Питерс Натали. Опасное окружение

   – Спасибо, Лили!
   Чмокнув негритянку, я бегом пустилась в зал. Лафит дремал в кресле, закинув руки за голову.
   – Я к вашим услугам, сударь! Защищайтесь! – встала я, припомнив уроки Филиппа, в классическую стойку.
   От изумления глаза его, как говорится, выскочили на лоб.
   – Мадемуазель, я потрясен. Позвольте на вас посмотреть.
   Лафит встал и очень медленно, не упуская ни одной детали моего скандального туалета, оглядел меня, словно я была лошадью, предназначенной для продажи.
   – Не очень элегантно, да и покрой страдает. Вам, право, стоит порекомендовать моего портного, Элиза, но все же весьма эффектно.
   Я молча ждала, когда закончится инспекция.
   – … и очень необычно. В силу некоторых причин вы и в таком наряде – слишком женщина. Не знаю, смогу ли я забыть об этом.
   – Мне безразлично, господин Лафит, о чем вы способны забыть и о чем нет, – холодно заметила я. – Я пришла сюда не затем, чтобы демонстрировать наряды.
   Он засмеялся и хлопнул меня по спине.
   – Отлично, мадемуазель Лесконфлер. Защищайтесь!
   В этот день было положено начало делу, в которое я ушла с головой на несколько недель. Мы занимались в прохладные утренние часы и, если ничто не нарушало наших планов, по вечерам, после того как спадала жара. Жан не щадил меня. Порой он вел себя как мальчишка, стремясь доказать мне, что женщина не может выдержать такие нагрузки. Я же, сцепив зубы, делала все, чтобы убедить его в обратном, а оставшись одна, часами тренировалась перед зеркалом в зале.
   Я ничего не рассказала Жану об уроках стрельбы, а Доминик ничего не знал о моих уроках фехтования. Одно помогало другому: тяжелые пистолеты укрепили мышцы кистей и предплечий, а умение концентрироваться, приобретенное во время занятий со шпагой, помогало мне метко стрелять.
   – Ну, девчонка, – удовлетворенно заявил однажды Доминик, – ты стреляешь по крайней мере не хуже любого из моих ребят, а может, и чуть получше.
   – Здорово!
   – Нет, – отрезвил меня Дом, многозначительно подмигнув, – ты не можешь считаться хорошим пиратом, пока не освоишь клинок.
   – Когда-нибудь, – прошептала я, подбрасывая тяжелый пистолет. – Дьявол, это когда-нибудь наступит, Доминик. Очень скоро.
   Пришел день, когда Жан признал, что техника моя практически безупречна. Итак, я одержала маленькую победу. И все же, как считал Жан, главное в бою – не техника.
   – Ты не сможешь убить человека, если не будешь хотеть этого, – играя шпагой, пояснял Жан. – Ты должна колоть так, будто ненавидишь меня, ненавидишь всерьез, Элиза. Поединок – не женская игра. Даже зеленый мальчишка сможет дать тебе сто очков вперед, потому что ты не умеешь драться всерьез. Так, вжик-вжик, только для виду.
   Я сдержалась, только кротко заметила:
   – Но я не хочу ранить тебя, Жан.
   – Не хочешь ранить, так убей! Или ты забыла, чего ради вся эта игра! Конечная цель – убийство. Не заботься о том, что можешь ранить меня, Элиза. Сосредоточься на убийстве. Защищайся!
   Я бросилась в атаку, забыв обо всем. Он со смехом отбивал мои удары, по ходу дела бросая реплики насчет того, что в наших уроках есть что-то забавное. Я поняла, что он играет со мной. И возненавидела его, возненавидела его мужской эгоизм. Он хочет, чтобы я его убила? Видит Бог, я сделаю это!
   На мгновение он открылся, и я, воспользовавшись этим, сделала выпад. Я только слегка задела его плечо кончиком шпаги, но кровь мгновенно окрасила белоснежную рубашку.
   Жан посмотрел на струйку крови.
   – Мой Бог, – выдохнул он, – вот что я получил за мимолетный взгляд в зеркало.
