Страница:
thought. My next thought was that Maud and I might yet escape. If we could
take to the boat and make round the point before any one awoke? I would call
her and start. My hand was lifted at her door to knock, when I recollected
the smallness of the island. We could never hide ourselves upon it. There
was nothing for us but the wide raw ocean. I thought of our snug little
huts, our supplies of meat and oil and moss and firewood, and I knew that we
could never survive the wintry sea and the great storms which were to come.
Внезапно меня поразило, что на шхуне незаметно никаких признаков жизни.
Это было странно. Видимо, команда, измученная борьбой со штормом и
перенесенным кораблекрушением, все еще спит. У меня мелькнула мысль, что мы
с Мод можем спастись, если успеем сесть на шлюпку и обогнуть мыс, прежде чем
на шхуне кто-нибудь проснется. Надо разбудить Мод и тотчас двинуться в путь!
Я уже готов был постучаться к ней, но тут же вспомнил, как ничтожно мал наш
островок. Нам негде будет укрыться на нем. Нет, у нас не было выбора --
только безбрежный, суровый океан. Я подумал о наших уютных маленьких
хижинах, о наших запасах мяса и жира, мха и дров и понял, что мы не выдержим
путешествие по океану зимой в бурную штормовую погоду.
So I stood, with hesitant knuckle, without her door. It was impossible,
impossible. A wild thought of rushing in and killing her as she slept rose
in my mind. And then, in a flash, the better solution came to me. All hands
were asleep. Why not creep aboard the Ghost, - well I knew the way to Wolf
Larsen's bunk, - and kill him in his sleep? After that - well, we would see.
But with him dead there was time and space in which to prepare to do other
things; and besides, whatever new situation arose, it could not possibly be
worse than the present one.
В нерешительности, с поднятой рукой, я застыл у двери Мод. Нет, это
невозможно, совершенно невозможноБезумная мысль пронеслась в моем мозгу --
ворваться к Мод и убить ее во сне. И сейчас же возникла другая: на шхуне все
спят; что мешает мне проникнуть туда -- прямо в каюту к Волку Ларсену -- и
убить его? А там... Там видно будет. Главное -- убрать его с дороги, после
чего можно будет подумать и об остальном. Все равно, что бы ни случилось
потом, хуже, чем сейчас, не будет.
My knife was at my hip. I returned to my hut for the shot-gun, made
sure it was loaded, and went down to the Ghost. With some difficulty, and at
the expense of a wetting to the waist, I climbed aboard. The forecastle
scuttle was open. I paused to listen for the breathing of the men, but there
was no breathing. I almost gasped as the thought came to me: What if the
Ghost is deserted? I listened more closely. There was no sound. I cautiously
descended the ladder. The place had the empty and musty feel and smell usual
to a dwelling no longer inhabited. Everywhere was a thick litter of
discarded and ragged garments, old sea-boots, leaky oilskins - all the
worthless forecastle dunnage of a long voyage.
Нож висел у меня на поясе. Я вернулся в хижину за дробовиком, проверил,
заряжен ли он, и направился к шхуне. Не без труда, промокнув по пояс,
взобрался я на борт. Люк матросского кубрика был открыт. Я прислушался, но
снизу не доносилось ни звука -- я не услышал даже дыхания спящих людей.
Неожиданная мысль поразила меня: неужели команда бросила корабль? Я снова
напряженно прислушался. Нет, ни звука. Я начал осторожно спускаться по
трапу. Кубрик был пуст, и в нем стоял затхлый запах покинутого жилья. Кругом
в беспорядке валялась рваная одежда, старые резиновые сапоги, дырявые
клеенчатые куртки -- весь тот негодный хлам, который скопляется в кубриках
за долгое плавание.
Abandoned hastily, was my conclusion, as I ascended to the deck. Hope
was alive again in my breast, and I looked about me with greater coolness. I
noted that the boats were missing. The steerage told the same tale as the
forecastle. The hunters had packed their belongings with similar haste. The
Ghost was deserted. It was Maud's and mine. I thought of the ship's stores
and the lazarette beneath the cabin, and the idea came to me of surprising
Maud with something nice for breakfast.
Я поднялся на палубу, не сомневаясь больше в том, что команда покинула
шхуну второпях. Надежда вновь ожила в моей груди, и я уже спокойнее
огляделся кругом. Я заметил, что на борту нет ни одной шлюпки. В кубрике
охотников моим глазам предстала та же картина, что и у матросов. Охотники,
по-видимому, собирали свои вещи в такой же спешке. "Призрак" был брошен.
Теперь он принадлежал Мод и мне. Я подумал о судовых запасах, о кладовой под
кают-компанией, и у меня явилась мысль сделать Мод сюрприз -- раздобыть
что-нибудь вкусное к завтраку.
The reaction from my fear, and the knowledge that the terrible deed I
had come to do was no longer necessary, made me boyish and eager. I went up
the steerage companion-way two steps at a time, with nothing distinct in my
mind except joy and the hope that Maud would sleep on until the surprise
breakfast was quite ready for her. As I rounded the galley, a new
satisfaction was mine at thought of all the splendid cooking utensils
inside. I sprang up the break of the poop, and saw - Wolf Larsen. What of my
impetus and the stunning surprise, I clattered three or four steps along the
deck before I could stop myself. He was standing in the companion-way, only
his head and shoulders visible, staring straight at me. His arms were
resting on the half-open slide. He made no movement whatever - simply stood
there, staring at me.
После пережитого волнения я ощутил вдруг необычайный прилив сил,
а при мысли о том, что страшное дело, которое привело меня сюда, стало
теперь ненужным, развеселился, как мальчишка. Перепрыгивая через ступеньку,
я поднялся по трапу, думая только о том, что нужно успеть приготовить
завтрак, пока Мод спит, если я хочу, чтобы мой сюрприз удался на славу.
Огибая камбуз, я с удовлетворением вспомнил о замечательной кухонной посуде,
которую я там найду. Я взбежал на ют и увидел... Волка Ларсена! От
неожиданности я пробежал с разгона еще несколько шагов, грохоча башмаками,
прежде чем смог остановиться. Ларсен стоял на трапе кают-компании, -- над
дверцей возвышались только его голова и плечи, -- и в упор смотрел на меня.
Обеими руками он упирался в полуоткрытую дверцу и стоял совершенно
неподвижно. Стоял и смотрел на меня.
I began to tremble. The old stomach sickness clutched me. I put one
hand on the edge of the house to steady myself. My lips seemed suddenly dry
and I moistened them against the need of speech. Nor did I for an instant
take my eyes off him. Neither of us spoke. There was something ominous in
his silence, his immobility. All my old fear of him returned and by new fear
was increased an hundred- fold. And still we stood, the pair of us, staring
at each other.
Я задрожал. Снова, как прежде, томительно засосало под ложечкой. Я
ухватился рукой за край рубки, ища опоры. Губы у меня сразу пересохли, и я
несколько раз провел по ним языком. Я не сводил глаз с Волка Ларсена, и оба
мы не произносили ни слова. Что-то зловещее было в его молчании и в этой
полной неподвижности. Весь мой прежний страх перед ним вернулся ко мне с
удесятеренной силой. И так мы стояли и смотрели Друг на друга.
I was aware of the demand for action, and, my old helplessness strong
upon me, I was waiting for him to take the initiative. Then, as the moments
went by, it came to me that the situation was analogous to the one in which
I had approached the long-maned bull, my intention of clubbing obscured by
fear until it became a desire to make him run. So it was at last impressed
upon me that I was there, not to have Wolf Larsen take the initiative, but
to take it myself.
Я чувствовал, что надо действовать, но прежняя беспомощность овладела
мной, и я ждал, что сделает он. Секунды летели, и вдруг все происходящее
напомнило мне о том, как я, подойдя к гривастому секачу, позабыл от страха,
что должен убить его, и только помышлял, как бы обратить его в бегство. Но
ведь и сюда я пришел не за тем, чтобы ждать, что предпримет Волк Ларсен, а
действовать.
I cocked both barrels and levelled the shot-gun at him. Had he moved,
attempted to drop down the companion-way, I know I would have shot him. But
he stood motionless and staring as before. And as I faced him, with levelled
gun shaking in my hands, I had time to note the worn and haggard appearance
of his face. It was as if some strong anxiety had wasted it. The cheeks were
sunken, and there was a wearied, puckered expression on the brow. And it
seemed to me that his eyes were strange, not only the expression, but the
physical seeming, as though the optic nerves and supporting muscles had
suffered strain and slightly twisted the eyeballs.
Я взвел оба курка двустволки и вскинул ее к плечу. Если б он попытался
спуститься вниз, если бы он только шелохнулся, я, без сомнения, застрелил бы
его. Но он стоял совершенно неподвижно и смотрел на меня. Дрожащими руками
сжимая двустволку и целясь в него, я успел заметить, как осунулось его лицо.
Какие-то тяжелые потрясения оставили на нем свой след. Щеки впали, на лбу
залегли морщины, а глаза производили странное впечатление. Казалось, его
глазные нервы и мышцы были не в порядке и глаза смотрели напряженно и слегка
косили. И выражение их было тоже какое-то странное.
All this I saw, and my brain now working rapidly, I thought a thousand
thoughts; and yet I could not pull the triggers. I lowered the gun and
stepped to the corner of the cabin, primarily to relieve the tension on my
nerves and to make a new start, and incidentally to be closer. Again I
raised the gun. He was almost at arm's length. There was no hope for him. I
was resolved. There was no possible chance of missing him, no matter how
poor my marksmanship. And yet I wrestled with myself and could not pull the
triggers.
Я глядел на него, и мозг мой лихорадочно работал. Тысячи мыслей
проносились у меня в голове, но я не мог нажать на спусковой крючок. Я
опустил двустволку и двинулся к углу рубки, стараясь собраться с духом и
снова -- с более близкого расстояния -- попытаться выстрелить в него. Я
вскинул двустволку к плечу. Я находился теперь в каких-нибудь двух шагах от
Волка Ларсена. Ему не было спасения. Я больше не колебался. Промахнуться я
не мог, как бы плохо я ни стрелял. Но я не мог заставить себя спустить
курок.
"Well?" he demanded impatiently.
-- Ну? -- неторопливо промолвил он.
I strove vainly to force my fingers down on the triggers, and vainly I
strove to say something.
Тщетно пытался я нажать на спуск, тщетно пытался что-нибудь сказать.
"Why don't you shoot?" he asked.
-- Почему вы не стреляете? -- спросил он.
I cleared my throat of a huskiness which prevented speech. "Hump," he
said slowly, "you can't do it. You are not exactly afraid. You are impotent.
Your conventional morality is stronger than you. You are the slave to the
opinions which have credence among the people you have known and have read
about. Their code has been drummed into your head from the time you lisped,
and in spite of your philosophy, and of what I have taught you, it won't let
you kill an unarmed, unresisting man."
Я откашлялся, но не смог выговорить ни слова.
-- Хэмп, -- медленно произнес Ларсен, -- ничего у вас не выйдет! Не
потому, чтобы вы боялись, но вы бессильны. Ваша насквозь условная мораль
сильнее вас. Вы -- раб предрассудков, которыми напичканы люди вашего круга и
ваши книги. Вам вбивали их в голову чуть ли не с колыбели, и вопреки всей
вашей философии и моим урокам они не позволяют вам убить безоружного
человека, который не оказывает вам сопротивления.
"I know it," I said hoarsely.
-- Знаю, -- хрипло отозвался я.
"And you know that I would kill an unarmed man as readily as I would
smoke a cigar," he went on. "You know me for what I am, - my worth in the
world by your standard. You have called me snake, tiger, shark, monster, and
Caliban. And yet, you little rag puppet, you little echoing mechanism, you
are unable to kill me as you would a snake or a shark, because I have hands,
feet, and a body shaped somewhat like yours. Bah! I had hoped better things
of you, Hump."
-- А мне, -- и это вы тоже знаете, -- убить безоружного так же просто,
как выкурить сигару, -- продолжал он. -- Вы знаете меня и знаете, чего я
стою, если подходить ко мне с вашей меркой. Вы называли меня змеей, тигром,
акулой, чудовищем, Калибаном. Но вы -- жалкая марионетка, механически
повторяющая чужие слова, и вы не можете убить меня, как убили бы змею или
акулу, не можете только потому, что у меня есть руки и ноги и тело мое имеет
некоторое сходство с вашим. Эх! Я ожидал от вас большего, Хэмп!
He stepped out of the companion-way and came up to me.
Он поднялся по трапу и подошел ко мне.
"Put down that gun. I want to ask you some questions. I haven't had a
chance to look around yet. What place is this? How is the Ghost lying? How
did you get wet? Where's Maud? - I beg your pardon, Miss Brewster - or
should I say, 'Mrs. Van Weyden'?"
-- Опустите ружье. Я хочу задать вам несколько вопросов. Я еще не успел
осмотреться. Что это за место? Как стоит "Призрак"? Почему вы так вымокли?
Где Мод?.. Виноват, мисс Брусгер... Или, быть может, следует спросить -- где
миссис Ван-Вейден?
I had backed away from him, almost weeping at my inability to shoot
him, but not fool enough to put down the gun. I hoped, desperately, that he
might commit some hostile act, attempt to strike me or choke me; for in such
way only I knew I could be stirred to shoot.
Я пятился от него, чуть не плача от своего бессилия, оттого что не мог
застрелить его, но все же был не настолько глуп, чтобы опустить ружье. Мне
отчаянно хотелось, чтобы он сделал попытку напасть на меня -- попытался
ударить меня или схватить за горло, -- тогда я нашел бы в себе силы
выстрелить в него.
"This is Endeavour Island," I said.
-- Это Остров Усилий, -- ответил я на его вопрос.
"Never heard of it," he broke in.
-- Никогда не слыхал о таком острове.
"At least, that's our name for it," I amended.
-- По крайней мере мы так называем его.
"Our?" he queried. "Who's our?"
-- Мы? -- переспросил он. -- Кто это мы?
"Miss Brewster and myself. And the Ghost is lying, as you can see for
yourself, bow on to the beach."
-- Мисс Брустер и я. А "Призрак", как вы сами видите, лежит, зарывшись
носом в песок.
"There are seals here," he said. "They woke me up with their barking,
or I'd be sleeping yet. I heard them when I drove in last night. They were
the first warning that I was on a lee shore. It's a rookery, the kind of a
thing I've hunted for years. Thanks to my brother Death, I've lighted on a
fortune. It's a mint. What's its bearings?"
-- Здесь есть котики, -- сказал он. -- Они разбудили меня своим ревом,
а то я бы еще спал. Я слышал их и вчера, когда нас прибило сюда. Я сразу
понял тогда, что попал на подветренный берег. Здесь лежбище -- как раз то,
что я ищу уже много лет. Спасибо моему братцу, благодаря ему я наткнулся на
это богатство. Это же клад! Каковы координаты острова?
"Haven't the least idea," I said. "But you ought to know quite closely.
What were your last observations?"
-- Не имею ни малейшего представления, -- ответил я. -- Но вы сами
должны знать их достаточно точно. Какие координаты вы определяли в последний
раз?
He smiled inscrutably, but did not answer.
Он как-то странно улыбнулся и ничего не ответил.
"Well, where's all hands?" I asked. "How does it come that you are
alone?"
-- А где же команда? -- спросил я. -- Как это случилось, что вы
остались один?
I was prepared for him again to set aside my question, and was
surprised at the readiness of his reply.
Я ожидал, что он отклонит и этот вопрос, но, к моему удивлению, он
сразу ответил:
"My brother got me inside forty-eight hours, and through no fault of
mine. Boarded me in the night with only the watch on deck. Hunters went back
on me. He gave them a bigger lay. Heard him offering it. Did it right before
me. Of course the crew gave me the go-by. That was to be expected. All hands
went over the side, and there I was, marooned on my own vessel. It was
Death's turn, and it's all in the family anyway."
-- Мой брат поймал меня меньше чем через двое суток, впрочем, не по
моей вине. Взял меня на абордаж, когда на палубе не было никого, кроме
вахтенных. Охотники тут же предали меня. Он предложил им большую долю в
доходах по окончании охоты, чем они имели на "Призраке". Я слышал, как он
предлагал им это -- при мне, без малейшего стеснения. Словом, вся команда
перешла к нему, чего и следовало ожидать. В один миг спустили шлюпки и
махнули за борт, а я остался на своей шхуне один, как на необитаемом
острове. На этот раз Смерть Ларсен взял верх, ну, да это -- дело семейное.
"But how did you lose the masts?" I asked.
-- Но как же вы потеряли мачты?
"Walk over and examine those lanyards," he said, pointing to where the
mizzen-rigging should have been.
-- Подойдите и осмотрите вон те талрепы, -- сказал он, указывая туда,
где должны были находиться гротванты.
"They have been cut with a knife!" I exclaimed.
-- Перерезаны ножом! -- воскликнул я.
"Not quite," he laughed. "It was a neater job. Look again."
-- Но не до конца, -- усмехнулся он. -- Тут тонкая работаПосмотрите-ка
внимательнее.
I looked. The lanyards had been almost severed, with just enough left
to hold the shrouds till some severe strain should be put upon them
Я осмотрел талрепы еще раз. Они были надрезаны так, чтобы держать ванты
лишь до первого сильного напряжения.
"Cooky did that," he laughed again. "I know, though I didn't spot him
at it. Kind of evened up the score a bit."
-- Это дело рук кока! -- со смехом сказал Волк Ларсен. -- Знаю
наверняка, хотя и не накрыл его. Всетаки ему удалось немного поквитаться со
мной.
"Good for Mugridge!" I cried.
-- Молодец Магридж! -- воскликнул я.
"Yes, that's what I thought when everything went over the side. Only I
said it on the other side of my mouth."
-- Примерно то же самое сказал и я, когда мачты полетели за борт, но,
разумеется, мне было не так весело, как вам.
"But what were you doing while all this was going on?" I asked.
-- Что же вы предпринимали, когда все это происходило? -- спросил я.
"My best, you may be sure, which wasn't much under the circumstances."
-- Все, что от меня зависело, можете быть уверены. Но при сложившихся
обстоятельствах -- не очень-то много...
I turned to re-examine Thomas Mugridge's work.
Я снова стал рассматривать работу Томаса Магриджа.
"I guess I'll sit down and take the sunshine," I heard Wolf Larsen
saying.
-- Я, пожалуй, присяду, погреюсь на солнышке, -- услышал я голос Волка
Ларсена.
There was a hint, just a slight hint, of physical feebleness in his
voice, and it was so strange that I looked quickly at him. His hand was
sweeping nervously across his face, as though he were brushing away cobwebs.
I was puzzled. The whole thing was so unlike the Wolf Larsen I had known.
Едва уловимая нотка физической слабости прозвучала в этих словах, и это
было так странно, что я быстро обернулся к нему. Он нервно проводил рукой по
лицу, словно сметая с него паутину. Я был озадачен. Все это так мало
вязалось с его обликом.
"How are your headaches?" I asked.
-- Как ваши головные боли? -- спросил я.
"They still trouble me," was his answer. "I think I have one coming on
now."
-- Мучают по временам, -- отвечал он. -- Кажется, и сейчас начинается.
He slipped down from his sitting posture till he lay on the deck. Then
he rolled over on his side, his head resting on the biceps of the under arm,
the forearm shielding his eyes from the sun. I stood regarding him
wonderingly.
Он прилег на палубу. Повернувшись на бок, он подложил руку под голову,
а другой рукой прикрыл глаза от солнца. Я стоял и с недоумением смотрел на
него.
"Now's your chance, Hump," he said.
-- Вот вам удобный случай, Хэмп! -- сказал он.
"I don't understand," I lied, for I thoroughly understood.
-- Не понимаю, -- солгал я, хотя прекрасно понял, что он хотел сказать.
"Oh, nothing," he added softly, as if he were drowsing; "only you've
got me where you want me."
-- Ну ладно, -- тихо, словно сквозь дремоту, проговорил он. -- Я ведь
сейчас в ваших руках, что вам, собственно, и нужно.
"No, I haven't," I retorted; "for I want you a few thousand miles away
from here."
-- Ничего подобного, -- возразил я. -- Мне нужно, чтобы вы были не в
моих руках, а за тысячу миль отсюда.
He chuckled, and thereafter spoke no more. He did not stir as I passed
by him and went down into the cabin. I lifted the trap in the floor, but for
some moments gazed dubiously into the darkness of the lazarette beneath. I
hesitated to descend. What if his lying down were a ruse? Pretty, indeed, to
be caught there like a rat. I crept softly up the companion-way and peeped
at him. He was lying as I had left him. Again I went below; but before I
dropped into the lazarette I took the precaution of casting down the door in
advance. At least there would be no lid to the trap. But it was all
needless. I regained the cabin with a store of jams, sea-biscuits, canned
meats, and such things, - all I could carry, - and replaced the trap-door.
Ларсен усмехнулся и больше не прибавил ни слова. Он даже не шелохнулся,
когда я прошел мимо него и спустился в кают-компанию. Подняв крышку люка, я
остановился в нерешительности, глядя в глубь темной кладовой. Я колебался --
спускаться ли? А что если Ларсен только притворяется? Попадешься здесь, как
крыса в ловушку! Я тихонько поднялся по трапу и выглянул на палубу. Ларсен
лежал все в том же положении, в каком я его оставил. Я снова спустился в
кают-компанию, но, прежде чем спрыгнуть в кладовую, сбросил туда крышку
люка. По крайней мере ловушка не захлопнется. Но это была излишняя
предосторожность. Захватив с собой джема, галет, мясных консервов -- словом,
все, что можно было сразу унести, -- я выбрался назад в кают-компанию и
закрыл за собою люк.
A peep at Wolf Larsen showed me that he had not moved. A bright thought
struck me. I stole into his state-room and possessed myself of his
revolvers. There were no other weapons, though I thoroughly ransacked the
three remaining state-rooms. To make sure, I returned and went through the
steerage and forecastle, and in the galley gathered up all the sharp meat
and vegetable knives. Then I bethought me of the great yachtsman's knife he
always carried, and I came to him and spoke to him, first softly, then
loudly. He did not move. I bent over and took it from his pocket. I breathed
more freely. He had no arms with which to attack me from a distance; while
I, armed, could always forestall him should he attempt to grapple me with
his terrible gorilla arms.
Выйдя на палубу, я увидел, что Волк Ларсен так и не пошевельнулся.
Внезапно меня озарила новая мысль. Я прокрался в каюту и завладел его
револьверами. Другого оружия я нигде не нашел, хотя тщательно обшарил и
остальные три каюты и спустился еще раз в кубрик охотников и в матросский
кубрик. Я даже забрал из камбуза все кухонные ножи. Потом я вспомнил о
большом складном ноже, который капитан всегда носил при себе. Я подошел к
Ларсену и заговорил с ним -- сперва вполголоса, потом громко. Он не
шелохнулся. Тогда я осторожно вытащил нож у него из кармана, после чего
вздохнул с облегчением. У него не оставалось теперь никакого оружия, и он не
мог напасть на меня с расстояния, я же был хорошо вооружен и сумел бы
оказать ему сопротивление, если бы он попытался схватить меня за горло
своими страшными ручищами.
Filling a coffee-pot and frying-pan with part of my plunder, and taking
some chinaware from the cabin pantry, I left Wolf Larsen lying in the sun
and went ashore.
Присоединив к моей добыче кофейник и сковороду и захватив из буфета
кают-компании кое-какую посуду, я оставил Волка Ларсена на залитой солнцем
палубе и спустился на берег.
