Нюхтилин В. Мелхиседек

таким образом - только предположения.
А, во-вторых, если кто-то так хорошо научился находить закономерные
причины в прошлом, то он должен это свое умение применять и для будущего -
история единый организм, и если в нем действовали декларируемые причины
раньше, то они должны действовать и теперь. А они не действуют, как мы
хорошо знаем, и, значит, они не действовали и раньше. Значит заявка о
владении ими - блеф.
А теперь, исходя из всего этого, очередной вопрос - можно ли себе
представить что-либо, что делалось бы по плану человеком, но было бы для
него самого непредсказуемым? Можно ли представить себе портного, который
шьет что-то непредсказуемое для себя самого? Можно ли представить себе
коллектив строителей, которые, не покладая рук, созидают то, что для них
непредсказуемо по конечному результату? А тогда - знают ли самые мудрые
лидеры человечества, руководя своими странами, что произойдет хотя бы
завтра, а не то, что через десять лет? Их положение напоминает положение
гребцов на бурной реке, которые едва успевают разруливать те ситуации,
которые им создает история.
Человек, делая что-то, всегда знает о том, что у него должно
получиться. Он хотя бы имеет это предварительно у себя в голове. А хоть у
одного человека в голове есть то, что получится из истории дальше?
(Астрологических глупостей мы в расчет не берем). А если у человека что-то
не получается, то он корректирует свою деятельность в нужном направлении. Он
знает и направление, и цель и то, что сокращает к ней путь. Это - его
процесс. А если человек вообще не знает, куда все идет и куда все придет, а
просто участвует в чем-то, едва успевая понять, что от него требуется
сегодня, и каким боком ему это вывернется завтра, то это - не его процесс.
Он в него просто включен, но он им не управляет. Это бесспорно. Поэтому мы
должны как минимум сказать себе, что история управляется не нами. А кроме
нас есть только один разум в истории, который может что-то направлять. Это -
Его Разум. И мы готовы это с радостью и надеждой признать.
Однако - это только первый якорь нашей убежденности в том, что Бог в
истории все-таки верховодит. На этом якоре нас будет нещадно болтать и
крутить, если мы не докажем и другого: того, что история не только не
направляется нами (мы это только что доказали), но и того, что история
вообще направляется кем-то. Это будет наш второй якорь, и если мы станем на
эти два якоря, то наша позиция будет весьма прочной. Нам бы этого, конечно,
очень хотелось.
Как это доказать? Во-первых, мы это уже доказали один раз через роль
науки. Наука направляется Им, и она же направляет историю. Следовательно, в
какой-то мере Его присутствие уже есть. История уже не пущена на самотек.
Это первое наше доказательство.
А второе наше доказательство будет состоять в том, что скорость
исторических процессов поразительным образом всегда обгоняет понимание их
человеком, и всегда заставляет человека успевать. Если бы история никем и
ничем не направлялась, включая и нас, то этот процесс был бы не только
бессмысленным, но и вялотекущим в той степени, которая позволяла бы нам
осмысливать направление процесса. Если наша деятельность не подстегивалась
бы невесть откуда взявшимися историческими обстоятельствами, то эти
обстоятельства были бы результатом нашей деятельности, пусть
непредсказуемыми, но осознаваемыми еще до тех пор, пока они вплотную не
подступили. Тот же портной, если бы он шил даже нечто бессмысленное и
непредсказуемое для себя без всякого плана по одному и тому же кругу
операций, не пытался бы постоянно успеть за скоростью машинки и не попадал
бы постоянно в ситуации, когда машинка опережала бы своими действиями его
понимания того, что происходит. Потому что - машинка в его руках. И не она
заправляет темпом процесса, а он. И этот темп ему подвластен. А если портной
в постоянном напряжении просто пытается успеть за тем, что выкидывает
машинка, то машинку крутит кто-то другой. Точно также, если человечество не
заправляет темпом исторических изменений, и он ему неподвластен, то не оно
этот темп задает, а если не оно задает этот темп, то кто его тогда задает? И
если тот, кто этот темп задает, не делает что-то осмысленно и планомерно, то
зачем он тогда вообще задает какой-то темп?
