Страница:
Я ушел под волну, и меня чуть не притерло к песку.
Я вывернулся.
Спасительная глубина.
Сумрак… Подводный, неясный, всегда таинственный сумрак… Успокаивающий, но и держащий в ровном напряжении, тускло мерцающий и сразу вспыхивающий мириадами хрустальных тонких иголок…
Рощица водорослей.
Черные, будто обугленные, водоросли вновь удивили меня. Их черные обрывки местами устилали все дно. Я покрутил головой, не видно ли где того шара? Но шара не увидел. Зато гиблых водорослей сколько угодно – везде я видел черные пятна.
Нырнув, я подхватил черный стебель, он неожиданно легко сломался в моей руке, развалился на множество плоских пластинок. Я мог размять любую из этих водорослей, столь крепких на вид, в пыль – никакого сопротивления под пальцами. Вместо этого я сунул несколько обрывков в пластиковый мешок. Чем-то они мне не нравились. Пусть Берримен поломает голову над их видом. Или Кирк Отис. Ему полезно отвлекаться иногда от глоубстера и от выпивки.
Ориентировался я по компасу, но мне здорово помогали прожектора. Иногда я шел в пучке света, как по подводному коридору. Это волновались наверху охранные службы Бастли, не желавшие видеть на материке незваных островитян. Газеты давно отучили людей от сочувствия. Жители материка твердо знали: адентит – смерть, островитяне – разносчики адентита. Ничто другое значения не имело.
В общем, я без особого труда добрался до каменного козырька, нависающего над подводной бездной. Только глянув вниз, я осознал, что такое настоящая тьма.
Повиснув над бездной, я автоматически просчитал задание.
Найти катер, сфотографировать его, попасть на склад лаборатории Гардера, выкрасть пробы… Конечно, Джек прав, задание не из самых сложных, но адентит!.. Мне ведь придется прикасаться к останкам глоубстера, из-под ножа будет лететь ледяная крошка… Может быть возбудитель адентита и впрямь уже потерял силу, но я не мог знать этого точно… К 2021 году, вспомнил я пророчества багамского папируса, людям не придется работать… Почему?.. Болезнь, «подаренная океаном», убьет к тому времени «смешанную» расу или еще что-нибудь такое произойдет?..
К черту!
Я знал свою особенность – отвлекаться в сложные моменты на некие общие рассуждения – и вовремя взял себя в руки.
Вода в проливе была прозрачной, лунный свет неярко пронизывал ее плоские фосфоресцирующие слои, я лишь пару раз воспользовался фонарем.
Тьма.
Тени.
Блики – рассыпающиеся, гаснущие…
Я опять чуть не натолкнулся на вдруг появившуюся из смуты металлическую мачту, так точно я вышел к рассчитанному месту.
Круто направил луч фонаря вниз.
Кремовое пятно света прошлось по ржавому борту, покрытому четким кружевом водорослей. Руины храма, не судно… Руины храма, печально украшенные густыми страшными разводами ржавчины… Печальное зрелище – затонувшее судно, особенно, когда оно пролежало под водой не один год, а снизу его подтопило чужой горючкой или чем-то там еще, окончательно прирастив к каменистому грунту.
Я повел фонарем, и луч света уперся в блеснувший борт бронекатера.
V-30.
Судя по всему, черная вязкая лужа вытекла из его танков, хотя я не видел пробоин. Возможно, они в днище, возможно, катер получил пробоины при ударе о донные камни. Жирная вязкая масса заполнила все расселины. Найдись там, на каменном козырьке, какая-нибудь канавка, вся эта дрянь давно бы стекла вниз, в бездну, откуда ничто никогда не возвращается.
Я нырнул.
Заложило уши.
Неэкономично работать на большой глубине, следовало торопиться. Глянув на указатель давления, я приготовил камеру.
Общий вид. Борт бронекатера с номером. Просто номер. Мертвые водоросли. Каменный козырек. Ржавые металлические руины. Жирная вязкая масса, подтопившая проеденный ржою борт. Снова катер.
По тому, как меня выталкивало наверх, я понял – баллоны наполовину пусты. И хорошо, если наполовину.