Maud was still asleep. I blew up the embers (we had not yet arranged a
winter kitchen), and quite feverishly cooked the breakfast. Toward the end,
I heard her moving about within the hut, making her toilet. Just as all was
ready and the coffee poured, the door opened and she came forth.
Мод еще спала. Кухню на зиму мы не успели построить, и я поспешил
разжечь костер и принялся готовить завтрак. Дело у меня подходило к концу,
когда я услышал, что Мод встала и ходит по хижине, занимаясь своим туалетом.
Когда же она появилась на пороге, у меня уже все было готово, и я наливал
кофе в чашки.
"It's not fair of you," was her greeting. "You are usurping one of my
prerogatives. You know you I agreed that the cooking should be mine, and - "
-- Это нечестно! -- приветствовала она меня. -- Мы же договорились, что
стряпать буду я...
"But just this once," I pleaded.
-- Один раз не в счет, -- оправдывался я.
"If you promise not to do it again," she smiled. "Unless, of course,
you have grown tired of my poor efforts."
-- Но обещайте, что это не повторится! -- улыбнулась она. -- Конечно,
если вам не надоела моя жалкая стряпня.
To my delight she never once looked toward the beach, and I maintained
the banter with such success all unconsciously she sipped coffee from the
china cup, ate fried evaporated potatoes, and spread marmalade on her
biscuit. But it could not last. I saw the surprise that came over her. She
had discovered the china plate from which she was eating. She looked over
the breakfast, noting detail after detail. Then she looked at me, and her
face turned slowly toward the beach.
К моему удовольствию. Мод ни разу не взглянула на берег, а я так удачно
отвлекал ее внимание своей болтовней, что она машинально ела сушеный
картофель, который я размочил и поджарил на сковородке, прихлебывала кофе из
фарфоровой чашки и намазывала джемом галеты. Но долго это продолжаться не
могло. Я увидел, как на лице ее внезапно изобразилось удивление. Фарфоровая
тарелка, с которой она ела, бросилась ей в глаза. Она окинула взглядом все,
что было приготовлено к завтраку, глаза ее перебегали с предмета на предмет.
Потом она посмотрела на меня и медленно обернулась к берегу.
"Humphrey!" she said.
-- Хэмфри! -- с трудом произнесла она.
The old unnamable terror mounted into her eyes.
Невыразимый ужас снова, как прежде, отразился в ее глазах.
"Is - he?" she quavered.
-- Неужели... он?.. -- упавшим голосом проговорила она.
I nodded my head.
Я кивнул головой.
We waited all day for Wolf Larsen to come ashore. It was an intolerable
period of anxiety. Each moment one or the other of us cast expectant glances
toward the Ghost. But he did not come. He did not even appear on deck.
Весь день мы ждали, что Волк Ларсен спустится на берег. Это были
тревожные, мучительные часы. Мы с Мод поминутно бросали взгляды в сторону
"Призрака". Но Волка Ларсена не было видно. Он даже ни разу не показался на
палубе.
"Perhaps it is his headache," I said. "I left him lying on the poop. He
may lie there all night. I think I'll go and see."
-- Верно, у него опять приступ головной боли, -- сказал я. -- Когда я
уходил оттуда, он лежал на юте. Он может пролежать так всю ночь. Пойду
взгляну.
Maud looked entreaty at me.
Она умоляюще посмотрела на меня.
"It is all right," I assured her. "I shall take the revolvers. You know
I collected every weapon on board."
-- Не бойтесь ничего, -- заверил я ее. -- Я возьму с собой револьверы.
Я ведь говорил вам, что забрал все оружие, какое только было на борту.
"But there are his arms, his hands, his terrible, terrible hands!" she
objected. And then she cried, "Oh, Humphrey, I am afraid of him! Don't go -
please don't go!"
-- А его руки! Его страшные, чудовищные руки! О Хэмфри, -- воскликнула
она, -- я так боюсь его! Не ходите, пожалуйста, не ходите!
She rested her hand appealingly on mine, and sent my pulse fluttering.
My heart was surely in my eyes for a moment. The dear and lovely woman! And
she was so much the woman, clinging and appealing, sunshine and dew to my
manhood, rooting it deeper and sending through it the sap of a new strength.
I was for putting my arm around her, as when in the midst of the seal herd;
but I considered, and refrained.
Она с мольбой положила свою руку на мою, и сердце у меня забилось.
Думаю, что все мои чувства можно было в этот миг прочесть в моих глазах.
Милая, любимая мояКак чисто по-женски уговаривала она меня и льнула ко
мне!.. Она была для меня солнечным лучом и живительной росой, источником, из
которого я черпал мужество и силы. Неудержимое желание обнять ее, -- как я
уже сделал однажды посреди стада котиков, -- охватило меня, но я сдержался.
"I shall not take any risks," I said. "I'll merely peep over the bow
and see."
-- Я не буду рисковать, -- сказал я. -- Только загляну на палубу и
посмотрю, что он там делает.
She pressed my hand earnestly and let me go. But the space on deck
where I had left him lying was vacant. He had evidently gone below. That
night we stood alternate watches, one of us sleeping at a time; for there
was no telling what Wolf Larsen might do. He was certainly capable of
anything.
Она взволнованно сжала мою руку и отпустила меня. Но на палубе, где я
оставил Волка Ларсена, его не оказалось. Он, очевидно, спустился к себе в
каюту. В эту ночь мы с Мод установили дежурства, так как нельзя было
предвидеть, что может выкинуть Волк Ларсен. Он был способен на все.
The next day we waited, and the next, and still he made no sign.
Мы прождали день и другой, но Ларсен не показывался.
"These headaches of his, these attacks," Maud said, on the afternoon of
the fourth day; "Perhaps he is ill, very ill. He may be dead."
-- Эти головные боли... припадки... -- сказала Мод на четвертый день.
-- Быть может, он болен, тяжело болен. Быть может, умер.
"Or dying," was her afterthought when she had waited some time for me
to speak.
Она ждала от меня ответа, но я молчал, и она добавила:
-- Или умирает...
"Better so," I answered.
-- Тем лучше, -- скачал я.
"But think, Humphrey, a fellow-creature in his last lonely hour."
-- Но подумайте, Хэмфри. Ведь он тоже человек. И умирает совсем один.
"Perhaps," I suggested.
-- Очень возможно... -- проворчал я.
"Yes, even perhaps," she acknowledged. "But we do not know. It would be
terrible if he were. I could never forgive myself. We must do something."
-- Да, возможно, -- продолжала она. -- Конечно, мы ничего не знаем
наверное. Но если он действительно умирает, ужасно бросить его так. Я бы
никогда этого не простила себе. Мы должны что-то сделать.
"Perhaps," I suggested again. I waited, smiling inwardly at the woman
of her which compelled a solicitude for Wolf Larsen, of all creatures. Where
was her solicitude for me, I thought, - for me whom she had been afraid to
have merely peep aboard?
-- Да, возможно, -- повторил я. Я ждал, улыбаясь про себя, и думал: как
это по-женски -- проявлять беспокойство даже о Волке ЛарсенеКуда девалось ее
беспокойство за меня! А ведь еще недавно она так испугалась, когда я хотел
только заглянуть на палубу.
She was too subtle not to follow the trend of my silence. And she was
as direct as she was subtle.
Мод разгадала смысл моего молчания -- она была достаточно умна и чутка.
А прямота ее равнялась ее уму.
"You must go aboard, Humphrey, and find out," she said. "And if you
want to laugh at me, you have my consent and forgiveness."
-- Вы должны подняться на борт, Хэмфри, и узнать, в чем там дело, --
сказала она. -- А если вам хочется посмеяться надо мной, что ж, вы имеете на
это право. Я заранее прощаю вас.
I arose obediently and went down the beach.
Я послушно встал и направился к берегу.
"Do be careful," she called after me.
-- Только будьте осторожны! -- крикнула она мне вслед.
I waved my arm from the forecastle head and dropped down to the deck.
