Лубенец Светлана. Школьная любовь

   Любе Малининой ее рассказ не понравился. Вернее, не сам рассказ. Ей очень не понравилось, какие при этом восхищенные взгляды Тася бросала на ротного командира. Еще ей не понравилось, какими теплыми взглядами отвечал Журавлевой Рудаков. Все знали, что до сегодняшнего дня он так смотрел только на нее, на Любу. И зачем она вчера так быстро ушла из школы? Ну и проныра эта Журавлева! Везде хочет успеть!
   Ире Пенкиной переглядки Таси с Джеком тоже очень не понравились. Она повернула голову к Толоконникову и прикинула, насколько он ей симпатичен. Выходило, что так себе… Не слишком… Но, чтобы отомстить Таське, которая, похоже, перехватила Рудакова и у нее, и у Малининой, пожалуй, симпатии к Мите у нее хватит.
   А Митя Толоконников со вчерашнего дня находился в самом растерянном состоянии. Он вообще не понимал, что происходит. Ему тоже не нравились взгляды, которые бросали друг на друга Джек с Тасей. Еще вчера ничто этих взглядов не предвещало. Неужели какие-то подтягивания могут произвести на девчонку такое впечатление? Что такое, в сущности, подтягивание? Возвратно-поступательные перемещения тела в вертикальной плоскости! И только! Большого ума не надо! Вообще никакого ума не надо! Одни мышцы! Да если бы он, Митя, захотел, то… Он просто не хочет зря терять время на все эти упражнения. Ему куда интереснее игра ума, чем мускулатуры. Вот, например, последнюю «самостоялку» по информатике он единственный в классе написал на «пятерку», а Рудакову, между прочим, с трудом тройку с минусом натянули. Билл Гейтс наверняка плохо подтягивался. Если бы он тратил время на подтягивания, то еще неизвестно, какие сейчас у нас были бы компьютеры! А девчонки не могут понять, что ум для мужчины гораздо главнее силы. Сила – что? Ее раз-два – и накачал! А попробуй-ка накачать мозг? Вон Сене Головлеву каких только репетиторов мамаша не нанимает, а все без толку! Мозги – они или есть, или их нет!
   Звонок на урок прервал Митины размышления. Он с досадой передернул плечами и поплелся на третий этаж, где находился их кабинет. Первым уроком была математика. Наверняка классная затеет разборку с ключами. Да, один ключ действительно взял он. И именно тогда, когда выходил с информатики. Он сделал это очень ловко. Спустившись вниз, на вахту, затеял разговор с молодым охранником Степаном и даже попросил дать закурить. Вообще-то он, Митя, не курит. Не потому, что не крутой или маменькин сынок. Просто это не для него. Он пробовал несколько раз. Во рту делается горько, а потом противно пахнут руки и одежда. А этому Степану нравится покровительствовать мальчишкам. Он обычно читает нудную лекцию о вреде курения, ни в одно слово которой сам не верит, а потом, воровато озираясь по сторонам, сует сигарету или даже две, если у него хорошее настроение. И даже выпускает из школы покурить в подъезде дома напротив. Вчера Митя попросил у Степана сигарету. Пока тот, закатив глаза к потолку, рассказывал, как мучительно от капли никотина умирает лошадь, Толоконников, прислонившись к стенду с ключами, осторожно снял ключ от кабинета информатики и положил себе в карман. Ключ приметный – длинный, золотистый, с узорной бородкой. Настоящее произведение ключного искусства. Перепутать трудно. Получив от Степана сигарету, Митя пошел обратно в кабинет. Он действительно намеревался закрыть дверь на замок, чтобы никто не смог пойти на подтягивание. Он знал, что учитель обязательно оставит им свой ключ. Он всегда так делал: после последнего урока оставлял его дежурным и уходил обедать. Митя собирался прихватить и ключ Игоря Дмитриевича, но не успел. Он ничего не успел и, самое странное, ничего не видел. Кто-то другой взял с кафедры ключ и закрыл замок, видимо, тогда, когда Митя еще раздумывал, как лучше провести задуманную операцию. Интересно, кому еще надо было запереть седьмой «Д» в кабинете информатики и, главное, зачем? Они оба опустили ключи в коробку из-под принтера, потому что поняли, что к тому времени на подтягивание уже безнадежно опоздали. Или у того, второго, были какие-то другие, свои соображения?
