Человек в красном вооружении поднял руку.
— Кто вы? — закричал он. — Кто вы трое, пришедшие к Рушарку сквозь скалы? Мы с вами не ссорились!
— Я ищу мужчину и девушку, — ответила Норала. — Девушку и больного мужчину, которых ваши воры украли у меня. Приведи их ко мне!
— Ищи их в другом месте, — ответил он. — Здесь их нет. Поворачивай и ищи в другом месте. Уходи быстрее, или я передумаю, и ты вообще не сможешь уйти!
Норала насмешливо рассмеялась, и под ударами этого смеха черные глаза воина яростно сверкнули, белое лицо приняло еще более жестокое выражение.
— Маленький человек с большими словами! Муха, грозящая громом! Как тебя зовут, маленький человек?
Насмешка язвила глубоко, но в своем гневе человек не оценил угрозы.
— Я Кулун! — крикнул человек в алом вооружении. — Кулун, сын великого Черкиса и командующий его армией. Я Кулун, брошу тебя под копыта своих лошадей, сдеру с тебя кожу и прикреплю к столбу, чтобы отпугивать с поля ворон! Достаточный ответ?
Она перестала смеяться; задумчиво взглянула на него… глаза ее наполнились адской радостью.
— Сын Черкиса! — услышал я ее шепот. — У него есть сын…
На жестоком лице появилось насмешливое выражение; он явно решил, что она испугалась. Но разочарование наступило быстро.
— Слушай, Кулун! — крикнула Норала. — Я Норала, дочь другой Норалы и Рустума, которого Черкис пытал и казнил. А теперь, лживое отродье нечистой жабы, иди и скажи своему отцу, что я, Норала, у его ворот. И приведи с собой девушку и мужчину. Иди, говорю я!
— Кто вы? — закричал он. — Кто вы трое, пришедшие к Рушарку сквозь скалы? Мы с вами не ссорились!
— Я ищу мужчину и девушку, — ответила Норала. — Девушку и больного мужчину, которых ваши воры украли у меня. Приведи их ко мне!
— Ищи их в другом месте, — ответил он. — Здесь их нет. Поворачивай и ищи в другом месте. Уходи быстрее, или я передумаю, и ты вообще не сможешь уйти!
Норала насмешливо рассмеялась, и под ударами этого смеха черные глаза воина яростно сверкнули, белое лицо приняло еще более жестокое выражение.
— Маленький человек с большими словами! Муха, грозящая громом! Как тебя зовут, маленький человек?
Насмешка язвила глубоко, но в своем гневе человек не оценил угрозы.
— Я Кулун! — крикнул человек в алом вооружении. — Кулун, сын великого Черкиса и командующий его армией. Я Кулун, брошу тебя под копыта своих лошадей, сдеру с тебя кожу и прикреплю к столбу, чтобы отпугивать с поля ворон! Достаточный ответ?
Она перестала смеяться; задумчиво взглянула на него… глаза ее наполнились адской радостью.
— Сын Черкиса! — услышал я ее шепот. — У него есть сын…
На жестоком лице появилось насмешливое выражение; он явно решил, что она испугалась. Но разочарование наступило быстро.
— Слушай, Кулун! — крикнула Норала. — Я Норала, дочь другой Норалы и Рустума, которого Черкис пытал и казнил. А теперь, лживое отродье нечистой жабы, иди и скажи своему отцу, что я, Норала, у его ворот. И приведи с собой девушку и мужчину. Иди, говорю я!
25. ЧЕРКИС
На лице Кулуна появилось выражение крайнего изумления, смешанного со страхом. Он спрыгнул с парапета в группу своих людей. Послышался громкий трубный звук.
С укреплений обрушился дождь стрел, туча копий. Подпрыгнули приземистые катапульты. Они выбросили град камней. Я съежился под этим ураганом смерти.
Услышал золотой смех Норалы, и прежде чем они могли долететь до нас, стрелы, копья и камни были будто перехвачены множеством невидимых рук. И упали вниз.
Из гигантского веретена вперед устремилась большая рука, молот, усаженный кубами. Он ударил в стену вблизи того места, где исчез одетый в алое вооружение Кулун.
Камни стены раскалывались от этого удара. Вместе с частью стены падали солдаты, были погребены под камнями.
В стене появилась щель в сотню футов шириной. Снова устремилась вперед рука, ухватилась за парапет, оторвала часть стенного укрепления, словно оно из картона. Рядом с брешью на стене образовалась ровная плоская открытая площадка.
Рука отступила, и из всей длины веретена выросли другие руки, увенчанные молотами; они угрожающе нависли.
Со всей длины стен послышались вопли ужаса. Неожиданно дождь стрел прекратился, катапульты застыли. Снова прозвучали трубы. Смолкли крики. Наступила тишина, ужасная, напряженная.
Снова выступил вперед Кулун, высоко подняв обе руки. Все его высокомерие исчезло.
— Мир, — закричал он. — Мир, Норала. Если мы отдадим тебе девушку и мужчину, ты уйдешь?
— Иди за ними, — ответила она. — И передай Черкису мой приказ: пусть он тоже придет с двумя!
Мгновение Кулун колебался. Ужасные руки взметнулись выше, грозя ударить.
— Да будет так! — крикнул он. — Я передам твой приказ.
И фигура к алом устремилась к башенке, в которой, вероятно, была лестница. Кулун исчез. Мы молча ждали.
Я заметил движение на дальней стороне города. Всадники, пони, везущие повозки, группы пешеходов уходили из города через противоположные ворота.
Норала тоже увидела их. С непостижимым мгновенным повиновением ее невысказанной мысли от металлического чудовища отделилась часть; превратилась в десяток обелисков; я видел, как такие выходили из отверстий-ворот в Городе.
И уже через мгновение колонны оказались далеко, они загоняли назад беглецов.
Они их не трогали, не причиняли им вреда — нет, они вели себя как собаки, загоняющие скот: окружали, преграждали путь, угрожали. И беглецы устремились назад.
С террас и стен снова послышались крики ужаса, вопли. Вдали от нас обелиски встретились, слились, превратились в одну толстую колонну. Она возвышалась неподвижно, карауля дальние ворота.
На стене началось движение, блеснули копья, обнаженные лезвия мечей. К разрушенному укреплению на стене несли двое носилок, задернутых занавесами. Они были окружены тройным рядом мечников, в полном вооружении, с маленькими щитами. Мечников вел Кулун.
Носильщики остановились посередине плоской платформы и осторожно опустили носилки. Один из них отвел занавес вторых носилок, что-то сказал, и оттуда вышли Руфь и Вентнор.
— Мартин! — Я не мог сдержать этот крик; он смешался с окликом Дрейка: тот звал Руфь. Вентнор приветственно поднял руку. Мне показалось, что он улыбается.
Куб, на котором мы стояли, устремился вперед и повис в пятидесяти футах от них. Мгновенно воины подняли мечи; они готовы были ударить пленников и только ожидали приказа.
Теперь я увидел, что Руфь одета не так, как была с нами. На ней была короткая юбочка, не достигавшая колен. Плечи обнажены, волнистые каштановые волосы развязаны и спутаны. На лице ее гневное выражение, как и у Норалы. На лбу Вентнора кроваво-красный шрам, царапина от затылка до затылка, как лента.
Занавеси первых носилок дрогнули; за ними кто-то заговорил. Носилки, в которых принесли Руфь и Вентнора, оттащили. Воины чуть расступились.
Их место заняли лучники. Они опустились на колено. Расположившись парами, они натянули луки, наложили стрелы, нацелившись ими прямо в сердце пленников.
Из носилок вышел гигант. Ростом не менее семи футов; широкие плечи, бочкообразную грудь, большой живот покрывал пурпурный плач, усеянный драгоценностями; в густых поседевших волосах пылающая драгоценная диадема.
Кулун и мечники окружили его, и он подошел к разрушенному месту на стене. Посмотрел вниз, потом невозмутимо взглянул на поднятую молотообразную руку, все еще нацеленную на брешь. Кулун по-прежнему держался рядом с ним. Человек подошел к самому краю разрушенных укреплений и принялся молча рассматривать нас.
— Черкис! — прошептала Норала; шепот ее звучал гимном Немезиде [9]. Я чувствовал, как тело ее с ног до головы дрожит.
Волна ненависти, страстное желание убивать охватило меня, когда я разглядывал глядящего на нас человека. Его лицо — маска зла, холодной жестокости и черствой похоти. Немигающие, злобно-ледяные черные глаза смотрели на нас, наполовину скрываясь за толстыми щеками. Свисал тяжелый подбородок, рот застыл в неизменной жестокой улыбке.
И когда он смотрел на Норалу, в глазах его мелькнуло выражение желания.
Но от него исходило ощущение силы, грозной, злой, жестокой — но непреодолимой. Таков был Черкис, потомок, возможно, самого Ксеркса Завоевателя, который три тысячелетия назад правил большей частью известного тогда мира.
Нарушила молчание Норала.
— Черак! Приветствую тебя, Черкис! — В ее звонком голосе звучало безжалостное веселье. — Смотри, я только чуть-чуть постучала в ворота твоего города, и ты поторопился мне навстречу. Приветствую тебя, жирная свинья, плевок жабы, толстый червь под моими сандалиями!
Он не обратил внимания на оскорбления, хотя я слышал, как ропот поднялся среди его воинов, а глаза Кулуна жестко сверкнули.
— Поторгуемся, Норала, — спокойно ответил он; голос у него глубокий, полный зловещей силы.
— Поторгуемся? — Она рассмеялась. — А чем ты будешь торговать, Черкис? Торгуется ли крыса с тигрицей? У тебя, жаба, ничего нет.
Он покачал головой.
— У меня есть эти, — и он указал на Руфь и ее брата. — Ты можешь убить меня и, наверно, многих моих людей. Но прежде чем ты пошевельнешься, мои лучники прострелят им сердца.
Она смотрела на него, больше не насмехаясь.
— Моих ты уже убил, Черкис, — сказала она медленно. — Поэтому я здесь.
— Я знаю, — тяжело кивнул он. — Но это было давно, Норала, и я с тех пор многому научился. Я убил бы и тебя, Норала, если бы нашел тогда. Но теперь я бы так не поступил, я поступил бы совсем по-другому, потому что я многому научился. Мне жаль, что те, кого ты любила, умерли так, как они умерли. Мне искренне жаль!
В этих словах таилась какая-то насмешка, какая-то скрытая издевка. Неужели он имеет в виду, что за эти годы научился причинять большие муки, применять более изощренные пытки? Если и так, Норала, очевидно, не заметила такой возможности истолкования его слов. Она казалась заинтересованной, гнев ее уменьшился.
— Нет, — бесстрастно продолжил низкий хриплый голос. — Все это теперь неважно. Ты хочешь получить этого мужчину и эту девушку. Они умрут, если ты шевельнешь пальцем. А если они умрут, я победил тебя, потому что не дал исполниться твоему желанию. Я выиграл, Норала, даже если ты меня убьешь. Вот что сейчас важно.
На лице Норалы появилось сомнение, и я уловил в глубине черных злых глаз презрительное выражение торжества.
— Бесплодной будет твоя победа над мной, Норала, — сказал он и смолк.
— Что ты предлагаешь? — заговорила она неуверенно; с замирающим сердцем я услышал сомнение в ее голосе.
— Ты уйдешь и больше не будешь стучаться в мои ворота, — в этой фразе была сатирическая угрюмость, — уйдешь и поклянешься никогда не возвращаться. И тогда я отдам их тебе. А если нет, они умрут.
— Но какие гарантии, какие заложники тебе нужны? — Голос ее звучал обеспокоенно. — Я не могу клясться твоими богами, Черкис, они не мои боги. По правде говоря, я, Норала, не знаю богов. Я скажу да, возьму этих двоих, а потом нападу на тебя и уничтожу. Ты ведь так бы поступил на моем месте, старый волк?
— Норала, — ответил он, — ничего подобного я у тебя не прошу. Разве я не знаю, кто породил тебя, из какого рода ты происходишь? Разве не держали твои предки слово всегда, до самой смерти, никогда не нарушая его? Между тобой и мной не нужны никакие клятвы богам. Твое слово более свято, чем все боги… о славная дочь царей, принцесса крови!
Теперь громкий голос звучал ласково; не подобострастно, а так, словно воздавал должное равной себе. Лицо Норалы смягчилось; взгляд ее теперь не был враждебным.
Я почувствовал уважение к интеллекту этого тирана; но это уважение не смягчило, а лишь усилило ненависть к нему. Но я понимал всю хитрую изобретательность его действий: он безошибочно избрал единственно возможный путь, чтобы она прислушалась к его словам; тем самым он выигрывает время. Неужели сумеет ее обмануть?
— Разве это не правда? — В вопросе слышалось львиное урчание.
— Правда! — гордо ответила она. — Но почему ты говоришь об этом, Черкис? Ведь твое слово прочно, как текущий ручей, а обещания крепки, как мыльные пузыри. Не понимаю, почему ты так говоришь.
— Я изменился, принцесса; прошли годы после моих злых поступков; я многому научился. С тобой говорит не тот, о ком тебе рассказывали, кого учили — и справедливо — ненавидеть.