Aft I walked to the cabin companion, where I contented myself with hailing
below. Wolf Larsen answered, and as he started to ascend the stairs I cocked
take to the boat and make round the point before any one awoke? I would call
her and start. My hand was lifted at her door to knock, when I recollected
the smallness of the island. We could never hide ourselves upon it. There
was nothing for us but the wide raw ocean. I thought of our snug little
huts, our supplies of meat and oil and moss and firewood, and I knew that we
could never survive the wintry sea and the great storms which were to come.
Внезапно меня поразило, что на шхуне незаметно никаких признаков жизни.
Это было странно. Видимо, команда, измученная борьбой со штормом и
перенесенным кораблекрушением, все еще спит. У меня мелькнула мысль, что мы
с Мод можем спастись, если успеем сесть на шлюпку и обогнуть мыс, прежде чем
на шхуне кто-нибудь проснется. Надо разбудить Мод и тотчас двинуться в путь!
Я уже готов был постучаться к ней, но тут же вспомнил, как ничтожно мал наш
островок. Нам негде будет укрыться на нем. Нет, у нас не было выбора --
только безбрежный, суровый океан. Я подумал о наших уютных маленьких
хижинах, о наших запасах мяса и жира, мха и дров и понял, что мы не выдержим
путешествие по океану зимой в бурную штормовую погоду.
So I stood, with hesitant knuckle, without her door. It was impossible,
impossible. A wild thought of rushing in and killing her as she slept rose
in my mind. And then, in a flash, the better solution came to me. All hands
were asleep. Why not creep aboard the Ghost, - well I knew the way to Wolf
Larsen's bunk, - and kill him in his sleep? After that - well, we would see.
But with him dead there was time and space in which to prepare to do other
things; and besides, whatever new situation arose, it could not possibly be
worse than the present one.
В нерешительности, с поднятой рукой, я застыл у двери Мод. Нет, это
невозможно, совершенно невозможноБезумная мысль пронеслась в моем мозгу --
ворваться к Мод и убить ее во сне. И сейчас же возникла другая: на шхуне все
спят; что мешает мне проникнуть туда -- прямо в каюту к Волку Ларсену -- и
убить его? А там... Там видно будет. Главное -- убрать его с дороги, после
чего можно будет подумать и об остальном. Все равно, что бы ни случилось
потом, хуже, чем сейчас, не будет.
My knife was at my hip. I returned to my hut for the shot-gun, made
sure it was loaded, and went down to the Ghost. With some difficulty, and at
the expense of a wetting to the waist, I climbed aboard. The forecastle
scuttle was open. I paused to listen for the breathing of the men, but there
was no breathing. I almost gasped as the thought came to me: What if the
Ghost is deserted? I listened more closely. There was no sound. I cautiously
descended the ladder. The place had the empty and musty feel and smell usual
to a dwelling no longer inhabited. Everywhere was a thick litter of
discarded and ragged garments, old sea-boots, leaky oilskins - all the
worthless forecastle dunnage of a long voyage.
Нож висел у меня на поясе. Я вернулся в хижину за дробовиком, проверил,
заряжен ли он, и направился к шхуне. Не без труда, промокнув по пояс,
взобрался я на борт. Люк матросского кубрика был открыт. Я прислушался, но
снизу не доносилось ни звука -- я не услышал даже дыхания спящих людей.
Неожиданная мысль поразила меня: неужели команда бросила корабль? Я снова
напряженно прислушался. Нет, ни звука. Я начал осторожно спускаться по
трапу. Кубрик был пуст, и в нем стоял затхлый запах покинутого жилья. Кругом
в беспорядке валялась рваная одежда, старые резиновые сапоги, дырявые
клеенчатые куртки -- весь тот негодный хлам, который скопляется в кубриках
за долгое плавание.
Abandoned hastily, was my conclusion, as I ascended to the deck. Hope
was alive again in my breast, and I looked about me with greater coolness. I
noted that the boats were missing. The steerage told the same tale as the
forecastle. The hunters had packed their belongings with similar haste. The
Ghost was deserted. It was Maud's and mine. I thought of the ship's stores
and the lazarette beneath the cabin, and the idea came to me of surprising
Maud with something nice for breakfast.
Я поднялся на палубу, не сомневаясь больше в том, что команда покинула
шхуну второпях. Надежда вновь ожила в моей груди, и я уже спокойнее
огляделся кругом. Я заметил, что на борту нет ни одной шлюпки. В кубрике
охотников моим глазам предстала та же картина, что и у матросов. Охотники,
по-видимому, собирали свои вещи в такой же спешке. "Призрак" был брошен.
Теперь он принадлежал Мод и мне. Я подумал о судовых запасах, о кладовой под
кают-компанией, и у меня явилась мысль сделать Мод сюрприз -- раздобыть
что-нибудь вкусное к завтраку.
The reaction from my fear, and the knowledge that the terrible deed I
had come to do was no longer necessary, made me boyish and eager. I went up
the steerage companion-way two steps at a time, with nothing distinct in my
mind except joy and the hope that Maud would sleep on until the surprise
breakfast was quite ready for her. As I rounded the galley, a new
satisfaction was mine at thought of all the splendid cooking utensils
inside. I sprang up the break of the poop, and saw - Wolf Larsen. What of my
impetus and the stunning surprise, I clattered three or four steps along the
deck before I could stop myself. He was standing in the companion-way, only
his head and shoulders visible, staring straight at me. His arms were
resting on the half-open slide. He made no movement whatever - simply stood
there, staring at me.
После пережитого волнения я ощутил вдруг необычайный прилив сил,
а при мысли о том, что страшное дело, которое привело меня сюда, стало
теперь ненужным, развеселился, как мальчишка. Перепрыгивая через ступеньку,
я поднялся по трапу, думая только о том, что нужно успеть приготовить
завтрак, пока Мод спит, если я хочу, чтобы мой сюрприз удался на славу.
Огибая камбуз, я с удовлетворением вспомнил о замечательной кухонной посуде,
которую я там найду. Я взбежал на ют и увидел... Волка Ларсена! От
неожиданности я пробежал с разгона еще несколько шагов, грохоча башмаками,
прежде чем смог остановиться. Ларсен стоял на трапе кают-компании, -- над
дверцей возвышались только его голова и плечи, -- и в упор смотрел на меня.
Обеими руками он упирался в полуоткрытую дверцу и стоял совершенно
неподвижно. Стоял и смотрел на меня.
I began to tremble. The old stomach sickness clutched me. I put one
hand on the edge of the house to steady myself. My lips seemed suddenly dry
and I moistened them against the need of speech. Nor did I for an instant
take my eyes off him. Neither of us spoke. There was something ominous in
his silence, his immobility. All my old fear of him returned and by new fear
was increased an hundred- fold. And still we stood, the pair of us, staring
at each other.
Я задрожал. Снова, как прежде, томительно засосало под ложечкой. Я
ухватился рукой за край рубки, ища опоры. Губы у меня сразу пересохли, и я
несколько раз провел по ним языком. Я не сводил глаз с Волка Ларсена, и оба
мы не произносили ни слова. Что-то зловещее было в его молчании и в этой
полной неподвижности. Весь мой прежний страх перед ним вернулся ко мне с
удесятеренной силой. И так мы стояли и смотрели Друг на друга.
I was aware of the demand for action, and, my old helplessness strong
upon me, I was waiting for him to take the initiative. Then, as the moments
went by, it came to me that the situation was analogous to the one in which
I had approached the long-maned bull, my intention of clubbing obscured by
fear until it became a desire to make him run. So it was at last impressed
upon me that I was there, not to have Wolf Larsen take the initiative, but
to take it myself.
Я чувствовал, что надо действовать, но прежняя беспомощность овладела
мной, и я ждал, что сделает он. Секунды летели, и вдруг все происходящее
напомнило мне о том, как я, подойдя к гривастому секачу, позабыл от страха,
что должен убить его, и только помышлял, как бы обратить его в бегство. Но
ведь и сюда я пришел не за тем, чтобы ждать, что предпримет Волк Ларсен, а
действовать.
I cocked both barrels and levelled the shot-gun at him. Had he moved,
attempted to drop down the companion-way, I know I would have shot him. But
he stood motionless and staring as before. And as I faced him, with levelled
gun shaking in my hands, I had time to note the worn and haggard appearance
of his face. It was as if some strong anxiety had wasted it. The cheeks were
sunken, and there was a wearied, puckered expression on the brow. And it
seemed to me that his eyes were strange, not only the expression, but the
physical seeming, as though the optic nerves and supporting muscles had
suffered strain and slightly twisted the eyeballs.
Я взвел оба курка двустволки и вскинул ее к плечу. Если б он попытался
спуститься вниз, если бы он только шелохнулся, я, без сомнения, застрелил бы
его. Но он стоял совершенно неподвижно и смотрел на меня. Дрожащими руками
сжимая двустволку и целясь в него, я успел заметить, как осунулось его лицо.
Какие-то тяжелые потрясения оставили на нем свой след. Щеки впали, на лбу
залегли морщины, а глаза производили странное впечатление. Казалось, его
глазные нервы и мышцы были не в порядке и глаза смотрели напряженно и слегка
косили. И выражение их было тоже какое-то странное.
All this I saw, and my brain now working rapidly, I thought a thousand
thoughts; and yet I could not pull the triggers. I lowered the gun and
stepped to the corner of the cabin, primarily to relieve the tension on my
nerves and to make a new start, and incidentally to be closer. Again I
raised the gun. He was almost at arm's length. There was no hope for him. I
was resolved. There was no possible chance of missing him, no matter how
poor my marksmanship. And yet I wrestled with myself and could not pull the
triggers.
Я глядел на него, и мозг мой лихорадочно работал. Тысячи мыслей
проносились у меня в голове, но я не мог нажать на спусковой крючок. Я
опустил двустволку и двинулся к углу рубки, стараясь собраться с духом и
снова -- с более близкого расстояния -- попытаться выстрелить в него. Я
вскинул двустволку к плечу. Я находился теперь в каких-нибудь двух шагах от
Волка Ларсена. Ему не было спасения. Я больше не колебался. Промахнуться я
не мог, как бы плохо я ни стрелял. Но я не мог заставить себя спустить
курок.
"Well?" he demanded impatiently.
-- Ну? -- неторопливо промолвил он.
I strove vainly to force my fingers down on the triggers, and vainly I
strove to say something.
Тщетно пытался я нажать на спуск, тщетно пытался что-нибудь сказать.
"Why don't you shoot?" he asked.
-- Почему вы не стреляете? -- спросил он.
I cleared my throat of a huskiness which prevented speech. "Hump," he
said slowly, "you can't do it. You are not exactly afraid. You are impotent.
Your conventional morality is stronger than you. You are the slave to the
opinions which have credence among the people you have known and have read
about. Their code has been drummed into your head from the time you lisped,
and in spite of your philosophy, and of what I have taught you, it won't let
you kill an unarmed, unresisting man."
Я откашлялся, но не смог выговорить ни слова.
-- Хэмп, -- медленно произнес Ларсен, -- ничего у вас не выйдет! Не
потому, чтобы вы боялись, но вы бессильны. Ваша насквозь условная мораль
сильнее вас. Вы -- раб предрассудков, которыми напичканы люди вашего круга и
ваши книги. Вам вбивали их в голову чуть ли не с колыбели, и вопреки всей
вашей философии и моим урокам они не позволяют вам убить безоружного
человека, который не оказывает вам сопротивления.
"I know it," I said hoarsely.
-- Знаю, -- хрипло отозвался я.
"And you know that I would kill an unarmed man as readily as I would
smoke a cigar," he went on. "You know me for what I am, - my worth in the
world by your standard. You have called me snake, tiger, shark, monster, and
Caliban. And yet, you little rag puppet, you little echoing mechanism, you
are unable to kill me as you would a snake or a shark, because I have hands,
feet, and a body shaped somewhat like yours. Bah! I had hoped better things
of you, Hump."
-- А мне, -- и это вы тоже знаете, -- убить безоружного так же просто,
как выкурить сигару, -- продолжал он. -- Вы знаете меня и знаете, чего я
стою, если подходить ко мне с вашей меркой. Вы называли меня змеей, тигром,
акулой, чудовищем, Калибаном. Но вы -- жалкая марионетка, механически
повторяющая чужие слова, и вы не можете убить меня, как убили бы змею или
акулу, не можете только потому, что у меня есть руки и ноги и тело мое имеет
некоторое сходство с вашим. Эх! Я ожидал от вас большего, Хэмп!
He stepped out of the companion-way and came up to me.
Он поднялся по трапу и подошел ко мне.
"Put down that gun. I want to ask you some questions. I haven't had a
chance to look around yet. What place is this? How is the Ghost lying? How
did you get wet? Where's Maud? - I beg your pardon, Miss Brewster - or
should I say, 'Mrs. Van Weyden'?"
-- Опустите ружье. Я хочу задать вам несколько вопросов. Я еще не успел
осмотреться. Что это за место? Как стоит "Призрак"? Почему вы так вымокли?
Где Мод?.. Виноват, мисс Брусгер... Или, быть может, следует спросить -- где
миссис Ван-Вейден?
I had backed away from him, almost weeping at my inability to shoot
him, but not fool enough to put down the gun. I hoped, desperately, that he
might commit some hostile act, attempt to strike me or choke me; for in such
way only I knew I could be stirred to shoot.
Я пятился от него, чуть не плача от своего бессилия, оттого что не мог
застрелить его, но все же был не настолько глуп, чтобы опустить ружье. Мне
отчаянно хотелось, чтобы он сделал попытку напасть на меня -- попытался
ударить меня или схватить за горло, -- тогда я нашел бы в себе силы
выстрелить в него.
"This is Endeavour Island," I said.
-- Это Остров Усилий, -- ответил я на его вопрос.
"Never heard of it," he broke in.
-- Никогда не слыхал о таком острове.
"At least, that's our name for it," I amended.
-- По крайней мере мы так называем его.
"Our?" he queried. "Who's our?"
-- Мы? -- переспросил он. -- Кто это мы?
"Miss Brewster and myself. And the Ghost is lying, as you can see for
yourself, bow on to the beach."
-- Мисс Брустер и я. А "Призрак", как вы сами видите, лежит, зарывшись
носом в песок.
"There are seals here," he said. "They woke me up with their barking,
or I'd be sleeping yet. I heard them when I drove in last night. They were
the first warning that I was on a lee shore. It's a rookery, the kind of a
thing I've hunted for years. Thanks to my brother Death, I've lighted on a
fortune. It's a mint. What's its bearings?"
-- Здесь есть котики, -- сказал он. -- Они разбудили меня своим ревом,
а то я бы еще спал. Я слышал их и вчера, когда нас прибило сюда. Я сразу
понял тогда, что попал на подветренный берег. Здесь лежбище -- как раз то,
что я ищу уже много лет. Спасибо моему братцу, благодаря ему я наткнулся на
это богатство. Это же клад! Каковы координаты острова?
"Haven't the least idea," I said. "But you ought to know quite closely.
What were your last observations?"
-- Не имею ни малейшего представления, -- ответил я. -- Но вы сами
должны знать их достаточно точно. Какие координаты вы определяли в последний
раз?
He smiled inscrutably, but did not answer.
Он как-то странно улыбнулся и ничего не ответил.
"Well, where's all hands?" I asked. "How does it come that you are
alone?"
-- А где же команда? -- спросил я. -- Как это случилось, что вы
остались один?
I was prepared for him again to set aside my question, and was
surprised at the readiness of his reply.
Я ожидал, что он отклонит и этот вопрос, но, к моему удивлению, он
сразу ответил:
"My brother got me inside forty-eight hours, and through no fault of
mine. Boarded me in the night with only the watch on deck. Hunters went back
on me. He gave them a bigger lay. Heard him offering it. Did it right before
me. Of course the crew gave me the go-by. That was to be expected. All hands
went over the side, and there I was, marooned on my own vessel. It was
Death's turn, and it's all in the family anyway."
-- Мой брат поймал меня меньше чем через двое суток, впрочем, не по
моей вине. Взял меня на абордаж, когда на палубе не было никого, кроме
вахтенных. Охотники тут же предали меня. Он предложил им большую долю в
доходах по окончании охоты, чем они имели на "Призраке". Я слышал, как он
предлагал им это -- при мне, без малейшего стеснения. Словом, вся команда
перешла к нему, чего и следовало ожидать. В один миг спустили шлюпки и
махнули за борт, а я остался на своей шхуне один, как на необитаемом
острове. На этот раз Смерть Ларсен взял верх, ну, да это -- дело семейное.
"But how did you lose the masts?" I asked.
-- Но как же вы потеряли мачты?
"Walk over and examine those lanyards," he said, pointing to where the
mizzen-rigging should have been.
-- Подойдите и осмотрите вон те талрепы, -- сказал он, указывая туда,
где должны были находиться гротванты.
"They have been cut with a knife!" I exclaimed.
-- Перерезаны ножом! -- воскликнул я.
"Not quite," he laughed. "It was a neater job. Look again."
-- Но не до конца, -- усмехнулся он. -- Тут тонкая работаПосмотрите-ка
внимательнее.
I looked. The lanyards had been almost severed, with just enough left
to hold the shrouds till some severe strain should be put upon them
Я осмотрел талрепы еще раз. Они были надрезаны так, чтобы держать ванты
лишь до первого сильного напряжения.
"Cooky did that," he laughed again. "I know, though I didn't spot him
at it. Kind of evened up the score a bit."
-- Это дело рук кока! -- со смехом сказал Волк Ларсен. -- Знаю
наверняка, хотя и не накрыл его. Всетаки ему удалось немного поквитаться со
мной.
"Good for Mugridge!" I cried.
-- Молодец Магридж! -- воскликнул я.
"Yes, that's what I thought when everything went over the side. Only I
said it on the other side of my mouth."
-- Примерно то же самое сказал и я, когда мачты полетели за борт, но,
разумеется, мне было не так весело, как вам.
"But what were you doing while all this was going on?" I asked.
-- Что же вы предпринимали, когда все это происходило? -- спросил я.
"My best, you may be sure, which wasn't much under the circumstances."
-- Все, что от меня зависело, можете быть уверены. Но при сложившихся
обстоятельствах -- не очень-то много...
I turned to re-examine Thomas Mugridge's work.
Я снова стал рассматривать работу Томаса Магриджа.
"I guess I'll sit down and take the sunshine," I heard Wolf Larsen
saying.
-- Я, пожалуй, присяду, погреюсь на солнышке, -- услышал я голос Волка
Ларсена.
There was a hint, just a slight hint, of physical feebleness in his
voice, and it was so strange that I looked quickly at him. His hand was
sweeping nervously across his face, as though he were brushing away cobwebs.
I was puzzled. The whole thing was so unlike the Wolf Larsen I had known.
Едва уловимая нотка физической слабости прозвучала в этих словах, и это
было так странно, что я быстро обернулся к нему. Он нервно проводил рукой по
лицу, словно сметая с него паутину. Я был озадачен. Все это так мало
вязалось с его обликом.
"How are your headaches?" I asked.
-- Как ваши головные боли? -- спросил я.
"They still trouble me," was his answer. "I think I have one coming on
now."
-- Мучают по временам, -- отвечал он. -- Кажется, и сейчас начинается.
He slipped down from his sitting posture till he lay on the deck. Then
he rolled over on his side, his head resting on the biceps of the under arm,
the forearm shielding his eyes from the sun. I stood regarding him
wonderingly.
Он прилег на палубу. Повернувшись на бок, он подложил руку под голову,
а другой рукой прикрыл глаза от солнца. Я стоял и с недоумением смотрел на
него.
"Now's your chance, Hump," he said.
-- Вот вам удобный случай, Хэмп! -- сказал он.
"I don't understand," I lied, for I thoroughly understood.
-- Не понимаю, -- солгал я, хотя прекрасно понял, что он хотел сказать.
"Oh, nothing," he added softly, as if he were drowsing; "only you've
got me where you want me."
-- Ну ладно, -- тихо, словно сквозь дремоту, проговорил он. -- Я ведь
сейчас в ваших руках, что вам, собственно, и нужно.
"No, I haven't," I retorted; "for I want you a few thousand miles away
from here."
-- Ничего подобного, -- возразил я. -- Мне нужно, чтобы вы были не в
моих руках, а за тысячу миль отсюда.
He chuckled, and thereafter spoke no more. He did not stir as I passed
by him and went down into the cabin. I lifted the trap in the floor, but for
some moments gazed dubiously into the darkness of the lazarette beneath. I
hesitated to descend. What if his lying down were a ruse? Pretty, indeed, to
be caught there like a rat. I crept softly up the companion-way and peeped
at him. He was lying as I had left him. Again I went below; but before I
dropped into the lazarette I took the precaution of casting down the door in
advance. At least there would be no lid to the trap. But it was all
needless. I regained the cabin with a store of jams, sea-biscuits, canned
meats, and such things, - all I could carry, - and replaced the trap-door.
Ларсен усмехнулся и больше не прибавил ни слова. Он даже не шелохнулся,
когда я прошел мимо него и спустился в кают-компанию. Подняв крышку люка, я
остановился в нерешительности, глядя в глубь темной кладовой. Я колебался --
спускаться ли? А что если Ларсен только притворяется? Попадешься здесь, как
крыса в ловушку! Я тихонько поднялся по трапу и выглянул на палубу. Ларсен
лежал все в том же положении, в каком я его оставил. Я снова спустился в
кают-компанию, но, прежде чем спрыгнуть в кладовую, сбросил туда крышку
люка. По крайней мере ловушка не захлопнется. Но это была излишняя
предосторожность. Захватив с собой джема, галет, мясных консервов -- словом,
все, что можно было сразу унести, -- я выбрался назад в кают-компанию и
закрыл за собою люк.
A peep at Wolf Larsen showed me that he had not moved. A bright thought
struck me. I stole into his state-room and possessed myself of his
revolvers. There were no other weapons, though I thoroughly ransacked the
three remaining state-rooms. To make sure, I returned and went through the
steerage and forecastle, and in the galley gathered up all the sharp meat
and vegetable knives. Then I bethought me of the great yachtsman's knife he
always carried, and I came to him and spoke to him, first softly, then
loudly. He did not move. I bent over and took it from his pocket. I breathed
more freely. He had no arms with which to attack me from a distance; while
I, armed, could always forestall him should he attempt to grapple me with
his terrible gorilla arms.
Выйдя на палубу, я увидел, что Волк Ларсен так и не пошевельнулся.
Внезапно меня озарила новая мысль. Я прокрался в каюту и завладел его
револьверами. Другого оружия я нигде не нашел, хотя тщательно обшарил и
остальные три каюты и спустился еще раз в кубрик охотников и в матросский
кубрик. Я даже забрал из камбуза все кухонные ножи. Потом я вспомнил о
большом складном ноже, который капитан всегда носил при себе. Я подошел к
Ларсену и заговорил с ним -- сперва вполголоса, потом громко. Он не
шелохнулся. Тогда я осторожно вытащил нож у него из кармана, после чего
вздохнул с облегчением. У него не оставалось теперь никакого оружия, и он не
мог напасть на меня с расстояния, я же был хорошо вооружен и сумел бы
оказать ему сопротивление, если бы он попытался схватить меня за горло
своими страшными ручищами.
Filling a coffee-pot and frying-pan with part of my plunder, and taking
some chinaware from the cabin pantry, I left Wolf Larsen lying in the sun
and went ashore.
Присоединив к моей добыче кофейник и сковороду и захватив из буфета
кают-компании кое-какую посуду, я оставил Волка Ларсена на залитой солнцем
палубе и спустился на берег.
Maud was still asleep. I blew up the embers (we had not yet arranged a
winter kitchen), and quite feverishly cooked the breakfast. Toward the end,
I heard her moving about within the hut, making her toilet. Just as all was
ready and the coffee poured, the door opened and she came forth.
Мод еще спала. Кухню на зиму мы не успели построить, и я поспешил
разжечь костер и принялся готовить завтрак. Дело у меня подходило к концу,
когда я услышал, что Мод встала и ходит по хижине, занимаясь своим туалетом.
Когда же она появилась на пороге, у меня уже все было готово, и я наливал
кофе в чашки.
"It's not fair of you," was her greeting. "You are usurping one of my
prerogatives. You know you I agreed that the cooking should be mine, and - "
-- Это нечестно! -- приветствовала она меня. -- Мы же договорились, что
стряпать буду я...
"But just this once," I pleaded.
-- Один раз не в счет, -- оправдывался я.
"If you promise not to do it again," she smiled. "Unless, of course,
you have grown tired of my poor efforts."
-- Но обещайте, что это не повторится! -- улыбнулась она. -- Конечно,
если вам не надоела моя жалкая стряпня.
To my delight she never once looked toward the beach, and I maintained
the banter with such success all unconsciously she sipped coffee from the
china cup, ate fried evaporated potatoes, and spread marmalade on her
biscuit. But it could not last. I saw the surprise that came over her. She
had discovered the china plate from which she was eating. She looked over
the breakfast, noting detail after detail. Then she looked at me, and her
face turned slowly toward the beach.
К моему удовольствию. Мод ни разу не взглянула на берег, а я так удачно
отвлекал ее внимание своей болтовней, что она машинально ела сушеный
картофель, который я размочил и поджарил на сковородке, прихлебывала кофе из
фарфоровой чашки и намазывала джемом галеты. Но долго это продолжаться не
могло. Я увидел, как на лице ее внезапно изобразилось удивление. Фарфоровая
тарелка, с которой она ела, бросилась ей в глаза. Она окинула взглядом все,
что было приготовлено к завтраку, глаза ее перебегали с предмета на предмет.
Потом она посмотрела на меня и медленно обернулась к берегу.
"Humphrey!" she said.
-- Хэмфри! -- с трудом произнесла она.
The old unnamable terror mounted into her eyes.
Невыразимый ужас снова, как прежде, отразился в ее глазах.
"Is - he?" she quavered.
-- Неужели... он?.. -- упавшим голосом проговорила она.
I nodded my head.
Я кивнул головой.
We waited all day for Wolf Larsen to come ashore. It was an intolerable
period of anxiety. Each moment one or the other of us cast expectant glances
toward the Ghost. But he did not come. He did not even appear on deck.
Весь день мы ждали, что Волк Ларсен спустится на берег. Это были
тревожные, мучительные часы. Мы с Мод поминутно бросали взгляды в сторону
"Призрака". Но Волка Ларсена не было видно. Он даже ни разу не показался на
палубе.
"Perhaps it is his headache," I said. "I left him lying on the poop. He
may lie there all night. I think I'll go and see."
-- Верно, у него опять приступ головной боли, -- сказал я. -- Когда я
уходил оттуда, он лежал на юте. Он может пролежать так всю ночь. Пойду
взгляну.
Maud looked entreaty at me.
Она умоляюще посмотрела на меня.
"It is all right," I assured her. "I shall take the revolvers. You know
I collected every weapon on board."
-- Не бойтесь ничего, -- заверил я ее. -- Я возьму с собой револьверы.
Я ведь говорил вам, что забрал все оружие, какое только было на борту.
"But there are his arms, his hands, his terrible, terrible hands!" she
objected. And then she cried, "Oh, Humphrey, I am afraid of him! Don't go -
please don't go!"
-- А его руки! Его страшные, чудовищные руки! О Хэмфри, -- воскликнула
она, -- я так боюсь его! Не ходите, пожалуйста, не ходите!
She rested her hand appealingly on mine, and sent my pulse fluttering.
My heart was surely in my eyes for a moment. The dear and lovely woman! And
she was so much the woman, clinging and appealing, sunshine and dew to my
manhood, rooting it deeper and sending through it the sap of a new strength.
I was for putting my arm around her, as when in the midst of the seal herd;
but I considered, and refrained.
Она с мольбой положила свою руку на мою, и сердце у меня забилось.
Думаю, что все мои чувства можно было в этот миг прочесть в моих глазах.
Милая, любимая мояКак чисто по-женски уговаривала она меня и льнула ко
мне!.. Она была для меня солнечным лучом и живительной росой, источником, из
которого я черпал мужество и силы. Неудержимое желание обнять ее, -- как я
уже сделал однажды посреди стада котиков, -- охватило меня, но я сдержался.
"I shall not take any risks," I said. "I'll merely peep over the bow
and see."
-- Я не буду рисковать, -- сказал я. -- Только загляну на палубу и
посмотрю, что он там делает.
She pressed my hand earnestly and let me go. But the space on deck
where I had left him lying was vacant. He had evidently gone below. That
night we stood alternate watches, one of us sleeping at a time; for there
was no telling what Wolf Larsen might do. He was certainly capable of
anything.
Она взволнованно сжала мою руку и отпустила меня. Но на палубе, где я
оставил Волка Ларсена, его не оказалось. Он, очевидно, спустился к себе в
каюту. В эту ночь мы с Мод установили дежурства, так как нельзя было
предвидеть, что может выкинуть Волк Ларсен. Он был способен на все.
The next day we waited, and the next, and still he made no sign.
Мы прождали день и другой, но Ларсен не показывался.
"These headaches of his, these attacks," Maud said, on the afternoon of
the fourth day; "Perhaps he is ill, very ill. He may be dead."
-- Эти головные боли... припадки... -- сказала Мод на четвертый день.
-- Быть может, он болен, тяжело болен. Быть может, умер.
"Or dying," was her afterthought when she had waited some time for me
to speak.
Она ждала от меня ответа, но я молчал, и она добавила:
-- Или умирает...
"Better so," I answered.
-- Тем лучше, -- скачал я.
"But think, Humphrey, a fellow-creature in his last lonely hour."
-- Но подумайте, Хэмфри. Ведь он тоже человек. И умирает совсем один.
"Perhaps," I suggested.
-- Очень возможно... -- проворчал я.
"Yes, even perhaps," she acknowledged. "But we do not know. It would be
terrible if he were. I could never forgive myself. We must do something."
-- Да, возможно, -- продолжала она. -- Конечно, мы ничего не знаем
наверное. Но если он действительно умирает, ужасно бросить его так. Я бы
никогда этого не простила себе. Мы должны что-то сделать.
"Perhaps," I suggested again. I waited, smiling inwardly at the woman
of her which compelled a solicitude for Wolf Larsen, of all creatures. Where
was her solicitude for me, I thought, - for me whom she had been afraid to
have merely peep aboard?
-- Да, возможно, -- повторил я. Я ждал, улыбаясь про себя, и думал: как
это по-женски -- проявлять беспокойство даже о Волке ЛарсенеКуда девалось ее
беспокойство за меня! А ведь еще недавно она так испугалась, когда я хотел
только заглянуть на палубу.
She was too subtle not to follow the trend of my silence. And she was
as direct as she was subtle.
Мод разгадала смысл моего молчания -- она была достаточно умна и чутка.
А прямота ее равнялась ее уму.
"You must go aboard, Humphrey, and find out," she said. "And if you
want to laugh at me, you have my consent and forgiveness."
-- Вы должны подняться на борт, Хэмфри, и узнать, в чем там дело, --
сказала она. -- А если вам хочется посмеяться надо мной, что ж, вы имеете на
это право. Я заранее прощаю вас.
I arose obediently and went down the beach.
Я послушно встал и направился к берегу.
"Do be careful," she called after me.
-- Только будьте осторожны! -- крикнула она мне вслед.
I waved my arm from the forecastle head and dropped down to the deck.
Aft I walked to the cabin companion, where I contented myself with hailing
below. Wolf Larsen answered, and as he started to ascend the stairs I cocked