Ладно. Мне не придется больше нырять. В бухте я вообще выберусь из воды. Там будет прохлада морозильников, там будет другой страх, другая тревога.
Я холодно прикинул шансы.
Берримену нет смысла посылать меня на верную смерть. Я нужен ему с пробами и с фотографиями, я нужен ему живой. Когда-то он вытащил меня из лап смерти в Бэрдокке, мы хорошо прикрывали друг друга в Итаке, в деле с экспертом, в деле с малайскими террористами, – да, я нужен ему живой. Тем не менее, он послал меня в морозильник, и я отплачу ему такой же любезностью. Если я вернусь, если я побываю в морозильнике, но вернусь, я непременно пожму Берримену руку.
Обязательно пожму, злорадно решил я. Прежде, чем принять душ, прежде, чем смыть с себя грязь и усталость, я пожму Джеку руку…
Странного помощника подыскал себе Джек. Я не верил Отису, он вызывал во мне почти инстинктивное недоверие.
Я понимал, что такие люди, как Отис, несомненно, более полезны, чем множество других самых разных людей, чем тот же Нестор, к примеру, но Отис меня отталкивал. Да, ненависть не худший двигатель, но Отис не умеет себя контролировать. Да, честолюбие тоже не самый худший двигатель, но Отис слишком часто бывает слеп. Он опасен для окружающих. Он ненавидит Мелани за то, что глоубстер оказался в ее руках, он ненавидит шерифа за то, что тот угрожал глоубстеру, он уже ненавидит Джека за то, что тот не торопится отвезти его на материк, где он, Отис, смог бы закончить книгу об этой морской твари. А если Джек и отправит его на материк, ничем добрым это не кончится. Отис не сможет жить инкогнито, ему нужен шум. А начнись шум, рано или поздно встанет вопрос о том, как это островитянин Отис оказался на материке еще до того, как карантин на острове был снят? Газетчики до всего докопаются. Почти девять тысяч трупов, такие цифры убеждают. Понадобятся объяснения. Что скажет Отис? Какими словами вспомнит он некоего Джека Паннера, деловитого туриста, весьма увлеченно занимавшегося островной трагедией? Разве не он, Кирк Отис, добывал для него анализы трупов, закрытые сведения и всякое такое прочее? И как использовал все это Джек Паннер? И куда он, наконец, подевался?
Ладно.
Отис – проблема Джека. Я не хотел терять на него время. Я внимательно следил за неровным повышающимся дном; потом по правую руку скользнули серые вертикальные тени.
На мгновение я включил фонарь.
Сваи.
Осклизлые, уходящие вверх, обросшие ракушками сваи.
Я вошел в бухту. Собственно, я уже находился под одним из складов.
Мне повезло.
Лунный свет смутно, но пронизывал воду. Он и мешал и помогал. Так же мешали, но и помогали мне горевшие на переходных мостках фонари. Благодаря им, я быстро нашел нужный склад, добравшись до него, чуть ли не царапая животом дно, густо и страшно усеянное битыми бутылками, обрывками тросов, рваным бурым железом.
Оказавшись под складом, я взглянул на часы.
Полночь.
Охрану лаборатории Гардера несли в основном китайцы.
Не думаю, что причиной служила их более высокая сопротивляемость адентиту; скорее всего, в принципах Мелани не последнюю роль играл и этот – нанимать наиболее надежных людей. Китайцы, несомненно, без размышлений пустили бы в ход оружие, появись я над водой хоть на мгновение.
Ладно.
Я всплыл и выплюнул упругий загубник.
Под складом воздух застоялся, отдавал душной гнилью и ржавчиной.
Вот и лесенка.
Осторожно, хотя никто не мог заметить меня с мостков, я поднялся по лесенке и уперся плечом в люк.
Люк поддался.
Ничего удивительного.
Если в морозильнике действительно хранятся останки глоубстера, вряд ли найдется идиот, рискнувший бы войти туда. Страх самая надежная охрана.