Мы видим постоянно, что история - это гонка с непредсказуемыми
последствиями. Человек не может остановиться и передохнуть. Все происходит
стремительно и как снег на голову. Какая-то скрытая и неведомая
необходимость заставляет человека постоянно торопиться и опережать своими
действиями даже свою простую логику самосохранения. Остановись в
потребностях, (итак все попадает на бесчисленные свалки от избытка), сократи
хотя бы вредные производства - и природа будет жива. Но человек не может
остановиться, даже понимая, что если все пойдет дальше так, как идет сейчас,
то природа погибнет, а вместе с ней погибнет и он.
Научись сначала безотходной ядерной технологии, а затем строй атомные
электростанции. Но - некогда! Отовсюду жадные щупальца экономики - поскорее
дай энергию, а там будь, что будет! И скоро отходы ядерного топлива
превратят землю в один большой могильник.
Один ядерный заряд любой ядерной державы, взорвавшись случайно на
складах хранения, сдетонирует другие ядерные заряды, а те, взорвавшись от
детонации, сдетонируют все остальные ядерные заряды всех остальных ядерных
держав, и Земля развалится на куски или сойдет с орбиты. Уничтожь ядерное
оружие, тебе же спать будет спокойнее. Но - некогда! Надо еще и еще ядерных
зарядов, непонятно зачем, когда хватает для выполнения любой военной задачи
и одной сотой того, что уже имеется сейчас.
Перестань вообще воевать, остынь, это не красит. Но - некогда! Враг уже
топчет твою землю, или собирается это сделать, и если ты как можно быстрее
не запустишь в ответ свою военную машину, то проиграешь.
Не сбрасывай отраву в реки - тебе же пригодится воды напиться. Но -
некогда! Надо производить и производить, иначе не успеешь.
Останови поток информации, которая становится уже просто жвачкой и
отупляет население. Но - некогда! Уже интернет и глобализация устанавливают
свой скоростной график, по которому тебе придется жить и жевать бесполезные
массивы данных.
Кто не успел - тот опоздал. Вот закон истории от ее первого дня, и до
сегодняшнего. А успеть можно только за кем-то, за самим собой успевать
нечего. Сам - что ни сделал, всегда вовремя. Если все человечество постоянно
не успевает, то за кем оно не успевает? Ответ для нас ясен в очередной раз.
Мы не знаем опять же, как Бог это делает. Но мы видим, что Он это
делает - как быка за кольцо в носу он ведет человечество неведомым тому
путем и с неестественной для него скоростью. Куда ведет? Зачем ведет? Мы
рады, что у нас вновь появились законные основания задавать себе эти
вопросы.
Здесь, правда, часто приходится слышать, что не человек и не Бог
складывают исторические обстоятельства, а сама история разворачивается во
времени по своим внутренним обстоятельствам. Эти концепции очень модны, но
они не выдерживают испытания той самой строгой и простой формальной логикой
- если убрать из истории человека, то нет никакой истории, есть только один
неисторический животно-растительный мир. Без человека нет истории. "Если
включать человека в историю..." (так могло бы начинаться дальнейшее развитие
мысли), то так вообще нельзя говорить, потому что - куда его включать, этого
человека, если без него не может быть того, куда мы хотим его включить?
История - это и есть человек в перипетиях своей коммуникации с другими
человеками. Какие такие внутренние обстоятельства, не связанные с человеком,
могут быть у этого процесса, если этот процесс без человека совсем не
процесс и даже вообще невозможная вещь для мира? Если история не движется
человеческой инициативой и помыслом, то она вообще не движется, как не
движется она у слонов или у тигров. А поскольку, как мы выяснили,
человеческие помыслы и человеческая инициатива - это всегда лишь только
рефлексия (ответ) на накатывающие обстоятельства истории, то чем движется
сама история? Мы на это уже ответили. И после этого ставим вновь те же самые
вопросы - куда и зачем, и какова наша роль по Его Замыслу?
