Лубенец Светлана. Школьная любовь

   – Нет, надо выстрелить!
   Звук телевизора сделали на полную громкость, вот уже и президент заканчивал свою речь, на экране появились куранты.
   – Раз! – закричали хором.
   – Два!
   – Три!
   Полилось шампанское, белое от пены. Кто-то сунул мне в руки бокал.
   В толпе я совершенно не видела Тиму. Даже испугалась, здесь ли он.
   – Двенадцать!
   – Ур-ра!!! – заорали разом.
   – С Новым годом!
   Девчонки завизжали. Все потянулись друг к другу, стали чокаться, я тоже чокалась со всеми, улыбалась натянуто, вежливо отвечала на поздравления. А сама в то же время искала глазами Тиму.
   Он нашелся. Стоял почти напротив и чуть насмешливо, как мне показалось, рассматривал меня из-за своего бокала с шампанским.
   Я залилась краской, опустила голову и отступила в самый темный угол. Там меня ждала Маринка.
   – Ну, что же ты, – покровительственно произнесла она, сидя в кресле, – все в твоих руках, давай! – и, приподняв руку, взмахнула кистью: иди, мол.
   Я же мучилась. Мне казалось, что Тима откуда-то знает о том, что я здесь ради него. И теперь он ждет, что же я буду делать. Может быть, если бы он не так сильно мне нравился, я бы переборола себя, подошла, нашла бы предлог, заговорила… Но он мне слишком нравился, а его выжидающий взгляд меня просто парализовал. Да еще эти Маринкины штучки!
   – Надо позвонить, – бросила я и быстро смылась в коридор. Мне пришла в голову мысль, если я успею поздравить родителей первая, то они не станут больше звонить домой, и у меня окажется в запасе несколько часов свободы.
   Сначала я поговорила с Илоной. Поздравила ее наскоро, выяснила, что родители еще не звонили, после этого набрала мамин номер.
   Долго ждала, пока она ответит. Наконец услышала ее голос.
   – С Новым годом! – жизнерадостно крикнула в трубку.
   – Да, да, с Новым годом! – отозвалась мама. – Как вы там?
   – У нас все нормально. Вовка спит, мы смотрим телевизор…
   – А, ну ладно. Мы часиков в шесть придем, наверное, – не очень уверенно пообещала мама.
   – Развлекайтесь! – великодушно разрешила я. Вовремя нажала отбой, потому что в коридор повалила толпа.
   – Идем на площадку!
   – Салют, салют!
   Я поняла: все собрались запускать фейерверки. Пропустила тех, кто наиболее рьяно рвался на улицу. Поискала глазами Тиму. Он стоял в дверном проеме и тоже ждал, когда станет свободнее. Я скользнула у него под рукой.
   – Ой, извини, – он чуть посторонился.
   Я кинулась на поиски Маринки, распугала несколько парочек, целующихся по углам. Столкнулась с Игорем.
   – Как ты? – спросил он.
   – Нормально…
   – Скучаешь?
   Я пожала плечами.
   – Ты не стесняйся, здесь все свои. Вот Наташа с тобой хотела поближе познакомиться.
   Он крикнул:
   – Наташа!
   К нам подбежала улыбающаяся девчонка из 11-го «А», небольшого роста, светленькая, с короткой стрижкой, миленькая. Я вспомнила, ведь она – девушка Игоря.
   – Привет! – Она чмокнула меня в щеку. – Как тебе с нами? Никто не обижает?
   Я немного растерялась, но девчонка так хорошо, по-доброму улыбалась, что мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.
   – Спасибо, все очень здорово…
   – Правда?! – обрадовалась она. – Но ты поздно пришла. Я так и не поговорила с тобой. Ничего, сейчас пойдем на улицу, я тебя всем нашим девчонкам представлю.
   Сзади подошла Маринка и небрежно приобняла меня за плечи. Моя голова оказалась у нее под мышкой. Я постаралась выскользнуть, но Маринка прижала меня, так что пришлось замереть.
   – Ты ее задушишь! – засмеялась Наташа, освобождая меня из Маринкиного захвата.
