Страница:
– С ума сошел? – проговорил глава администрации тихо, угрожающе. – Ты кого это наслушался? У нас тут дела мало – займемся звездами, да? Ну даешь.
И своими руками вымарал фамилию.
– Кто у тебя там еще просится? Ага… ага… Поставь вот этого – армянина. Президент в августе туда едет – может быть, встреча окажется кстати. И никаких астрономов!
Сказав это, глава повернулся и пошел к двери. Помощник пожал плечами: астроном-то чем ему не угодил?
Но у самого выхода глава администрации повернулся:
– Впрочем, с астрономом я сам побеседую. Интересно: чем это он решил порадовать руководство? Что у него за глобальные проблемы возникли? Пусть его пригласят… на семнадцать часов.
Чиновник с готовностью кивнул. А про себя соображал: значит, у астронома может оказаться и что-то серьезное – у шефа чутье феноменальное, и уж если он заинтересовался – что-то там есть такое…
А в общем – наше дело петушиное: пропел – а там хоть не рассветай.
Глава же администрации возвращался к себе медленнее обычного, размышляя на ходу.
Вообще-то страстями своими он был уже не здесь; доставшийся президенту в наследство от прошлой администрации, он отлично понимал, что будет заменен на кого-то, более «своего»; обижаться на это не приходилось, как не обижаются на смерть – поскольку она неизбежна. Но тут, слава Богу, не о смерти речь, которой нет альтернативы; поэтому он вот уже два года (после того, как окончательно понял, что в «свои» его так и не зачислят), служа верой и правдой, одновременно выжидал удобного случая, чтобы подать в отставку: для него держали кресло вице-президента крупной телефонной компании, и кресло это было куда мягче кремлевского и уютней. И обещали быстрый рост. А чтобы связь эта оставалась достаточно прочной, нужно было, чтобы она имела характер мезонной: как между атомами идет обмен мезонами и это удерживает их в связке, там и тут. И вот эта любопытная новостишка – чем не мезон?
Но, конечно, не телефонщикам. А повыше них. Самому.
И без промедления.
12
13
Глава вторая
1
И своими руками вымарал фамилию.
– Кто у тебя там еще просится? Ага… ага… Поставь вот этого – армянина. Президент в августе туда едет – может быть, встреча окажется кстати. И никаких астрономов!
Сказав это, глава повернулся и пошел к двери. Помощник пожал плечами: астроном-то чем ему не угодил?
Но у самого выхода глава администрации повернулся:
– Впрочем, с астрономом я сам побеседую. Интересно: чем это он решил порадовать руководство? Что у него за глобальные проблемы возникли? Пусть его пригласят… на семнадцать часов.
Чиновник с готовностью кивнул. А про себя соображал: значит, у астронома может оказаться и что-то серьезное – у шефа чутье феноменальное, и уж если он заинтересовался – что-то там есть такое…
А в общем – наше дело петушиное: пропел – а там хоть не рассветай.
Глава же администрации возвращался к себе медленнее обычного, размышляя на ходу.
Вообще-то страстями своими он был уже не здесь; доставшийся президенту в наследство от прошлой администрации, он отлично понимал, что будет заменен на кого-то, более «своего»; обижаться на это не приходилось, как не обижаются на смерть – поскольку она неизбежна. Но тут, слава Богу, не о смерти речь, которой нет альтернативы; поэтому он вот уже два года (после того, как окончательно понял, что в «свои» его так и не зачислят), служа верой и правдой, одновременно выжидал удобного случая, чтобы подать в отставку: для него держали кресло вице-президента крупной телефонной компании, и кресло это было куда мягче кремлевского и уютней. И обещали быстрый рост. А чтобы связь эта оставалась достаточно прочной, нужно было, чтобы она имела характер мезонной: как между атомами идет обмен мезонами и это удерживает их в связке, там и тут. И вот эта любопытная новостишка – чем не мезон?
Но, конечно, не телефонщикам. А повыше них. Самому.
И без промедления.
12
Доехали, можно считать, благополучно, несмотря на некоторые волнения; джип в роще благополучно потерялся – то ли отстал, то ли снова, развернувшись, покатил прежним своим маршрутом. Давя чужие следы своими покрышками, Минич въехал во двор, подрулил к самому крыльцу и остановился. Вылез не сразу; когда мотор умолк, такая неожиданная тишина вдруг упала на приехавших, что не по себе стало и Миничу, и, наверное, попутчице – судя по тому, что она тоже не торопилась выйти, вдохнуть свежего воздуха, но продолжала сидеть на месте смертника, снова уронив веки; может быть, впрочем, просто печальные мысли заставили ее не смотреть вокруг и даже не шевелиться, словно впав в кому или (что было вернее) войдя в медитацию…
Минич покосился на нее, еще с минуту посидел, потом поднял брови, пожал плечами, как если бы удивлялся собственному поведению. Вылез наконец; дверцу захлопывать не стал – пусть салон проветрится. Вытащил из кармана полученные в клинике ключи. Зачем-то позвенел ими, словно колокольчиком, – как если бы хотел предупредить о своем появлении здесь кого-то, кого простым глазом и не увидеть было. Может быть, он полагал, что Люциановы тонкие тела уже переместились сюда и их нужно хоть как-то приветствовать перед тем, как вторгнуться в чужое – но теперь уже в каком-то смысле и принадлежащее ему самому жилье.
Отпер один замок, затем второй; второй при этом тихонько то ли проскрипел, то ли провизжал, на что-то жалуясь, но всерьез сопротивляться не стал. Ни собак, ни кошек Ржев не держал, для него все последние годы телескоп был единственным сожителем, и не исключено, что Люциан Иванович про себя думал о нем и воспринимал его как существо одушевленное – как водитель машину, например. Так что никто больше не мог ни встретить нового (пока еще предположительно) хозяина, ни помешать ему войти внутрь.
Минич, однако, прежде чем сделать это, вернулся к машине и подошел на этот раз с правой стороны. Распахнул дверцу, видя, что пассажирка сама выходить вроде бы не собиралась. Легко, одним пальцем, прикоснулся к ее плечу – но не там, где оно было оголено сарафаном, чтобы она ничего такого не подумала, чего у Минича и в самом деле в мыслях не было.
– Девушка… Да, кстати: как вас зовут? Обращаться-то к вам как прикажете?
Она повернула голову; спокойно-отчужденное выражение лица не изменилось.
