Прашкевич Геннадий Мартович. Записки промышленного шпиона

   Меня провели.
   Это не было полным провалом, но меня провели. Пока я прикидывал, означает ли что-нибудь появление человека в белом, пока я изучал Беллингера и его быт, пока я мотался по ночному саду, за мной, похоже, внимательно следили…
   Если бы рукопись сгорела, я нашел бы ее клочки, какие-то хлопья пепла. Хлопья, собственно, находились, но принадлежали они не рукописи.
   Меня обыграли.
   Чисто и тонко.
   Смерть мистера Ламби надо будет объяснять – вокруг Беллингера могла возникнуть шумиха.
   – Джек, – сказал я негромко (каждое мое слово фиксировалось потайными постами), – мне нужна помощь. Ламби убит, сейф взорван, рукопись исчезла. Не стоит вовлекать в это дело полицию.
   Я знал, минут через десять появятся люди Берримена, он на то и профессионал, и, еще раз пройдясь по кабинету, медленно, стараясь прихрамывать и волочить левую ногу, спустился вниз, на веранду.
   Невероятно, но старик даже не встал с кресла. Казалось, взрыв не имеет к нему никакого отношения. Но взглянул он на меня с любопытством:
   – Ну? Что это было?
   – Взрыв.
   – Взрыв… – повторил он с таким видом, будто ожидал чего-то подобного. – А Ламби?
   – Боюсь, мистер Ламби мертв.
   – Вот как? – Он действительно смотрел на меня с любопытством. – Мертв?
   – Мертвее не бывают, – заверил я. – Вы подниметесь в кабинет?
   – Зачем?
   – Ну, – пожал я плечами. – Может, пропало что-нибудь… Сейф ведь не был пуст… А полицию я уже вызвал…
   – Полицию? Какого черта! – взорвался было старик, но я негромко напомнил:
   – А мистер Ламби?
   – Ах, Ламби… – Он сгорбился за столом, но я мог поклясться, что он не так уж расстроен.
 

16

 
   Игру с «полицией» затягивать никто не хотел.
   Труп мистера Ламби унесли в одну из машин. Люди Берримена, переодетые в форму, обшарили весь кабинет, прошлись по саду. «Рукописи в сейфе не было, – шепнул мне Джек, когда мы спускались по лестнице. – Я имею в виду, перед взрывом. Правда, неясно, кого хотели убить. Это мог быть ты, мог оказаться старик. Скорее всего, старик. Зачем им ты или тот же Ламби?»
   – Мистер Беллингер, – сказал он, когда мы, наконец, оказались на веранде. – Я задам вам несколько вопросов. Вы можете отвечать?
   – Почему нет? – Тон старика не выглядел дружелюбным. – Но я бы не хотел, чтобы вы тут задерживались.
   – Что вы хранили в сейфе?
   Беллингер выпятил сухие губы:
   – Ничего особенного. Кое-какие бумаги, наличность. Все то, что не бросишь просто на столе.
   – А взрывчатку?
   – Я похож на сумасшедшего?
   – Это не ответ.
   – Нет, не хранил. Взрывчатку я не хранил, – Беллингер облизал сухие губы. – Но в сейфе лежал пистолет. Старый «Вальтер». Могу показать разрешение…
   Он усмехнулся:
   – Если разрешение уцелело.
   – Ничего. Мы проверим. – Джек держался отменно вежливо. – Это все? Ничего больше вы в сейфе не держали?
   – А что там можно еще держать?
   – Это не ответ.
   – Нет, ничего больше в сейфе я не держал.
   Мы с Джеком незаметно переглянулись.
   А рукопись?
   Почему Беллингер не вспомнил о рукописи? Почему смерть мистера Ламби так мало его тронула? Он был готов к чему-то такому?
   – Но сейф взорвался, мистер Беллингер.
   – Я это слышал.
   – Вы утверждаете, что гостей у вас не бывает. Как же вы объясните взрыв?
   – Разве объяснять должен я?
   – У вас есть враги? Я имею в виду серьезных врагов, не выдуманных, то есть таких, что способны на крайности.