   Отшвырнув шпагу, я бросилась к нему.
   – Жан, Жан, что я наделала?! Я не хотела убивать тебя, честное слово! Я никогда не прощу себе этого, никогда! Ты был так добр ко мне, а я разозлилась, потому что ты вел себя… покровительственно. Я не знаю, как это случилось. Я никогда так больше не буду, Жан, никогда!
   Я расстегнула его рубашку и промокнула рану кружевным носовым платком, помогла ему сесть, а сама побежала за бренди. Пока он пил, я все повторяла, что никогда больше не возьму шпагу в руки. Жан выглядел озадаченным. Ему явно было не по себе.
   – Не возьмешь шпагу в руки? – встрепенулся он при моих последних словах. – Чтобы весь мир узнал, что Лафита одолела девчонка, и поэтому он запретил ей драться с ним? Нет уж, моя дорогая амазонка, теперь я буду драться с тобой по-настоящему, хочется мне этого или нет, просто из чувства самосохранения. Признаюсь, ты задела мое самолюбие, но не разубедила меня. Помнишь, я говорил, что у женщины есть секретное оружие, которого нет у мужчины. И кстати, о сосредоточенности во время боя… Так вот, если бы я не залюбовался твоей… – И Жан хлопнул меня по тому месту, которое вызвало в нем такой прилив эмоций.
   Я отскочила как ужаленная.
   – Жан, ты такой же, как все мужчины!
   Лафит бесстыдно усмехнулся.
   – Верно, Элиза. Может, я и лучше многих, но по природе такой же, как все.

Глава 7
КОРОЛЕВА БАРАТАРИИ

   Жизнь на Гранд-Терре была хороша во всех отношениях. Я окончательно окрепла, самоуважение вернулось ко мне, я гордилась своими успехами в военном деле. Но, слушая рассказы о пиратских набегах, я испытывала странное томление, как птица с подбитым крылом страдает, слыша призывные крики товарищей, готовящихся к отлету в дальние страны. Даже в цифрах и документах приключения выглядели захватывающими, а как, должно быть, интересно в самом бою!
   Мне были безразличны золото и драгоценности. Гораздо важнее для меня было испытать восторг битвы. Воображение рисовало захватывающие картины: груженные сверкающим золотом трюмы кораблей, огонь, звон шпаг, гром пушек, веселье победивших разбойников. Как в приключенческом романе.
   Я представляла себя – сильную и ловкую, как тигрица, и, словно амазонка, дерущуюся бок о бок с Жаном. Видела, как падают поверженные враги, побежденные уже тем, что их противник – женщина. Меня не смущало, что занятие Жана и его людей было преступлением в глазах общества. Законы, по которым жило это общество, не помогли мне, когда я умирала от издевательств и побоев на борту «Красавицы Чарлстона», почему же я должна уважать их? Я знала, что никогда не буду принята «порядочным обществом», да и не стремилась к этому: мои взгляды на место и роль женщины в этом мире резко расходились с общепринятыми. Что мне до их правил поведения, их надуманных ограничений и условностей? Что мне до их кумиров или изгоев? Я перестала быть одной из них – я была «сама по себе».
   Пираты со мной не церемонились, и я привыкла к их грубоватым шуткам. Слушая леденящие душу истории о жизни в далеких плаваниях и экзотических странах, я жадно внимала каждому слову. Я ощущала себя одной из них, и когда мне как-то сказали, что не могут представить Гранд-Терру без меня, я почувствовала, что заслужила право на участие в сражении.
   Жан, казалось, наслаждался моим обществом. Он все реже уезжал в Новый Орлеан, стараясь посылать по делам вместо себя Пьера. Иногда он принимал гостей из города. Я сидела за столом на месте хозяйки, покоряя мужчин своими манерами и остроумием, но после трапезы неизменно исчезала. Однако чаще всего мы с Жаном ужинали вдвоем: он умел держать своих людей на почтительном расстоянии, хотя знал каждого по имени, помнил, как зовут их детей и жен. Его особняк на Гранд-Терре был столь великолепен не случайно: он являлся символом власти этого человека.
   В Жане прекрасно сочетались блеск манер и чувство юмора. Многие часы, проведенные вместе, стали прочным фундаментом нашей изумительной дружбы. Я чувствовала, что заполнила собой некий пробел в его жизни. Конечно, он не испытывал недостатка в женщинах. Я была уверена, что у него много любовниц. Но мой природный ум, образование, хорошие манеры и чувство прекрасного, которое я впитала с молоком матери, – все то, что почти невозможно было встретить здесь, в Новом Орлеане, были важнее для него, чем простые физические потребности. Мы говорили обо всем: об искусстве, о красоте, о философии, религии, медицине, даже о роли женщины в истории и о жизни куртизанок.
   Но о том, чтобы взять меня в дело, я не смела заговорить: Жан просто поднял бы меня на смех. Фехтование в бальной зале – это одно, а поединок не на жизнь, а на смерть с закаленным в боях противником – дело совсем иное.
   Однажды вечером Жан созвал военный совет, на который были приглашены его братья, Доминик и Пьер, Рене Белуш, Чигизола – Отрезанный Нос и Винсент Гэмби. Сразу после ужина Жан удалился в библиотеку, где его уже ждали приглашенные. Выждав, когда слуги покинут столовую, я на цыпочках пробралась на веранду и притаилась под открытым окном библиотеки. Речь шла о британском торговом судне «Мэри Роуз», которое, по сведениям Жана, направлялось в доки Кингстона, на Ямайку, находящуюся в нескольких днях пути от Нового Орлеана. Мой час пробил.
   – Отношения с Англией становятся все напряженнее, – говорил Жан. – Если эти идиоты в Вашингтоне объявят войну, торговле будет положен конец.
   – Но есть и испанские суда, – возразил Гэмби.
   – Война с Британией подразумевает войну на море: громадное количество военных кораблей блокирует главные порты. Одна из главных претензий Америки к Англии состоит в предоставлении нашей стране свободы мореплавания и права иметь свой собственный флот. Англия с удовольствием продемонстрирует свои зубы и покажет нашим, что почем.
   – Значит, нам надо взять «Мэри Роуз», – заключил Пьер. – На прощание.
   – Мы, конечно, нападем на британца, – подытожил Жан, – но работа предстоит нелегкая. Из Кингстона в Новый Орлеан корабль будут сопровождать два прекрасно вооруженных фрегата. Похоже, что кто-то кого-то боится, не так ли, ребята? В любом случае мы не обманем их ожиданий.
   – Почему бы нам не сцапать «Мэри Роуз» по пути в Кингстон? – предложил Доминик.
   – И лишиться всего сахара, черной патоки и индиго?
   – Они разделают нас под орех, – хмуро заметил Гэмби.
   – Может, и нет, если мы перехватим их в устье Миссисипи, – возразил Жан.
   Я услышала хруст разворачиваемой карты.
   – Напасть на реке? Это – безумие, Жан! Губернатор явится сюда как пить дать и сотрет остров в порошок. А нам даст такого пинка – будем лететь аккурат до Гаити.
   Пьер, как всегда, был скептиком.
   – Губернатор против меня? Да я вообще не буду иметь ко всей этой затее никакого отношения. – В голосе Жана звучало искреннее возмущение. Пираты сдержанно хмыкнули в ответ. – Во время операции я буду гостить в Новом Орлеане, как раз в это время Уильям Клайборн устраивает бал в честь вступления в должность, и я буду вне подозрений. Да! Так и поступим, я привезу губернатору Клайборну поздравления и подарки от всех баратарианцев.
   – Боже, ты слышишь, что задумал этот сумасшедший!
   – Смотрите, – сказал Жан, и я услышала стук сдвигаемых стульев; мужчины, видимо, сгрудились вокруг карты. – Когда «Мэри Роуз» и два сопровождающих ее фрегата достигнут вот этой точки, их встретит небольшой сюрприз – завал из бревен. Два небольших судна мы пустим на фрегаты, а «Мэри» возьмем с яликов.
   – Ерунда! – выкрикнул Отрезанный Нос. – Взять корабль со шлюпок!
   – Мы будем первыми, Отрезанный Нос. Мы застанем их врасплох, они бросятся к пушкам, а в это время мы обойдем корабль с боков. Ядра пролетят…
   – Ядра пролетят над нашими головами! – догадался Доминик.
   – Точно, они будут кормить ядрами аллигаторов. Итак, конвой пребывает в растерянности, мы берем судно на абордаж и уводим его вверх по протоке примерно с милю, туда, где Миссисипи образует излучину.
   – Но она вся заросла, Жан.
   – Там слишком мелко.
   – И место слишком узкое, да еще все завалено плавником. И обводной канал засорен.
   – Мы расчистим канал. На время. Он, конечно, узкий, но вполне пригоден для нашей цели. Мы подготовим проход, но для маскировки накидаем сверху бревна и немного тростника. Значит, проведем «Мэри Роуз» вверх по протоке, а затем, по обводному каналу назад, и – вуаля! – мы уже на Гранд-Терре.
   – А если фрегаты пустятся следом? – возразил Гэмби. – «Мэри Роуз» – старое судно, да еще сильно груженное. Нам от них не уйти.
   – Протока слишком узка, – терпеливо пояснил Жан, – и, как я уже говорил, мы расчистим ее только на время. По обоим берегам полно старых бревен, сухостоя и прочего барахла, и все это будет у нас под рукой. Хорошего порохового заряда будет достаточно, чтобы раскидать все это добро и запрудить реку. Пока они будут прочищать русло, мы преспокойно доберемся до нашей базы, а туда они не сунутся.
   – Можно замаскировать порох хламом, – предложил Доминик, – и когда они подойдут близко….
   – Это не сработает, – заявил Отрезанный Нос.
   – Еще как сработает! – спокойно ответил Жан. – Если тебе это дело не по нраву, Чигизола, так и скажи. Нам, конечно, нужны люди, но можем обойтись и без тебя.
   – Не пори горячку, Жан, некому будет пользоваться добычей, если твой план рухнет.
   – Это дело для меня, – предложил Доминик. – Порох – это моя специализация.
   – Отрезанный Нос и ты, Винсент, слушайте меня, – тихо сказал Жан. – Дело предстоит кровавое. «Мэри» придется брать на абордаж. Капитаном будет Доминик, и его приказы на время операции – закон для всех. Никакой самодеятельности, иначе… не заставляйте его брать грех на душу.
   Когда мужчины разошлись, я перехватила Доминика.
   – Послушай, – горячо прошептала я, – ты должен взять меня с собой.
   – Ты что, свихнулась, девка? Жан спустит с меня шкуру. Он сдерет ее с меня и повесит сушить на вершине фок-мачты.
   – Помолчи, Дом, и послушай. Судьба дарит мне шанс, которого я так ждала. Разве ты не понимаешь, я хочу быть одной из вас, по-настоящему одной из вас. Я хочу этого не только ради себя, но и ради Жана тоже. Я хочу сделать что-то такое, чего не делала еще ни одна женщина, я хочу, чтобы он гордился мною. Пожалуйста, Доминик.
   – Он освежует тебя живьем, – прорычал Доминик. – Драка не место для женщины, сумасшедшая ты девка.
   – Мне осточертело отсиживаться в безопасности. И Жан ни о чем не узнает, пока все не будет кончено. Если меня убьют, мне некого будет винить, кроме себя. Я готова ко всему, Доминик. Ты знаешь. Я хочу понюхать настоящего пороха. Одна мысль об опасности заставляет петь мою душу.
   Дом покачал головой.
   – Скверное дело. Негоже для девушки радоваться при мысли об убийстве.
   – Я не ребенок, Дом. Я взрослая женщина и знаю, чего хочу. Ты сам увидишь.
   Пожелав Дому спокойной ночи, я прошла в библиотеку. Жан сворачивал карту.
   – Ну как встреча, Жан?
   Лафит посмотрел на меня с подозрением.
