Незнанский Фридрих Евсеевич. Прокурор по вызову

   - Проходите! Как вы меня нашли? В "Россини" меня никто не знает...
   - Искать - моя профессия, мадам, - сказал Турецкий утробным голосом, высоко подняв брови. Импровизация оказалась удачной.
   - Инспектор Трэнтон, - в тон ему ответила Кузнецова.
   - Вот именно! Старший следователь по особо важным делам Турецкий, Генеральная прокуратура. Меня интересуют три маленьких вопроса. Кто сдал киллеру адрес Калашниковой в Воскресенске, личность самого киллера, а также личность коллеги Калашниковой, работавшей с ней в паре тридцатого марта в клубе "Ирбис". Телерепортаж об этом вы, надеюсь, видели.
   Увидев, что Кузнецова изменилась в лице, Ильин быстро захлопнул дверь и, крепко взяв ее за руки, предупредил:
   - Без глупостей.
   - Хорошо, хорошо, отпустите! - Кузнецова прошла в комнату плюхнулась на диван размером с половину футбольного поля и закурила, глубоко запрокинув голову и выпуская дым причудливыми кольцами.
   - Очень красиво, - нетерпеливо заметил Турецкий, подождав до половины сигареты, - я бы даже сказал, очень сексуально. Но мы торопимся. И вам я посоветовал бы поторопиться с ответами.
   - Про Светкину воскресенскую квартиру в первый раз слышу, - быстро заговорила Кузнецова. - Как ее убили? Хоть не мучили? Она страшно боли боялась...
   - Нет, снайпер работал. Продолжайте.
   - В "Ирбисе" они с Русей Лагуш трудились, меня не брали. - Она усмехнулась невесело и раздавила окурок в пепельнице с таким выражением, как будто свернула голову мелкому зверьку. - Конкуренции опасались... Ну и слава богу! Как показали их по телику - они первым делом перегрызлись, а потом ударились в бега. Светка куда как умнее была - и то не убереглась. А Руся заявилась наверняка к тетке и заперлась в чулане, думает, никто ее там не найдет!
   - А где ее тетка живет?
   - Здесь, в соседнем доме.
   - Хорошо, последний вопрос, - Турецкий перешел почти на приятельский тон, - кто был с ними тридцатого, кроме Замятина? Кто вообще в "Ирбисе" бывал, они вам рассказывали?
   - Нет. Тайна фирмы. А может, Шмидт пригрозил им, что почикает, если протреплются.
   - А вы знаете Шмидта?
   - Что значит "знаю"! Его пол-Москвы знает. Лично мы не представлены.
   - А как Калашникова и Лагуш на него вышли?
   - Вышли! - Кузнецова фыркнула. - Подцепил их, наверное, однажды. Ну и оценил по достоинству.
   - Понятно. Вы свободны завтра в первой половине дня?
   - Есть деловые предложения?
   - Есть. Подъедете в Генеральную прокуратуру, оформим протокол допроса. А сейчас проводите нас к Лагуш.
   - Нет!
   - Да. Вы же сами сказали, что она заперлась в чулане, никому не открывает и вообще у нее одна извилина. Вот вы ей мягко, по-женски объясните, что чем подробнее она нам все расскажет, тем живее будет. Можете разобрать пример с Калашниковой для убедительности.
   Хмуренко. 11 апреля. 14.00
   - Гм-гм. Вот что значит Европа. Не успели прилететь, уже кашель прошел, - сказал Хмуренко довольно.
   С самого утра он охрип, говорить мог только шепотом, и то с превеликим трудом. Поэтому ни в Шереметьеве, ни в самолете он не перекинулся с Ладой и оператором ни словом, только красноречивым жестом указал на простуженное горло. Оператор, правда, сам был редкостным молчуном, а с Ладой поговорить было необходимо.
   - Поздравляю, Александр Сергеевич, с исцелением главного органа. Лада вертелась как заводная. - Швейцария мне заранее нравится. Где Веня? Он нас встречает? Вообще я жажду инструкций. Мы едем или ждем кого-то?
   Вениамин Легенький (для коллег просто Веня), сотрудник центральноевропейского бюро ОРТ, ждал их у выхода из аэропорта. Хмуренко вчера предупредил его о своем прилете и попросил организовать несколько встреч.
   - Куда едем? - справился Веня. - К коммунисту, в офис, в "BenOil" или вначале в гостиницу?
   - Давай к коммунисту, - поразмыслив, решил Хмуренко. - Нужна колоритная зарисовочка "по ленинским местам".
   - Есть такая, - ответил Веня, - давным-давно зачем-то снимали, тогда не понадобилась, теперь в архиве пылится. Все как надо: улочки, скверики, даже ресторан "Одеон", в котором сиживал дедушка Ленин, будучи еще не дедушкой. Коммунист, как вы и просили, старейший.
   - А самый молодой? - хихикнула Лада. - Или он всего один в двух лицах? Когда они самораспустились, я забыла?
   - Тебя еще на свете не было, - ухмыльнулся Хмуренко.
   Старейший коммунист оказался очень показательным - седовласый мужичина с изрезанным морщинами лицом и огромными руками. Типичный швейцарский пролетарий, у которого собственный двухэтажный дом, две машины и приличный счет в банке. Хмуренко, глядя на него, даже сочинил афоризм: "Франция, в представлении русских, культурная страна - там даже извозчики говорят по-французски, а Швейцария - богатая страна - там у каждого счет в швейцарском банке".
   Беседовала с ним Лада на паршивом английском, правда, у коммуниста английский был не лучше. Но свое отношение к коммунизму и компартии он, наверное, смог бы выразить и на пальцах: на фиг это кому надо!
   Беседовали они на лавочке в парке, а Хмуренко с Легеньким устроились на соседней лавочке, и Веня пока рассказывал, что удалось выяснить о поездках в Швейцарию Ильичева.
   - Официально за последние четыре года он бывал здесь всего однажды, за более ранний период просто нет сведений. В составе делегации Думы в апреле прошлого года делился опытом с местным Национальным советом. Еще раз приезжал лечиться, что-то у него было с почками, предположительно его здесь прооперировали, но точно я не знаю. Это было еще раньше, в июле девяносто седьмого. Если он и приезжал сюда еще, например отдыхать или по личным делам, я не в курсе.
   - А куда ходил, что делал, бывал ли в банке, не является ли учредителем какой-нибудь фирмы, такие сведения есть?
   - Честно говоря, нет. Специально мы за ним не следили. А о банковских счетах сейчас вообще опасно спрашивать у местных. Сплошная паранойя, молчат как рыбы, а если настаиваешь, тут же берут в оборот и сами норовят что-нибудь выведать. По поводу замятинских заявлений о русских счетах наша Генпрокуратура высылает сюда свою делегацию. Насколько мне известно, командирован следователь по особо важным делам Турецкий.
   - Серьезно? - удивился Хмуренко.
   - Серьезно. Генпрокуратура Швейцарии распространила сегодня пресс-бюллетень, обещают в ближайшие дни совместное заявление.
   Лада мило распрощалась со старейшим коммунистом и уселась рядом с Хмуренко:
   - Александр Сергеевич, может, пора подкрепиться? Хочу настоящего швейцарского горячего шоколада.
   - Съешь чизбургер, - отмахнулся Хмуренко. - Он с настоящим швейцарским сыром. Мы едем в "BenOil".
   Совместными усилиями - Хмуренко через знакомых в налоговой полиции в Москве и Веня через местную налоговку - вычислили швейцарского партнера "Данко". Им оказалась маленькая фирмочка "BenOil", офис которой находился в Женеве. Сотрудников в "BenOil" было всего пятеро, включая генерального директора, и занимались они, как выяснил Веня, сходивший уже в фирму на разведку, преимущественно перекладыванием бумаг с места на место.
   С гендиректором Францем Ульрихом Хмуренко беседовал сам, Ладе не доверил. К сожалению, в лицо его в Швейцарии не знали, но Хмуренко сразу начал с того, что он самый популярный в России журналист. Ульрих поверил и, кажется, был польщен.
   - Россия - прекрасная страна! - Ульрих был отдаленно похож на Луи де Фюнеса и, когда говорил (и даже когда слушал), размахивал руками и в такт взмахам поднимал и опускал брови... - Богатая полезными ископаемыми. Русская нефть, русский газ - это же Клондайк!
   - А русская мафия?
   - Да. Для мафии в России - тоже Клондайк.
   - И вы не боитесь иметь дело с русскими?
   - Мы же не имеем дел с мафией! - темпераментно запротестовал господин Ульрих. - Да, в России проблемы, у вас там честно работать трудно, но мы свои дела ведем честно. Наши партнеры - цивилизованные люди. У нас прекрасный взаимовыгодный бизнес!
   - И ваши партнеры никогда не делали вам непристойных предложений? Как вы на них отвечаете и как вы боретесь с собой, когда от вас требуют, скажем, давать взятки?
   - Предложения такие, конечно, были. Но с теми, кто их делает, мы не работаем! - Ульрих возбужденно замахал руками под самым носом Хмуренко. Мы ведем дела только с солидными компаниями! И если они комбинируют что-то с налогами, то только там, у вас. И это трудности вашего переходного периода.
   - Да, нам досталось тяжелое наследие от коммунистов, - Хмуренко ввернул заранее подготовленную тираду, которая должна была перевести разговор в нужную плоскость, - и коммунисты не дают нам двигаться дальше по пути мировой цивилизации. Когда они приезжают в Европу, то изображают из себя цивилизованных политиков, а возвращаясь в Россию, призывают народ к российскому бунту. Кровавому и бессмысленному. Любят они, кстати, бывать и в Женеве, в ленинских местах. Вот Ильичев, например...
   - Коммунистами я не интересуюсь, - быстро ответил Ульрих.
   - А еще многие наши телезрители считают, что с нами, русскими, могут за границей иметь дело только те предприятия, которые нашими же русскими и созданы. Это весьма распространенное мнение. Как вы его прокомментируете?
   - В нашей фирме работают только коренные швейцарцы, и создавалась она еще в прошлом веке. Но если, конечно, предположить, что русская мафия существовала уже тогда и финансировала швейцарские предприятия с таким дальним прицелом... Мне кажется, вы относитесь к своим соотечественникам с большей нелюбовью, чем мы, иностранцы. Я вам скажу по секрету, что наши немецкие партнеры ведут себя не корректнее русских. Мы вначале на самом деле боялись сотрудничать с русскими, вы правы, был такой страх. Но мы уже пять лет вместе на мировом рынке...
   Минут через пять восторженный треп Ульриха Хмуренко осточертел, минут через десять он стал прощаться и еще через десять наконец смог уйти.
   И кто-то еще говорит о швейцарской сдержанности! Так или иначе, выяснить, откуда растут ноги у этого Ульриха и его фирмы, не получилось, и в лоб вряд ли получится. Нужно поговорить с Турецким и предложить ему сотрудничество, в конце концов, это и в его интересах. А заодно неплохо бы ему объяснить, что в смерти Косых он, Хмуренко, виноват не больше других.
   - Веня, у меня к тебе огромная просьба, - сказал Хмуренко, усаживаясь в машину, - можешь побродить за Турецким, пока он будет здесь? Очень хочется узнавать о его успехах вовремя.
   Турецкий. 11 апреля. 14.00
   - Опоздали вы! Смылася Руся! - заявила ее тетка, презрительно оглядывая Яну и подтянувшихся следом Турецкого с Ильиным.
   - Когда? - выступил вперед Турецкий.
   - Вчерась ночью.
   - Почему она сбежала?
   - А вы ее спросите! Неделю в чулане просидела, велела никому не открывать. Замучила совсем: соседку в квартиру не пусти, сама никуда не ходи. Ревела в три ручья, что убьют ее. Небось не была бы такой лярвой... Короче, ищите ее сами, можете чулан обследовать, милости прошу!
   - Может, ей кто-нибудь звонил или за ней кто-то заехал? - попытался добиться подробностей Турецкий.
   - Не-а. Сорвалась посреди ночи как полоумная, вещи похватала - и бегом. Я в окно посмотрела: не ждал ее никто. Чухнула по улице в сторону Крутицкого, - видать, на метро. А метро-то уже, чай, не работало.
   - Как думаете, где может быть сейчас ваша племянница? - продолжал настаивать Турецкий. - Лучше вам все нам рассказать, в ее же интересах.
   - Да почем я знаю! Вон спросите у подруги ее боевой! - Яна в ответ одарила бабку обворожительной улыбкой, от чего у той едва не случился припадок. - Чулан будете смотреть или нет?! А ты проваливай отсюда, потаскуха, а то ноги повыдергаю!
   - Ну что, Александр Борисович, вернемся к вам и продолжим оперативное совещание? - поинтересовался Ильин, когда они сели в машину. - Пять бутылок еще осталось.
   - Сам справлюсь, - махнул рукой Турецкий.
   - Тогда по домам? - обрадовался Ильин.
   - Нет. Сейчас съездим кое-куда, я тебя познакомлю с одной девушкой. До моего возвращения из Швейцарии с ней ничего не должно случиться. И не вздумай никому проболтаться, даже Эдику Позняку - голову отвинчу! И скажу, что так и было.
   ...В подъезде кто-то бурно выяснял отношения. Оказалось, что это Лидочка, приоткрыв дверь на длину цепочки, беседует с Братишко. Вернее, беседовал преимущественно он и исключительно на повышенных тонах.
   - А, защитнички объявились!
   - Вова, спусти этого господина с лестницы, пожалуйста, - попросил Турецкий.
   Ильин шагнул к Братишко, но тот, проворно отпрыгнув назад, замахал руками.
   - Осторожнее, молодой человек, ваш старший товарищ не объяснил вам, с кем вы имеете дело. Он же ваш старший товарищ? Конечно, по вашему не обезображенному интеллектом лицу я отчетливо вижу, что вы тоже работник органов. Так вот, молодой человек, я сотрудник администрации президента, он помахал у Ильина перед носом красивой корочкой с тисненным золотом двуглавым орлом, - и, если не хотите закончить карьеру, убирая сортиры, лучше стойте тихонько, а еще лучше - пойдите покурить на улицу.
   Ильин в нерешительности остановился.
   - Аркадий, прекрати балаган немедленно! - возмутилась Лидочка. - И убирайся!
   За соседней дверью кто-то завозился, интересуясь.
   - Защитника ты себе, Лидия, выбрала трусливого, - ехидно заметил Братишко. - Видишь, сам уже обжегся, молодого подставляет. Что, Турецкий, страшно? Я вас предупреждал, что со мной лучше не связываться.
   Турецкий молча отодвинул Ильина и, взяв Братишко за шиворот, подтащил к ступенькам и пнул ногой под зад. Сотрудник администрации президента как мячик скатился вниз и врезался в стену.
   - А за этот беспредел, Турецкий, ты ответишь по полной программе! брызгая слюной, пообещал Братишко, суетливо отряхиваясь.
   - Всенепременно, - хмыкнул Турецкий. - И не забудь след от ботинка на заднице сфотографировать, а то как докажешь, что был беспредел? Нас впустишь?.. - повернулся он к Лидочке, не слушая многоэтажных эпитетов в свой адрес, которыми щедро сыпал Братишко, спускаясь вниз.
   Лидочка впустила их в квартиру:
   - Вы вовремя.
   - Что этот урод хотел?
   Лидочка покосилась на Ильина.
   - Ну он детально осведомлен о вашем вчерашнем визите в наш офис, сказал, что вы пытались кое-кого сделать идиотом, только они вас раскусили. Угрожал опять, но, хуже всего, обещал, что, цитирую: "устроит подлянку отцу".
   - То есть про отца он тоже в курсе?
   - Выходит, так, - вздохнула Лидочка.
   - И с моим вчерашним собеседником они, значит, в одном лагере.
   - Да.
   - Простите, я вас не представил, - спохватился Турецкий. - Владимир, Лидия. Лидия, Владимир. Я завтра отбываю в солнечную Швейцарию, и в мое отсутствие Вова за тобой присмотрит, хорошо?
   - Хорошо.
   Турецкий ободряюще похлопал Ильина по плечу:
   - Предлагаю тебе остаться и помочь девушке сломать ногу, а заодно поближе познакомитесь.
   - Что, простите, помочь сделать?!
   - Сломать ногу, - повторил Турецкий. - Нужно, чтобы у нее появился хороший повод не ходить на работу. Не просто бюллетень про сопли, а серьезная травма, например перелом ноги, а лучше двух, чтобы у ее начальства не возникло желания подарить ей костыли и все-таки призвать на службу.
   - Сан Борисович, можно вас на минутку. - Так ничего и не понявший Ильин потащил Турецкого в коридор. - Она у нас кто, подозреваемая или свидетель?
   - Никто. Она вообще не по этому делу. Все, что я тебе там про голову говорил, что отвинчу и тому подобное, забудь. Охранять девушку я тебе не приказываю, а прошу. Личная просьба, понимаешь, нижайшая, но откажешься - я обижусь. Плевать на службу и личную жизнь не обязательно, просто держи на контроле, созванивайтесь, например, каждые два часа.
   - А от кого охранять?
   - От этого, которого ты видел...
   - Он на самом деле советник президента?
   - Он пешка, черный пиаровец, наябедничать, правда, может, но не более того. Да, есть еще двое: Тихонов и Свешников - эти у нас тоже советники, но депутата Госдумы, один просто мордатый, а второй мордатый с косичкой. И по возможности разбирайся сам, привлекать коллег крайне нежелательно.
   - Из-за папы?
   - Точно.
   - А кто у нас папа?
   Турецкий колебался некоторое время, но все же ответил.
   - Меркулов Константин Дмитриевич. Услышал? А теперь забудь.
   - Он не в курсе?
   - Нет, и не дай бог тебе его в это посвятить. Каждому, кто будет к ней приставать, бей морду, не задумываясь, можешь даже применить оружие, но только в крайнем случае, конечно. Если что, вали все на меня: я приказал, а ты приказы не обсуждаешь.
   Инара. Январь 1973
   - Я уезжаю через два дня, может, увидимся?
   Замятин позвонил неожиданно среди ночи. После суда они не общались целый год. Встречались несколько раз на улице, здоровались, и все. Видеть его Инаре не хотелось, воспоминания были слишком отвратительные. Он вел себя просто мерзко. И хотя, наверное, так было нужно, более того, она ведь знала, что так будет, - все равно не думала, что будет настолько "так".
   - Это обязательно?
   - Пожалуйста, Инара. Я завтра зайду вечером, хорошо?
   - Хорошо.
   Он пришел с огромным букетом, стоял потупив глаза и ждал, что она его пригласит в дом. Она не пригласила. Вышла на площадку и захлопнула дверь.
   - Поговорим лучше на улице.
   Сидеть в пустой квартире один на один было невыносимо. Вообще разговор этот был не нужен, зачем согласилась, непонятно.
   Они бродили по центру, Инара специально выбирала места, где больше народу, Замятин трепался о погоде, о лете, о небе, - короче, нес всякую чушь. Инара отвечала односложно и невпопад.
   - Давай все-таки сядем, - увлек он ее на темную скамейку.
   "А Мурад уже сидит", - вертелось на языке, наслушалась в милицейских коридорах крылатых фраз. Но не сказала - вульгарно и пошло.
   - Меня пригласили в Москву в аспирантуру, работать буду младшим научным сотрудником в НИИ прокуратуры, - сказал Замятин.
   - Поздравляю.
   - Спасибо, но я пришел не для того, чтобы похвастать.
   - А для чего?
   - Хочу, чтобы ты поехала со мной.
   - Спасибо, мне и здесь неплохо.
   - Инара, я люблю тебя, любил и буду любить всегда. Мы уедем, забудем весь этот кошмар, мне обещали вначале комнату, потом квартиру...
   - Я это уже когда-то слышала.
   - Что?
   - Помнишь, после выпускного ты тоже клялся в вечной любви и дружбе. А потом тем же ножом, которым вырезал на дереве наши имена, зарезал Сергея. Чего стоят твои клятвы, Вова?
   Он промолчал, сделал вид, что не заметил, хотя по-прежнему не выносил, когда его называли Вовой.
   - Но это ведь совсем другое дело. Подумай, Москва - это перспективы, это большие возможности.
   - И о перспективах я тоже уже слышала.
   - Но ты ведь любила меня и, я уверен, не перестала. Да, мы тогда поссорились. Я был не прав, ты была не права. Но нам было хорошо вместе. В общем, я не хочу городить банальности, оправдываться и объяснять каждую мелочь, давай начнем все с чистого листа.
   - Начинай лучше сам, лист будет еще чище.
   Она встала и ушла, не оглядываясь, а он не бросился ее догонять.
   Через месяц пришло из Москвы первое письмо. О любви он уже не писал, но по-прежнему звал в столицу. Она не ответила, но письма приходили с завидной регулярностью: одно в неделю.
   В декабре умер отец. Инфаркт свалил профессора Филиппова прямо у операционного стола. Замятин примчался в Свердловск и вел себя так, как будто умер его отец, а не ее. Стоял рядом с Инарой на кладбище с вдохновенно-скорбным лицом, распоряжался на поминках, даже написал пламенный некролог в "Уральский комсомолец".
   Конечно, Инара была ему благодарна, но благодарность, разумеется, не могла воскресить любовь, которой никогда не было. И все-таки, когда он зашел попрощаться и снова предложил поехать с ним, хотя бы не насовсем, как бы в гости, посмотреть Москву, сменить обстановку, развеяться, она согласилась.
   Москва показалась ей убогой: грязная каша на тротуарах вместо шикарных уральских снегов, десятиметровая Вовина комнатушка в коммунальной квартире вместо огромной четырехкомнатной квартиры, затурканный народ в каких-то бесконечных очередях, даже сердце родины - Красная площадь - и та была тесной и унылой.
   Новый, 1973 год они встречали на чьей-то подмосковной даче в огромной и странной компании, где Замятин был знаком с одним человеком, а Инара не знала вообще никого.
   Оказалось, Вовик старался ради нее - собравшиеся были сплошь представителями столичной богемы: начинающие авангардистские поэты, альтернативные художники, революционные скульпторы, воинствующие пацифисты-хиппи, бездарные, но зато дети актеров и писателей, подпольные рок-музыканты, был даже один американский органист без органа.
   Не было традиционного стола с шампанским и салатом оливье, не было телевизора, а было четыре ящика водки и холодильник, забитый апельсинами и бананами. Замятин полушутя-полусерьезно предупредил, что вызовет на дуэль всякого, с кем Инара станет флиртовать, танцевать или просто разговаривать, но потом загадочным образом куда-то испарился, фактически предоставив ей полную свободу действий.
   На втором этаже магнитофон орал Высоцкого, под которого даже кто-то умудрялся танцевать, на веранде перепившие музыканты вызывали дух Эрнесто Че Гевары. Когда пробило двенадцать, спириты бросили свое дурацкое занятие и исполнили вольную фантазию, в которой с трудом угадывался Гимн Советского Союза.
   Тогда Инара и познакомилась с Георгием. Он был странный: толстый, с тремя небритыми подбородками, зато с наголо стриженной головой и глазками-щелочками, в растянувшемся, разорванном на вороте свитере, протертых до дыр джинсах и кедах. Но при этом он не был хиппи, от него хорошо пахло дорогим одеколоном, и он не пил водку, как все, а прихлебывал бренди из сепаратной пол-литровой плоской фирменной бутылочки.
   - Я слышал, вы пишете хорошие иконы? - Он подошел первым и протянул Инаре очищенный банан.
   - От кого слышали? - Инара поискала взглядом Замятина, но его прижала в углу юная авангардистская поэтесса и самозабвенно читала ему на ухо свои эротические стихи.
   - А я бы написал вас. "Девушка, откусывающая банан" - это вам не банальная "Девочка с персиками". Вот мужчине с бананом мне всегда хочется предложить нож и вилку...
   - Поклоняетесь Фрейду?
   - Нет, я никому не поклоняюсь, но старина Зигмунд во многом прав. Я художник, скорее маляр, а по профессии дворник.
   Они застолбили маленький диванчик в углу и болтали о Рублеве, Тарковском и маркизе де Саде. Георгий был такой страшный на вид, что Вовик даже не ревновал. Он пил водку со своим приятелем Ильичевым, который их сюда и привел, потом они поймали американского органиста и устроили громкий диспут о преимуществах советского образа жизни над западным.
   - Этот пылкий правовед ваш жених? - поинтересовался Георгий.
   - Знакомый, - ответила Инара.
   Через два дня она встретила Георгия на улице. И прошла бы мимо, если бы он ее не окликнул. Ничего от хиппи в его внешности не осталось распахнутая коричневая дубленка, под которой костюм-тройка, галстук, белоснежная рубашка, пушистый мохеровый шарф. Даже лысина прикрыта пыжиковой шапкой.
   - Тогда я отдыхал, а сегодня - на работе, - смеясь, объяснил он метаморфозы в своем внешнем облике. - Вы никуда особо не спешите? Хотите, я покажу вам свою мастерскую?
   Инара не спешила. Она просто гуляла, прощаясь с Москвой. Вовик оказался не прав, думая, что она, однажды увидев, влюбится в этот город навсегда. Ей хотелось вернуться домой или, может быть, просто оказаться подальше от Замятина.
   Георгий усадил Инару в белую "Волгу", и они покатили вдоль Страстного бульвара.
   - Вон в том доме живет полусумасшедший старичок, у которого можно достать любой самиздат, - рассказывал Георгий, одной рукой держа руль, а второй оживленно жестикулируя, - а в подвале этого билдинга собираются поэты-авангардисты, а в этом квартале я работаю дворником. Если захотите, я покажу вам настоящее чрево Москвы...
   Мастерская Георгия занимала две комнаты в новенькой четырехкомнатном кооперативе в Измайлове. Во всей квартире, кроме двух мольбертов, на одном из которых стояла прикрытая полотном рама, холодильника и дивана не было больше ничего.
   - Квартиру купил недавно, еще не успел обустроить, - объяснил Георгий царившее вокруг запустение.
   - На зарплату дворника купили? - поинтересовалась Инара.
   - У нас в стране у всех равные возможности, - рассмеялся Георгий, - и у дворников в том числе.
   В холодильнике было шампанское и немного сыра.
   - Выпьем за знакомство? - предложил Георгий.
   - Почему бы и нет.
   Выпили за знакомство, потом за здоровье, потом за будущее.
   - Мои родители живут в маленьком заштатном городишке, - рассказывал Георгий. - И я мог бы там жить, пошел бы инженером на кирпичный завод, зарабатывал бы сто пятьдесят с премией, социалистически соревновался, к пятидесяти получил бы квартиру.
   Инара спрашивала себя, зачем он ее пригласил, и думала о том, что, в конце концов, это не имеет значения. Он не бубнил о любви с первого взгляда, не пытался лезть с объятьями и поцелуями, не просил денег и ни разу не произнес слова "перспектива", которое так любил Вовик и все его нынешние знакомые и коллеги по НИИ прокуратуры.
   И все-таки зачем? От шампанского слегка кружилась голова, слова Георгия пролетали мимо ушей.
   Когда вторая бутылка шампанского закончилась, Георгий не пошел за третьей, а подошел к мольберту и откинул полотно с рамы:
   - Нравится?
   Инара подошла поближе. Со старой, но прекрасно сохранившейся или свежеотреставрированной иконы на нее смотрели грустные глаза святого Николая. Когда-то она видела точно такую же икону в Пскове или в Новгороде, еще в детстве.
   - Нравится.
   - А хотите попробовать?