   Наталья Ивановна на математике выяснять ничего не стала. Сказала, что о ключах они поговорят на классном часе и что будет лучше, если тот, кто их взял, объяснит ей свое поведение еще до конца уроков, чтобы они вместе подготовились, как доложить обо всем коллективу.
   На перемене к Толоконникову подошла Тася.
   – Митя, – задушевно начала она. – Может быть, ты сначала мне скажешь, зачем всех запер? Может быть, мы вместе найдем выход из создавшегося положения?
   – Мы его не найдем, – раздраженно ответил Митя и еще раз мысленно восхитился Тасиными золотыми волосами.
   – Почему?
   – Потому что не я запер класс.
   – Митя, я понимаю, что неприятно сознаваться в некрасивых поступках, но все равно все тебя подозревают, – сказала Тася и подумала, что Митя со вчерашнего дня как-то потускнел. Какой-то он бледный и худой. Наверняка не смог бы столько раз подтянуться, сколько Джек.
   – Это почему? – взвился Митя.
   – Потому что ты один из класса на информатике выходил!
   – Чтобы взять ключ с кафедры, вовсе не нужно было выходить из кабинета!
   – Это было бы веским аргументом в твою пользу, если бы не пропал ключ еще и с вахты. Ведь если бы с вахты он не пропал, нас быстро открыли бы.
   – Но ключ с вахты можно было взять в любой момент вчерашнего дня! Вовсе не обязательно на последнем уроке! Тебе так не кажется?
   Митя твердо решил не сознаваться, потому что не чувствовал себя виноватым, даже несмотря на доводы Таси. Класс закрыл не он, значит, главный виновник – кто-то другой.
   – Не знаю… Может, ты и прав… – вздохнула Тася. – Но кто же тогда это сделал? Зачем? У тебя есть какие-нибудь соображения?
   – Нет у меня никаких соображений, – честно ответил Митя. – Сам удивляюсь, кому это было нужно.
 
   На классном часе все молчали. Не признался никто, несмотря на пламенные речи Натальи Ивановны, Таси и Джека. Когда все поняли, что ждать признаний дольше уже не имеет смысла, начали обсуждать дальнейшие этапы «Зарницы». Сегодня они должны были сдать судьям стенгазету о городе-герое Одессе. Подготовить материал было трудно, потому что в библиотеках его оказалось не так много. Повезло опять-таки девятому «А», поскольку ему достался Ленинград, хулиганистому восьмому «В» – Сталинград, и двум шестым классам – Брест и Севастополь. Про эти города книжек навалом. Одно было хорошо – весь Птичий базар седьмого «Д» умел неплохо рисовать и газета получилась очень красочная.
   – Ну что ж! Здорово! – восхитилась классная руководительница. – Главное достоинство вашей газеты в том, что она вся рисованная. Другие классы наверняка облепят свой лист журнальными картинками, как это часто делается. Думаю, что баллы вы получите приличные. А как дела с радиогазетой?
   С радиогазетой дела были плохи, потому что быть дикторами хотели абсолютно все девчонки и довольно много мальчишек. Вместо того чтобы обсуждать содержание передачи, одноклассники без конца ссорились, кому говорить в микрофон.
   – Ксюшка пришепетывает! Ее нельзя! – горячилась Ольга Дятлова.
   – Почему это я пришепетываю?! Ничего не пришепетываю! – чуть не плакала Воробьянинова. – Это ты тарахтишь так, что ни слова не разобрать! Что это будет за передача, если ничего не понятно?!
   – А мне за выразительное чтение всегда «пятерки» ставят! – объявила Люба Малинина.
   – Ну и что?! Передача – это тебе не стихи «Мороз и солнце – день чудесный»! Передача должна быть патриотической! А это чисто мужское дело! – возразил ей Летяга.
   – Интересно, почему это женщины не могут быть патриотками?! Еще как могут! – вставила свое слово Ира Пенкина.
   Ей очень хотелось быть диктором. Дикторство казалось Ире чуть ли не последней возможностью обратить на себя ускользающее внимание Джека. Он бы услышал, как на всю школу звучит ее проникновенный бархатный голос, и обомлел. Конечно, гораздо лучше было бы выступить по телевидению, но до школьного телецентра пока еще никто не додумался, что бесконечно жаль.
   – А материал для радиогазеты? Вы собрали материал? – возвратила всех на землю Наталья Ивановна.
   Класс ответил ей дружным молчанием.
   – Вот как! – рассердилась классная руководительница. – Тогда я вам категорически заявляю: кто в четверг принесет лучший проект радиопередачи, тот и будет диктором! А завтра не забудьте захватить с собой купальные принадлежности! Завтра идем в бассейн. Заплыв на пятьдесят метров. Надеюсь, больных и убогих среди вас нет? Все поплывут?
   Седьмой «Д» нестройно заголосил:
   – Нет больных!
   – Все поплывем!
   – Куда денемся!
   – Пусть только кто-нибудь попробует увильнуть! – этот возглас, разумеется, принадлежал Джеку.

8 Сушите весла, клейте ласты!

   Серега Раскоряда, более известный под гнусной кличкой Раскоряка, увиливать от плавания не собирался. Более того, он ждал этого дня, потому что надеялся на триумф. Плавал он очень хорошо. Его бабушка с дедушкой жили у моря в том самом городе-герое Севастополе, который достался шестиклашкам. Серега проводил там каждое лето. Если бы он не научился плавать, то его засмеяло бы все местное пацанье! И он научился. Да так, что если плыть на быстроту, то его мог обогнать только севастопольский плывун Вовик Корж. А этот Вовик, между прочим, на целых три года его старше. Еще Серега умел здорово нырять. Вот если бы на «Зарнице» еще ввели соревнования по нырянию, то он точно взял бы первое место. Он может нырнуть с какой хотите вышки! Он в Севастополе нырял с такой верхотуры, что высота вышек бассейна для него – семечки!
   Раскоряде сильно надоело быть Раскорякой. Сколько можно, в конце концов? Они уже в седьмом классе! Совсем взрослые! Птичий базар уже во всю красит клювы и завивает перышки, а он, Серега, все Раскоряка да Раскоряка! И как избавиться от этого ненавистного прозвища? Он уже и сердился на приятелей, и дулся, и дрался – ничего не помогает. Конечно, почерк у него тот еще! Что в тетради, что на доске! Не буквы, а натуральные раскоряки! Русачка все время ругается и отметки снижает! А, собственно, за что? Почерк человеку от рождения дается, как походка или голос! Ни один учитель не снижает отметки Сеньке Головлеву, который пищит, как девчонка, несмотря на всю свою чудовищную толщину! И потом, у всех парней почерки не очень. Вот у Джека – почерк тоже гадкий: острый такой, неразборчивый! Его же никто не зовет Раскорякой! Почему Женьку можно называть Джеком, а его нельзя, например, звать Сержем? Тоже красиво! И вообще! Чем этот Рудаков лучше? Почему на него пялится весь Птичий базар? Конечно, он, Серега, не смог бы столько раз подтянуться, как Рудаков. Если честно, то подтянуться он может от силы три раза. Он очень надеялся, что Рудакову не удастся продемонстрировать свои способности. Для этого он и взял с кафедры ключ Игоря Дмитриевича и закрыл класс. Конечно, он даже не вспомнил, что на вахте висит второй ключ и что их очень легко открыть, но об этом подумал кто-то другой, чем здорово ему помог. Интересно кто? У него даже нет на этот счет никакого предположения! И зачем этот человек закрыл класс? Неужели тоже завидует Джеку? Серега первый раз подумал о себе, как о завистнике, и у него похолодело в животе. Некрасиво как-то… Хотя, с другой стороны, разве красиво всегда лезть вперед, как Рудаков? Ничего! В бассейне он, Серега, еще даст Джеку прикурить! Посмотрим, кому Птичий базар будет строить глазки после заплыва!