   – Ничего, она привыкла, – ответила Маринка, но все же выпустила меня.
   Я поспешно поправила волосы и взглядом поблагодарила Наташу.
   – Как жаль, что ты поздно пришла! – повторила Наташа.
   – У Динки дома проблемы, – сообщила Маринка.
   – Что такое, родители строгие? – спросила Наташа.
   – Да неважно, – отмахнулась я.
   – Девчонки, не отставайте! – позвали из коридора.
   Тима уже вышел. Игорь помог нам одеться. И мы пошли смотреть фейерверк.
   На улице творилось светопреставление! Над нашими головами выло, взрывалось, визжало и хлопало. Я даже подумала, во время войны снаряды рвутся еще громче или нет? Наверное, ночью при налетах вражеской авиации небо так же светится огнями. Я как-то видела по телевизору: огни падают сверху, трассирующие пули оставляют светящиеся следы, лучи прожекторов шарят по небу в поисках самолетов… Если не задумываться о количестве жертв, об ужасе, который охватывает обычных людей, если просто смотреть на экран и не слушать слов диктора, то можно подумать, что показывают новогодний фейерверк.
   Маринка подтолкнула меня в спину. Наташа подхватила под руку. Я тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли, и пошла вместе со всеми на площадку. Площадка – это пустырь возле школы. Летом – огромная поляна, а зимой – снежное поле, как будто специально оставленное для запуска потешных огней.
   Пока ребята закапывали в снег боеприпасы, устанавливали ракеты и еще какие-то мудреные штуки, я все время наблюдала за Тимой. Он не обращал на меня внимания, теперь-то я это поняла. И, несмотря на поддержку Наташи и Игоря, чувствовала себя совершенно чужой среди этих давно сдружившихся парней и девчонок.
   Маринка тоже мало с кем общалась, перебрасывалась изредка словами, переходила от одних к другим, меня она как будто перестала замечать. Вокруг грохотала канонада, слышались восторженные крики, небо вспыхивало цветными огнями.
   Кто-то из ребят принес из дома ракетницу, и все по очереди стреляли в ночное яркое небо. Потом взлетели и взорвались большие ракеты, а за ними стали вспыхивать огненными фонтанами салюты и фейерверки всех мастей. Ребята подготовились не на шутку. На некоторое время наша артиллерия заглушила все остальное. Но и наши запасы истощились.
   – Все, мужики, патронов больше нет, – пошутил кто-то из ребят.
   Загалдели, одни предлагали гулять, другие – вернуться. Лично я уже просто хотела очутиться дома, там меня ждала Илона, с которой можно было чудесно поболтать, вместо того чтоб всю ночь страдать о Тиме. Хотя я бы все равно страдала, вне зависимости от того, пошла бы я или не пошла на вечеринку.
   Наташа и Игорь взялись меня опекать. Теперь я уже не чувствовала себя одинокой, и в другое время, возможно, мне было бы приятно с ними пообщаться, но сейчас я была не в том настроении, отвечала невпопад, глупо хихикала, и вообще вряд ли производила впечатление нормальной девчонки. Но они почему-то терпели.
   Мы подошли к дому. Я наконец решилась:
   – Ребята, пожалуй, мне пора, пойду…
   Они переглянулись понимающе.
   – Марина говорила, у тебя проблемы с родителями? – спросила Наташа.
   – Нет у меня проблем! – я разозлилась, хотя ребята не были виноваты. То есть они-то совершенно были ни при чем, даже хотели мне помочь. Я с трудом взяла себя в руки и объяснила: – Родители ушли в гости, а я должна присматривать за братом. Вместо этого я здесь.
   Игорь кашлянул и опустил голову. Наташка вздохнула. Она взяла меня за руку и мягко сказала:
   – Бедненькая…
   – Вы чего, ребята? – я растерялась. – Все нормально…
   Народ тем временем заходил в подъезд. Вот и Тима подошел, он чуть задержался, посмотрел на нас и скрылся за дверью.
   – Игорь, может, позовешь его? – неожиданно спросила Наташа.