В тесной комнатке-шлюзе я скинул акваланг, отстегнул свинцовый груз, оставил на поясе только нож и пластиковый мешок с термосом. Резиновые перчатки оказались очень тонкими, я боялся, что порву их, возясь с замком, но прочность перчаток превзошла все ожидания. Толкнув дверь, негромко скрипнувшую, я увидел длинный плохо освещенный коридор, заканчивающийся широкой дверью, прочно запертой снаружи. Я знал это со слов Джека и это меня устраивало. Пусть китайцы разгуливают по мосткам, внутри склада им делать нечего.
В коридоре было прохладно, металлические двери камеры обильно потели мутными каплями конденсата.
Итак, я добрался до цели.
Я выбросил из головы все лишнее. Теперь меня ничто не должно отвлекать. Если эпидемия правда идет на спад, обидно оказаться последней жертвой.
К черту!
Нажав тяжелый рычаг, я медленно открыл массивную дверь камеры.
Вспыхнул свет.
Иней на стенах, иней на боковых полках, на потолке. Морозный воздух сухо кольнул ноздри, термометр показывал минус четырнадцать. В эту камеру можно было войти впятером, сюда быка можно было ввести: на полу, в плоском пластмассовом ящике, два на два метра, возвышался бесформенный массивный горб. Его полностью покрывали поблескивающие кристаллики инея.
Странное зрелище.
Я медленно протянул руку и тут же ее отдернул – сверху на смерзшуюся массу упала тень.
Конечно, тень моей руки.
Я негромко выругался.
Стараясь не дышать, уклоняясь от летящей из-под ножа ледяной крошки, я несколько раз ударил по смерзшейся, как бетон, массе.
Нож соскальзывал, не давая никаких результатов. Зато потянуло густым мерзким запахом, к счастью, более или менее укрощенным низкой температурой. Что-то такое я уже испытывал… Ну да… В том же Бэрдокке, когда мы с Джеком охотились за секретами непокладистых бэрдоккских фармацевтов…
Попробуем с краю.
Это была верная мысль. Через несколько минут я до отказа набил термос зелеными и бурыми кристалликами льда и этой мерзко пахнущей дряни.
Я перевел дух и наглухо закрутил крышку термоса.
Таким количеством инфицированной ткани, подумал я, можно, наверное, убить крупный город… Зачем это Джеку? Зачем это шефу? Зачем это Консультации?
Это товар, сказал я себе. А любой товар можно продать. Можно продать даже зловоние глоубстера. Правда, если возбудитель адентита гибнет при низких температурах, этот товар лишается самого ценного своего свойства – убивать.
Помня наставления Джека, я бросил резиновые перчатки и нож на полку. К утру тут все затянет инеем, никто и не обратит внимания на эти предметы.
Я аккуратно прикрыл за собой дверь камеры.
Любопытно бы взглянуть на сотрудника лаборатории, который вдруг находит здесь нож и резиновые перчатки…
Я вздрогнул.
На светлой, покрытой эмалью двери холодильника кто-то совсем недавно изобразил фломастером черное крохотное солнце. Его тонкие лучи извивались, как клубок могильных червей. В самом этом рисунке проглядывало что-то непристойное. Казалось, человек, рисовавший это, беспрестанно оглядывался.
К черту!
Я вернулся в комнатку-шлюз, запер за собой замок, натянул акваланг, ухватил в зубы загубник и осторожно скользнул по скользкой лесенке в мутную воду.
Я плыл метрах в двух от поверхности, меня это устраивало. Подводная тишина, безмолвие, лунные отсветы, печальная пустынность, в которой, действительно, не наблюдалось никакой жизни.
Ни звука.
Я знал, что воды пролива должны быть наполнены движением; и рядом, и внизу, и там впереди, и за мной – везде что-то должно было двигаться, мерцать, охотиться, но ничего такого я не видел. Вечное безмолвие.
Впрочем, в безмолвии, в тусклых отсветах все равно что-то происходило.
Я повис над невидимым дном, медленно поводя руками, чтобы сохранять глубину.
Мерцание.
Странное мерцание.
И это мерцание, рождающееся в глубинах пролива, не было отсветами Луны или прожекторов.
Я зачарованно замер.
Призрачные кольца света вспыхивали, росли, ширились, захватывали все вокруг, сливались в одно гигантское световое колесо, которое, раскручиваясь, уходило в безмерность, в зыбкую смуту вод.
