Это не кличка, не имя, я просто не нашел другого определения. «Я даже пугаться стал с опозданием, – припомнились мне слова Пана. – Поворот за спиной, а меня как кипятком обжигает».
   Меня тоже обожгло.
   И тоже с легким запозданием.
   В киклопе действительно проступало что-то бычье – в поступи, в наклоне мощной, очень коротко стриженной головы, в развороте плеч, обтянутых клеенчатой курткой; правда, глаз у него был один, но разве киклопам положено больше? Руки и ноги ходили, как шатуны, – он зачаровывал. Даже плоское лицо (плоскостопое, определил я) ничуть его не портило; единственный живой глаз (второй был закрыт парализованным веком) светился умом. И неподдельным интересом.
   – Привет, Эл, – прогудел киклоп ровно и мощно. И приказал: – Снимите с него наручники.
   Я, наконец, вылез из машины. Минутная оторопь прошла. Массируя опухшую руку, заметил:
   – Я Эл только для приятелей.
   – Ничего, мы подружимся, – заверил меня киклоп и повернулся к седому: – Подождите десять минут. Если Эл будет упрямиться, если он не пойдет за мной и вернется на дорогу, пристрелите его.
   Ирландцы кивнули.
   – Он здоровый парень, – киклоп, несомненно, имел в виду меня. – Тем более сразу надо определить правила.
   Видимо, он посчитал инструктаж законченным, его глаз, умный, живой, уставился на меня:
   – Я Юлай.
   – Это имя? – спросил я.
   – Не дерзи, Эл. Сам понимаешь, имя.
   – Я уже сказал, я Эл только для приятелей.
   – А я утке сказал, что мы подружимся. Кстати, кто они, твои приятели?
   – Уж не эти ублюдки, – кивнул я в сторону ирландцев, и их лица потемнели.
   – Не дразнись понапрасну, – укорил меня киклоп Юлай. – Сейчас мы спустимся вниз. Там есть лачуга, которая нас должна устроить. Меня она, по крайней мере, устраивает. Выхода из бухты нет – ни на сушу, ни на море. Точнее, он есть, но я его запираю. Не пытайся искать дыру в сетке, она из очень приличной стали, зубами ее не перекусишь, а подходящего инструмента у меня нет. Такое уж местечко, – как бы удивился он. – Там, внизу, нас будет трое. Я, ты и мой пес Ровер. Настоящий пират, не только по кличке. По-моему, все понятно.
   Я кивнул.
   Ирландцы, не выходя из машины, напряженно наблюдали за нами.
   Почему-то я поверил киклопу.
   Наверное, отсюда впрямь трудно бежать.
   Однако существуют и другие способы утверждения. К примеру, нет существ бессмертных. Таких, как киклоп Юлай, господь бог создает весьма надежно, но они все-таки не бессмертны, по крайней мере, мне случалось выводить их из игры.
   Посмотрим…
   Я двинулся за Юлаем.
   Ирландцы с ненавистью глядели мне в спину. Наверное, они хотели, чтобы я побыстрей пристукнул Юлая и поднялся на дорогу.
 
   Спуск занял минут семь.
   Юлай остановил меня перед затянутым стальной сетью входом. Покосившись, отпер ключом гигантский замок, навешенный на металлическую сварную дверь.
   – Проходи, – сказал он и похвастался: – Настоящая сталь. Чистая. Коррозия такую не берет. И дурные руки справиться с ней не могут.
   Я кивнул:
   – Где ты хранишь ключи?
   Юлай ухмыльнулся:
   – Вешаю на щиток в пункте связи. Тебе там не придется бывать. К тому же, не советую бежать этим путем. Он никуда тебя не приведет.
   – Но сюда-то мы попали этим путем.
   – Правильно. Но на машине. Чувствуешь разницу? Пешком отсюда не уйти. Лучше жить со мной, я не надоедлив. А бежать… – Он почмокал толстыми губами. – Бежать не стоит. Ровер этого не одобрит. И мне это не по душе. Так что выброси из головы мысль о побеге. Поживи со мной, у меня недурное гнездышко. Захочешь выпить, скажи. Сам я не мастак по этой части. И еще учти, я никогда не вру. Имя у меня странное, но я никогда не вру, это принцип. Сказал, сбежать отсюда нельзя, значит, так оно и есть. Сам увидишь.
   – Так многие говорят.
   – Я не многий.
   Я не стал спорить.
   – Выход из бухты тоже перекрыт сеткой. По скалам не полезешь, слишком круто. Так что, как ни крути, вывод один: лучше не пытаться бежать. Дерьмово это кончится. А вот купаться можешь в любое время, хоть ночью, это мне все равно. Заодно убедишься, как надежно утоплена сетка в скальный грунт. Отличная работа! Ну никак отсюда не уйдешь, Эл!
   – И еще, – добавил он, – в домике всего две комнаты. Одна большая – моя, но можешь спать рядом, там стоит второй диван. Правда, я храплю. А можешь спать в отдельной комнатушке. Она тесная и забита аппаратурой, но разместиться там можно. Что выберешь?
   – Отдельную, – сказал я.
   – Правильно, – одобрил он. – Я и сам не терплю храпунов. Бывает, просыпаюсь от собственного храпа. Но с собой легче бороться, чем с соседом. Правда?
   Я хмуро кивнул.
   Он глянул на часы и вдруг развеселился, почесал рукой коротко остриженную голову:
   – Как ты насчет завтрака? А, Эл?
 
   Кофе он сварил быстро и ловко. Бекон, яичница – особой хитрости тут не требовалось.
   – Нас тут двое? – спросил я.
   Он благодушно кивнул.
   – Это плохо.
   – Почему? – не понял он. – Нам не будет скучно. У меня есть технические словари, есть словари по радиоделу, можешь заняться.
   Потом до него дошло:
   – А-а-а, ты опять подумал о бегстве… Да ну, Эл! – Он чуть ли не обиделся. – Если тебе удастся повредить меня, – он так и сказал о себе, как о машине, повредить, – есть еще Ровер. С ним сложно. А если ты повредишь и Ровера, во что я не верю, отсюда тебе все равно не выбраться. Скалы. А каждая дыра оплетена сетью.
   Он громко позвал:
   – Ровер!
   Я ничуть бы не удивился, окажись пес Юлая одноглазым, но природа не терпит искусственности.
   – Вот и он. Мой пират.
   Я оторопел.
   Гигантский пес, уродливая помесь бульдога и, возможно, овчарки, молча встал в открытых дверях. В отличие от своего хозяина, в борьбе за существование он сохранил оба глаза, и оба они были налиты ледяной злобой. Они даже серебрились, отливали серебряной чернью…
   «Господи, господи, господи, господи…»
   – Сказки ему, пусть отвернется.
   – Зачем? – Юлай был доволен произведенным эффектом. – Это вот Эл, – представил он меня псу. – Эл – спокойный парень, мы с ним подружимся, но если в голове у него что-нибудь повернется, спускай с него шкуру.
   Челюсти Ровера дрогнули.
   – Но когда Эл спокоен, когда он не пытается залезть в пункт связи, – добродушно закончил киклоп, – трогать его не надо. Места тут хватит всем. Иди!
   Пес не издал ни звука. Он просто исчез.
   – Неплох, правда? – похвастался Юлай. – Не забывай о нем. Старайся не забывать о нем. Оружия здесь нет, а с палкой или с камнем в руке ты против него не выстоишь. Да и не дикарь же ты, Эл.
   – За каким чертом меня сюда притащили?
   – Ты всегда такой торопливый?
   – Всегда, – ответил я хмуро.
   – Не лучшее качество. – Юлай с любопытством обозрел меня своим единственным смеющимся глазом. Очень внимательно. Как вещь, которая нуждается в определенном ремонте. – Куда тебе торопиться? Ты же в отпуске.
   Я промолчал.
   – С некоторых пор ты путаешься у нас под ногами, Эл, подумай об этом. Мы не убиваем, но ты постоянно путаешься у нас под ногами. Кое-кого это сердит, Эл.
   – Кого, к примеру?
   Юлай ухмыльнулся. Его плоское лицо озарилось улыбкой. Он действительно зачаровывал:
   – Расслабься, Эл. Где твое чувство юмора.
   Ему самому стало смешно.
   Час ранний, злобный пес, бледные лица, за спиной – горная дорога, бессонная ночь… Но смешно ему стало не из сочувствия. Он, напротив, посуровел:
   – Вот что, Эл. Если у меня всего один глаз, это не значит, что я многого не вижу. Тебя, например, я вижу насквозь. И я никогда не лгу. Повторять это больше не буду. Если я сказал: мы не убиваем, значит, мы действительно не убиваем. Скорее всего, ты выйдешь отсюда живым, тем более тебе следует кое-что осознать уже сейчас. Ну, скажем, то, что ты – дерьмо. Именно дерьмо. Иначе о тебе не скажешь.
   – Почему? – вырвалось у меня.
   Юлай странно, по-собачьи, встряхнулся:
   – Мне обязательно отвечать на твои вопросы?
   Он смеялся, но прежнего добродушия в его голосе я не услышал. И глаз его налился сердитой чернью. Я даже сказал:
   – Да ладно.
   Но Юлай рассердился:
   – Сам знаешь, ты – дерьмо. Это данность. Доказательств тут не требуется. Пари держу, недели не пройдет, как ты начнешь расставлять ловушки Роверу и Юлаю. Это у тебя на лбу написано. У таких, как ты, какая-то сучья выучка, вы не можете не кусаться. Черт знает, может, ты и сумеешь меня пристукнуть, у тебя на это дело талант, но если вдруг такое произойдет, отсюда тебе не выйти. Дело не только в Ровере и в замках. Заруби себе на носу, лучше жить рядом с живым Юлаем, чем медленно помирать рядом с трупом.
   – Да ладно, – повторил я.
   Он помолчал, потом извлек из кармана отобранные у меня документы, толстым пальцем отодвинул в сторону список, полученный от доктора Хэссопа:
   – Давно это у тебя?
   – Со вчерашнего утра.
   – Почтой получил?
   – Почтой.
   Юлай улыбнулся.
   Слепой глаз и плоское лицо не портили его. В нем чувствовалось столько энергии, что уродом он быть не мог. В конце концов, даже Гомер никогда не рисовал киклопов уродами. Так, особая форма жизни.
   – Надеюсь, список тебя развлек?
   Я пожал плечами. Я никак не мог приспособиться к Юлаю, он сбивал с толку.
   – Ты успел обдумать его?
   – Не хватает информации.
   – Да ну? – не поверил он, потом опять улыбнулся: – Ты получишь информацию. И у тебя будет время. И никто не будет тебе мешать.
   Он снова улыбнулся:
   – А пока сыграем в одну игру.
   Я недоуменно воззрился на киклопа.
   Мой взгляд его не смутил. Он сунул волосатую, как у Ровера, лапу в карман и извлек оттуда еще одну бумажку, аккуратно сложенную вчетверо:
   – Держи. Это я сочинил. Сам. Для тебя старался.
   – Что это?
   – Держи, держи!
   Единственный глаз киклопа так и сверкал.
   – Ровер!
   Повинуясь зову, пес вновь бесшумно встал на пороге. Густая серая шерсть на загривке стояла дыбом.
   – Сядь, Ровер! А ты, Эл, разверни листок и читай вслух. Хватит сил?
   – Зачем здесь пес? – спросил я вместо ответа.
   – Ровер – мой друг, – насмешливо объяснил Юлай. – Он должен знать о тебе все, он обязан узнавать тебя и по голосу, и по походке.
   Я взглянул на Юлая: не сумасшедший ли он? Но нет, он не производил такого впечатления.
   – Читай!
   Я прочел вслух две первые строки, аккуратно отбитые на стандартном листе бумаги:
   – Линди… Линди… Хоуэр… С.Хоуэр… Хоуэр-Тарт… Саути… Это что, театральные псевдонимы?
   – Оставь, Эл. Не стоит шутить. Это все нормальные имена, никаких псевдонимов, и к театру отношения они не имеют. Правда, кое-что их объединяет – они все умерли. Но когда-то, Эл, это были живые люди, они и сейчас бы могли, вот как мы, сидеть себе за чашкой кофе… Читай!
   – Лотти…
   Что-то сбивало меня с толку.
   – У этой Лотти не было фамилии?
   – Наверное, была, – уже совсем сухо объяснил Юлай. – Правда, я не смог ее разузнать, прошло время… Эта Лотти была манекенщицей… Да что я рассказываю? Ты должен помнить ее.
   «Я даже пугаться стал с опозданием, – слова Пана преследовали меня. – Поворот за спиной, а меня как кипятком обжигает».
   Я вспомнил маленькую манекенщицу.
   Я знал эту Лотти по Бэрдокку. Правда, не знал, что она умерла.
   А Линди и Хоуэры…
   Конечно!
   Я вспомнил и их.
   Странный народ, сами лезли под пули… Там, в Бэрдокке, было достаточно погано. Мое первое серьезное дело. Но там со мной был Джек Берримен.
   – Занятно? – спросил Юлай.
   – Да уж.
   – Читай, читай. Там дальше занятнее.
   – Стенверт… Белли… Мейсон… А это кто?
   – Не помнишь? Мейсона не помнишь?
   – Не помню.
   Я не выигрывал время, я действительно не помнил, кто такой этот Мейсон.
   Юлай и Ровер, наклонив лобастые головы, с подозрением, с интересом, с ненавистью вглядывались в меня.
   – Фирма «Счет». Вспомнил? Там были заложники.
   – Но их перестрелял Лендел!
   – Вольно тебе вешать трупы на этого несчастного. Разве перестрелку спровоцировал не ты?
   – Я был вынужден это сделать.
   – А труп есть труп, – укорил Юлай. – Вынужден или не вынужден, это не имеет значения.
   – Но так ты и Лендела на меня запишешь.
   – А ты как думал? Он и записан на тебя.
   – Он тоже умер?
   – Он жив, Эл. Но лучше бы он умер. 
   «Господи, господи, господи, господи…» 
   – Керби… Галлахер… Моэт… Ким Хон… Лайбрери… Это, кажется, кличка… Сеттон…
   Возможно, эти люди имели отношение к санитарной инспекции Итаки, по крайней мере, их имена стояли рядом с именем доктора Фула.
   – Доктор Фул тоже умер?
   Юлай кивнул.
   Он смотрел на меня, как на ящерицу.
   С любопытством. Несомненно, с любопытством. Но и с некоторой гадливостью.
   – Тениджер… Колвин… Нойс…
   Я не выдержал:
   – Нойс?.. Это некорректный подход к делу, Юлай. Ты берешь все подряд имена, имевшие ко мне хоть какое-то отношение. Не знаю, правда ли они все мертвы, я такой список могу составить за пять минут.
   – У меня на этот список ушло семь лет, – холодно заметил Юлай. – Не строй иллюзий, не пытайся обмануть себя, Эл, эта Нойс умерла тоже.
   – Но при чем здесь я?
   – Разве не ты привез ее с океана? И разве ты привез ее к себе не потому только, что нуждался в прикрытии?
   Он помедлил, потом презрительно выдавил:
   – Давай, вычеркивай имена. Считаешь, тот-то и тот не на твоей совести, вычеркивай. Я потом проверю. Мне даже интересно будет сравнить.
   – С чем?
   – С тем, что мы о тебе знаем.
   – Инженер Формен… Мейсс… Нильсен… Это охрана сейфа? – спросил я? – Интересно, что сделал бы ты, если бы в тебя стреляли?
   И споткнулся:
   – Берримен?
   – Что тебя удивляет?
   Юлай и Ровер в три глаза уставились на меня.
   Я бросил список на стол:
   – Мне не по душе эта игра, Юлай. Она некорректна.
   – Ага, тебе хочется корректности… – Он ухмыльнулся: – Слышишь, Ровер? Нашему новому приятелю захотелось корректности…
   И уставился на меня:
   – Разве я придумал этот список? Разве не ты начертал его своим «магнумом»? В отличие от тебя, могу повторить еще раз: мы не убиваем. Так что смотри на нас… ну, скажем, как на врачей… Да, на врачей…
   Я удивился:
   – На врачей?.. Несколько неожиданно… От чего, собственно, вы собираетесь лечить меня?
   – Расслабься, Эл. Ты ведь знаешь. Ты должен был знать ответ еще тогда, в самом начале, когда тебе только предложили войти в игру.
   Он помолчал.
   Он задал вопрос, которого я боялся:
   – Как ты думаешь, откуда у нас такие подробные сведения?
   Я усмехнулся:
   – Семь лет… Ты сам сказал, на список ушло семь лет. Немало. За семь лет много что можно собрать.
   – Верно. Но ты ведь заметил, в списке есть имена, о которых могут знать только ты и твой шеф.
   Я промолчал.
   – Ты заметил, заметил, Эл! – В единственном глазе киклопа сверкнуло торжество. – Ты ведь понимаешь, составить такой список могли только очень знающие люди.
   – Хочешь сказать, кто-то меня сдал?
   – В самую точку! – удовлетворенно выдохнул Юлай.
   – Пан? – удивился я. – Не думаю, что он знал так много.
   – Бери выше.
   – Кто-то из Консультации? Кто-то из бывших агентов?
   – Еще, еще выше, Эл!
   – Там нет никого выше.
   – А шеф?
   – Не хочешь же ты сказать…
   – Договаривай, договаривай, Эл! Нас тут трое, мы все умеем хранить секреты. По крайней мере, в Ровере я уверен. Именно шефа я имел в виду, говоря – бери выше. Тут есть над чем подумать, правда?
 
5
 
   Юлай был прав: подумать было о чем.
   И он был прав: бежать из его логова было трудно.
   Бухта ограждена плотной сеткой: волна легко сквозь нее проходит, но щелей, которыми можно воспользоваться, я не нашел. Скальные обрывы над домиком и бетонным бункером связи недоступны и для альпиниста; куда бы я ни пошел, везде мне чудилась тень Ровера. Кусок неба над головой, вот все, чем я здесь располагал; Юлай лишь посмеивался, поглядывая на меня после моих прогулок.
   Томительный долгий день.
   И вопросы.
   Десятки вопросов.
   Если шеф сдал меня, значит, он нашел некий компенсирующий вариант.
   Какой?
   Я вглядывался в каменные стены, прислушивался к шелесту волн, но волновало меня другое.
   Список самоубийц… Беллингер никогда не подходил к телефону… Этот Пан… Удовлетворение, столь явственно прозвучавшее в голосе доктора Хэссопа: «Л.У.Смит? Ну, я так и думал!» Наконец, Юлай…
   Мысли о Юлае меня тревожили. Киклоп меня не боялся. Он был уверен в своем убежище. Он мне даже не угрожал. Он просто намекнул: я постоянно путаюсь у кого-то там под ногами. Но у кого?
   У алхимиков?
   Возможно. Ведь он сказал – мы не убиваем. Кто это мы? И почему – не убиваем? Разве алхимики не убивают?
   А Мат Курлен, Скирли Дайсон, Сол Бертье, Сауд Сауд? Тот же Шеббс. Наконец, Беллингер.
   Круг замыкался.
   Беллингер никогда не подходил к телефону, я это хорошо знал. Почему он поднял трубку в отеле «Уолдорф-Астория»?
   Алхимики не убивают…
   А список самоубийц?
   И шеф.
   Если шеф действительно сдал меня, что он получил взамен?
   Ладно. Это потом. Все равно ответов у меня нет. Да и обязательно ли на алхимиков работает Юлай? Почему не на Ассоциацию бывших агентов ФБР? Почему не на «Спайз инкорпорейтед»? Правда, он не похож на человека, готового обслуживать даже воров. И этот странный намек – врачи…
   И так далее.
   Алхимики.
   «Мы не убиваем…»
   У кого я мог «путаться» под ногами?
   Все-таки у алхимиков, сказал я себе. Но как тогда быть с этим – мын_е _у_б_и_в_а_е_м_? В деле Шеббса и в деле Беллингера трупов хватает.
   «Мы не убиваем…»
   Я покачал головой.
   Мы не можем не убивать. Даже Прометей, воруя у богов огонь, знал: он несет в мир большую опасность. Смертельную опасность. Ведь люди не умеют делить справедливо. Как только начинается дележка, огонь распространяется на жилища и на поля.
   «Господи, господи, господи, господи…» 
   Комнатка, предоставленная мне Юлаем, оказалась крошечной.
   – У тебя тут лингафонные курсы? – удивился я, взглянув на стеллажи, уставленные аппаратурой. Только четвертая стена, с окном, была от них свободна, там приткнулся низкий диван.
   – Что-то вроде, – ухмыльнулся киклоп. – Учти, я буду слушать тебя днем и ночью. Ты будешь под постоянным наблюдением. Я здорово интересуюсь тобой, даже тем, что ты можешь выболтать во сне. Правда, мешать тебе это не будет.
   Дверь в комнату Юлая не запиралась – он действительно не боялся меня. Белье найдешь в шкафу, показал он. И не злись, я здорово храплю ночью.
   Я убедился в этом очень скоро.
   Я даже вынужден был ночью прикрыть двери, храп Юлая вполне отвечал его жизненным силам.
   «Мы не убиваем…»
   Я спокойно мог убить киклопа.
   Но зачем?
   Конечно, я помнил о Ровере, о стальной сетке, отрезавшей все пути, о скалах, о рифах, перекрывших выход из бухты, но только ли это останавливало меня? Нет, нет и еще раз нет. Во всем, увиденном в логове Юлая, чувствовалась какая-то тайна, настоящая серьезная тайна, хотя определить точнее охватившее меня чувство я не мог. Здесь во всем таилась загадка. И опасность.
   Настоящая опасность. В этих делах я кое-что смыслю. Поэтому я предпочел лечь.
   Диван застонал подо мной, и я попытался выбросить из головы лишние мысли. Это удалось плохо. Я то проваливался в мерзкий сон, то выныривал в действительность, которая мне нравилась еще меньше. Пару раз я просыпался от собственного крика.
   Перемигивались во тьме разноцветные лампочки. Я действительно кричал? Юлай действительно может записывать весь этот бред? Зачем?
   Смутная нечистая сонливость одолевала меня. Из открытого окна несло гнилью океана; как ни странно – живой, даже величественной.
   Шеф сдал меня?
   Не слишком ли для Консультации – потерять сразу Берримена и Миллера?
   Но, сдав меня, шеф мог выйти на прямые контакты с алхимиками.
   Не боги, не гении, но достаточно серьезные люди. Достаточно серьезные для того, чтобы действительно определять течение нашей истории…
   «Было бы грехом открыть воинам тайну твоего искусства. Остерегайся! Пусть даже муравей не проберется туда, где ты работаешь…»
   Главные заповеди мы всегда почему-то вспоминаем с опозданием.
   Я слышал храп Юлая, слышал шум океана.
   Алхимики.
   Мой промысел слишком жесток, чтобы тешить себя иллюзиями. Нельзя восклицать в отчаянии: Господи, помоги! Предназначение Господа вовсе не в этом, помощь – не его функция. Ты сам просчитываешь свои шансы или сдаешься. Других вариантов не существует. Вот почему, даже проваливаясь в смутный сон, я не переставал считать. Но получалось плохо. 
   А если Юлай лжет? Если слова Юлая ложь? В конце концов, общеизвестно: стопроцентных шансов на успех не существует. Все человеческие поступки густо замешаны на лжи. Существуй стопроцентные шансы, это подорвало бы саму идею Бога.
   «Мы не убиваем…» Тебе придется сменить профессию… Смотри на нас, как на врачей…
   И, конечно, два списка.
   Все это накрепко связано. Но чем? Кто сплел столь странную сеть?
   Обсуждая списки с Юлаем, мы упомянули много имен. Много… Но не все… Не все…
   В данном случае я подумал о докторе Хэссопе.
   Алхимиками занимался доктор Хэссоп, шеф ему молчаливо ассистировал; почему Юлай ни разу не упомянул имя доктора Хэссопа?
   А список самоубийц? Почему в этот список включен и я? Они (я так и подумал – они)готовят новую инсценировку? Им удалась инсценировка с Беллингером и с четырьмя его предшественниками, они готовят еще одну?
   Не одну, усмехнулся я. Я видел список на одиннадцать человек, но список явно не полон.
   А мойсписок?
   Думая обо всех этих Мейсонах, Линди и Хоуэрах, я не чувствовал никаких угрызений совести. Да, я стрелял, но и в меня стреляли. Да, я обманывал, но то же самое проделывали со мной. В конце концов, никто не требует слез раскаяния от рабовладельцев или покаяния у солдат, спаливших цветущий город.
   Доктор Хэссоп…
   В очередной раз вынырнув из тяжелых снов, я встал и присел на подоконник.
   Светало.
   Внизу, в бухте, определилась темная, кипящая под сеткой вода. Когда-нибудь сетку сорвет, подумал я. И усмехнулся: не скоро. Полоски белого тумана красиво разлиновали сумрачную стену скал; угадывался в стороне черный бетонный горб – то, что Юлай называл пунктом связи. Где-то там молчаливо затаился Ровер. Меня передернуло при одном воспоминании о его желтых жутких клыках.
   Уединенное, неприметное убежище…
   Но для чего-то оно создавалось! Кто-то уже бывал здесь! Человек не может не оставлять следов, просто надо быть повнимательнее. Если я наткнусь на какой-нибудь след, кое-что может проясниться.
   На душе было смутно.
   Смута эта не рассеялась, когда на пороге появилась мощная фигура Юлая.
   – Не спится?
   Я кивнул.
   – Это ничего. Главное, не заскучать, Эл.
 
6
 
   Я выспался. Несмотря на сны, выспался. Слова Юлая меня рассмешили:
   – Не заскучать? Чем, собственно, мы займемся?
   Чуть горбясь, мощно развернув плечи, киклоп потянулся:
   – Будем ждать.
   – Чего?
   – Там увидим, – Юлай выдыхал слова ровно и мощно. – Можешь гулять по берегу, можешь купаться, вода еще не остыла. Лови крабов, разговаривай с Ровером. Если издалека, с Ровером можно разговаривать. Только не приближайся к пункту связи, Ровер этого не потерпит.
   – А прогулки по берегу?
   – Это – да, – подтвердил Юлай. – Идем. Я сварил кофе. Учти, завтра этим займешься ты.
   Я воспользовался настроением киклопа, – надо же о чем-то говорить за столом:
   – Примерно месяц назад в рейсовом самолете мне пытались нацепить на рубашку электронного «клопа». Та акция как-то связана со всем этим? – Я неопределенно обвел рукой комнату.
   – Почему нет? – ровно прогудел киклоп. Это не было ответом, но он явно считал – это ответ.
   – А Пан? А старик на почте? А мои телефонные звонки?
   Юлай ухмыльнулся:
   – Хочешь меня разговорить? Правильно. Так все делают. Люди, как правило, легко проговариваются, большинство бед от болтовни. Но тебе повезло: я большой говорун. И я много о тебе знаю. В некотором смысле я специалист по твоей жизни. Я твой внимательный биограф. Я изучил каждый твой след. «Домашняя пекарня», ты ведь служил в АНБ?.. Стамбул, Бриндизи, Вьетнам… Консультация – самый интересный период, зато и грязный, – отрезвил он меня. – Бэрдокк, Итака, остров Лэн… Тебя не любят в этих местах, можешь мне поверить… «Счет», «Трэвел»… Послушай, – вдруг спросил он, – с чего ты взял, что такие изобретения, как машина Парка, могут служить придуркам?
   – Не знаю, кого ты называешь придурками, – сварливо ответил я, – но согласись, я свое дело сделал. Я угнал машину Парка.
   – Ну да, – как эхо, откликнулся он, – чтобы она взорвалась на обводном шоссе. От нее и следов не осталось.
   – Зато у нас осталась документация.
   – Не строй иллюзий, – он взглянул на меня холодно. – У вас осталась фальшивая документация, уж мы постарались. Если вы что-то и построите, все это никуда не годится.
   Плоское лицо киклопа порозовело. Мое бешенство, наверное, отразившееся в глазах, развлекло его:
   – Иначе и быть не могло. Сам подумай. Кому могла бы служить машина Парка? Людям Номмена? Твоему шефу? Темным клиентам Консультации?
   Он презрительно фыркнул:
   – Ты ведь считаешь себя явлением, так, Эл? Так вот, огорчу тебя. Ты, конечно, явление, но вовсе не великое. Если уж быть совсем точным, ты характерное явление, Эл. Характерное для века. Не больше. Не будь тебя, был бы кто-нибудь другой, такая ниша не может оставаться незаполненной. При всех твоих талантах, ты всего лишь один из многих. Задумывался над этим?