   – Кого? – испугалась я.
   – Тиму, кого же еще. – Наташа уставилась на меня удивленно. – Ты же из-за него здесь, насколько мне известно?
   – Я?!
   – Наташ, ну зачем ты… – Игорь беспомощно развел руками.
   – Погодите, я что-то не понимаю, – я быстро перевела взгляд с Наташи на Игоря.
   Наташа тоже растерянно смотрела на него.
   – Я просто хотела сказать… неважно! Игорь, позови Тиму!
   И тогда до меня дошло!
   – Стой, Игорь, не надо! – крикнула я ему в спину.
   Он остановился.
   – Спасибо, все было очень здорово! И… с Новым годом!
   Я резко развернулась и побежала прочь от этого дома, от милой Наташи с ее сочувствием, от Игорька, такого доброго и внимательного, от всех от них, тактичных и воспитанных парней и девчонок из 11-го «А». Я бежала от Тимы, от его чуть насмешливого интереса и ожидания: «Что же она будет делать?» Я бежала от Маринки. От моей подруги Маринки! Потому что это – она! Она! Больше-то некому! Разболтала всем о моем чувстве к Тиме!
   Что это? Опять проверка нашей дружбы на прочность? Испытание чувств? Или очередная Маринкина месть? И что она теперь будет говорить? Да и хочу ли я ее слушать?
   Как же я себя ненавидела! Вот дура! Попалась на удочку! Слезы, конечно, залили глаза, тушь потекла, я размазала ее перчаткой по щекам, но мне больше не для кого быть красивой!
   Игорь и Наташка едва догнали меня. Оба тяжело дышали.
   – Ну, ты рванула! – отдувался Игорь. – На мировой рекорд пошла?
   А Наташка молча достала платочек и аккуратно вытерла мои щеки.
   – Что ты со мной, как с маленькой, – всхлипнула я.
   – Ой, я просто так привыкла, – объяснила Наташа, – у меня две младших сестры.
   – Вот-вот, – усмехнулся Игорь, – мы ее знаешь, как прозвали? Мамочка!
   Я улыбнулась сквозь слезы.
   – Возвращайтесь, ребята, мне тут совсем недалеко…
   – Нет уж, – отрезала Наташа, – мы тебя проводим, нельзя одной в такую ночь.
   – Вас там ждут.
   – Подождут.
   Вот так. Они проводили меня до дома. Потом я уговорила их подняться и выпить чая, потому что мы уже изрядно промерзли.
   Илона не спала, смотрела фильм. Она радушно улыбнулась гостям, и мы замечательно посидели вчетвером на кухне. Я успокоилась. К тому же я была дома, время – только четыре утра, родители не придут раньше шести. Я все успела.
   У Игоря то и дело звонил телефон, он отвечал коротко: «Гуляем…», или: «Квартиру не громите…», или совсем просто: «Скоро…»
   О Тиме мы не говорили. Мне все и так было понятно, а они, видимо, предпочитали меня не расстраивать.
   Посмеивались над Илоной, спрашивали: как Новый год? Она невозмутимо отвечала: «Никогда ничего подобного у меня не было». Вот бы мне научиться такому бесстрастию!
   Наташа предлагала пойти на каток, как только рассветет, но тут мы с Илоной, не сговариваясь, ответили «нет». Ребята переглянулись и не стали настаивать.
   Потом Игорь, смеясь, сказал, что все-таки он должен вернуться в свою квартиру, иначе он рискует остаться без крыши над головой.
   Мы очень тепло попрощались, и они ушли.
   – Хорошие люди, – сказала Илона, пока мы мыли посуду.
   – Да…
   Когда со стола было убрано, Илона предложила:
   – Если ты хочешь остаться одна, то я могу уйти домой.
   – Еще ночь. – Я взглянула в морозное темное окно.
   Внутри меня было так же темно и холодно.
   – Ты как будто изменилась, и всего за одну ночь, – заметила Илона.
   – Не пойму, что со мной, – призналась я. – Ничего внутри – пусто. Знаешь, Маринка продала меня с потрохами. Весь 11-й «А» с интересом наблюдал за девочкой, влюбившейся в их одноклассника. И эта девочка – я.
   Илона сочувственно вздохнула, но промолчала.
   – Послушай, ты ведь знала, да?
   – Ничего я не знала, – отозвалась она, – предполагала – да, но не знала.
   – Что предполагала?
   – Ну, в отличие от тебя, я Маринкой не очарована. Поэтому я ждала от нее чего-то подобного. К тому же она уже один раз пыталась выставить тебя дурочкой перед всем классом. Но просчиталась. Теперь отыгралась таким способом.
   – На мне? Но зачем? Ведь мы же подруги!
   Илона покачала головой:
   – У Маринки не может быть подруг, ей нужны вассалы.
   Я вспомнила, как Маринка мечтала об Анне Австрийской. Усмехнулась:
   – Королева, как же… Но даже королям нужны друзья.
   – Наверно, – согласилась Илона. – Только, если королева начинает завидовать другу или подруге, она просто приказывает отрубить ему голову.
   Опять это слово: «завидует». Выходит, всеми и всегда движет зависть? Я не выдержала и возмутилась:
   – Что?! Гордячка Маринка? Завидует? Кому – мне?
   – Ты что, такая наивная или притворяешься? – ответила Илона. – Конечно, завидует. У нее лицо делается совсем белым, когда тебе покупают новую тряпку. На день рождения к Антону она не пошла, помнишь? Ей просто нечего было надеть, а у Антона родители люди не бедные, квартира, сама знаешь, какая!
   Я открыла рот, слушая Илону. Все это казалось настолько невероятным, что просто не укладывалось в голове.
   – Маринка из кожи вон лезет, чтоб доказать всем собственную исключительность, но ее съедает зависть, понимаешь? Зависть к вещам, к чужим деньгам, к модным тряпкам, машинам и прочей дребедени.
   – Но она же сама всегда говорила, что это все – мещанство! Что ее мама шьет лучше, чем все кутюрье в мире, вместе взятые! Автомобили загрязняют воздух, компьютер – современный наркотик…
   Илона кивала в такт моим словам:
   – Да-да, так и есть, когда все эти вещи принадлежат не ей. Когда ее отец купил музыкальный центр, ты вспомни, как она похвалялась!
   – Он у них стоит в большой комнате на самом видном месте, – растерянно сообщила я.
   – Кто втихомолку копит на автомобиль, ругая на чем свет стоит тех, у кого машины есть?
   – Но при чем здесь родители? – поморщилась я.
   – Ой, Диана, какой ты еще ребенок! – вздохнула Илона.
   – Ну, знаешь! – я вспыхнула. – По твоим словам выходит, что Маринка мстит мне за то, что мой отец много зарабатывает.
   Но Илона ничуть не растерялась:
   – И за это тоже. Но главным образом за то, что ты лучше нее. Во всем. Она зубрит целыми днями и получает четверки, а ты вообще ничего не делаешь, по ее словам, но у тебя всегда все на отлично. Она ходит на те же факультативы, посещает дополнительные занятия, рвется на части. Но на олимпиады посылают тебя. Заметь, ее мать работает в школе, и даже это не помогает ей быть первой. А эта недавняя история с Тохой? Она тебя тоже ничему не научила?
   Я сникла. Тоху Маринка подставила капитально. И он попался, попался, несмотря на то, что уже знал о том, какая она. Просто потому, что был влюблен.
   Я вспомнила нашу встречу у кабинета директора, рассказала о ней Илоне.
   – Ну что ж, – прокомментировала Илона, – мысленно жму Тохе руку. Лучше поздно, чем никогда.
   – Но ведь это чудовищно! Если все, что ты говоришь – правда, я просто не знаю, как она вообще живет!
   – Выживает, – поправила Илона, – ей некомфортно жить в предлагаемых обстоятельствах, она пытается их изменить.
   – И ты говоришь об этом так равнодушно? Ты что, ее оправдываешь? – растерянно спросила я.