— Может быть, ты говоришь правду. Не таким я представляла себе тебя.
— Она как будто была почти убеждена. — По крайней мере ты прав вот в чем: если я пообещаю, то уйду и больше не буду угрожать тебе.
— А зачем тебе уходить, принцесса? — Он спокойно задал этот поразительный вопрос, потом выпрямился во весь свой гигантский рост и развел руки.
— Принцесса? — прогремел его бас. — Нет, царица! К чему тебе снова оставлять нас, царица Норала? Разве я не родственник тебе? Объедини свои силы с нашими. Я не знаю, что это за военная машина, на которой ты едешь, как она построена. Но вот что я знаю: если мы объединимся, мы сможем уйти отсюда, где жили так долго, пойдем в забытый мир, захватим его города и будем править.
— Ты научишь моих людей строить такие машины, Норала, и мы построим их множество. Царица Норала, ты выйдешь замуж за моего сына Кулуна, который стоит рядом со мной. И пока я жив, ты будешь править вместе со мной, править как равная. А когда я умру, править будете вы с Кулуном.
— Так сольются наши царские линии, старая вражда умрет, старая рана залечится. Царица, где бы ты ни жила, мне кажется, людей у тебя мало. Царица, тебе нужны люди, сильные люди, которые пойдут за тобой, будут собирать урожай твой силы, будут исполнять малейшие твои желания, молодые люди, готовые развлечь тебя.
— Забудем прошлое. Мне тоже многое нужно забыть, царица. Приди к нам, о великая, с твоей силой и красотой. Учи нас. Веди нас. Возвращайся и воссядь на трон своих предков, чтобы править всем миром!
Он смолк. Над укреплениями, над всем городом нависла выжидательная тишина. Город будто знал, что судьба его повисла на волоске.
— Нет! Нет! — это крикнула Руфь. — Не верь ему, Норала! Это ловушка! Он позорил меня, пытал…
Черкис полуобернулся, я успел увидеть адскую тень на его лице. Вентнор рукой зажал Руфи рот, прервал ее крик.
— Твой сын… — быстро заговорила Норала, и Черкис тут же повернулся к ней, пожирал ее глазами. — Твой сын… и власть здесь… власть над всем миром. — Голос ее звучал восхищенно, он дрожал. — И ты предлагаешь это мне? Мне, Норале?
— Даже больше! — Огромное тело трепетало от нетерпения. — Если пожелаешь, о царица, я, Черкис, сойду с трона и буду сидеть под твоей правой рукой, буду выполнять твои приказания.
Несколько мгновений она рассматривала его.
— Норала, — прошептал я, — не делай этого. Он хочет выведать твои тайны.
— Пусть мой жених выйдет вперед, чтобы я могла рассмотреть его, — сказала Норала.
Черкис заметно расслабился, успокоился. Обменялся взглядами с одетым в алое сыном; в из глазах вспыхнуло дьявольское торжество.
Я видел, как забилась в руках Вентнора Руфь. Со стены донеслись торжествующие крики, их подхватили на внутренних укреплениях, на заполненных толпами террасах.
— Кулун ваш, — прошептал Дрейк, наклоняясь ко мне и доставая пистолет. — Я беру Черкиса. И не промахнитесь.
С укреплений обрушился дождь стрел, туча копий. Подпрыгнули приземистые катапульты. Они выбросили град камней. Я съежился под этим ураганом смерти.
Услышал золотой смех Норалы, и прежде чем они могли долететь до нас, стрелы, копья и камни были будто перехвачены множеством невидимых рук. И упали вниз.
Из гигантского веретена вперед устремилась большая рука, молот, усаженный кубами. Он ударил в стену вблизи того места, где исчез одетый в алое вооружение Кулун.
Камни стены раскалывались от этого удара. Вместе с частью стены падали солдаты, были погребены под камнями.
В стене появилась щель в сотню футов шириной. Снова устремилась вперед рука, ухватилась за парапет, оторвала часть стенного укрепления, словно оно из картона. Рядом с брешью на стене образовалась ровная плоская открытая площадка.
Рука отступила, и из всей длины веретена выросли другие руки, увенчанные молотами; они угрожающе нависли.
Со всей длины стен послышались вопли ужаса. Неожиданно дождь стрел прекратился, катапульты застыли. Снова прозвучали трубы. Смолкли крики. Наступила тишина, ужасная, напряженная.
Снова выступил вперед Кулун, высоко подняв обе руки. Все его высокомерие исчезло.
— Мир, — закричал он. — Мир, Норала. Если мы отдадим тебе девушку и мужчину, ты уйдешь?
— Иди за ними, — ответила она. — И передай Черкису мой приказ: пусть он тоже придет с двумя!
Мгновение Кулун колебался. Ужасные руки взметнулись выше, грозя ударить.
— Да будет так! — крикнул он. — Я передам твой приказ.
И фигура к алом устремилась к башенке, в которой, вероятно, была лестница. Кулун исчез. Мы молча ждали.
Я заметил движение на дальней стороне города. Всадники, пони, везущие повозки, группы пешеходов уходили из города через противоположные ворота.
Норала тоже увидела их. С непостижимым мгновенным повиновением ее невысказанной мысли от металлического чудовища отделилась часть; превратилась в десяток обелисков; я видел, как такие выходили из отверстий-ворот в Городе.
И уже через мгновение колонны оказались далеко, они загоняли назад беглецов.
Они их не трогали, не причиняли им вреда — нет, они вели себя как собаки, загоняющие скот: окружали, преграждали путь, угрожали. И беглецы устремились назад.
С террас и стен снова послышались крики ужаса, вопли. Вдали от нас обелиски встретились, слились, превратились в одну толстую колонну. Она возвышалась неподвижно, карауля дальние ворота.
На стене началось движение, блеснули копья, обнаженные лезвия мечей. К разрушенному укреплению на стене несли двое носилок, задернутых занавесами. Они были окружены тройным рядом мечников, в полном вооружении, с маленькими щитами. Мечников вел Кулун.
Носильщики остановились посередине плоской платформы и осторожно опустили носилки. Один из них отвел занавес вторых носилок, что-то сказал, и оттуда вышли Руфь и Вентнор.
— Мартин! — Я не мог сдержать этот крик; он смешался с окликом Дрейка: тот звал Руфь. Вентнор приветственно поднял руку. Мне показалось, что он улыбается.
Куб, на котором мы стояли, устремился вперед и повис в пятидесяти футах от них. Мгновенно воины подняли мечи; они готовы были ударить пленников и только ожидали приказа.
