Страница:
Он поймал себя на том, что слово это прозвучало в мыслях как-то иначе. Не как обычно: констатация факта, обозначение противоположного пола. Слово пролетело, как некая жар-птица, словно магнату все еще было шестнадцать лет, а не… м-м… не столько, сколько было. Таинственное, манящее. О Господи, это что еще за наваждение?
Женщина. Ну и что? Он их никогда не чурался, ни тогда, когда была еще жива Таня, ни тем более потом, оставшись вдовцом. Секс был столь же естественным, как еда или сон, и проблем с этим не возникало, хотя всегда приходилось платить – не обязательно деньгами, конечно, он не любил профессионалок, – но он давно знал, что все в жизни должно оплачиваться – иначе везения не будет, это было одним из фундаментальных правил игры. Сейчас, правда, на эту сторону жизни он тратил меньше сил и времени; но это было естественным: время уходит, и в человеке все постоянно меняется, одно на другое, страсть – на спокойствие, например. Поэтому на борту «Орла» не оказалось у него ни единой спутницы: их участие не планировалось. Все правильно, так и должно быть. Что же это в нем сейчас вдруг взыграло? Бес в ребро толкнул?
Но слово продолжало звучать, все так же таинственно и приманчиво. Женщина! Гридень рассердился. Да что, в самом деле, он не мальчик! Ну, увидел в свете звезд этакую романтическую фигурку. И развезло. К черту! Полно важных дел.
Он снова ухватился за бинокль. И даже не опустил, а уронил его, чуть ли не швырнул о палубу – ремешок помешал.
Потому что понял вдруг – или кто-то другой за него понял и сказал на ухо: да не женщина, старый осел! Не вообще женщина! А вот эта самая! Ты же о ней думаешь с того раза, когда впервые увидел! Помнишь – мельком, выезжая из своих ворот, понятия не имея – кто это и почему… Она же в тебя запала. Но ты испугался. В постели общаться ты привык, а прочего – боишься. И обманываешь, только кого? Самого себя? Ее-то ведь не обманешь: она женщина, и она это почувствовала в тот миг, когда это у тебя возникло. Так что же ты?..
Да если почувствовала и ничего не сделала – возразил он своему шептуну, – значит, ей это ни к чему, она не одобряет. Не хочет. А вести осаду по всем правилам галантного искусства – прости, недосуг: и возраст, да и время, сам видишь, какое. Ведь если я сейчас…
Он запнулся мыслями. Потому что фигурка в отдалении шевельнулась наконец. Повернулась. Гридень понял, что ею увиден. Хотел отвернуться – и не смог. Зина сдвинулась с места и пошла – легко, не придерживаясь за леер, словно по городской площади, а не по палубе, сырой от неизбежных брызг, хотя слегка и покачивало. Когда она была уже в двух шагах, он непроизвольно шагнул навстречу. Качнуло. Он обнял ее – чтобы не поскользнулась, не упала, не дай Бог. Она не противилась. Сказала только:
– Ну, что делать – это, наверное, сильнее нас?
Он засмеялся от радости, не размыкая рук.
– Сильнее.
Все стало вдруг так ясно, что говорить, собственно, почти не пришлось: вместо слов были ощущения как бы восприятия мыслей, а скорее – чувств другого человека в чистом виде, когда не приходится втискивать их в речевые рамки. Временами они по очереди – бинокль на двоих был один – смотрели туда, где должно было находиться и в самом деле находилось небесное тело. Бинокль передавали друг другу медленно, как великую ценность, хотя, конечно, не в нем было дело: каждый раз отдавался весь мир. Они не целовались даже: знали, что все, чему должно быть, никуда не денется, но для всего есть свое время и место. А сейчас – сейчас просто…
– Ой! Что там?
– Ты о чем?
– Посмотри быстро. Там что-то случилось…
Гридень перенял бинокль бережно, но навел быстро. И в самом деле: словно разлетались искры. Как если бы кресалом ударили по огниву. Далеко-далеко. Там, где находилось тело с собачьей кличкой. Хотя – и не очень уже далеко…
– Что-то столкнулось с ним, – проговорил Гридень почти уверенно. – Но его ведь не атаковали. Еще нет. Не готовы. Метеорит? Во всяком случае…
– Там, рядом с телом, два корабля – наш и американский. Я сама их наблюдала.
– Да, кажется, мне что-то докладывали. Может быть, затеяли новый обстрел бортовыми ракетами?
– Спустимся, – предложила первой она. – Наверное, будут что-то сообщать.
– Да, конечно. Прости, по трапу пойду первым – если оступишься…
– Да.
– Я сразу на связь. А ты тем временем можешь сразу переехать. Там не заперто.
Зина кивнула. Наверное, в других условиях можно было бы и не так скоропалительно; но когда жить осталось, может быть, считанные дни, невольно начинаешь торопиться жить. И почему-то так хочется этого, как никогда еще ни с кем не желалось. Или это только кажется?
Нет, уверила она себя. Так оно и есть. Наверное, так и должно быть.
Минич, не замеченный никем из них, смотрел им вслед с другого борта, полускрытый рубкой. Он поднялся сейчас наверх случайно, просто потому, что уже терпения не хватало – бродить внизу по отсекам, где он никого не интересовал и его тоже – ничто, или – того хуже – валяться в койке, ожидая, когда же настанет в конце концов решающий для планеты – и для него самого в первую очередь – миг: ударит или пронесет. Сейчас он знал об этом не больше любого другого, а за последние недели привык уже к тому, что узнает о главном раньше и больше, чем все остальные люди на Земле; это как бы поднимало его над прочими, ставило на один уровень с первыми людьми этого мира – и вот этого высокого ощущения у него больше не осталось. Он поднялся, чтобы хоть посмотреть в ту часть мира, где должен был находиться виновник страхов. И вместо этого стал свидетелем неожиданной сценки и совершенно растерялся от увиденного.
Не то чтобы он не ожидал чего-то в этом роде. Он понимал, что у них с Зиной все развалилось – так же беспричинно, похоже, как и началось. Но он уже отвык от одиночества. И теперь надо было заново привыкать к нему.
Впрочем, рецепт этого процесса, способ его запуска и мягкого в него вхождения был знаком давно и во всей полноте.
Здесь, на корабле, препятствий для этого не имелось. Никому нет больше до него дела; ну и ему – ни до кого. Пусть Зинка раздвигает ноги перед кем хочет… а, да вообще не надо об этом!
Минич выждал еще немного для уверенности – что, спустившись, не налетит на новых счастливцев. Машинально посмотрел на небо; где-то далеко гасли последние искры чего-то там. К черту. Чужие проблемы. У него самого теперь вообще не осталось никаких проблем.
Спускаясь по трапу, он даже насвистывал что-то веселое – сам не зная что. Сейчас – в кают-компанию. В бар. Набрать побольше, чтобы можно было долго не высовываться, никого не видеть. И с криком «Ура!» в атаку – вперед!
4
5
Женщина. Ну и что? Он их никогда не чурался, ни тогда, когда была еще жива Таня, ни тем более потом, оставшись вдовцом. Секс был столь же естественным, как еда или сон, и проблем с этим не возникало, хотя всегда приходилось платить – не обязательно деньгами, конечно, он не любил профессионалок, – но он давно знал, что все в жизни должно оплачиваться – иначе везения не будет, это было одним из фундаментальных правил игры. Сейчас, правда, на эту сторону жизни он тратил меньше сил и времени; но это было естественным: время уходит, и в человеке все постоянно меняется, одно на другое, страсть – на спокойствие, например. Поэтому на борту «Орла» не оказалось у него ни единой спутницы: их участие не планировалось. Все правильно, так и должно быть. Что же это в нем сейчас вдруг взыграло? Бес в ребро толкнул?
Но слово продолжало звучать, все так же таинственно и приманчиво. Женщина! Гридень рассердился. Да что, в самом деле, он не мальчик! Ну, увидел в свете звезд этакую романтическую фигурку. И развезло. К черту! Полно важных дел.
Он снова ухватился за бинокль. И даже не опустил, а уронил его, чуть ли не швырнул о палубу – ремешок помешал.
Потому что понял вдруг – или кто-то другой за него понял и сказал на ухо: да не женщина, старый осел! Не вообще женщина! А вот эта самая! Ты же о ней думаешь с того раза, когда впервые увидел! Помнишь – мельком, выезжая из своих ворот, понятия не имея – кто это и почему… Она же в тебя запала. Но ты испугался. В постели общаться ты привык, а прочего – боишься. И обманываешь, только кого? Самого себя? Ее-то ведь не обманешь: она женщина, и она это почувствовала в тот миг, когда это у тебя возникло. Так что же ты?..
Да если почувствовала и ничего не сделала – возразил он своему шептуну, – значит, ей это ни к чему, она не одобряет. Не хочет. А вести осаду по всем правилам галантного искусства – прости, недосуг: и возраст, да и время, сам видишь, какое. Ведь если я сейчас…
Он запнулся мыслями. Потому что фигурка в отдалении шевельнулась наконец. Повернулась. Гридень понял, что ею увиден. Хотел отвернуться – и не смог. Зина сдвинулась с места и пошла – легко, не придерживаясь за леер, словно по городской площади, а не по палубе, сырой от неизбежных брызг, хотя слегка и покачивало. Когда она была уже в двух шагах, он непроизвольно шагнул навстречу. Качнуло. Он обнял ее – чтобы не поскользнулась, не упала, не дай Бог. Она не противилась. Сказала только:
– Ну, что делать – это, наверное, сильнее нас?
Он засмеялся от радости, не размыкая рук.
– Сильнее.
Все стало вдруг так ясно, что говорить, собственно, почти не пришлось: вместо слов были ощущения как бы восприятия мыслей, а скорее – чувств другого человека в чистом виде, когда не приходится втискивать их в речевые рамки. Временами они по очереди – бинокль на двоих был один – смотрели туда, где должно было находиться и в самом деле находилось небесное тело. Бинокль передавали друг другу медленно, как великую ценность, хотя, конечно, не в нем было дело: каждый раз отдавался весь мир. Они не целовались даже: знали, что все, чему должно быть, никуда не денется, но для всего есть свое время и место. А сейчас – сейчас просто…
– Ой! Что там?
– Ты о чем?
– Посмотри быстро. Там что-то случилось…
Гридень перенял бинокль бережно, но навел быстро. И в самом деле: словно разлетались искры. Как если бы кресалом ударили по огниву. Далеко-далеко. Там, где находилось тело с собачьей кличкой. Хотя – и не очень уже далеко…
– Что-то столкнулось с ним, – проговорил Гридень почти уверенно. – Но его ведь не атаковали. Еще нет. Не готовы. Метеорит? Во всяком случае…
– Там, рядом с телом, два корабля – наш и американский. Я сама их наблюдала.
– Да, кажется, мне что-то докладывали. Может быть, затеяли новый обстрел бортовыми ракетами?
– Спустимся, – предложила первой она. – Наверное, будут что-то сообщать.
– Да, конечно. Прости, по трапу пойду первым – если оступишься…
– Да.
– Я сразу на связь. А ты тем временем можешь сразу переехать. Там не заперто.
Зина кивнула. Наверное, в других условиях можно было бы и не так скоропалительно; но когда жить осталось, может быть, считанные дни, невольно начинаешь торопиться жить. И почему-то так хочется этого, как никогда еще ни с кем не желалось. Или это только кажется?
Нет, уверила она себя. Так оно и есть. Наверное, так и должно быть.
Минич, не замеченный никем из них, смотрел им вслед с другого борта, полускрытый рубкой. Он поднялся сейчас наверх случайно, просто потому, что уже терпения не хватало – бродить внизу по отсекам, где он никого не интересовал и его тоже – ничто, или – того хуже – валяться в койке, ожидая, когда же настанет в конце концов решающий для планеты – и для него самого в первую очередь – миг: ударит или пронесет. Сейчас он знал об этом не больше любого другого, а за последние недели привык уже к тому, что узнает о главном раньше и больше, чем все остальные люди на Земле; это как бы поднимало его над прочими, ставило на один уровень с первыми людьми этого мира – и вот этого высокого ощущения у него больше не осталось. Он поднялся, чтобы хоть посмотреть в ту часть мира, где должен был находиться виновник страхов. И вместо этого стал свидетелем неожиданной сценки и совершенно растерялся от увиденного.
Не то чтобы он не ожидал чего-то в этом роде. Он понимал, что у них с Зиной все развалилось – так же беспричинно, похоже, как и началось. Но он уже отвык от одиночества. И теперь надо было заново привыкать к нему.
Впрочем, рецепт этого процесса, способ его запуска и мягкого в него вхождения был знаком давно и во всей полноте.
Здесь, на корабле, препятствий для этого не имелось. Никому нет больше до него дела; ну и ему – ни до кого. Пусть Зинка раздвигает ноги перед кем хочет… а, да вообще не надо об этом!
Минич выждал еще немного для уверенности – что, спустившись, не налетит на новых счастливцев. Машинально посмотрел на небо; где-то далеко гасли последние искры чего-то там. К черту. Чужие проблемы. У него самого теперь вообще не осталось никаких проблем.
Спускаясь по трапу, он даже насвистывал что-то веселое – сам не зная что. Сейчас – в кают-компанию. В бар. Набрать побольше, чтобы можно было долго не высовываться, никого не видеть. И с криком «Ура!» в атаку – вперед!
4
Никто никогда не узнает, почему расстыковаться обоим кораблям не удалось. Почему этот маневр не был предварительно отрепетирован еще до начала движения. Вряд ли можно поверить, что командир «Урагана» не был знаком со старым правилом: прежде чем войти куда-нибудь, подумай, как будешь оттуда выходить. Предположительно – все-таки деформация стыковочного узла сыграла свою роль: сощелкнуться удалось, а разойтись – не получилось.
По какой-то причине на Землю не поступило никакого сообщения с корабля в эти последние минуты и секунды его существования. Наверное, у экипажа просто не осталось на это времени. Возможно, они, поняв, что корабль обречен, пытались спастись в пространстве, надев скафандры, – но и на это у них скорее всего не хватало минут и секунд. Да и успей кто-нибудь из них выброситься – последовавший взрыв ракет и кораблей, ударившихся об осколок Б, вряд ли пощадил кого-нибудь. Вспышка была замечена «Хабблом», и одновременно связисты на Земле констатировали исчезновение несущей частоты постоянно включенного передатчика «Урагана».
Что касается самого тела Б, то расчеты относительно него оказались, в общем, верными; новая трасса уводила его все дальше от опасного направления. И ракетно-ядерной армаде удалось, ни на что не отвлекаясь, продолжить движение к цели, а затем и успешно завершить его.
Через некоторое время жителям Земли выпало полюбоваться необычайно интенсивным, прекрасным звездным дождем; очень непродолжительным только – к сожалению, или, скорее, наоборот, к счастью. Это означало, что основная масса осколков, в которые превратилось тело А, бывшее Тело Угрозы, промчалась в стороне. Правда, потом недосчитались двух спутников, но это – дело поправимое. Зато те, кто во время этого дождя наблюдал Луну – в другом полушарии, конечно, – могли, если повезет, увидеть, как вздымались и медленно оседали во множестве пылевые фонтанчики: видимо, основной поток обломков прошел ближе к ночному светилу, чем к Земле. И слава Богу, что так.
По какой-то причине на Землю не поступило никакого сообщения с корабля в эти последние минуты и секунды его существования. Наверное, у экипажа просто не осталось на это времени. Возможно, они, поняв, что корабль обречен, пытались спастись в пространстве, надев скафандры, – но и на это у них скорее всего не хватало минут и секунд. Да и успей кто-нибудь из них выброситься – последовавший взрыв ракет и кораблей, ударившихся об осколок Б, вряд ли пощадил кого-нибудь. Вспышка была замечена «Хабблом», и одновременно связисты на Земле констатировали исчезновение несущей частоты постоянно включенного передатчика «Урагана».
Что касается самого тела Б, то расчеты относительно него оказались, в общем, верными; новая трасса уводила его все дальше от опасного направления. И ракетно-ядерной армаде удалось, ни на что не отвлекаясь, продолжить движение к цели, а затем и успешно завершить его.
Через некоторое время жителям Земли выпало полюбоваться необычайно интенсивным, прекрасным звездным дождем; очень непродолжительным только – к сожалению, или, скорее, наоборот, к счастью. Это означало, что основная масса осколков, в которые превратилось тело А, бывшее Тело Угрозы, промчалась в стороне. Правда, потом недосчитались двух спутников, но это – дело поправимое. Зато те, кто во время этого дождя наблюдал Луну – в другом полушарии, конечно, – могли, если повезет, увидеть, как вздымались и медленно оседали во множестве пылевые фонтанчики: видимо, основной поток обломков прошел ближе к ночному светилу, чем к Земле. И слава Богу, что так.
5
Здоров. Совершенно здоров!
Не гора с плеч свалилась, а целая планета. Счастливых переживаний хватило часа на два.
А дальше пошло то, чего и следовало ожидать.
Здоровый человек – в особенности если этим человеком был Кудлатый – не мог находиться в бездействии более нескольких минут. До сей поры действие было: процесс выздоровления. Со всеми его травками, гимнастиками, молитвами и всем прочим, что доктор прописал. С тщательным уходом за надеждой: это предмет такой, что требует постоянной подкормки, иначе желтеют листики и сохнут корешки. Одним словом, дел было навалом – и очень серьезных.
И вдруг они кончились. Надежда расцвела, имя цветку было – Уверенность. А обязательным спутником уверенности у него всегда было стремление к активности. К действию. Он был как велосипед, который не падает, только пока едет, пока крутятся колеса, и чем быстрее – тем он устойчивее.
Произойди это у него дома – он сейчас бы собрал уже весь свой штаб и накручивал, настраивал, подгонял бы их – дело нашлось бы. И, возможно, почувствовал бы себя не только здоровым, но и счастливым. Тем более что и мальчик Дюша был бы там поблизости – и…
Но сейчас он был не в своей крепости, а посреди океана, на корабле, да к тому же и не своем даже. Не было здесь ни соратников, ни мальчика Дюши, и за делами на суше, на биржах и в банках, промыслах и аэродромах можно было, конечно, следить, но вмешиваться – очень ограниченно: в связи он был ограничен. Как и любой другой, впрочем, включая и самого Гридня; но до других Федору Петровичу никогда не было дела.
Хотя, конечно, дела можно было делать и здесь.
Причем – дела серьезные. Не для развлечения.
Кудлатый знал – какие. И в какой последовательности. Собственно, он начал думать об этом с первого дня, когда оказался на борту «Орла». Но тогда пришлось все откладывать – до выздоровления. И вот – приходит час.
Верный старой привычке готовить планы впрок, он и тут, на воде и под водой, урывал все-таки время, чтобы не только продумать возможные ходы, но и – в той степени, в какой это было возможно и нужно, – ставить задачи перед теми, кто был здесь с ним: перед людьми охраны. Чем больше он просчитывал возможные ситуации, тем более убеждался в том, что с этими силами – плюс внезапность – он победит.
Людей у него было даже больше, чем у Гридня; пусть лишь на одного человека – но лишняя пешка помогает выиграть партию. Гридень, конечно, полагал, что на его стороне – корабельный экипаж, поскольку хозяин корабля именно Гридень, и никто другой, и поэтому команда с капитаном во главе просто-таки обязана его поддерживать и, если понадобится, защищать.
Так оно и было в самом начале. Но Кудлатый с первой минуты проявления своего на корабле сразу же избрал правильную линию поведения. Он был своим парнем, которому богатство не мешало чувствовать себя равным с остальными, запросто общаться с ними на их языке, рассуждать точно так же, как они, уважать их – и тем самым вызывать к себе почти, а может быть, и вполне дружеские чувства. Да плюс еще то, что он был болен, тяжко болен, этого он приказал не скрывать, наоборот; а больненьких в России – даже если кусочек ее болтается сейчас в Тихом океане – жалеют, тем более когда они – свои парни и не твои хозяева. Так что – это было уже известно от своих парней, бывших уже вась-вась с матросами и старшинами экипажа, – симпатии здесь, а может, и не только симпатии, будут, в случае чего, на его стороне, а не Гридня, который запанибрата ни с кем не был и как бы возвышался над прочими – это как-то само собой у него получалось. Сразу было видно, что – интеллигент. Это бывает вредно.
Значит – потерпи, Гридень, недолго тебе оставаться тут хозяином. И корабля, и положения в биржевой операции. Все изменится за мгновения. И твои глобалисты получат кукиш с маслом. Тебя с нетерпением ждет кое-кто в России. И будет очень благодарен всякому, кто тебя доставит туда – тепленького. Предположим, это буду я. Тогда мне простятся некоторые колебания в деле – принимать предложение или не принимать, давать деньги на выборы или зажать. Дам, не волнуйся, теперь – дам. Поскольку теперь все останется в моем распоряжении: соглашение-то мы подписали официально, и его признает любое учреждение.
Нет, приятель, я вовсе на тебя не обижаюсь ни за что, хотя – мог бы. Ничего личного. Только бизнес. Да разве у тебя у самого не вертится что-то такое в голове? Разве не это ты имел в виду, когда с ходу согласился принять меня на борт? Да это же самое. Просто я успею раньше. Ты сейчас отвлекся. Спасибо моей лекарше: с нее получился двойной навар. Жаль, что придется оставить ее без твоей мужской поддержки, без всяких твоих достоинств. Ну – такая селяви.
Как все будет выглядеть практически? Вполне натурально. Имеется отставной хахаль. Он вроде бы ничей: ни Гридня, ни мой. Конечно, пока толку от него – никакого. Но это – пока он не задействован в нужном направлении. Вот об этом мы и позаботимся своевременно. То есть – незамедлительно. Потому что сейчас – самое время начинать, пока мы далеко от всего и никаких помех не видно; а ведь даже хорошо продуманное дело порой ломается от мелкой случайности. Введем-ка отвергнутого жениха в игру. Каким способом? Самым простым и для него приятным. Он же алкаш. Слабый человек. Вот сейчас мы возьмем что-нибудь такое, перед чем он не устоит, и запустим процесс. Посочувствуем его мужскому горю, как-никак – бабу увели, да еще и кто увел! До чего же подло с тобой поступил этот тип: воспользовался положением, что ни девушке, ни тебе деваться некуда, тут он – владыка, чуть что не так – и за борт, рыбам на корм. Акулам. Нет, не по-мужски он поступил. Хорошо бы – хоть ты поступил бы по правилам, показал бы этому – да и ей заодно, – чего он на самом деле стоит. Просто, по-мужски показал бы. Да тебе все помогли бы – только начни, все ведь на твоей стороне, потому что все все видят, знают, понимают – тут тесно, тут от глаз не укроешься нигде… Да-да. Таким способом, пожалуй, можно будет парня так разогреть, что он… А я останусь как бы ни при чем – у них бытовуха, в результате глава вышел из строя – и его место занимаю я, потому что больше просто некому, я компаньон и все такое. Только строго предупредить парня: до смерти не надо, это лишнее, а просто надавать так, чтобы он и пальцем шевельнуть не мог. И девчонка – зуб даю – снова к тебе приползет…
Вот именно так. Ну что же: сказано – сделано. Взять с собой… ну, хотя бы эти две – и прямо к нему.
Федор Петрович так и сделал.
– Можно к тебе? Не помешал? Скучища, понимаешь, такая, что и заняться нечем, и поговорить толком не с кем – кроме вот тебя. Я посижу у тебя немного, а? А то прямо как-то не по себе. Земля далеко, Россия далеко, прямо тоска накатывает – а в одиночку я, понимаешь, не привык. Где у тебя стаканчики-то? Ага, вижу.
– Садитесь, – пригласил Минич вежливо. – Скучно, да. Домой охота.
– Может, и окажемся дома скорее даже, чем думаем.
– Если выживем.
– А если нет – то помирать надо весело, согласен? Ну давай – с приятным свиданьицем!..
Все было вроде бы хорошо задумано и рассчитано. Кроме разве что одного: Минич уже и сам успел оскоромиться. И, как обычно в самом начале, настроен был весьма агрессивно.
– Ты чего приперся, мудак старый?
На гостеприимство это никак не походило. И даже Кудлатый несколько оторопел.
– Ты что себе позволяешь, ты!
– А ты? – последовало немедленное возражение. – Ты нас всех угробил! Всю планету, жулье несчастное! Я же тебе все рассказал, было время – поднять тревогу, ударить во все колокола, спасти! Ты же богатый, влиятельный… А ты? Крупно заработать решил? А все остальные пусть подыхают? Сволочь ты, а теперь ко мне пришел? И все они сволочи. Погоди только, если не сгорим все и не утонем – я обо всех вас такое напишу, что вас народ на лоскутки разорвет, на вонючие тряпочки!..
Такое терпеть, разумеется, не было никакой возможности. Пришлось Федору Петровичу тряхнуть стариной. Хорошим прямым в челюсть он вырубил нахала – тот, не пикнув, рухнул на койку. Счета Кудлатый открывать не стал – ясно, что этот вариант провалился. Повернулся и вышел.
Сам не зная, он оказал, однако, Миничу немалую услугу: не позволил ему сорваться в загул. Когда Минич очнулся – его больше не тянуло к стакану. Пока, во всяком случае. Все-таки интересно было трезвым взглядом увидеть – чем и как все закончится.
– Ничего, – бормотал Кудлатый, широко шагая. – Не хочешь со мной заодно – будешь тянуть вместе с этим срок. А я дела буду делать и над вами весело смеяться… Пришел мой день.
Гридень и Зина были вдвоем в его каюте; сидели на диване, но не рядышком, тесно прижавшись, как можно было бы подумать, но в разных концах его, словно еще только собирались познакомиться – хотя все, что должно произойти, и ей, и ему было совершенно ясно, и обоих радовало почему-то. Хотя никаких реальных оснований для того не было, они друг друга едва знали – шапочное знакомство, как это называется, – но была с обеих сторон некая подсознательная уверенность в том, что вот – пришло наконец, найдено то, что нужно, поискам чего отданы годы (хотя на деле вряд ли это было так), и теперь торопиться было совершенно некуда, потому что все время, сколько бы его ни оставалось впереди, годы или всего лишь часы, – все оно принадлежало только им. И поэтому они пока только разговаривали – и не о чем-то существенном и конкретном, но как бы ни о чем – каждый проговаривал несколько слов о себе, о происходившем и давно, и недавно, о хорошем и плохом, веселом и страшном, о разных людях и своем отношении к ним – в общем, знакомились друг с другом, души их как бы проникали друг в друга – осторожно, опасаясь обжечься обо что-то раскаленно-неприятное, – и с каждой минутой чувствовали себя все уютнее, все домашнее, душа как бы становилась общей – и это было куда важнее и нужнее, чем сразу упасть на простыни и начать строить дом с крыши, пренебрегая фундаментом. Вот чем занимались двое, над чьими головами сейчас вроде бы уже собралась гроза, когда зазуммерил телефон – не дальний, защищенный от всяких помех аппарат Гридня, а корабельный, местной связи…
– Не могли бы вы заглянуть ко мне во второй отсек?
То был голос капитана.
– Я же просил не беспокоить без крайней надобности!..
– Виноват. Тем не менее – могу я рассчитывать?
– Это срочно? Действительно?
– Так точно, ситуация серьезная.
– Ну, если так…
– Мне пойти с тобой? – спросила Зина так, словно всю жизнь уже ходила рядом с ним.
– Мне будет очень приятно, – улыбнулся он.
Это должно было означать: «У меня нет и не будет от тебя секретов».
«Орел» шел в надводном положении, но капитан не предложил владельцу корабля подняться наверх. Он сказал:
– За нами поспешает корвет. US Navy. Возможны сложности. Считаете ли вы, что нужно уходить от него, или не обращать внимания? Уйти можем только на погружение: скорость у него больше, да и навести самолеты для него – дело минутное. Нас же так или иначе видно со спутников.
– А собственно, чего нам бояться? Мы – невооруженный корабль, все документы у нас, полагаю, в порядке, находимся в нейтральных водах – зачем же убегать?
– Трудно сказать, кем считают нас американцы. По документам мы теперь – частная прогулочная яхта. Но ведь с их точки зрения можем оказаться и разведывательным кораблем, отсутствие торпед и ракет еще ничего не значит. Они захотят убедиться, а может быть, и задержать, отконвоировать на их базу – для выяснения.
– Чем это может нам грозить?
– В лучшем случае – потерей времени. Некоторыми неудобствами. Вроде присутствия их людей на борту, если они решат отвести нас в порт.
– Гм… Ну ладно, а уйти от этого корвета мы можем?
Капитан пожал плечами:
– Думаю, что да, но им это не понравится. Тогда они смогут начать форменную охоту. Вплоть до…
– Ну, сдаться никогда не поздно, а?
– Откровенно говоря, я не стал бы рисковать. В такой ситуации лучше разойтись миром.
– М-да, конечно… – пробормотал магнат – просто чтобы заполнить звуками речи паузу, нужную ему, чтобы понять: кто, как и зачем? – и принять решение, которое – он чувствовал – должно быть единственно верным. – Разойтись миром? Только так, только так. Передайте на этот корабль: мы останавливаемся и ждем их приближения. Не забудьте лишний раз подчеркнуть: мы безоружны. А у меня хватит времени, чтобы уладить все с берегом.
И Гридень, вытащив свой аппарат, быстро – одной кнопкой – набрал номер. Ему ответили сразу.
– Вариант два, – сказал он. – Сверхсрочно.
И дал отбой. Капитан тем временем скомандовал «Стоп».
И – как будто это послужило сигналом – центральный пост сразу заполнился людьми. Не моряками. Охранниками Кудлатого. И сам он тоже вошел вслед за ними.
– Что это значит? Кто позволил вам войти?
– Минутку, капитан. Я лишь выполняю свой долг. А долгом своим считаю сообщить вам, что этот человек, – он ткнул пальцем в сторону Гридня, – разыскивается судебными органами нашего с вами государства по обвинению в серьезных преступлениях. И ваша обязанность – не повиноваться его приказаниям, но немедленно арестовать его и направиться к российским берегам, чтобы сдать его органам власти. И сразу же дать радио о его задержании. В ином случае вы сами становитесь его соучастником.
– Если это шутка, – проговорил капитан, – то очень глупая и не ко времени. Мы сейчас…
– Не разговаривайте с ним, – сказал Гридень. Капитан перевел на него вопросительный взгляд. – Лучше попросите у него подтверждения сказанному.
– Срочно радируйте на берег, капитан, – не умолкал Кудлатый. – Вы намерены повиноваться закону? Мы что, стоим? Почему? Что тут творится, хрен бы вас всех побрал?
Зажужжал телефон. Капитан схватил трубку.
– Докладывает вахтенный офицер из рубки. Подошла шлюпка с американца. Требуют разрешения подняться на борт.
Гридень кивнул, едва заметно усмехнувшись.
– Добро, – сказал капитан. – Не препятствовать.
Корвет застопорил машины в двух кабельтовых и выслал катер с группой то ли досмотра, то ли захвата. На борту «Орла» никто не оказал ни малейшего сопротивления. Лейтенант, возглавлявший группу, поспешил прежде всего представиться, назвав себя представителем ракетно-ядерной инспекции США, действующей согласно международному соглашению.
– Что здесь у вас происходит, капитан?
Вопрос никого не удивил: не та была обстановка, какой полагалось быть в командном центре корабля, тем более – такого. Слишком много посторонних, слишком разгоряченные лица, блестящие глаза…
– Вы застали здесь попытку захвата корабля преступниками, – ответил за капитана Гридень. – Вы успели вовремя. Я владелец этого судна и прошу вас принять все необходимые меры.
Лейтенант на мгновение сосредоточился.
– Мистер… Гриден?
– Да, это я.
– Я предупрежден о вас. Мичман, этих – под стражу и под замок. Выключить и опечатать средства связи!..
После осмотра первого, торпедного отсека и ракетных шахт, которые, собственно, и нельзя было больше так называть, командир группы расставил своих людей по нужным местам, лишая команду «Орла» возможности управлять движением корабля, сам же вместе с капитаном и владельцем судна уединился в апартаментах Гридня.
– Лейтенант, – немедленно начал Гридень со вполне уместной интонацией возмущения в голосе: все должно было происходить как полагается, поскольку переговоры писались сразу на два журнала, русский корабельный и американский. – Как вы только что убедились, мое судно не вооружено, приспособлено целиком для туристических плаваний и никак не может представлять ни малейшей опасности для Соединенных Штатов – тем более что мы находимся в нейтральных водах, и между нашими странами нет состояния войны. Скорее, я бы сказал, наоборот. По какой же причине вы задерживаете нас и высаживаете вооруженный десант? И отнимаете возможность даже связаться с посольством моей страны в Вашингтоне? Можете вы объяснить мотивы ваших действий?
– Так точно, сэр, могу. Командир корвета приказал сообщить вам, что эта операция входит в план контроля над морскими стратегическими ракетоносцами любого флага и не имеет адресного отношения именно к вашему судну. Это лишь морской вариант соглашения о всеобщей инспекции, которое подписано президентами и моей страны, и России. – Он слегка кашлянул. – Кроме того, не стану скрывать, сэр, что в мою задачу входит также и обнаружение всякого рода разведывательной аппаратуры, а она, как вы понимаете, может находится и на борту невооруженного судна.
Не гора с плеч свалилась, а целая планета. Счастливых переживаний хватило часа на два.
А дальше пошло то, чего и следовало ожидать.
Здоровый человек – в особенности если этим человеком был Кудлатый – не мог находиться в бездействии более нескольких минут. До сей поры действие было: процесс выздоровления. Со всеми его травками, гимнастиками, молитвами и всем прочим, что доктор прописал. С тщательным уходом за надеждой: это предмет такой, что требует постоянной подкормки, иначе желтеют листики и сохнут корешки. Одним словом, дел было навалом – и очень серьезных.
И вдруг они кончились. Надежда расцвела, имя цветку было – Уверенность. А обязательным спутником уверенности у него всегда было стремление к активности. К действию. Он был как велосипед, который не падает, только пока едет, пока крутятся колеса, и чем быстрее – тем он устойчивее.
Произойди это у него дома – он сейчас бы собрал уже весь свой штаб и накручивал, настраивал, подгонял бы их – дело нашлось бы. И, возможно, почувствовал бы себя не только здоровым, но и счастливым. Тем более что и мальчик Дюша был бы там поблизости – и…
Но сейчас он был не в своей крепости, а посреди океана, на корабле, да к тому же и не своем даже. Не было здесь ни соратников, ни мальчика Дюши, и за делами на суше, на биржах и в банках, промыслах и аэродромах можно было, конечно, следить, но вмешиваться – очень ограниченно: в связи он был ограничен. Как и любой другой, впрочем, включая и самого Гридня; но до других Федору Петровичу никогда не было дела.
Хотя, конечно, дела можно было делать и здесь.
Причем – дела серьезные. Не для развлечения.
Кудлатый знал – какие. И в какой последовательности. Собственно, он начал думать об этом с первого дня, когда оказался на борту «Орла». Но тогда пришлось все откладывать – до выздоровления. И вот – приходит час.
Верный старой привычке готовить планы впрок, он и тут, на воде и под водой, урывал все-таки время, чтобы не только продумать возможные ходы, но и – в той степени, в какой это было возможно и нужно, – ставить задачи перед теми, кто был здесь с ним: перед людьми охраны. Чем больше он просчитывал возможные ситуации, тем более убеждался в том, что с этими силами – плюс внезапность – он победит.
Людей у него было даже больше, чем у Гридня; пусть лишь на одного человека – но лишняя пешка помогает выиграть партию. Гридень, конечно, полагал, что на его стороне – корабельный экипаж, поскольку хозяин корабля именно Гридень, и никто другой, и поэтому команда с капитаном во главе просто-таки обязана его поддерживать и, если понадобится, защищать.
Так оно и было в самом начале. Но Кудлатый с первой минуты проявления своего на корабле сразу же избрал правильную линию поведения. Он был своим парнем, которому богатство не мешало чувствовать себя равным с остальными, запросто общаться с ними на их языке, рассуждать точно так же, как они, уважать их – и тем самым вызывать к себе почти, а может быть, и вполне дружеские чувства. Да плюс еще то, что он был болен, тяжко болен, этого он приказал не скрывать, наоборот; а больненьких в России – даже если кусочек ее болтается сейчас в Тихом океане – жалеют, тем более когда они – свои парни и не твои хозяева. Так что – это было уже известно от своих парней, бывших уже вась-вась с матросами и старшинами экипажа, – симпатии здесь, а может, и не только симпатии, будут, в случае чего, на его стороне, а не Гридня, который запанибрата ни с кем не был и как бы возвышался над прочими – это как-то само собой у него получалось. Сразу было видно, что – интеллигент. Это бывает вредно.
Значит – потерпи, Гридень, недолго тебе оставаться тут хозяином. И корабля, и положения в биржевой операции. Все изменится за мгновения. И твои глобалисты получат кукиш с маслом. Тебя с нетерпением ждет кое-кто в России. И будет очень благодарен всякому, кто тебя доставит туда – тепленького. Предположим, это буду я. Тогда мне простятся некоторые колебания в деле – принимать предложение или не принимать, давать деньги на выборы или зажать. Дам, не волнуйся, теперь – дам. Поскольку теперь все останется в моем распоряжении: соглашение-то мы подписали официально, и его признает любое учреждение.