А первым ответом на эти вопросы у нас был, как мы помним, вывод о том,
что прямое развитие субъектов истории для человека ни к чему не приводит, а
оставляет все на месте. Следовательно, мы должны за этим прямым действием
истории найти нечто скрытое. Это тем более логично, что физический мир,
являясь полигоном истории, одновременно является и полигоном для
усовершенствования человека. Для выработки нужного характера. Но могут ли
одни и те же задачи и действия, которыми живет человек уже сотни
тысячелетий, вырабатывать все новые и новые черты характера? Не могут.
Следовательно, мы должны признать, что эти действия не должны быть одними и
теми же. Они должны быть обязательно постоянно изменяющимися. Но на свой
внешний вид они совершенно одинаковые. Следовательно, надо отойти от их
внешнего вида и посмотреть - не заключено ли в их внешнем однообразии некое
невидимое нам и постоянно изменяющееся, как того требуют наши предположения,
содержание? В этом случае мы нашли бы то, что нам нужно - такое искомое
содержание постоянно присутствует, и оно же постоянно изменяется. Тот самый
исторический субъект, но находящийся не на материальном плане, а в духовной
сфере. Потому что третьего в этом мире не дано. Или материальное бытие, или
нематериальный план сознания и духа.
И этот нематериальный план нам тем более предпочтителен, что как сам
Бог, так и наша истинная сущность нематериальны, и только здесь Его может
что-то интересовать по-настоящему. Именно это было бы Ему тождественно и
близко в силу нематериально-вечного характера.
Ну, а тогда нам осталось только перебрать те сферы доховно-умственной
работы человека в истории, которые ему присущи, и выбрать именно ту, которая
соответствовала бы нашим условиям: непрерывность присутствия в истории,
историчность (то есть постоянное изменение) и направляемость Богом (в части
непосредственного содержания).div> Таких сфер немного: наука, религия,
искусство, этика. Все они переплетаются между собой или включают в себя
остальные сферы фрагментарно.
Разберемся по порядку. С наукой и философией, как своеобразной формой
науки, мы разобрались уже давно, и мы их сразу же отбрасываем. Перейдем к
религии. Казалось бы - что может быть ближе к Богу и к нашим задачам, если
не она? Действительно, - ничего. Однако нельзя увязывать между собой религию
и историю. Религия сама по себе, а история - сама по себе. Во-первых, для
развития религии совершенно не обязательна наука, хотя наука этому не
мешает, а только способствует. Но религия обошлась бы и без науки. А история
без науки не обошлась бы. Следовательно, у истории и у религии разные гены.
Кроме того, нельзя религию втискивать в историю. Это равносильно
попытке втиснуть Земной Шар в скорлупу грецкого ореха. По своей
величественности и мощи религия никак не может быть неким субъектом истории,
то есть приравниваться к национальному самосознанию, или задачам
государства. Один лишь короткий миг истинной веры и живой связи с Живым
Богом всего лишь в одной душе одного священника гораздо значимее и
грандиознее достижения всех возможных цивилизаций вкупе. Религия по своему
содержанию даже рядом стоять не должна с пустым содержанием всей истории, а
не то, что быть ее частью.
В третьих - религия не исторична. Ничего не было бы смешнее вечно
изменяющейся религии, когда брюки превращаются в шорты, шорты - в юбку, юбка
- в жилетку, а жилетка снова в брюки. Религия присутствует непрерывно, но
она не изменяется. Следовательно, она, хвала ей, не исторична в смысле
изменчивости.
Религия - совершенно отдельное явление, стоящее вне истории, над
историей и в некотором смысле она и есть история (как единственно значимое,
что происходит с человеком), если историю понимать не как постоянную смену
обстоятельств физического мира. А мы именно на такую историю и вышли, когда
вывели ее из науки. Следовательно, истории не место в религии, поскольку -
Бог един, вечен, неизменен и совершенен, что предполагает полное отсутствие
каких-либо изменений. Религия в своих земных формах отражает Бога, поэтому и
она должна быть единой, вечной, неизменной и совершенной. Ничего общего с
понятием истории она не имеет. Извинимся за фамильярное беспокойство и
оставим религию на том месте, на котором она должна стоять.
Что у нас следующее? Искусство. Ворвемся в искусство.