   – У кого их нет?
   Вопрос прозвучал философски. Нам с Джеком он не понравился.
   – Большинство людей, мистер Беллингер, все-таки умудряются прожить жизнь без того, чтобы у них взлетали сейфы на воздух.
   – Ну, я всегда относился к меньшинству, – ухмыльнулся старик. – Я одинок и провожу дни в уединении. Я здесь укрылся для того, чтобы уберечься от газетчиков, сыщиков, нищих, хамов, а может и от того, что сегодня случилось. Не знаю, какой вариант кажется вам более реальным, выбирайте любой. Но должен заявить: я не люблю гостей. За последние десять лет вы первые, кто ступает на мою землю.
   – А мистер Ламби?
   – Мистер Ламби не гость. Он на меня работает.
   – Работал, – напомнил Джек.
   – Работал…
   – Вы хорошо его знали, мистер Беллингер? Вы были уверены в нем?
   Беллингер задумался. В его глазах промелькнула тень озабоченности. Ему явно не хотелось связывать смерть мистера Ламби с чем-то, о чем знал только он.
   Бедняга Ламби…
   Вслух Беллингер сказал:
   – Мистеру Ламби просто не повезло.
   – Что вы имеете в виду?
   Беллингер неопределенно пожал плечами. Он явно пришел к какому-то своему выводу, и этот вывод его успокоил. По крайней мере, выглядел он успокоенным. У него пропала рукопись, у него был разрушен кабинет, у него убило литературного агента, а выглядел он успокоенным.
   Я взглянул на Джека и он понял меня:
   – Оставить вам охрану, мистер Беллингер?
   – Зачем? Чтобы ваши люди слонялись по саду и нарушали гармонию?
   – Гармонию? – не понял Берримен.
   – Ну да, – старик ухмыльнулся. Похоже, он действительно не любил полицейских. – Терпеть не могу чужих людей.
   – Опасно оставаться одному, – предупредил Берримен.
   – Я не один. У меня есть садовник. – Беллингер взглянул на меня. – Не в меру прыткий, это мне даже нравится. Думаю, ничего особенного нам не грозит.
   – Ничего особенного?
   – Вот именно.
   Прихрамывая, волоча левую ногу, я спустился с веранды и проводил «полицейских». Уже у ворот, когда я возился с запорами, Берримен шепнул: будь настороже, Эл, они вернутся. Похоже, рукопись они получили, но им надо проверить, как чувствует себя старик. Он, Берримен, почти уверен: взрывчатка предназначалась для старика.
   Будь осторожен, Эл.
   Берримен повторил это несколько раз.
   Будь осторожен, Эл. Шеф и доктор Хэссоп считают, что визит будет повторен. Онизахотят убедиться, что Беллингер мертв. Скорее всего, они нагрянут в ближайшее время. Если рукопись существует в единственном экземпляре, им будет приятно убедиться, что сам старик исчез. Но мы ведь знаем: это не так. И когда это увидят и они,здесь будет жарко. Помни одно: чтобы блокировать виллу и прийти тебе на помощь, нам надо примерно десять минут. Поэтому, Эл, что бы тут ни происходило, ты обязан продержаться десять минут. Даже если против тебя будут брошены вертолеты, ты должен продержаться, иначе зачем нам все эти игры? Правда?
   Берримен ухмыльнулся.
   Его инструкции касались не только таких общих тем. Помни, шепнул он, это не главное. Шеф и доктор Хэссоп просили напомнить: им нужен живой свидетель. Живой! Ясно, Эл? Что бы тут ни происходило, пусть даже на тебя выйдет целый батальон алхимиков, одного ты должен захватить живым.
 

17

 
   – Боюсь, вам опасно здесь оставаться.
   – Это мой дом, Айрон. Почему я должен кого-то бояться?
   Он так и не воспользовался виски и льдом, принесенным мною из холодильника.
   – Вы умеете стрелять?
   Старик неопределенно хмыкнул.
   – Ваш «Вальтер» уцелел. – Я выложил на стол обшарпанный пистолет. – Я нашел его на полу в кабинете. Не думаю, что вам придется стрелять, но лучше пусть пистолет будет у вас под рукой. Ну, а если стрелять все же придется, бог с ним, палите куда угодно, только не в меня.
   – А ты, выходит, умеешь стрелять, Айрон?
   – Я служил в армии.
   Беллингер хмыкнул.
   Впрочем, он недолго интересовался мною. Какие-то мысли его все же тревожили, он задумался.
   Мне тоже было над чем подумать.
   От кого он на самом деле прячется? Кого может интересовать его рукопись? Я, понятно, имел в виду не какие-то литературоведческие аспекты. И если роман для кого-то представляет столь повышенный интерес, почему Беллингер так мало тронут его потерей? У него есть другие экземпляры? Или он сам хотел, чтобы рукопись украли?
   Черт побери, сказал я себе. Такой ценой?
   Я ничего себе не объяснил. Напротив, возникли некоторые другие вопросы. Скажем, а кому действительно так срочно могла понадобиться рукопись? И для чего? Появление мистера Ламби ускорило акцию или Ламби тут ни при чем? Беллингер собирался публиковать рукопись. Сам роман или комментарий к нему действительно могли вызвать шум? Мистер Ламби собирался переправить старика в другое место? Ну да, уютное, тихое. Есть горы, есть озеро. Это я помнил. Значит, именно Беллингеру угрожала неведомая опасность, и прятался он тут вовсе не от газетчиков.
   Поведение старика ставило меня в тупик.
   Он ни разу не поднялся в изуродованный взрывом кабинет, он не проводил к машине тело своего литературного агента, он, как всегда, полулежал в своем низком кресле и рассеянно следил за порханием пестрых бабочек, вдруг поналетевших в сад.
   Бабочки взлетали, трепеща крылышками, садились на белоснежные цветы неясных лун, раскачивались на розовых веточках. Солнце лениво играло в колеблющейся листве, может поэтому на лице Беллингера то появлялась, то исчезала странная, как бы его самого удивляющая улыбка, может, поэтому в его глазах время от времени проскальзывало такое же странное удовлетворение.
   В воздухе, на мой взгляд, попахивало Гренландией, но старику было наплевать.
   Машины давно ушли. На тайных постах люди Берримена вновь слушали нас. День катился к вечеру.
   – Откровенно говоря, – заметил я, – никак не думал, мистер Беллингер, что служба у вас окажется столь хлопотной.
   – Для садовника ты выражаешься красиво. Даже слишком красиво, а, Айрон?
   Беллингер вдруг подмигнул мне.
   Я не ошибся.
   Он действительно подмигнул, так, будто нас связывало что-то, известное только нам двоим.
   Не работает ли он на доктора Хэссопа?
   Да нет, конечно, остановил я себя. Кто согласится ради некоей неизвестной цели отдать десять лет жизни? Кто согласится ради некоей неизвестной цели десять лет служить приманкой, понимая, что приманку эту могут заглотить в любой момент?
   А если цель известна?
   Я еще раз взглянул на старика, но его лицо уже закаменело. Это был прежний Беллингер. Он уже не видел меня. Он никого уже не хотел видеть.
 

18

 
   В тысячный раз обходя бетонную стену, я задумался: а как, собственно, попадают в «город Сол» мои невидимые противники? Как они перебираются через стену, оснащенную микродатчиками? У них есть подавляющая аппаратура? Они каким-то образом следят за моими передвижениями?
   Скорее всего, следят.
   Исходя из этого, можно считать, что взрывчатка в равной мере могла предназначаться как мне, так и мистеру Ламби.
   Почему Беллингер мне подмигнул?
   А почему нет? Он видел, как я рванул по лестнице, он мог подметить еще какие-то детали. Кроме того, меня рекомендовал доктор Хэссоп, а уже одно это предполагало – садовник не будет обычным садовником, на него, не в пример, скажем, Иктосу, можно будет положиться.
   Я так задумался, что не сразу услышал шаги.
   Кто-то шел по центральной аллее.
   Реакция была мгновенной: я укрылся за ближайшим дубом. Мощный, раскидистый, он как нельзя лучше подходил для этой цели, но и мешал видеть.
   Прождав секунду, я отвел в сторону мешавшие мне ветки.
   Кто-то из людей Берримена вернулся? Или сам старик неожиданно решил прогуляться по саду?
   Увиденное меня ошеломило.
   По центральной аллее с важным, даже напыщенным видом шествовал Иктос. Правая его рука надежно покоилась в накладном кармане курточки. Может, он сменил фляжку на пистолет? В любом случае я не хотел рисковать.
   Выждав еще несколько секунд, убедившись, что за Иктосом никто больше не следует, я окликнул бывшего грека.
   Он нисколько не испугался:
   – У вас все тут в порядке?
   Его наглость меня взорвала:
   – Как ты сюда попал?
   – Ну, ну, не кипятись, – сказал он, осматриваясь. – Я видел машины. Обычно сюда никто не приезжает. Что-нибудь случилось?
   – Как ты сюда попал?
   – Да, ладно, – сказал он, отхлебывая из фляжки. В его кармане все-таки оказалась фляжка. – Мы соседи. Давай по-соседски, а?
   Я повторил свой вопрос, и он понял, что спрашиваю я всерьез:
   – Характер у тебя дерьмовый, вот что я тебе скажу. Понатыкали стекла на стене, я из-за вас хороший мешок испортил. Брезентовый плотный мешок. Ты же сам оставил лесенку у стены.
   – Я оставляю ее с этой стороны стены, – сказал я. – А с той? Ты перелез через стену?
   – Да ладно, ладно тебе. – Он, наконец, занервничал. – Ты же видишь, я ухожу. Узко ухожу.
   Он действительно попятился к заросшей травой канаве.
   – Я из-за вас испортил хороший мешок. Там, на стене, битое стекло, приходится что-то бросать поверх него. Ухожу, ухожу, чего ты разгорячился?
   – Проваливай, – сказал я сквозь зубы.
   – Зря ты так, – голос Иктоса прозвучал подозрительно громко. – Видишь, я ухожу. И нечего кричать.
   Я вышел из-за дуба и остановился на краю канавы.
   Иктос, действительно, знал дорогу.
   Моя лесенка была прислонена к стене, с другой стороны он, наверное, подставил свою. Я молча следил, как грек, пыхтя, взбирается на стену. Наконец, он сел там наверху и даже свесил вниз ноги.
   – Видишь, – сказал он чуть ли не с укором. – К тебе по человечески, а ты кричишь.
   – Повторишь еще раз этот фокус, пеняй на себя.
   – ЭТО И ЕСТЬ НОВЫЙ САДОВНИК МИСТЕРА БЕЛЛИНГЕРА?
   Я не сделал ни одного движения.
   Обычно в того, кто в подобной ситуации проявляет прыть, стреляют сразу. Я не хотел, чтобы в меня стреляли. Поэтому я даже не шелохнулся, только скосил глаза в сторону говорящего.
   И увидел не одного, двоих.
   Они здорово походили друг на друга – приземистые крепкие ребята. Оба носили короткие комканые курточки с удобными просторными карманами. Случись что-нибудь неожиданное, стрелять можно не вынимая оружия. Конечно, курточки будут испорчены, но это второе дело.
   – Теперь-то я могу хлебнуть? – спросил со стены Иктос.
   Один из крепышей кивнул.
   Иктос удобно сел и сделал первый большой глоток. Ему, кажется, происходящее нравилось.
   – Зря ты все время грозишься, – сказал он мне. – Я таких, как ты, знаю. Грозятся, грозятся, а до дела все равно не доходит. Я, если что, – похвастался он, – бью сразу. Чего болтать лишнее, правда?
   – Он тебе грозил? – спросил ближайший ко мне крепыш. – Почему он тебе грозил?
   – У него привычка такая, – ухмыльнулся Иктос. – Они как сычи, что садовник, что хозяин. Сколько раз предлагал: хлебни из фляжки, за это ж не надо платить, а он ни в какую. Ну совсем не пьет! – удивился грек.
   – НЕ ТАКАЯ УЖ ДУРНАЯ ПРИВЫЧКА.
   Так же осторожно я скосил глаза в другую сторону.
   Человек, выступивший из-за дуба, несомненно, был главным среди собравшихся. На нем была такая же курточка, как на близнецах-крепышах, но рук он в карманы не прятал. Знал: его всегда подстрахуют. Его спокойствие обескураживало.
   – Ты действительно садовник? – спросил он, поправив левой рукой коричневый плоский берет.
   – А ты кто? – тупо спросил я.
   – Не груби, – предупредил он. – Я ведь обращаюсь к тебе вежливо. Вот сказки, – указал он на ближайший куст, – что это за розы?
   – Галлики, – сказал я. – Диковатые, но все еще галлики.
   – Верно. А те, белые?
   – Луны.
   – Опять верно, – он с удовлетворением кивнул. – Ну, а вон те, там, у канавы?
   – Чайные. Самые обычные чайные. Почти что шиповник.
   – Почему ты так запустил сад?
   – Просто я еще не успел навести порядок.
   – Ну, ну, – сказал он. – По-моему, ты больше гуляешь, чем трудишься. Ты знал глухонемого?
   – Нет.
   – Жаль. – Особой жалости в его голосе я не уловил, но он не очень-то и старался. – Неглупый малый. Умел помогать. И своим друзьям, и самому себе, и даже своему бывшему хозяину…
   Бывшему!
   Они считали Беллингера мертвым?
   А Бауэр? Он действительно работал на них или они попросту проверяли меня?
   Ну да, быстро прокрутил я в голове. Они видели машины и суету. Они могли видеть, как грузили труп, а вот появление мистера Ламби вполне могли пропустить. Значит, они явились убедиться, что Беллингер действительно мертв.
   Ни Джек, ни я – мы не ожидали, что они явятся так быстро.
   Зато время действовать наступило.
   Иктос Иктосом, его я в расчет не брал. Он сидел на стене и болтал ногами. Близнецов-крепышей я тоже особенно не опасался, вывести их из игры я сумею. Но вот человек в берете… Именно его и надо брать живым, решил я.
   И тут же понял – этот вариант нереален. Именно человека в берете я был вынужден выводить из игры первым.
   Что ж, тогда один из близнецов…
   – Ты можешь проваливать, – сказал человек в берете Иктосу. – Ты и так задержался.
   – А премия?
   – Как договорились.
   – Ладно, – Иктос неожиданно ловко скользнул за стену. Не знаю, ждали ли его там, но действовал он уверенно.
   Я незаметно напряг мышцы. Действовать придется одному и во всю силу.
   – Так вот, – доброжелательно сказал мне человек в берете. – Расклад такой. Лезь за греком и можешь проваливать, от тебя нам ничего не надо. Часа через полтора можешь вернуться, нас тут не будет. Ничего не пропадет, не волнуйся. А не захочешь возвращаться, уезжай совсем. Вечером есть поезд. Что тебе делать в этих местах? Сам знаешь, кругом одни леса да болота.
   – А вы? – спросил я, и мой вопрос не понравился человеку в берете.
   – Не бери на себя слишком много, – сказал он, оценивающе оглядев меня.
   Его задумчивая улыбка подсказывала: задерживаться не стоит. И, понимающе кивнув, стараясь, чтобы они все видели мою неловкость, я медлительно пополз вверх по лесенке.
   Ситуация была настолько ясной, что даже близнецы-крепыши расслабились; человек в берете тоже не проявлял никакой настороженности. Звон шмелей, сонный стеклянный воздух, душные запахи – прекрасный летний вечер. Никто из них не догадывался, что люди Джека Берримена уже подняли тревогу.
   Смогу я продержаться десять минут? Уложится Джек в десять минут?
   Я на грудь приподнялся над стеной, на которой действительно валялся брезентовый мешок Иктоса.
   Самого бывшего грека я не увидел, но на дороге стоял открытый армейский джип. Мордастый водитель равнодушно сидел за рулем, еще один крепыш, поразительно похожий на тех, что стояли на краю канавы, курил, навалясь на переднее крыло.
   – Они пропустят меня? – спросил я человека в берете.
   Он кивнул:
   – Конечно.
   Он стоял сейчас почти подо мной, и это меня весьма устраивало. Близнецы упустят две-три секунды, в принципе мне должно было хватить этого.
   – Я что-то должен сказать тем, на дороге?
   – Будет лучше, если ты помолчишь, – усмехнулся один из крепышей-близнецов, но человек в берете отогнул лацкан курточки и что-то негромко буркнул.
   Я оценил связь: куривший у джипа сразу выпрямился и без особой приветливости, но помахал мне рукой.
   – Иди.
   Я совсем собрался перенести ногу через гребень стены, но в этот момент со стороны невидимой веранды (ее прикрывали хозяйственные пристройки) донесся звон бьющегося стекла, а может просто что-то упало.
   Все трое переглянулись и уставились на меня:
   – Там кто-то есть?
   Похоже, до этого момента они и впрямь верили в то, что труп Беллингера увезла полиция.
   – Где? – тупо переспросил я.
   – Ладно, проваливай, – быстро сказал человек в берете и полез в карман.
   Но я не позволил ему вытащить пистолет.
   Оттолкнувшись от лестницы, всем весом я обрушился на человека в берете. Я знал: в этой игре он больше не участвует. И еще я знал: меня отбросит в канаву.
   Так и получилось.
   Человек в берете даже не охнул, его шея подо мной хрустнула, толчком меня отбросило в заросшую канаву. Краем глаза я видел, как летят в воздух клочки кожи – близнецы открыли стрельбу, как я и предполагал, не вытаскивая оружия из карманов.
   Но они опоздали.
   Два или три прыжка, я оказался перед хозяйственными пристройками и нырнул за них. И тотчас пуля с неприятным шлепком ударила в кирпичную стену над моей головой.
   – Не стреляйте! Это я, мистер Беллингер!
   Задыхаясь, я взбежал на веранду.
   – Потрясен твоей прытью, Айрон Пайпс, – торжественно заявил Беллингер. – Ты был похож на сонную муху, а сейчас прыгаешь, как леопард. Ты, вроде, раньше прихрамывал?
   Я не ответил.
   Несколько минут в запасе у нас было – вряд ли нападающие сунутся сюда, пока не поймут, сколько нас и чем мы вооружены. Но боюсь, речь шла действительно о двух или трех минутах. Машинально я коснулся пальцами правого уха – его жгло. На пальцах осталась кровь. Пуля, пущенная мне вслед, сорвала кожу с мочки, а вместе с нею вживленные датчики – люди Джека теперь не слышали меня, не могли слышать.
   Ладно, решил я. Все равно Джек уже в курсе происходящего на вилле «Герб города Сол», нам с Беллингером надо продержаться совсем немного.
   Старику я сказал:
   – Когда в человека стреляют, его физические недостатки становятся менее заметными.
   Я имел в виду мою исчезнувшую хромоту.
   Беллингер усмехнулся:
   – Кто эти люди там? Твои гости?
   – Почему мои? – удивился я. – Думаю, они пришли к вам. Мне они, кстати, предлагали уйти.
   Теперь удивился он:
   – Ты отказался?
   С «Вальтером» в сухой, украшенной старческими веснушками, руке он выглядел несколько необычно; в глазах мерцало любопытство.
   – Да.
   – Странно, – пробормотал он, но спрашивать, почему я отказался уйти, не стал. – Чего они хотят?
   – Наверное, поговорить с вами.
   – Разве для этого надо поднимать такой шум?
   Он даже ухмыльнулся. Что-то там, похоже, сходилось в его размышлениях. Но что-то и не сходилось. По крайней мере, никаких решений он пока не принимал – одуванчик, настоящий одуванчик, полуобдутый ветром времени, но все еще крепкий.
   Решение принял я.
   – Вставайте, – сказал я, осматриваясь. – Наверху безопаснее. Здесь оставаться нельзя.
   Я ожидал чего угодно, но старик не стал протестовать. Правда, он хотел, чтобы я втащил наверх и его любимое кресло, но и на этом не стал настаивать.
   В кабинете все еще попахивало взрывчаткой.
   Сдвинув три книжных шкафа, я надежно закрыл пустой проем бывшей двери. Часть книг упала на пол, но они и так там валялись, Беллингер не обратил на это никакого внимания. Вид кабинета вообще его не удивил, он ни разу не согнулся, чтобы поднять какую-нибудь бумажку, хотя бы из любопытства. Он действительно знал, что его рукопись унесли?
   Я указал ему в угол.
   Туда, за письменный стол, я сдвинул кресла; через окна мы могли видеть самую опасную часть сада.
   – Я хочу кофе, – сварливо заметил Беллингер.
   Я изумленно оглянулся:
   – Кофе? Сейчас?
   И покачал головой:
   – Боюсь, вам придется подождать.
   – Долго?
   Я невольно рассмеялся:
   – Говорят, у кошки девять жизней. Чтобы ее убить, надо применить все девять способов. Куда вы торопитесь?
   Беллингер нахмурился:
   – Как долго все это протянется?
   – Ну, полчаса, – сказал я. – Никак не больше.
   Я не стал ему говорить, что больше – это означает конец. Это означает – люди Берримена не могут прийти на помощь. Впрочем, такого не должно было произойти.
   – Я не хочу ждать долго.
   – Увы, – заметил я рассудительно. – Надо. А главное, не вставайте с кресла. Если забраться на дуб, простреливать можно весь кабинет, но угол, пожалуй, остается безопасным.
   Кофе!..
   Старик не уставал меня изумлять. Иногда мне казалось, я ему мешаю, я вторгся в сценарий, в котором мне места не предполагалось, и в то же время Беллингер, несомненно, держался за меня.
   – Может, они ушли? – спросил он, прождав три или четыре минуты.
   Я промолчал.
   Отвечать ему не было смысла. К тому же, в отличие от него, я не хотел, чтобы нападавшие ушли. Напротив, я ждал от них самых активных действий, ведь одного предстояло взять живым.
 

19

 
   Прошло семь минут.
   Напряженная тишина установилась в саду и в доме, даже цикады смолкли. Возможно, их напугали выстрелы.
   – Ну? – сердито спросил Беллингер. – Почему бы нам не спуститься вниз? По-моему, никого там нет.
   Я прислушался и покачал головой:
   – Не стоит торопиться.
   – Здесь скверно пахнет. Мне здесь не нравится. Я не хочу дышать таким воздухом.
   – Лучше дышать таким, чем вообще не дышать.
   Кажется, до него что-то дошло, но молчать он и не думал:
   – Айрон Пайпс, почему у тебя такое дурацкое имя?
   – Не знаю… Оно вам не нравится?
   – Ты не похож на человека, способного носить такое имя. Ты слишком прыток для человека, который может носить такое имя. Ты непонятен, я бы сказал, ты темен, Айрон Пайпс.
   – Не все ли равно, каков я? Все, что я делаю, я делаю ради вас.
   – Возможно.
   Он помолчал.
   Потом спросил:
   – Кто эти люди?
   – Вам лучше знать. – Я действительно не мог ответить на его вопрос. – Единственное, что мы знаем: доверять им нельзя. Я бы не стал им доверять. Легко угодить в пресловутый ряд.
   Я спохватился. Я как бы спохватился, но старик проглотил наживку:
   – Ряд? Что за ряд, Айрон Пайпс? О чем ты?
   – Ну как… Вы ведь из знаменитостей, правда? Говорят, вы входите в десятку самых знаменитых людей…
   – Конечно, – саркастически хмыкнул старик, – я же сам помогал распространению этого слуха.
   – Вот я и подумал… Мне приходилось читать в газетах…
   – Что ты там вычитал? – нетерпеливо потребовал Беллингер. – Чего ты мямлишь, говори прямо!