Нет, приятель, я вовсе на тебя не обижаюсь ни за что, хотя – мог бы. Ничего личного. Только бизнес. Да разве у тебя у самого не вертится что-то такое в голове? Разве не это ты имел в виду, когда с ходу согласился принять меня на борт? Да это же самое. Просто я успею раньше. Ты сейчас отвлекся. Спасибо моей лекарше: с нее получился двойной навар. Жаль, что придется оставить ее без твоей мужской поддержки, без всяких твоих достоинств. Ну – такая селяви.
Как все будет выглядеть практически? Вполне натурально. Имеется отставной хахаль. Он вроде бы ничей: ни Гридня, ни мой. Конечно, пока толку от него – никакого. Но это – пока он не задействован в нужном направлении. Вот об этом мы и позаботимся своевременно. То есть – незамедлительно. Потому что сейчас – самое время начинать, пока мы далеко от всего и никаких помех не видно; а ведь даже хорошо продуманное дело порой ломается от мелкой случайности. Введем-ка отвергнутого жениха в игру. Каким способом? Самым простым и для него приятным. Он же алкаш. Слабый человек. Вот сейчас мы возьмем что-нибудь такое, перед чем он не устоит, и запустим процесс. Посочувствуем его мужскому горю, как-никак – бабу увели, да еще и кто увел! До чего же подло с тобой поступил этот тип: воспользовался положением, что ни девушке, ни тебе деваться некуда, тут он – владыка, чуть что не так – и за борт, рыбам на корм. Акулам. Нет, не по-мужски он поступил. Хорошо бы – хоть ты поступил бы по правилам, показал бы этому – да и ей заодно, – чего он на самом деле стоит. Просто, по-мужски показал бы. Да тебе все помогли бы – только начни, все ведь на твоей стороне, потому что все все видят, знают, понимают – тут тесно, тут от глаз не укроешься нигде… Да-да. Таким способом, пожалуй, можно будет парня так разогреть, что он… А я останусь как бы ни при чем – у них бытовуха, в результате глава вышел из строя – и его место занимаю я, потому что больше просто некому, я компаньон и все такое. Только строго предупредить парня: до смерти не надо, это лишнее, а просто надавать так, чтобы он и пальцем шевельнуть не мог. И девчонка – зуб даю – снова к тебе приползет…
Вот именно так. Ну что же: сказано – сделано. Взять с собой… ну, хотя бы эти две – и прямо к нему.
Федор Петрович так и сделал.
– Можно к тебе? Не помешал? Скучища, понимаешь, такая, что и заняться нечем, и поговорить толком не с кем – кроме вот тебя. Я посижу у тебя немного, а? А то прямо как-то не по себе. Земля далеко, Россия далеко, прямо тоска накатывает – а в одиночку я, понимаешь, не привык. Где у тебя стаканчики-то? Ага, вижу.
– Садитесь, – пригласил Минич вежливо. – Скучно, да. Домой охота.
– Может, и окажемся дома скорее даже, чем думаем.
– Если выживем.
– А если нет – то помирать надо весело, согласен? Ну давай – с приятным свиданьицем!..
Все было вроде бы хорошо задумано и рассчитано. Кроме разве что одного: Минич уже и сам успел оскоромиться. И, как обычно в самом начале, настроен был весьма агрессивно.
– Ты чего приперся, мудак старый?
На гостеприимство это никак не походило. И даже Кудлатый несколько оторопел.
– Ты что себе позволяешь, ты!
– А ты? – последовало немедленное возражение. – Ты нас всех угробил! Всю планету, жулье несчастное! Я же тебе все рассказал, было время – поднять тревогу, ударить во все колокола, спасти! Ты же богатый, влиятельный… А ты? Крупно заработать решил? А все остальные пусть подыхают? Сволочь ты, а теперь ко мне пришел? И все они сволочи. Погоди только, если не сгорим все и не утонем – я обо всех вас такое напишу, что вас народ на лоскутки разорвет, на вонючие тряпочки!..
Такое терпеть, разумеется, не было никакой возможности. Пришлось Федору Петровичу тряхнуть стариной. Хорошим прямым в челюсть он вырубил нахала – тот, не пикнув, рухнул на койку. Счета Кудлатый открывать не стал – ясно, что этот вариант провалился. Повернулся и вышел.
Сам не зная, он оказал, однако, Миничу немалую услугу: не позволил ему сорваться в загул. Когда Минич очнулся – его больше не тянуло к стакану. Пока, во всяком случае. Все-таки интересно было трезвым взглядом увидеть – чем и как все закончится.
– Ничего, – бормотал Кудлатый, широко шагая. – Не хочешь со мной заодно – будешь тянуть вместе с этим срок. А я дела буду делать и над вами весело смеяться… Пришел мой день.
Гридень и Зина были вдвоем в его каюте; сидели на диване, но не рядышком, тесно прижавшись, как можно было бы подумать, но в разных концах его, словно еще только собирались познакомиться – хотя все, что должно произойти, и ей, и ему было совершенно ясно, и обоих радовало почему-то. Хотя никаких реальных оснований для того не было, они друг друга едва знали – шапочное знакомство, как это называется, – но была с обеих сторон некая подсознательная уверенность в том, что вот – пришло наконец, найдено то, что нужно, поискам чего отданы годы (хотя на деле вряд ли это было так), и теперь торопиться было совершенно некуда, потому что все время, сколько бы его ни оставалось впереди, годы или всего лишь часы, – все оно принадлежало только им. И поэтому они пока только разговаривали – и не о чем-то существенном и конкретном, но как бы ни о чем – каждый проговаривал несколько слов о себе, о происходившем и давно, и недавно, о хорошем и плохом, веселом и страшном, о разных людях и своем отношении к ним – в общем, знакомились друг с другом, души их как бы проникали друг в друга – осторожно, опасаясь обжечься обо что-то раскаленно-неприятное, – и с каждой минутой чувствовали себя все уютнее, все домашнее, душа как бы становилась общей – и это было куда важнее и нужнее, чем сразу упасть на простыни и начать строить дом с крыши, пренебрегая фундаментом. Вот чем занимались двое, над чьими головами сейчас вроде бы уже собралась гроза, когда зазуммерил телефон – не дальний, защищенный от всяких помех аппарат Гридня, а корабельный, местной связи…
– Не могли бы вы заглянуть ко мне во второй отсек?
То был голос капитана.
