Михайлов Владимир Дмитриевич. Тело угрозы

   Убедительная арифметика. Ну, так что же, если это – просто комета? Угроза от этого не исчезнет, наоборот – станет только страшнее. Невольно рука потянется – голосовать за сохранение ядерно-ракетного арсенала… Чтобы, когда станет совершенно ясно, что камень не пролетит мимо, – поднять все ракеты залпом, нацелив их на…
   Да. Да! Да!!!
   Вот оно – использование силы противника для его поражения!
   Это было как озарение. Нет, не «как»; настоящее озарение. Он понял, что надо будет говорить и делать.
   Залп всего существующего на Земле ракетного парка по приблизившемуся телу. Это ведь и есть уничтожение! Не только тела, но и самих ракет! И, надо сказать, не самый дорогой способ уничтожения. Экологически чистый. И не порождающий никаких проблем наподобие переработки и хранения ядерных зарядов.
   И все, что нужно – это внести в готовящийся текст Соглашения… Нет. Не в текст, который будет широко обнародован. Лучше оформить это как дополнительный протокол. Секретный. Только для сведения участников. По сути, речь идет ведь лишь о способе уничтожения ракет, а это не такой уж принципиальный вопрос. Просто – технические детали.
   Конечно, если информация о Теле Угрозы станет достоянием масс – Конференции просто не позволят открыться. Хотя бы потому, что это окажется прекрасным поводом отказа для тех предполагаемых ее участников, кто соглашается сейчас, стиснув зубы. Ближний Восток. Отчасти – Дальний…
   Закрыть наглухо любую возможность утечки! Проследить все ее возможные каналы. Не останавливаясь ни перед какими угодно мерами. История оправдает. Да и вообще – победителей не судят.
   До сих пор информация удерживалась явно в узком кругу. Даже его самого (тут президент не очень добро усмехнулся) сочли возможным не поставить в известность. Ну, с этим мы еще разберемся.
   Кстати, очень кстати… Как говаривал якобы Вольтер – «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». Если угрозы на самом деле никакой – как оно скорее всего и есть, – ее надо создать в общественном мнении. В нужный миг. Испугать – и тут же, не переводя дыхания (чтобы не довести до паники), предложить прекрасный и надежный выход, жестко связанный с уничтожением спорных вооружений таким вот способом.
   Ай да Пушкин, ай да сукин сын!..
   А сейчас дело первостатейной срочности и важности – переговорить с президентом США. Предложить ему такой вариант уничтожения. Он согласится: человек достаточно умный. И придется ему попутно проглотить пилюлю: инициатива-то вновь будет исходить от России. Вот так!
   Хотя… Тут есть условие: сразу же настроить его на полную благожелательность. Как? Ладно, бросим ему кость; пусть идея считается совместной. Янки сразу придет в хорошее настроение: не ударила, мол, Америка лицом в грязь. И тут же надо будет очень доверительно перейти к вопросам, действительно важным.
   Президент звонком вызвал помощника:
   – Свяжись немедленно с Вашингтоном. Знаю, что время такое – но кто-то ведь дежурит там на связи! Передай: я прошу президента найти время для крайне срочного обмена мнениями в русле нашего последнего разговора.
   – Мы будем в Москве через…
   – Разве я сказал что-то о Москве? Говорить буду прямо отсюда. А дома к нашему возвращению вызвать ко мне…
   Он протянул помощнику составленный уже списочек.
   – Прямо из Внукова поедем в Кремль. И так уже сколько часов бездействуем. Пора и поработать.
   Он кивнул:
   – Иди. Выполняй.
   И на несколько минут расслабился в кресле, чувствуя, как медленно спадает донимавшее его все последние дни и часы напряжение.

4

   – Пожалуй, долго нам так не протянуть, – глубокомысленно изрек Минич, вернувшись после очередной эвакуации мусора. – Ну ладно, до холодов еще докукуем, не подохнем. А тогда? Все равно придется вылезать на свет. И потом – ну не могу я так коптить небо, ничего не делая. Опять сорвусь, чего доброго. А время идет, и – ни звука ниоткуда. Не пойму: что они – так и решили тихо дожидаться жареного петуха? Ну, я понимаю – если бы установили, допустим, что угрозы нет, оно пролетит мимо без всяких последствий, но уж тогда обязательно появилось бы что-нибудь – в печати или в эфире. Но ведь ни слова! А Хасмоней уж не пропустил бы и намека: старый волк. Нет! Пусто! Тишина!
