Страница:
И только сейчас массивный джип затормозил рядом. И трое разом выскочили из него. При виде процессии остановились, и Комар уверенно определил:
– Вот это он и есть.
– И девица та самая, – присовокупил один из его спутников.
– Берем.
И все трое приблизились к двум машинам, куда уже усаживали разыскиваемых людей.
– Стоять! – скомандовал Комар. – Эсбэ!
Странно, но никто вроде бы не обратил внимания – ни на слова, ни на приблизившихся людей. Комар сделал еще шаг. И уперся сразу в троих, загородивших дорогу.
– Ты че, а? – спросил один из них. – Нарываешься вроде?
– Эти двое арестованы, – отчеканил Комар. – И если не хотите загреметь вместе с ними, немедленно сдайте их нам.
– Ну возьми, – сказал мешавший. – Если сможешь.
Последние слова он произнес тоном, выразившим крайнее сомнение.
– С дороги!
– Ты не шуми так грозно, – сказал мешавший. – А то я испугаться могу.
– Вы кто? – поинтересовался спутник Комара.
– Хрен в пальто, – был ответ. – Усек? Ну и линяй отсюда.
Комар оценил обстановку. Их было трое, противников – пятеро; по виду старший лейтенант успел уже определить: боевые ребята, и стычка скорее всего закончится в их пользу. Обнажать стволы нельзя: эти ответят тем же самым. И оружием, и единоборствами они наверняка владеют не хуже; уж один точно: Комар опознал его, когда-то этот парень служил там же, в СБ, потом уволился. Нет, ни силой, ни горлом здесь не возьмешь. Только дипломатией.
– Куда же вы их везете?
– Куда надо. А вам что – срочно понадобились? Мужик нам вообще-то без надобности…
– Давайте поделим: мужика нам, а ее можете везти.
– Да она без него не поедет. Ну вы типа не волнуйтесь: мы их скорее всего вечером доставим обратно; если не проспите – будут ваши.
Видимо, приходилось мириться с таким решением: выполнение задания только откладывалось на полсуток, но никак нельзя было считать, что оно сорвалось.
– Ну, так и договоримся. Только без туфты, а то ведь…
– Да ну, – сказал переговорщик. – Мы же не шантрапа какая-нибудь.
И две машины отъехали. Эсбисты погрузились в джип, и Комар скомандовал:
– Давай за ними. Хоть узнаем, чьи они и откуда.
– Я и так могу сказать, – сказал спутник. – Это люди Кудряша. Приходилось уже встречаться.
– Народ серьезный, – сказал Комар. – Ладно, давай за ними. Так и доложим начальству… С Кудряшом связываться – тут нужен генеральский уровень, мы для этого мелковато плаваем, – закончил он с нескрываемой горечью.
14
Глава четвертая
1
2
– Вот это он и есть.
– И девица та самая, – присовокупил один из его спутников.
– Берем.
И все трое приблизились к двум машинам, куда уже усаживали разыскиваемых людей.
– Стоять! – скомандовал Комар. – Эсбэ!
Странно, но никто вроде бы не обратил внимания – ни на слова, ни на приблизившихся людей. Комар сделал еще шаг. И уперся сразу в троих, загородивших дорогу.
– Ты че, а? – спросил один из них. – Нарываешься вроде?
– Эти двое арестованы, – отчеканил Комар. – И если не хотите загреметь вместе с ними, немедленно сдайте их нам.
– Ну возьми, – сказал мешавший. – Если сможешь.
Последние слова он произнес тоном, выразившим крайнее сомнение.
– С дороги!
– Ты не шуми так грозно, – сказал мешавший. – А то я испугаться могу.
– Вы кто? – поинтересовался спутник Комара.
– Хрен в пальто, – был ответ. – Усек? Ну и линяй отсюда.
Комар оценил обстановку. Их было трое, противников – пятеро; по виду старший лейтенант успел уже определить: боевые ребята, и стычка скорее всего закончится в их пользу. Обнажать стволы нельзя: эти ответят тем же самым. И оружием, и единоборствами они наверняка владеют не хуже; уж один точно: Комар опознал его, когда-то этот парень служил там же, в СБ, потом уволился. Нет, ни силой, ни горлом здесь не возьмешь. Только дипломатией.
– Куда же вы их везете?
– Куда надо. А вам что – срочно понадобились? Мужик нам вообще-то без надобности…
– Давайте поделим: мужика нам, а ее можете везти.
– Да она без него не поедет. Ну вы типа не волнуйтесь: мы их скорее всего вечером доставим обратно; если не проспите – будут ваши.
Видимо, приходилось мириться с таким решением: выполнение задания только откладывалось на полсуток, но никак нельзя было считать, что оно сорвалось.
– Ну, так и договоримся. Только без туфты, а то ведь…
– Да ну, – сказал переговорщик. – Мы же не шантрапа какая-нибудь.
И две машины отъехали. Эсбисты погрузились в джип, и Комар скомандовал:
– Давай за ними. Хоть узнаем, чьи они и откуда.
– Я и так могу сказать, – сказал спутник. – Это люди Кудряша. Приходилось уже встречаться.
– Народ серьезный, – сказал Комар. – Ладно, давай за ними. Так и доложим начальству… С Кудряшом связываться – тут нужен генеральский уровень, мы для этого мелковато плаваем, – закончил он с нескрываемой горечью.
14
Между тем приблудное, а может быть, и действительно беглое небесное тело, нерасчисленное, как сказал поэт, светило (которым оно, впрочем, не было, поскольку свет лишь отражало, да и то не очень активно) продолжало мчаться в бескрайнем просторе по пути, никому не ясному; впрочем, и само тело, даже если бы обладало способностью мыслить, вряд ли могло бы его предсказать, поскольку все новые силы вмешивались в прокладку курса – по мере того как тело сближалось с ними.
Вот и сейчас оно, как бы падая (с нашей, земной точки зрения) на орбиту Сатурна, начало все больше отклоняться в том направлении, в котором находился сейчас космический властелин колец; отклонилось бы и еще больше – но некто как бы окрикнул его, призывая к порядку, и в результате произошло очередное изменение траектории.
Все эти прыжки и гримасы мог бы, наверное, рассчитать достаточно мощный компьютер – если бы вложить в него все нужные для этого данные; такие компьютеры в распоряжении людей были, а вот данных не хватало – и по этому поводу они сейчас ломали свои умные головы.
Этим, впрочем, занимались лишь немногие избранные. А другие тратили время на действия куда менее полезные; например, выслеживали, хватали и увозили Минича и Джину, хотя ясно, что движение тела от них никак не зависело, как и от любого другого человека или государства, и они при всем желании не смогли бы отклонить орбиту пришельца хоть на долю миллиметра. Но в этой непродуктивной (и для многих неприятной) трате ресурса, которого у Земли оставалось, может быть, не так уж и много, – в этом образе действий сказывался дефект мышления, свойственный (рискнем сказать) любому земному правительству или правителю: лечить не причины недуга, а его симптомы, полагая, что если опасность неизвестна, то она и не страшна, а раз ее не боятся, то ее как бы и не существует больше. И весь хрен по деревне.
Итак, люди бегали, или летели, или сидели на месте и думали, или спорили, или соглашались, или рыли яму другому, или сами в нее попадали, и так далее – а тело, весело кувыркаясь, наматывало свои километры на секунду в квадрате, поскольку постоянно подвергалось ускорениям. И – добавим для ясности – угроза, какую оно могло составить для нашей планеты, при этом никак не уменьшалась. Скорее наоборот.
Но что знаем мы о грозящих нам бедах?
А собственно, к чему нам знать о них, пока их нет? Только портить себе и другим настроение. Выше голову, ребята, хвост морковкой! Летит – и пускай себе летит, как бы из села Чугуева…
Вот и сейчас оно, как бы падая (с нашей, земной точки зрения) на орбиту Сатурна, начало все больше отклоняться в том направлении, в котором находился сейчас космический властелин колец; отклонилось бы и еще больше – но некто как бы окрикнул его, призывая к порядку, и в результате произошло очередное изменение траектории.
Все эти прыжки и гримасы мог бы, наверное, рассчитать достаточно мощный компьютер – если бы вложить в него все нужные для этого данные; такие компьютеры в распоряжении людей были, а вот данных не хватало – и по этому поводу они сейчас ломали свои умные головы.
Этим, впрочем, занимались лишь немногие избранные. А другие тратили время на действия куда менее полезные; например, выслеживали, хватали и увозили Минича и Джину, хотя ясно, что движение тела от них никак не зависело, как и от любого другого человека или государства, и они при всем желании не смогли бы отклонить орбиту пришельца хоть на долю миллиметра. Но в этой непродуктивной (и для многих неприятной) трате ресурса, которого у Земли оставалось, может быть, не так уж и много, – в этом образе действий сказывался дефект мышления, свойственный (рискнем сказать) любому земному правительству или правителю: лечить не причины недуга, а его симптомы, полагая, что если опасность неизвестна, то она и не страшна, а раз ее не боятся, то ее как бы и не существует больше. И весь хрен по деревне.
Итак, люди бегали, или летели, или сидели на месте и думали, или спорили, или соглашались, или рыли яму другому, или сами в нее попадали, и так далее – а тело, весело кувыркаясь, наматывало свои километры на секунду в квадрате, поскольку постоянно подвергалось ускорениям. И – добавим для ясности – угроза, какую оно могло составить для нашей планеты, при этом никак не уменьшалась. Скорее наоборот.
Но что знаем мы о грозящих нам бедах?
А собственно, к чему нам знать о них, пока их нет? Только портить себе и другим настроение. Выше голову, ребята, хвост морковкой! Летит – и пускай себе летит, как бы из села Чугуева…
Глава четвертая
1
Со встречами, что наметил в своих американских планах глава российской оппозиции, дело обстояло вовсе не так благополучно, как он сообщал своим сторонникам на родине. Начать хотя бы с той первой – генеральской.
Политик отлично понимал: говорить с ними об экономических проблемах и даже о политических – трата времени: не то чтобы это их не интересовало, но дискутировать на эти темы они просто не станут, предоставляя это профессионалам. Ему же нужно было не просто заинтересовать их, но задеть, что называется, за живое. То есть – говорить о проблемах вооружения, безопасности, армии. Что касается угрозы со стороны мирового терроризма и «оси зла» – они и сами об этом знали, пожалуй, больше приезжего. А вот что касается угрозы из космоса – тут он, похоже, мог чем-то военных и убедить, и насторожить.
Военные – их было четверо – выслушали приглашенного очень внимательно, но как-то бесстрастно – словно то, о чем он рассказывал, их ни с какой стороны не затрагивало. И с каждой минутой, с каждым словом он все более утверждался в мысли: знают. Давно уже все знают. Но молчат. Похоже, считают меня дурачком, предоставляя возможность тут перед ними распинаться. Мальчика нашли! Но не на такого напали…
И, почти неожиданно для самого себя, он сменил тональность:
– Я понимаю, что вы давно уже в курсе дела, и то, что я сказал, для вас новостью не является. Но моей целью было только своей откровенностью показать, что мы готовы на полное и искреннее сотрудничество с вами ради достижения общей цели.
Трое остались невозмутимыми, как если бы он вообще ничего не сказал. Четвертый же – а вернее, первый (во всяком случае, звездочек у него было больше, целых четыре), – проговорил:
– Наше поведение естественно: нам неясен ваш статус. Говорите ли вы от имени правительства? Президента? Оппозиции? Хотите ли подписать какой-то протокол, открытый или секретный? Согласитесь: при отсутствии ясности в этом вопросе мы не можем вести каких бы то ни было переговоров. Если же вы просто решили поделиться с нами имеющейся у вас информацией, то почему именно с армией? Почему не по каналам госдепартамента или каких-либо общественных организаций?
О каналах разведки он не упомянул, но и так было ясно, что это подразумевалось.
Московский гость поднял брови и ответил даже с некоторой обидой в голосе – правда, тщательно отмеренной:
– Мне казалось, что это именно вас заинтересовала моя информация, а не наоборот. («Интересно, – думал он при этом, – как чертов коллега отрекомендовал меня? Надеюсь, не как перебежчика! Ну ладно, я ему потом все выскажу…») Мои же намерения совершенно ясны. Любую проблему я всегда стремлюсь обсуждать с теми, кого она непосредственно касается. Скажите, кто больше заинтересован в сохранении ядерного потенциала: вы или государственный секретарь? Кого этот вопрос затрагивает ближе: вас или его? Что же касается моего статуса, то если исходить из фактического положения вещей, то я сопоставил бы его со статусом вице-президента вашей страны.
Генерал покосился на безмолвно сидевшего в сторонке Столбовица; тот лишь едва заметно кивнул.
– Очень хорошо. В таком случае скажите: почему вы, один из высших политиков России, заинтересованы в сохранении ядерно-ракетного вооружения страны, которую очень многие у вас все еще продолжают считать своим потенциальным врагом?
Политик улыбнулся:
– Вы исходите из неверной предпосылки, генерал. Я вовсе не заинтересован в ядерном вооружении Соединенных Штатов.
– Оу?
– Но я очень заинтересован в сохранении этого потенциала в моей стране. На то есть много причин, и вы их знаете. Однако обстановка сложилась так, что наш потенциал может сохраниться только при условии сохранения ваших боеголовок – кстати, и ваш тоже зависит от нашего таким же образом, хотя, может быть, и в несколько меньшей степени. Стоит вашему президенту подписать соглашение о ядерном разоружении – и если мы в тот же миг не сделаем того же самого, то у нас может произойти все что угодно: народные возмущения, рельсовая война, призыв к импичменту президента, захват власти коммунистами – все что угодно. Но если вы остаетесь при своих – сохранение наших вооружений будет оправдано на сто процентов, никому и в голову не придет требовать сокращения, каких бы денег ни стоило нам содержание ракет на боевых дежурствах.
– В этом есть своя логика, хотя и несколько странная, – кивнул генерал. – Но почему вам так хочется сохранить такой источник расходов? У вас ведь мало денег, не так ли?
– Именно по этой причине. Будь мы хотя бы вполовину так богаты, как вы, – мы старались бы подтвердить свой статус иными средствами. Но в нынешнем положении…
И политик развел руками.
– Вы говорите о статусе великой державы?
– Великой ядерной. Иное величие для нас возможно только в перспективе.
– Мне представляется, что это трезвый взгляд на вещи. Хотя относительно перспективы могут быть, конечно, разные мнения – но это сейчас не предмет дискуссии. Итак, вы хотите сохранить боеголовки потому, что вы бедны…
– Точно так же, как вам нужно сохранить их хотя бы потому, что вы очень богаты.
Тут улыбнулся и генерал – и за ним все остальные. Кроме Столбовица – тот словно спал с открытыми глазами и никак на происходившее не реагировал.
– Вы полагаете?
– Мне это представляется бесспорным. Во-первых, богатство всегда нуждалось в защите. Из всех населяющих Землю миллиардов людей вашу страну не любит, думаю, процентов девяносто пять, если не больше. Вас можно уважать, можно бояться, вас приходится терпеть, но богатых нигде и никогда не любили. В прошлом веке вы сбросили две бомбы на Японию и тем доказали свою способность совершать такие поступки. Поэтому вас боятся. Но если вы останетесь только при обычном оружии – страх стремительно пойдет вниз. Во-вторых: содержание ядерно-ракетного парка вам обходится еще дороже, чем нам. Но если вдруг эта расходная статья закроется – высвободившиеся деньги просто задушат вас: их окажется слишком много. Ожирение ничем не лучше дистрофии – если говорить о результатах. Вам просто нужно расходовать эти миллиарды. Вы это прекрасно знаете, потому что кризис столетней давности вами не забыт, его призрак всегда незримо присутствует в вашей жизни – как и призрак Одиннадцатого сентября. Только если сто лет тому назад вас губило перепроизводство, то сейчас наоборот – денег окажется больше, чем того, что можно купить на них. Вот хотя бы по этим причинам вы должны сохранить оружие, не говоря уже о том, что разоружение скажется на авторитете военных в обществе – скажется отрицательно. Думаю, что вы не найдете ошибки в моих рассуждениях. А если так, то остается лишь один вопрос: насколько можно рассчитывать на изменение позиции президента США в этих условиях?
– У нас военным не рекомендуется участвовать в политике, – сухо заметил один из тех трех, что все время молчали.
– Однако иметь свое мнение им не возбраняется? Особенно если вдруг окажется, что пресловутое тело имеет искусственное происхождение?
Вот когда вернулась к нему промелькнувшая в свое время мысль! И как вовремя!
Несколько секунд, нужных, наверное, для осмысления услышанного, тишину не нарушал ни единый звук – кроме разве что усилившегося дыхания собравшихся.
Но ответа на свой вопрос приезжий так и не получил; старший из генералов сказал:
– Вы располагаете серьезной информацией по этому поводу, сэр?
Москвич ответил, обозначив намек на улыбку:
– Ни один человек не знает всех секретов своего государства. Но предполагать не возбраняется никому.
Что можно было истолковать и таким образом: «Не хочу быть предателем, а повод для размышлений вы уже получили».
Снова полуминутное молчание.
– Мы очень благодарны вам за интересную беседу, сэр. Однако вы понимаете, что нам требуется время для того, чтобы проверить информацию, столь любезно предоставленную вами, как и прозвучавшее тут предположение, и прийти к каким-то собственным выводам. Надеюсь, мы сможем встретиться с вами и в дальнейшем?
Тут впервые подал голос Столбовиц:
– Наш уважаемый гость пробудет здесь столько времени, сколько понадобится для прояснения нашего отношения к его идеям; он надеется, что это сможет произойти – ну, скажем, в недельный срок.
– Такой срок представляется приемлемым, – кивнул генерал.
Политик отлично понимал: говорить с ними об экономических проблемах и даже о политических – трата времени: не то чтобы это их не интересовало, но дискутировать на эти темы они просто не станут, предоставляя это профессионалам. Ему же нужно было не просто заинтересовать их, но задеть, что называется, за живое. То есть – говорить о проблемах вооружения, безопасности, армии. Что касается угрозы со стороны мирового терроризма и «оси зла» – они и сами об этом знали, пожалуй, больше приезжего. А вот что касается угрозы из космоса – тут он, похоже, мог чем-то военных и убедить, и насторожить.