– Я же просил не беспокоить без крайней надобности!..
– Виноват. Тем не менее – могу я рассчитывать?
– Это срочно? Действительно?
– Так точно, ситуация серьезная.
– Ну, если так…
– Мне пойти с тобой? – спросила Зина так, словно всю жизнь уже ходила рядом с ним.
– Мне будет очень приятно, – улыбнулся он.
Это должно было означать: «У меня нет и не будет от тебя секретов».
«Орел» шел в надводном положении, но капитан не предложил владельцу корабля подняться наверх. Он сказал:
– За нами поспешает корвет. US Navy. Возможны сложности. Считаете ли вы, что нужно уходить от него, или не обращать внимания? Уйти можем только на погружение: скорость у него больше, да и навести самолеты для него – дело минутное. Нас же так или иначе видно со спутников.
– А собственно, чего нам бояться? Мы – невооруженный корабль, все документы у нас, полагаю, в порядке, находимся в нейтральных водах – зачем же убегать?
– Трудно сказать, кем считают нас американцы. По документам мы теперь – частная прогулочная яхта. Но ведь с их точки зрения можем оказаться и разведывательным кораблем, отсутствие торпед и ракет еще ничего не значит. Они захотят убедиться, а может быть, и задержать, отконвоировать на их базу – для выяснения.
– Чем это может нам грозить?
– В лучшем случае – потерей времени. Некоторыми неудобствами. Вроде присутствия их людей на борту, если они решат отвести нас в порт.
– Гм… Ну ладно, а уйти от этого корвета мы можем?
Капитан пожал плечами:
– Думаю, что да, но им это не понравится. Тогда они смогут начать форменную охоту. Вплоть до…
– Ну, сдаться никогда не поздно, а?
– Откровенно говоря, я не стал бы рисковать. В такой ситуации лучше разойтись миром.
– М-да, конечно… – пробормотал магнат – просто чтобы заполнить звуками речи паузу, нужную ему, чтобы понять: кто, как и зачем? – и принять решение, которое – он чувствовал – должно быть единственно верным. – Разойтись миром? Только так, только так. Передайте на этот корабль: мы останавливаемся и ждем их приближения. Не забудьте лишний раз подчеркнуть: мы безоружны. А у меня хватит времени, чтобы уладить все с берегом.
И Гридень, вытащив свой аппарат, быстро – одной кнопкой – набрал номер. Ему ответили сразу.
– Вариант два, – сказал он. – Сверхсрочно.
И дал отбой. Капитан тем временем скомандовал «Стоп».
И – как будто это послужило сигналом – центральный пост сразу заполнился людьми. Не моряками. Охранниками Кудлатого. И сам он тоже вошел вслед за ними.
– Что это значит? Кто позволил вам войти?
– Минутку, капитан. Я лишь выполняю свой долг. А долгом своим считаю сообщить вам, что этот человек, – он ткнул пальцем в сторону Гридня, – разыскивается судебными органами нашего с вами государства по обвинению в серьезных преступлениях. И ваша обязанность – не повиноваться его приказаниям, но немедленно арестовать его и направиться к российским берегам, чтобы сдать его органам власти. И сразу же дать радио о его задержании. В ином случае вы сами становитесь его соучастником.
– Если это шутка, – проговорил капитан, – то очень глупая и не ко времени. Мы сейчас…
– Не разговаривайте с ним, – сказал Гридень. Капитан перевел на него вопросительный взгляд. – Лучше попросите у него подтверждения сказанному.
– Срочно радируйте на берег, капитан, – не умолкал Кудлатый. – Вы намерены повиноваться закону? Мы что, стоим? Почему? Что тут творится, хрен бы вас всех побрал?
Зажужжал телефон. Капитан схватил трубку.
– Докладывает вахтенный офицер из рубки. Подошла шлюпка с американца. Требуют разрешения подняться на борт.
Гридень кивнул, едва заметно усмехнувшись.
– Добро, – сказал капитан. – Не препятствовать.
Корвет застопорил машины в двух кабельтовых и выслал катер с группой то ли досмотра, то ли захвата. На борту «Орла» никто не оказал ни малейшего сопротивления. Лейтенант, возглавлявший группу, поспешил прежде всего представиться, назвав себя представителем ракетно-ядерной инспекции США, действующей согласно международному соглашению.
– Что здесь у вас происходит, капитан?
Вопрос никого не удивил: не та была обстановка, какой полагалось быть в командном центре корабля, тем более – такого. Слишком много посторонних, слишком разгоряченные лица, блестящие глаза…
– Вы застали здесь попытку захвата корабля преступниками, – ответил за капитана Гридень. – Вы успели вовремя. Я владелец этого судна и прошу вас принять все необходимые меры.
Лейтенант на мгновение сосредоточился.
– Мистер… Гриден?
– Да, это я.
– Я предупрежден о вас. Мичман, этих – под стражу и под замок. Выключить и опечатать средства связи!..
После осмотра первого, торпедного отсека и ракетных шахт, которые, собственно, и нельзя было больше так называть, командир группы расставил своих людей по нужным местам, лишая команду «Орла» возможности управлять движением корабля, сам же вместе с капитаном и владельцем судна уединился в апартаментах Гридня.
– Лейтенант, – немедленно начал Гридень со вполне уместной интонацией возмущения в голосе: все должно было происходить как полагается, поскольку переговоры писались сразу на два журнала, русский корабельный и американский. – Как вы только что убедились, мое судно не вооружено, приспособлено целиком для туристических плаваний и никак не может представлять ни малейшей опасности для Соединенных Штатов – тем более что мы находимся в нейтральных водах, и между нашими странами нет состояния войны. Скорее, я бы сказал, наоборот. По какой же причине вы задерживаете нас и высаживаете вооруженный десант? И отнимаете возможность даже связаться с посольством моей страны в Вашингтоне? Можете вы объяснить мотивы ваших действий?
– Так точно, сэр, могу. Командир корвета приказал сообщить вам, что эта операция входит в план контроля над морскими стратегическими ракетоносцами любого флага и не имеет адресного отношения именно к вашему судну. Это лишь морской вариант соглашения о всеобщей инспекции, которое подписано президентами и моей страны, и России. – Он слегка кашлянул. – Кроме того, не стану скрывать, сэр, что в мою задачу входит также и обнаружение всякого рода разведывательной аппаратуры, а она, как вы понимаете, может находится и на борту невооруженного судна.