   Джина на его речь отреагировала спокойно: уже привыкла. Поняла, что таким путем человек выпускает лишнюю энергию, которую больше девать некуда. Ворчит – и пусть ворчит. У каждого свои недостатки.
   – Да и погода еще, – продолжал он, приняв молчание женщины за разрешение беспрепятственно продолжать апеллировать к судьбе. – Опять ничего не увидеть будет… А надо ее найти! Необходимо! Иначе…
   – Ничего, – наконец откликнулась она, даже не уяснив как следует, что еще ему не нравится. – Все устроится. Надо потерпеть.
   – А оно там – потерпит?
   И он ткнул пальцем куда-то вверх, имея в виду, как она поняла, не начальство и не Господа, а все то же проклятущее тело.
   – Что там твои космические каналы говорят по этому поводу?
   Но она не стала отвечать – видно, задумалась над чем-то, для нее сейчас более важным. А что, собственно, могло оказаться еще более важным? Ну, не случайный же обмен взглядами с незнакомым человеком! А хотя – кто их может понять, женщин, если они и сами себя не понимают?
 
   Прошла уже неделя с лишним после их состоявшегося побега.
   Тогда, скрывшись от якобы санитаров, они долго бежали, никуда, собственно, не направляясь, стремясь лишь увеличить расстояние, отделявшее их от недоброжелателей – только такими могли быть, по мнению беглецов, преследовавшие их люди. А когда замедлили наконец шаг – не потому, чтобы поверили в свою безопасность, но просто сил не осталось для бега, – Джина не удержалась, чтобы не спросить с отчаянием в голосе:
   – Ну что мы кому такого сделали, что за нами все гонятся? Зачем?
   Минич ответил не сразу:
   – Я ведь говорил уже: наверное, это из-за меня. Слишком много знаю…
   – Что тебе известно такое, из-за чего…
   – То же, что и тебе – сейчас. Тело. Угроза. Раз за столько времени никто не заговорил об этом громко – значит кому-то интересно держать это в тайне. А я могу эту секретность нарушить.
   Джина невольно усмехнулась – хотя у нее и в мыслях не было обидеть его.
   – Как же? Станешь на перекрестке и будешь громко кричать: «Люди, вам на головы скоро обрушится небесное тело!»? Через полчаса очутишься в дурдоме – если действительно власти не хотят оглашения.
   – Как – не знаю, – признался он. – Ладно, сейчас не до этого. Куда мы пойдем?
   Самое время пришло – всерьез подумать об этом. Да и ноги, отвыкшие от такой нагрузки, требовали отдыха, расслабления – хоть на небольшое время.
   – Постой. Куда это мы забрались?
   – Почему «забрались»? Мы еще в пределах Садового кольца. Еще несколько шагов – и окажемся на магистрали. Погоди, я вроде бы определился. Да, точно. Бывал тут не раз. Тут рядом – Арбат, Смоленка… Людные места. Не пойму только, хорошо это для нас или плохо? Ближайший вокзал – Киевский… Только сейчас все равно электричек нет – до шести и не будет наверняка.
   – Вспомнил о нашем плане? Уехать за сто километров?
   – Почему-то он мне разонравился. Слишком лежит на поверхности.
   – Согласна. А что еще можно придумать?
   – Сворачиваем направо. Тут должен быть такой пятачок – со скамейками. Передохнем.
   Джина послушно последовала за ним. И в самом деле – маленький скверик был пуст, и скамейки приглашали к отдыху.
   – Теперь и я узнала, – сказала Джина. – Вот это – резиденция американского посла, верно? Спасо-хаус.
   – Она самая. В пору пожалеть, что мы не американские граждане.
   – Вот уж нет. Сядем здесь?
   – Дойдем вон до той. Там вроде бы потемнее.
   Дошли. Уселись, с облегчением вытянув гудевшие ноги.
   – Теперь давай думать, – сказал он. – Хотя у нас даже не то чтобы не было выбора – нам и выбирать-то не из чего. За нами теперь гонятся самое малое три…
   Минич запнулся, подыскивая слово.
   – Три своры, – помогла Джина. – Которые о нас знают, надо полагать, все. И если мы им действительно нужны, то нас ждут по всем трем адресам.
   – Постой, Джина. Давай разберемся. Это ведь за мной гонятся. К тебе никаких претензий быть не может. Зачем же тебе бедствовать со мною? Может, тебе лучше вернуться – ну, хотя бы туда, где нас захватили?
   Она покачала головой:
   – Ты забыл: тогда ведь приехали именно за мной. Вернусь – и завтра же снова окажусь у моего больного. Только на сей раз стеречь будут лучше.
   – Ну, в конце концов, пусть так – что плохого? Тепло, светло, сытно, да к тому же еще и денежно…
   – Это надо понять так: я тебе надоела. Да?
   – Женская логика, – сказал Минич высокомерно.
   – Да или нет?
   – Да глупости! Я ведь хочу, чтобы тебе было лучше!
   – Мне – или тебе самому?
   – Мне лучше, когда ты поблизости, – откровенно сознался Минич.
   – Правда?
   – Чистая. Присягнуть? Побожиться?
   – Поверю. Но почему и мне не может быть так же? Не может хотеться, чтобы ты был рядом?
   Некоторое время они молчали: губы были заняты. Показалось сладко – как если бы произошло впервые, и были они школьниками, а не людьми вполне самостоятельными и опытными.
   – Ладно, – сказал он, наконец оторвавшись. – Снимаю свой вопрос. Пошли дальше. Ты сказала – три адреса. Но ведь у нас их четыре: про дом Люциана забыла?
   – Как раз о нем все время и думаю, – отозвалась Джина. – Он, конечно, тоже на заметке. И туда заглянут обязательно.
   – На заметке только у одних. Остальные о нем не знают. И вряд ли СБ поставит их в известность.
   – А чем СБ лучше прочих?
   – Хотя бы тем, что мы для них – не жизненный интерес, как для твоего больного. И они если и продолжают еще нас искать, то, так сказать, по долгу службы. А это – не всегда сильный мотив. К тому же вряд ли мы у них одни. Вот еще соображение: раз я до сих пор не подал голоса – значит испугался и проглотил язык. Не значит, конечно, что они этот поиск закрыли; но вряд ли станут туда приезжать. Скорее всего время от времени станет наведываться их местный кадр, уполномоченный или как его там.
   – А нам от этого легче будет?
   – Ну, его мы как-нибудь проведем. Надо только, чтобы внешне дом оставался нежилым. По двору не шастать и вечерами свет не включать.
   – Ослепительная перспектива…
   – Да ведь не навсегда!
   – Ладно, без света еще обойтись можно. Пораньше ложиться, пораньше вставать… Не говоря уже о том, что ночью можно будет наблюдать – раз уж мы окажемся там.
   – Верно. Это – убойный аргумент. Если только трубу еще не украли.
   – Будем там – и не украдут. Или это – опять женская логика, по-твоему?
   – Приношу извинения. Ладно; безумству храбрых поем мы – надеюсь, не марш Шопена. Лучше уж хотя бы «Дорогу на Чаттанугу». Теперь осталась малость: добраться туда.
   – Я выбрала бы автобус. Хотя бы до города.
   – Может, пойдем сдадимся сразу? Меньше хлопот.
   – Думаешь?..
   – Знаю. Электрички, автобусы… Для нас город закрыт.
   – Что – в самом деле угонять машину?
   – Отпадает. Ее же где-то придется бросить. Это даст им направление. Остальное – дело техники, а им ее не занимать. Был бы там гараж…
   – Есть сарайчик – но туда и «Оку» не загонишь. Что же остается?
   – Способ самый древний, примитивный, но зато и безопасный: ножками топ-топ. Нетипично для беглецов в наше время, правда?
   – Марик! Это когда же мы туда доберемся?
   – Тогда, когда ищущие успеют уже побывать там и убедиться, что нас там нет. И если даже решат подождать денек-другой, то все равно успеют уехать.
   – Сколько же мы будем туда добираться?
   – Не день и не два, наверное. Потому что и ходоки мы непрофессиональные, и пойдем не по трассам, а бочком, бочком. Где движения поменьше. Ночевать придется на лоне природы. Некомфортно, зато представь – любовь под открытым небом…
   – Ты нахал. Фу!
   – Заманчиво, правда? План складывается такой: доедем на городском транспорте сколько можно – и в путь, в путь, в путь, а для тебя, родная, есть почта полевая…
   – Господи, что у тебя со слухом?
   – Ничего – по причине полного отсутствия. Зато голос! Слушай, тебе есть не хочется?
   – Еще как!
   – И мне.
   – Придется дотерпеть до открытия магазинов. Но до того надо будет уже добраться до окраины. – Минич вдруг повеселел, словно придуманный план и в самом деле обещал безопасность и полный успех. – Да, и еще – до отъезда обязательно надо будет позвонить Хасмонею. Пусть хоть он знает, что с нами творится.
   – А ты в нем уверен?
   – Как в себе самом.

5

   Есть немало вещей, которые в официальном и даже в доверительном разговоре невозможно высказать открытым текстом, а можно выразить лишь намеками, а в лучшем случае – иносказаниями. Это, разумеется, применимо только в тех случаях, когда собеседник хорошо владеет языком политиков и дипломатов – или, на худой конец, имеет при себе квалифицированных переводчиков.
   Президент России был совершенно уверен в том, что для его американского коллеги, в прошлом последовательно – конгрессмена, сенатора и губернатора, такого рода язык являлся столь же родным, как и английский. И в разговоре – после того, как изложил идею относительно глобального залпа и получил в ответ обещание срочно обсудить эту новую инициативу с узким кругом советников, чтобы затем довести ее до сведения англичан и французов (с тем, что до того не станут вводить в курс председателя, чтобы никого не обидеть), – перейдя к другим темам, он – невзначай, конечно, – упомянул и о находящемся все еще в Штатах оппозиционере:
   – Его присутствие пусть вас не беспокоит. Просто у него возникли небольшие сложности со здоровьем, и наши врачи предложили ему проконсультироваться с вашими специалистами – они пользуются у нас немалым авторитетом. Разумеется, его здоровье нас заботит, и он может задержаться в вашей стране столько, сколько потребуется. Если даже ему придется лечь в больницу. Нам, конечно, без него будет трудновато, но мы справимся.
   – О, разумеется, – ответил американец, – забота о здоровье граждан – наш долг. Меня поэтому беспокоит состояние Билла Уотена – по сообщениям его адвоката, он за последний месяц сильно сдал…
   Уотен был американским инженером, посетившим Россию по туристической визе; полгода назад его задержали недалеко от Челябинска, обвинив в сборе разведданных. Месяц тому назад его приговорили к пяти годам в колонии общего режима. В общем, такие случаи происходили достаточно регулярно – раз в полтора-два года: шеф СБ показывал, что он не дремлет.
   – Да, как же, помню, – ответил русский. – Кажется, на днях в Верховном Суде будет рассматриваться его апелляция. Откровенно говоря, дело не кажется мне очень серьезным.
   – Я верю в беспристрастное рассмотрение судом этой апелляции, – сказал американец, – да и его близкие тоже.
   Сделка состоялась. Теперь можно было перейти и к другим темам, заботившим обоих. В частности – об отношении к предстоящей Конференции со стороны ближневосточных руководителей.
   – В Китае мне сообщили, что там продолжаются двусторонние и трехсторонние консультации.
   – Мы получили кое-какую информацию относительно содержания этих консультаций, – ответил американец. – Они вызывают озабоченность. Думаю, вам будет интересно ознакомиться с этими сведениями.
   – Я был бы очень благодарен…
   – Вы получите их по обычным каналам в самом скором будущем.
   – Как и вы – подробную информацию о переговорах в Улан-Баторе.
   Оба понимали, что ни та, ни другая информация не будет полной; но таковы были правила игры, и обижаться на это не приходилось.
   Закончив связь, кремлевский хозяин, как обычно, повторил в памяти весь разговор, от первого слова до последнего, и остался доволен. Все правильно, все на месте, обе задачи выполнены.
   Хотя что касается второй – оппозиционера, – то…
   Он пригласил главу своей администрации перед тем, как уйти отдохнуть: устал все-таки – и Камчатка, и Монголия, такая перегрузка сказывается.
   – Где и что наш оппозиционист – ты, конечно, в курсе. А подробнее – что известно?
   – Испугался, – ответил глава лаконично. – И решил сыграть с упреждением.
   – И с какими успехами?
   – Как сообщают – с переменными.
   – Возвращаться не думает?
   – А вам это нужно? Там он неплохо изолирован.
   – Мне не нужно, чтобы он возвращался, потому что если приедет, то будет изображать полный успех и поддержку оттуда – а те, как всегда, не будут говорить ни «да», ни «нет», чтобы максимально выдоить ситуацию. Пусть остается там, на здоровье. Но пусть не играет против! Слишком уж важные проблемы решаются. Жду от тебя совета: как это сделать.
   Главадм отлично понимал: это вовсе не означало «Не беспокойся, заменять тебя не собираюсь». Сказанное звучало иначе: «Пока сидишь в этом кресле – работай!» И согласно кивнул:
   – Позвольте до утра подумать?
   – Этим временем располагаешь.
   Чиновник откланялся. По дороге к себе размышлял. Впрочем, особо раздумывать и не о чем было. Прежде чем дать требуемый совет, следовало сперва самому получить его – из надежного источника.
   Из своего кабинета он позвонил по надежной линии. После обмена приветствиями сказал:
   – Барин просит высадить репейник на дальней грядке и растить.
   – Разве он не там? – Гридень, кажется, даже удивился.
   – Там-то там, но требуется, чтобы он цвел розой. Как вам такое?
   Гридень – слышно было – усмехнулся:
   – Это я еще вчера решил. Есть рецепт. Предложи.
   Весь его совет заключался в десятке слов, не более. Собеседник понял. И восхитился. Прощаясь, сказал:
   – Ссылаться на вас я, конечно, не стану, не обидитесь?
   Магнат только фыркнул в ответ.

6

   Консультации на Ближнем Востоке и в самом деле были весьма интересными. Поскольку от врагов истинной веры и угодной Аллаху политики поступили сообщения и предложения, заставившие всех напрячься.
   – Если мы упустим такую возможность, потомки проклянут нас навеки. Такое не повторится и через сто лет, – к такому выводу пришел нынешний глава Ирака. – Аллаху угодно, чтобы мы решили наконец эту проблему – раз и навсегда. Именно так все и складывается.
   – Никто не станет возражать против этого, – согласился амир, представлявший здесь Иран. – Если наши враги хотят сложить оружие, то эта мысль явно возникла у них по воле Милосердного. Ему угодно, чтобы мы остались единственными в мире, у кого сохранится карающий меч. Вопрос лишь в том – каким образом обеспечить скрытность действий.
   Однако это мнение было далеко не единым.
   – Мне представляется, – сказал глава Египетского государства, – что Аллаху, да будет он доволен каждым из нас, быть может, угодно испытать нас на сообразительность. А она вовсе не каждый раз заставляет обнажать саблю. Нельзя исключить, что для того, чтобы и дальше пользоваться всеми благами жизни, люди – и мы прежде всего – должны доказать, что мы этого достойны и умеем решать далеко не самые простые задачи. Решать с успехом и выгодой.
   – Но разве мы не предлагаем именно такого решения?
   – Оно было бы таким – если бы в сделанном нам предложении не содержалось ничего, кроме присущей неверным хитрости и подлости. Но я обдумал все после очень внимательного прочтения. И увидел в нем, кроме этих качеств, еще и страх. Самый обыкновенный страх. Они серьезно испуганы возможностью полной гибели, и сделка предложена ими совершенно серьезно.
   – Никогда не унижусь до того, чтобы поверить хоть кому-то из них, – сказал сириец.
   – И не нужно. Поверьте в свой здравый смысл, которым Повелитель Миров наделил нас. Допустите на миг, что в сказанном ими содержится истина. Хотя мы, арабы, создали астрономию, сейчас, как и во многом другом, они опережают нас и будут до той поры, пока Милостивому будет угодно. Тем не менее и у нас есть средства посмотреть своими глазами и убедиться; мы так и сделали. И поняли: сказанное – не ложь. Тело летит. И возможно – к нам. Оно, видимо, достаточно велико, чтобы послужить знаком гнева Того, Кто не умирает. Теперь подумайте: если это так – а исключить нельзя, – кому и зачем будут нужны сохраненные вами заряды, если некому и не против кого будет их применить? Аллах велик. И Он позволяет нам найти более правильный выход. Не впервые нам заключать сделку с ними. И надо только добиться наибольшей выгоды для нас, что будет весьма угодно Милосердному.
   Одновременно, как по команде, кивнули сириец и ливанец, не забыв признать шепотом величие Аллаха.
   – Выгода же, – продолжал египтянин, – заключается вот в чем: если теряют свое достояние богач и бедняк, кто теряет больше? Кто падает ниже и больнее ударяется? Не тот, кто был беднее.
   – Но, утаив хотя бы корку, бедняк окажется богаче!
   – Он не сможет воспользоваться ею, амир. Потому что, едва уловив даже ее запах, богач со своей сворой набросится на бедняка, и жестокость его будет велика. Бедняку не удастся сохранить даже жизнь. Между тем, если он проявит честность, то выживет – ибо умеет выживать, и богачу по-прежнему нужен будет труд бедного и то, чем богата его земля и ее недра – как было угодно установить Знающему, Мудрому. Но что вместо этого предлагаете вы?
   – Все делается разумно и спокойно, говорим мы. Мы выражаем согласие участвовать в предлагаемой Конференции и там, хотя и неохотно, присоединяемся к идее уничтожения ракет и зарядов. Открываем для контроля то, о чем им стало достоверно известно и что составляет приблизительно третью часть действительного арсенала. Со своей стороны, направляем наших представителей для участия во всех контрольных группах во всех странах, обладающих оружием. И одновременно опускаем наиплотнейшую завесу секретности над теми двумя третями, о которых они ничего конкретного не знают. Чтобы отвести их глаза – делаем попытку вывезти и скрыть небольшое количество единиц из первой трети, известной – потому что они в любом случае не поверят, что мы не попытаемся сохранить что-то из арсенала. Когда они поймают нас на этом – мы будем сокрушаться и приносить извинения. Если Аллаху будет угодно, они поверят в то, что больше нам скрывать нечего.
   Так высказался представитель Ливии.
   – Иншалла. Но уже не дожидаясь этого, – подхватил преемник багдадских халифов, – необходимо еще и еще раз прочесать все – и уничтожить всякого, кого можно подозревать в сотрудничестве с какой-либо разведкой. Даже исламских стран, не говоря уже о…
   – Это уже делается, амир. Как вы считаете, пойдет ли на полное уничтожение Китай?
   – Я считаю это возможным. Китай может выставить самую многочисленную армию на свете – и хорошо вооруженную обычным оружием. Так что разоружение – скорее в их интересах. Но в любом случае они не станут вмешиваться в наши дела. Между ними и Израилем нет дружбы.
   – И с Америкой – тоже.
   – Так что если после уничтожения ракет и зарядов с Америкой что-то произойдет…
   – Думаю, в Китае не объявят неделю траура.
   – Завидую Пакистану: вот там можно укрыть от любого контроля десятки ракет, даже сотни…
   – Да; но от внимания их соседа укрыть это будет очень трудно: Индия в этом заинтересована вовсе не теоретически. Надо полагать…
   – Азан. Время аль-магриба, амиры.
   Судя по содержанию донесения, сторонники честного подхода остались в меньшинстве – во всяком случае, пока. Потому, наверное, что впрыснутый им испуг был весьма строго дозирован. Для начала. Это еще будет обсуждаться. А где разговаривают – там неизбежно происходит утечка информации, на что, собственно, и делается расчет.
   Интересно, думал российский президент, закончив чтение, каким образом удалось получить этот текст? В консультациях явно участвует очень ограниченное количество наиболее доверенных лиц. Запись на расстоянии? Или все же кто-то из них… Моссад? Шин Бет? Или что там у них еще?.. Скорее всего они. А вот наши думцы катаются туда-обратно – и никто ведь не привез ни разу ничего подобного. А ведь упрекни их в этом – обидятся! Никчемный народ, хотя и обходится стране в копеечку. Ничего не поделаешь – приходится быть цивилизованными, порой даже себе во вред…

7

   Столбовицу позвонили по сотовому и попросили перезвонить; он не стал спрашивать – кому и куда, процедура была давно известна, нужно было только воспользоваться хорошо защищенной линией. Он так и сделал: выход на такую линию у него дома давно имелся. Разговор продлился недолго, однако, судя по реакции Столбовица, на каждую его секунду приходилось немало новых забот. Во всяком случае, так подумал бы всякий, кто следил бы за хозяином дома в эти мгновения. Таких, однако, не должно было быть здесь – и на самом деле не было.
   Совершая утренний туалет, а потом – пробегая свои ежедневные две мили, он продолжал думать о полученном указании; оно не вызывало в нем других чувств, кроме досады, потому что шло вразрез с его давно уже выношенным проектом, имевшим прямое отношение к московскому гостю. Замысел был элегантен и хорош; но теперь красная цена ему была – пять центов, да и этих денег за него сейчас вряд ли дал бы кто-нибудь. Такова судьба всех планов, которым не суждено реализоваться. Если бы полученные им указания подлежали обсуждению – он нашел бы достаточно убедительные аргументы в пользу своего варианта; но его об этом не спрашивали, и вся свобода действий, которой он сейчас обладал, легко умещалась в границах поисков наилучшего способа выполнения полученного приказа. Только-то. Как ни старался он произвести на россиянина впечатление человека, самостоятельно решающего, что нужно и чего не нужно делать, – сам он отлично понимал, что его самодеятельность никак не распространялась на «что» и ограничивалась лишь рамками «как».