Военные – их было четверо – выслушали приглашенного очень внимательно, но как-то бесстрастно – словно то, о чем он рассказывал, их ни с какой стороны не затрагивало. И с каждой минутой, с каждым словом он все более утверждался в мысли: знают. Давно уже все знают. Но молчат. Похоже, считают меня дурачком, предоставляя возможность тут перед ними распинаться. Мальчика нашли! Но не на такого напали…
И, почти неожиданно для самого себя, он сменил тональность:
– Я понимаю, что вы давно уже в курсе дела, и то, что я сказал, для вас новостью не является. Но моей целью было только своей откровенностью показать, что мы готовы на полное и искреннее сотрудничество с вами ради достижения общей цели.
Трое остались невозмутимыми, как если бы он вообще ничего не сказал. Четвертый же – а вернее, первый (во всяком случае, звездочек у него было больше, целых четыре), – проговорил:
– Наше поведение естественно: нам неясен ваш статус. Говорите ли вы от имени правительства? Президента? Оппозиции? Хотите ли подписать какой-то протокол, открытый или секретный? Согласитесь: при отсутствии ясности в этом вопросе мы не можем вести каких бы то ни было переговоров. Если же вы просто решили поделиться с нами имеющейся у вас информацией, то почему именно с армией? Почему не по каналам госдепартамента или каких-либо общественных организаций?
О каналах разведки он не упомянул, но и так было ясно, что это подразумевалось.
Московский гость поднял брови и ответил даже с некоторой обидой в голосе – правда, тщательно отмеренной:
– Мне казалось, что это именно вас заинтересовала моя информация, а не наоборот. («Интересно, – думал он при этом, – как чертов коллега отрекомендовал меня? Надеюсь, не как перебежчика! Ну ладно, я ему потом все выскажу…») Мои же намерения совершенно ясны. Любую проблему я всегда стремлюсь обсуждать с теми, кого она непосредственно касается. Скажите, кто больше заинтересован в сохранении ядерного потенциала: вы или государственный секретарь? Кого этот вопрос затрагивает ближе: вас или его? Что же касается моего статуса, то если исходить из фактического положения вещей, то я сопоставил бы его со статусом вице-президента вашей страны.
Генерал покосился на безмолвно сидевшего в сторонке Столбовица; тот лишь едва заметно кивнул.
– Очень хорошо. В таком случае скажите: почему вы, один из высших политиков России, заинтересованы в сохранении ядерно-ракетного вооружения страны, которую очень многие у вас все еще продолжают считать своим потенциальным врагом?
Политик улыбнулся:
– Вы исходите из неверной предпосылки, генерал. Я вовсе не заинтересован в ядерном вооружении Соединенных Штатов.
– Оу?
– Но я очень заинтересован в сохранении этого потенциала в моей стране. На то есть много причин, и вы их знаете. Однако обстановка сложилась так, что наш потенциал может сохраниться только при условии сохранения ваших боеголовок – кстати, и ваш тоже зависит от нашего таким же образом, хотя, может быть, и в несколько меньшей степени. Стоит вашему президенту подписать соглашение о ядерном разоружении – и если мы в тот же миг не сделаем того же самого, то у нас может произойти все что угодно: народные возмущения, рельсовая война, призыв к импичменту президента, захват власти коммунистами – все что угодно. Но если вы остаетесь при своих – сохранение наших вооружений будет оправдано на сто процентов, никому и в голову не придет требовать сокращения, каких бы денег ни стоило нам содержание ракет на боевых дежурствах.
– В этом есть своя логика, хотя и несколько странная, – кивнул генерал. – Но почему вам так хочется сохранить такой источник расходов? У вас ведь мало денег, не так ли?
– Именно по этой причине. Будь мы хотя бы вполовину так богаты, как вы, – мы старались бы подтвердить свой статус иными средствами. Но в нынешнем положении…
И политик развел руками.
– Вы говорите о статусе великой державы?
– Великой ядерной. Иное величие для нас возможно только в перспективе.
– Мне представляется, что это трезвый взгляд на вещи. Хотя относительно перспективы могут быть, конечно, разные мнения – но это сейчас не предмет дискуссии. Итак, вы хотите сохранить боеголовки потому, что вы бедны…
– Точно так же, как вам нужно сохранить их хотя бы потому, что вы очень богаты.
Тут улыбнулся и генерал – и за ним все остальные. Кроме Столбовица – тот словно спал с открытыми глазами и никак на происходившее не реагировал.
– Вы полагаете?
– Мне это представляется бесспорным. Во-первых, богатство всегда нуждалось в защите. Из всех населяющих Землю миллиардов людей вашу страну не любит, думаю, процентов девяносто пять, если не больше. Вас можно уважать, можно бояться, вас приходится терпеть, но богатых нигде и никогда не любили. В прошлом веке вы сбросили две бомбы на Японию и тем доказали свою способность совершать такие поступки. Поэтому вас боятся. Но если вы останетесь только при обычном оружии – страх стремительно пойдет вниз. Во-вторых: содержание ядерно-ракетного парка вам обходится еще дороже, чем нам. Но если вдруг эта расходная статья закроется – высвободившиеся деньги просто задушат вас: их окажется слишком много. Ожирение ничем не лучше дистрофии – если говорить о результатах. Вам просто нужно расходовать эти миллиарды. Вы это прекрасно знаете, потому что кризис столетней давности вами не забыт, его призрак всегда незримо присутствует в вашей жизни – как и призрак Одиннадцатого сентября. Только если сто лет тому назад вас губило перепроизводство, то сейчас наоборот – денег окажется больше, чем того, что можно купить на них. Вот хотя бы по этим причинам вы должны сохранить оружие, не говоря уже о том, что разоружение скажется на авторитете военных в обществе – скажется отрицательно. Думаю, что вы не найдете ошибки в моих рассуждениях. А если так, то остается лишь один вопрос: насколько можно рассчитывать на изменение позиции президента США в этих условиях?
– У нас военным не рекомендуется участвовать в политике, – сухо заметил один из тех трех, что все время молчали.
– Однако иметь свое мнение им не возбраняется? Особенно если вдруг окажется, что пресловутое тело имеет искусственное происхождение?
Вот когда вернулась к нему промелькнувшая в свое время мысль! И как вовремя!
Несколько секунд, нужных, наверное, для осмысления услышанного, тишину не нарушал ни единый звук – кроме разве что усилившегося дыхания собравшихся.
Но ответа на свой вопрос приезжий так и не получил; старший из генералов сказал:
– Вы располагаете серьезной информацией по этому поводу, сэр?
Москвич ответил, обозначив намек на улыбку:
– Ни один человек не знает всех секретов своего государства. Но предполагать не возбраняется никому.
Что можно было истолковать и таким образом: «Не хочу быть предателем, а повод для размышлений вы уже получили».
Снова полуминутное молчание.
– Мы очень благодарны вам за интересную беседу, сэр. Однако вы понимаете, что нам требуется время для того, чтобы проверить информацию, столь любезно предоставленную вами, как и прозвучавшее тут предположение, и прийти к каким-то собственным выводам. Надеюсь, мы сможем встретиться с вами и в дальнейшем?
Тут впервые подал голос Столбовиц:
– Наш уважаемый гость пробудет здесь столько времени, сколько понадобится для прояснения нашего отношения к его идеям; он надеется, что это сможет произойти – ну, скажем, в недельный срок.
– Такой срок представляется приемлемым, – кивнул генерал.
2
Джину, а заодно с нею и Минича, без других происшествий доставили, как и было приказано, в дом Федора Петровича Кудлатого. Там их разделили: целительницу сразу провели к пациенту, журналиста же поместили в комнату, где отдыхала охрана. Там он даже задремал в удобном кресле, и беспокоить его никто не стал – до поры до времени.
Провел он в довольно тревожном полусне около двух часов; мерещилось что-то такое – то ли драка со стрельбой, то ли столкновение галактик. Проснулся в состоянии похмелья, когда необходимо становится хоть что-то добавить на старые дрожжи. Но в комнате сейчас никого не было, так что попросить было не у кого. А идти на поиски в незнакомом доме он не решился и сидел, тихо страдая, жалея самого себя и все более укрепляясь в обиде на весь мир.
Джина тем временем успела переговорить с новым пациентом. Дело, по ее оценке, было серьезным, но не безнадежным. Она честно предупредила, что полной гарантии сейчас дать пока не может, но шансы есть – и вовсе не плохие.
– В конечном итоге все будет зависеть от вас, – внушала она Кудлатому. – От вашей веры. Если будете искренне, от всей души верить – в Бога, в мои силы и в ваши собственные, – вылечитесь. Если заранее настроились сомневаться – лучше и не начинать.
– Это что же, – поинтересовался Кудряш, – вы готовы даже отказаться от заработка? Я ведь заплачу хорошо. Очень.
– Я и возьму, конечно, – но только если будет ощущение, что заработала. Надо быть честным – перед Высшими Силами.
– Ну ладно, – проговорил Федор Петрович, подумав одновременно, что в бизнесе с такими правилами далеко не уйдешь. – Давайте сразу же и начнем.
Более полутора часов ушло на сеанс – каналы открывались с трудом, Кудлатый оказался тяжелым пациентом. Когда закончили, он сказал:
– Знаете, по-моему, я уже почувствовал себя лучше. Наверное, вы внушаете доверие. Давайте договоримся о вашем следующем визите и заодно поужинаем.
– Боюсь, что не смогу…
– Почему?
– Я ведь не одна приехала, а вместе с другом. Он сейчас где-то там – внизу…
– И тоже проголодался, понимаю. Нет проблем – значит поужинаем втроем. Согласны? Согласны, вижу.
В этом человеке чувствовалась сила, и отказаться Джина как-то не осмелилась – хотя, откровенно говоря, с большим удовольствием очутилась бы сейчас дома. Но вспомнила, что дома теперь стало опасно – те, другие снова приедут, – и согласилась.
Привели Минича; выглядел он каким-то потерянным, но опытный Кудряш сразу определил, в чем корень зла.
– Вашему другу просто необходимо поправиться, – заявил он категорически. – Ничего, мы найдем все, что для этого понадобится.
В столовой при виде сервированного ужина Минич несколько оживился. А приняв стопаря – почувствовал, что возвращается к жизни и непременно хочет излить свою обиду – ну, хотя бы любезному хозяину дома, раз уж никого другого нет.
К тому же и сам хозяин помог. Наливая вторую, он поинтересовался:
– Мне рассказали, что за вами было нечто вроде погони? А что, собственно, кто может к вам иметь? Кому вы там наступили на мозоль?
Только такого вопроса Миничу и нужно было.
– Мир стоит перед катастрофой, – начал он, – и у меня есть вся информация об этом. Но статью не публикуют, и кому-то, наверное, хочется, чтобы никто ничего не узнал до самого конца…
– Очень интересно, – сказал Кудлатый достаточно равнодушно: в конец света он верил только для отдельно взятых людей, а для всего мира – нет. – Что же это за информация?
– Марик, – сказала Джина. – Может быть, не стоит затруднять хозяев твоими бедами…
– Это не мои беды! Просто пока никто не знает…
– Нет, отчего же! – сказал Кудлатый любезно. – Интересно будет услышать…
Минич заговорил. И по мере того как развивался его рассказ, Кудлатый становился все серьезнее. Сначала все это казалось ему похмельным бредом; но чем дальше – тем больше принимало очертания реальности. Очень скверной, но, безусловно, реальности.
Федор Петрович в отличие от многих людей твердо верил в то, что подлостей и вообще пакостей следует ожидать не только от людей, но и от природы или, если угодно – от Господа Бога. Когда-то он читал Библию – и Ветхий Завет убедил его в том, что Бог был мужиком не всегда порядочным, но, как правило, весьма крутым. И то, что планете могла угрожать серьезная, может быть даже – смертельная опасность, его не удивило. На людях было испробовано уже многое: обледенения, землетрясения, эпидемии, войны, неурожаи, даже потоп. Так что устроить столкновение Земли с какой-нибудь другой глыбой было, по мнению Кудлатого, вполне естественным продолжением божественного эксперимента. Да собственно, ничего другого люди и не заслужили – таким было искреннее мнение авторитета и крупного магната.
Так что удивляться вряд ли стоило, а сомневаться – не очень-то. Во всяком случае, пренебрегать поступившим, пусть и по столь странному каналу, предупреждением никак не следовало. А что предупреждение было ему послано не случайно, Кудлатый был совершенно уверен: Бог не мог не выделять его из числа прочего земного населения – не мог по многим причинам, и в частности – потому, что Кудлатый понял его сущность и характер; а поскольку Богу надлежало знать все на свете, то и это мнение Кудряша не оставалось для него секретом.
Мало того: Федору Петровичу давно уже казалось, что Господь что-то такое должен учинить – слишком уж распоясались люди, слишком жестоко обращались со всем тем, что было сотворено. Кудлатый до сих пор полагал, что это будет все-таки ядерная война; теперь же понял, что это как-то не соответствовало масштабу Творца: мелковато было, хотя и задумано с явным чувством юмора. Сейчас же ему вдруг стало ясно: не желал Господь оставить людям хотя бы такое слабое утешение, как то, что это они сами навели себе решку; нет, угроза не должна была оказаться творением человеческих рук. И вот он нашел лучший способ показать муравейнику, кто был и остается хозяином, кто на самом деле вяжет и разрешает и у кого – отмщение и воздаяние. Да, теперь все сходилось – один к одному.
Эти мысли проносились в голове Кудлатого в те минуты, когда он внимательно слушал излияния Минича. И параллельно в мозгу складывался уже план действий, а точнее – даже два плана. Или, может быть, три…
– Так, – проговорил он, когда Минич умолк. – Ну а где же все это сейчас находится? Вот то, о чем вы говорили: фотографии этой штуки, расчеты там, словом, все, имеющее отношение.
Минич кивнул в знак того, что понял вопрос. И, уже открыв рот для ответа, перехватил мгновенный взгляд Джины – настолько пронзительный, что пробил даже плотную пелену похмельного тумана.
– Да все в обсерватории, – соврал он привычно для журналиста. – В той, как ее… Черт, вылетело из головы… Ну, куда он отправлял… Не в городе, но поблизости где-то…
И он безнадежно покачал головой, досадуя на ослабевшую память.
– Ладно, это мы выясним. Ну а статья, статья-то ваша где? – спросил Федор Петрович, когда журналист снова поднял голову, еще раз произнес «Вот черт…» и опять сделал паузу, чтобы передохнуть и уже самостоятельно налить себе.
– Да так и лежит, наверное, у Гречина. Перетрухал так, что вряд ли решится показать кому-нибудь… А обещал, обещал!..
– А кроме него – с кем-нибудь на эту тему разговаривали? Ну там, друзья-приятели, коллеги – мало ли кто.
– А когда я мог? Я и на улицу выходить опасался – и не зря, оказывается: если бы не ваши ребята – меня бы те увезли. Не знаю даже, как они пронюхали, где меня искать.
– Так, понятно, – проговорил Кудлатый почти машинально. – Как пронюхали – это, как говорится, вопрос технологии, это все умеют. Да вы не стесняйтесь, наливайте себе, на меня не смотрите – я свое наверстаю. И закусывайте…
Последние застольные слова он и вовсе уже выговаривал чисто автоматически, а в мыслях его в эти мгновения сшиблись и завихрились в единоборстве две лавины – такое определение будет, пожалуй, наиболее точным. Излишне, однако, говорить, что на лице любезного хозяина дома это никак не отразилось.
Одна лавина была вызвана только что услышанной новостью; и была она подобна комете, в которой, как известно, плотное ядро увлекает за собой облако газа и пыли, которое она теряет, но достаточно постепенно – при многократных прохождениях мимо светила; впрочем, отдаляясь, она возмещает потерю в какой-то степени.
Второй же поток соображений и сомнений возник потому, что подходил к концу срок, взятый Федором Петровичем на обдумывания сделанного свыше приглашения стать одним из основных инвесторов предстоящей предвыборной кампании.
Собственно, срок этот Кудлатый попросил более для порядка: несолидно было бы так сразу соглашаться с каким угодно предложением, кто бы его ни выдвигал. На самом деле он внутренне согласился сразу же. Понимал, конечно, что вложения будут очень большими, так что придется поднапрячь силы; было достоверно известно, что даже Гридню в свое время пришлось отказаться от некоторых других замыслов – создания своего флота, например; но беда Гридня была не в том, что кто-то его продинамил, а просто он зазнался, стал забывать, кто есть who, вот и пострадал – ну что же, на чужих ошибках надо учиться. Нет, выгода была несомненной. Но вот только что услышанное на миг блеснуло такой ослепительной перспективой, что в пору было начать думать сначала…
– …Может быть, хватит ему? – повторила не в первый раз Джина и даже тронула Федора Петровича за рукав, заставляя его вернуться туда, откуда он физически и не отлучался, – за стол.
– Что-что? Да нужно ему, нужно для здоровья.
– Вам просто сказать, а мне с ним домой добираться. Может, вы дадите машину? А то…
Кудлатый жестом заставил ее умолкнуть. Им все было уже решено.
– Нет, машины не дам. И домой вас не отпущу. Передумал. И не надо слов, не надо продолжать. В ближайшее время вы туда не попадете.
– То есть как? – попробовала было она возмутиться.
– Очень просто. Подумайте сами. Причин много. Первая: стоит вам показаться дома – и вас в тот же миг возьмет СБ. А уж от них вы если и попадете куда-то, то не домой точно. А я не хочу вас терять: взялись лечить меня – значит будете лечить. Мне свое здоровье дорого. Хватит с вас такой причины? Ради вашего же блага. Тут у меня вы будете в полной безопасности, да к тому же и денег заработаете не так уж мало. Я уже говорил: платить буду столько, сколько запросите. Если, конечно, почувствую устойчивое улучшение. Тогда – по штуке баксов за сеанс – впечатляет?
Таких денег ей никто никогда не предлагал. За сеанс? Сказка, да и только.
– Впечатляет… – согласилась она растерянно.
– Вот и прекрасно. Дом у меня просторный, вы меня не стесните, да и вам будет удобнее даже, чем там в вашей келье.
Вторую причину Кудлатый ей объяснять не стал. А заключалась она в том, что Федор Петрович – как и все прочие, уже получившие информацию о возможном событии, – сразу же понял, что самое опасное сейчас – утечка даже грамма этих сведений. Следовало сохранить их в секрете так долго, как только окажется возможным.