Искусство

Сразу следует здесь сказать, что выделение темы "Искусство" в отдельную
главу - искусственно. Мы рассматриваем искусство не как искусство вообще, а
как субъект истории. Поэтому гораздо правильнее было бы оставить все позиции
данного раздела в главе "История", но поскольку эта тема определенным
образом отделяется по своей специфике от истории вообще, то не будет
большого греха в целях удобства повести о ней разговор в несколько
самостоятельной форме.
Итак, что мы можем сказать об искусстве, как об историческом субъекте,
через который история чему-то нас может постоянно учить и этим
совершенствовать? Прежде всего, не должна вызывать сомнений сама
непрерывность присутствия искусства в истории. Самые первые стоянки человека
уже имеют своей составной частью картинные галереи (их мы сейчас называем
наскальной живописью), а также такие экспонаты, как украшения из кости,
стекла, дерева и камня. Даже предметы быта (особенно гончарного
производства) доисторического периода уже в той же мере технические
приспособления, в какой одновременно и произведения искусства (орнамент,
нефункциональная форма, преследующая собой сугубо красоту, раскраска,
резьба, стилизация под животных или человека и т.д.). Песни и танцы также
уходят в самую глубь истории, до самых ее корней. С непрерывностью нам все
понятно, потому что это всегда было, никогда не прерывалось и продолжается
до сих пор.
Историчность (постоянное изменение) также бросается в глаза: театр
изменился до неузнаваемости, музыка трансформировалась почти в немузыку,
живопись вывернулась наизнанку, танцы вообще меняются каждые 5-10 лет,
манера стихосложения отличается в каждом поколении поэтов, а школы живописи
сменяют друг друга как очередники в пивном ларьке и т.д. Все это нам очень
подходит. Остается только доказать, что содержание этой деятельности
человека наполняется Богом, и найти в соответствии с этим содержанием свою
роль и задачу.
Но как нам это возможно сделать, если фактический материал об искусстве
в истории не менее объемен, чем сама история? Попробуй, охвати взором все
искусство только сегодняшнего дня - глаза разбегутся. А нам это следует
сделать во всей исторической ретроспективе. Это невозможно вообще, а не то,
что в пределах одной главы из одной книжки. Одно лишь намерение ворваться в
такие необъятные пределы с целью анализа и группировки фактов - вызывает
тоску. Причем нет никаких оснований для предположений того, что когда наше
намерение перейдет в фазу исполнения, то эта тоска не приобретет
суицидального характера. Надо как-то сужать круг поиска!
Конечно, можно выбрать какой-либо отдельный вид или жанр искусства, и
на его примере поискать то, что мы ищем. Но есть ли у нас уверенность, что
этот избранный нами для обобщающего опыта вид искусства будет отражать в
себе все то, что присуще всем остальным видам искусства? И даже - есть ли у
нас какая-то уверенность в том, что он вообще отразит в себе то, что присуще
всем остальным видам? У нас такой уверенности нет. Случайным образом мы
действовать не можем. Не лотерея. А выбирать намеренно одно из многих можно
только тогда, когда есть критерии отбора. Но сами критерии отбора любого
выбора определяются тем, что выбираемое должно соответствовать какой-то
намеченной цели. Если, например, это подходит нам по каким-то критериям
соответствия нашей цели, значит, мы это выбираем, а если это, например, - не
подходит для наших целей, следовательно, мы его не выбираем. А в нашем
случае такой отбор совершенно невозможен, потому что мы даже не знаем - для
чего мы вообще выбираем? Цели-то мы и не знаем, как раз. Мы ее наоборот -
ищем! Под что нам подбирать критерии соответствия, если мы пока еще и сами
не знаем что мы ищем, и найдем ли мы вообще что-либо там, где ищем? Поэтому
мы не можем составлять критериев отбора, не зная цели, а без критериев
отбора мы не знаем, как выбирать, а, не зная, как выбирать, лучше вообще не
выбирать. То есть отказаться от попытки выделить для отдельного
показательного рассмотрения один из видов искусства.
Памятуя о том, что мы совершенно необоснованно и механически выделили
тему искусства из всей темы "История", мы должны для себя признать, что у
нас остается только одна возможность - пользоваться старыми критериями:
непрерывность, историчность и наличие анализируемого содержания. С этими
критериями мы вновь и подойдем к искусству, но уже не с целью доказательства
его соответствия искомым характеристикам искомого исторического субъекта, а
в попытке отсеять из всей его массы то, что не отвечает хотя бы одному из
этих критериев. В шахматах это называется упрощением. Есть определенная
категория рационально мыслящих шахматистов, которые закономерно считают, что
выяснить, кто сильнее и поставить мат, можно с помощью всего лишь пяти-шести
фигур, а не усилиями всего исходного набора доски, который только засоряет
видимость и создает усложняющее количество возможностей, превышающее своей
массивностью простые потребности. Эти шахматисты начало игры строят так,
чтобы разменять побольше фигур и упростить ситуацию до небольшого количества
вариантов, что как раз и обеспечивается малым количеством оставшихся фигур.
То же самое с помощью наших старых критериев попытаемся сделать и мы.
А, подходя с этим намерением ко всем существующим видам искусства, мы,
очевидно, первым делом должны отбросить те из них, которые связаны с
достижениями науки и имеют своей основой техническую базу. Потому что эта
техническая база не всегда была к услугам, скажем, фотографии или кино,
вследствие чего их долгое время вообще не было ни в природе, ни в сфере
искусства, что прямо заявляет нам о том, что эти виды искусства не имеют
исторической непрерывности, так нами отстаиваемой в качестве одного из
необходимых критериев. Киномеханики не разъезжали с передвижками по Шумеру
или Египту, а рыцари Круглого Стола даже не предполагали, что когда-то
появится некий вид искусства, где темы их заседаний станут переходящими из
сценария в сценарий. Солдаты Наполеона видели и египетские пирамиды, и
Московский Кремль, но ни слайдов этих экзотических мест не привезли с собой
домой, ни фильма "Ватерлоо" не смотрели, утирая бессильные слезы. Исходя из
всего этого, мы ведь не должны говорить о том, что все эти поколения людей
жили без всякой задачи в том случае, если задачи человечества хоть в
какой-то части располагаются в области кино. Так что кино мы должны
исключить. Нам от этого только легче станет.
Хотя, по первому предъявлению вполне имел бы вид действительного тот
чек, который предлагают нам в оплату за подтверждение непрерывности кино в
истории человечества некоторые киноведы, которые утверждают, что кино - это
просто продолжение театра иными средствами. Причем, конечно же,
предполагается, что более совершенными. Но мы не можем принять этот чек к
оплате - он не подкреплен авуарами его владельцев. Кино нельзя считать
развившейся в совершенный вид формой театра. Это два совершенно разных
жанра. И различие их кроется не в технических возможностях, а в наличии в
одном случае, и в отсутствии в другом из них, выбора метода восприятия
предлагаемого действия непосредственно самим зрителем. При просмотре
театрального действия зритель может вникать в него любым угодным ему
способом. Он может смотреть на любого из героев на любом участкесцены и на
любую деталь представления. Он выбирает и последовательность перемещения
своего взора, и очередность акцентов своего внимания. Действие просто
целиком разворачивается перед нами, а мы смотрим на него своими глазами,
через вольный фокус своего предпочтения. В итоге у нас возникают свои
впечатления и свои эмоции.
А в кино мы находимся в положении автоматов, которым ввели программу,
строго направляющую их и на объект просмотра, и на объект внимания в
определенной последовательности и в неизменном виде через фокус кинокамеры.
