— Он говорит, что их набрали из лагерей беженцев в Таиланде. Говорит, угрожали: будете бунтовать — отправитесь обратно во Вьетнам.
— Скажи ему, что это неправда, — сказал я.
— Уже сказал, — откликнулся Хоук. — Но он не верит.
— А мне поверит?
— Ты белый.
— А-а, — сказал я.
— Он говорит, что солдаты с шоколадной кожей не имеют власти. И хочет обо всем услышать от тебя.
— А что случится, если их отправят обратно во Вьетнам?
— Кай работал с американцами на подавлении мятежей, — сказал Хоук. — В спецподразделении. Выискивали и убивали коммунистических гадюк. Но однажды коммунистические гадюки бросились в наступление, и они принялись драться друг с другом за места в вертолетах. Он говорит, что коммунисты разложат его на земле и сквозь его тело будут прорастать бамбуковые ростки. Он говорит, у большинства рабочих здесь те же самые проблемы.
— А какого цвета был человек, взявший его работать в спецподразделение? — спросил я.
Хоук ухмыльнулся. Сказал что-то Каю. Кай ответил, взглянул на меня, кивнул и улыбнулся.
— Какой-то белый майор записал его в подразделение. Сказал, что им же будет лучше, если янки прогонят коммуняк. Сказал, на нас, янки, можете положиться.
— Вот и доверяй нам, белым, после этого, — сказал я.
Хоук перевел. Кай ответил.
— В переводу твои слова звучат не так красиво, — сказал Хоук, — но он говорит, что понял смысл.
— Ему придется доверять и тебе и мне или не доверять нам обоим. Я не знаю способа уверить его в том, что мы вдруг не отвалим и не бросим его одного удерживать тигра за хвост. А ведь на самом деле мы так и поступим.
— Точно, — сказал Хоук.
И принялся толковать с Каем.
Вьетнамец кивнул и что-то коротко ответил, Хоук сказал еще что-то, а Кай все кивал, но потом выпрямился и взглянул на меня. Никто из окружавших нас не произнес ни слова. Никто не пошевелился. Все молча курили.
— Я объяснил ему, чего мы добиваемся, — сказал Хоук. — Объяснил, что нас поддерживает федеральное управление. Сказал, что им предстоит разнести это местечко по кусочкам, чтобы мы смогли добраться до Сюзан.
— И что он ответил?
— Ответил вьетнамским эквивалентом нашего «ага».
Я оглядел ясный круг, очерчиваемый отблесками пламени, и затененные лица этих далеких, непонятных людей. Людей, которых десятилетиями убивали, предавали, использовали в целях, до которых им не было никакого дела. И вдруг я заметил, что сидят эти странные люди так, чтобы закрывать своими спинами нас с Хоуком от глаз вездесущей «транспеновской» охраны.
— Я думаю так, — сказал я, обращаясь прямо к Каю. Через пару предложений я останавливался, и Хоук переводил. — Вы прибыли в страну нелегально, и если вас поймают, то вышлют из страны. А вас скорее всего поймают, если вы сбежите отсюда. Но я считаю, что, даже если депортация произойдет, вы будете высланы в лагерь беженцев, а не во Вьетнам. — От долгого сидения на корточках у меня затекли ноги. — Мы поговорим о вас с Айвзом, и он станет убеждать нас в том, что вы не будете высланы. Это может быть как правдой, так и неправдой. Он может выполнить свое обещание похлопотать за вас или не выполнить его.
Я подождал, пока Хоук переведет.
— Но, — сказал я, — я практически на сто процентов могу вам гарантировать, что, когда «Транспен» поймет, что вы здесь больше не нужны, вам придется пережить нечто похуже того, что мы вам предлагаем.
Когда Хоук снова принялся переводить, Кай кивнул и пристально посмотрел на меня. Затем заговорил он.
— Он хочет знать, что будешь делать ты, — сообщил Хоук.
— Я постараюсь выкрасть Сюзан и, если удача мне улыбнется, отвалить, — признался я. — В этом случае Хоук тоже отвалит. — Я смотрел на Кая. — И вы останетесь сами по себе.
Хоук снова принялся переводить. Кай снова закивал. Он молча смотрел на меня, медленно и глубоко затягиваясь сигаретой, и долго-долго, прежде чем выпустить дым через ноздри, удерживал его в легких. Затем он снова заговорил.
— Он хочет знать, зачем тебе все это. Почему просто не пригласить иммиграционные службы и не указать на группу нелегалов?
— Я не делаю этого, потому что мне нужен хаос в лагере. Если приедут иммиграционные власти, все пройдет тихо-мирно, и Рассел благополучно улизнет со Сюзан.
Хоук перевел. Кай кивнул.
— Еще я могу попытаться поговорить о них с Айвзом, — сказал я. — Может быть, существует какое-нибудь вьетнамское подполье, где они смогут исчезнуть.
Хоук перевел. Кай пожал плечами.
— Но обещать ничего не могу, — добавил я. — И не стану верить Айвзу на слово.
Хоук перевел. Кай усмехнулся и кивнул.
— Ему нравится, что ты никому не доверяешь, а он не доверяет тебе, — промолвил Хоук.
— В недоверии много отрицательных моментов, — сказал я.
— Они к ним привыкли, — откликнулся Хоук.
Кай что-то сказал окружавшим нас людям.
Раздалось ворчание, а потом резкое стаккато вьетнамской речи. Я взглянул на Хоука. Тот пожал плечами:
— Чересчур быстро. Я не понимаю, о чем они говорят.
Кай снова повернулся лицом ко мне, внимательно посмотрел в мои глаза, одновременно доставая из-за пояса пачку «Кэмела» и прикуривая новую сигарету от окурка старой. Он глубоко затянулся и долго-долго удерживал дым в легких. Долго-долго. И смотрел на меня. Дым медленно просачивался сквозь его ноздри.
Потом он резко кивнул.
— Да, — произнес Кай по-английски.
— Отлично, — сказал я. — Необходимо все четко спланировать.
— Мы уже спланировали, — ввернул Хоук. — Недавно.
— Мы возьмем на себя арсенал, — сказал я.
— Ага. У них есть бензин. Собирали, воровали по кварте и прятали.
— То есть план нападения не стал для них необычайно свежей идеей, — сказал я.
— Нет.
Прежде чем совещание закончилось, мои ноги окончательно затекли. Кай все говорил и говорил, Хоук переводил, я отвечал, предлагал. Но еще до заката мы все знали, что будем делать. И когда.
