Незнанский Фридрих Евсеевич. Прокурор по вызову

   Но чем же не угодил Александр Турецкий? И кому именно не угодил?
   Турецкий ведет расследование скандала с генпрокурором Замятиным и вылетел в Швейцарию для проверки сведений о номерных счетах в швейцарских банках, на которых, если верить заявлению Замятина в Совете Федерации, лежат грязные миллионы Сосновского, президента и его семьи.
   И кто-то схватится за первую же версию: Турецкий нашел счета и его поэтому нужно убить. Но я лишний раз хочу напомнить, что счет в банке - это не клад, зарытый в пустыне. Клад может найти один человек, а о счете, если он найден, знает целая армия банковских служащих и швейцарских полицейских, и гибель Турецкого не остановила бы снежный ком, уже несущийся с вершин Альп на головы российских миллионеров. Им понадобилось бы отстрелять сотни людей, так или иначе узнавших и предположительно имевших возможность узнать о существовании счетов и именах их владельцев. То есть в данном случае покушение на следователя Генпрокуратуры выглядит как жест отчаяния.
   Мы полагаем, что дело вовсе не в счетах, дело в самом Александре Турецком - человеке принципиальном и неспособном на компромиссы со своей совестью. Давайте на минуту представим себе, что Александр Турецкий обнаружил следующие факты: его бывший шеф, генпрокурор Замятин, оказался элементарным вором и взяточником; эпизод на той скандально известной кассете не единичный, а всего лишь один из многих десятков, если не сотен, и это обычная практика Замятина - получать подарки от заинтересованных лиц в виде девочек по вызову, причем очень дорогих девочек. Давайте представим себя на месте Александра Турецкого в такой ситуации. Как вы думаете, позволят ли ему довести это дело до логического конца? И что должен чувствовать честный человек, если на него давят многочисленные начальники, которые тоже не без греха и намекают, что выявленные факты не имеют непосредственного отношения к следствию? Как он должен поступить?
   Закрыть на все глаза и уподобиться таким, как Замятин, тем самым сохранив честное имя своего бывшего шефа? Или обивать пороги инстанций в надежде, что не он один в России честный человек? Я думаю, есть лучшее решение этой проблемы.
   Я приглашаю от имени всех вас, зрителей нашего канала, Александра Турецкого к нам в студию. Я знаю: он готов рассказать вам о том, что творится в святая святых - Генеральной прокуратуре России. И я могу дать вам гарантию, что, после того как результаты расследования станут достоянием миллионов россиян, уже никто не сможет что-то там замять, запутать, спустить на тормозах. Потому что мы все будем следить за их действиями.
   В ближайшей аналитической программе - новые факты, проливающие свет на фигуру Замятина и скандал вокруг видеопленки.
   Вернемся к событиям в России..."
   Турецкий. 14 апреля. 10.00
   Доктор Райцингер появился, как только Турецкий закончил завтракать.
   - Мистер Турецки, вы можете быть свободны. Дальнейшее пребывание в клинике не способно более улучшить ваше здоровье. - Доктор был чрезвычайно сух и сдержан, от вчерашней сердечности не осталось и следа.
   А было бы неплохо поваляться еще пару деньков, поближе познакомиться с Беатой. Хотя, если командировка затянется, наверняка можно будет найти повод и продолжить знакомство в другом месте. Например, в каком-нибудь уютном баре неподалеку, потом можно пригласить девушку в гости или напроситься к ней, а там как разложится.
   Бурбаки любезно прислал за Турецким машину - лимузин с тонированными, наверняка пуленепробиваемыми стеклами. Шофер - молоденький офицер швейцарской национальной гвардии в парадной форме с аксельбантами - был сама предупредительность: замер у дверцы в полупоклоне, объяснил, как воспользоваться баром, кондиционером и сотовым телефоном. Отдал честь, осторожно прихлопывая дверцу. Чествуют как героя, подумал Турецкий, может, еще медаль дадут "За исключительное мужество".