Сами автоматы (мы) не могут выбирать как, куда и на что им смотреть в каждый
следующий миг: это за них делает встроенная внутрь программа. А
осуществляется такое программирование в кино с помощью оператора кинофильма,
который монтирует материал так, что мы смотрим на происходящее не своими
глазами, а глазами режиссера. При этом нам навязываются впечатления и
эмоции. Если в данный момент режиссеру нужно, чтобы мы что-то прочитали на
лице героя, то нам это лицо дадут на весь экран, и нам просто не на что
будет больше посмотреть, и не о чем будет больше подумать, кроме как о том -
что же написано на этом лице, и долго ли мы еще будем вникать в смысл его
застывшей мимики? Как гид в автобусе просит туристов: "Поверните голову
налево, а теперь направо, обратите внимание на... и т.д.", так и способ
монтажа кинопленки заставляет нас послушно поворачивать голову внимания
туда, куда хотят авторы фильма, и смотреть на то, что они нам ненавязчиво,
но безвариантно подбрасывают. В кино хочешь, не хочешь, а смотреть надо все
в той последовательности, которая предусмотрена создателями действия. В
итоге театр - это свободное зрелище, а кино - это когда нас подвешивают на
ниточках, дергая за них, в силу чего мы становимся простым придатком
кинопроекционного аппарата, его оболваненным продолжением. Аппарат нам
постоянно говорит: "Сейчас видим это, а теперь - вот это, а теперь смотрим
отсюда и вот так, а теперь вот так, здесь замечаем эту мелочь, а тут
отмечаем эту деталь, пока все хорошо, идем дальше. Слышишь, какая звучит
музыка? Сейчас что-то произойдет! Будь готов, но для начала посмотри, как
капелька пота стекает со лба героя - он боится, и ты бойся вместе с ним! А
теперь смотрим на портьеру (что значит "портьера, как портьера"? не будь
дураком! С какого перепугу мы стали бы тебе показывать простую портьеру?
Знаешь, сколько метр пленки стоит?!), за портьеркой что-то может быть,
трепещи! А вот теперь ноги героя, его ступни, видишь, как неуверенно идут?
Как бы не споткнулся, недотепа, в довершении всего! Давай, волнуйся! И т.д."
В итоге мы вообще не видим свободно ни где герой, ни что вокруг него
происходит, потому что кто-то умело нажимает на кнопки наших впечатлений
этими неожиданными крупными планами, наездами камеры, резкими сменами кадров
и т.д., и с помощью этих кнопок вызывает у нас нужные, заготовленные заранее
для нас эмоции. Театр таких возможностей не имеет. В театре зритель не так
послушен и вторичен действию. Поэтому мы будем считать это разными жанрами,
и расстанемся с кино на период нашей беседы об искусстве из-за того, что оно
не характеризуется такой же исторической непрерывностью, как театр.
По тем же соображениям мы отбрасываем и такие грандиозно-комические
виды искусства, как опера и балет. У них тоже нет непрерывности. Позвольте,
(спросят нас), но ведь пели всегда, и танцевали всегда! Так точно - всегда.
Но пели своими голосами. А в опере поют нечеловеческими. Люди так не поют. У
них не бывает такого голоса от рождения. Все эти контральто, меццо, теноры,
сопрано и т.д. являются искусственно созданными голосами, трудолюбиво
сотворенными с помощью специальной системы тренировок. А в природе простой
человек так не голосит, как бы ему порой тяжко не приходилось. Если бы Богу
угодно было такое пение, то Он дал бы такие способности людям от природы, а
не через долгие упражнения с дыханием и диафрагмой, от которых человека все
распирает и распирает вширь, в результате чего, оценивая оперную Джульетту
по тактико-техническим характеристикам габаритов, больше всего поражаешься
только одному - из-за чего это Ромео так изводится?
Танцует в природе нетронутый человек тоже не так, как это делается в
балете. Избави Бог кому-нибудь в компании так расплясаться, чтобы порхать из
угла в угол с поворотами в воздухе, или завертеться волчком, выбрасывая на
одном и том же градусе поворота ногу. Народ не оценит. А наиболее отзывчивые
попросту выведут из помещения. Такой танец, к тому же, ничего не выражает
кроме технического умения. Он бездушен. Народный танец - другой. Его может
сплясать любой, лишь бы душа захотела. Тело само все сделает без диет,
растяжек и изнурительных репетиций. У каждого человека здесь свой танец,
несмотря на то, что, на первый взгляд, все танцуют один и тот же. А в балете
у каждого человека - один общий для всех танец, несмотря на то, что у
каждого вроде бы своя партия. Основа балетного танца - это определенный
набор классически утвержденных движений, где каждый сантиметр жеста и ...