   – Я никого не оправдываю и никого не осуждаю. Я пытаюсь тебе объяснить поведение Маринки, вот и все, – Илона, кажется, сердилась.
   – Ты ведь все это испытала на себе, так? – устало спросила я.
   – Да, только мне тогда лет было меньше, и рядом не было никого, кто смог бы помочь, – призналась Илона. – Так что пришлось до всего доходить самой.
   – И ты… – я запнулась, но все-таки продолжила, – стала такой?
   – Какой?
   – Равнодушной, спокойной, умной.
   – Ты хочешь сказать: погруженной в себя, испуганной, циничной? – усмехнулась Илона.
   – Да нет же! Нет!
   – Неважно, – отмахнулась она, – мне так легче, и этим все сказано.
   – Значит, Маринке тоже легче так, – задумчиво произнесла я.
   Мое негодование внезапно сменилось жалостью.
   – Бедная Маринка, – сказала я.
   – Я знала, что ты именно так и скажешь, – Илона согласно кивнула. – Я поэтому и пришла к тебе, поэтому и настаивала на том, чтоб ты попала на вечеринку. Если бы я все рассказала тебе заранее, ты, пожалуй, разозлилась бы! Благородное негодование и все такое…
   Она невесело улыбнулась.
   – Но откуда тебе все это известно? – чуть слышно прошептала я.
   – Мне? Почему только мне? Это известно всем, кроме тебя, конечно.
   Я растерянно замолчала.
   Скоро рассветет. Придут родители, уйдет Илона…
   Впереди зимние каникулы, у меня будет время подумать.

10 Пепел на снегу

   Родители так и не узнали о моей самовольной отлучке.
   И мама сдержала обещание. Она предоставила мне полную свободу во время каникул!
   Я целыми днями пропадала у Илоны. Нет, мы не сидели в квартире, мы бродили по морозному заснеженному городу, ходили в кино, пару раз посетили клубы, но не надолго, потому что у меня было строгое предписание – в десять быть дома!
   Встречались с друзьями. Но я ни разу не позвонила Маринке. Просто не знала, как мне теперь с ней говорить.
   Маринка пришла сама.
   Как-то днем мы сидели у Илоны, слушали музыку и мечтали. Зазвонил телефон. Илона нехотя сняла трубку, я заметила, как у нее удивленно приподнялись брови, и она сказала кому-то чуть изменившимся голосом: «Дома, да… конечно, приходи…»
   – Лариска? – спросила я.
   – Нет. Это Маринка. Она сейчас придет.
   – Вот это да!
   – Действительно, удивила, – задумчиво произнесла Илона, – кажется, у нее что-то случилось, по-моему, она плакала…
   Я совершенно растерялась. Плачущая Маринка? Я не видела ее с самой вечеринки и ничего не знала. Мы даже не попрощались, той ночью я просто ушла с ребятами, и все. Маринка пропала. Вместе с Маринкой исчезла и моя влюбленность. О Тиме я больше не думала, словно его кто-то вычеркнул из моего сердца, из моей памяти. Бывает же такое!
   Она появилась очень скоро. Мы даже в себя не успели прийти после ее звонка, а Маринка уже стояла у двери.
   Впервые я увидела смущенную Илону: она суетилась, не знала, куда девать руки, и все время как-то нервно посмеивалась.
   Маринка выглядела осунувшейся. Она вошла, не глядя на нас, сняла пальто, уронила его на пол и прошла в комнату прямо в сапогах.
   Илона подняла пальто, пристроила на вешалку; мы остановились в дверном проеме, не решаясь нарушить Маринкино горе, заполнившее постепенно квартиру.
   – Марин, может, чаю? – робко предложила Илона.
   Маринка подняла на нее полные слез глаза.
   – Стас погиб! – сказала она и зарыдала.
   Илона бросилась на кухню, я в ванную, за полотенцем. Мы прибежали: Илона с валокордином в чашке, я – с мокрым полотенцем.
   Маринка, стуча зубами, выпила валокордин, после чего мы ее разули и уложили на диван, накрыв лоб полотенцем.