 
   В бассейн, который находился на соседней улице, Серега пришел раньше всех и изнывал в ожидании одноклассников. Ему казалось, что они непростительно опаздывают и что если они еще немного задержатся, то вода будет занята какой-нибудь пенсионерской группой. Вон их сколько – бравых бабок, расхаживающих по холлу в купальных шлепанцах и с мочалками, торчащими из прозрачных пакетов! Такие непременно заладят нудить: у нас абонемент, а потому – выньте и положьте нам воду!
   Три года назад школа строем ходила в бассейн целую учебную четверть вместо уроков физкультуры, но тогда еще Серега не слишком хорошо плавал, и хвастаться особенно было нечем. Теперь, когда он может плавать и кролем, и брассом, и знаменитыми саженками, и на спинке, и на боку, бассейн сильно подорожал и уроки физкультуры в нем не проводят. И вот сейчас, когда до Серегиного триумфа осталось каких-нибудь жалких сорок минут, одноклассники почему-то совершенно не торопились приобщиться к этому великому событию.
   Серега уже выпил два стакана сока в буфете, посмотрел три мультика по телевизору, стоящему в холле, и уже собирался у тетеньки, сидящей за стойкой, попросить разрешения позвонить Джеку или Журавлевой, когда в двери бассейна кое-как протиснул свою мощную фигуру Сеня Головлев. Серега бросился к нему, как к родному.
   – Ну наконец-то! – счастливо приветствовал он Головлева. – Сколько можно ждать?
   – А что, все уже пришли? – удивился Сеня и посмотрел на часы. – Не может быть! Полчаса до заплыва! Вот говорил матери – рано еще! А она – опоздаешь да опоздаешь!
   – Вот именно, что не пришли! Вот именно, что можно опоздать! Гляди, сколько народищу! – и Серега, будто полководец свои неисчислимые батальоны, обвел рукой снующий по холлу бассейна народ.
   Вслед за Сеней в бассейн ворвался Летяга.
   – Что, все уже тут? – спросил он, прямо у дверей наткнувшись на одноклассников.
   – Не-е-е, – небрежно протянул Головлев. – Я да Раскоряка!
   – За Раскоряку можно и ответить! – взревел Серега и хотел уже отвесить Головлеву хороший подзатыльник, но тот привычно увернулся.
   Ловить его Серега не стал, потому что в дверь широкой рекой потекли наконец одноклассники и ученики других классов их школы. Пришла и Наталья Ивановна. В разговорах незаметно прошло оставшееся до заплыва время, и параллель семиклассников пригласили в раздевалку.
   Переодевшись в спортивную форму, школьники вывалились в спортзал на разминку. Серега с особым остервенением делал все упражнения, которые предлагал физрук, и еще дополнительно массировал себе мышцы. На водной дорожке не должно быть никакого сбоя. С Раскорякой будет покончено навсегда! Он обязательно придет первым, и красиво придет! По собственной инициативе Серега залез еще и на шведскую стенку и гнулся там до тех пор, пока его не снял оттуда физрук.
   – Что ты дурака валяешь, Раскоряда? – рассердился он. – Тебе же еще пятьдесят метров на скорость плыть, а ты уже выдохся! Не ученик, а настоящая мокрая мышь!
   – Это ничего, что мышь! Я совсем и не устал! Вы даже удивитесь, как я проплыву! – Серега решил нацелить физрука на то, чтобы он получше следил за дистанцией и, чего доброго, не проворонил бы его победного финиша.