– Можете называть Джиной, если вы не против.
Эти последние слова – «расширение», как он определил их компьютерным термином, Минич оставил без внимания.
– Зайдете? – спросил он. – Вы же не для того ехали, чтобы с порога повернуть назад?
– Не для того. Но я ведь не знала… Хотя я, конечно, зайду. Там остались кое-какие мои мелочи… случайно. – Она проговорила это, словно убеждая в чем-то саму себя. И вылезла из машины, решительно захлопнула за собой дверцу, словно отрезая себе путь к отступлению. На мгновение задержалась.
– Может быть, я пойду прямо… туда? Посмотрю, как там, все ли цело. Не бойтесь: чужого не возьму.
«Что, бельишко свое осталось? В чем спала?»
– Да подождите…
– Поняла: ответ с отказом. Но хоть туда-то мне можно?
И кивнула на обсерваторную вышку, что находилась позади дома, но верхняя часть ее с кустарно изготовленным куполом была хорошо видна и отсюда.
«Разрешать работать тому, кто захочет», – вспомнил он. Вот, значит, кого Ржев имел в виду. Да, не вовремя они поссорились…
Но и в этой просьбе Минич отказал, сам не зная почему:
– И туда, и сюда пойдем вместе.
Джина едва заметно пожала плечами:
– Как скажете.
И направилась к крыльцу. У самой двери Минич обогнал ее.
– Простите – я войду первым. Мало ли что там может быть…
По его расчетам, он был тут последним – когда увозил Люциана в больницу. И хотел убедиться в том, что в отсутствие хозяина дом не посещали гости.
Первым он вошел в небольшую прихожую с вешалкой на стене и галошницей на полу. На вешалке по-прежнему висели старый синий плащ Ржева и заношенная спортивная куртка, что он надевал для работы в огороде. Направо короткий коридорчик вел на кухню и к удобствам, прямо – другой, подлиннее, одна комната была слева, вторая – впереди. После яркого дня было темновато; Минич щелкнул выключателем – свет зажегся. Джина вошла вслед за ним. Остановилась. Минич достал сигареты, сунул одну в рот. Протянул пачку девушке.
– Спасибо, не курю. И вы… подождите же!
Удивленный, он опустил руку с зажигалкой.
– Что случилось?
Джина медленно втянула носом воздух:
– Пахнет дымом – вам не кажется?
Ему, курильщику, учуять запах было, конечно, труднее. Но после ее слов он принюхался. Да. Курили. И уж никак не две недели тому назад. И не «мальборо».
– Да, – сказал он. – Спасибо, что обратили внимание.
– Они – те, кто ехал нам навстречу?
– Очень может быть. Наверное. Постойте тут. Я посмотрю, что в комнатах.
Но в комнатах он ничего такого не заметил. Да и не мог скорее всего увидеть что-то такое, на что, может быть, обратил бы внимание хозяин – если бы мог сейчас не только увидеть, но и сказать. Не мог. А Минич просто не помнил, что, где и как стояло и лежало – на столе, на буфете, на подоконнике. Может быть, кто-то и трогал все это – поди знай…
– Джина!
Она вошла, спокойно ступая.
– Как по-вашему, не могло ли тут что-нибудь… пропасть?
Женщина покачала головой:
– Что? Денег и ценностей у него не было, вы и сами должны знать, на каком уровне он жил – в смысле быта. Никаких коллекций, гардероб – под стать бомжу. Единственное, что у него было хорошего, кроме зеркала, – компьютер, программы к нему и записи. Но они не здесь. В смысле – не в комнатах, а в погребе. Там у него настоящий кабинет. С тайничками даже.
– Что-то не знаю я тут никакого погреба… – удивился Минич.
– И никто не знает. Кроме меня. «Маскировка номер раз» – так он это называл. Мы обычно разговаривали как раз там – за работой, и еще наверху, в обсерватории. Или на верандочке. Или во дворе.
«Или в спаленке, – подумал он почему-то с неудовольствием. – Раздеваясь, аккуратно убирала небось свое на вешалку…»
– Вешалка, – вспомнил вдруг он. – Наверное, что-то должно было находиться на вешалке. Висеть? Лежать?
– Почему вдруг вешалка? – не поняла она.
– Он говорил… в последние минуты, там…
Чуть помедлив, она усмехнулась:
– Он не эту вешалку имел в виду.
– Какую же? – Минич нахмурился, соображая.
– Здесь вы ее не найдете. Это то, что он наблюдал. Астеризм «Вешалка» в созвездии Лисички. Наблюдая, он и увидел это. И сказал мне потом, что для нашей планеты это может представлять страшную опасность, гибельную. Обещал подробности, когда сам разберется как следует.
Да, кажется, он говорил и такое – вперемешку с разными тонгаревыми. Но разве не бред это был?
– Опасность? Для планеты? – переспросил Минич и на всякий случай нахмурился. – Но хоть в общем, в двух словах?..
Джина поколебалась, прежде чем ответить, – и тем упустила время, потому что в следующую секунду ответить стало и вовсе невозможно: постучали в дверь – из вежливости явно, потому что она и так была распахнута, – и сразу же в прихожей послышались уверенные шаги нескольких человек. И Минич, и Джина непроизвольно прервали разговор и повернулись на звук. Минич шагнул, чтобы встретить пришедших в коридоре.
Их оказалось трое; все – мужики, как говорится, в расцвете лет, одетые в аккуратные костюмы. В узком коридоре им волей-неволей пришлось выстроиться в колонну по одному. Однако сразу же тот, что был замыкающим, сделал шаг вправо и исчез в коротком коридоре. Слышно было, как он распахнул кухонную дверь. Минич поднял брови и поджал губы прежде, чем поинтересоваться (в голосе его чувствовалось недовольство):
– Итак, чему обязан?..
Стоявший в колонне первым спросил – не враждебно и не дружелюбно, сухо, по-деловому:
– Ржев Люциан Иванович, если не ошибаюсь?
Минич не стал сразу же уличать визитера в ошибке.
– Ну, – ответил он, – а если бы и так?
– Мы по поводу ваших наблюдений. Они нас заинтересовали. Нужна более подробная информация. Где мы можем поговорить?
Пока Минич раздумывал над возможным вариантом ответа, тот из прибывших, что заглядывал в кухню и прилегающие к ней удобства (такая тут была архитектура), возвратился на свое место в строю.
