- Здесь занято. Все шесть раз.
И все шесть раз я захлопывал дверь у нее перед носом.
Ничего умного мне в ответ в голову не приходило, кроме: «Вы что,
по-английски не говорите?»
Шесть раз.
Все происходит за полминуты. Просто нет времени, чтобы подумать как
следует.
Но подобное стало случаться все чаще и чаще.
В другой раз, когда ты летишь из Лос-Анджелеса в Сиэтл, ты открываешь
дверь в сортир и видишь там загорелую дочерна блондинку и распаленного
мужика с членом наружу. Мужик трясет головой, убирает с лица жесткие волосы,
нацеливает на тебя свой огромный малиновый член в лоснящемся презервативе и
говорит:
- Слушай, друг, ты пока подожди за дверью... Каждый раз, когда ты идешь
в туалет и на двери написано: «Свободно», - внутри обязательно
кто-то есть.
Женщина, запустившая в себя руку чуть ли не по локоть.
Мужчина со своим четырехдюймовым хозяйством в руке, на грани оргазма.
Еще секунда - и брызнет.
Поневоле начинаешь задумываться, что означает «свободно».
Даже когда в туалете никого нет, там все равно пахнет спермой. В
корзине всегда лежат использованные бумажные полотенца. На зеркале над
раковиной виднеется отпечаток босой ноги - маленькой женской ножки, на
расстоянии шести футов от пола, - и поневоле начинаешь задумывать: что здесь
было?
Это как с закодированными объявлениями. «Вальс Голубого
Дуная» или сестра Фламинго. Вопрос все тот же: что здесь происходит?
От нас опять что-то скрывают.
По стене размазана губная помада, низко-низко, у самого пола - можно
представить, что здесь творилось. Стены все в пятнах засохшей спермы.
Иногда пятна спермы еще даже не успевают засохнуть. Запотевшее зеркало
еще не очистилось. Подошвы прилипают к ковру. Вода в раковине не сливается -
сливное отверстие забито маленькими кучерявыми волосками всех цветов и
оттенков. На маленькой стеклянной полочке рядом с раковиной - идеально
круглый отпечаток из мутноватого желе. Противозачаточный гель и слизь. Сюда
ставили диафрагму. Бывают полеты, когда на полочке появляется два или три
идеально круглых отпечатка разных размеров.
Например, промежуточные отрезки дальних трансатлантических перелетов.
Когда весь полет длится десять -- шестнадцать часов. Прямые рейсы
Лос-Анджелес - Париж. Или рейсы в Сидней.
Это был рейс в Лос-Анджелес. Мой заход номер семь. Рыжая бестия
поднимает с пола свою юбку, быстро ее надевает и выходит, просвистев мимо
меня ураганом. Впрочем, она никуда не уходит. Идет следом за мной до моего
места, застегивая на ходу юбку. Садится рядом и говорит:
- Если вы поставили себе целью оскорбить мои чувства, то вам надо
давать уроки.
На голове у нее - что-то невообразимое: прическа - как у героинь
мыльных опер. Сейчас ее блузка застегнута на все пуговицы и на груди
красуется пышный бант, заколотый большой брошью с камнем.
И ты опять говоришь:
- Прошу прощения.
Самолет летит курсом на запад. Направление северо-северо-запад над
Атлантой.
- Послушайте, - говорит она. - Я всю жизнь только и делаю, что работаю.
Света белого не вижу. И я не намерена терпеть выходки всяких придурков. Вы
меня слышите?
И ты повторяешь:
- Прошу прощения.
- Я постоянно в разъездах, - говорит она. - Три недели из четырех. Я
плачу за дом, в котором почти не живу... дети учатся в спортинтернате...
тоже немалые деньги... отец в доме престарелых... одно его содержание
обходится в энную сумму. Разве я не заслужила хоть малую толику уважения? Я,
кстати, не страшная. Хорошо выгляжу. Можно было хотя бы не хлопать дверью у
меня перед носом?
Кроме шуток. Она действительно все это говорит. Она наклоняется и
просовывает голову между мной и журналом, который я делаю вид что читаю.
- И не притворяйтесь, что вы ничего не знаете, - говорит она. - Как
будто секс - это великая тайна.
И я говорю:
- Секс?
Она прикрывает ладонью рот и садится нормально. Она говорит:
- Ой, мама. Прошу прощения. Я просто подумала... - Она нажимает на
кнопку вызова бортпроводницы.
Стюардесса подходит, и рыжеволосая просит два двойных бурбона. Я
говорю:
- Надеюсь, вы собираетесь выпить обе порции. И она говорит:
- Вообще-то это для вас.
Это будет мой первый раз. Тот самый первый раз, с которым ничто не
сравнится.
- Давайте не будем ссориться, - говорит она и протягивает мне
прохладную белую руку. - Меня зовут Трейси.
Конечно, лучше бы это был авиалайнер Lockheed TriStar 500 с пятью
туалетными комнатами в специальном отсеке за салоном туристического класса.
Просторными. Звуконепроницаемыми. В самом хвосте самолета, где никто не
видит, кто там входит и кто выходит.
В связи с чем возникает вопрос: какая скотина проектировала Боинг
747-400, где двери туалетов чуть ли не упираются в сиденья задних рядов.
Какая-то свобода действий возможна лишь в самом хвосте самолета, в конце
туристического салона. Про туалетные комнаты в салоне бизнес-класса можно
сразу забыть, если, конечно, тебе не хочется, чтобы все знали, чем ты
занимаешься.
Все очень просто.
Если ты - парень, ты садишься на унитаз, достаешь из штанов своего
дружка, приводишь его в боевую готовность посредством сосредоточенной
мастурбации, а потом просто сидишь, и ждешь, и надеешься на удачу.
Считайте, что это такая рыбалка.
Если вы - католик, ощущения точно такие же, как на исповеди. Ожидание,
освобождение (разрядка) и искупление.
Считайте, что это такая рыбалка, когда пойманных рыбок потом отпускают
обратно в воду. Называется «спортивная рыбалка».
Есть еще альтернативный способ: врываешься в туалетные комнаты, пока не
увидишь кого-то, кто тебе понравится. Это похоже на одну старую телеигру,
когда ты открываешь двери, и за каждой - какой-нибудь приз. Это как
«Дама и тигр».
Иногда за дверью обнаруживается что-то роскошное и дорогое из первого
класса - прекрасная дама в поисках острых ощущений в «трущобах»
туристического салона. Здесь у нее меньше шансов встретить кого-нибудь из
знакомых. Иногда - дядька преклонного возраста в коричневом галстуке,
закинутом за плечо. Сидит, упираясь волосатыми коленями в боковые стенки,
поглаживает свою дохлую змейку. Поднимает глаза и говорит:
- Прошу прощения, приятель, я тут малость занят,
В такие моменты обычно теряешься и даже не можешь сказать:
«Ага».
Или: «Мечтать не вредно».
И все-таки вероятность выиграть приз достаточно велика, и ты
продолжаешь испытывать свою удачу.
Тесное замкнутое пространство, туалетная комната; за тонкой стеночкой -
почти две сотни незнакомых людей. Это так возбуждает. Для каких-то особых
маневров просто нет места, так что приходится извращаться. Изобретать что-то
новенькое. Творческое воображение и небольшая предварительная подготовка в
виде комплекса простых упражнений на растяжку - и стучись себе тук-тук-тук в
райскую дверь. Ты сам поразишься тому, как летит время.
Возбуждает не столько желание секса, сколько опасность. Вызов и риск.
Это не освоение Дикого Запада, и не открытие Южного полюса, и не первая
высадка человека на Луну.
Это просто другая область космических исследований.
Ты открываешь иные пространства. Те, которые у тебя внутри.
Это - последняя неосвоенная земля. Другие люди, незнакомые люди. Их
руки и ноги, их кожа и волосы, их запах и стоны - это все, с кем ты еще не
спал. Неизведанные просторы. Последний девственный лес, который тебе
предстоит опустошить. Все, о чем только можно мечтать.
Ты - Христофор Колумб, уплывающий за горизонт.
Ты - первый пещерный человек, рискнувший отведать устрицу. Может быть,
в этой конкретной устрице нет ничего нового, но для тебя она новая.
Высоко-высоко над землей, на промежуточном отрезке дальних
трансатлантических перелетов можно раз десять устроить себе маленькое
приключение. Даже двенадцать, если фильм неинтересный. Иногда - больше.
Когда самолет полон. Иногда - меньше. Когда сильная турбулентность. Больше -
если вы не противник дать в рот мужчине. Меньше - если вы возвращаетесь на
место, когда начали развозить еду.
Что мне не понравилось в первый раз: я был пьян, и когда эта
рыжеволосая Трейси уже почти довела меня до оргазма, самолет неожиданно
провалился в воздушную яму. Я держался за сиденье унитаза и ухнул вниз
вместе со всем самолетом, а Трейси подбросило вверх - она слетела с меня
вместе с презервативом, словно пробка с бутылки шампанского, и ударилась
головой о пластиковый потолок. В ту же секунду я кончил, и моя сперма на
пару мгновений зависла в воздухе в образовавшейся невесомости - между Трейси
под потолком и мной на толчке. А потом - бац - и она падает на меня сверху,
всеми своими ста футами с лишним.
Удивительно, как я еще не ношу грыжевой бандаж после таких развлечений.
И Трейси смеется и говорит:
- А мне понравилось!
Больше подобных эксцессов не было. Была нормальная турбулентность, от
которой ее рыжие волосы лезли мне в лицо, а ее соски - мне в рот. Жемчужные
бусы подпрыгивали у нее на шее. Золотая цепочка - у меня. Яйца тоже
подпрыгивали в мошонке.
Мастерство, как говорится, приходит с опытом. Со временем ты
разбираешься, что, где и как лучше сделать. Например, в этих старых
французских «Super Caravelle» с треугольными иллюминаторами и
настоящими занавесками - там всего две туалетные кабинки в хвосте самолета,
за салоном туристического класса. Так что там лучше не заниматься всякими
изысками. Базовая индийская тантрическая поза - это самое оптимальное. Вы
стоите лицом друг к другу, женщина поднимает одну ногу, согнутую в колене, и
кладет на бедро мужчине. То же самое, что «расщепление камыша»
или классическая flanquette, только стоя. Пиши свою «Камасутру».
Твори, выдумывай, пробуй.
Давай. Ты же хочешь.
Разумеется, вы должны быть примерно одного роста. Иначе, если вдруг что
случится, я не виноват.
И не ждите, что вам тут все разжуют и в рот положат. Я говорю только о
самых элементарных вещах. А дальше уже - сами-сами.
Даже в Боинге 757-200, даже в крошечном туалете в передней части, можно
изобразить модифицированную китайскую позу, когда мужчина сидит на толчке, а
женщина садится сверху, спиной к мужчине.
Где-то над Литтл-Роком, в направлении северо-северо-восток, Трейси мне
говорит:
- А еще есть такая штука, называется pompoir. Это когда женщина умеет
сокращать мышцы влагалища, и, как написано в древних трактатах, «она
закрывает и сжимает вульву, пока не охватит пенис как будто пальцами,
открывая и закрывая, к своему удовольствию, и в конце действуя как рука,
которая доит корову». Например, албанские женщины могут вызвать у
мужчины оргазм, просто сидя на нем верхом и не двигая ни одной другой частью
тела.
- То есть они доводят тебя до оргазма одним сокращением вагинальных
мышц?
Трейси говорит:
- Да.
- Албанские женщины?
- Да.
Я говорю:
- А у них есть, в Албании, авиалинии?
Вот еще очень полезный совет: если в дверь начинают стучать, есть
способ ускорить развязку. Называется «флорентийский метод».
Женщина обхватывает пальцами основание члена партнера и оттягивает кожу
вниз, очень туго - для большей чувствительности, что существенно ускоряет
процесс.
Если же, наоборот, процесс надо замедлить, женщина нажимает пальцем на
основание члена партнера снизу. Даже если вам не удастся отсрочить оргазм,
вся сперма уйдет мужику в организм, и вам не придется потом за собой
убирать. По научному это называется «Coitus saxonus».
Мы с моей рыженькой уединяемся в большой туалетной комнате в хвосте
McDonnell Douglas DC-10 30CF. Она мне показывает негритянскую позу: залезает
на раковину и встает на корточки спиной ко мне, а я пристраиваюсь сзади,
положив руки ей на плечи.
Зеркало запотевает от моего дыхания. Лицо у Трейси - все красное.
Видимо, ей неудобно стоять на корточках. Она говорит:
- В «Камасутре» написано, что если мужчина вотрет себе в
это самое место сок граната, сок тыквы и настой огуречных семян, то у него
будет эрекция на полгода.
Совет явно с каким-то подвохом. Почему-то ассоциируется у меня со
сказкой про Золушку, когда в полночь все волшебство заканчивалось.
Она видит мое отражение в зеркале и говорит:
- Только не принимай на свой счет. Я имела в виду не тебя, а вообще.
Где-то над Далласом. Я пытаюсь добиться очередного оргазма, а Трейси
рассказывает, как привязать к себе женщину навсегда - чтобы она никогда от
тебя не ушла. Надо обернуть ей голову крапивой и полить обезьяним пометом.
Я говорю: серьезно?
А если ты искупаешь жену в молоке буйволицы и бычьей желчи, всякий, с
кем она ляжет, кроме тебя, тут же сделается импотентом.
Я говорю: вовсе не удивительно.
Если женщина вымочит кость верблюда в соке цветов-ноготков и смажет
этим настоем ресницы, она сможет приворожить любого, на кого посмотрит. В
крайнем случае, если кости верблюда никак не достать, можно использовать
кости павлина, сокола или грифа.
- Ты сам почитай, - говорит она. - В «Камасутре».
Где-то над Альбукерке, в направлении юго-юго-восток. Я ублажаю ее
языком, у меня все лицо уже белое от ее секреций, а щеки горят - кажется, я
их натер о ее рыжие волосы, - а она мне рассказывает, как вернуть утраченную
потенцию. Хорошо помогают яйца барана-производителя, сваренные в
подслащенном молоке.
Она говорит:
- Только не принимай на свой счет. Я имела в виду не тебя, а вообще.
А мне казалось, что я очень даже неплохо справляюсь. С учетом двух
двойных бурбонов и того «незначительного» обстоятельства, что за
последние три часа я вообще ни разу не присел.
Где-то над Лас-Вегасом, в направлении юго-юго-запад. Силы уже на
исходе. У обоих. Ноги дрожат, как при гриппе. Она демонстрирует мне прием
«ощипывание молодых побегов», как это называется в
«Камасутре». Потом - «сосание плода манго». Потом -
«поглощение».
Мы возимся в тесном пластиковом пространстве, в застывшем времени,
вплотную друг к другу. Это - не садомазохизм, но близко к тому.
Прошли счастливые времена старых «Lockheed Super
Constellations» с двухкомнатными туалетами по правому и левому борту:
раздевалка и непосредственно туалет за отдельной дверцей.
Пот течет по ее гладкой, почти обтекаемой мускулатуре. Мы пыхтим друг
на друге - два идеально отлаженных механизма, мы выполняем работу, для
которой, собственно, и предназначены. В какие-то моменты мы соприкасаемся
лишь ходовыми частями - мой поршень скользит у нее внутри, едва касаясь
истертых краев, слегка вывернутых наружу. Я откидываюсь назад, прижимаясь
плечами к пластиковой стене, а от пояса и ниже - тычусь вперед. Трейси
ставит одну ногу на край маленькой раковины и ложится всем корпусом на свое
поднятое колено.
Наши отражения в зеркале - как плоская картинка с той стороны стекла,
фрагмент порнофильма, фотка, загруженная с порносайта, фотография,
фотография из журнала для взрослых. Это не мы, это кто-то другой. Кто-то
очень красивый. Без будущего и жизни за пределами этого мига.
Самое удобное место в Боинге-767 - большая центральная кабинка в хвосте
самолета, за туристическим классом. В «конкордах» - похуже. Там
туалеты вообще малюсенькие. Не развернешься. В смысле, что там неудобно.
Хотя, опять же, смотря для чего. Если вам надо просто пописать, или
почистить зубы, или протереть контактные линзы - места вполне достаточно.
Но если вы собираетесь изобразить «ворону», как это
называется в «Камасутре», или «cuissade», или что-то
еще, для чего требуется совершать движения размахом больше двух дюймов в ту
и другую сторону, тогда лучше берите билет на европейский аэробус 300/310,
там туалеты просторные. Есть где развернуться. Также рекомендую две самые
задние туалетные комнаты в «British Aerospace One-Eleven».
Где-то над Лос-Анджелесом, в направлении северо-северо-восток. У меня
уже все болит, и я прошу Трейси остановиться.
Я говорю:
- А зачем ты так делаешь?
И она говорит:
- Как?
Ну, так.
И она улыбается.
Люди за незапертыми дверями... им надоело говорить о погоде. Они устали
от безопасности. Они уже сделали все ремонты в домах и квартирах. Ухоженные,
загорелые люди, они избавились от дурных привычек - они больше не курят, не
едят соли и сахара, мяса и жирной пищи. Они всю жизнь учились, работали,
ухаживали за своими родителями, бабушками и дедушками, но в конце концов не
останется ничего. Все их сбережения уйдут на то, чтобы поддерживать в себе
жизнь посредством зонда для искусственного кормления. Они даже забудут, как
жевать и глотать.
- Мой отец был врачом, - говорит Трейси. - А теперь он даже не помнит,
как его зовут.
Эти мужчины и женщины за незапертыми дверями... они знают, что купить
дом побольше - это не выход. Равно как сменить жену/мужа, заработать еще
больше денег, сделать подтяжку лица.
- Чем больше ты приобретаешь, - говорит Трейси, - тем больше потом
потеряешь.
Выхода нет.
Не самое радостное открытие,
- Нет, - говорю я и провожу пальцем у нее между ног. - Я имею в виду,
вот так. Зачем ты бреешь лобок?
Она улыбается и закатывает глаза. Она говорит:
- Чтобы носить трусики-танга.
Я сижу на толчке - отдыхаю. Трейси смотрится в зеркало. Проверяет, что
осталось от ее макияжа. Слюнявит палец и вытирает смазанную помаду. Пытается
затереть пальцами следы укусов вокруг сосков. В «Камасутре» это
называется «разорванные облака».
Она говорит, обращаясь к своему отражению в зеркале:
- Зачем мне подобные развлечения? Да просто так. Когда понимаешь, что
все бессмысленно, тебе уже все равно, чем заниматься.
Когда понимаешь, что все бессмысленно.
Этим людям не нужен оргазм. Им нужно просто забыться. Забыть обо всем.
Хотя бы на две минуты. На десять минут, на двадцать. На полчаса.
Или может быть, все еще проще. Если к людям относятся как к скотине,
они и ведут себя по-скотски. Или это лишь оправдание. Может быть, им просто
скучно. Или хочется поразмяться - в конце концов это действительно
надоедает: сидеть столько часов на месте. По самолету особенно не погуляешь.
- Мы здоровые, молодые, живые люди, - говорит Трейси. - И зачем мы
вообще делаем то, что делаем?
Она надевает блузку и подтягивает колготы.
- Зачем вообще что-то делать? - говорит она. - Я достаточно
образованный человек. Я вполне в состоянии понять, что мне нужно. Я отличаю
фантазию от реальности. Если я ставлю перед собой цель, я могу объяснить,
почему и чего я хочу добиться. Я найду оправдание любому поступку. Я сама
поражаюсь, какая я умная-благоразумная.
Я так и сижу на толчке, изможденный и голый. Включается радио. Самолет
пошел на снижение. Скоро мы совершим посадку в Лос-Анджелесе. Местное время
- такое-то, температура воздуха - такая-то. Прослушайте информацию для
транзитных пассажиров.
Мы с этой женщиной - Трейси - на мгновение замираем. Просто стоим,
глядя в пространство, и слушаем объявление.
- Зачем я так делаю? - говорит она и застегивает свою блузку. - Потому
что мне это нравится. На самом деле я, может быть, даже не знаю зачем. Тут
как с убийцами... как ты думаешь, почему их казнят? Потому что стоит лишь
раз преступить какую-то черту, и тебе непременно захочется повторить.
Она заводит обе руки за спину и застегивает молнию на юбке. Она
говорит:
- На самом деле мне даже не хочется знать, почему меня тянет на
беспорядочные половые связи. Ну, тянет и тянет. - Она говорит: - Потому что,
когда начинаешь задумываться почему и понимаешь причину, оно уже не в
удовольствие.
Она надевает туфли, поправляет прическу и говорит:
- И не думай, пожалуйста, что это было что-то особенное.
Она открывает дверь и говорит:
- Расслабься. - Она говорит: - То, чем мы тут занимались, это такой
пустяк, о котором даже задумываться не стоит. Когда-нибудь ты это поймешь.
Уже на выходе из туалетной кабинки она говорит:
- Просто сегодня ты в первый раз преступил очередную черту. - Она
уходит, оставляя меня одного - голого на толчке. Она говорит напоследок: - И
не забудь запереть за мной дверь. - Она смеется и говорит: - То есть если
надумаешь запираться.
Девушка за стойкой регистратуры не хочет кофе. Она не хочет проверить
свою машину на стоянке перед больницей. Она говорит:
- Если что-то случится с моей машиной, я знаю, кто виноват.
И я говорю ей: тс-с-с.
Я говорю: вы не слышите? То ли утечка газа... то ли ребенок плачет.
Это в динамике - мамин голос, приглушенный и усталый. Непонятно откуда,
из какой комнаты.
Я стою у стойки регистратуры в вестибюле больницы Святого Антония и
слушаю, что говорит мама. Она говорит:
- Девиз Америки: «Неплохо, но можно и лучше». Мы всегда
недовольны. Всегда стремимся к чему-то большему. Дальше, выше, быстрее...
Девушка за стойкой регистратуры говорит:
- Нет. Не слышу.
Слабый, усталый голос в динамике говорит:
- Я всю жизнь все отрицала, потому что боялась создать что-то сама...
Девушка за стойкой регистратуры нажимает на кнопку переговорного
устройства, обрубая голос в динамике. Она говорит в микрофон:
- Сестра Ремингтон. Сестра Ремингтон, пройдите, пожалуйста, в
регистратуру.
Толстый охранник с шариковыми ручками в нагрудном кармане.
Но когда девушка за стойкой регистратуры отключает микрофон, в динамике
снова звучит мамин голос, далекий и слабый.
- Ничего мне не нравилось, - говорит мама. - Хороших сторон я не
видела, замечала одни недостатки. И вот в итоге осталась ни с чем.
Ее голос затихает вдали.
В динамике - только треск. Белый шум. И очень скоро она умрет. Если не
произойдет чуда.
Толстый охранник подходит к стойке регистратуры. Он говорит:
- Какие проблемы?
На экране монитора, в зернистом черно-белом изображении, девушка за
стойкой регистратуры указывает на меня пальцем. Я, согнувшийся пополам от
резкой боли в кишечнике, прижимаю обе руки к животу. Девушка за стойкой
регистратуры указывает на меня пальцем и говорит:
- Вот он.
Она говорит:
- Его надо выгнать отсюда немедленно и, впредь не пускать.
Во вчерашних ночных новостях это выглядело следующим образом: я кричу и
размахиваю руками перед камерой, Денни у меня за спиной кладет стену из
камней, а еще дальше - на заднем плане - Бет дубасит молотком по большому
камню, пытаясь ваять скульптуру.
Видок у меня, прямо скажем, неважный. Морда желтушная; стою согнувшись
чуть ли не пополам - из-за резей в животе. Приходится задирать голову и
тянуть шею, чтобы смотреть прямо в камеру. Шея тонкая, как рука. Катык
торчит, словно выставленный вперед локоть. Это было вчера, сразу после
работы. Поэтому вид у меня соответствующий. Льняная рубаха, штаны до колен.
Галстук и туфли с пряжками. В общем, дурдом на выезде.
- Друг, - говорит Денни. Мы сидим дома у Бет. Смотрим нас по
телевизору. И Денни говорит: - Как-то ты сам на себя не похож.
Там, в телевизоре, я похож на упитанного Тарзана с обезьяной и жареными
каштанами. На пузатого спасителя с его блаженной улыбкой. На героя, которому
больше нечего скрывать.
Там, перед камерой, я пытался объяснить зрителям, что здесь ничего
страшного не происходит. Я пытался им объяснить, что я сам поднял бучу -
позвонил в Городской совет и попросил разобраться. Сказал, что я живу по
соседству и какой-то псих ненормальный затеял тут стройку на пустыре, явно
не получив разрешения. Мало того, что строительная площадка - это зона
повышенной опасности, в частности для детей, так еще парень, который строит,
выглядит подозрительно. Наверняка это будет какая-нибудь сатанинская
церковь.
Потом я позвонил на телевидение и сказал то же самое.
Вот как все началось.
Я не стал объяснять, почему я все это затеял. Потому что мне просто
хотелось, чтобы он понял, что я ему нужен. Мне хотелось стать ему
необходимым.
Но мои объяснения очень сильно порезали на телевидении, и в результате
я получился каким-то полоумным маньяком, потным от возбуждения, который орет
на репортера, чтобы тот убирался, и явно норовит треснуть кулаком по
объективу камеры.
- Друг, - говорит Денни.
Бет записала мое выступление на видео - еще несколько секунд из жизни в
окаменевшем времени, - и мы смотрим его снова и снова.
Денни говорит:
- В тебя словно бесы вселились.
На самом деле в меня вселились не бесы. Скорее наоборот. Одержимый
идеей божественной благости, я пытаюсь быть добрым, хорошим и чутким.
Пытаюсь творить маленькие чудеса, чтобы потом перейти к большим.
Я вынимаю термометр изо рта. 101 по Фаренгейту. Пот льется с меня
ручьями. И я говорю Бет:
- Я тебе весь диван испачкал.
Бет берет у меня термометр, смотрит, сколько там набежало, и кладет мне
на лоб прохладную руку. И я говорю:
- Раньше я думал, что ты - безмозглая девка. Тупая как пробка. Прости
меня, ладно?
Быть Иисусом - значит быть честным. И Бет говорит:
- Все нормально. - Она говорит: - Мне в общем-то наплевать, что ты обо
мне думаешь. Мне важно, что думает Денни. - Она встряхивает термометр и
снова сует его мне под язык.
Денни включает обратную перемотку, и вот он я - снова.
Руки болят. Кожа на кистях вся сморщилась после работы с известью. Я
говорю Денни: и как оно, быть знаменитым?
У меня за спиной в телевизоре стена из камней изгибается полукругом.
Можно понять, что это - основание круглой башни. В стене чернеют провалы,
где потом будут окна. Сквозь широкий дверной проем видны пролеты широкой
лестницы. Другие стены, примыкающие к основной башне, пока только намечены,
И все шесть раз я захлопывал дверь у нее перед носом.
Ничего умного мне в ответ в голову не приходило, кроме: «Вы что,
по-английски не говорите?»
Шесть раз.
Все происходит за полминуты. Просто нет времени, чтобы подумать как
следует.
Но подобное стало случаться все чаще и чаще.
В другой раз, когда ты летишь из Лос-Анджелеса в Сиэтл, ты открываешь
дверь в сортир и видишь там загорелую дочерна блондинку и распаленного
мужика с членом наружу. Мужик трясет головой, убирает с лица жесткие волосы,
нацеливает на тебя свой огромный малиновый член в лоснящемся презервативе и
говорит:
- Слушай, друг, ты пока подожди за дверью... Каждый раз, когда ты идешь
в туалет и на двери написано: «Свободно», - внутри обязательно
кто-то есть.
Женщина, запустившая в себя руку чуть ли не по локоть.
Мужчина со своим четырехдюймовым хозяйством в руке, на грани оргазма.
Еще секунда - и брызнет.
Поневоле начинаешь задумываться, что означает «свободно».
Даже когда в туалете никого нет, там все равно пахнет спермой. В
корзине всегда лежат использованные бумажные полотенца. На зеркале над
раковиной виднеется отпечаток босой ноги - маленькой женской ножки, на
расстоянии шести футов от пола, - и поневоле начинаешь задумывать: что здесь
было?
Это как с закодированными объявлениями. «Вальс Голубого
Дуная» или сестра Фламинго. Вопрос все тот же: что здесь происходит?
От нас опять что-то скрывают.
По стене размазана губная помада, низко-низко, у самого пола - можно
представить, что здесь творилось. Стены все в пятнах засохшей спермы.
Иногда пятна спермы еще даже не успевают засохнуть. Запотевшее зеркало
еще не очистилось. Подошвы прилипают к ковру. Вода в раковине не сливается -
сливное отверстие забито маленькими кучерявыми волосками всех цветов и
оттенков. На маленькой стеклянной полочке рядом с раковиной - идеально
круглый отпечаток из мутноватого желе. Противозачаточный гель и слизь. Сюда
ставили диафрагму. Бывают полеты, когда на полочке появляется два или три
идеально круглых отпечатка разных размеров.
Например, промежуточные отрезки дальних трансатлантических перелетов.
Когда весь полет длится десять -- шестнадцать часов. Прямые рейсы
Лос-Анджелес - Париж. Или рейсы в Сидней.
Это был рейс в Лос-Анджелес. Мой заход номер семь. Рыжая бестия
поднимает с пола свою юбку, быстро ее надевает и выходит, просвистев мимо
меня ураганом. Впрочем, она никуда не уходит. Идет следом за мной до моего
места, застегивая на ходу юбку. Садится рядом и говорит:
- Если вы поставили себе целью оскорбить мои чувства, то вам надо
давать уроки.
На голове у нее - что-то невообразимое: прическа - как у героинь
мыльных опер. Сейчас ее блузка застегнута на все пуговицы и на груди
красуется пышный бант, заколотый большой брошью с камнем.
И ты опять говоришь:
- Прошу прощения.
Самолет летит курсом на запад. Направление северо-северо-запад над
Атлантой.
- Послушайте, - говорит она. - Я всю жизнь только и делаю, что работаю.
Света белого не вижу. И я не намерена терпеть выходки всяких придурков. Вы
меня слышите?
И ты повторяешь:
- Прошу прощения.
- Я постоянно в разъездах, - говорит она. - Три недели из четырех. Я
плачу за дом, в котором почти не живу... дети учатся в спортинтернате...
тоже немалые деньги... отец в доме престарелых... одно его содержание
обходится в энную сумму. Разве я не заслужила хоть малую толику уважения? Я,
кстати, не страшная. Хорошо выгляжу. Можно было хотя бы не хлопать дверью у
меня перед носом?
Кроме шуток. Она действительно все это говорит. Она наклоняется и
просовывает голову между мной и журналом, который я делаю вид что читаю.
- И не притворяйтесь, что вы ничего не знаете, - говорит она. - Как
будто секс - это великая тайна.
И я говорю:
- Секс?
Она прикрывает ладонью рот и садится нормально. Она говорит:
- Ой, мама. Прошу прощения. Я просто подумала... - Она нажимает на
кнопку вызова бортпроводницы.
Стюардесса подходит, и рыжеволосая просит два двойных бурбона. Я
говорю:
- Надеюсь, вы собираетесь выпить обе порции. И она говорит:
- Вообще-то это для вас.
Это будет мой первый раз. Тот самый первый раз, с которым ничто не
сравнится.
- Давайте не будем ссориться, - говорит она и протягивает мне
прохладную белую руку. - Меня зовут Трейси.
Конечно, лучше бы это был авиалайнер Lockheed TriStar 500 с пятью
туалетными комнатами в специальном отсеке за салоном туристического класса.
Просторными. Звуконепроницаемыми. В самом хвосте самолета, где никто не
видит, кто там входит и кто выходит.
В связи с чем возникает вопрос: какая скотина проектировала Боинг
747-400, где двери туалетов чуть ли не упираются в сиденья задних рядов.
Какая-то свобода действий возможна лишь в самом хвосте самолета, в конце
туристического салона. Про туалетные комнаты в салоне бизнес-класса можно
сразу забыть, если, конечно, тебе не хочется, чтобы все знали, чем ты
занимаешься.
Все очень просто.
Если ты - парень, ты садишься на унитаз, достаешь из штанов своего
дружка, приводишь его в боевую готовность посредством сосредоточенной
мастурбации, а потом просто сидишь, и ждешь, и надеешься на удачу.
Считайте, что это такая рыбалка.
Если вы - католик, ощущения точно такие же, как на исповеди. Ожидание,
освобождение (разрядка) и искупление.
Считайте, что это такая рыбалка, когда пойманных рыбок потом отпускают
обратно в воду. Называется «спортивная рыбалка».
Есть еще альтернативный способ: врываешься в туалетные комнаты, пока не
увидишь кого-то, кто тебе понравится. Это похоже на одну старую телеигру,
когда ты открываешь двери, и за каждой - какой-нибудь приз. Это как
«Дама и тигр».
Иногда за дверью обнаруживается что-то роскошное и дорогое из первого
класса - прекрасная дама в поисках острых ощущений в «трущобах»
туристического салона. Здесь у нее меньше шансов встретить кого-нибудь из
знакомых. Иногда - дядька преклонного возраста в коричневом галстуке,
закинутом за плечо. Сидит, упираясь волосатыми коленями в боковые стенки,
поглаживает свою дохлую змейку. Поднимает глаза и говорит:
- Прошу прощения, приятель, я тут малость занят,
В такие моменты обычно теряешься и даже не можешь сказать:
«Ага».
Или: «Мечтать не вредно».
И все-таки вероятность выиграть приз достаточно велика, и ты
продолжаешь испытывать свою удачу.
Тесное замкнутое пространство, туалетная комната; за тонкой стеночкой -
почти две сотни незнакомых людей. Это так возбуждает. Для каких-то особых
маневров просто нет места, так что приходится извращаться. Изобретать что-то
новенькое. Творческое воображение и небольшая предварительная подготовка в
виде комплекса простых упражнений на растяжку - и стучись себе тук-тук-тук в
райскую дверь. Ты сам поразишься тому, как летит время.
Возбуждает не столько желание секса, сколько опасность. Вызов и риск.
Это не освоение Дикого Запада, и не открытие Южного полюса, и не первая
высадка человека на Луну.
Это просто другая область космических исследований.
Ты открываешь иные пространства. Те, которые у тебя внутри.
Это - последняя неосвоенная земля. Другие люди, незнакомые люди. Их
руки и ноги, их кожа и волосы, их запах и стоны - это все, с кем ты еще не
спал. Неизведанные просторы. Последний девственный лес, который тебе
предстоит опустошить. Все, о чем только можно мечтать.
Ты - Христофор Колумб, уплывающий за горизонт.
Ты - первый пещерный человек, рискнувший отведать устрицу. Может быть,
в этой конкретной устрице нет ничего нового, но для тебя она новая.
Высоко-высоко над землей, на промежуточном отрезке дальних
трансатлантических перелетов можно раз десять устроить себе маленькое
приключение. Даже двенадцать, если фильм неинтересный. Иногда - больше.
Когда самолет полон. Иногда - меньше. Когда сильная турбулентность. Больше -
если вы не противник дать в рот мужчине. Меньше - если вы возвращаетесь на
место, когда начали развозить еду.
Что мне не понравилось в первый раз: я был пьян, и когда эта
рыжеволосая Трейси уже почти довела меня до оргазма, самолет неожиданно
провалился в воздушную яму. Я держался за сиденье унитаза и ухнул вниз
вместе со всем самолетом, а Трейси подбросило вверх - она слетела с меня
вместе с презервативом, словно пробка с бутылки шампанского, и ударилась
головой о пластиковый потолок. В ту же секунду я кончил, и моя сперма на
пару мгновений зависла в воздухе в образовавшейся невесомости - между Трейси
под потолком и мной на толчке. А потом - бац - и она падает на меня сверху,
всеми своими ста футами с лишним.
Удивительно, как я еще не ношу грыжевой бандаж после таких развлечений.
И Трейси смеется и говорит:
- А мне понравилось!
Больше подобных эксцессов не было. Была нормальная турбулентность, от
которой ее рыжие волосы лезли мне в лицо, а ее соски - мне в рот. Жемчужные
бусы подпрыгивали у нее на шее. Золотая цепочка - у меня. Яйца тоже
подпрыгивали в мошонке.
Мастерство, как говорится, приходит с опытом. Со временем ты
разбираешься, что, где и как лучше сделать. Например, в этих старых
французских «Super Caravelle» с треугольными иллюминаторами и
настоящими занавесками - там всего две туалетные кабинки в хвосте самолета,
за салоном туристического класса. Так что там лучше не заниматься всякими
изысками. Базовая индийская тантрическая поза - это самое оптимальное. Вы
стоите лицом друг к другу, женщина поднимает одну ногу, согнутую в колене, и
кладет на бедро мужчине. То же самое, что «расщепление камыша»
или классическая flanquette, только стоя. Пиши свою «Камасутру».
Твори, выдумывай, пробуй.
Давай. Ты же хочешь.
Разумеется, вы должны быть примерно одного роста. Иначе, если вдруг что
случится, я не виноват.
И не ждите, что вам тут все разжуют и в рот положат. Я говорю только о
самых элементарных вещах. А дальше уже - сами-сами.
Даже в Боинге 757-200, даже в крошечном туалете в передней части, можно
изобразить модифицированную китайскую позу, когда мужчина сидит на толчке, а
женщина садится сверху, спиной к мужчине.
Где-то над Литтл-Роком, в направлении северо-северо-восток, Трейси мне
говорит:
- А еще есть такая штука, называется pompoir. Это когда женщина умеет
сокращать мышцы влагалища, и, как написано в древних трактатах, «она
закрывает и сжимает вульву, пока не охватит пенис как будто пальцами,
открывая и закрывая, к своему удовольствию, и в конце действуя как рука,
которая доит корову». Например, албанские женщины могут вызвать у
мужчины оргазм, просто сидя на нем верхом и не двигая ни одной другой частью
тела.
- То есть они доводят тебя до оргазма одним сокращением вагинальных
мышц?
Трейси говорит:
- Да.
- Албанские женщины?
- Да.
Я говорю:
- А у них есть, в Албании, авиалинии?
Вот еще очень полезный совет: если в дверь начинают стучать, есть
способ ускорить развязку. Называется «флорентийский метод».
Женщина обхватывает пальцами основание члена партнера и оттягивает кожу
вниз, очень туго - для большей чувствительности, что существенно ускоряет
процесс.
Если же, наоборот, процесс надо замедлить, женщина нажимает пальцем на
основание члена партнера снизу. Даже если вам не удастся отсрочить оргазм,
вся сперма уйдет мужику в организм, и вам не придется потом за собой
убирать. По научному это называется «Coitus saxonus».
Мы с моей рыженькой уединяемся в большой туалетной комнате в хвосте
McDonnell Douglas DC-10 30CF. Она мне показывает негритянскую позу: залезает
на раковину и встает на корточки спиной ко мне, а я пристраиваюсь сзади,
положив руки ей на плечи.
Зеркало запотевает от моего дыхания. Лицо у Трейси - все красное.
Видимо, ей неудобно стоять на корточках. Она говорит:
- В «Камасутре» написано, что если мужчина вотрет себе в
это самое место сок граната, сок тыквы и настой огуречных семян, то у него
будет эрекция на полгода.
Совет явно с каким-то подвохом. Почему-то ассоциируется у меня со
сказкой про Золушку, когда в полночь все волшебство заканчивалось.
Она видит мое отражение в зеркале и говорит:
- Только не принимай на свой счет. Я имела в виду не тебя, а вообще.
Где-то над Далласом. Я пытаюсь добиться очередного оргазма, а Трейси
рассказывает, как привязать к себе женщину навсегда - чтобы она никогда от
тебя не ушла. Надо обернуть ей голову крапивой и полить обезьяним пометом.
Я говорю: серьезно?
А если ты искупаешь жену в молоке буйволицы и бычьей желчи, всякий, с
кем она ляжет, кроме тебя, тут же сделается импотентом.
Я говорю: вовсе не удивительно.
Если женщина вымочит кость верблюда в соке цветов-ноготков и смажет
этим настоем ресницы, она сможет приворожить любого, на кого посмотрит. В
крайнем случае, если кости верблюда никак не достать, можно использовать
кости павлина, сокола или грифа.
- Ты сам почитай, - говорит она. - В «Камасутре».
Где-то над Альбукерке, в направлении юго-юго-восток. Я ублажаю ее
языком, у меня все лицо уже белое от ее секреций, а щеки горят - кажется, я
их натер о ее рыжие волосы, - а она мне рассказывает, как вернуть утраченную
потенцию. Хорошо помогают яйца барана-производителя, сваренные в
подслащенном молоке.
Она говорит:
- Только не принимай на свой счет. Я имела в виду не тебя, а вообще.
А мне казалось, что я очень даже неплохо справляюсь. С учетом двух
двойных бурбонов и того «незначительного» обстоятельства, что за
последние три часа я вообще ни разу не присел.
Где-то над Лас-Вегасом, в направлении юго-юго-запад. Силы уже на
исходе. У обоих. Ноги дрожат, как при гриппе. Она демонстрирует мне прием
«ощипывание молодых побегов», как это называется в
«Камасутре». Потом - «сосание плода манго». Потом -
«поглощение».
Мы возимся в тесном пластиковом пространстве, в застывшем времени,
вплотную друг к другу. Это - не садомазохизм, но близко к тому.
Прошли счастливые времена старых «Lockheed Super
Constellations» с двухкомнатными туалетами по правому и левому борту:
раздевалка и непосредственно туалет за отдельной дверцей.
Пот течет по ее гладкой, почти обтекаемой мускулатуре. Мы пыхтим друг
на друге - два идеально отлаженных механизма, мы выполняем работу, для
которой, собственно, и предназначены. В какие-то моменты мы соприкасаемся
лишь ходовыми частями - мой поршень скользит у нее внутри, едва касаясь
истертых краев, слегка вывернутых наружу. Я откидываюсь назад, прижимаясь
плечами к пластиковой стене, а от пояса и ниже - тычусь вперед. Трейси
ставит одну ногу на край маленькой раковины и ложится всем корпусом на свое
поднятое колено.
Наши отражения в зеркале - как плоская картинка с той стороны стекла,
фрагмент порнофильма, фотка, загруженная с порносайта, фотография,
фотография из журнала для взрослых. Это не мы, это кто-то другой. Кто-то
очень красивый. Без будущего и жизни за пределами этого мига.
Самое удобное место в Боинге-767 - большая центральная кабинка в хвосте
самолета, за туристическим классом. В «конкордах» - похуже. Там
туалеты вообще малюсенькие. Не развернешься. В смысле, что там неудобно.
Хотя, опять же, смотря для чего. Если вам надо просто пописать, или
почистить зубы, или протереть контактные линзы - места вполне достаточно.
Но если вы собираетесь изобразить «ворону», как это
называется в «Камасутре», или «cuissade», или что-то
еще, для чего требуется совершать движения размахом больше двух дюймов в ту
и другую сторону, тогда лучше берите билет на европейский аэробус 300/310,
там туалеты просторные. Есть где развернуться. Также рекомендую две самые
задние туалетные комнаты в «British Aerospace One-Eleven».
Где-то над Лос-Анджелесом, в направлении северо-северо-восток. У меня
уже все болит, и я прошу Трейси остановиться.
Я говорю:
- А зачем ты так делаешь?
И она говорит:
- Как?
Ну, так.
И она улыбается.
Люди за незапертыми дверями... им надоело говорить о погоде. Они устали
от безопасности. Они уже сделали все ремонты в домах и квартирах. Ухоженные,
загорелые люди, они избавились от дурных привычек - они больше не курят, не
едят соли и сахара, мяса и жирной пищи. Они всю жизнь учились, работали,
ухаживали за своими родителями, бабушками и дедушками, но в конце концов не
останется ничего. Все их сбережения уйдут на то, чтобы поддерживать в себе
жизнь посредством зонда для искусственного кормления. Они даже забудут, как
жевать и глотать.
- Мой отец был врачом, - говорит Трейси. - А теперь он даже не помнит,
как его зовут.
Эти мужчины и женщины за незапертыми дверями... они знают, что купить
дом побольше - это не выход. Равно как сменить жену/мужа, заработать еще
больше денег, сделать подтяжку лица.
- Чем больше ты приобретаешь, - говорит Трейси, - тем больше потом
потеряешь.
Выхода нет.
Не самое радостное открытие,
- Нет, - говорю я и провожу пальцем у нее между ног. - Я имею в виду,
вот так. Зачем ты бреешь лобок?
Она улыбается и закатывает глаза. Она говорит:
- Чтобы носить трусики-танга.
Я сижу на толчке - отдыхаю. Трейси смотрится в зеркало. Проверяет, что
осталось от ее макияжа. Слюнявит палец и вытирает смазанную помаду. Пытается
затереть пальцами следы укусов вокруг сосков. В «Камасутре» это
называется «разорванные облака».
Она говорит, обращаясь к своему отражению в зеркале:
- Зачем мне подобные развлечения? Да просто так. Когда понимаешь, что
все бессмысленно, тебе уже все равно, чем заниматься.
Когда понимаешь, что все бессмысленно.
Этим людям не нужен оргазм. Им нужно просто забыться. Забыть обо всем.
Хотя бы на две минуты. На десять минут, на двадцать. На полчаса.
Или может быть, все еще проще. Если к людям относятся как к скотине,
они и ведут себя по-скотски. Или это лишь оправдание. Может быть, им просто
скучно. Или хочется поразмяться - в конце концов это действительно
надоедает: сидеть столько часов на месте. По самолету особенно не погуляешь.
- Мы здоровые, молодые, живые люди, - говорит Трейси. - И зачем мы
вообще делаем то, что делаем?
Она надевает блузку и подтягивает колготы.
- Зачем вообще что-то делать? - говорит она. - Я достаточно
образованный человек. Я вполне в состоянии понять, что мне нужно. Я отличаю
фантазию от реальности. Если я ставлю перед собой цель, я могу объяснить,
почему и чего я хочу добиться. Я найду оправдание любому поступку. Я сама
поражаюсь, какая я умная-благоразумная.
Я так и сижу на толчке, изможденный и голый. Включается радио. Самолет
пошел на снижение. Скоро мы совершим посадку в Лос-Анджелесе. Местное время
- такое-то, температура воздуха - такая-то. Прослушайте информацию для
транзитных пассажиров.
Мы с этой женщиной - Трейси - на мгновение замираем. Просто стоим,
глядя в пространство, и слушаем объявление.
- Зачем я так делаю? - говорит она и застегивает свою блузку. - Потому
что мне это нравится. На самом деле я, может быть, даже не знаю зачем. Тут
как с убийцами... как ты думаешь, почему их казнят? Потому что стоит лишь
раз преступить какую-то черту, и тебе непременно захочется повторить.
Она заводит обе руки за спину и застегивает молнию на юбке. Она
говорит:
- На самом деле мне даже не хочется знать, почему меня тянет на
беспорядочные половые связи. Ну, тянет и тянет. - Она говорит: - Потому что,
когда начинаешь задумываться почему и понимаешь причину, оно уже не в
удовольствие.
Она надевает туфли, поправляет прическу и говорит:
- И не думай, пожалуйста, что это было что-то особенное.
Она открывает дверь и говорит:
- Расслабься. - Она говорит: - То, чем мы тут занимались, это такой
пустяк, о котором даже задумываться не стоит. Когда-нибудь ты это поймешь.
Уже на выходе из туалетной кабинки она говорит:
- Просто сегодня ты в первый раз преступил очередную черту. - Она
уходит, оставляя меня одного - голого на толчке. Она говорит напоследок: - И
не забудь запереть за мной дверь. - Она смеется и говорит: - То есть если
надумаешь запираться.
Девушка за стойкой регистратуры не хочет кофе. Она не хочет проверить
свою машину на стоянке перед больницей. Она говорит:
- Если что-то случится с моей машиной, я знаю, кто виноват.
И я говорю ей: тс-с-с.
Я говорю: вы не слышите? То ли утечка газа... то ли ребенок плачет.
Это в динамике - мамин голос, приглушенный и усталый. Непонятно откуда,
из какой комнаты.
Я стою у стойки регистратуры в вестибюле больницы Святого Антония и
слушаю, что говорит мама. Она говорит:
- Девиз Америки: «Неплохо, но можно и лучше». Мы всегда
недовольны. Всегда стремимся к чему-то большему. Дальше, выше, быстрее...
Девушка за стойкой регистратуры говорит:
- Нет. Не слышу.
Слабый, усталый голос в динамике говорит:
- Я всю жизнь все отрицала, потому что боялась создать что-то сама...
Девушка за стойкой регистратуры нажимает на кнопку переговорного
устройства, обрубая голос в динамике. Она говорит в микрофон:
- Сестра Ремингтон. Сестра Ремингтон, пройдите, пожалуйста, в
регистратуру.
Толстый охранник с шариковыми ручками в нагрудном кармане.
Но когда девушка за стойкой регистратуры отключает микрофон, в динамике
снова звучит мамин голос, далекий и слабый.
- Ничего мне не нравилось, - говорит мама. - Хороших сторон я не
видела, замечала одни недостатки. И вот в итоге осталась ни с чем.
Ее голос затихает вдали.
В динамике - только треск. Белый шум. И очень скоро она умрет. Если не
произойдет чуда.
Толстый охранник подходит к стойке регистратуры. Он говорит:
- Какие проблемы?
На экране монитора, в зернистом черно-белом изображении, девушка за
стойкой регистратуры указывает на меня пальцем. Я, согнувшийся пополам от
резкой боли в кишечнике, прижимаю обе руки к животу. Девушка за стойкой
регистратуры указывает на меня пальцем и говорит:
- Вот он.
Она говорит:
- Его надо выгнать отсюда немедленно и, впредь не пускать.
Во вчерашних ночных новостях это выглядело следующим образом: я кричу и
размахиваю руками перед камерой, Денни у меня за спиной кладет стену из
камней, а еще дальше - на заднем плане - Бет дубасит молотком по большому
камню, пытаясь ваять скульптуру.
Видок у меня, прямо скажем, неважный. Морда желтушная; стою согнувшись
чуть ли не пополам - из-за резей в животе. Приходится задирать голову и
тянуть шею, чтобы смотреть прямо в камеру. Шея тонкая, как рука. Катык
торчит, словно выставленный вперед локоть. Это было вчера, сразу после
работы. Поэтому вид у меня соответствующий. Льняная рубаха, штаны до колен.
Галстук и туфли с пряжками. В общем, дурдом на выезде.
- Друг, - говорит Денни. Мы сидим дома у Бет. Смотрим нас по
телевизору. И Денни говорит: - Как-то ты сам на себя не похож.
Там, в телевизоре, я похож на упитанного Тарзана с обезьяной и жареными
каштанами. На пузатого спасителя с его блаженной улыбкой. На героя, которому
больше нечего скрывать.
Там, перед камерой, я пытался объяснить зрителям, что здесь ничего
страшного не происходит. Я пытался им объяснить, что я сам поднял бучу -
позвонил в Городской совет и попросил разобраться. Сказал, что я живу по
соседству и какой-то псих ненормальный затеял тут стройку на пустыре, явно
не получив разрешения. Мало того, что строительная площадка - это зона
повышенной опасности, в частности для детей, так еще парень, который строит,
выглядит подозрительно. Наверняка это будет какая-нибудь сатанинская
церковь.
Потом я позвонил на телевидение и сказал то же самое.
Вот как все началось.
Я не стал объяснять, почему я все это затеял. Потому что мне просто
хотелось, чтобы он понял, что я ему нужен. Мне хотелось стать ему
необходимым.
Но мои объяснения очень сильно порезали на телевидении, и в результате
я получился каким-то полоумным маньяком, потным от возбуждения, который орет
на репортера, чтобы тот убирался, и явно норовит треснуть кулаком по
объективу камеры.
- Друг, - говорит Денни.
Бет записала мое выступление на видео - еще несколько секунд из жизни в
окаменевшем времени, - и мы смотрим его снова и снова.
Денни говорит:
- В тебя словно бесы вселились.
На самом деле в меня вселились не бесы. Скорее наоборот. Одержимый
идеей божественной благости, я пытаюсь быть добрым, хорошим и чутким.
Пытаюсь творить маленькие чудеса, чтобы потом перейти к большим.
Я вынимаю термометр изо рта. 101 по Фаренгейту. Пот льется с меня
ручьями. И я говорю Бет:
- Я тебе весь диван испачкал.
Бет берет у меня термометр, смотрит, сколько там набежало, и кладет мне
на лоб прохладную руку. И я говорю:
- Раньше я думал, что ты - безмозглая девка. Тупая как пробка. Прости
меня, ладно?
Быть Иисусом - значит быть честным. И Бет говорит:
- Все нормально. - Она говорит: - Мне в общем-то наплевать, что ты обо
мне думаешь. Мне важно, что думает Денни. - Она встряхивает термометр и
снова сует его мне под язык.
Денни включает обратную перемотку, и вот он я - снова.
Руки болят. Кожа на кистях вся сморщилась после работы с известью. Я
говорю Денни: и как оно, быть знаменитым?
У меня за спиной в телевизоре стена из камней изгибается полукругом.
Можно понять, что это - основание круглой башни. В стене чернеют провалы,
где потом будут окна. Сквозь широкий дверной проем видны пролеты широкой
лестницы. Другие стены, примыкающие к основной башне, пока только намечены,