Глава 35
Глава 36
Глава 37
Глава 38
— Скажи ему, что это неправда, — сказал я.
— Уже сказал, — откликнулся Хоук. — Но он не верит.
— А мне поверит?
— Ты белый.
— А-а, — сказал я.
— Он говорит, что солдаты с шоколадной кожей не имеют власти. И хочет обо всем услышать от тебя.
— А что случится, если их отправят обратно во Вьетнам?
— Кай работал с американцами на подавлении мятежей, — сказал Хоук. — В спецподразделении. Выискивали и убивали коммунистических гадюк. Но однажды коммунистические гадюки бросились в наступление, и они принялись драться друг с другом за места в вертолетах. Он говорит, что коммунисты разложат его на земле и сквозь его тело будут прорастать бамбуковые ростки. Он говорит, у большинства рабочих здесь те же самые проблемы.
— А какого цвета был человек, взявший его работать в спецподразделение? — спросил я.
Хоук ухмыльнулся. Сказал что-то Каю. Кай ответил, взглянул на меня, кивнул и улыбнулся.
— Какой-то белый майор записал его в подразделение. Сказал, что им же будет лучше, если янки прогонят коммуняк. Сказал, на нас, янки, можете положиться.
— Вот и доверяй нам, белым, после этого, — сказал я.
Хоук перевел. Кай ответил.
— В переводу твои слова звучат не так красиво, — сказал Хоук, — но он говорит, что понял смысл.
— Ему придется доверять и тебе и мне или не доверять нам обоим. Я не знаю способа уверить его в том, что мы вдруг не отвалим и не бросим его одного удерживать тигра за хвост. А ведь на самом деле мы так и поступим.
— Точно, — сказал Хоук.
И принялся толковать с Каем.
Вьетнамец кивнул и что-то коротко ответил, Хоук сказал еще что-то, а Кай все кивал, но потом выпрямился и взглянул на меня. Никто из окружавших нас не произнес ни слова. Никто не пошевелился. Все молча курили.
— Я объяснил ему, чего мы добиваемся, — сказал Хоук. — Объяснил, что нас поддерживает федеральное управление. Сказал, что им предстоит разнести это местечко по кусочкам, чтобы мы смогли добраться до Сюзан.
— И что он ответил?
— Ответил вьетнамским эквивалентом нашего «ага».
Я оглядел ясный круг, очерчиваемый отблесками пламени, и затененные лица этих далеких, непонятных людей. Людей, которых десятилетиями убивали, предавали, использовали в целях, до которых им не было никакого дела. И вдруг я заметил, что сидят эти странные люди так, чтобы закрывать своими спинами нас с Хоуком от глаз вездесущей «транспеновской» охраны.
— Я думаю так, — сказал я, обращаясь прямо к Каю. Через пару предложений я останавливался, и Хоук переводил. — Вы прибыли в страну нелегально, и если вас поймают, то вышлют из страны. А вас скорее всего поймают, если вы сбежите отсюда. Но я считаю, что, даже если депортация произойдет, вы будете высланы в лагерь беженцев, а не во Вьетнам. — От долгого сидения на корточках у меня затекли ноги. — Мы поговорим о вас с Айвзом, и он станет убеждать нас в том, что вы не будете высланы. Это может быть как правдой, так и неправдой. Он может выполнить свое обещание похлопотать за вас или не выполнить его.
Я подождал, пока Хоук переведет.
— Но, — сказал я, — я практически на сто процентов могу вам гарантировать, что, когда «Транспен» поймет, что вы здесь больше не нужны, вам придется пережить нечто похуже того, что мы вам предлагаем.
Когда Хоук снова принялся переводить, Кай кивнул и пристально посмотрел на меня. Затем заговорил он.
— Он хочет знать, что будешь делать ты, — сообщил Хоук.
— Я постараюсь выкрасть Сюзан и, если удача мне улыбнется, отвалить, — признался я. — В этом случае Хоук тоже отвалит. — Я смотрел на Кая. — И вы останетесь сами по себе.
Хоук снова принялся переводить. Кай снова закивал. Он молча смотрел на меня, медленно и глубоко затягиваясь сигаретой, и долго-долго, прежде чем выпустить дым через ноздри, удерживал его в легких. Затем он снова заговорил.
— Он хочет знать, зачем тебе все это. Почему просто не пригласить иммиграционные службы и не указать на группу нелегалов?
— Я не делаю этого, потому что мне нужен хаос в лагере. Если приедут иммиграционные власти, все пройдет тихо-мирно, и Рассел благополучно улизнет со Сюзан.
Хоук перевел. Кай кивнул.
— Еще я могу попытаться поговорить о них с Айвзом, — сказал я. — Может быть, существует какое-нибудь вьетнамское подполье, где они смогут исчезнуть.
Хоук перевел. Кай пожал плечами.
— Но обещать ничего не могу, — добавил я. — И не стану верить Айвзу на слово.
Хоук перевел. Кай усмехнулся и кивнул.
— Ему нравится, что ты никому не доверяешь, а он не доверяет тебе, — промолвил Хоук.
— В недоверии много отрицательных моментов, — сказал я.
— Они к ним привыкли, — откликнулся Хоук.
Кай что-то сказал окружавшим нас людям.
Раздалось ворчание, а потом резкое стаккато вьетнамской речи. Я взглянул на Хоука. Тот пожал плечами:
— Чересчур быстро. Я не понимаю, о чем они говорят.
Кай снова повернулся лицом ко мне, внимательно посмотрел в мои глаза, одновременно доставая из-за пояса пачку «Кэмела» и прикуривая новую сигарету от окурка старой. Он глубоко затянулся и долго-долго удерживал дым в легких. Долго-долго. И смотрел на меня. Дым медленно просачивался сквозь его ноздри.
Потом он резко кивнул.
— Да, — произнес Кай по-английски.
— Отлично, — сказал я. — Необходимо все четко спланировать.
— Мы уже спланировали, — ввернул Хоук. — Недавно.
— Мы возьмем на себя арсенал, — сказал я.
— Ага. У них есть бензин. Собирали, воровали по кварте и прятали.
— То есть план нападения не стал для них необычайно свежей идеей, — сказал я.
— Нет.
Прежде чем совещание закончилось, мои ноги окончательно затекли. Кай все говорил и говорил, Хоук переводил, я отвечал, предлагал. Но еще до заката мы все знали, что будем делать. И когда.
Глава 35
Ночной сторож в «транспеновском» арсенале — блондин по фамилии Шленкер — по-английски говорил с немецким акцентом. Во время чтения он носил очки без оправы и сейчас сидел, положив ноги на стойку, просматривая какую-то книгу на немецком. Как раз в этот момент я и стукнул его пониже уха правительственным кастетом, которым меня снабдил Айвз. Шленкер соскользнул со стула, и очки, когда он рухнул на пол, свалились с его носа.
Я присел рядом с ним на корточки и выудил из правого кармана его штанов связку ключей.
Затем открыл дверь в арсенал, и в ночной тишине взвыла сирена.
За моей спиной Хоук что-то сказал по-вьетнамски. Азиаты один за другим просачивались в хранилище. Каждый брал карабин «М-16», запасную обойму и выходил обратно. Каждый четвертый прихватывал коробку патронов.
Кай стоял рядом с Хоуком и что-то тихо втолковывал своим вьетнамцам. Хоук обратился к нему по-французски. Кай кивнул.
Сирена продолжала завывать, и несколько прожекторов заметалось по пространству лагеря. Я вылетел головой вперед через боковое окно, приземлился, перекатился, встал на ноги. Рядом услышал клацанье автоматных очередей. Снова и снова. Я побежал к ближайшему бараку и услышал рядом мягкие шаги. Я развернулся, выхватывая пистолет, и увидел Хоука.
— Значит, была еще и сигнализация, — сказал я.
— Какая разница, — пожал плечами Хоук. — Оружие теперь у них.
Я показал на дальний угол лагеря и кинулся туда со всех ног. На нас никто не обращал внимания. Ведь все считали, что мы на их стороне.
Вокруг суетились армейские, совершенно сбитые с толку и не понимающие, что происходит.
За нашими спинами внезапно раздалось громкое «ууууххх», затем громоподобный взрыв, и арсенал исчез в вихре пламени. Столб поднялся до самого неба, осветив разыгравшийся в лагере хаос.
— Неплохо рванул бензин, правда? — сказал Хоук. Мы остановились у дощатого забора. — Очищенный, без примеси свинца.
Огонь смягчил резкий белый свет прожекторов, придав окружающему миру бронзовый оттенок; мужчины, бегущие по полю, превратились в тени — издерганные и пляшущие, как и языки огня. Автоматные очереди отрывистыми фразами следовали одна за другой, боекомплекты, оставшиеся в арсенале, принялись взрываться длинными, радостными гроздьями.
Мы бежали вдоль забора к костигановскому убежищу. В арсенале взорвалось что-то солидное, и вверх футов на сто взметнулся фонтан огня.
Выстрелы, казалось, звучали отовсюду. Кто-то включил пожарный ревун, и его вой влился в звон сирены сигнализации.
— Слава Богу, что догадались включить ревун, — порадовался я, — а то бы никто и не понял, что разразился пожар.
— Это называется бдительность, — сказал Хоук.
Сквозь шум огня, визг сирены, звяканье колокола, выстрелы и грохот боекомплектов я уловил негромкие человеческие вопли — практически не слышные. Люди кричали, напуганные взрывающейся пиротехникой. Но крики я слышал, только когда на фоне пламени возникали темные искаженные силуэты — словно для того, чтобы услышать крик, надо увидеть орущего человека. Вокруг бараков наемников царило спокойствие. Большинство из ребят бывали в бою и знали, когда надо сражаться, а когда сидеть тихо.
Если у противника есть оружие, а у тебя его нет, надо сидеть тихо.
Я присел рядом с ним на корточки и выудил из правого кармана его штанов связку ключей.
Затем открыл дверь в арсенал, и в ночной тишине взвыла сирена.
За моей спиной Хоук что-то сказал по-вьетнамски. Азиаты один за другим просачивались в хранилище. Каждый брал карабин «М-16», запасную обойму и выходил обратно. Каждый четвертый прихватывал коробку патронов.
Кай стоял рядом с Хоуком и что-то тихо втолковывал своим вьетнамцам. Хоук обратился к нему по-французски. Кай кивнул.
Сирена продолжала завывать, и несколько прожекторов заметалось по пространству лагеря. Я вылетел головой вперед через боковое окно, приземлился, перекатился, встал на ноги. Рядом услышал клацанье автоматных очередей. Снова и снова. Я побежал к ближайшему бараку и услышал рядом мягкие шаги. Я развернулся, выхватывая пистолет, и увидел Хоука.
— Значит, была еще и сигнализация, — сказал я.
— Какая разница, — пожал плечами Хоук. — Оружие теперь у них.
Я показал на дальний угол лагеря и кинулся туда со всех ног. На нас никто не обращал внимания. Ведь все считали, что мы на их стороне.
Вокруг суетились армейские, совершенно сбитые с толку и не понимающие, что происходит.
За нашими спинами внезапно раздалось громкое «ууууххх», затем громоподобный взрыв, и арсенал исчез в вихре пламени. Столб поднялся до самого неба, осветив разыгравшийся в лагере хаос.
— Неплохо рванул бензин, правда? — сказал Хоук. Мы остановились у дощатого забора. — Очищенный, без примеси свинца.
Огонь смягчил резкий белый свет прожекторов, придав окружающему миру бронзовый оттенок; мужчины, бегущие по полю, превратились в тени — издерганные и пляшущие, как и языки огня. Автоматные очереди отрывистыми фразами следовали одна за другой, боекомплекты, оставшиеся в арсенале, принялись взрываться длинными, радостными гроздьями.
Мы бежали вдоль забора к костигановскому убежищу. В арсенале взорвалось что-то солидное, и вверх футов на сто взметнулся фонтан огня.
Выстрелы, казалось, звучали отовсюду. Кто-то включил пожарный ревун, и его вой влился в звон сирены сигнализации.
— Слава Богу, что догадались включить ревун, — порадовался я, — а то бы никто и не понял, что разразился пожар.
— Это называется бдительность, — сказал Хоук.
Сквозь шум огня, визг сирены, звяканье колокола, выстрелы и грохот боекомплектов я уловил негромкие человеческие вопли — практически не слышные. Люди кричали, напуганные взрывающейся пиротехникой. Но крики я слышал, только когда на фоне пламени возникали темные искаженные силуэты — словно для того, чтобы услышать крик, надо увидеть орущего человека. Вокруг бараков наемников царило спокойствие. Большинство из ребят бывали в бою и знали, когда надо сражаться, а когда сидеть тихо.
Если у противника есть оружие, а у тебя его нет, надо сидеть тихо.
Глава 36
Мы добежали до огороженной территории и присели, прячась за невысокой оградой. Перепрыгнуть через нее ничего не стоило. Она была предназначена больше для украшения. За ней виднелся большой «фордовский» фургон с работающим мотором и зажженными фарами. Он был снабжен задними окнами-иллюминаторами, хромированным багажником на крыше и изукрашен цветными полосами и разводами. Задние дверцы машины были распахнуты, и двое мужчин выносили из дома и складывали внутрь вещи. Вокруг «форда» стояли четверо охранников в черных куртках с «узи» в руках. Наверху в доме горел свет. Один из двоих, таскавших багаж, погрузил последний чемодан в машину и закрыл дверцы.
У него и его напарника с плеч свисали автоматы. Первый сел за руль, второй распахнул боковую, ближнюю к дому дверцу.
— Удирают, — прошептал Хоук.
— Я на это и надеялся, — сказал я. — Думал, что сможем захватить их врасплох, во время перехода из дома в машину.
Из дверей вышел Рассел Костиган, за ним шла Сюзан. На ней были надеты черная кожаная куртка и брюки. Лицо в отражении автомобильных фар казалось серьезным, но не напуганным. Пожар отбрасывал на все предметы красноватый оттенок, и они казались слегка полыхающими.
Как только Рассел и Сюзан вышли из дома, вокруг них моментально сомкнулся строй охраны.
— Ничего не получится, — сказал я.
— Угу, — согласился Хоук.
Сначала в машину села Сюзан, Рассел за ней.
Потом расселись охранники, дверцы захлопнулись, и, когда водитель рванул с места, «форд» слегка занесло.
— Багажник на крыше.
Мы с Хоуком перепрыгнули через ограду и помчались к фургону. Он медленно двигался через затененный лагерь. Я схватился за хромированную ручку, поставил ногу на бампер, легко подпрыгнул, перехватил пальцами по перекладине и, подтянувшись, перекинулся на крышу автомобиля. «Форд» увеличил скорость, слегка покачнулся, и я увидел рядом с собой Хоука.
Мы распластались на крыше бок о бок, держась за переднюю перекладину; машина двигалась достаточно быстро, но из-за тьмы не могла разогнаться как следует.
Возле ворот никого не оказалось. Когда мы проезжали, вырываясь из лагеря, грохот выстрелов за спинами стал монотонным и отрывистым, напоминая, что бой заканчивается. Выбравшись за пределы городка, «форд» набрал скорость, и в наших с Хоуком ушах завыл ветер.
— Забрались на машину, — сказал Хоук. — Теперь что?
— Будем надеяться, что дорога без ухабов, — отозвался я.
У него и его напарника с плеч свисали автоматы. Первый сел за руль, второй распахнул боковую, ближнюю к дому дверцу.
— Удирают, — прошептал Хоук.
— Я на это и надеялся, — сказал я. — Думал, что сможем захватить их врасплох, во время перехода из дома в машину.
Из дверей вышел Рассел Костиган, за ним шла Сюзан. На ней были надеты черная кожаная куртка и брюки. Лицо в отражении автомобильных фар казалось серьезным, но не напуганным. Пожар отбрасывал на все предметы красноватый оттенок, и они казались слегка полыхающими.
Как только Рассел и Сюзан вышли из дома, вокруг них моментально сомкнулся строй охраны.
— Ничего не получится, — сказал я.
— Угу, — согласился Хоук.
Сначала в машину села Сюзан, Рассел за ней.
Потом расселись охранники, дверцы захлопнулись, и, когда водитель рванул с места, «форд» слегка занесло.
— Багажник на крыше.
Мы с Хоуком перепрыгнули через ограду и помчались к фургону. Он медленно двигался через затененный лагерь. Я схватился за хромированную ручку, поставил ногу на бампер, легко подпрыгнул, перехватил пальцами по перекладине и, подтянувшись, перекинулся на крышу автомобиля. «Форд» увеличил скорость, слегка покачнулся, и я увидел рядом с собой Хоука.
Мы распластались на крыше бок о бок, держась за переднюю перекладину; машина двигалась достаточно быстро, но из-за тьмы не могла разогнаться как следует.
Возле ворот никого не оказалось. Когда мы проезжали, вырываясь из лагеря, грохот выстрелов за спинами стал монотонным и отрывистым, напоминая, что бой заканчивается. Выбравшись за пределы городка, «форд» набрал скорость, и в наших с Хоуком ушах завыл ветер.
— Забрались на машину, — сказал Хоук. — Теперь что?
— Будем надеяться, что дорога без ухабов, — отозвался я.
Глава 37
Для того, кто сидит на пружинящих, мягких, обитых кожей сиденьях авто, дорога, видимо, была достаточно ровной. Но если вы лежите на животе на металлической крыше машины и в мышцы вам вбивается хромированная рама, то вам только остается молиться о том, чтобы дорога стала еще ровней. Фургон мчался на восток сквозь непотревоженную ночь, разрезая темноту светом фар. Нас мотало, и мы старались как можно крепче держаться за раму и прятать лица от бьющего из-за ветрового стекла вихревого потока. Кроме завывания ветра, мы ничего не слышали. В салоне машины тоже было тихо.
— Не было бы там Сюзан, можно было бы прострелить крышу, — сказал Хоук. — Всего-то тонкий лист металла.
Губы он поднес к самому моему уху.
Я ответил таким же образом:
— В водителя тоже попасть не хочется. Не в наших долгосрочных интересах перевернуть эту колымагу.
— Когда-нибудь они должны остановиться, — высказался Хоук.
— Там шестеро охранников плюс Костиган.
— Отличная идея — забраться сюда. Ничуть не лучше моей, когда я предложил перестрелять их на выходе из дома.
— Зато сейчас есть возможность подумать, — сказал я.
— Это радует, — откликнулся Хоук.
Несколько раз мимо нас проносились автомобили, обдавая нас с Хоуком брызгами света. Но даже если они и видели двоих мужиков, путешествующих на крыше фургона, все равно проезжали раньше, чем успевали отреагировать на это зрелище. Да и как бы они отреагировали?
— Как ты думаешь, с какой скоростью мы идем? — спросил я.
— Трудно сказать. Сравнить не с чем.
— Пожалуй, миль пятьдесят пять, — сказал я. — Зачем им ехать быстрее? Их ведь никто не преследует. Так что нет нужды по-глупому превышать скорость, нарываться на штраф, а может, и на более серьезные неприятности.
— Неприятности... — повторил Хоук. — Мы едем на крыше чертова фургона, несущегося с кошмарной скоростью, внутри которого сидят шестеро вооруженных охранников, вокруг темнотища, а ты говоришь о неприятностях.
— Сейчас я прострелю им шину, — сказал я.
— Думаешь, выстрел примут за звук лопнувшей покрышки?
— По крайней мере, надеюсь на это, — сказал я, — да еще на то, что у них хороший водитель.
Впрочем, иначе ему бы не доверили возить Рассела.
— То есть он не станет паниковать и постепенно остановит фургон, — кивнул Хоук.
Разговор длился довольно долго: мы по очереди шептали друг другу на ушко.
— А когда скорость снизится, мы спрыгнем и сгинем из вида, — сказал я. — Они выйдут, чтобы сменить шину, вот тогда настанет наш черед.
— Черед для чего? — уточнил Хоук.
— Пока не знаю точно, — сказал я. — Двигайся ко мне поближе.
Хоук держался за хромированную раму одной рукой. Второй он взялся за мой ремень.
Я перегнулся через борт стремительно двигающегося фургона и вперился в проносящуюся внизу тьму. Левой рукой я цеплялся за перекладину, а правой доставал пистолет. Затем выгнулся как можно дальше, держась на честном слове и на хоуковской руке. Я свесился с крыши почти наполовину и постарался устроиться поудобнее, чувствуя, как мышцы на спине начинают затекать. Особенно слева. Позиция была невероятной. Я напряг мускулы пресса и как можно дальше вытянулся, чтобы не очень бросало, затем прицелился и выстрелил в заднюю шину с водительской стороны... Почти сразу же машину занесло, воздух из простреленной шины вырвался с громким хлопком, и фургон осел на бок. Завизжали тормоза. Я изо всех сил пытался не выронить пистолет. Почувствовал, как меня заносит в сторону, когда машину снова развернуло, но тор моза сработали, и фургон замедлил ход — вздрогнув, сполз с дороги на обочину. Хоук отпустил мой ремень, и я головой вниз упал на дорогу, стукнулся плечом и кувырком преодолел двадцать с лишним футов, свалившись в канаву рядом с шоссе. Хоук бесшумно приземлился в двух футах от моей головы. На четвереньках мы рванули прочь от машины, остановившейся на обочине. В канаве было полно сорняков.
Футах в десяти от машины мы замерли, затаившись в темноте, в канаве. Дверца «форда» распахнулась, и из нее вылез шофер. Пройдя назад, он взглянул на лопнувшую шину, а затем снова подошел к салону:
— Она лопнула, Рассел. Домкрат и запаска сзади, под багажом.
В фургоне кто-то что-то сказал. Что именно, мы разобрать не смогли. Затем открылась еще одна дверца, и вылез Рассел собственной персоной. Он взглянул на шину.
— Только с одной стороны, — сказал он и вернулся к распахнутой дверце. — Хорошо, все наружу. Нужно подвести домкрат и сменить колесо.
Сюзан оперлась на руку Рассела, нагнулась и вылезла из машины.
— Оружие оставьте в машине, — приказал он. — Не хочу, чтобы какой-нибудь добродушный местный полицейский захотел нам помочь и увидел шестерых громил с автоматами.
Телохранители высыпали на дорогу и встали вдоль обочины, разглядывая фургон.
Водитель открыл задние дверцы.
— Мне кто-нибудь собирается помогать? — спросил он.
— Кэрли, — сказал Рассел, — помоги. Остальные будут наблюдать за птичками в небесах.
Он встал рядышком со Сюзан:
— Нравятся эти звездочки, дорогая? Романтично, не правда ли?
Сюзан не произнесла ни звука. Она молча стояла рядом. Четверо телохранителей дежурили возле Рассела у передних дверец «форда», пока Кэрли с шофером разгружали багаж.
Я прикоснулся к руке Хоука и показал ему на разгружавших багаж. Он кивнул и бесшумно пополз вдоль канавы, Я двинулся в другом направлении, так чтобы очутиться спереди фургона. Закончив вынимать багаж, водитель вытащил запаску и домкрат, а Кэрли присел на корточки и отвинтил гайки у спустившего колеса.
Шофер опустился рядом, подогнал домкрат и приподнял автомобиль, и вместе они принялись менять шину. В это время из канавы бесшумно вылез Хоук. Дулом пистолета он стукнул Кэрли в основание черепа, а водителя пнул ногой в лицо. На болезненный вскрик Кэрли все повернулись в его сторону, и в это время за спинами телохранителей возник я, рукой обвил шею Рассела, поддернув его подбородок вверх, а дуло пистолета упер ему в ухо. Из-за фургона, пригнувшись, появился Хоук с направленным на телохранителей пистолетом.
— Сюзан, — сказал я, — отойди в сторону.
— Боже мой, — выдохнула она.
Я повторил резче:
— Отойди.
Она повиновалась.
— Вы, четверо, — сказал я. — На землю, лицом вниз, пальцы сомкнуть на затылках.
Телохранители смотрели на меня, не двигаясь.
Хоук выстрелил в того, кто находился рядом с Расселом. Ударившая пуля развернула его вполоборота, мужчина повалился на машину, а затем съехал по борту, оставив за собой кровавый след.
— На землю, черт возьми, — повторил я, и трое оставшихся легли на животы и сцепили руки на затылках.
— Спенсер, — сказал Рассел. Это не было вопросом.
— Меняй свою шину, — велел я шоферу.
— Мне больно, — сказал он, сидя на земле и уткнув лицо в ладони.
— Меняй, — мягко произнес Хоук, и водитель, моментально вскочив на ноги, принялся доворачивать гайки.
Кэрли лежал на животе, прижав руки к ушам, словно от любого звука у него начинала нестерпимо болеть голова. Он лежал и слегка раскачивался.
Пока водитель менял колесо, никто не проронил ни слова. Я чувствовал ровное дыхание Рассела. Но пульс на его шее — я ощущал это рукой — бился как ненормальный.
Шофер закончил свою работу.
— Проверь, как затянуты гайки, — попросил я Хоука.
Взяв в руки ключ и направив на водителя пистолет, Хоук присел на корточки и проверил каждую из четырех гаек.
— Надежно, — сказал он.
— Очень хорошо. — Я обратился к Расселу: — Теперь лечь на землю, лицом вниз и руки за голову. Как остальные.
Сзади за поясом у него был пистолет. Я почувствовал его, когда держал Рассела. Я опустил руку, которой держал Рассела за шею, и вытащил ствол. Это был «смит-и-вессон» тридцать второго калибра. Не убирая дула от его уха, я швырнул пистолет куда-то во тьму, за спину.
— Сюзан, садись в машину.
Она не пошевелилась.
— Сюз, — тихо повторил я.
Она подошла к фургону. Забралась в салон.
— Отлично, — сказал я. — Я поведу машину, а Хоук высунется из задней двери с «узи», и, если кто-нибудь из вас двинется, пока мы не скроемся из виду, он всех перестреляет.
Я отошел от Рассела. Сел на водительское место. Рассел смотрел на меня, а я на него — взгляды наши перекрестились. Надолго. Взгляд ненависти и понимания. Но Рассел сдержался.
Хоук залез на заднее сиденье, взял автомат и высунул его из двери, пока я на ощупь заводил машину, не отрывая взгляда от Рассела. Потом я снял ногу с тормоза, и автомобиль покатился быстрее. Я надавил на акселератор, и мы вылетели на асфальт.
В салоне повисла необычная, странная тишина. Такой я еще не встречал. Хоук со Сюзан сидели сзади, я же правил. Хоук, похоже, отдыхал, запрокинув голову назад, закрыв глаза, сложив руки на груди. Сюзан сидела очень прямо, напряженно, положив руки на колени и глядя прямо перед собой.
В Эйвоне я свернул на север по Сто второму шоссе до Спрингфилда и на пересечении с Триста девятым шоссе в городке под названием Симсбери съехал на обочину.
Было три пятнадцать утра. Двести второе и Триста девятое шоссе относились к числу тех дорог, что на картах обозначаются тонюсенькими линиями. Симсбери выглядел типичной коннектикутской глубинкой: достаточно близко к Хартфорду, чтобы ездить туда на работу, но и достаточно далеко, чтобы позволить себе держать лошадей.
Я повернулся и взглянул на Сюзан. Она наклонилась вперед, уткнув лицо в ладони. И совсем легонько покачивалась. Я посмотрел на дорогу и поправил зеркальце заднего обзора таким образом, чтобы видеть ее фигуру. В нем я увидел, как Хоук положил руки на плечи Сюзан, развернул ее, приподнял и прижал к себе.
— Все в порядке, — сказал он. — Ты придешь в себя. Совсем скоро.
Лицом с прижатыми к нему ладонями она уткнулась Хоуку в грудь. И больше не шевелилась. Он обнял ее левой рукой и принялся похлопывать по плечу.
— Все образуется, — сказал он. — Все образуется.
Мои лежащие на руле ладони были мокрыми от пота.
— Не было бы там Сюзан, можно было бы прострелить крышу, — сказал Хоук. — Всего-то тонкий лист металла.
Губы он поднес к самому моему уху.
Я ответил таким же образом:
— В водителя тоже попасть не хочется. Не в наших долгосрочных интересах перевернуть эту колымагу.
— Когда-нибудь они должны остановиться, — высказался Хоук.
— Там шестеро охранников плюс Костиган.
— Отличная идея — забраться сюда. Ничуть не лучше моей, когда я предложил перестрелять их на выходе из дома.
— Зато сейчас есть возможность подумать, — сказал я.
— Это радует, — откликнулся Хоук.
Несколько раз мимо нас проносились автомобили, обдавая нас с Хоуком брызгами света. Но даже если они и видели двоих мужиков, путешествующих на крыше фургона, все равно проезжали раньше, чем успевали отреагировать на это зрелище. Да и как бы они отреагировали?
— Как ты думаешь, с какой скоростью мы идем? — спросил я.
— Трудно сказать. Сравнить не с чем.
— Пожалуй, миль пятьдесят пять, — сказал я. — Зачем им ехать быстрее? Их ведь никто не преследует. Так что нет нужды по-глупому превышать скорость, нарываться на штраф, а может, и на более серьезные неприятности.
— Неприятности... — повторил Хоук. — Мы едем на крыше чертова фургона, несущегося с кошмарной скоростью, внутри которого сидят шестеро вооруженных охранников, вокруг темнотища, а ты говоришь о неприятностях.
— Сейчас я прострелю им шину, — сказал я.
— Думаешь, выстрел примут за звук лопнувшей покрышки?
— По крайней мере, надеюсь на это, — сказал я, — да еще на то, что у них хороший водитель.
Впрочем, иначе ему бы не доверили возить Рассела.
— То есть он не станет паниковать и постепенно остановит фургон, — кивнул Хоук.
Разговор длился довольно долго: мы по очереди шептали друг другу на ушко.
— А когда скорость снизится, мы спрыгнем и сгинем из вида, — сказал я. — Они выйдут, чтобы сменить шину, вот тогда настанет наш черед.
— Черед для чего? — уточнил Хоук.
— Пока не знаю точно, — сказал я. — Двигайся ко мне поближе.
Хоук держался за хромированную раму одной рукой. Второй он взялся за мой ремень.
Я перегнулся через борт стремительно двигающегося фургона и вперился в проносящуюся внизу тьму. Левой рукой я цеплялся за перекладину, а правой доставал пистолет. Затем выгнулся как можно дальше, держась на честном слове и на хоуковской руке. Я свесился с крыши почти наполовину и постарался устроиться поудобнее, чувствуя, как мышцы на спине начинают затекать. Особенно слева. Позиция была невероятной. Я напряг мускулы пресса и как можно дальше вытянулся, чтобы не очень бросало, затем прицелился и выстрелил в заднюю шину с водительской стороны... Почти сразу же машину занесло, воздух из простреленной шины вырвался с громким хлопком, и фургон осел на бок. Завизжали тормоза. Я изо всех сил пытался не выронить пистолет. Почувствовал, как меня заносит в сторону, когда машину снова развернуло, но тор моза сработали, и фургон замедлил ход — вздрогнув, сполз с дороги на обочину. Хоук отпустил мой ремень, и я головой вниз упал на дорогу, стукнулся плечом и кувырком преодолел двадцать с лишним футов, свалившись в канаву рядом с шоссе. Хоук бесшумно приземлился в двух футах от моей головы. На четвереньках мы рванули прочь от машины, остановившейся на обочине. В канаве было полно сорняков.
Футах в десяти от машины мы замерли, затаившись в темноте, в канаве. Дверца «форда» распахнулась, и из нее вылез шофер. Пройдя назад, он взглянул на лопнувшую шину, а затем снова подошел к салону:
— Она лопнула, Рассел. Домкрат и запаска сзади, под багажом.
В фургоне кто-то что-то сказал. Что именно, мы разобрать не смогли. Затем открылась еще одна дверца, и вылез Рассел собственной персоной. Он взглянул на шину.
— Только с одной стороны, — сказал он и вернулся к распахнутой дверце. — Хорошо, все наружу. Нужно подвести домкрат и сменить колесо.
Сюзан оперлась на руку Рассела, нагнулась и вылезла из машины.
— Оружие оставьте в машине, — приказал он. — Не хочу, чтобы какой-нибудь добродушный местный полицейский захотел нам помочь и увидел шестерых громил с автоматами.
Телохранители высыпали на дорогу и встали вдоль обочины, разглядывая фургон.
Водитель открыл задние дверцы.
— Мне кто-нибудь собирается помогать? — спросил он.
— Кэрли, — сказал Рассел, — помоги. Остальные будут наблюдать за птичками в небесах.
Он встал рядышком со Сюзан:
— Нравятся эти звездочки, дорогая? Романтично, не правда ли?
Сюзан не произнесла ни звука. Она молча стояла рядом. Четверо телохранителей дежурили возле Рассела у передних дверец «форда», пока Кэрли с шофером разгружали багаж.
Я прикоснулся к руке Хоука и показал ему на разгружавших багаж. Он кивнул и бесшумно пополз вдоль канавы, Я двинулся в другом направлении, так чтобы очутиться спереди фургона. Закончив вынимать багаж, водитель вытащил запаску и домкрат, а Кэрли присел на корточки и отвинтил гайки у спустившего колеса.
Шофер опустился рядом, подогнал домкрат и приподнял автомобиль, и вместе они принялись менять шину. В это время из канавы бесшумно вылез Хоук. Дулом пистолета он стукнул Кэрли в основание черепа, а водителя пнул ногой в лицо. На болезненный вскрик Кэрли все повернулись в его сторону, и в это время за спинами телохранителей возник я, рукой обвил шею Рассела, поддернув его подбородок вверх, а дуло пистолета упер ему в ухо. Из-за фургона, пригнувшись, появился Хоук с направленным на телохранителей пистолетом.
— Сюзан, — сказал я, — отойди в сторону.
— Боже мой, — выдохнула она.
Я повторил резче:
— Отойди.
Она повиновалась.
— Вы, четверо, — сказал я. — На землю, лицом вниз, пальцы сомкнуть на затылках.
Телохранители смотрели на меня, не двигаясь.
Хоук выстрелил в того, кто находился рядом с Расселом. Ударившая пуля развернула его вполоборота, мужчина повалился на машину, а затем съехал по борту, оставив за собой кровавый след.
— На землю, черт возьми, — повторил я, и трое оставшихся легли на животы и сцепили руки на затылках.
— Спенсер, — сказал Рассел. Это не было вопросом.
— Меняй свою шину, — велел я шоферу.
— Мне больно, — сказал он, сидя на земле и уткнув лицо в ладони.
— Меняй, — мягко произнес Хоук, и водитель, моментально вскочив на ноги, принялся доворачивать гайки.
Кэрли лежал на животе, прижав руки к ушам, словно от любого звука у него начинала нестерпимо болеть голова. Он лежал и слегка раскачивался.
Пока водитель менял колесо, никто не проронил ни слова. Я чувствовал ровное дыхание Рассела. Но пульс на его шее — я ощущал это рукой — бился как ненормальный.
Шофер закончил свою работу.
— Проверь, как затянуты гайки, — попросил я Хоука.
Взяв в руки ключ и направив на водителя пистолет, Хоук присел на корточки и проверил каждую из четырех гаек.
— Надежно, — сказал он.
— Очень хорошо. — Я обратился к Расселу: — Теперь лечь на землю, лицом вниз и руки за голову. Как остальные.
Сзади за поясом у него был пистолет. Я почувствовал его, когда держал Рассела. Я опустил руку, которой держал Рассела за шею, и вытащил ствол. Это был «смит-и-вессон» тридцать второго калибра. Не убирая дула от его уха, я швырнул пистолет куда-то во тьму, за спину.
— Сюзан, садись в машину.
Она не пошевелилась.
— Сюз, — тихо повторил я.
Она подошла к фургону. Забралась в салон.
— Отлично, — сказал я. — Я поведу машину, а Хоук высунется из задней двери с «узи», и, если кто-нибудь из вас двинется, пока мы не скроемся из виду, он всех перестреляет.
Я отошел от Рассела. Сел на водительское место. Рассел смотрел на меня, а я на него — взгляды наши перекрестились. Надолго. Взгляд ненависти и понимания. Но Рассел сдержался.
Хоук залез на заднее сиденье, взял автомат и высунул его из двери, пока я на ощупь заводил машину, не отрывая взгляда от Рассела. Потом я снял ногу с тормоза, и автомобиль покатился быстрее. Я надавил на акселератор, и мы вылетели на асфальт.
В салоне повисла необычная, странная тишина. Такой я еще не встречал. Хоук со Сюзан сидели сзади, я же правил. Хоук, похоже, отдыхал, запрокинув голову назад, закрыв глаза, сложив руки на груди. Сюзан сидела очень прямо, напряженно, положив руки на колени и глядя прямо перед собой.
В Эйвоне я свернул на север по Сто второму шоссе до Спрингфилда и на пересечении с Триста девятым шоссе в городке под названием Симсбери съехал на обочину.
Было три пятнадцать утра. Двести второе и Триста девятое шоссе относились к числу тех дорог, что на картах обозначаются тонюсенькими линиями. Симсбери выглядел типичной коннектикутской глубинкой: достаточно близко к Хартфорду, чтобы ездить туда на работу, но и достаточно далеко, чтобы позволить себе держать лошадей.
Я повернулся и взглянул на Сюзан. Она наклонилась вперед, уткнув лицо в ладони. И совсем легонько покачивалась. Я посмотрел на дорогу и поправил зеркальце заднего обзора таким образом, чтобы видеть ее фигуру. В нем я увидел, как Хоук положил руки на плечи Сюзан, развернул ее, приподнял и прижал к себе.
— Все в порядке, — сказал он. — Ты придешь в себя. Совсем скоро.
Лицом с прижатыми к нему ладонями она уткнулась Хоуку в грудь. И больше не шевелилась. Он обнял ее левой рукой и принялся похлопывать по плечу.
— Все образуется, — сказал он. — Все образуется.
Мои лежащие на руле ладони были мокрыми от пота.
Глава 38
Для человека, не спавшего целую ночь, Сюзан выглядела на удивление недурно. Волосы были в беспорядке, лицо — без косметики. Но глаза — чисты, а кожа — гладкая и здоровая. Отломив кусочек круассана, она съела его.
— Зерновой, — похвастался я. — Их можно достать в Кембридже, в магазинчике «Брэд энд Серкус».
— Ты, наверное, идеально смотришься в магазинах Кембриджа.
— Как слон в посудной лавке, — сказал я. — Но ничего не поделаешь, в районе Саути зернового не бывает.
Сюзан кивнула и отломила еще кусочек.
— В Кембридже, наверное, не так много народу твоей комплекции, — заметила она.
— Есть одна женщина, — улыбнулся я, — но она, разумеется, не так импозантна.
Я подлил в свою чашку кофе из перколятора[11]и проделал то же самое с чашкой Сюзан. Было совсем рано, и свет, проникавший в окно, блистал красками рассвета. Хоук спал. Мы со Сюзан сидели за столом в конспиративном доме в Чарлзтауне, чувствуя отчужденность и неуверенность, ощущая боль и медленное кружение на одном месте.
— Ты получил мое письмо? — спросила Сюзан.
Кофейную чашку она держала обеими руками и смотрела на меня поверх края.
— О Хоуке? Да.
— И вытащил его из тюрьмы.
— Угу.
— А затем вы вдвоем принялись меня разыскивать.
— Угу.
— Я поняла это, когда охрана усилилась. Рассел всегда путешествовал с телохранителями, но после того, как я написала тебе, все приняло более серьезный оборот.
— И где же ты была, когда все приняло настолько серьезный оборот? — спросил я.
— В охотничьем домике, который принадлежит Расселу. Это в штате Вашингтон.
— Принадлежал, — сказал я.
— Принадлежал?
— Мы его спалили.
— Господи, — вздохнула Сюзан. — Мы поехали туда половить форель, но потом Расе сказал, что необходимо съездить в Коннектикут, что с тем же успехом мы можем половить рыбу в Фармингтоне.
— Они готовили нам ловушку.
— Которая не сработала.
— Не сработала.
Сюзан пила кофе и продолжала смотреть на меня поверх края.
— Начни с начала, — сказала она. — И расскажи все, что произошло, заканчивая событиями минувшей ночи.
Глаза разъедало, к тому же меня слегка потряхивало от кофе и бессонной ночи. Я доел круассан и положил в духовку еще один. Из вазы на стойке взял апельсин и принялся его чистить.
— Я сделал гипсовый ботинок и положил в подошву пистолет. Устроил так, что меня арестовали в Милл-Ривер, а когда очутился в тюрьме, пригрозил оружием полицейским, и мы с Хоуком убежали.
От запаха апельсиновой кожуры в комнате словно просветлело. Это был запах дома, запах воскресного завтрака с кофе и свежеиспеченным хлебом.
— "Смерть — мать Красоты", — сказал я.
Сюзан приподняла брови, как делала всегда, когда ее что-то озадачивало.
— Есть такое стихотворение у Уоллеса Стивенса, — пояснил я. — Возможность потери делает вещи бесценными.
Сюзан улыбнулась.
— Рассказывай, что было дальше, — произнесла она из-за края своей чашки.
Я рассказал в хронологическом порядке. Иногда останавливался, чтобы съесть дольку апельсина, а когда пропекся круассан, то съел и его. Когда в моей чашке кончился кофе, Сюзан налила мне еще.
— Зерновой, — похвастался я. — Их можно достать в Кембридже, в магазинчике «Брэд энд Серкус».
— Ты, наверное, идеально смотришься в магазинах Кембриджа.
— Как слон в посудной лавке, — сказал я. — Но ничего не поделаешь, в районе Саути зернового не бывает.
Сюзан кивнула и отломила еще кусочек.
— В Кембридже, наверное, не так много народу твоей комплекции, — заметила она.
— Есть одна женщина, — улыбнулся я, — но она, разумеется, не так импозантна.
Я подлил в свою чашку кофе из перколятора[11]и проделал то же самое с чашкой Сюзан. Было совсем рано, и свет, проникавший в окно, блистал красками рассвета. Хоук спал. Мы со Сюзан сидели за столом в конспиративном доме в Чарлзтауне, чувствуя отчужденность и неуверенность, ощущая боль и медленное кружение на одном месте.
— Ты получил мое письмо? — спросила Сюзан.
Кофейную чашку она держала обеими руками и смотрела на меня поверх края.
— О Хоуке? Да.
— И вытащил его из тюрьмы.
— Угу.
— А затем вы вдвоем принялись меня разыскивать.
— Угу.
— Я поняла это, когда охрана усилилась. Рассел всегда путешествовал с телохранителями, но после того, как я написала тебе, все приняло более серьезный оборот.
— И где же ты была, когда все приняло настолько серьезный оборот? — спросил я.
— В охотничьем домике, который принадлежит Расселу. Это в штате Вашингтон.
— Принадлежал, — сказал я.
— Принадлежал?
— Мы его спалили.
— Господи, — вздохнула Сюзан. — Мы поехали туда половить форель, но потом Расе сказал, что необходимо съездить в Коннектикут, что с тем же успехом мы можем половить рыбу в Фармингтоне.
— Они готовили нам ловушку.
— Которая не сработала.
— Не сработала.
Сюзан пила кофе и продолжала смотреть на меня поверх края.
— Начни с начала, — сказала она. — И расскажи все, что произошло, заканчивая событиями минувшей ночи.
Глаза разъедало, к тому же меня слегка потряхивало от кофе и бессонной ночи. Я доел круассан и положил в духовку еще один. Из вазы на стойке взял апельсин и принялся его чистить.
— Я сделал гипсовый ботинок и положил в подошву пистолет. Устроил так, что меня арестовали в Милл-Ривер, а когда очутился в тюрьме, пригрозил оружием полицейским, и мы с Хоуком убежали.
От запаха апельсиновой кожуры в комнате словно просветлело. Это был запах дома, запах воскресного завтрака с кофе и свежеиспеченным хлебом.
— "Смерть — мать Красоты", — сказал я.
Сюзан приподняла брови, как делала всегда, когда ее что-то озадачивало.
— Есть такое стихотворение у Уоллеса Стивенса, — пояснил я. — Возможность потери делает вещи бесценными.
Сюзан улыбнулась.
— Рассказывай, что было дальше, — произнесла она из-за края своей чашки.
Я рассказал в хронологическом порядке. Иногда останавливался, чтобы съесть дольку апельсина, а когда пропекся круассан, то съел и его. Когда в моей чашке кончился кофе, Сюзан налила мне еще.