– А что, хозяина нет? – поинтересовался он оттуда.
Первый повернулся к нему:
– Разве это?.. – и кивнул в сторону Минича.
– Этого я иногда наблюдал, – ответил третий уверенно, – только это не хозяин.
– Интересно. – Это было сказано уже совсем другим тоном, и выражение глаз, снова обратившихся к Миничу, стало совсем иным – морозным. – В таком случае кто вы такой и что здесь делаете?
– Считайте, что я спросил об этом же вас. – Ответ Минича прозвучал в той же тональности.
Хорошо отработанным движением каждый из гостей запустил руку за пазуху, чтобы вынуть – нет, никак не оружие, но красную книжечку с золотым тиснением на обложке.
– Служба безопасности. С кем имею удовольствие беседовать?
Минич постарался выразиться как можно короче:
– Я приехал сюда по просьбе хозяина дома – по делу.
– Где же он? Или вы его не застали?
– Его нет.
– И вы не знаете, где он? И почему отсутствует, если, по вашим словам, сам пригласил вас сюда?
– Нет, отчего же, – сказал Минич, – в общих чертах знаю.
– Ну?
Это междометие было произнесено едва ли не с угрозой.
– Полагаю, что сейчас он в морге на Каширке. Вернее – его тело.
Это заявление явно оживило всю троицу.
– В морге! – проговорил один таким тоном, каким принято произносить: «Вот видите, я же говорил!»
– На Каширке? – Первый недоуменно поднял брови. – Это где?
– В онкологическом центре, – не стал скрывать Минич. – Он скончался там сегодня (он бросил взгляд на часы) четыре с половиной часа назад.
– Странно, – сказал первый. – Почему его отвезли туда?
Второй, к которому был обращен вопрос, только поджал губы:
– Наверняка милиция – чего же вы хотите?
Этот обмен мнениями уже начал надоедать Миничу.
– При чем тут милиция, хотел бы я знать? – спросил он иронически. – С каких это пор рак гортани считается нарушением закона?
Смысл заявления гости осмыслили быстро.
– Он что – был болен?
Спросили, как ни странно, не Минича, а третьего; видимо, то был местный кадр, коему ведать надлежало. Тот лишь пожал плечами:
– Когда я его последний раз видел – кашлял много, действительно, и с лица спал. Но держался бодро…
– Он пролежал там две недели, – сказал Минич. – Слишком поздно обратились – он все не хотел, не верил, что серьезное, говорил – обойдется, зачем время терять.
– Так, – сказал первый. – Значит, вы считаете, что он умер от болезни? В него не стреляли? Это не было покушением? Терактом?
– Это не я считаю, – начал уже злиться Минич. – Это врачи считают. Стреляли? Смешно – кто стал бы в него стрелять? Что он – коммерсант? Политик?
Эсбист усмехнулся; в улыбке легко читалось: «Как же, много ты понимаешь!..» Вслух же он сказал другое:
– Итак, вы не врач, ясно. А кто же вы? И как мог Ржев вам что-то поручить, если он, с ваших слов, умер? Покойники, знаете ли, не имеют обыкновения давать поручения хотя бы и друзьям. А ну быстро: зачем вы приехали сюда? Найти и забрать – что? Материалы наблюдений, дневники, письма – что еще? Предупреждаю: вы не имеете никакого права ни находиться здесь, ни изымать что бы то ни было. Прошу предъявить все, что вы хотели забрать отсюда, а затем немедленно оставьте этот дом.
Минич вообще-то был человеком законопослушным – в той мере, в какой российский журналист вообще может быть законопослушным. Иначе говоря – он уважал закон как некую абстракцию; встречи же с людьми, этот закон представляющими, почему-то всегда не только не доставляли удовлетворения, но вызывали стойкое желание возмущаться и противоречить. Этот же аккуратный, подобранный человек почему-то вызывал у него особенно сильное раздражение. Поэтому Минич, вместо того чтобы вывернуть карманы и послушно выйти из дома, ответил довольно нагло:
– Как бы не так!
– Что-что? – переспросил эсбист, нехорошо нахмурившись и запрокинув голову, что должно было изображать надменное презрение к ничтожному собеседнику. – Вы отдаете себе отчет?..
Минич уже набрал побольше воздуха в грудь, задержал его на секунду, подыскивая ответ пообиднее. Как и многие журналисты, он стал уже привыкать к тому, что правоохранительные органы старались поменьше связываться со СМИ: почему-то меры, примененные именно к этой категории людей, вызывали наибольшее волнение у общественности – быть может потому, что как раз такие меры освещались в печати с наибольшей широтой и негодованием. Так что Минич решил в выражениях не стесняться. Но в те мгновения, когда он подбирал слова, голос в его защиту прозвучал с той стороны, с какой журналист его никак не ожидал.
– Нет, – сказала Джина. – Вы ошибаетесь: он находится тут с полным правом, поскольку является единственным наследником покойного владельца, согласно завещанию. А вот вы? Есть ли у вас надлежащие постановления?
– А вы кто такая? Не лучше ли вам вообще помал…
Эсбист вдруг умолк, словно подавился собственными словами. Но тут же продолжил – уже совершенно иным тоном:
– Кажется, мы с вами уже встречались?
– Несомненно, – подтвердила женщина.
– Напомните – где?
– Совсем недавно. На совещании у Виктора Порфирьевича.
– Д-да, действительно. – И эсбист вдруг нормально, совершенно по-человечески улыбнулся. – Здравствуйте. Не ожидал увидеть вас здесь. Мне не доложили…
– Я никого не предупреждала. С покойным Ржевом Люцианом Ивановичем я была лично знакома. Я в курсе его работ.
– Вот как? Что же, это меняет дело, Зинаида… Самсоновна – если не ошибаюсь?
Она не сказала в ответ «У вас хорошая память», так что ему не пришлось с улыбкой признать, пожав плечами: «Профессия». Просто кивнула.
– Хорошо. Мы не станем больше мешать вам. Хочу только предупредить: обладая соответствующими полномочиями, мы еще до вашего приезда произвели осмотр помещений. Обнаруженный дневник наблюдений изъяли для более подробного ознакомления. По минованию надобности передадим в соответствующее научное учреждение, в какое – мы вам сообщим. К ним и будете обращаться в случае необходимости.
Он обернулся к своим, слушавшим этот разговор с непроницаемыми лицами:
– Здесь все в порядке. Поехали.
И через несколько секунд во дворе сдавленно рыкнул мотор, и джип пустился в обратный путь по собственным следам.
Но Минич при этом не испытал никакого облегчения. Вот, значит, какую дамочку он привез сюда на собственной машине!
Он повернулся, чтобы смерить Джину неприязненным взором. И увидел, что она безмятежно улыбается. Может быть, даже посмеивается? Не над ним ли смеется? Да над кем же еще?
– Извините, – сказал он сухо. – Не знал, что вы тоже… из этого семени… Зина.
– Да вовсе нет, – ответила женщина непринужденно. – Не из них. Но встречаться приходилось – и наверняка еще придется. Хотя я не состою в их сотрудниках – ни в штатных, ни в секретных.
– В таком случае – откуда же столь невероятное уважение со стороны щите и меча?
– Они нередко просят у нас консультаций.
– У вас? У целителей?
– Ну, не только. Вообще – у экстрасенсов, у тарологов… Думаю, что еще немного – и кто-то из моих коллег окажется в их кадрах – как только СБ получит деньги на расширение. А я там представляю астрологию.
– Я вижу, вы относитесь к ним сочувственно?
– А они, в общем, хорошие ребята. Конечно, работа накладывает отпечаток – как и любая другая. Но знаете что? Обо всем этом мы могли бы поговорить и потом. Вы ведь приехали сюда с какой-то целью? Я тоже. Поэтому, может быть, займемся делом?
– Я, кстати, не спросил: зачем вы приехали сюда?
– Ехала – чтобы поговорить с ним. Помириться, если хотите, или уж… – Она помолчала. – Но раз это невозможно – хочу посмотреть, может быть, смогу составить более полное представление о том, что он наблюдал.
– А что могла хотеть от него служба безопасности?
– То же самое, что и я.
– Им-то это к чему?
– Вы забыли уже? Я же вам сказала: всему миру может грозить страшная опасность. Да, вот как он назвал это: «Тело угрозы».
Но Минич уже решил отнестись к этому иронично: конец света – этого даже для журналиста многовато.
– Какой кошмар!
На эту явную насмешку Джина-Зинаида ответила с обидной ухмылкой:
– Понимаю: вы жираф. Но я подожду, пока и до вас дойдет. Сейчас мне некогда спорить. Я хочу найти все, что связано с наблюдениями.
– Вы же сами видели и слышали: они забрали с собой все, что имело отношение к этому.
– В том-то и дело, что не все. Я же сказала вам о погребе.
– Думаете? Разве не все у них?
– Они же не специалисты – не знали, что следует искать, и взяли то, что попало на глаза. А увидели они только дневник – он вел дневник, говорил, что такая потребность возникает с возрастом. А журнал наблюдений у Люциана велся на дискетах. Они не знали, где его искать. А я знаю. И фотографии тоже уцелели.
– Хотите сказать, что специалисты и их не нашли?
– Вам не показалось, что они чувствовали себя не очень уверенно? Видимо, они вторглись в дом, не имея на то права: постановления или хотя бы прямого приказа. И вряд ли они успели побывать даже и в обсерватории. Конечно, если бы не наш приезд…
– Да нет. Мы же встретили их, когда они уже возвращались. Мы им никак не могли помешать.
– Это вы так полагаете. А я думаю иначе. Спорю: они уже готовы были вскрыть обсерваторию, но сверху вовремя заметили вашу машину. Ехать по этой дороге больше некуда; вот они и поспешили удалиться – чтобы тут же вернуться уже как бы цивилизованным порядком. Они ведь считали, что это возвращается хозяин, и вовсе не хотели заранее портить отношения с ним: собирались получить у него информацию. А о погребе им, похоже, вообще не было известно ничего. Так что журнал мы скорее всего найдем нетронутым. А там должно быть все, что меня интересует. Потому что он не только наблюдал. Он еще и считал. Кажется, эти расчеты и заставили его думать о большом значении увиденного. У него вырвались такие слова: «Тело угрозы»… И я хочу во всем этом разобраться – раз уж он сам не может. Хотя теперь-то он знает, конечно…
– Я еще не дал вам разрешения.
«Не обижай девушку…», вспомнил он слова умирающего. Тоже как бы завещание. И пожалел о сказанном.
– Ладно. Давайте посмотрим.
– Идемте. Ключи у вас.
Минич покосился на нее, еще с минуту посидел, потом поднял брови, пожал плечами, как если бы удивлялся собственному поведению. Вылез наконец; дверцу захлопывать не стал – пусть салон проветрится. Вытащил из кармана полученные в клинике ключи. Зачем-то позвенел ими, словно колокольчиком, – как если бы хотел предупредить о своем появлении здесь кого-то, кого простым глазом и не увидеть было. Может быть, он полагал, что Люциановы тонкие тела уже переместились сюда и их нужно хоть как-то приветствовать перед тем, как вторгнуться в чужое – но теперь уже в каком-то смысле и принадлежащее ему самому жилье.
Отпер один замок, затем второй; второй при этом тихонько то ли проскрипел, то ли провизжал, на что-то жалуясь, но всерьез сопротивляться не стал. Ни собак, ни кошек Ржев не держал, для него все последние годы телескоп был единственным сожителем, и не исключено, что Люциан Иванович про себя думал о нем и воспринимал его как существо одушевленное – как водитель машину, например. Так что никто больше не мог ни встретить нового (пока еще предположительно) хозяина, ни помешать ему войти внутрь.
Минич, однако, прежде чем сделать это, вернулся к машине и подошел на этот раз с правой стороны. Распахнул дверцу, видя, что пассажирка сама выходить вроде бы не собиралась. Легко, одним пальцем, прикоснулся к ее плечу – но не там, где оно было оголено сарафаном, чтобы она ничего такого не подумала, чего у Минича и в самом деле в мыслях не было.
– Девушка… Да, кстати: как вас зовут? Обращаться-то к вам как прикажете?
Она повернула голову; спокойно-отчужденное выражение лица не изменилось.
– Можете называть Джиной, если вы не против.
Эти последние слова – «расширение», как он определил их компьютерным термином, Минич оставил без внимания.
– Зайдете? – спросил он. – Вы же не для того ехали, чтобы с порога повернуть назад?
– Не для того. Но я ведь не знала… Хотя я, конечно, зайду. Там остались кое-какие мои мелочи… случайно. – Она проговорила это, словно убеждая в чем-то саму себя. И вылезла из машины, решительно захлопнула за собой дверцу, словно отрезая себе путь к отступлению. На мгновение задержалась.
– Может быть, я пойду прямо… туда? Посмотрю, как там, все ли цело. Не бойтесь: чужого не возьму.
«Что, бельишко свое осталось? В чем спала?»
– Да подождите…
– Поняла: ответ с отказом. Но хоть туда-то мне можно?
И кивнула на обсерваторную вышку, что находилась позади дома, но верхняя часть ее с кустарно изготовленным куполом была хорошо видна и отсюда.
«Разрешать работать тому, кто захочет», – вспомнил он. Вот, значит, кого Ржев имел в виду. Да, не вовремя они поссорились…
Но и в этой просьбе Минич отказал, сам не зная почему:
– И туда, и сюда пойдем вместе.
Джина едва заметно пожала плечами:
– Как скажете.
И направилась к крыльцу. У самой двери Минич обогнал ее.
– Простите – я войду первым. Мало ли что там может быть…
По его расчетам, он был тут последним – когда увозил Люциана в больницу. И хотел убедиться в том, что в отсутствие хозяина дом не посещали гости.
Первым он вошел в небольшую прихожую с вешалкой на стене и галошницей на полу. На вешалке по-прежнему висели старый синий плащ Ржева и заношенная спортивная куртка, что он надевал для работы в огороде. Направо короткий коридорчик вел на кухню и к удобствам, прямо – другой, подлиннее, одна комната была слева, вторая – впереди. После яркого дня было темновато; Минич щелкнул выключателем – свет зажегся. Джина вошла вслед за ним. Остановилась. Минич достал сигареты, сунул одну в рот. Протянул пачку девушке.
– Спасибо, не курю. И вы… подождите же!
Удивленный, он опустил руку с зажигалкой.
– Что случилось?
Джина медленно втянула носом воздух:
– Пахнет дымом – вам не кажется?
Ему, курильщику, учуять запах было, конечно, труднее. Но после ее слов он принюхался. Да. Курили. И уж никак не две недели тому назад. И не «мальборо».
– Да, – сказал он. – Спасибо, что обратили внимание.
– Они – те, кто ехал нам навстречу?
– Очень может быть. Наверное. Постойте тут. Я посмотрю, что в комнатах.
Но в комнатах он ничего такого не заметил. Да и не мог скорее всего увидеть что-то такое, на что, может быть, обратил бы внимание хозяин – если бы мог сейчас не только увидеть, но и сказать. Не мог. А Минич просто не помнил, что, где и как стояло и лежало – на столе, на буфете, на подоконнике. Может быть, кто-то и трогал все это – поди знай…
– Джина!
Она вошла, спокойно ступая.
– Как по-вашему, не могло ли тут что-нибудь… пропасть?
Женщина покачала головой:
– Что? Денег и ценностей у него не было, вы и сами должны знать, на каком уровне он жил – в смысле быта. Никаких коллекций, гардероб – под стать бомжу. Единственное, что у него было хорошего, кроме зеркала, – компьютер, программы к нему и записи. Но они не здесь. В смысле – не в комнатах, а в погребе. Там у него настоящий кабинет. С тайничками даже.
– Что-то не знаю я тут никакого погреба… – удивился Минич.
– И никто не знает. Кроме меня. «Маскировка номер раз» – так он это называл. Мы обычно разговаривали как раз там – за работой, и еще наверху, в обсерватории. Или на верандочке. Или во дворе.
«Или в спаленке, – подумал он почему-то с неудовольствием. – Раздеваясь, аккуратно убирала небось свое на вешалку…»
– Вешалка, – вспомнил вдруг он. – Наверное, что-то должно было находиться на вешалке. Висеть? Лежать?
– Почему вдруг вешалка? – не поняла она.
– Он говорил… в последние минуты, там…
Чуть помедлив, она усмехнулась:
– Он не эту вешалку имел в виду.
– Какую же? – Минич нахмурился, соображая.
– Здесь вы ее не найдете. Это то, что он наблюдал. Астеризм «Вешалка» в созвездии Лисички. Наблюдая, он и увидел это. И сказал мне потом, что для нашей планеты это может представлять страшную опасность, гибельную. Обещал подробности, когда сам разберется как следует.
Да, кажется, он говорил и такое – вперемешку с разными тонгаревыми. Но разве не бред это был?
– Опасность? Для планеты? – переспросил Минич и на всякий случай нахмурился. – Но хоть в общем, в двух словах?..
Джина поколебалась, прежде чем ответить, – и тем упустила время, потому что в следующую секунду ответить стало и вовсе невозможно: постучали в дверь – из вежливости явно, потому что она и так была распахнута, – и сразу же в прихожей послышались уверенные шаги нескольких человек. И Минич, и Джина непроизвольно прервали разговор и повернулись на звук. Минич шагнул, чтобы встретить пришедших в коридоре.
Их оказалось трое; все – мужики, как говорится, в расцвете лет, одетые в аккуратные костюмы. В узком коридоре им волей-неволей пришлось выстроиться в колонну по одному. Однако сразу же тот, что был замыкающим, сделал шаг вправо и исчез в коротком коридоре. Слышно было, как он распахнул кухонную дверь. Минич поднял брови и поджал губы прежде, чем поинтересоваться (в голосе его чувствовалось недовольство):
– Итак, чему обязан?..
Стоявший в колонне первым спросил – не враждебно и не дружелюбно, сухо, по-деловому:
– Ржев Люциан Иванович, если не ошибаюсь?
Минич не стал сразу же уличать визитера в ошибке.
– Ну, – ответил он, – а если бы и так?
– Мы по поводу ваших наблюдений. Они нас заинтересовали. Нужна более подробная информация. Где мы можем поговорить?
Пока Минич раздумывал над возможным вариантом ответа, тот из прибывших, что заглядывал в кухню и прилегающие к ней удобства (такая тут была архитектура), возвратился на свое место в строю.
– А что, хозяина нет? – поинтересовался он оттуда.
Первый повернулся к нему:
– Разве это?.. – и кивнул в сторону Минича.
– Этого я иногда наблюдал, – ответил третий уверенно, – только это не хозяин.
– Интересно. – Это было сказано уже совсем другим тоном, и выражение глаз, снова обратившихся к Миничу, стало совсем иным – морозным. – В таком случае кто вы такой и что здесь делаете?
– Считайте, что я спросил об этом же вас. – Ответ Минича прозвучал в той же тональности.
Хорошо отработанным движением каждый из гостей запустил руку за пазуху, чтобы вынуть – нет, никак не оружие, но красную книжечку с золотым тиснением на обложке.
– Служба безопасности. С кем имею удовольствие беседовать?
Минич постарался выразиться как можно короче:
– Я приехал сюда по просьбе хозяина дома – по делу.
– Где же он? Или вы его не застали?
– Его нет.
– И вы не знаете, где он? И почему отсутствует, если, по вашим словам, сам пригласил вас сюда?
– Нет, отчего же, – сказал Минич, – в общих чертах знаю.
– Ну?
Это междометие было произнесено едва ли не с угрозой.
– Полагаю, что сейчас он в морге на Каширке. Вернее – его тело.
Это заявление явно оживило всю троицу.
– В морге! – проговорил один таким тоном, каким принято произносить: «Вот видите, я же говорил!»
– На Каширке? – Первый недоуменно поднял брови. – Это где?
– В онкологическом центре, – не стал скрывать Минич. – Он скончался там сегодня (он бросил взгляд на часы) четыре с половиной часа назад.
– Странно, – сказал первый. – Почему его отвезли туда?
Второй, к которому был обращен вопрос, только поджал губы:
– Наверняка милиция – чего же вы хотите?
Этот обмен мнениями уже начал надоедать Миничу.
– При чем тут милиция, хотел бы я знать? – спросил он иронически. – С каких это пор рак гортани считается нарушением закона?
Смысл заявления гости осмыслили быстро.
– Он что – был болен?
Спросили, как ни странно, не Минича, а третьего; видимо, то был местный кадр, коему ведать надлежало. Тот лишь пожал плечами:
– Когда я его последний раз видел – кашлял много, действительно, и с лица спал. Но держался бодро…
– Он пролежал там две недели, – сказал Минич. – Слишком поздно обратились – он все не хотел, не верил, что серьезное, говорил – обойдется, зачем время терять.
– Так, – сказал первый. – Значит, вы считаете, что он умер от болезни? В него не стреляли? Это не было покушением? Терактом?
– Это не я считаю, – начал уже злиться Минич. – Это врачи считают. Стреляли? Смешно – кто стал бы в него стрелять? Что он – коммерсант? Политик?
Эсбист усмехнулся; в улыбке легко читалось: «Как же, много ты понимаешь!..» Вслух же он сказал другое:
– Итак, вы не врач, ясно. А кто же вы? И как мог Ржев вам что-то поручить, если он, с ваших слов, умер? Покойники, знаете ли, не имеют обыкновения давать поручения хотя бы и друзьям. А ну быстро: зачем вы приехали сюда? Найти и забрать – что? Материалы наблюдений, дневники, письма – что еще? Предупреждаю: вы не имеете никакого права ни находиться здесь, ни изымать что бы то ни было. Прошу предъявить все, что вы хотели забрать отсюда, а затем немедленно оставьте этот дом.
Минич вообще-то был человеком законопослушным – в той мере, в какой российский журналист вообще может быть законопослушным. Иначе говоря – он уважал закон как некую абстракцию; встречи же с людьми, этот закон представляющими, почему-то всегда не только не доставляли удовлетворения, но вызывали стойкое желание возмущаться и противоречить. Этот же аккуратный, подобранный человек почему-то вызывал у него особенно сильное раздражение. Поэтому Минич, вместо того чтобы вывернуть карманы и послушно выйти из дома, ответил довольно нагло:
– Как бы не так!
– Что-что? – переспросил эсбист, нехорошо нахмурившись и запрокинув голову, что должно было изображать надменное презрение к ничтожному собеседнику. – Вы отдаете себе отчет?..
Минич уже набрал побольше воздуха в грудь, задержал его на секунду, подыскивая ответ пообиднее. Как и многие журналисты, он стал уже привыкать к тому, что правоохранительные органы старались поменьше связываться со СМИ: почему-то меры, примененные именно к этой категории людей, вызывали наибольшее волнение у общественности – быть может потому, что как раз такие меры освещались в печати с наибольшей широтой и негодованием. Так что Минич решил в выражениях не стесняться. Но в те мгновения, когда он подбирал слова, голос в его защиту прозвучал с той стороны, с какой журналист его никак не ожидал.
– Нет, – сказала Джина. – Вы ошибаетесь: он находится тут с полным правом, поскольку является единственным наследником покойного владельца, согласно завещанию. А вот вы? Есть ли у вас надлежащие постановления?
– А вы кто такая? Не лучше ли вам вообще помал…
Эсбист вдруг умолк, словно подавился собственными словами. Но тут же продолжил – уже совершенно иным тоном:
– Кажется, мы с вами уже встречались?
– Несомненно, – подтвердила женщина.
– Напомните – где?
– Совсем недавно. На совещании у Виктора Порфирьевича.
– Д-да, действительно. – И эсбист вдруг нормально, совершенно по-человечески улыбнулся. – Здравствуйте. Не ожидал увидеть вас здесь. Мне не доложили…
– Я никого не предупреждала. С покойным Ржевом Люцианом Ивановичем я была лично знакома. Я в курсе его работ.
– Вот как? Что же, это меняет дело, Зинаида… Самсоновна – если не ошибаюсь?
Она не сказала в ответ «У вас хорошая память», так что ему не пришлось с улыбкой признать, пожав плечами: «Профессия». Просто кивнула.
– Хорошо. Мы не станем больше мешать вам. Хочу только предупредить: обладая соответствующими полномочиями, мы еще до вашего приезда произвели осмотр помещений. Обнаруженный дневник наблюдений изъяли для более подробного ознакомления. По минованию надобности передадим в соответствующее научное учреждение, в какое – мы вам сообщим. К ним и будете обращаться в случае необходимости.
Он обернулся к своим, слушавшим этот разговор с непроницаемыми лицами:
– Здесь все в порядке. Поехали.
И через несколько секунд во дворе сдавленно рыкнул мотор, и джип пустился в обратный путь по собственным следам.
Но Минич при этом не испытал никакого облегчения. Вот, значит, какую дамочку он привез сюда на собственной машине!
Он повернулся, чтобы смерить Джину неприязненным взором. И увидел, что она безмятежно улыбается. Может быть, даже посмеивается? Не над ним ли смеется? Да над кем же еще?
– Извините, – сказал он сухо. – Не знал, что вы тоже… из этого семени… Зина.
– Да вовсе нет, – ответила женщина непринужденно. – Не из них. Но встречаться приходилось – и наверняка еще придется. Хотя я не состою в их сотрудниках – ни в штатных, ни в секретных.
– В таком случае – откуда же столь невероятное уважение со стороны щите и меча?
– Они нередко просят у нас консультаций.
– У вас? У целителей?
– Ну, не только. Вообще – у экстрасенсов, у тарологов… Думаю, что еще немного – и кто-то из моих коллег окажется в их кадрах – как только СБ получит деньги на расширение. А я там представляю астрологию.
– Я вижу, вы относитесь к ним сочувственно?
– А они, в общем, хорошие ребята. Конечно, работа накладывает отпечаток – как и любая другая. Но знаете что? Обо всем этом мы могли бы поговорить и потом. Вы ведь приехали сюда с какой-то целью? Я тоже. Поэтому, может быть, займемся делом?
– Я, кстати, не спросил: зачем вы приехали сюда?
– Ехала – чтобы поговорить с ним. Помириться, если хотите, или уж… – Она помолчала. – Но раз это невозможно – хочу посмотреть, может быть, смогу составить более полное представление о том, что он наблюдал.
– А что могла хотеть от него служба безопасности?
– То же самое, что и я.
– Им-то это к чему?
– Вы забыли уже? Я же вам сказала: всему миру может грозить страшная опасность. Да, вот как он назвал это: «Тело угрозы».
Но Минич уже решил отнестись к этому иронично: конец света – этого даже для журналиста многовато.
– Какой кошмар!
На эту явную насмешку Джина-Зинаида ответила с обидной ухмылкой:
– Понимаю: вы жираф. Но я подожду, пока и до вас дойдет. Сейчас мне некогда спорить. Я хочу найти все, что связано с наблюдениями.
– Вы же сами видели и слышали: они забрали с собой все, что имело отношение к этому.
– В том-то и дело, что не все. Я же сказала вам о погребе.
– Думаете? Разве не все у них?
– Они же не специалисты – не знали, что следует искать, и взяли то, что попало на глаза. А увидели они только дневник – он вел дневник, говорил, что такая потребность возникает с возрастом. А журнал наблюдений у Люциана велся на дискетах. Они не знали, где его искать. А я знаю. И фотографии тоже уцелели.
– Хотите сказать, что специалисты и их не нашли?
– Вам не показалось, что они чувствовали себя не очень уверенно? Видимо, они вторглись в дом, не имея на то права: постановления или хотя бы прямого приказа. И вряд ли они успели побывать даже и в обсерватории. Конечно, если бы не наш приезд…
– Да нет. Мы же встретили их, когда они уже возвращались. Мы им никак не могли помешать.
– Это вы так полагаете. А я думаю иначе. Спорю: они уже готовы были вскрыть обсерваторию, но сверху вовремя заметили вашу машину. Ехать по этой дороге больше некуда; вот они и поспешили удалиться – чтобы тут же вернуться уже как бы цивилизованным порядком. Они ведь считали, что это возвращается хозяин, и вовсе не хотели заранее портить отношения с ним: собирались получить у него информацию. А о погребе им, похоже, вообще не было известно ничего. Так что журнал мы скорее всего найдем нетронутым. А там должно быть все, что меня интересует. Потому что он не только наблюдал. Он еще и считал. Кажется, эти расчеты и заставили его думать о большом значении увиденного. У него вырвались такие слова: «Тело угрозы»… И я хочу во всем этом разобраться – раз уж он сам не может. Хотя теперь-то он знает, конечно…
– Я еще не дал вам разрешения.
«Не обижай девушку…», вспомнил он слова умирающего. Тоже как бы завещание. И пожалел о сказанном.
– Ладно. Давайте посмотрим.
– Идемте. Ключи у вас.
13
Если бы кто-нибудь еще из попытавшихся увидеть новооткрытый астероид все-таки обнаружил его и занялся, определив его скорость и направление, дальнейшими подсчетами, то решил бы скорее всего, что название «Тело угрозы», возникшее у покойного ныне Люциана, было чересчур уж мрачным.
Однако пока никакого подтверждения сделанного якобы открытия не возникло. И искать перестали – за исключением, может быть, одного-двух начинающих астрономов, очень молодых еще и потому весьма упрямых и этим похожих друг на друга, хотя знакомы они не были, никогда не встречались, да и обитали не только в разных странах, но и в разных полушариях планеты. Но об этом поговорить пора придет позже. В общем же было решено, что это то ли шутка, то ли ошибка любителя, столь внезапно исчезнувшего с горизонта.
На самом же деле искомый объект существовал. Только, поскольку время прошло, искать его следовало уже совсем в других координатах, учитывая скорость его в день наблюдения и то ускорение, с каким эта скорость возрастала. Но, не видя его, разумеется, и определить ничего такого нельзя было.
То ли астероид, то ли комета, то ли ни то и ни другое – небесное тело это проходило сейчас орбиту Нептуна (но совершенно в иной плоскости, близкой к полярной, так что вернее будет сказать, что оно находилось на расстоянии от Солнца, равном среднему расстоянию названной планеты), и летело оно, как показалось бы вначале, с большой, не свойственной астероидам скоростью – приближаясь уже, пожалуй, к параболической; и скорость эта, и направление его могли свидетельствовать о том, что тело вовсе не собиралось остаться в Солнечной системе, но намеревалось пронзить ее по хорде и уйти в то «никуда», из которого и пришло. Хотя пока этот скоростной рубеж еще не был достигнут. Так что оно – тело – могло и остаться в Солнечной системе.
Если бы, конечно, ничто ему не помешало. Но во Вселенной случается всякое. И наблюдая далее, можно стало бы убедиться в том, что скорость эта на самом деле не является постоянной, но меняется, а именно – тело как бы затормаживается, одновременно меняя направление полета; то есть тело двигалось с ускорением, которое, однако, не было постоянным.
Конечно, всему должны быть причины. Например, в это время тело могло подвергнуться гравитационному – а может быть, и магнитному, – влиянию большой планеты. Не только Нептун мы имеем в виду. И вообще – пока – никого из группы Юпитера. При разделявшем их расстоянии влияние это вряд ли могло оказаться сколько-нибудь значительным. И не оказалось. Тем не менее оно было, это влияние, которое правильнее было бы назвать обоюдным. И траектория полета тела несколько искривилась, направление стало иным. К сожалению, в эту пору этот объект, как уже сказано, никем еще не был замечен – кроме Люциана. Ничего удивительного: наблюдаются ведь, по сути, лишь небольшие участки, узкие секторы неба, так что немалая часть его вообще не закартирована. А если бы кто-то увидел и заинтересовался всерьез – то скорее всего пришел бы к выводу, что и еще какое-то влияние здесь сказалось, и куда более сильное. Возможно, Люциану именно это и пришло в голову?
Не сделав такого предположения, нельзя было бы подумать о том, что тело может представлять какую-то действительную угрозу. А ведь покойный Люциан, похоже, имел в виду нечто подобное?
Впрочем, пока его дневники еще не прочитаны, расчеты не проверены, а фотографии не изучены, судить о его мыслях и соображениях было бы преждевременным.
Однако пока никакого подтверждения сделанного якобы открытия не возникло. И искать перестали – за исключением, может быть, одного-двух начинающих астрономов, очень молодых еще и потому весьма упрямых и этим похожих друг на друга, хотя знакомы они не были, никогда не встречались, да и обитали не только в разных странах, но и в разных полушариях планеты. Но об этом поговорить пора придет позже. В общем же было решено, что это то ли шутка, то ли ошибка любителя, столь внезапно исчезнувшего с горизонта.
На самом же деле искомый объект существовал. Только, поскольку время прошло, искать его следовало уже совсем в других координатах, учитывая скорость его в день наблюдения и то ускорение, с каким эта скорость возрастала. Но, не видя его, разумеется, и определить ничего такого нельзя было.
То ли астероид, то ли комета, то ли ни то и ни другое – небесное тело это проходило сейчас орбиту Нептуна (но совершенно в иной плоскости, близкой к полярной, так что вернее будет сказать, что оно находилось на расстоянии от Солнца, равном среднему расстоянию названной планеты), и летело оно, как показалось бы вначале, с большой, не свойственной астероидам скоростью – приближаясь уже, пожалуй, к параболической; и скорость эта, и направление его могли свидетельствовать о том, что тело вовсе не собиралось остаться в Солнечной системе, но намеревалось пронзить ее по хорде и уйти в то «никуда», из которого и пришло. Хотя пока этот скоростной рубеж еще не был достигнут. Так что оно – тело – могло и остаться в Солнечной системе.
Если бы, конечно, ничто ему не помешало. Но во Вселенной случается всякое. И наблюдая далее, можно стало бы убедиться в том, что скорость эта на самом деле не является постоянной, но меняется, а именно – тело как бы затормаживается, одновременно меняя направление полета; то есть тело двигалось с ускорением, которое, однако, не было постоянным.
Конечно, всему должны быть причины. Например, в это время тело могло подвергнуться гравитационному – а может быть, и магнитному, – влиянию большой планеты. Не только Нептун мы имеем в виду. И вообще – пока – никого из группы Юпитера. При разделявшем их расстоянии влияние это вряд ли могло оказаться сколько-нибудь значительным. И не оказалось. Тем не менее оно было, это влияние, которое правильнее было бы назвать обоюдным. И траектория полета тела несколько искривилась, направление стало иным. К сожалению, в эту пору этот объект, как уже сказано, никем еще не был замечен – кроме Люциана. Ничего удивительного: наблюдаются ведь, по сути, лишь небольшие участки, узкие секторы неба, так что немалая часть его вообще не закартирована. А если бы кто-то увидел и заинтересовался всерьез – то скорее всего пришел бы к выводу, что и еще какое-то влияние здесь сказалось, и куда более сильное. Возможно, Люциану именно это и пришло в голову?
Не сделав такого предположения, нельзя было бы подумать о том, что тело может представлять какую-то действительную угрозу. А ведь покойный Люциан, похоже, имел в виду нечто подобное?
Впрочем, пока его дневники еще не прочитаны, расчеты не проверены, а фотографии не изучены, судить о его мыслях и соображениях было бы преждевременным.
Глава вторая
1
Камчатка приняла президента, как и полагалось: был и губернатор, и главы всех соседних и не очень соседних регионов, ковровая дорожка от трапа, почетный караул, журналисты и охрана, охрана везде – хотя самому главе государства казалось, что это последнее было вызвано скорее устоявшейся традицией, чем необходимостью: терроризм все-таки удалось придушить – если не до смерти, то, во всяком случае, довести до бессознательного состояния. Но ничего не поделаешь: самая большая сила в мире – протокол.
Президент и не пытался ему противиться, хотя относился двойственно; с одной стороны, все полагающиеся ему по рангу знаки внимания свидетельствовали о стабильности положения и со временем даже стали президенту нравиться: выполнение протокола было своего рода игрой, чуть ли не спортивной, и, разобравшись в правилах этой игры, можно было оценивать уровень выполнения того или иного пункта и ставить (мысленно, конечно) оценки – как если бы это было, скажем, фигурное катание. Тут, на полуострове, он оценил бы сыгранность встречающей команды на 5,3, а почетный караул – куда ниже, на 4,5 – никак не более. Хотя вообще шестерку можно было бы ставить в стране разве что московской роте – да и то не за каждое выступление. Однако делать замечаний он не стал, не желая огорчать хозяев, безусловно, хотевших как лучше.
Президент и не пытался ему противиться, хотя относился двойственно; с одной стороны, все полагающиеся ему по рангу знаки внимания свидетельствовали о стабильности положения и со временем даже стали президенту нравиться: выполнение протокола было своего рода игрой, чуть ли не спортивной, и, разобравшись в правилах этой игры, можно было оценивать уровень выполнения того или иного пункта и ставить (мысленно, конечно) оценки – как если бы это было, скажем, фигурное катание. Тут, на полуострове, он оценил бы сыгранность встречающей команды на 5,3, а почетный караул – куда ниже, на 4,5 – никак не более. Хотя вообще шестерку можно было бы ставить в стране разве что московской роте – да и то не за каждое выступление. Однако делать замечаний он не стал, не желая огорчать хозяев, безусловно, хотевших как лучше.