   После разминки все снова бросились в раздевалки, чтобы сходить в душ и переодеться для заплыва. Серега как раз сбросил насквозь пропотевшую футболку, когда в раздевалку ввалился мокрый девятый «А», который уже свое проплыл.
   – Суши весла, пацаны! – крикнул самый крупный парень девятого «А» Петруха Никодимов, тряхнув длинными волосами, с которых во все стороны полетела водяная пыль.
   Серега охотно улыбнулся его шутке и достал из рюкзака пакет с мочалкой и мылом. Пусть сушат те, которые не умеют плавать, а он запросто опередил бы и Петруху, если бы им позволили выступать с девятиклассниками в одном зачете.
   – Говорю же: суши весла, децл! – Никодимов обратился прямо к Сереге, который уже успел открыть дверь душевой. – Воды нету!
   – Хорошая шутка! – уже несколько нервно улыбнулся ему Серега. – Там этой воды – целый бассейн!
   – Правильно: бассейн полный, а в душе воды нет! Ни горячей, ни холодной!
   – И чего ж?.. – поперхнулся вопросом Серега.
   – Чего-чего! Ласты клей, парень! Не будет заплыва! А мы зря корячились!
   – Почему зря?
   – Потому что очки, которые набрали, отберут.
   – Почему?
   – Потому! С кем сравнивать-то, если вы не поплывете!
   – Почему не поплывем?.. – Серега уже все понял, а вопросы продолжал задавать по инерции.
   – Ну, ты тормоз, Раскоряка! – Петруха припечатал Серегу к дверям душевой все тем же ненавистным прозвищем, которое ему, видно, носить не сносить всю оставшуюся жизнь.
   – Ну и что, что в душе нет воды! – рявкнул Летяга, который оказался тормознутым гораздо сильнее Сереги. – Плавают-то не в душе, а в бассейне!
   – Во дает! – поразился его тупости Никодимов. – Кто ж тебе, грязному да немытому, даст бассейн пачкать?!
   – Почему это я немытый, когда вчера мылся! – возмутился Летяга.
   – Так то было вчера, бедолага! А сегодня – это сегодня!
   – Может… обождать надо… Воду и дадут? – предположил Джек.
   Петруха хотел сказать: «Ага! Догонят и еще дадут!», но в раздевалку зашел физрук и велел всем одеваться, поскольку в соседнем с бассейном доме произошла авария, и воду отключили до завтрашнего дня.
   – Значит, завтра поплывем? – с большой надеждой обратился к физруку Серега.
   – Нет, – сокрушенно покачал головой учитель. – Мы с бассейном только на один день договорились. Завтра дорожки будут заняты другой организацией.
   – Как это другой, если мы еще не проплыли? – чуть не расплакался пожизненно приговоренный к Раскоряке Серега. – Мы же не виноваты, что авария…
   – Другая организация тоже не виновата. Придется убрать заплывы из расписания «Зарницы»!
 
   Огорчились этому известию все, кроме Мити Толоконникова. Даже тяжелый, как гранитная глыба, Сеня Головлев огорчился, потому что очень любил всякие массовые мероприятия, несмотря на то, что выглядел на них не самым геройским образом. Митя подумал, что ему опять здорово повезло. Но это ненадолго, потому что предстоит еще кросс на пятьсот метров и эстафета в противогазах. Он и так задыхается на дистанции, а уж в противогазе…
   Сергей Раскоряда вышел из бассейна совершенно расстроенным и уничтоженным. Если бы на улице было темно, как в каком-нибудь ноябре, то он обязательно пустил бы скупую мужскую слезу, и наверняка не одну. Но стоял теплый яркий сентябрь, и Раскоряке пришлось изо всех сил сдерживаться. По мере того как Серега приближался к дому, настроение у него мало-помалу улучшалось. Совершенно очевидно, что авария с водопроводом случилась специально ему в наказание за зависть и срыв подтягивания, но поскольку наказание он уже практически перенес, то ему вполне еще может повезти на кроссе. Бегает он, конечно, хуже, чем плавает, но не так уж безнадежно плохо, как некоторые.

9 «I Love You!» для Взбесившейся Тыквы

   По очкам, полученным за стенгазету, седьмой «Д» обставил-таки девятый «А», на что, собственно, и рассчитывал. Наталья Ивановна оказалась права. Все классы пошли по пути наименьшего сопротивления: навырезали картинок из журналов, книг и даже учебников, налепили на листы ватмана и снабдили минимальным количеством подписей. На этом темно-коллажном фоне газета седьмого «Д» свежо пестрела чистыми акварельными красками, а центр ее композиции – мужественную физиономию бойца с гранатой все нашли очень похожей на лицо учителя ОБЖ Николая Васильевича.
   У стены с газетами Тася Журавлева и Женя Рудаков так радовались успеху своего класса, что стояли чрезмерно близко друг к другу и даже раза два соприкоснулись плечами. Это отметили стоящая позади них Ира Пенкина и привалившаяся к соседней стене Люба Малинина. Обе девочки, разумеется, не сговариваясь, решили действовать, каждая своим способом.
   Для начала Ира подошла к Тасе, когда она освободилась от Джека и восторгов по поводу стенгазеты, и голосом самым ядовитейшим из всех ядовитых заметила ей, что нечестно строить глазки парню, который нравится подруге.
   – Ничего я и не строю! – вспыхнула Тася.
   – Ага! Покраснела! – прокурорским тоном заметила ей Ира. – А еще говоришь, что не строишь! Именно что строишь! Мало мне было Малининой и… остальных, так тут ты еще!
   – Ты все выдумываешь, Ирка! – возмутилась Тася и покраснела еще больше, что называется, окончательно и бесповоротно.
   – Ты должна строить глазки Толоконникову, но что-то я не вижу, чтобы ты с ним кокетничала, как тебе полагается! Зачем ты переметнулась на Джека? Специально, чтобы показать, какая ты замечательная и какая я ничтожная, да?
   – Ничего я не хочу показать! Я, если хочешь знать, вообще не умею кокетничать и строить глазки!
   – Ой! Не могу! Она не умеет! Не смеши меня! Это все девчонки умеют! В общем, так: иди, Таська, и завлекай лучше Толоконникова… по-хорошему… А то…
   – А то что?
   – Увидишь, что!
   – Что ж! Придется посмотреть! – гордо проговорила красная как маков цвет Журавлева и гордо удалилась от подруги, которая, как выяснилось, ее совершенно не понимает.
   А подруга, которой казалось, что она все понимает очень даже хорошо, решила перейти к крайним мерам. На следующем же уроке, которым был английский, Ира Пенкина написала Толоконникову записку немудреного содержания: «Я тебя люблю». Она долго думала, подписываться или нет, и решила не подписываться. Надо сначала посмотреть на реакцию Мити, а потом уж и подписываться. А то мало ли что… Она сложила записку аккуратным квадратиком, печатными буквами сверху вывела «Толоконникову» и подала ее сзади сидящей Дятловой. При этом Пенкина сделала очень безразличное лицо, чтобы Ольга подумала, будто она, Ира, всего лишь передаточное звено, а написал записку кто-то с первых парт или, может, и вообще с другого ряда.
   Одержимая местью, Ира Пенкина совсем забыла, что на уроке английского языка начинать сводить счеты с Таисией Журавлевой опасно по причине невероятной вредности англичанки Марианны Эдуардовны Кабакчи. Понятно, что вредную училку с такой фамилией, да еще и с пристрастием к одежде светло-зеленых тонов каждый нормальный ученик будет звать Кабачком. Сначала Марианну Кабачком и звали. Учительница по этому поводу так злилась, настолько выходила из себя и писала в дневники такие длинные и пространные замечания, что кто-то в отместку назвал ее Взбесившейся Тыквой. Прозвище, получившееся слишком длинным и неудобным, очень скоро сократилось до Тыквы, но каждый изучающий английский язык знал, что эта Тыква не простая, а Взбесившаяся, и был с ней очень осторожен. Ира Пенкина, страдая от безответной любви, осторожность и бдительность утратила, о чем очень скоро пожалела. Тыква, которая заметила записку уже на третьем перехвате, дождалась, когда она попадет в нужные руки, и металлическим голосом произнесла:
   – Толоконников! Читай свою записку вслух и по-английски!
 
   Митя, уже развернувший листок и ознакомившийся с его содержанием, густо покраснел. Если бы в записке было написано что-нибудь другое, он смог бы пролопотать это специально на таком корявом английском, чтобы никто ничего не понял. Но эти слова перевести на английский может каждый школьник – «I Love You»… Толоконников тяжело вздохнул и начал плести что-то несусветно-английское на предмет того, что его просят сдать книги в библиотеку. Ира Пенкина, уже десять раз попрощавшаяся с серьгами, которые мама обещала ей купить и сразу же для них в салоне красоты проколоть в ушах дырочки, если она будет учиться без троек и замечаний, с благодарностью посмотрела на Митю и даже подумала, что за такой самоотверженный поступок его можно полюбить по-настоящему. Но оба они, и Ира, и Митя, недооценили Взбесившуюся Тыкву.
   – Или ты неправильно строишь английское предложение, – начала она, встав с места и приближаясь к Толоконникову на опасное расстояние, – или твой адресат безграмотно пишет по-русски.
   Митя промедлил всего лишь одну лишнюю секунду перед тем, как убрать записку в карман, но этого оказалось достаточно, чтобы Тыква выхватила ее у него острыми цепкими коготками цвета гнилой вишни. Она пробежала ее глазами и плотоядно улыбнулась тонкими губами такого же гнилостного цвета.
   – Я так и думала! I Love You! Угумн! – это самое «угумн», вырвавшееся из вишневого рта учительницы, было так многозначительно и угрожающе, что Пенкина приросла к своему месту и больше уже не помышляла не только о серьгах, но даже и о шоколадке, которая была у нее спрятана дома в ящике письменного стола, подальше от младшей сестры. А Тыква снисходительно оглядела семиклассников и отчеканила: – Минус восемнадцать баллов! «Путевой лист» на стол! Быстро!
   – Почему так много? – охнул в один голос седьмой «Д».
   – Они еще спрашивают! Десять баллов за нарушение дисциплины, пять баллов – за вранье плюс два балла – «двойка», которую я ставлю Толоконникову, который не может составить грамотное предложение про библиотеку.
   – Так нечестно! – крикнул возмущенный Джек. – Вы нам не задавали про библиотеку!
   – Милый мой! Про библиотеку мы учили еще в пятом классе! Про нее вы должны без запинки отвечать, если вас ночью разбудят и по-английски спросят! Но тебя, Евгений, я могу спросить и домашнее задание. Пожалуй-ка к доске!
   Джек обреченно поплелся туда, куда его пригласили, и кое-как сладил с «домашкой» на «трояк». До конца урока седьмой «Д» не издал больше ни одного постороннего вздоха и долбил английский, как того хотела Взбесившаяся Тыква.
   – Ну и как это называется?! – Джек подскочил к Толоконникову сразу после урока.
   – А что я мог сделать? – развел руками Митя.
   – Мог хотя бы про библиотеку не гундосить, а сказать что-нибудь приличное!
   – Я посмотрел бы, как ты сказал бы приличное? – не остался в долгу Толоконников. – Особенно в стрессовой ситуации и без подготовки…
   – Кстати! – Джек обвел глазами столпившихся вокруг них одноклассников. – Очень интересно узнать, кто это устроил Митяю стрессовую ситуацию? Я вообще не понимаю, кто нам все время гадит и гадит? Так мы не только не выиграем «Зарницу», а вообще окажемся самыми последними!