   – Извините меня, просто не к кому больше пойти, – лепетала Маринка.
   Мы, как могли, утешали ее, уверяли, что она правильно сделала, что пришла. Илона снова бегала на кухню, заваривала зеленый чай, металась туда-сюда. Я спохватилась и догадалась выключить музыку.
   В квартире наступила абсолютная, вяжущая тишина, от нее закладывало уши и даже как-то темнело в глазах.
   С полчаса Маринка просто лежала и тихо плакала. Потом нам показалось, что она задремала. Мы сидели молча, я у Маринки в ногах на диване, Илона – в кресле рядом. На столике остывал забытый чай.
   Маринка открыла глаза.
   – Как ты? – встрепенулась Илона.
   – Спасибо, мне немного лучше. – Маринка приподнялась и села, подогнув под себя ноги. Она была в черном свитере и длинной серой клетчатой юбке, тонкие светлые волосы разметались по плечам, в этот момент я увидела, что Маринка не красива, нет, она прекрасна!
   – Как это произошло? – охрипшим от волнения голосом спросила Илона, и тут же спохватилась: – Если не хочешь, не отвечай.
   Маринка слабо мотнула головой:
   – От него давно не было писем… а сегодня пришло… от его родителей… от отца. Он сообщил, что…
   Маринка закрыла глаза.
   – Ладно, – мягко произнесла Илона, она взяла Маринкину руку в свои и, поглаживая ее, принялась шептать слова утешения. Она говорила о своей бабушке, которую безумно любила, и когда бабушка умерла, для Илоны это было таким страшным ударом, что она на много месяцев замкнулась в себе. Она долго не могла смириться со смертью, признать ее, привыкнуть. Но постепенно пришла в себя благодаря другой бабушке, которая сумела объяснить то, что происходит со всеми людьми, всегда, во все времена… Илона говорила о вечности, и еще о чем-то, чего я не знала и не понимала, но чувствовала: все правильно, именно об этом и именно так надо сейчас говорить.
   Маринка слушала молча, не перебивая, не соглашаясь и не споря. Она просто слушала.
   Потом Маринка вроде бы успокоилась. Подумав, достала из кармана вчетверо сложенный листок бумаги.
   – Вот письмо, – сказала она.
   Развернула и начала читать. Очень хорошее письмо, в нем отец Стаса сообщал Маринке о гибели сына, о том, как много слышал от него о ней. И считает ее чудесной девушкой. Он был благодарен Маринке за ее любовь к его сыну. Надеялся на то, что в ее жизни все еще сложится, потому что она только начинает жить.
   Она закончила читать и передала письмо мне. Я всмотрелась в крупные острые буквы, ровные строчки, взгляд скользил по странице вниз, наткнулся на подпись: «папа и мама Стаса». Я никак не могла отделаться от назойливого воспоминания, какой-то неподобающей мысли. А она настойчиво возникала снова и снова, хотя я всячески пыталась прогнать ее.
   У меня невольно вырвалось:
   – У Стаса был очень похожий почерк…
   Маринка забрала у меня письмо.
   – Ничего удивительного, они же родственники, – сказала она, и голос ее дрогнул.
   В тот день мы больше не говорили о Стасе.
   Только один раз, когда Маринка сказала, что хотела бы сжечь его письма, Илона ответила: «Да, так будет лучше…»
   Мы долго сидели втроем.
   Когда Илона предложила перекусить немного, Маринка даже оживилась, сказала, что с утра ничего не ела и теперь у нее кружится голова.
   Илона сразу же потащила ее на кухню, усадила за стол, извлекла из холодильника кастрюлю с борщом, поставила на плиту; достала хлеб, колбасу, сыр и велела мне все это нарезать.
   Маринка таскала куски прямо из-под ножа:
   – Как есть хочется! Это нервное, наверное…
   Она опустошила тарелку борща, съела почти все бутерброды, выпила чаю, откинулась на стуле и блаженно зажмурила глаза.
   – Полегчало тебе? – усмехнулась Илона.
   – Вы вернули меня к жизни, – выдохнула Маринка.
   Вернулась с работы мама Илоны, и мы стали собираться. Решили проводить Маринку до дома.
   Всю дорогу она оглядывалась, словно что-то искала. Вдруг остановила нас и сказала:
   – Здесь.
   Мы переглянулись. Калитка в школьном заборе была распахнута, за ней темнели деревья, в снегу чуть заметная тропинка. Мы прошли по ней в небольшой парк, утопая в сугробах, добрались до глухого угла. Теперь нас никто не смог бы увидеть. Маринка судорожно рванула из сумочки пачку писем, перетянутых ленточкой. Я сразу поняла, что она хочет делать.
   Илона спросила:
   – А где конверты?
   Маринка быстро ответила:
   – Я их сжигала сразу же, как только приходили письма.
   Маринка бросила пачку на снег и стала рыться в карманах.
   – Должна быть зажигалка, – повторяла она.
   – Вот, возьми, – Илона протянула ей коробку спичек.
   – Спасибо. – Маринка неумело чиркнула спичкой, та сломалась, за ней последовала другая. Наконец Маринке удалось извлечь огонек, она склонилась над пачкой, чтоб поджечь, но спичка потухла.
   – Дай-ка я, – предложила Илона.
   Она отобрала у Маринки спички, присела на корточки, развязала ленточку, взяла верхнее письмо и подожгла его с уголка, бумага горела плохо, она была в снегу, Илона догадалась вытащить письмо из середины и снова подожгла его. В конце концов ей удалось сжечь всю пачку. Черный пепел покрыл грязными ошметками синий вечерний снег.
   – Ну, вот и все, – сказала Илона, отряхивая ладони.
   Мы постояли немного, пока совсем не замерзли, и медленно пошли к Маринкиному дому.
   Мы молчали.
   Она пожала нам руки, кивнула молча и скрылась в подъезде.
   Итак, мы стали свободными и одинокими.
   Теперь нас связывал серый пепел на снегу и молчание. Сожженные письма без конвертов – погребальная служба по Стасу. Последнее и единственное, что мы могли для него сделать.
   А жизнь между тем продолжалась. После каникул мы начали учиться уже без Антона. Родители перевели его в какой-то новомодный лицей, так что Маринка лишилась своего самого преданного ухажера. Илона по-прежнему не обращала внимания на наших ребят. А мне все так опротивели, что я смотреть ни на кого не могла. Особенно на Тиму, который вдруг стал проявлять ко мне настойчивый интерес.
   Теперь мы пытались дружить втроем. Точнее, я всячески избегала Маринку. Она же зачастила к Илоне. Илона металась между нами.
   Стоило нам оказаться втроем, и мы не знали, о чем говорить.
   Поездка в Норвегию откладывалась до лета.
   В конце февраля закружили метели. Илонин день рождения выпал на воскресенье. А так как она ни словом не напоминала о нем, то я предвкушала, каким сюрпризом будет мое появление.
   Я брела сквозь секущий снежный ветер и улыбалась. Илона любила белые цветы. Осенью у нее всегда стоял букет пышных хризантем, весной – белая сирень, тюльпаны – а чуть позднее, бледно-розовые пионы.
   Я купила ей розы, хотя понимала, что, наверное, выглядят они довольно «по-мещански» – как сказала бы Маринка. Но не гвоздики же дарить!
   Знала я и о другой Илониной слабости: косметика! Косметикой был вечно завален стол Илоны и забиты все ящики. Я, конечно, не могла рисковать и покупать декоративную косметику, но я знала, какие ей нравятся духи, к ним я добавила красивую косметичку и набор кисточек для нанесения макияжа.
   Подарки я выбирала долго. Бродила по книжным магазинам, искала что-нибудь необычное. Хваталась то за классиков, то за современных лауреатов всяких премий. В конце концов остановилась на сборнике Эдгара По. Илона всегда восхищалась им.
   Нагруженная пакетами, я приближалась к дому Илоны. Во многих окнах уже горел свет, потому что на улице, несмотря на ранний час, было довольно темно из-за низких снежных облаков.