Теперь я увидел, что Руфь одета не так, как была с нами. На ней была короткая юбочка, не достигавшая колен. Плечи обнажены, волнистые каштановые волосы развязаны и спутаны. На лице ее гневное выражение, как и у Норалы. На лбу Вентнора кроваво-красный шрам, царапина от затылка до затылка, как лента.
Занавеси первых носилок дрогнули; за ними кто-то заговорил. Носилки, в которых принесли Руфь и Вентнора, оттащили. Воины чуть расступились.
Их место заняли лучники. Они опустились на колено. Расположившись парами, они натянули луки, наложили стрелы, нацелившись ими прямо в сердце пленников.
Из носилок вышел гигант. Ростом не менее семи футов; широкие плечи, бочкообразную грудь, большой живот покрывал пурпурный плач, усеянный драгоценностями; в густых поседевших волосах пылающая драгоценная диадема.
Кулун и мечники окружили его, и он подошел к разрушенному месту на стене. Посмотрел вниз, потом невозмутимо взглянул на поднятую молотообразную руку, все еще нацеленную на брешь. Кулун по-прежнему держался рядом с ним. Человек подошел к самому краю разрушенных укреплений и принялся молча рассматривать нас.
— Черкис! — прошептала Норала; шепот ее звучал гимном Немезиде [9]. Я чувствовал, как тело ее с ног до головы дрожит.
Волна ненависти, страстное желание убивать охватило меня, когда я разглядывал глядящего на нас человека. Его лицо — маска зла, холодной жестокости и черствой похоти. Немигающие, злобно-ледяные черные глаза смотрели на нас, наполовину скрываясь за толстыми щеками. Свисал тяжелый подбородок, рот застыл в неизменной жестокой улыбке.
И когда он смотрел на Норалу, в глазах его мелькнуло выражение желания.
Но от него исходило ощущение силы, грозной, злой, жестокой — но непреодолимой. Таков был Черкис, потомок, возможно, самого Ксеркса Завоевателя, который три тысячелетия назад правил большей частью известного тогда мира.
Нарушила молчание Норала.
— Черак! Приветствую тебя, Черкис! — В ее звонком голосе звучало безжалостное веселье. — Смотри, я только чуть-чуть постучала в ворота твоего города, и ты поторопился мне навстречу. Приветствую тебя, жирная свинья, плевок жабы, толстый червь под моими сандалиями!
Он не обратил внимания на оскорбления, хотя я слышал, как ропот поднялся среди его воинов, а глаза Кулуна жестко сверкнули.
— Поторгуемся, Норала, — спокойно ответил он; голос у него глубокий, полный зловещей силы.
— Поторгуемся? — Она рассмеялась. — А чем ты будешь торговать, Черкис? Торгуется ли крыса с тигрицей? У тебя, жаба, ничего нет.
Он покачал головой.
— У меня есть эти, — и он указал на Руфь и ее брата. — Ты можешь убить меня и, наверно, многих моих людей. Но прежде чем ты пошевельнешься, мои лучники прострелят им сердца.
Она смотрела на него, больше не насмехаясь.
— Моих ты уже убил, Черкис, — сказала она медленно. — Поэтому я здесь.
— Я знаю, — тяжело кивнул он. — Но это было давно, Норала, и я с тех пор многому научился. Я убил бы и тебя, Норала, если бы нашел тогда. Но теперь я бы так не поступил, я поступил бы совсем по-другому, потому что я многому научился. Мне жаль, что те, кого ты любила, умерли так, как они умерли. Мне искренне жаль!
В этих словах таилась какая-то насмешка, какая-то скрытая издевка. Неужели он имеет в виду, что за эти годы научился причинять большие муки, применять более изощренные пытки? Если и так, Норала, очевидно, не заметила такой возможности истолкования его слов. Она казалась заинтересованной, гнев ее уменьшился.
— Нет, — бесстрастно продолжил низкий хриплый голос. — Все это теперь неважно. Ты хочешь получить этого мужчину и эту девушку. Они умрут, если ты шевельнешь пальцем. А если они умрут, я победил тебя, потому что не дал исполниться твоему желанию. Я выиграл, Норала, даже если ты меня убьешь. Вот что сейчас важно.
На лице Норалы появилось сомнение, и я уловил в глубине черных злых глаз презрительное выражение торжества.
— Бесплодной будет твоя победа над мной, Норала, — сказал он и смолк.
— Что ты предлагаешь? — заговорила она неуверенно; с замирающим сердцем я услышал сомнение в ее голосе.
— Ты уйдешь и больше не будешь стучаться в мои ворота, — в этой фразе была сатирическая угрюмость, — уйдешь и поклянешься никогда не возвращаться. И тогда я отдам их тебе. А если нет, они умрут.
— Но какие гарантии, какие заложники тебе нужны? — Голос ее звучал обеспокоенно. — Я не могу клясться твоими богами, Черкис, они не мои боги. По правде говоря, я, Норала, не знаю богов. Я скажу да, возьму этих двоих, а потом нападу на тебя и уничтожу. Ты ведь так бы поступил на моем месте, старый волк?
— Норала, — ответил он, — ничего подобного я у тебя не прошу. Разве я не знаю, кто породил тебя, из какого рода ты происходишь? Разве не держали твои предки слово всегда, до самой смерти, никогда не нарушая его? Между тобой и мной не нужны никакие клятвы богам. Твое слово более свято, чем все боги… о славная дочь царей, принцесса крови!
Теперь громкий голос звучал ласково; не подобострастно, а так, словно воздавал должное равной себе. Лицо Норалы смягчилось; взгляд ее теперь не был враждебным.
Я почувствовал уважение к интеллекту этого тирана; но это уважение не смягчило, а лишь усилило ненависть к нему. Но я понимал всю хитрую изобретательность его действий: он безошибочно избрал единственно возможный путь, чтобы она прислушалась к его словам; тем самым он выигрывает время. Неужели сумеет ее обмануть?
— Разве это не правда? — В вопросе слышалось львиное урчание.
— Правда! — гордо ответила она. — Но почему ты говоришь об этом, Черкис? Ведь твое слово прочно, как текущий ручей, а обещания крепки, как мыльные пузыри. Не понимаю, почему ты так говоришь.
— Я изменился, принцесса; прошли годы после моих злых поступков; я многому научился. С тобой говорит не тот, о ком тебе рассказывали, кого учили — и справедливо — ненавидеть.
— Может быть, ты говоришь правду. Не таким я представляла себе тебя.
— Она как будто была почти убеждена. — По крайней мере ты прав вот в чем: если я пообещаю, то уйду и больше не буду угрожать тебе.