   – Неплохо, я доволен. Наши дела пока идут гладко. Даже более гладко, чем я предполагал. Обидно, что такие мозги, как у меня, направлены не на созидание, а на разрушение. Я мог бы стать… Да хоть президентом!
   – Еще не поздно, – засмеялась я. – Если дела так пойдут и дальше, ты скоро сможешь купить себе президентство.
   – У меня найдутся лучшие способы вложения капитала. Скажи мне, не хотела бы ты поехать со мной на бал к губернатору?
   Отведя взгляд, я протянула:
   – Как мило с твоей стороны пригласить меня! Но, мне кажется, я еще не готова к выходу в свет. Лучше мне остаться на Гранд-Терре, если не возражаешь.
   Жан нахмурился.
   – Нет, Элиза, я не возражаю. Я просто думаю, что настало время выбираться из раковины. Баратария не слишком подходящее место для таких девушек, как ты. Тебе нужно общество подруг, музыка, поклонники, люди, которые баловали бы тебя и восхищались тобой. Все, что составляет лучшие стороны жизни красивой женщины. Если ты будешь продолжать жить среди грубиянов-пиратов, ты и вовсе забудешь о том, что ты женщина.
   – Прости, Жан, – кисло сказала я.
   – Тебе не за что извиняться, Элиза. Хотя не удивлюсь, если ты так поступаешь просто мне назло.
   – Как ты можешь так говорить? – взорвалась я. – Откуда тебе знать, что мне нужно для счастья? Не суди о других по себе. Если тебя волнует только то, насколько элегантно ты выглядишь…
   Лафит побледнел, и мне стало стыдно за свою выходку.
   – Извини меня, Жан. Я обещаю поехать с тобой в Новый Орлеан, когда скажешь, но только не в этот раз, хорошо?
   К Жану уже вернулась его обычная невозмутимость.
   – Я думаю, Элиза, что жаркое солнце Луизианы несколько разгорячило твою кровь. Но ты вольна поступать по своему усмотрению.
   – Я наслажусь высшим обществом Нового Орлеана в другой раз. Спокойной ночи, Жан.
   – Спокойной ночи, Элиза, – холодно попрощался Лафит.
   Неделей позже, убедившись, что все идет по плану, Жан отправился в город. Я не унималась, с угрюмой настойчивостью упрашивая Доминика взять меня с собой, пока он наконец не сдался. Я мечтала быть с теми, кто пойдет на абордаж, но Дом и слушать об этом не желал, скрепя сердце разрешив мне находиться на борту одного из двух суденышек, «Тигра» или «Полидора», корабля, принадлежащего Пьеру, с которых должно было произойти нападение на конвой «Мэри Роуз». Я пообещала оставаться на борту судна, но в душе твердо решила добиться своего.
   Разведка донесла, что британский корабль с эскортом всего в нескольких днях пути от устья Миссисипи. Подготовка шла с утроенной энергией, и мое возбуждение росло в тех же пропорциях.
   И вот час настал. В дозор послали несколько человек, которые должны были докладывать о передвижении «Мэри Роуз». Гранд-Терра превратилась в настоящий улей. План Жана Лафита предусматривал участие в нападении чуть ли не всех взрослых жителей мужского пола. Доминик отвечал за проведение боевой операции, Пьер и Винсент Гэмби должны были руководить маневрами «Тигра» и «Полидора». Доминик с моей помощью убедил Пьера взять меня на борт «Тигра», но в последний момент я сказала Пьеру, что не очень хорошо себя чувствую и предпочитаю оставаться дома. Конечно, Пьер испытал огромное облегчение.
   Между тем, переодевшись в мужское платье, я затесалась в группу Доминика. Короткие кудряшки были спрятаны под пиратским платком. Мужчины, оказавшиеся со мной в одной лодке, конечно, меня узнали, но нашли мою затею забавной и не выдали меня.
   Два дня мы плыли по реке. Я восседала в лодке, словно царица, тогда как мои товарищи, с трудом пробираясь по заболоченным топям по пояс в воде, тянули лодку, а заодно и меня. Я вдыхала тяжелые болотные испарения и любовалась серо-коричневыми гирляндами испанского мха, свисавшего клочьями с древних кипарисов прямо над моей головой.
   К вечеру первого дня мы стали лагерем на маленьком островке посредине старицы. Доминик проходил мимо как раз тогда, когда мы закусывали свежей рыбой и жареной птицей, обильно запивая еду вином. Увидев меня, он обмер и весь побагровел.
   – Ты, ты… Чтобы тебе сгореть, чертова девка! Я с тебя шкуру спущу! Я и так подставил свою башку, уговорив Пьера взять тебя!
   – Не переживай, с Пьером я все уладила, – заявила я, обсасывая косточку. – Я сказала ему, что передумала. Он, я думаю, обрадовался. Чем весьма меня обидел.
   – Представляю, – прорычал Доминик.
   – Не расстраивайся, Дом, я сумею за себя постоять, просто взойду на борт «Мэри Роуз» с остальными и подожду в сторонке, пока все кончится.
   – Она подождет в сторонке! Как ты себе представляешь абордаж? Нечто вроде потасовки на задворках кабака? Остаться в сторонке на вражеском корабле! Мне надо бы привязать тебя к дереву и оставить прямо здесь, а на обратном пути подобрать. Может, ты так чему-нибудь научишься. Будь вы, женщины, прокляты! Все вы порождение дьявола!
   Пираты с большим удовольствием наблюдали за нашим диалогом.
   – Брось, Доминик, – вступился за меня один из них, – Элиза принесет нам удачу.
   – Нам нужна не удача, а холодные головы и зоркие глаза, – не остался в долгу Лафит.
   – У меня хорошее зрение и ясный ум, – поддакнула я. – Попробуй докажи обратное!
   Мы молча смотрели друг на друга. Доминик сопел, и я решила разрядить напряжение:
   – Милый, бедный Дом, разве не ты меня учил? Неужели ты сомневаешься в своей ученице?
   – Чертова лиса, – сказал он, покачав головой. – Над чем смеетесь, дураки? Ложитесь спать. Завтра предстоит трудный день.
   Проводив Доминика взглядом, я вздохнула с большим облегчением. Мне удалось одержать еще одну маленькую победу. Сейчас от настоящей драки меня отделяло совсем немного времени. Все, что от меня требуется, повторяла я, это сохранять хладнокровие и не думать о худшем. Остальное произойдет само собой. Но я уже чувствовала предательский страх, спазмами сжимавший желудок, и спрашивала себя, не лучше ли было поехать с Жаном в Новый Орлеан.
   Весь следующий день мы провели в пути и только к вечеру стали лагерем на западном берегу Миссисипи. Настало утро перед битвой. Удача сопутствовала нам: на реку лег густой туман. Доминик ликовал. Если «Мэри Роуз» появится, пока не рассеется туман, то мы сможем подойти к ней вплотную незамеченными. Пираты поджидали добычу по обоим берегам реки южнее старицы. Доминик без конца ворчал что-то насчет того, что приходится нянчиться с мелюзгой, но не отпускал меня ни на шаг. Сквозь пелену тумана начало пробиваться солнце.
   Я дрожала то ли от сырости, то ли от страха.
   – Не знаю, что со мной происходит, – говорила я Доминику. – То я вся горю, словно меня поджаривают на сковороде, то зуб на зуб не попадает от озноба. Мне кажется, я вот-вот взорвусь.
   – Это предчувствие опасности. Оно, как наркотик, заставляет страдать от жары и холода одновременно. Поначалу ты не замечаешь в себе особых перемен, но вскоре чувствуешь, что тебе чего-то недостает, и этого «чего-то» становится нужно все больше и больше, и в конце концов ты понимаешь, что не можешь без этого жить. Человека, который пристрастился к опасности, словно тянет на край, его уже не может остановить сознание того, что он играет в прятки со смертью. Это ужасно, Элиза. Так жить нельзя.
   – Жан не такой, правда?
   – Да нет, такой же. Мы все здесь похожи. А сейчас и ты причащаешься этим зельем. Это своего рода безумие, любовь к опасности. После первого раза ты сам удивляешься, как остался жив, и клянешься себе никогда не повторять подобного, но проходит какое-то время, для кого больше, для кого меньше, и начинает что-то скрести изнутри. И это «что-то» снова гонит на смерть. Жан тебе скажет, – добавил Дом, угрюмо сплюнув.
   – Он никогда не говорил со мной об этом.
   – Но ведь и ты помалкивала, лиса?
   Я прыснула от смеха.
   Вскоре сквозь туман до нас донесся характерный шум движущегося тяжелого судна. Шум приближался, дробясь на отдельные звуки. Над водой слышались глухое уханье парусов, сиплые голоса матросов. Крякнули наши пушки, и в ответ раздался сердитый орудийный огонь с фрегатов. Когда «Мэри Роуз» оказалась в нужном месте, Доминик дал знак, мы столкнули лодки и бесшумно поплыли к кораблю с оружием наготове. К счастью, солнечные лучи еще не разогнали туман. Сквозь густую пелену доносились топот ног по палубе, резкие выкрики.
   Мы подплыли незамеченными, и теперь все решала скорость. Меткие гарпунщики забросили на фальшборты канаты с мощными крюками, и мы черным роем взобрались на палубу. Я оказалась на борту последней из нашей лодки, вместе с гигантом по имени Франсуа, которому Доминик, как я подозревала, поручил опекать меня. Франсуа подхватил меня и поднял на палубу, словно перышко.
   На палубе меня встретили шум, грохот, смешение тел, запах пороха, черные клубы дыма. Франсуа, толкнув меня под пушку, оставшуюся без присмотра, схватился с кем-то из матросов. Несколько минут я наблюдала за ходом сражения из своего укрытия. Увиденное ввергло меня в ужас. Вскоре к запаху пороха присоединился сладковато-приторный запах пота и крови; меня тошнило при виде людей, рубящих друг друга. То, что рисовало мне воображение, совсем не совпадало с тем, что происходило наяву. Господи, зачем, зачем я только ввязалась в эту кровавую бойню! Сто раз были правы те, кто отговаривал меня.
   Рядом со мной упал человек, смертельно раненный в живот; он истекал кровью, но по-прежнему сжимал в руках пистолет. Человек увидел меня, и последняя вспышка ярости озарила его лицо; он прицелился мне в голову. Вне себя от ужаса, я ударила его по руке шпагой и, выскочив из укрытия, побежала вперед.
   Я бежала, не разбирая дороги, сердце мое стучало так, что только по случайности не выпрыгнуло из груди. В ушах звенело. Что мне делать? Размахивать шпагой и стрелять? А может, надо выбрать себе жертву и ждать, когда она, то есть жертва, подставит спину? Или наоборот – ждать, когда противник повернется лицом и тогда уже драться как подобает джентльмену? Но эти английские матросы не были военными, они не носили ни формы, ни тяжелых плоских шляп. Я видела несколько пар дерущихся, но не смогла разобрать, где были пираты, а где моряки «Мэри Роуз».
   Может быть, вмешаться в уже начатый поединок? Или следует поискать для себя другого соперника?
   Я услышала позади себя шум и обернулась. Огромный детина шел на меня с кинжалом. Инстинктивно я прицелилась и выстрелила. С ужасом я смотрела, как он грузно оседает, держась за грудь. Услышав предсмертный хрип, я сама удивилась, что не упала от ужаса рядом со своей жертвой, а заставила себя перешагнуть тело. Какой я все же была дурой, когда не слушала тех, кто желал мне только добра! Я настояла на своем… и что же? Дорого бы я дала за то, чтобы оказаться сейчас как можно дальше от этой посудины. Пираты оказались простыми грабителями, с одной лишь оговоркой: на кон они ставили собственную жизнь.
   Мне хотелось бежать от тошнотворных сцен и звуков, и я бросилась на нижнюю палубу. Пройдя по длинному коридору, я оказалась перед дверью, которая могла вести только в каюту капитана. Задержавшись ровно настолько, чтобы перезарядить пистолеты, я заткнула их за пояс и, пинком распахнув дверь, ворвалась в каюту.