   Тяжелые ворота клиники бесшумно отъехали в сторону, и толпа журналистов с камерами рванулась навстречу лимузину, но шофер, отчаянно сигналя, промчался мимо. Ну и правильно.
   Лимузин доставил Турецкого к офису Бурбаки, шофер снова отдал честь, клацнул каблуками придержал дверцу. Правда, транспаранта "Wellcome, mr. Turetsky!" на крыльце не было, девочки в кокошниках с хлебом-солью не встречали, да и самого Бурбаки на месте не оказалось.
   Нехорошо заставлять ждать героя, обиделся Турецкий, десять минут просидев в обществе хорошенькой, но какой-то замороженной секретарши. Хотя, впрочем, может, он медаль полирует.
   Бурбаки появился только через семнадцать минут, озабоченный, предельно официальный, руку пожал вяло и неохотно, пропустил в кабинет.
   - Как ваше здоровье?
   - Спасибо, нормально, - усмехнулся Турецкий. - Готов к дальнейшим подвигам.
   Бурбаки не улыбнулся в ответ, сложил руки как школьник и, глядя куда-то поверх головы Турецкого, заявил:
   - Я, пожалуй, выражу мнение всех моих коллег и мнение генерального прокурора Швейцарии, вам следует отправиться домой и как следует залечить раны.
   - Еще раз спасибо, я прекрасно себя чувствую.
   - И тем не менее, - произнес швейцарец с нажимом, - ваше дальнейшее пребывание в Женеве является нежелательным.
   - Можно конкретнее? - попросил Турецкий. - Вы что, принципиально не имеете дел с ранеными, или как я должен понимать ваши намеки?
   - Нет, ваше ранение здесь ни при чем или почти ни при чем, - ответил Бурбаки, демонстративно глядя мимо Турецкого. - Но мы в нашем ведомстве не желаем иметь дело с чиновниками, которые зарабатывают себе дешевый авторитет, выбалтывая журналистам конфиденциальную или непроверенную информацию, добытую в ходе расследования и до его завершения. Мы связывались с вашим московским начальством и согласовали вопрос вашего отзыва и замены вас другим следователем, более лояльным к нашим порядкам.
   - А теперь еще более конкретно, - начал наконец заводиться Турецкий, если можно! Каким журналистам и какую информацию я, по-вашему, выболтал? Я что-то пропустил, пока лечился?
   Бурбаки встал и широким жестом указал на дверь:
   - Извините у меня очень мало времени и очень много работы. Могу только заметить, что генеральный прокурор Швейцарии считает Владимира Замятина честным человеком и профессионалом своего дела, и ваше предполагаемое выступление по телевидению с сенсационным разоблачением Замятина и его так называемых грязных дел было воспринято нами как откровенное оскорбление не только в его адрес, но и в наш адрес также. Авиабилет для вас заказан, вы можете забрать его в аэропорту, самолет через четыре часа.
   Что за бред?! Какие выступления, какие разоблачения?! Турецкий ни черта не понимал. Препираться с швейцарцем и требовать подробностей он не захотел, но, выйдя из офиса, из первого же автомата позвонил Меркулову:
   - Костя, ты мне объяснишь, что происходит?
   - Ты возвращаешься в Москву. - Меркулов тоже был отвратительно официален. Мог бы, между прочим, здоровьем поинтересоваться.
   - Это я уже понял. Я только не понял почему, что там у вас случилось?
   - Это у вас случилось. А у нас это только обсуждается.
   - Да объяснишь ты мне наконец толком?! - взорвался Турецкий. - Здешние нахамили и на фиг послали, теперь ты дуешься. Расскажи, в конце концов, чем я всем не угодил?
   - А ты не в курсе?
   - Был бы в курсе - не спрашивал бы.
   - Хмуренко вчера...
   - Хмуренко?!! - завопил Турецкий.
   - Да, Хмуренко вчера расписывал твои подвиги, в том смысле что он чуть ли не спас тебе жизнь. А ты в благодарность или по каким-то иным соображениям обещал ему развернутое интервью и еще обещал прямо на миллионную аудиторию подтвердить, что Замятин... нехороший человек.
   - И ты поверил?
   - Нет, но швейцарцы поверили, и вообще, дыма без огня не бывает, под пулями ты мог наобещать ему чего угодно, или он настолько нагл, чтобы выдавать в эфир абсолютную бредятину?
   - Я его убью, - пообещал Турецкий, вешая трубку.
   К сожалению, убивать мыслью на расстоянии Турецкий еще не научился. Пока нужно было хотя бы как-то убить время до самолета. Строя ужасные планы чудовищной мести осточертевшему журналисту, Турецкий забрел в бар, выпил "два двойных коньяка" и почувствовал себя несколько лучше.
   Погода была великолепная, намного теплее, чем в Москве, солнце, никакой грязи, до вылета оставалось еще почти три часа. Турецкий хотел сходить в зоопарк, но потом передумал и решил пройтись по ленинским местам.
   Таксист, узнавший Турецкого по фотографиям в газетах, попросил автограф и, всю дорогу болтая, довез его до парка Монрепо. Где-то здесь, на рю де Лозанн, проживал товарищ Ленин. Правда, отковырять булыжник в районе, сплошь застроенном дипломатическими особняками, не рискуя снова столкнуться со швейцарской полицией, было затруднительно.
   В парке оранжевая машина прибирала аллеи, засасывая пыль и мелкий мусор, как гигантский пылесос, и гудела она на удивление не громче пылесоса. Турецкий так заинтересовался, что взялся расспрашивать рабочего, который управлял агрегатом. Увы, тот в принципе понимал, но совсем не говорил по-английски, и ничего, кроме "компрессор" и "давление", Турецкий из его французской скороговорки не разобрал.
   И тут ему пришло в голову, что если бы убийцы подогнали к шестовской даче такой вот бесшумный агрегат с компрессором и запустили его не на всос, а на выдох, то через какую-нибудь дырочку можно было бы очень быстро закачать полную комнату угарного газа.
   Замятин. Март 1976
   В загсе было все как обычно, как всегда бывает в загсе по субботам. Одни вышли, другие зашли, третьи подъехали за полчаса и прождали час. Потому что как раз полчаса отводится на одну брачащуюся пару и ровно на полчаса расписанная заранее очередь опаздывает. Загс, как и всякое социалистическое производство, пробуксовывает: он в состоянии ежесубботне пропустить через свои жернова на одну семью меньше, чем нужно по плану, поэтому все участвующие в процессе испытывают неудобства. Незначительные. Но многочисленные.
   У Замятина обнаружилась дополнительная трудность - невеста. Подъехали, как все нормальные люди, за полчаса. Наиболее активные гости тут же стали выскакивать на мороз разминать конечности и заскакивать обратно в машины греться, наиболее солидные покидали машины на минуту-другую, чтобы покурить и перекинуться парой слов с другими солидными гостями, все прочие подражали либо одним, либо другим. А невесту колотил озноб, она сидела на заднем сиденье министерской "Волги", поддерживаемая женихом и свидетельницей, покрывшись фиолетовыми пятнами, и задыхалась.
   Сидевший на переднем сиденье Ильичев, он был свидетелем, развернулся задом-наперед и, размахивая внушительным букетом роз, рассказывал ей один за другим свадебные анекдоты. Складывалось впечатление, что он основательно подготовился к роли шафера и выучил их штук сто. Никто не смеялся. Неразговорчивый пожилой водитель чувствовал себя неловко, не оборачиваясь, смотрел в боковое стекло на проезжавшие мимо машины. Выйти он не мог: не парадно одет и холод собачий, а обстановка, без того приближенная к шизофренической, в его присутствии становилась невыносимой абсолютно.
   Замятин несколько раз пытался спасти положение, но ласковые и энергичные его увещевания только испортили дело: Алена Пирогова отстранилась от жениха как от прокаженного, измяв подружке наряд и вдавив ее в дверцу. А когда он попытался, вытащить ее на свежий воздух, чтобы с ней не случился припадок, она намертво вцепилась в спинку переднего сиденья и расцарапала ему в кровь руку. В конце концов, Замятин не выдержал и вышел подышать один. Ильичев выскочил следом:
   - Да, Владимир! Угораздило тебя... Чтоб невеста настолько стеснялась показаться публике. Ладно, жди, я мигом! - Он умчался в хвост длиннющего эскорта и вернулся рысью с четвертушкой армянского коньяка за пазухой: Помогай!
   Совместными усилиями они влили Алене в рот полбутылки, она, правда, тут же выплюнула все это на них и себе на платье.
   - Фу, гадость!
   Но дрожать все-таки перестала. Остаток времени до начала церемонии нервничать было уже некогда: все впятером, вместе с водителем, смывали водкой коньячное пятно со свадебного платья и сушили его под струей горячего воздуха над печкой.
   Саму церемонию Замятин вынес мужественно, как контуженый боевой командир стремительное наступление: ничего не слышал, ничего не понимал, но постоянно был впереди всех. Невеста и свидетели выглядели еще хуже. Церемониймейстер, похоже, к такому положению вещей привыкла. Когда Замятин судорожно напялил невесте свое кольцо, годное ей разве что на большой палец, и она его обронила, ведущая ловко поймала его у самой земли и вручила по назначению.
   Цветы на бюсте Ленина тоже никак не желали держаться, Замятин возлагал их трижды. Но когда молодым велели поклониться родителям, все вышло как нельзя лучше. Пирогов-папа изобразил отца жениха.
   Из-за этого момента Замятин накануне сильно переживал: своих родителей он на свадьбу не пригласил.
   Гости одобрительно загудели, потянулись с букетами, жали руки, хлопали по плечу, лезли обниматься, поздравляли, желали чего-то. Наконец ни у жениха с невестой, ни у свидетелей не осталось рук для приема цветов. Замятин, свалив кому-то свою охапку, подхватил невесту на руки. Алена, похоже, ко всему прочему боялась высоты, но активно сопротивляться при всем честном народе не решилась, только предупредила ожесточенным, испуганным шепотом, что, если Замятин ее уронит, она ему никогда не простит. Он не нашелся что ответить и благополучно вынес ее за порог загса. Официальная часть, ко всеобщему великому облегчению, закончилась.
   Свадебный кортеж растянулся на двести метров. Впереди неслись два мотоциклиста-гаишника в белых шлемах с белыми портупеями, дальше черная "Волга" с молодоженами и полным багажником цветов, черная "Волга" Алениного отца, "Волги" гостей, "Волги", "Волги", "Волги", и замыкали процессию милицейские "бобики", увешанные воздушными шариками.
   Алена неожиданно объявила, что возложить цветы следует не куда-то там, а к памятнику Дзержинскому на Лубянке.
   - Да не получится! - впервые подал голос шофер. - Там движение такое! Даже одной машине не остановиться. Кто фотографировать будет?
   Алена тем не менее настояла. Кортеж отстал. Экс-Пирогова перемахнула через свежий сугроб, на сей раз отказав супругу в праве нести ее на руках. Розы легли на пьедестал Железного Феликса. Ильичев продекламировал:
   Феликс Эдмундович в парке гулял
   Наденьку Крупскую там поджидал.
   Прямо в затылок вонзился кирпич
   Метко кидает Владимир Ильич!
   - Думаешь, нас не фотографируют и не пишут? - саркастически, но с некоторой опаской спросил Замятин.
   - Здесь не пишут, чтоб самих себя по ошибке не записать, - весело, но тоже с опаской возразил Ильичев. - Идея! Поехали к другому Дзержинскому на Красную площадь, там можно обалденный снимок сделать - в елках.
   Поехали на Красную площадь. Сфотографировались. Потом гуляли. Гуляли от души в двух шагах от Красной площади - в ресторане гостиницы "Москва". Первым напился Ильичев. Произнес три длинных витиеватых тоста на кавказский манер, их он, видимо, тоже разучил заранее, и пошел опрокидывать одну за другой. Громче всех орал "горько!" и "халтурщики, чмок давай!".
   Когда Замятин вышел покурить, Ильичев поймал его и увлек в укромное место. Держался на ногах он нетвердо, рассуждал без комплексов, но еще вполне здраво. Рассказал еще один свадебный анекдот, похабный, но наконец-то смешной, а потом спросил, схватив Замятина за рукав:
   - Вова! Только без обид. На кой хрен ты на ней женился?!
   - Что за идиотский вопрос? Это что, уникальный случай в мировой практике? - Замятин стряхнул руку Ильичева с рукава, но тот немедленно поймал его за лацкан:
   - Да ты познакомился с ней две недели назад! За такое время даже нельзя понять, что залетели. Это из-за твоей Инары? Чего удивленную физиономию корчишь? Думаешь, никто не знает, что Алена ведет ее дело?
   - Я тебя прошу, - Замятин постарался придать голосу максимальную твердость и убедительность, - про Инару не трепись! Понял?! Ты ее тоже, между прочим, неплохо знал.
   - Намного хуже тебя, - не унимался Ильичев. - Слушай, а когда вы заявление подали? Хоть неделя прошла? Почему не ждали месяц, как все нормальные люди? Сам постарался, или папа сработал, испугался, что ты передумаешь?
   - Не задалбывай, пожалуйста, - взмолился Замятин, не зная, как закончить этот разговор. Но Ильичев не собирался так просто его отпускать, насильно угостил сигаретой и полез с новыми вопросами:
   - Ты с папой уже общался? Как он вообще на твои перспективы смотрит?
   - Не знаю! Я с ним виделся всего дважды, не считая сегодняшнего дня. Один раз был представлен в течение получаса, пили кофе и говорили про погоду на Урале, а второй раз я был приглашен на семейный ужин, пили чай и обсуждали погоду в Москве. Все, я пошел. Надо молодую жену развлекать.
   - Понял. Последний вопрос, и все, могила! - смилостивился Ильичев и даже убрал руки. - Так Инара или папа?
   - Алена. - Замятин чуть ли не бегом вернулся в зал, пока Ильичев не передумал.
   Развеселить молодую жену разговорами не получилось, поэтому Замятин принялся наливать ей шампанское. Поначалу она притрагивалась к бокалу только для виду, но после тоста за равноправие женщин, когда ему удалось влить в нее немного водки, дело пошло проще. Алена раскраснелась, оживилась и в основном стала соответствовать роли свежеиспеченной супруги. Когда она вышла, Замятин содрал с себя галстук и, не дожидаясь тоста, бухнул себе полный до краев стакан коньяка (до того он практически не пил - только подливал жене).
   Но и тут ему не дали спокойно выпить. Двое коллег из института, уже абсолютно никакие, с трудом поддерживая друг друга, повисли у него на плечах и зашептали каждый в свое ухо:
   - Вова! На хрена ты на ней женился?!
   Замятин подскочил и, лихо фехтуя двумя чайными ложками, погнал их на место.
   - Знаете, что д'Артаньян говорил? Я дерусь, потому что я дерусь! А я женюсь, потому что я женюсь!
   Когда он вернулся, стакана коньяка на месте не оказалось. Поднялся Пирогов-папа взял его за плечо:
   - Пойдем, покурим.
   Они забрели в тот самый уголок, где Замятин час назад беседовал с Ильичевым.
   - Давай знакомиться, мы же как-никак родственники. - Пирогов угостил его настоящими американскими "Мальборо". - Чем ты вообще собираешься заниматься в жизни, Владимир?
   Замятин в ответ улыбнулся широкой, открытой улыбкой:
   - Давайте как-нибудь в другой раз на эту тему. Мы же теперь родственники. Времени хватит.
   - Хорошо... А ты можешь четко сформулировать, хотя бы для себя, зачем ты женился?
   Замятин улыбнулся еще более широко и открыто:
   - Семья - главное в человеке. Если есть семья, значит, есть сердцевина, ядро...
   Когда все напились до нужной кондиции, начались танцы. Алена, под давлением мужа приняв как следует, временами спотыкалась, но не обращала на это внимания. Она вообще перестала обращать внимание на окружающих.
   - Вова, скажи честно, почему ты на мне женился? Почему никто до тебя по-настоящему не обращал на меня внимания? Только не рассказывай, какая я красивая, все равно не поверю.
   - Бестолковая ты! - Замятин почти непринужденно рассмеялся. - Душа в человеке главное, а в жене - особенно. Красоту в темноте не видно.
   Несколько минут они танцевали молча.
   - А почему ты все-таки своих родителей не пригласил? Все скоропостижно, конечно, им далеко, я понимаю. Но ведь у них сын женится! Не хорошо как-то, неудобно.
   - Съездим в отпуск в Свердловск, - пообещал Замятин и подумал, если бы еще отец с матерью стали домогаться, зачем он женился, точно бы рехнулся!
   Турецкий. 14 апреля. 19.10
   В аэропорту Турецкого встречал Ильин:
   - Меркулов приказал доставить вас к нему на доклад, но если вы плохо себя чувствуете, то можно доклад отложить до завтра.
   - Нормально я себя чувствую, - отмахнулся Турецкий. - Доложимся и съездим с тобой прогуляемся. Надо закрыть одного человечка. На семьдесят два часа.
   - Не Хмуренко случайно? - поинтересовался Ильин. - Я тут его послушал про то, как на вас покушались, даже слеза прошибла. Так трогательно звучало...
   - Не произноси при мне эту фамилию, а то я сейчас начну рвать и метать!
   Задержать Турецкий собирался Скрыпника. В самолете он сообразил, что Шестова мог убить только Скрыпник. Теперь он точно знал, как именно, но пока не был уверен за что. Хотя и об этом догадывался.
   Расспросить Ильина о Лидочке Турецкому не удалось - в машине их ждал Позняк, который при появлении Турецкого сразу похвастался:
   - Мы китайца нашли. Того самого, который пускал фейерверк. Зовут Ли Хуа, настоящий китаец из Китая, по-русски два слова знает: "здравствуйте" и "давай", - беседовали через переводчика, такого же китайца, но тот уже целых сто, а может, и двести слов выучил. Этот Ли Хуа телевизор не смотрит, поскольку ни черта не понимает, Замятина и его собутыльника опознать не берется или боится, говорит, все русские на одно лицо. Зато китаец видел фургон с антенной, обычная беленькая "Газель", только с принимающей антенной на крыше. К сожалению, номера он не запомнил. - Позняк сунул Турецкому протокол допроса Ли Хуа. Турецкому сейчас было не до того, но демонстрировать подчиненным прохладное отношение к делу было бы педагогически неверно, и Турецкий всю дорогу до прокуратуры читал длиннющий протокол допроса свидетеля, суть которого Позняк уже изложил своими словами.
   И по дороге до кабинета Позняк продолжал доклад о "проделанных успехах":
   - Почти нашлась Руся Лагуш. Мы прошерстили всех ее знакомых и постоянных клиентов, не сегодня завтра возьмем. Она, конечно, прячется, но трудиться в поте лица продолжает, надеемся взять прямо тепленькой...
   - Я к Меркулову зайду, можно? - насмешливо поинтересовался Турецкий, видя, что конца докладу Позняка не видно.
   - Да я уже почти закончил. Помните, по убийству Косых мы делали фоторобот тетки, которая ходила по дому якобы от совета ветеранов? Так вот, очень похожий фоторобот делали у нас в МУРе. Было заказное убийство банкира, кстати до сих пор не раскрытое, так вот там тоже засветилась женщина, которая под видом представительницы фонда "Общественное мнение" обходила квартиры и задавала дурацкие вопросы.
   - Теперь я могу идти?
   - Ну ладно, я потом дорасскажу, - обиделся Позняк.
   Зазвонил телефон.
   - Ну и где ящик пива? - фыркнула трубка голосом главного компьютерного спеца из ТО.
   - Вечером. В крайнем случае завтра, - вдохновенно пообещал Турецкий. Раскодировали?
   - Все, что смогли.
   - Зачитать можете?
   - Единственное мало-мальски связное предложение выглядит так: "Черный нал лишний раз прокручивался, при этом терялась известная его часть", ну и еще всякие обрывки. Вам это о чем-то говорит?
   - Дык елы-палы! Я все понял еще два часа назад.
   Турецкий все-таки добрался до Меркулова и застал начальство гоняющим чаи и раскладывающим компьютерный пасьянс.
   - Что, нас уже от всего отстранили?
   - Нас нет, а вот тебя могут, и. о. сегодня со мной беседовал и жаждал подробностей о твоей фронтовой дружбе с Хмуренко. Так что придется тебе написать развернутый рапорт и аргументировано доказать, что это ложь и провокация.
   Зазвонил городской телефон, Меркулов снял трубку и некоторое время молча слушал. Турецкий наблюдал, как он постепенно багровеет от злости.
   - А больше вам ничего не нужно?! - рявкнул Меркулов и собирался бросить трубку, но не бросил. - Кто вам дал мой телефон? Понятно. А вы? Скрыпник?
   Турецкий рванулся к трубке:
   - Дай! Дай я поговорю.
   Меркулов сопротивлялся, но Турецкий все-таки отобрал трубку. Меркулов включил громкую связь.
   - Скрыпник?! Это Турецкий.
   - А, и вы там?! - нервно заржал Скрыпник. - Я требую двух снайперов, бронированную машину, два билета на самолет до Никосии и никакой милиции!
   - Где вы и что произошло?
   - Со мной ваша девочка со сломанной ножкой, и, если вы не гарантируете мне безопасность, я проломлю ей голову.
   - Я гарантирую вам безопасность, где вы находитесь?
   - А ваш дражайший шеф?
   - И он. Он тоже гарантирует.
   - И двух снайперов.
   - Зачем вам снайперы и где вы, черт возьми?!
   - У вас есть мобильный телефон?
   - Есть.
   Меркулов метнул по столу Турецкому свой сотовый.
   - Номер?
   Турецкий продиктовал номер.
   - Вы, Турецкий, один плюс два снайпера в бронированной машине ровно в 20.00 подъедете на угол Живописной и Берзарина, это в Щукине, я вам перезвоню. И не забудьте о билетах.
   - Яков Тимофеевич! Скрыпник! Твою мать!!! - Турецкий бросил трубку, из которой раздавались только короткие гудки.
   - Что происходит? - спросил Меркулов, из багрового став бледно-зеленым.
   - У одного Лидочкиного сослуживца поехала крыша. Позвони в гараж, пусть мне дадут какой-нибудь драндулет, похожий на бронированный. И еще мне нужны три рации.
   - Я поеду с тобой, - заявил Меркулов.
   - Не поедешь, - отрезал Турецкий. - Выпей нитроглицерин и закажи эти чертовы билеты.
   - Саша, объясни, пожалуйста, что случилось, - устало попросил Меркулов.
   - Потом, Костя, потом. - Турецкий выскочил из кабинета Меркулова и через три ступеньки понесся к себе.
   Ильин с Позняком резались в карманные шахматы и оживленно трепались.
   - Оружие, запасные обоймы, два "дипломата" и на выход быстро! скомандовал Турецкий.