— А зачем тебе уходить, принцесса? — Он спокойно задал этот поразительный вопрос, потом выпрямился во весь свой гигантский рост и развел руки.
— Принцесса? — прогремел его бас. — Нет, царица! К чему тебе снова оставлять нас, царица Норала? Разве я не родственник тебе? Объедини свои силы с нашими. Я не знаю, что это за военная машина, на которой ты едешь, как она построена. Но вот что я знаю: если мы объединимся, мы сможем уйти отсюда, где жили так долго, пойдем в забытый мир, захватим его города и будем править.
— Ты научишь моих людей строить такие машины, Норала, и мы построим их множество. Царица Норала, ты выйдешь замуж за моего сына Кулуна, который стоит рядом со мной. И пока я жив, ты будешь править вместе со мной, править как равная. А когда я умру, править будете вы с Кулуном.
— Так сольются наши царские линии, старая вражда умрет, старая рана залечится. Царица, где бы ты ни жила, мне кажется, людей у тебя мало. Царица, тебе нужны люди, сильные люди, которые пойдут за тобой, будут собирать урожай твой силы, будут исполнять малейшие твои желания, молодые люди, готовые развлечь тебя.
— Забудем прошлое. Мне тоже многое нужно забыть, царица. Приди к нам, о великая, с твоей силой и красотой. Учи нас. Веди нас. Возвращайся и воссядь на трон своих предков, чтобы править всем миром!
Он смолк. Над укреплениями, над всем городом нависла выжидательная тишина. Город будто знал, что судьба его повисла на волоске.
— Нет! Нет! — это крикнула Руфь. — Не верь ему, Норала! Это ловушка! Он позорил меня, пытал…
Черкис полуобернулся, я успел увидеть адскую тень на его лице. Вентнор рукой зажал Руфи рот, прервал ее крик.
— Твой сын… — быстро заговорила Норала, и Черкис тут же повернулся к ней, пожирал ее глазами. — Твой сын… и власть здесь… власть над всем миром. — Голос ее звучал восхищенно, он дрожал. — И ты предлагаешь это мне? Мне, Норале?
— Даже больше! — Огромное тело трепетало от нетерпения. — Если пожелаешь, о царица, я, Черкис, сойду с трона и буду сидеть под твоей правой рукой, буду выполнять твои приказания.
Несколько мгновений она рассматривала его.
— Норала, — прошептал я, — не делай этого. Он хочет выведать твои тайны.
— Пусть мой жених выйдет вперед, чтобы я могла рассмотреть его, — сказала Норала.
Черкис заметно расслабился, успокоился. Обменялся взглядами с одетым в алое сыном; в из глазах вспыхнуло дьявольское торжество.
Я видел, как забилась в руках Вентнора Руфь. Со стены донеслись торжествующие крики, их подхватили на внутренних укреплениях, на заполненных толпами террасах.
— Кулун ваш, — прошептал Дрейк, наклоняясь ко мне и доставая пистолет. — Я беру Черкиса. И не промахнитесь.
26. МЕСТЬ НОРАЛЫ
Норала схватила одной рукой меня за руку, другой — Дрейка.
Кулун распустил свой капюшон, откинул его на плечи.
Он сделал шаг вперед и протянул руки к Норале.
— Сильный мужчина! — восхищенно воскликнула она. — Приветствую тебя, мой нареченный! Но подожди минутку. Встань рядом с человеком, ради которого я пришла в Рушарк. Я хочу взглянуть на вас обоих.
Лицо Кулуна потемнело. Но Черкис улыбнулся со злобным пониманием, пожал широкими плечами и что-то шепнул сыну. Кулун мрачно отошел назад. Лучники опустили луки, вскочили, чтобы дать ему пройти.
Быстро, как язык змеи, взметнулось щупальце с пирамидами на конце. Пронеслось через расступившееся кольцо лучников.
Оно слизнуло Руфь, Вентнора… и Кулуна!
С той же скоростью свернулось и опустило двоих, которых я любил, у ног Норалы.
Потом взметнулось вверх, держа на конце алую фигуру Кулуна.
Огромное тело Черкиса, казалось, сморщилось.
Со стен послышались крики ужаса.
Раздался безжалостный смех Норалы.
— Тшай! — воскликнула она. — Тшай! Жирный глупец! Тшай тебе, Черкис! Жаба, поглупевшая от возраста!
— Ты думал поймать меня, Норалу, в свои грязные сети? Принцесса! Царица! Повелительница Земли! Ну, старый лис, которого я переиграла, чем будешь торговаться теперь с Норалой?
С провисшим ртом, со сверкающими глазами тиран медленно поднял руки — в позе просителя.
— Ты хочешь получить назад жениха, которого дал мне? — рассмеялась Норала. — Получай!
Металлическая рука, державшая Кулуна, опустилась. Положила Кулуна к ногам Черкиса; и, будто Кулун был виноградиной, раздавила его.
Прежде чем видевшие это смогли пошевелиться, щупальце нависло над Черкисом, который в ужасе смотрел на то, что было его сыном.
Щупальце не ударило его, оно притянуло его, как магнит булавку.
И как раскачивается булавка на конце магнита, так качалось большое тело Черкиса под основанием державшей его пирамиды. В таком висячем положении он подлетел к нам и повис не далее чем в десяти футах…
Невероятной, неописуемой была эта сцена… хотел бы я, чтобы вы, те, кто прочтет мой рассказ, увидели ее так же, как мы.
Живая металлическая змея, на которой мы стояли, угрожающе поднялась на всей миле свой длины; на стенах сверкают вооружением воины; террасы прекрасного древнего города, его сады и зеленые рощи, множество красных и желтых крыш домов, дворцы и храмы; свисающее тело Черкиса в невидимых объятиях щупальца, его седые волосы касаются основания пирамиды, руки его вытянуты, плащ с драгоценностями развевается, как крылья летучей мыши; на его побелевшем злобном лице выражение адской ненависти; а под ним город, и от него идет почти видимая, ощутимая волна огромного и беспомощного ужаса; вдали сторожевая колонна — и над всем этим бледное небо, и в его свете окружающие утесы кажутся многоцветными картинами.
Смех Норалы стих. Она мрачно взглянула на Черкиса, посмотрела в его дьявольские глаза.
— Черкис! — негромко сказала она. — Тебе приходит конец, тебе и всему твоему! Но ты увидишь этот конец.
Висящее тело устремилось вперед; взметнулось выше; опустилось на поверхность пирамиды, которой оканчивалась державшая его металлическая рука. Мгновение Черкис пытался вырваться; я думаю, он хотел броситься на Норалу, убить ее, прежде чем сам будет убит.
Но после нескольких отчаянных попыток понял их тщетность и с некоторым достоинством выпрямился, взглянул на город.
Над городом нависло ужасное молчание. Город будто сжался, закрыл свое лицо, боялся вздохнуть.
— Конец! — прошептала Норала.
По всему металлическому чудовищу пробежала дрожь. Вниз обрушился ураган молотов. Под их ударами рушились стены, разлетались, раскалывались, и вместе с их обломками, как блестящие мухи, разлетались вооруженные люди.
Сквозь брешь в милю длиной я увидел хаотическое смятение. И снова скажу: они не были трусами, эти люди Черкиса. С внутренней стены взметнулся дождь стрел, полетели большие камни — так же бесцельно, как и раньше.
И тут из открытых ворот устремились отряды всадников, они размахивали копьями и большими булавами; с яростными криками напали они на бока металлического существа. Я видел, как под прикрытием их нападения всадники в плащах устремились к спасительным утесам. Богатые и влиятельные жители города старались спастись; за ними по полям устремилось множество пеших беглецов.
Концы веретена отступили перед нападающими всадниками, сплющиваясь при этом; они походили на головы гигантской кобры, убирающиеся в капюшон. И вдруг с молниеносной быстротой превратились в две дуги, в две огромных клешни. Их концы перешагнули через нападавших; и, как гигантские щипцы, начали сжиматься.
Всадники теперь тщетно пытались остановить лошадей, повернуть их, бежать. Концы клешней встретились, кольцо замкнулось. Всадники оказались заключены в два круга в полмили шириной. И вот на людей и лошадей двинулись живые стены. В кольцах началось лихорадочное перемещение… я закрыл глаза…
Ужасно закричали лошади, кричали люди. Потом тишина.
Содрогаясь, я открыл глаза. На месте всадников ничего не было.
Ничего? Два больших ровных круга, поверхность которых влажно краснела. Никаких останков людей или лошадей. Как и пообещала Норала, они были втоптаны в камень, растоптаны ногами ее… слуг.
Испытывая тошноту, я отвел взгляд и посмотрел на существо, разворачивавшееся на равнине: огромное змееобразное тело из кубов и шаров, усаженное остриями пирамид. Его изгибы блестели на полях, на равнине.
Оно игриво развернулось и заплясало среди беглецов, давя их, разбрасывая в стороны, скользя над ними. Некоторые в бессильном отчаянии бросались на него, некоторые падали на колени и молились. Металлические изгибы неумолимо катились дальше.
Больше в моем поле зрения беглецов не было. За углом разбитой стены поднялась змееподобная фигура. Там, где она прошла, не осталось ни всходов, ни деревьев, ни зелени. Голая скала, на которой тут и там блестели алые пятна.
Вдали слышались крики и какой-то гром. Я понял, что это колонна разбивает укрепления с противоположной стороны. И как будто этот гром послужил сигналом, концы веретена задрожали, мы снова взметнулись вверх на сотню и больше футов. Назад устремилось войско молотящих рук, сливалось с породившим их телом чудовища.
Справа и слева от нас в веретене появилось множество щелей. В этих щелях закипели металлические существа; кружились шары, кубы, пирамиды. На мгновение все стало бесформенным.
И вот справа и слева от нас стояла армия причудливых гигантских воинов. Головы их на пятьдесят футов вздымались над нашей движущейся платформой. Они опирались на шесть колоссальных колоннообразных ноги. На высоте в сто футов эти шесть ног поддерживали громоздкое круглое тело, образованное из шаров. И от этого тела, которое одновременно было и головой, отходили десятки колоссальных рук в форме цепов — усаженные пиками балки, титанические боевые палицы, циклопические молоты.
И в ногах, в корпусах, в руках — всюду возбужденно горели маленькие глаза металлических существ.
И вот от них, от всего существа, на котором мы передвигались, послышался тонкий вой, торжествующий вопль пронесся по всему полю битвы.
И веселым ритмичным шагом чудовища пошли по городу.
Внешние стены под ударами металлических рук разлетелись, как под тысячами молотов Тора. По их обломкам, по вооруженным людям шагали существа, вдавливая людей в камень.
Весь город, кроме небольшой части, скрытой холмом, открылся моему взгляду. В краткое мгновение остановки я увидел толпы, заполняющие узкие улицы, люди бежали, топча упавших, перебирались через баррикады тел, набрасывались друг на друга.
Широкая ступенчатая улица из белого камня, как огромная лестница, поднималась на вершину холма прямо к обширной площади, вокруг которой толпились дворцы и храмы — акрополь города. По этой улице стремился живой поток, тысячи жителей Рушарка искали спасения в святилищах своих богов.
В одном месте поднимались большие резные арки, в другом стройные изысканные башенки, крытые красным золотом; дальше ряд колоссальных статуй, еще дальше множество стройных решетчатых мостиков, начинавшихся среди цветущих деревьев; сады, полные цветущими кустами, в них сверкают фонтаны; тысячи и тысячи многоцветных вымпелов, знамен, полотнищ.
Прекрасный город — крепость Черкиса Рушарк.
Его красота привлекала глаз; от него поднимался аромат цветущих садов
— и крик агонии, какой вырывается у душ в Дисе.
Ряд разрушительных фигур удлинился, каждый гигантский металлический воин отошел от своих товарищей. Они сгибали многочисленные руки, боксировали с невидимым противником — гротескно, ужасающе.
Вниз обрушились молоты и булавы. Под их ударами здания раскалывались, как яичная скорлупа, их обломки погребали под собой толпы бегущих по улицам. Мы перешагивали через руины.
Снова и снова опускались страшные молоты. И город под ними рушился.
Огромный металлический паук полз по широкой улице, вдавливая в камень пытавшихся убежать по ней.
Шаг за шагом Разрушители пожирали город.
Я не испытывал ни гнева, ни жалости. Во всем моем теле бился торжествующий пульс, как будто я превратился в частицу уничтожительного урагана, как будто стал одним из этих грозных воинов, обрушивающих удары на город.
В голове зашевелились мысли, смутные, незнакомые, но как будто уловившие самую суть истины. Почему я никогда не понимал этого? Почему не видел, что эти большие зеленые штуки, называемые деревьями, уродливы, несимметричны? Что эти высокие башни, эти здания — отвратительные искажения?
Что эти маленькие существа с четырьмя отростками, которые с криком разбегаются внизу, — они отталкивающе ужасны?
Их нужно уничтожить! Все это уродливое искаженное безобразие нужно стереть с лица земли! Превратить в гладкие непрерывные плоскости, гармоничные дуги, в гармонию линий, отрезков, углов!
Что-то глубоко во мне пыталось заговорить, пыталось сказать мне, что это нечеловеческие мысли, не мои мысли, что это отражение мыслей металлических существ!
Это что-то пыталось достучаться до меня, объяснить, что оно говорит. И его настойчивость сопровождалась какими-то ритмичными ударами, будто били барабаны горя. Все громче и громче доносились эти звуки; я все яснее понимал бесчеловечность своих мыслей.
Эти звуки взывали к моей человеческой сущности, скорбно стучали в самое сердце.
Плач Черкиса!
Широкое лицо сморщилось, щеки обвисли; жестокость и злоба исчезли; злость в глазах смыта слезами. Из глаз струились потоки слез, грудь разрывалась от рыданий. Черкис смотрел на гибель своего города и своего народа.
А Норала безжалостно, холодно наблюдала за ним; казалось, ей не хочется пропустить ни тени его боли.
Теперь я увидел, что мы близки к вершине холма. Между нами и большими белыми зданиями на его вершине теснились тысячные толпы. Они падали перед нами на колени, молились. Рвали друг друга, пытаясь спрятаться в массе. Бились о закрытые двери святилищ, взбирались на столбы, толпились на золоченых крышах.
Всеобщий хаос — и мы его сердце. И тут храмы и дворцы раскололись, взорвались, разлетелись. Я мельком увидел скульптуры, блеск золота и серебра, сверкание великолепных шпалер — и повсюду толпы людей.
Мы сошлись с ними, наступили на них.
Ужасные всхлипывания прекратились. Голова Черкиса повисла, глаза закрылись.
Кулун распустил свой капюшон, откинул его на плечи.
Он сделал шаг вперед и протянул руки к Норале.
— Сильный мужчина! — восхищенно воскликнула она. — Приветствую тебя, мой нареченный! Но подожди минутку. Встань рядом с человеком, ради которого я пришла в Рушарк. Я хочу взглянуть на вас обоих.
Лицо Кулуна потемнело. Но Черкис улыбнулся со злобным пониманием, пожал широкими плечами и что-то шепнул сыну. Кулун мрачно отошел назад. Лучники опустили луки, вскочили, чтобы дать ему пройти.
Быстро, как язык змеи, взметнулось щупальце с пирамидами на конце. Пронеслось через расступившееся кольцо лучников.
Оно слизнуло Руфь, Вентнора… и Кулуна!
С той же скоростью свернулось и опустило двоих, которых я любил, у ног Норалы.
Потом взметнулось вверх, держа на конце алую фигуру Кулуна.
Огромное тело Черкиса, казалось, сморщилось.
Со стен послышались крики ужаса.
Раздался безжалостный смех Норалы.
— Тшай! — воскликнула она. — Тшай! Жирный глупец! Тшай тебе, Черкис! Жаба, поглупевшая от возраста!
— Ты думал поймать меня, Норалу, в свои грязные сети? Принцесса! Царица! Повелительница Земли! Ну, старый лис, которого я переиграла, чем будешь торговаться теперь с Норалой?
С провисшим ртом, со сверкающими глазами тиран медленно поднял руки — в позе просителя.
— Ты хочешь получить назад жениха, которого дал мне? — рассмеялась Норала. — Получай!
Металлическая рука, державшая Кулуна, опустилась. Положила Кулуна к ногам Черкиса; и, будто Кулун был виноградиной, раздавила его.
Прежде чем видевшие это смогли пошевелиться, щупальце нависло над Черкисом, который в ужасе смотрел на то, что было его сыном.
Щупальце не ударило его, оно притянуло его, как магнит булавку.
И как раскачивается булавка на конце магнита, так качалось большое тело Черкиса под основанием державшей его пирамиды. В таком висячем положении он подлетел к нам и повис не далее чем в десяти футах…
Невероятной, неописуемой была эта сцена… хотел бы я, чтобы вы, те, кто прочтет мой рассказ, увидели ее так же, как мы.
Живая металлическая змея, на которой мы стояли, угрожающе поднялась на всей миле свой длины; на стенах сверкают вооружением воины; террасы прекрасного древнего города, его сады и зеленые рощи, множество красных и желтых крыш домов, дворцы и храмы; свисающее тело Черкиса в невидимых объятиях щупальца, его седые волосы касаются основания пирамиды, руки его вытянуты, плащ с драгоценностями развевается, как крылья летучей мыши; на его побелевшем злобном лице выражение адской ненависти; а под ним город, и от него идет почти видимая, ощутимая волна огромного и беспомощного ужаса; вдали сторожевая колонна — и над всем этим бледное небо, и в его свете окружающие утесы кажутся многоцветными картинами.
Смех Норалы стих. Она мрачно взглянула на Черкиса, посмотрела в его дьявольские глаза.
— Черкис! — негромко сказала она. — Тебе приходит конец, тебе и всему твоему! Но ты увидишь этот конец.
Висящее тело устремилось вперед; взметнулось выше; опустилось на поверхность пирамиды, которой оканчивалась державшая его металлическая рука. Мгновение Черкис пытался вырваться; я думаю, он хотел броситься на Норалу, убить ее, прежде чем сам будет убит.
Но после нескольких отчаянных попыток понял их тщетность и с некоторым достоинством выпрямился, взглянул на город.
Над городом нависло ужасное молчание. Город будто сжался, закрыл свое лицо, боялся вздохнуть.
— Конец! — прошептала Норала.
По всему металлическому чудовищу пробежала дрожь. Вниз обрушился ураган молотов. Под их ударами рушились стены, разлетались, раскалывались, и вместе с их обломками, как блестящие мухи, разлетались вооруженные люди.
Сквозь брешь в милю длиной я увидел хаотическое смятение. И снова скажу: они не были трусами, эти люди Черкиса. С внутренней стены взметнулся дождь стрел, полетели большие камни — так же бесцельно, как и раньше.
И тут из открытых ворот устремились отряды всадников, они размахивали копьями и большими булавами; с яростными криками напали они на бока металлического существа. Я видел, как под прикрытием их нападения всадники в плащах устремились к спасительным утесам. Богатые и влиятельные жители города старались спастись; за ними по полям устремилось множество пеших беглецов.
Концы веретена отступили перед нападающими всадниками, сплющиваясь при этом; они походили на головы гигантской кобры, убирающиеся в капюшон. И вдруг с молниеносной быстротой превратились в две дуги, в две огромных клешни. Их концы перешагнули через нападавших; и, как гигантские щипцы, начали сжиматься.
Всадники теперь тщетно пытались остановить лошадей, повернуть их, бежать. Концы клешней встретились, кольцо замкнулось. Всадники оказались заключены в два круга в полмили шириной. И вот на людей и лошадей двинулись живые стены. В кольцах началось лихорадочное перемещение… я закрыл глаза…
Ужасно закричали лошади, кричали люди. Потом тишина.
Содрогаясь, я открыл глаза. На месте всадников ничего не было.
Ничего? Два больших ровных круга, поверхность которых влажно краснела. Никаких останков людей или лошадей. Как и пообещала Норала, они были втоптаны в камень, растоптаны ногами ее… слуг.
Испытывая тошноту, я отвел взгляд и посмотрел на существо, разворачивавшееся на равнине: огромное змееобразное тело из кубов и шаров, усаженное остриями пирамид. Его изгибы блестели на полях, на равнине.
Оно игриво развернулось и заплясало среди беглецов, давя их, разбрасывая в стороны, скользя над ними. Некоторые в бессильном отчаянии бросались на него, некоторые падали на колени и молились. Металлические изгибы неумолимо катились дальше.
Больше в моем поле зрения беглецов не было. За углом разбитой стены поднялась змееподобная фигура. Там, где она прошла, не осталось ни всходов, ни деревьев, ни зелени. Голая скала, на которой тут и там блестели алые пятна.
Вдали слышались крики и какой-то гром. Я понял, что это колонна разбивает укрепления с противоположной стороны. И как будто этот гром послужил сигналом, концы веретена задрожали, мы снова взметнулись вверх на сотню и больше футов. Назад устремилось войско молотящих рук, сливалось с породившим их телом чудовища.
Справа и слева от нас в веретене появилось множество щелей. В этих щелях закипели металлические существа; кружились шары, кубы, пирамиды. На мгновение все стало бесформенным.
И вот справа и слева от нас стояла армия причудливых гигантских воинов. Головы их на пятьдесят футов вздымались над нашей движущейся платформой. Они опирались на шесть колоссальных колоннообразных ноги. На высоте в сто футов эти шесть ног поддерживали громоздкое круглое тело, образованное из шаров. И от этого тела, которое одновременно было и головой, отходили десятки колоссальных рук в форме цепов — усаженные пиками балки, титанические боевые палицы, циклопические молоты.
И в ногах, в корпусах, в руках — всюду возбужденно горели маленькие глаза металлических существ.
И вот от них, от всего существа, на котором мы передвигались, послышался тонкий вой, торжествующий вопль пронесся по всему полю битвы.
И веселым ритмичным шагом чудовища пошли по городу.
Внешние стены под ударами металлических рук разлетелись, как под тысячами молотов Тора. По их обломкам, по вооруженным людям шагали существа, вдавливая людей в камень.
Весь город, кроме небольшой части, скрытой холмом, открылся моему взгляду. В краткое мгновение остановки я увидел толпы, заполняющие узкие улицы, люди бежали, топча упавших, перебирались через баррикады тел, набрасывались друг на друга.
Широкая ступенчатая улица из белого камня, как огромная лестница, поднималась на вершину холма прямо к обширной площади, вокруг которой толпились дворцы и храмы — акрополь города. По этой улице стремился живой поток, тысячи жителей Рушарка искали спасения в святилищах своих богов.
В одном месте поднимались большие резные арки, в другом стройные изысканные башенки, крытые красным золотом; дальше ряд колоссальных статуй, еще дальше множество стройных решетчатых мостиков, начинавшихся среди цветущих деревьев; сады, полные цветущими кустами, в них сверкают фонтаны; тысячи и тысячи многоцветных вымпелов, знамен, полотнищ.
Прекрасный город — крепость Черкиса Рушарк.
Его красота привлекала глаз; от него поднимался аромат цветущих садов
— и крик агонии, какой вырывается у душ в Дисе.
Ряд разрушительных фигур удлинился, каждый гигантский металлический воин отошел от своих товарищей. Они сгибали многочисленные руки, боксировали с невидимым противником — гротескно, ужасающе.
Вниз обрушились молоты и булавы. Под их ударами здания раскалывались, как яичная скорлупа, их обломки погребали под собой толпы бегущих по улицам. Мы перешагивали через руины.
Снова и снова опускались страшные молоты. И город под ними рушился.
Огромный металлический паук полз по широкой улице, вдавливая в камень пытавшихся убежать по ней.
Шаг за шагом Разрушители пожирали город.
Я не испытывал ни гнева, ни жалости. Во всем моем теле бился торжествующий пульс, как будто я превратился в частицу уничтожительного урагана, как будто стал одним из этих грозных воинов, обрушивающих удары на город.
В голове зашевелились мысли, смутные, незнакомые, но как будто уловившие самую суть истины. Почему я никогда не понимал этого? Почему не видел, что эти большие зеленые штуки, называемые деревьями, уродливы, несимметричны? Что эти высокие башни, эти здания — отвратительные искажения?
Что эти маленькие существа с четырьмя отростками, которые с криком разбегаются внизу, — они отталкивающе ужасны?
Их нужно уничтожить! Все это уродливое искаженное безобразие нужно стереть с лица земли! Превратить в гладкие непрерывные плоскости, гармоничные дуги, в гармонию линий, отрезков, углов!
Что-то глубоко во мне пыталось заговорить, пыталось сказать мне, что это нечеловеческие мысли, не мои мысли, что это отражение мыслей металлических существ!
Это что-то пыталось достучаться до меня, объяснить, что оно говорит. И его настойчивость сопровождалась какими-то ритмичными ударами, будто били барабаны горя. Все громче и громче доносились эти звуки; я все яснее понимал бесчеловечность своих мыслей.
Эти звуки взывали к моей человеческой сущности, скорбно стучали в самое сердце.
Плач Черкиса!
Широкое лицо сморщилось, щеки обвисли; жестокость и злоба исчезли; злость в глазах смыта слезами. Из глаз струились потоки слез, грудь разрывалась от рыданий. Черкис смотрел на гибель своего города и своего народа.
А Норала безжалостно, холодно наблюдала за ним; казалось, ей не хочется пропустить ни тени его боли.
Теперь я увидел, что мы близки к вершине холма. Между нами и большими белыми зданиями на его вершине теснились тысячные толпы. Они падали перед нами на колени, молились. Рвали друг друга, пытаясь спрятаться в массе. Бились о закрытые двери святилищ, взбирались на столбы, толпились на золоченых крышах.
Всеобщий хаос — и мы его сердце. И тут храмы и дворцы раскололись, взорвались, разлетелись. Я мельком увидел скульптуры, блеск золота и серебра, сверкание великолепных шпалер — и повсюду толпы людей.
Мы сошлись с ними, наступили на них.
Ужасные всхлипывания прекратились. Голова Черкиса повисла, глаза закрылись.