– Сейчас я распоряжусь – и вас проведут в комнаты, в которых вы будете жить. Хочу только предупредить: телефон там местный, у меня своя АТС в доме, так что уж не обессудьте, но разговоры ваши кто-нибудь может случайно и услышать. И еще: компьютер там стоит, но он к сети не подключен, так что по сетевому коннекту тоже ни с кем не свяжетесь. Простите за вынужденное ограничение, но иначе нельзя. Вас это не очень обижает?
Джина еще не успела как следует переварить, как говорится, все случившиеся за последние часы перемены; так что она лишь пробормотала что-то вроде: «Да, конечно…» Минич же воспринял все, как дело совершенно естественное: он вновь почувствовал себя хорошо и спросил только:
Провел он в довольно тревожном полусне около двух часов; мерещилось что-то такое – то ли драка со стрельбой, то ли столкновение галактик. Проснулся в состоянии похмелья, когда необходимо становится хоть что-то добавить на старые дрожжи. Но в комнате сейчас никого не было, так что попросить было не у кого. А идти на поиски в незнакомом доме он не решился и сидел, тихо страдая, жалея самого себя и все более укрепляясь в обиде на весь мир.
Джина тем временем успела переговорить с новым пациентом. Дело, по ее оценке, было серьезным, но не безнадежным. Она честно предупредила, что полной гарантии сейчас дать пока не может, но шансы есть – и вовсе не плохие.
– В конечном итоге все будет зависеть от вас, – внушала она Кудлатому. – От вашей веры. Если будете искренне, от всей души верить – в Бога, в мои силы и в ваши собственные, – вылечитесь. Если заранее настроились сомневаться – лучше и не начинать.
– Это что же, – поинтересовался Кудряш, – вы готовы даже отказаться от заработка? Я ведь заплачу хорошо. Очень.
– Я и возьму, конечно, – но только если будет ощущение, что заработала. Надо быть честным – перед Высшими Силами.
– Ну ладно, – проговорил Федор Петрович, подумав одновременно, что в бизнесе с такими правилами далеко не уйдешь. – Давайте сразу же и начнем.
Более полутора часов ушло на сеанс – каналы открывались с трудом, Кудлатый оказался тяжелым пациентом. Когда закончили, он сказал:
– Знаете, по-моему, я уже почувствовал себя лучше. Наверное, вы внушаете доверие. Давайте договоримся о вашем следующем визите и заодно поужинаем.
– Боюсь, что не смогу…
– Почему?
– Я ведь не одна приехала, а вместе с другом. Он сейчас где-то там – внизу…
– И тоже проголодался, понимаю. Нет проблем – значит поужинаем втроем. Согласны? Согласны, вижу.
В этом человеке чувствовалась сила, и отказаться Джина как-то не осмелилась – хотя, откровенно говоря, с большим удовольствием очутилась бы сейчас дома. Но вспомнила, что дома теперь стало опасно – те, другие снова приедут, – и согласилась.
Привели Минича; выглядел он каким-то потерянным, но опытный Кудряш сразу определил, в чем корень зла.
– Вашему другу просто необходимо поправиться, – заявил он категорически. – Ничего, мы найдем все, что для этого понадобится.
В столовой при виде сервированного ужина Минич несколько оживился. А приняв стопаря – почувствовал, что возвращается к жизни и непременно хочет излить свою обиду – ну, хотя бы любезному хозяину дома, раз уж никого другого нет.
К тому же и сам хозяин помог. Наливая вторую, он поинтересовался:
– Мне рассказали, что за вами было нечто вроде погони? А что, собственно, кто может к вам иметь? Кому вы там наступили на мозоль?
Только такого вопроса Миничу и нужно было.
– Мир стоит перед катастрофой, – начал он, – и у меня есть вся информация об этом. Но статью не публикуют, и кому-то, наверное, хочется, чтобы никто ничего не узнал до самого конца…
– Очень интересно, – сказал Кудлатый достаточно равнодушно: в конец света он верил только для отдельно взятых людей, а для всего мира – нет. – Что же это за информация?
– Марик, – сказала Джина. – Может быть, не стоит затруднять хозяев твоими бедами…
– Это не мои беды! Просто пока никто не знает…
– Нет, отчего же! – сказал Кудлатый любезно. – Интересно будет услышать…
Минич заговорил. И по мере того как развивался его рассказ, Кудлатый становился все серьезнее. Сначала все это казалось ему похмельным бредом; но чем дальше – тем больше принимало очертания реальности. Очень скверной, но, безусловно, реальности.
Федор Петрович в отличие от многих людей твердо верил в то, что подлостей и вообще пакостей следует ожидать не только от людей, но и от природы или, если угодно – от Господа Бога. Когда-то он читал Библию – и Ветхий Завет убедил его в том, что Бог был мужиком не всегда порядочным, но, как правило, весьма крутым. И то, что планете могла угрожать серьезная, может быть даже – смертельная опасность, его не удивило. На людях было испробовано уже многое: обледенения, землетрясения, эпидемии, войны, неурожаи, даже потоп. Так что устроить столкновение Земли с какой-нибудь другой глыбой было, по мнению Кудлатого, вполне естественным продолжением божественного эксперимента. Да собственно, ничего другого люди и не заслужили – таким было искреннее мнение авторитета и крупного магната.
Так что удивляться вряд ли стоило, а сомневаться – не очень-то. Во всяком случае, пренебрегать поступившим, пусть и по столь странному каналу, предупреждением никак не следовало. А что предупреждение было ему послано не случайно, Кудлатый был совершенно уверен: Бог не мог не выделять его из числа прочего земного населения – не мог по многим причинам, и в частности – потому, что Кудлатый понял его сущность и характер; а поскольку Богу надлежало знать все на свете, то и это мнение Кудряша не оставалось для него секретом.
Мало того: Федору Петровичу давно уже казалось, что Господь что-то такое должен учинить – слишком уж распоясались люди, слишком жестоко обращались со всем тем, что было сотворено. Кудлатый до сих пор полагал, что это будет все-таки ядерная война; теперь же понял, что это как-то не соответствовало масштабу Творца: мелковато было, хотя и задумано с явным чувством юмора. Сейчас же ему вдруг стало ясно: не желал Господь оставить людям хотя бы такое слабое утешение, как то, что это они сами навели себе решку; нет, угроза не должна была оказаться творением человеческих рук. И вот он нашел лучший способ показать муравейнику, кто был и остается хозяином, кто на самом деле вяжет и разрешает и у кого – отмщение и воздаяние. Да, теперь все сходилось – один к одному.
Эти мысли проносились в голове Кудлатого в те минуты, когда он внимательно слушал излияния Минича. И параллельно в мозгу складывался уже план действий, а точнее – даже два плана. Или, может быть, три…
– Так, – проговорил он, когда Минич умолк. – Ну а где же все это сейчас находится? Вот то, о чем вы говорили: фотографии этой штуки, расчеты там, словом, все, имеющее отношение.
Минич кивнул в знак того, что понял вопрос. И, уже открыв рот для ответа, перехватил мгновенный взгляд Джины – настолько пронзительный, что пробил даже плотную пелену похмельного тумана.
– Да все в обсерватории, – соврал он привычно для журналиста. – В той, как ее… Черт, вылетело из головы… Ну, куда он отправлял… Не в городе, но поблизости где-то…
И он безнадежно покачал головой, досадуя на ослабевшую память.
– Ладно, это мы выясним. Ну а статья, статья-то ваша где? – спросил Федор Петрович, когда журналист снова поднял голову, еще раз произнес «Вот черт…» и опять сделал паузу, чтобы передохнуть и уже самостоятельно налить себе.
– Да так и лежит, наверное, у Гречина. Перетрухал так, что вряд ли решится показать кому-нибудь… А обещал, обещал!..
– А кроме него – с кем-нибудь на эту тему разговаривали? Ну там, друзья-приятели, коллеги – мало ли кто.
– А когда я мог? Я и на улицу выходить опасался – и не зря, оказывается: если бы не ваши ребята – меня бы те увезли. Не знаю даже, как они пронюхали, где меня искать.
– Так, понятно, – проговорил Кудлатый почти машинально. – Как пронюхали – это, как говорится, вопрос технологии, это все умеют. Да вы не стесняйтесь, наливайте себе, на меня не смотрите – я свое наверстаю. И закусывайте…
Последние застольные слова он и вовсе уже выговаривал чисто автоматически, а в мыслях его в эти мгновения сшиблись и завихрились в единоборстве две лавины – такое определение будет, пожалуй, наиболее точным. Излишне, однако, говорить, что на лице любезного хозяина дома это никак не отразилось.
Одна лавина была вызвана только что услышанной новостью; и была она подобна комете, в которой, как известно, плотное ядро увлекает за собой облако газа и пыли, которое она теряет, но достаточно постепенно – при многократных прохождениях мимо светила; впрочем, отдаляясь, она возмещает потерю в какой-то степени.
Второй же поток соображений и сомнений возник потому, что подходил к концу срок, взятый Федором Петровичем на обдумывания сделанного свыше приглашения стать одним из основных инвесторов предстоящей предвыборной кампании.
Собственно, срок этот Кудлатый попросил более для порядка: несолидно было бы так сразу соглашаться с каким угодно предложением, кто бы его ни выдвигал. На самом деле он внутренне согласился сразу же. Понимал, конечно, что вложения будут очень большими, так что придется поднапрячь силы; было достоверно известно, что даже Гридню в свое время пришлось отказаться от некоторых других замыслов – создания своего флота, например; но беда Гридня была не в том, что кто-то его продинамил, а просто он зазнался, стал забывать, кто есть who, вот и пострадал – ну что же, на чужих ошибках надо учиться. Нет, выгода была несомненной. Но вот только что услышанное на миг блеснуло такой ослепительной перспективой, что в пору было начать думать сначала…
– …Может быть, хватит ему? – повторила не в первый раз Джина и даже тронула Федора Петровича за рукав, заставляя его вернуться туда, откуда он физически и не отлучался, – за стол.
– Что-что? Да нужно ему, нужно для здоровья.
– Вам просто сказать, а мне с ним домой добираться. Может, вы дадите машину? А то…
Кудлатый жестом заставил ее умолкнуть. Им все было уже решено.
– Нет, машины не дам. И домой вас не отпущу. Передумал. И не надо слов, не надо продолжать. В ближайшее время вы туда не попадете.
– То есть как? – попробовала было она возмутиться.
– Очень просто. Подумайте сами. Причин много. Первая: стоит вам показаться дома – и вас в тот же миг возьмет СБ. А уж от них вы если и попадете куда-то, то не домой точно. А я не хочу вас терять: взялись лечить меня – значит будете лечить. Мне свое здоровье дорого. Хватит с вас такой причины? Ради вашего же блага. Тут у меня вы будете в полной безопасности, да к тому же и денег заработаете не так уж мало. Я уже говорил: платить буду столько, сколько запросите. Если, конечно, почувствую устойчивое улучшение. Тогда – по штуке баксов за сеанс – впечатляет?
Таких денег ей никто никогда не предлагал. За сеанс? Сказка, да и только.
– Впечатляет… – согласилась она растерянно.
– Вот и прекрасно. Дом у меня просторный, вы меня не стесните, да и вам будет удобнее даже, чем там в вашей келье.
Вторую причину Кудлатый ей объяснять не стал. А заключалась она в том, что Федор Петрович – как и все прочие, уже получившие информацию о возможном событии, – сразу же понял, что самое опасное сейчас – утечка даже грамма этих сведений. Следовало сохранить их в секрете так долго, как только окажется возможным.
– Сейчас я распоряжусь – и вас проведут в комнаты, в которых вы будете жить. Хочу только предупредить: телефон там местный, у меня своя АТС в доме, так что уж не обессудьте, но разговоры ваши кто-нибудь может случайно и услышать. И еще: компьютер там стоит, но он к сети не подключен, так что по сетевому коннекту тоже ни с кем не свяжетесь. Простите за вынужденное ограничение, но иначе нельзя. Вас это не очень обижает?
Джина еще не успела как следует переварить, как говорится, все случившиеся за последние часы перемены; так что она лишь пробормотала что-то вроде: «Да, конечно…» Минич же воспринял все, как дело совершенно естественное: он вновь почувствовал себя хорошо и спросил только: