– Вы слишком торопитесь, – был ответ. – Срок еще не вышел.
   – Изменилась обстановка. Вы хотите сказать, что у вас ничего нет?
   – Вы разве не помните, что срок готовности был – завтра? У нас есть еще сутки.
   – Я вас ни в чем не виню, но завтра все эти бумаги можно будет разве что повесить на стенку. Неужели нельзя ничего сделать?
   – Это зависит от швейцарцев. Попробую, конечно, сейчас связаться с ними, но вы ведь знаете – они не любят торопиться. Так что надежд мало.
   – А если…
   – Я вас понимаю. Но думаю, что на это наша полиция не пойдет. Попытайтесь сделать что-нибудь сами. Задержите до завтра.
   – Да… попробую. Позвоню вам позже.
   Но это даже не полдела, это скорее спектакль. А вот выяснить на самом деле, куда и почему бросился вдруг коллега, – это действительно нужно. А еще лучше – оказаться рядом с ним, вцепиться и не выпускать; поняв, что от Столбовица не избавиться, хитрец должен будет рассказать, что же произошло; пусть не все, но хотя бы намекнуть. Столбовиц и был бы сейчас рядом, если бы не начальственный звонок… Ноги москвича можно притормозить.
   Столбовиц набрал другой номер.
   – Срочно организуйте задержание машины. «Линк-континенталь», черный, номер штата Нью-Джерси… Не знаю, откуда взялся. Нет, я не успел прочитать его. Да, может быть, но сейчас некогда искать очевидцев. Ну, превышение скорости, или придумайте что-нибудь другое. Сделать это просто необходимо. Сообщите, как только остановите его. Задержите всех, кто окажется в машине, и сразу звоните мне, я немедленно подъеду. Да, чем раньше удастся, тем лучше. Звоните по этой линии, закрытой.

5

   Сказав несколько выше о людях, которых (кроме уже названных) очень устроило последнее изменение траектории тела, мы имели в виду тех, кто принял решение отправить вдогонку за «Амбассадором» российский «Ураган»; и тех, кто осуществил в неимоверно сжатый срок подготовку корабля к старту и самый старт; ну и разумеется, тут никак не обойтись без тех людей, которые составили экипаж этого корабля и в отличие от своих американских коллег не имели ничего против сокращения времени нештатного полета.
   Как ни мало было времени перед полетом, но их успели все-таки проинструктировать относительно задач, а также возможных ситуаций и поведения в них.
   Нравилось им или нет (к славе разные люди относятся по-разному), но об их полете нигде не появилось ни строчки (исключая официальные, совершенно секретные рапорты) и не прозвучало ни слова (с той же оговоркой). Никакая дымка романтики не мешала космонавтам выполнять задачу. Женщин, кстати, на борту «Урагана» не было ни единой – может быть, потому, что с равноправием полов в России всегда получалось, как всегда, а не как лучше; но возможно, что и не только по этой причине, а просто из соображений целесообразности.
   Проводы состоялись без всякой помпы. Присутствовали только и исключительно те, кому положено было присутствовать; нетрудно понять, что журналисты, даже военные, в круг этих персон никак не входили. Произнесены были только принятые в таких случаях доклады, напутствия и команды.
   Таким образом, количество небесных тел в Солнечной системе, сколько бы их ни было, без всякого шума (если не считать грохот двигателей) увеличилось еще на единицу – плюс дюжину потенциальных.
   Тут имеется в виду количество ракет, которыми «Ураган» по штату был вооружен и которые станут – или стали бы – самостоятельными (пусть и на краткий срок) небесными телами в случае, если произойдет их запуск.
   Хочется верить, что без этого можно будет обойтись. Но как-то не очень можется.

6

   Коллективы людей, которым предстояло рассчитать все параметры залпа по Телу Угрозы, были созданы практически мгновенно. У нас нет надежной информации о том, как это происходило по ту сторону Атлантики, но есть все основания предполагать, что и там эта процедура немногим отличалась от нашей. А у нас все было очень просто: шесть человек, согласно спущенному с самого верха списку (а составляли его четверо высоких лиц с самим президентом во главе), с утра, как обычно, отправились на работу, но до своих кабинетов, лабораторий, частей и подразделений не доехали, а домой вечером никто из них не вернулся.
   Это, однако, не вызвало никаких волнений ни у сослуживцев, ни в семьях (у кого они были): в середине дня каждый из исчезнувших нашел возможность позвонить домой и сообщить, что пришлось выехать в срочную и крайне важную командировку; куда – сказать не может; зачем? Да по работе (или «по службе»); нет, ненадолго, не очень надолго, во всяком случае. Нет, ничего не нужно – здесь все есть. Кормят? Да отлично кормят, если и не так, как дома, то на самое чуть-чуть хуже, так что не волнуйся. Опасность? Да ровно никакой, честное-пречестное. Поцелуй ребят (вариант: внуков). Нет, не мерзну, тут тепло. Да потому, что топят даже лучше, чем дома. Повторяю: все есть, все в порядке, ничего не нужно. Будут звонить – говори то же самое: в срочной секретной командировке. Где? Ну, скажи, что хоть в Африке, уехал считать песчинки в Сахаре. Глупый ответ? А вопрос какой?.. Кто? Селиверстов? Разве я сторож Селиверстову? Тоже уехал? Лапочка, я думаю, что из Москвы в эти же часы уехало с полмиллиона народу, а может, и миллион. Нет, не со мной, им тут и не пахнет – ты же знаешь, я в его делах не разбираюсь, я математик, он – астрофизик, какие у нас с ним могут быть общие интересы? Гольф и преферанс, не более того. Все, маленькая, мое время истекло, целую крепко, будь осторожна на улице, одевайся потеплее…
   Вот в таком духе. Такое откровенное вранье как-то неудобно даже слышать. Потому что Селиверстовым как раз довольно сильно пахло – или, если уж разложить по полочкам, пахло хорошим табаком, одеколоном «Калвин Клейн» и даже, если принюхаться, рюмкой хорошего (очень) коньяка «Реми Мартен». И Селиверстов, с которым у говорившего не было ничего общего, кроме названных утех, сидел рядом и прыскал в ладошку, пока не пришел его черед успокаивать семейство.
   Когда семейная дипломатия закончилась, эти двое присоединились к остальным вызванным – незнакомых среди них почти не оказалось, разве что один человек, в отличном костюме и с генеральской выправкой. И, не теряя больше времени, перешли к делу.
   Дневники наблюдений – с самого первого дня, когда телом вообще начали заниматься серьезные организации. Путь, пройденный объектом за это время – такой, каким он наблюдался с Земли (а также и с Интеркосмостанции, что, в общем, все равно, только параллакс тела оказывался чуть больше). Расстояние, проходимое за единицу времени; этот график представлял собой, в общем, синусоиду, чем дальше, тем становившуюся размашистей: все сильнее сказывалось притяжение Солнца. Отдельно: влияние на движение тела планет Солнечной системы, прежде всего гигантов, но и внутренних тоже: сложный график, поскольку планеты находились каждая на своей орбите, под разными углами, естественно («Парад планет» миновал уже несколько лет тому назад), и одни своим притяжением стремились ускорить движение тела, как бы подтягивая его, другие же, напротив, тормозили. Сложные взаимодействия, которые предстояло еще подвергнуть вычислениям, чтобы найти результирующую и уже ее применить, определяя дальнейшую возможную судьбу незваного гостя – а с ним и самой Земли, и свою собственную.
   Вообще в этой работе ничего нового для них не было: не проходило года-двух, чтобы какое-то космическое тело, или скорее – тельце, не оказывалось гипотетической угрозой благоденствию Земли, проходя на расстоянии, которое хотя само по себе и не было критическим, однако благодаря каким-то неучтенным внешним влияниям могло стать таким. То это были обломки постепенно рассыпающихся кометных ядер, то – чаще – мелкие астероиды, а порой и не очень мелкие – да мало ли в пространстве всего. Как правило, по этим поводам никто не звонил ни в большой колокол, ни даже в бубенчик; правда, время от времени к этому источнику информации припадали журналисты – и тогда в печати и в эфире возникало легкое волнение – ненадолго, потому что возмутитель спокойствия благополучно пролетал мимо, и на следующий день о нем напрочь забывали. Читатели-зрители-слушатели, да и сами авторы сенсаций не учитывали, как правило, что понятие «близкое расстояние» в земной повседневности никак не совпадает с восприятием этих слов астрономами – а на деле тут разница на много порядков. Так что и на этот раз специалисты, собранные «по тревоге» вместе, вначале отнеслись к делу если не легкомысленно (это не было им свойственно), то, во всяком случае, как к случаю вполне заурядному и не вызывающему никакой головной боли. Поскольку те, кто отдал и кто выполнял команду на созыв этой группы, их ни о чем предупреждать не стали, ни о каких странностях: пусть посмотрят сами непредубежденным взглядом и сделают свои выводы, а не повторяют уже услышанное. И такой подход, безусловно, следует считать правильным.
   И вот чем больше разбиралась группа в уже накопленных материалах, тем становились серьезнее входившие в ее состав люди. И уж совсем озабоченными сделались, когда свели воедино и сравнили данные, полученные от компьютеров после обработки всех введенных материалов с результатами наблюдений: на данный момент тело опять находилось вовсе не там, где ему полагалось по всей математике. Возвращаясь назад, несомненно, можно будет выяснить, когда и в какой именно точке тело перестало подчиняться теории, иными словами – где и когда возникло влияние неизвестного (но явно достаточно мощного) источника. Но, с одной стороны, эта работа требовала времени – а его начальство отпустило совсем мало просто потому, что и так уже все были, похоже, в цейтноте; с другой же – не зная этого, не выявив закономерности в нарушениях, невозможно было с нужной точностью определить – где и когда объект будет находиться в каждую минуту будущего и, следовательно – куда нацеливать ракеты, где именно может состояться встреча. Задача была, скажем прямо, не из приятных. Да и данных, как выяснилось, не хватало для серьезной работы.
   – Масса, – сказал Селиверстов с досадой. – Неужели до сих пор не удосужились определить ее?
   – Как я вам уже докладывал, – сказал человек в штатском и с выправкой, – сейчас в направлении тела движется наш корабль. Как только он сблизится с телом на требуемое расстояние, будет проведена попытка спектрального анализа.
   – Пока солнце взойдет… – пробормотал Селиверстов. Но сосед его, Игошин (тот самый, что уверял жену, что Селиверстовым тут и не пахнет), проговорил:
   – Пока что придется просто считать. У нас имеется картина расхождений по вектору, по ускорениям, непредусмотренные, но состоявшиеся гравитационные возмущения известны – придется пока лишь экстраполировать их в будущее, предполагая, что характер и периодичность влияний не изменятся по крайней мере в интересующее нас время. Найти ритм. Таким образом мы сможем построить график предполагаемого дальнейшего движения.
   – С какой вероятностью? – не без ехидства в голосе поинтересовался еще один участник группы, Сретенский. – Тут с первого взгляда видно, что величина постороннего влияния варьирует – следовательно, как минимум изменяется расстояние между неизвестным источником возмущения, телом и известными влияющими телами. В такой обстановке те данные, которые мы сейчас можем еще получить, нам вряд ли помогут. Источник этих возмущений – вот что нам нужно прежде всего.
   – Что же, нам масса вообще не нужна, по-твоему?
   – Напротив, необходима; нам без нее не обойтись на следующем этапе: когда будем рассчитывать силы, необходимые для уничтожения тела, или его деструкции, или изменения орбиты в нужном направлении…
   – Пока мы даже не знаем – сорвется ли тело под суммарным влиянием Системы в параболу – или все-таки сохранит эллипс.
   – Вот и давайте считать, техники для этого тут, как мне представляется, предостаточно.
   – Есть выход и на более серьезные мощности – если понадобится, – предупредил человек с выправкой.
   – Понадобится, – успокоил его Сретенский, – но не сию минуту. А в первую очередь нам нужна как можно более полная инвентаризация пространства, где центром является Тело Угрозы и радиус которого составляет… ну, скажем, два на десять в восьмой километров. По возможности – все, что имеется в этой части пространства, всякая масса, поскольку за без малого век мы успели свои окрестности захламить хуже, чем даже Подмосковье. Да и природа тоже ведет себя не как дворник, а скорее как турист. Следует бросить на это максимум аппаратуры, а еще лучше было бы – подключить любителей: они видят недалеко, зато с большим охватом – а сейчас именно это нам и нужно.
   – Да ну, Ираклий, это просто невозможно, – усомнился Игошин.
   – Но к этому нужно стремиться, – очень серьезно ответил Сретенский.
   – Я доложу вашу просьбу, – спокойно ответил военный в штатском. – Но чтобы не возникало лишних надежд, могу предупредить сразу: относительно любителей вряд ли будет дано «добро». Вы могли понять это хотя бы по уровню секретности.
   – А я и понял, – сказал Сретенский, – сразу же. Но если я вижу какую-то возможность улучшить результат, хотя бы чисто умозрительный, то считаю своим долгом обратить на него внимание. Решать, конечно, будет руководство. Но оно, я надеюсь, понимает, что в создавшейся ситуации его самое любимое и действенное оружие неприменимо.
   – Вы имеете в виду?..
   – Я имею в виду проволочки и компромиссы. Это тело, насколько можно судить, туповато, и ни на какие благие призывы не откликнется. Ну что же: цифры наголо, и в атаку, рысью – марш-марш!.. Догнать и перегнать Америку!
   – При чем тут Америка? – насторожился военный.
   – Уверен, что их команда сейчас занимается тем же самым, что сейчас начнем делать и мы. Давайте хоть на сей раз попытаемся не отстать, а?
   – Вот это, я считаю, правильный подход, – одобрил человек с выправкой. – Работайте так, как будто все данные у вас есть, а если понадобятся изменения – придется вносить уже по ходу дела. Медлить нельзя! Тем более что через шесть часов к вам подключатся военные – им добираться было дольше, – и им потребуются конкретные цифры для перенацеливания.
   – Цифры никуда не денутся, – успокоил его Сретенский.
 
   С цифрами, однако, оказалось не так просто, как думалось.
   Теоретически все выглядело достаточно просто. Если только были бы – с допустимой точностью – вычислены параметры суммарного воздействия на объект основных тяготеющих небесных тел – сила и вектор, – уже несложным стало бы определить ту точку пространства, в которой орбита Тела Угрозы будет обладать наименьшей устойчивостью, поскольку Солнце будет тянуть его в одну сторону, а суммарное воздействие других тел – главным образом планет-гигантов – станет определенным образом мешать этому, таким образом ослабляя влияние центрального светила. Этим и определилось бы время и место вмешательства человека с его техникой.
   Если бы. Вот именно – если бы.
   Параллельно работали и в другом направлении. Поскольку важно не только то – куда направить, но и – что именно направить.
   Воздействие одного тела на другое, как известно, ослабевает пропорционально квадрату расстояния между ними; следовательно, максимум воздействия возникает тогда, когда расстояния вообще нет, то есть – при соударении. Пусть воздействующая масса, по космическим меркам, и крайне незначительна – но, помноженная на скорость в миг соударения, она вполне способна внести во влияние отдаленных тел существенные коррективы. Тем более что речь идет не просто о столкновении, но и о высвобождении при этом такого количества энергии, к какому уже вполне можно применять даже и космические мерки. Зная количество и мощность ракетно-ядерного парка Третьей планеты, сделать нужные выводы было вовсе нетрудно.
   Поэтому когда в работу включились и прибывшие наконец военные ракетчики, они сразу же принялись решать задачи артиллерийского характера: кроме уже названной, еще и другую: атаковать ли тело фронтально – или с фланга. И тот, и другой способ должен был привести к раздроблению тела на осколки, количество и массу которых пока что, не обладая информацией о составе тела, определить нельзя было даже гипотетически – слишком большим получался разброс возможных значений. Зато более или менее ясно было, что в первом варианте скорость тела уменьшится – в момент взрыва его как бы осадят; однако направление движения, во всяком случае – наиболее массивных обломков, сохранится с относительно небольшими изменениями.
   Если бы при возможном столкновении Тело Угрозы направлялось к центру Земли, как в «яблочко» мишени, то можно было бы предположить, что обломки отклонятся от прежнего курса настолько, что (если взрыв будет произведен на достаточно большом расстоянии от планеты, но точка, намеченная для атаки, именно на таком примерно расстоянии и находилась, даже с небольшим запасом) просвистят мимо, даже не чиркнув по верхним слоям атмосферы. Но сейчас никак нельзя еще было определить – будет ли оно направляться к центру, или (что было куда вероятнее) траектория его будет ближе к касательной, и тогда эффект мог оказаться противоположным, и немалая часть осколков как раз обрушилась бы на поверхность Земли.
   Во втором же случае – при ударе сбоку – траектория тела претерпела бы более значительные изменения, но каким после этого окажется суммарное влияние тяготеющих тел, куда и как тело повернет – требовалось еще считать и считать, кроме всего прочего, и потому еще, что в таком случае почти непредсказуемое воздействие могли оказать те самые тела – мелкие, мусорные, можно сказать, – о которых пока еще почти никаких сведений не было.
   Так что в выборе способа имелись затруднения.
   А времени для их разрешения было очень немного – потому что, если тело нужно встретить в месте его наименьшей устойчивости – дней до старта, до залпа оставалось не так уж много.
   Но это были еще, так сказать, цветочки. Отведать же ягодок пришлось тогда – уже поздно вечером, – когда сверху поступило одно уточнение, очень существенное. Очень.
   Уточнение это заключалось в том, что, рассчитывая и готовя залп, нельзя было располагать, как это до сих пор делалось, всем ракетно-ядерным парком, но не более, чем на две трети арсенала трех больших ядерных держав – и, соответственно, на такое же уменьшение вклада других цивилизованных обладателей такого оружия: или все, или никто не останется безоружным – таков был принцип.
   Что же касается держав, неофициально признававшихся не весьма цивилизованными или даже весьма нецивилизованными, то они вообще не давали никакого определенного ответа, отговариваясь тем, что для того и созывается Конференция, чтобы все согласовать и прийти к единым, приемлемым для всех выводам. Что оставалось делать? Посвященным было уже ясно: Конференция, хотя подготовка ее шла полным ходом, если и состоится, то лишь тогда, когда вопрос залпа потеряет актуальность; следовательно, рассчитывать на весь парк нельзя было.
   Конечно, существовала и такая возможность: посвятить руководство этих стран в суть дела, растолковать, что речь идет не о том, кто кого перехитрит, а о самом существовании планеты или, во всяком случае, жизни на ней. Однако на это никто не решился, и оба президента в том числе: велика была опасность, что, услышав о возможном конце света, изгои и фанатики решат, чтобы добро зря не пропадало, перед смертью насытить свои взгляды зрелищем, о котором давно мечталось, и выпустить ракеты не по далекому небесному телу, а по издавна облюбованным целям: кто по Штатам, кто – по Израилю, одна Корея – по другой, Индия и Пакистан – друг по другу… В таком случае, пожалуй, даже столкновения с Телом Угрозы не понадобилось бы, чтобы жизнь на Земле начала стремительно сокращаться. Нет, это был бы совершенно гиблый вариант. Отсюда и проистекла необходимость обойтись лишь частью – пусть и большей – ядерного арсенала и ракетного парка.
   На группу «Залп» эта новость произвела удручающее впечатление. Потому что из нее сразу же следовал однозначный вывод: все нужно пересчитывать с самого начала. И в конце концов, чтобы работа не шла псу под хвост еще раз, необходимо выяснить наконец состав тела, чтобы понять – можно ли вообще рассчитывать на какой-то успех.
   Поужинали молча и на непродолжительный сон расходились тоже молча; настроение было – хуже некуда. А за ранним завтраком сразу же снова заговорили о деле – как будто работа и не прерывалась.
   – Видимо, есть только один выход, – хмуро проговорил Игошин, складывая салфетку. – Перенести встречу на более раннее время.
   – Что это нам даст? – не сразу понял военный.
   – Столкновение произойдет на большем расстоянии от Земли. Следовательно, разлет обломков будет продолжительнее – в каждую единицу времени все меньше их будет направляться к планете.
   – Уменьшение мощности взрыва компенсировать увеличением времени разлета, – сказал Сретенский. – Пожалуй, это самый надежный способ – если вообще у нас есть такие способы. Однако, – он нахмурился, – тут есть и свои недостатки. И немалые. Во-первых, это будет означать, что время залпа придется перенести – самое малое на сутки, а то и на двое раньше, чем мы предполагали.
   – Несомненно, – кивнул Игошин.
   – Успеют ли ракетчики все подготовить? Перенацелить? Согласовать, наконец, – речь идет ведь не только о наших войсках, операция международная.
   – Армия, – сказал военный, откашлявшись, – сделает все возможное. Но вы прекрасно понимаете, что согласование здесь идет не на уровне генералов и даже командующих, но на самом высшем уровне – президентов и верховных главнокомандующих. Видимо, с сегодняшнего дня им придется целиком переключиться на эти дела.
   – А вы уверены, что это возможно? – сомневаясь, спросил Селиверстов.
   – Это вне моей компетенции, – ответил военный. – Наше дело – доложить наверх точно – и, главное, быстро. Поэтому прошу впредь не отвлекаться от рабочих вопросов.
   С этим все согласились без слов. Сретенский сказал:
   – Таким образом, при реализации нового варианта столкновение произойдет не в момент, когда Тело Угрозы будет находиться в состоянии наименьшей устойчивости, но раньше. Следовательно, взрыв произведет меньший эффект, чем мы первоначально предполагали. Далее: возможность коррекции движения ракет с увеличением дистанции будет, естественно, ослабевать – мы все понимаем, что они не оборудованы такой телеметрией, как, скажем, межпланетные зонды, поскольку создавались эти изделия для… гм-гм… использования в пределах Земли. Поэтому мне представляется, что вопрос о направлении воздействия на тело снимается сам собой: вряд ли наши специалисты смогут поручиться за точность маневра ракетами при ударе сбоку; там вообще черт знает что может получиться: довернут немного лишнего – и подхлестнут его, вместо того чтобы притормозить. Остается лишь лобовой удар; здесь вероятность успеха все еще сохраняется более пятидесяти процентов. Кто-нибудь думает иначе?
   Думать, может быть, кто-нибудь и думал; однако оставил свои мысли при себе. Селиверстов заговорил о другом:
   – Необходимо принять во внимание еще вот что. На том участке своей траектории, на котором, по нашим предположениям, должно произойти столкновение, возмущающее воздействие и гигантов, и неизвестного источника на тело действуют затормаживающе, то есть ведут к определенному уменьшению его орбитальной скорости. Я тут ночью подсчитал: при сохранении действующих сил без изменения к моменту пересечения орбит Земля уже успеет миновать предполагаемую точку встречи; попросту говоря, тело отстанет, и дальнейшее его сближение с Солнцем будет происходить уже внутри земной орбиты. Так что, вообще говоря, мы могли бы, я полагаю, и вообще отказаться от какого-либо воздействия на тело. Во всяком случае, так у меня получилось – можете проверить.
   В наступившее затем полное молчание булыжниками упали слова военного:
   – Хотите, чтобы со всех нас поснимали головы?
   И все покосились на Селиверстова с осуждением, словно он и в самом деле именно этого добивался. Военный же добавил:
   – Нас тут собрали, чтобы мы рассчитали залп, а вовсе не отменяли его. Решение о залпе принято на самых верхах и поэтому стало уже решением политическим и глобальным. Давайте будем заниматься своими делами, а мировой политикой пусть рулят те, кому это положено.
   Его поддержал Сретенский:
   – Идея не кажется мне совершенно корректной. Для полной оценки ее необходимо, самое малое, рассчитать и вторую ветвь орбиты тела – когда оно начнет удаляться от Солнца. Как тогда будут соотноситься движения тела и Земли – по траектории и времени? Не придется ли нам тогда встретиться с угрозой вторично – и, быть может, при худшем раскладе?
   – А почему бы и не подсчитать? – не сдавался Селиверстов.
   – А потому, – ответил военный решительно, – что для этого у нас нет времени. И команды такой, кстати, тоже не подавалось. Учитывая, что время на подготовку залпа урезается до минимума, мы должны дать свое заключение – со всеми цифрами – уже сегодня. И чем раньше, тем лучше. Его ждут с нетерпением. Мне уже звонили, и я доложил, что сегодня все будет сделано.
   Селиверстов только пожал плечами.
   – Начальству виднее – вы что, полагаете, что из этого правила нет исключений?
   Военный даже не стал отвечать. Сретенский же проговорил примиряюще: