовсе не обычная связь между предметами. Героин был бы вреден, он убивает секс и оставляет личность наедине с собой, полностью удовлетворенной своим одиночеством. Мескалин, хотя он и стимулирует секс, был бы слишком силен, вызвал бы у «де Ниро» паранойю. Джойнт был в самый раз. В молчании они докурили джойнт. Марихуана была крепкая, бессемянная.
— Пойдем? — спросил Оскар.
— О'кей! — «де Ниро» встал и стал снимать плащ.
— Не снимай. Останься как есть. Она немножко с задвигом, моя женщина. Ей будет приятнее, если ты будешь выглядеть совсем чужим человеком, прямо с улицы. Ох уж эти мне женщины! — вздохнул лицемерный Оскар, как бы не одобряя поведения своей самки.
— О'кей, — согласился «де Ниро», и они, пересекая салон, отправились к двери в рабочий зал Оскара. «Топ-цок-топ-цок!» — прозвучали их шаги в салоне. «Цок» — был звук легких кожаных итальянских башмаков Оскара. «Топ» — принадлежал американского отечественного производства культяпным мокасинам «де Ниро».
У самой двери Оскар остановился и сказал, обернувшись к «де Ниро»:
— Ты не пугайся только. В этом зале у меня несколько странный интерьер, он оборудован чуть-чуть под «садо»… Ну, знаешь, чтобы моим женщинам не было скучно. Для забавы…
И Оскар открыл дверь.
— Как ее зовут? — прошептал «де Ниро». Трудно было предположить, что он каждую ночь наблюдал такие сцены.
— А это мы сейчас у нее спросим.
Оскар тяжелой походкой Палача отправился к Габриэл. Уже не «цок», но «бац-бац!» раздавалось из-под его башмаков. «Де Ниро» не в такт затопал за Оскаром. «Топ-топ-топ! Топ-топ!» «Де Ниро» явно находился в смятении чувств.
— Как тебя зовут, щель? — остановившись у домашнего животного в чулках с розочками, хрипло спросил Оскар.
Габриэл подползла к ногам Оскара и прильнула щекой к его башмаку.
— Отвечай немедленно, когда тебя спрашивают, пизда! Гость ждет… — выдохнул Оскар угрожающе и, отняв ногу от щеки Габриэл, пнул ее носком ботинка в бедро. Габриэл повалилась на бок.
— Меня зовут Лия, господин. Лия! — прошептала она. Всякий раз Габриэл придумывала себе новые имена. Ей так нравилось.
— Покажи нашему гостю, что у тебя есть! — приказал Оскар.
Габриэл перевалилась на спину и развела ноги.
— Шире!
Габриэл развела ноги шире.
— Еще!
Безволосая, тщательно ухоженная пизда Габриэл раскрылась, обнажая очень перепутанные в случае Габриэл розовые внутренности. По мере того как мужчины смотрели на них, внутренности Габриэл медленно подернулись слизистой тонкой пленкой, выступившей из любовного отверстия или же из всего секс-органа миссис Крониадис сразу.
— Выеби ee! Делай с ней все, что хочешь. На час она твоя! — объявил Оскар «де Ниро» и, отойдя от Габриэл-Лии, уселся в кресло. И уже из кресла добавил: — Советую тебе избить ее и выебать ее в жопу. Она это любит.
Оскар достал из нагрудного кармана пиджака второй джойнт и закурил.
Каких-либо особенно замечательных действий от «де Ниро» ожидать было трудно. По опыту Оскар знал, что воображение молодых людей, наполняющих бары Ист-Вилледжа, обычно не простирается дальше более или менее простого сексуального акта, разнообразящегося только позой или длительностью. Однако на то Оскар тут и находился, чтобы наблюдать и, наблюдая, учить и дирижировать.
Следя за тем, как «де Ниро» нерешительно расстегивает зиппер на брюках, расстегнув предварительно плащ, Габриэл-Лия все еще лежала, выпятив живот и безволосое отверстие вперед и отверстием и животом слабо подрагивая. Оскар понял, что сейчас «де Ниро» ляжет на жилистый кусок мяса, и Оскару ничего не будет видно. Кроме плаща и выбивающихся из-под плаща, может быть, ступней Габриэл-Лии. Оскару же хотелось видеть если не пизду мадам, то хотя бы подробности того, как «де Ниро» справится с задачей. Профессионально Оскару нужно было реагировать на сцену, ведь после «де Ниро» ему предстояло каким-то образом возбудиться и ебать мадам Крониадис. Посему Оскар встал, подошел к Габриэл-Лие, взял ее рукою за цепь так, что шипастый ошейник воткнулся миссис Крониадис в темную шею, и рывком поднял миссис, приказав: «На колени, щель!» Вдова послушно села на корточки, потом стала на колени, упершись вытянутыми руками прямо перед собой.
— Можешь продолжать! — приказал Оскар удивленному «де Ниро», застывшему с членом в руках, и вернулся к креслу. Переставив кресло таким образом, чтобы ему было видно копошащихся «де Ниро» и Габриэл-Лию сзади со стороны, Оскар глубоко затянулся джойнтом. Он все больше и больше полагался на этот легкомысленный драг американских подростков, дабы возбудить свое воображение. «Де Ниро» ласкал в этот момент выпяченную назад попку миссис Крониадис, и из-под плаща в профиль Оскар увидел добрых несколько инчей его синеватого члена. «Уже готов?» — удивился Оскар. Обычно молодые люди стеснялись присутствия Оскара, и иногда ему даже приходилось покидать на некоторое время рабочий зал, дабы гость мог расслабиться, а его член — собраться.
Безусловно, в тех же барах в Ист-Вилледж он мог найти юношей, которым никакого труда не стоило расслабиться, но и он, и Габриэл несколько побаивались таких юношей. Игры с ними могли иметь неприятные последствия…
Через несколько минут «де Ниро» уже надвигал вдову на член и сдвигал ее с члена, а Оскар, расстегнув зиппер и вынув свой член, мечтательно массировал его, думая о клейкой маленькой пизде Наташки…
Ухмыляясь, Оскар первыми занес в список приглашенных мадам Мендельсон и Роджера. Затем последовали Женевьев, Сюзен Вудъярд, Кати Стюарт, еще несколько дюжин клиенток, с которыми ему пришлось иметь дело за последние полтора года. Нескольких из них Оскар все же принимал, несмотря на старания миссис Крониадис сделаться его единственной клиенткой. Принимал даже не ради денег — Габриэл, щедрая и преданно-навязчивая, обеспечивала все его нужды, но из хулиганства мальчишки, хулиганящего для того только порой, чтобы разозлить любящую мамашу. За клиентками последовали Стив Барон, Соня Бетти, с полдюжины писателей, столько же примерно художников, несколько десятков представителей нью-йоркского «джэт сэт», бездельников, просто милых людей, с дюжину девочек-моделей из различных агентств, чтобы на парти там и тут встречались красивые лица. Вышло более ста человек.
Подумав, поразглядывав список, вновь перечитав его, добавив несколько фамилий из записной книжки, Оскар встал и прошелся по озаряемой восторженно-ярким февральским солнцем огромной ливинг-рум, постоял у банзай-дерева, самого большого, его любимого, задумчиво поковырял ногтем кору… Затем, вернувшись к столу, Оскар решительно вписал в список последним имя Наташки. И, дабы Наташка не чувствовала себя одиноко в обществе, где она никого не знает, приписал к Наташке — «…и Анн».
В сущности, это давно следовало сделать. Собрать воедино всех его новых знакомых и представить их друг другу. Большинство их знакомы, но Оскару захотелось, чтобы они неожиданно ощутили свою принадлежность к его, Оскарову, клану, к партии пришельца-Палача.
День рождения, таким образом, подумал Оскар, будет его парадом, радостной годовщиной подведения итогов. Полтора года назад Оскар был никто, теперь его знает весь Нью-Йорк… Ну, если не весь, — постарался быть честным Оскар, — то добрая половина.
Оскар подошел к зеркальной стене салона — зеркальная стена тремя большими заново пробитыми окнами смотрелась на Хьюстон-стрит — и с удовольствием оглядел свой отчетливый черный силуэт. Теперь Оскар всегда одевается в черное, ему кажется, его образ требует именно таинственного черного цвета. На Оскаре узкие, как ножи, черные башмаки, узкие черные брюки и куртка с громадными накладными плечами. Оскар в зеркале себе нравится.
«Следует попросить Жюльет Мендельсон привести Энди Уорхола», — неожиданно приходит в голову Оскару. Зачем ему Энди Уорхол? Оскар не обольщается, как бывший философ он отдает себе отчет в том, что тщеславие руководит мистером Худзикски, но он и не стесняется своего тщеславия. Оскар Худзински как никто заслуживает присутствия сверхсовременного Энди на своем празднике. Оскар Худзински, думает Оскар о себе в третьем лице, создал новую форму существования в капиталистическом обществе, даже, если хотите, новый вид искусства, мистер Уорхол, так почему бы и не почтить его своим присутствием? Оскар не раз видел Энди в различных нью-йоркских домах и здоровается с альбиносом, но альбинос, пришедший к Оскару на день рождения, — это уже социальный статус.
Оскар поворачивает голову и разглядывает свой профиль. Зачем ему социальный статус? Всегда в таких случаях за помощью Оскар обращается к недавнему прошлому, к годам, которые делись неизвестно куда, прошли неизвестно как и сейчас вспоминаются только как длительное затемнение. Отомстить за затемнение — вот зачем ему социальный статус. За унижения, которые он испытывал всякий раз, когда его знакомили с кем-либо. «Мистер Оскар Худзински». Скорчившись в равнодушной улыбке, личность на мгновение задерживалась на Оскаре взглядом, оценивая. Найдя на Оскаре одежды еще одного заурядного соискателя успеха в салонах Нью-Йорка, личность настораживалась и в тот же момент практично обращалась за помощью к компьютеру памяти. Определив, что в разделе знаменитых, богатых и удачливых Оскар Худзински не числится, личность отплывала в сторону, не подав Оскару никакого сигнала.
Теперь же — Оскар поправляет волосок на виске — мистер Худзински постоянно находится рядом с миссис Крониадис на фотографиях в светской хронике и упоминается как «философ Оскар Худзински» среди гостей, присутствовавших на благотворительном балу, на показе знаменитого дизайнера или на бракосочетании денег и титула, титула и красоты.
Даже выражение лица Оскара изменилось. Мужественная уверенность отражается в зеркале, в то время как даже на фотографиях полуторагодичной давности Оскар еще смотрится растерянным и рассеянным, голова обычно поставлена неровно-неуклюже, клок волос вдруг ответвляется в сторону, нарушая симметрию лица, — соискатель успеха в самом начале пути, то есть еще неудачник, и шансы его — нуль. Теперь «маленький Оскар», с усмешкой вспоминает Оскар обычное обращение к нему Габриэл, крепко держит жизнь за горло.
Оскар идет к телефону и набирает номер Габриэл. Как обычно, трубку снимает батлер, хотя у миссис Крониадис есть и горничная, и секретарь, и шофер, и телохранители — добрый десяток человек зарабатывает себе на хлеб при нью-йоркском доме миссис.
— Жозеф? Это мистер Худзински…
— Оскар? О, Оскар…
— Спасибо, Жозеф.
Трубку взяла сама Габриэл, очевидно, она находилась у телефона. Может быть, только что кому-то оттелефонировала.
— Послушай, Габи, мне пришла в голову идея устроить деньрожденческое парти. Разумеется, я закрою рабочую комнату… Последний раз я праздновал свой день рождения еще в Варшаве.
Последнюю фразу Оскар произнес капризным тоном очень избалованного ребенка.
— Бедный маленький Оскар! Восхитительная идея!
Оскар поморщился, услышав «бедный маленький Оскар…» Габриэл не пользуется сахарным словариком в нормальной жизни, только с Оскаром она общается на жаргоне опереточной миллиардерши — слабость пятидесятилетней женщины, неуклюже старающейся опять хоть чуть-чуть пожить в детстве. Деловая, умная Габриэл крепко держит бразды правления своей оружиепродающей империи и сама, как танк, которые она продает, — неостановима в своем движении. С Оскаром, и только с Оскаром, миссис Крониадис сюсюкает, шепелявит и позволяет себе быть опереточной девочкой.
— Я уже составил и список гостей, — объявил Оскар. — Мне хотелось бы, чтобы мы просмотрели его вместе, возможно, я пропустил кого-либо…
Оскар имел в виду, что, возможно, он пригласил кого-либо, кого Габриэл Крониадис — его любовница — не захочет видеть, но сказать об этом прямо значило бы признать свое подчиненное положение. «Пропустил кого-либо…» звучало дипломатично и было приятно Габриэл, вне всякого сомнения, означало, что Оскар считается с мнением Габриэл и не хочет, чтобы среди приглашенных оказались неприятные ей люди. Габриэл же, разумеется, будет оплачивать расходы по устройству парти.
— Разумеется, я помогу тебе… Мы устроим грандиозный бал, — воодушевилась Габриэл у себя на Бикман-плейс. — Давай увидимся в час дня. Ты хочешь пойти на ланч в «Четыре Сезона»?
Палач Оскар Худзински приказал Габриэл переодеться тотчас после того, как они вошли в его рабочую комнату. Взяв брошенные ей Оскаром тряпочки, Габриэл безмолвно удалилась в ванную комнату. Поведение их наедине, как всегда, резко контрам тировало с их поведением в общественных местах. В ресторане они были миллиардерша и ее тридцатишестилетний любовник. Сейчас, здесь, они были Палач-повелитель и тень, жертва.
Жертва вернулась из ванной комнаты Оскара, одетая в форму школьницы нью-йоркской паблик-скул: белые гольфы до колен, черное платье, зеленый форменный фартучек поверх платья, белый воротничок вокруг горла, туфли без каблука. Тень молчала. В руке у нее была ученическая тетрадь, простая ручка и настоящий учебник.
Ученицу уже ожидала стоящая у окна, сейчас расшторенного, настоящая парта, Оскар только что вынул ее и разложил. На стене у окна висела школьная доска со следами мела. Оскар и Габриэл любили, чтобы все в их играх было настоящим. Подделки, считала Габриэл, могут удовлетворить только невзыскательных, бедных людей.
И все же, после нескольких растерянно-приветственных слов Габриэл («Боже, Оскар, какой у тебя прелестный и поэтичный уголок!»), Оскар не постеснялся, не вынимая миссис Крониадис из ее стотысячной шубы, подчеркнуто неуважительно свалить мадам на пол, почти сбив ее с ног. Оскар упал на пол вместе с нею, и через несколько секунд наглые руки его были на тех местах миссис Крониадис, касание которых никак не вяжется с уважением.
Почему Оскар выбрал такой способ начать первое свидание? Очевидно, ему хотелось максимально сократить время между ощущением могущества, которое, вне сомнения, всегда испытывает миссис Крониадис, выходя из несгораемого сейфа и путешествуя в нем в обществе шофера и телохранителя, и тем несказанным унижением, которое она должна была испытать. Может быть, только минуту спустя Оскар вдавливал член в попку вдовы, не обращая ни малейшего внимания на протестующие шумы, которые она издавала. Ошеломить, унизить и тем самым покорить. Удивить тоже.
«Ты был как вихрь, ты схватил меня и унес! Моя звезда, мой герой!» — говорила ему потом не раз Габриэл, и лицо ее при воспоминании об этой их первой любовной сцене делалось нежным. К сладковатому, чрезмерно романтическому жаргончику Габриэл он, впрочем, скоро привык, первое время жаргончик очень раздражал Оскара.
Нет-нет, тогда он был свободен, и он диктовал условия их отношений. Зависимость Оскара от Габриэл началась с лофта. Именно в день, когда Габриэл выписала ему чек на сто тысяч долларов — аванс за приобретение лабиринта комнат и коридоров, мусора и куч отвратительных нейлоновых тканей, сваленных в одном углу, вот как выглядел лофт Оскара еще девять месяцев тому назад, — именно тогда Оскар прошептал горбоносенькому ястребу, что любит ее. Кончая в этот момент в ее всегда обильно-душистое тело. В профиль Габриэл действительно похожа на маленького ястреба.
Оскар прошептал «Я люблю тебя, Габриэл» из чувства благодарности, но, увы, дело было сделано, отношения между ним и Габриэл сразу же перешли в другую фазу.
«Зачем, — думает Оскар, — зачем я сказал ей, что люблю ее? Мне нужно было держаться господином, неприступным палачом, карающим и ласкающим жертву по своему произволу, а я позволил нашим отношениям сползти в обычный шаблон отношений между богатой женщиной и ее молодым любовником».
Сексуальную практику их, впрочем, обычной не назовешь. Оскар иронически кривит рот, вспоминая, что он проделывает с Габриэл Крониадис. Отталкиваясь от определения «хард-кор порнография», тo, что Оскар делает с Габриэл и о чем она сама его просит, можно назвать «хард-кор садизмом». Ради Габриэл Оскару пришлось купить такие орудия пыток, которые он никогда ранее не употреблял и поначалу даже не знал, как ими пользоваться…
Все это, однако, не помешало «маленькому ястребу» устроить постепенно такую старомодную любовную связь между собой и Оскаром, что иногда ему кажется, будто он муж Габриэл. «Привычка, — думает Оскар. — Может быть, она считает, что я перевоплощение, реинкарнированный Панайотис — торговец оружием?»
Габриэл утверждает, однако, что ее горячо любимый грек никогда не практиковал садизма и что вкус к подобным развлечениям Габриэл приобрела позднее. Потрясенная потерей любимого человека, Габриэл обнаружила однажды, что почти нечувствительна сексуально, и тогда ей, привыкшей к обильному сексу — она еблась по меньшей мере три раза в день с Панайотисом, — захотелось расшевелить свой секс. На этом пути Габриэл и зашла в камеру пыток. И уже не вышла.
4
Габриэл была у Оскара вчера. Они заранее сговорились о программе вечера. Оставив на маленьком теле вдовы Панайотиса только чулки и пояс, поддерживающий их, черный, с алыми розочками, нашитыми на него, Оскар вдел шею Габриэл в железный обруч с бьющейся об обруч массивной цепью и, волоком подтащив Габриэл к стене рабочего зала, пристегнул цепь к одному из массивных чугунных колец, вделанных строителями в стену. Строители никак не могли понять, зачем богатому клиенту Оскару такие варварские стены в его новом изящном жилище, и с подозрением рассмотрели чертеж, примитивно сделанный Оскаром и расшифрованный четко в размерах и материалах анонимным инженером по приказу и на деньги Габриэл. В процессе возведения стен строители постоянно старались смягчить и одомашнить стены и далее предложили Оскару заменить настоящую каменную кладку искусственной, под старый кирпич, облицовкой. Добрые души! Когда-нибудь, мечтает Оскар, хорошо бы купить настоящий средневековый замок во Франции или Германии и уж там-то, в его подземельях… При мысли о настоящих, времен инквизиции, подземельях Оскар гурманом складывает губы и цокает языком.Оскар убедился, что замок кольца защелкнулся, и, не глядя на Габриэл, вышел из рабочего зала. Он никогда не обращается к своим жертвам во время сеансов «нормальным» голосом, если обращается вообще. В основном из уст Оскара раздаются приказания и оскорбления. Так нужно. Вторая реальность должна быть строго отделена от первой.
На улице было холодно, и он пожалел, что надел плащ, полушубок был бы более подходящей одеждой для февраля. Однако, решил Оскар, в плаще он выглядит демократичнее, полушубок на меху больше подходит для аптауна Ист-Сайда. На Сент-Марк Плейс плащ будет выглядеть естественнее.
Через десять минут Оскар сидел в баре заведения, называемого «Кабул», и осторожно оглядывался по сторонам. Ему нужен был одинокий юноша, но он не хотел наткнуться на урода или маньяка, а то и бандита, потому Оскар разглядывал посетителей тщательно.
Толстомордый блондин в красном свитере и джинсах — куртка висела на его стуле сзади — очевидно и явно не принадлежит к Сент-Марк Плейс. Он очевидно и явно приехал в Нью-Йорк из провинции. Еще, пожалуй, испугается, решил Оскар. Да и туп…
Остановился Оскар неожиданно на экземпляре, который в обычное время не привлек бы его внимания. Одетый в неопределенно-серого цвета пиджачную пару не первой свежести, без рубашки и галстука, в черном свитере под горло, сидел парень возраста Оскара или на несколько лет моложе его. Черноволосый, с этаким «мужским», синеватым от пробившейся к вечеру щетины длинным костистым лицом. Похожий, пожалуй, на Роберта де Ниро, каким он предстал миру в фильме «Нью-Йорк, Нью-Йорк», парень бережно, маленькими глотками тянул темное пиво из большого бокала и совершал все те движения, которые совершает одинокий человек, не знающий, как убить вечер… То есть ерзал на стуле, осматривался, подпирал подбородок ладонью, даже вздыхал. Оскар, сам прошедший через множество таких вечеров, когда гордость не позволяла ему общаться с экс-соотечественниками, а других знакомых не было, узнал ситуацию. И объект не выглядел агрессивно.
— Можно мне сказать вам несколько слов? — обратился Оскар к «де Ниро», сойдя со своего табурета. Чтобы уверить объект в дружелюбности, Оскар улыбнулся.
— Почему нет? — сказал «де Ниро». — Садитесь.
— У меня есть к вам предложение, — начал Оскар. Но, увидев появившееся на лице парня брезгливое выражение, поспешил добавить: — Нет, я не гомосексуалист. Если у вас есть хотя бы час времени и вы хотите заработать сто долларов, я могу вам объяснить существо дела.
— Что-то криминальное, конечно? — спросил «де Ниро». — На криминальное я не подписываюсь.
— Нет, мое предложение находится в рамках законности.
— О'кей. Выкладывай.
По лицу «де Ниро» было видно, что Оскар его заинтриговал, но он старается выглядеть равнодушным. Еще Оскар видел, что ему удалось не испугать «де Ниро».
— Видите ли, — начал Оскар. — Моя женщина намного старше меня. История простая и обычная, — оправдывался он перед «де Ниро» за то, что его женщина старше его. — Она очень любит меня, а я… Я вам скажу как мужчина мужчине, она, к сожалению, не очень меня возбуждает…
«Де Ниро» отхлебнул большой глоток пива и посмотрел на Оскара старательно спокойно.
«Хуй-то, — подумал Оскар. — Меня не проведешь, сам был таким. Ты готов, друг мой, к любому приключению и пойдешь куда угодно. Потому что денег у тебя нет, ты потерял работу не менее полугода тому назад, и делать тебе совершенно нечего, и свою девочку, Даян или Сюзен, ты не водил в ресторан уже несколько месяцев, потому ее все чаще и чаще не бывает дома вечерами. Позже она объясняет, что навещала больную бабушку в Нью-Джерси или Вирджинии или была в ресторане, отмечая встречу бывших одноклассников… но ты догадываешься, что бабушка с усами. У тебя пустой вечер, а я не выгляжу маньяком, мой друг. Куда ты денешься, голубчик «де Ниро»…»
— Так вот, моя женщина хочет, чтобы я посмотрел, как другой мужчина делает с ней любовь. Она надеется, что после этого наш секс станет лучше. Она богатая женщина. Сто долларов в час и никаких обязательств. И я живу совсем рядом.
В сущности, Оскар сказал «де Ниро» почти правду. Единственный шок, который ему предстоит, — это рабочий зал Оскара и Габриэл в железном ошейнике.
— Значит, нужен наемный хуй? — усмехнулся «де Ниро».
— Да. Сто в час и никаких обязательств.
— У тебя есть в доме какие-нибудь драгс? Джойнт найдется? — спросил «де Ниро» и лениво потянулся. Так порой в сабвее здоровенные мужики искусственно зевают, видя, что в углу вагона орет и беснуется банда хулиганов. Показать, что ты хладнокровен и тебе даже скучны их беснования. Мол, большое дело!..
— «Гавайская трава — самая лучшая в мире», — вместо ответа прочел ему лозунг Оскар.
— Пойдем, — сказал парень и, допив пиво, встал и взял со спинки стула свой плащ.
5
— Выпьешь? — спросил Оскар «де Ниро», когда они оказались в заставленном цветами и растениями оскаровском салоне.— Да, — согласился «де Ниро», осматриваясь. — У тебя тут парадайз… Только что птицы не летают… Красиво… Bay! — издал он неожиданно Наташкино восклицание, подойдя к креслу-руке, подарку Женевьев. — Удобное?
— Попробуй, — пожал плечами Оскар. — Что именно ты хочешь пить?
— Если у тебя есть бренди…
— Есть.
Оскар налил «де Ниро» полбокала бренди, зная, что его ожидает в рабочем зале, и предполагая, что бренди будет нелишним. Достав из сигарной коробки пару джойнтов, Оскар положил их в нагрудный карман и, пройдя по блестящему паркету к сидящему сиротливо в кожаной ладони «де Ниро», протянул ему бокал с бренди.
— Bay! — опять издал «де Ниро» Наташкин звук. — Так много!
— Не выпьешь — оставишь.
Оттого что «де Ниро» употреблял Наташкино восклицание, он был Оскару симпатичен. Это только Наташка считала, что Оскару мила исключительно ее пизда. Ему были милы и трогательно-приятны даже все ее словечки.
«Де Ниро» отхлебнул дринк. Оскар закурил джойнт. Чуть затянувшись, Оскар передал джойнт «де Ниро», и тот с готовностью приложился к джойнту. Сигаретка укоротилась на глазах. Кокаин бы сейчас не помог, нужны были иллюзии и вовсе не обычная связь между предметами. Героин был бы вреден, он убивает секс и оставляет личность наедине с собой, полностью удовлетворенной своим одиночеством. Мескалин, хотя он и стимулирует секс, был бы слишком силен, вызвал бы у «де Ниро» паранойю. Джойнт был в самый раз. В молчании они докурили джойнт. Марихуана была крепкая, бессемянная.
— Пойдем? — спросил Оскар.
— О'кей! — «де Ниро» встал и стал снимать плащ.
— Не снимай. Останься как есть. Она немножко с задвигом, моя женщина. Ей будет приятнее, если ты будешь выглядеть совсем чужим человеком, прямо с улицы. Ох уж эти мне женщины! — вздохнул лицемерный Оскар, как бы не одобряя поведения своей самки.
— О'кей, — согласился «де Ниро», и они, пересекая салон, отправились к двери в рабочий зал Оскара. «Топ-цок-топ-цок!» — прозвучали их шаги в салоне. «Цок» — был звук легких кожаных итальянских башмаков Оскара. «Топ» — принадлежал американского отечественного производства культяпным мокасинам «де Ниро».
У самой двери Оскар остановился и сказал, обернувшись к «де Ниро»:
— Ты не пугайся только. В этом зале у меня несколько странный интерьер, он оборудован чуть-чуть под «садо»… Ну, знаешь, чтобы моим женщинам не было скучно. Для забавы…
И Оскар открыл дверь.
6
Нащупав выключатель, Оскар пустил в темную пещеру узкую струю мертвого лилово-кровавого света, исходившего и одного только источника в углу зала, как раз напротив того места, где находилась прикованная к стене миссис Крониадис. Свет был направлен вверх, на потолок, и его было очень мало — две крошечные лампочки, красная и лиловая, давали его, и только одиноко стоящую у стены на коленях Габриэл нельзя было спутать с предметами.— Как ее зовут? — прошептал «де Ниро». Трудно было предположить, что он каждую ночь наблюдал такие сцены.
— А это мы сейчас у нее спросим.
Оскар тяжелой походкой Палача отправился к Габриэл. Уже не «цок», но «бац-бац!» раздавалось из-под его башмаков. «Де Ниро» не в такт затопал за Оскаром. «Топ-топ-топ! Топ-топ!» «Де Ниро» явно находился в смятении чувств.
— Как тебя зовут, щель? — остановившись у домашнего животного в чулках с розочками, хрипло спросил Оскар.
Габриэл подползла к ногам Оскара и прильнула щекой к его башмаку.
— Отвечай немедленно, когда тебя спрашивают, пизда! Гость ждет… — выдохнул Оскар угрожающе и, отняв ногу от щеки Габриэл, пнул ее носком ботинка в бедро. Габриэл повалилась на бок.
— Меня зовут Лия, господин. Лия! — прошептала она. Всякий раз Габриэл придумывала себе новые имена. Ей так нравилось.
— Покажи нашему гостю, что у тебя есть! — приказал Оскар.
Габриэл перевалилась на спину и развела ноги.
— Шире!
Габриэл развела ноги шире.
— Еще!
Безволосая, тщательно ухоженная пизда Габриэл раскрылась, обнажая очень перепутанные в случае Габриэл розовые внутренности. По мере того как мужчины смотрели на них, внутренности Габриэл медленно подернулись слизистой тонкой пленкой, выступившей из любовного отверстия или же из всего секс-органа миссис Крониадис сразу.
— Выеби ee! Делай с ней все, что хочешь. На час она твоя! — объявил Оскар «де Ниро» и, отойдя от Габриэл-Лии, уселся в кресло. И уже из кресла добавил: — Советую тебе избить ее и выебать ее в жопу. Она это любит.
Оскар достал из нагрудного кармана пиджака второй джойнт и закурил.
Каких-либо особенно замечательных действий от «де Ниро» ожидать было трудно. По опыту Оскар знал, что воображение молодых людей, наполняющих бары Ист-Вилледжа, обычно не простирается дальше более или менее простого сексуального акта, разнообразящегося только позой или длительностью. Однако на то Оскар тут и находился, чтобы наблюдать и, наблюдая, учить и дирижировать.
Следя за тем, как «де Ниро» нерешительно расстегивает зиппер на брюках, расстегнув предварительно плащ, Габриэл-Лия все еще лежала, выпятив живот и безволосое отверстие вперед и отверстием и животом слабо подрагивая. Оскар понял, что сейчас «де Ниро» ляжет на жилистый кусок мяса, и Оскару ничего не будет видно. Кроме плаща и выбивающихся из-под плаща, может быть, ступней Габриэл-Лии. Оскару же хотелось видеть если не пизду мадам, то хотя бы подробности того, как «де Ниро» справится с задачей. Профессионально Оскару нужно было реагировать на сцену, ведь после «де Ниро» ему предстояло каким-то образом возбудиться и ебать мадам Крониадис. Посему Оскар встал, подошел к Габриэл-Лие, взял ее рукою за цепь так, что шипастый ошейник воткнулся миссис Крониадис в темную шею, и рывком поднял миссис, приказав: «На колени, щель!» Вдова послушно села на корточки, потом стала на колени, упершись вытянутыми руками прямо перед собой.
— Можешь продолжать! — приказал Оскар удивленному «де Ниро», застывшему с членом в руках, и вернулся к креслу. Переставив кресло таким образом, чтобы ему было видно копошащихся «де Ниро» и Габриэл-Лию сзади со стороны, Оскар глубоко затянулся джойнтом. Он все больше и больше полагался на этот легкомысленный драг американских подростков, дабы возбудить свое воображение. «Де Ниро» ласкал в этот момент выпяченную назад попку миссис Крониадис, и из-под плаща в профиль Оскар увидел добрых несколько инчей его синеватого члена. «Уже готов?» — удивился Оскар. Обычно молодые люди стеснялись присутствия Оскара, и иногда ему даже приходилось покидать на некоторое время рабочий зал, дабы гость мог расслабиться, а его член — собраться.
Безусловно, в тех же барах в Ист-Вилледж он мог найти юношей, которым никакого труда не стоило расслабиться, но и он, и Габриэл несколько побаивались таких юношей. Игры с ними могли иметь неприятные последствия…
Через несколько минут «де Ниро» уже надвигал вдову на член и сдвигал ее с члена, а Оскар, расстегнув зиппер и вынув свой член, мечтательно массировал его, думая о клейкой маленькой пизде Наташки…
7
Только за пару недель до своего дня рождения Оскар неожиданно решил его отпраздновать. Решение это — Оскар понимал — было связано с его желанием одновременно показать Габриэл, что он — свободная личность, и… показать им всем, Нью-Йорку, в котором он пробродил столько лет неузнанным и непризнанным, чего он достиг. В последний раз Оскар праздновал свой день рождения в Варшаве.Ухмыляясь, Оскар первыми занес в список приглашенных мадам Мендельсон и Роджера. Затем последовали Женевьев, Сюзен Вудъярд, Кати Стюарт, еще несколько дюжин клиенток, с которыми ему пришлось иметь дело за последние полтора года. Нескольких из них Оскар все же принимал, несмотря на старания миссис Крониадис сделаться его единственной клиенткой. Принимал даже не ради денег — Габриэл, щедрая и преданно-навязчивая, обеспечивала все его нужды, но из хулиганства мальчишки, хулиганящего для того только порой, чтобы разозлить любящую мамашу. За клиентками последовали Стив Барон, Соня Бетти, с полдюжины писателей, столько же примерно художников, несколько десятков представителей нью-йоркского «джэт сэт», бездельников, просто милых людей, с дюжину девочек-моделей из различных агентств, чтобы на парти там и тут встречались красивые лица. Вышло более ста человек.
Подумав, поразглядывав список, вновь перечитав его, добавив несколько фамилий из записной книжки, Оскар встал и прошелся по озаряемой восторженно-ярким февральским солнцем огромной ливинг-рум, постоял у банзай-дерева, самого большого, его любимого, задумчиво поковырял ногтем кору… Затем, вернувшись к столу, Оскар решительно вписал в список последним имя Наташки. И, дабы Наташка не чувствовала себя одиноко в обществе, где она никого не знает, приписал к Наташке — «…и Анн».
В сущности, это давно следовало сделать. Собрать воедино всех его новых знакомых и представить их друг другу. Большинство их знакомы, но Оскару захотелось, чтобы они неожиданно ощутили свою принадлежность к его, Оскарову, клану, к партии пришельца-Палача.
День рождения, таким образом, подумал Оскар, будет его парадом, радостной годовщиной подведения итогов. Полтора года назад Оскар был никто, теперь его знает весь Нью-Йорк… Ну, если не весь, — постарался быть честным Оскар, — то добрая половина.
Оскар подошел к зеркальной стене салона — зеркальная стена тремя большими заново пробитыми окнами смотрелась на Хьюстон-стрит — и с удовольствием оглядел свой отчетливый черный силуэт. Теперь Оскар всегда одевается в черное, ему кажется, его образ требует именно таинственного черного цвета. На Оскаре узкие, как ножи, черные башмаки, узкие черные брюки и куртка с громадными накладными плечами. Оскар в зеркале себе нравится.
«Следует попросить Жюльет Мендельсон привести Энди Уорхола», — неожиданно приходит в голову Оскару. Зачем ему Энди Уорхол? Оскар не обольщается, как бывший философ он отдает себе отчет в том, что тщеславие руководит мистером Худзикски, но он и не стесняется своего тщеславия. Оскар Худзински как никто заслуживает присутствия сверхсовременного Энди на своем празднике. Оскар Худзински, думает Оскар о себе в третьем лице, создал новую форму существования в капиталистическом обществе, даже, если хотите, новый вид искусства, мистер Уорхол, так почему бы и не почтить его своим присутствием? Оскар не раз видел Энди в различных нью-йоркских домах и здоровается с альбиносом, но альбинос, пришедший к Оскару на день рождения, — это уже социальный статус.
Оскар поворачивает голову и разглядывает свой профиль. Зачем ему социальный статус? Всегда в таких случаях за помощью Оскар обращается к недавнему прошлому, к годам, которые делись неизвестно куда, прошли неизвестно как и сейчас вспоминаются только как длительное затемнение. Отомстить за затемнение — вот зачем ему социальный статус. За унижения, которые он испытывал всякий раз, когда его знакомили с кем-либо. «Мистер Оскар Худзински». Скорчившись в равнодушной улыбке, личность на мгновение задерживалась на Оскаре взглядом, оценивая. Найдя на Оскаре одежды еще одного заурядного соискателя успеха в салонах Нью-Йорка, личность настораживалась и в тот же момент практично обращалась за помощью к компьютеру памяти. Определив, что в разделе знаменитых, богатых и удачливых Оскар Худзински не числится, личность отплывала в сторону, не подав Оскару никакого сигнала.
Теперь же — Оскар поправляет волосок на виске — мистер Худзински постоянно находится рядом с миссис Крониадис на фотографиях в светской хронике и упоминается как «философ Оскар Худзински» среди гостей, присутствовавших на благотворительном балу, на показе знаменитого дизайнера или на бракосочетании денег и титула, титула и красоты.
Даже выражение лица Оскара изменилось. Мужественная уверенность отражается в зеркале, в то время как даже на фотографиях полуторагодичной давности Оскар еще смотрится растерянным и рассеянным, голова обычно поставлена неровно-неуклюже, клок волос вдруг ответвляется в сторону, нарушая симметрию лица, — соискатель успеха в самом начале пути, то есть еще неудачник, и шансы его — нуль. Теперь «маленький Оскар», с усмешкой вспоминает Оскар обычное обращение к нему Габриэл, крепко держит жизнь за горло.
Оскар идет к телефону и набирает номер Габриэл. Как обычно, трубку снимает батлер, хотя у миссис Крониадис есть и горничная, и секретарь, и шофер, и телохранители — добрый десяток человек зарабатывает себе на хлеб при нью-йоркском доме миссис.
— Жозеф? Это мистер Худзински…
— Оскар? О, Оскар…
— Спасибо, Жозеф.
Трубку взяла сама Габриэл, очевидно, она находилась у телефона. Может быть, только что кому-то оттелефонировала.
— Послушай, Габи, мне пришла в голову идея устроить деньрожденческое парти. Разумеется, я закрою рабочую комнату… Последний раз я праздновал свой день рождения еще в Варшаве.
Последнюю фразу Оскар произнес капризным тоном очень избалованного ребенка.
— Бедный маленький Оскар! Восхитительная идея!
Оскар поморщился, услышав «бедный маленький Оскар…» Габриэл не пользуется сахарным словариком в нормальной жизни, только с Оскаром она общается на жаргоне опереточной миллиардерши — слабость пятидесятилетней женщины, неуклюже старающейся опять хоть чуть-чуть пожить в детстве. Деловая, умная Габриэл крепко держит бразды правления своей оружиепродающей империи и сама, как танк, которые она продает, — неостановима в своем движении. С Оскаром, и только с Оскаром, миссис Крониадис сюсюкает, шепелявит и позволяет себе быть опереточной девочкой.
— Я уже составил и список гостей, — объявил Оскар. — Мне хотелось бы, чтобы мы просмотрели его вместе, возможно, я пропустил кого-либо…
Оскар имел в виду, что, возможно, он пригласил кого-либо, кого Габриэл Крониадис — его любовница — не захочет видеть, но сказать об этом прямо значило бы признать свое подчиненное положение. «Пропустил кого-либо…» звучало дипломатично и было приятно Габриэл, вне всякого сомнения, означало, что Оскар считается с мнением Габриэл и не хочет, чтобы среди приглашенных оказались неприятные ей люди. Габриэл же, разумеется, будет оплачивать расходы по устройству парти.
— Разумеется, я помогу тебе… Мы устроим грандиозный бал, — воодушевилась Габриэл у себя на Бикман-плейс. — Давай увидимся в час дня. Ты хочешь пойти на ланч в «Четыре Сезона»?
8
После ланча они приехали к Оскару. На такси. По дороге Оскар размышлял о том, что миллиардерам легче оставаться инкогнито, когда они этого хотят, чем кинозвездам.Палач Оскар Худзински приказал Габриэл переодеться тотчас после того, как они вошли в его рабочую комнату. Взяв брошенные ей Оскаром тряпочки, Габриэл безмолвно удалилась в ванную комнату. Поведение их наедине, как всегда, резко контрам тировало с их поведением в общественных местах. В ресторане они были миллиардерша и ее тридцатишестилетний любовник. Сейчас, здесь, они были Палач-повелитель и тень, жертва.
Жертва вернулась из ванной комнаты Оскара, одетая в форму школьницы нью-йоркской паблик-скул: белые гольфы до колен, черное платье, зеленый форменный фартучек поверх платья, белый воротничок вокруг горла, туфли без каблука. Тень молчала. В руке у нее была ученическая тетрадь, простая ручка и настоящий учебник.
Ученицу уже ожидала стоящая у окна, сейчас расшторенного, настоящая парта, Оскар только что вынул ее и разложил. На стене у окна висела школьная доска со следами мела. Оскар и Габриэл любили, чтобы все в их играх было настоящим. Подделки, считала Габриэл, могут удовлетворить только невзыскательных, бедных людей.