Не думаю, что меня могли заметить с патрульного катера, но на всякий случай я нырнул вниз.
Пульсирующее, раскручивающееся в проливе световое колесо.
Не знаю, что это было.
Я нырнул глубоко, по крайней мере дно было прямо подо мной.
Я действительно видел каждый камень, видел наносы ила, ракушки. Этого не могло быть, я не знаю источников света, способных озарять такие глубины, тем не менее я видел заиленные камни, ракушки, плоскую морскую звезду, обрывки черных, будто побывавших в огне водорослей.
Все это было так необычно, что я ничуть не удивился, увидев впереди… силуэт человека.
Только крепче сжал зубами загубник.
Осьминог.
Я перевел дух.
Конечно, осьминог. Всего лишь осьминог. Никакой не человек. Человек не может прогуливаться по дну пролива.
А вот осьминог прогуливался.
Он шел, опираясь на свои длинные боковые руки, неуклюжее тело провисло между ними. Осьминог действительно напоминал плечистого человека. Уродливого, но человека. Впрочем, только такой и мог тут прогуливаться.
Правда, шел осьминог несколько странно. Его раскачивало, мотало из стороны в сторону. Я не чувствовал течения, да течения здесь и не было, но осьминога действительно раскачивало.
Потом осьминог упал.
Зависнув над ним, я включил фонарь.
Луч света прошелся по бурым заиленным камням, высветил белесоватое тело, но осьминог даже не шелохнулся.
Уснул?
Опустившись на самое дно, я дотронулся рукой до скользкого холодного щупальца. Осьминог – живучая тварь, его не просто убить, но этот сдох. Сдох сразу, внезапно. Не думаю, что от испуга, я не мог его испугать. Но осьминог сдох. Он никак не реагировал на мои прикосновения.
Ладно.
Найдя плоский камень, я сумел перерубить щупальце и сунул его безжизненный обрубок в пластиковый мешок. Пусть над всем этим думает Джек. Ему есть над чем подумать. Я выломку перед Беррименом весь свой улов, а потом, черт побери, пожму ему руку! Нечего ему заноситься. Мы делаем общее дело. Я не позволю Джеку уклониться от моего торжественного рукопожатия.
Ладно, пора.
Я рванулся вверх.
Мне не хотелось больше оставаться в подводном мире, так странно освещенном гигантским пульсирующим световым колесом. Оно напоминало мне сияющую призрачную карусель, оно и раскручивалось по часовой стрелке.
Но именно сходство с каруселью мне и не нравилось.
Я с детства недолюбливал сияющие колеса карусели, они меня утомляли.
Я проснулся за полдень.
Телефон был отключен. Наверное, это сделал Джек. Благодаря ему, Билл и Эбби не достали меня. Я выспался.
Зеркало на стене отразило осунувшееся темное лицо. Море отбирает массу энергии, Отис вновь меня не узнает, подумал я и тут же забыл об этом. Хотелось есть. Зверски хотелось есть.
Но прежде я принял душ.
Я тщательно мылся ранним утром, ведь я побывал в морозильнике, а потом битый час лежал во влажной теплой листве, высматривая, не следит ли кто опять за пансионатом «Дейнти»? Я скребся и мылся со всем возможным усердием. Будь моя воля, я бы и шкуру с себя содрал.
Одевшись, я на минуту подошел к окну.
Низкое, грозное, затемненное зноем небо. Но я жив… Вялая, устлавшая, казалось, всю землю листва. Но я проснулся, меня не бросает в жар… Зной, иссушающий зной. Но меня не бросает в пугающую эйфорию, я не ору навзрыд о радостях краткой жизни…
Я внимательно прислушивался к себе.
Адентит развивается очень быстро. Если возбудитель попал на кожу, часа через три щеки начинают пылать. Тебя бросает в жар. Ты много говоришь. Ты несешь восторженную чепуху, ты всех и вся любишь. Ты твердо знаешь, мир создан для любви и дружбы, мир вечен, все другое не имеет значения!
А потом ты засыпаешь.
Ты можешь уснуть за столиком ресторана, можешь уснуть в ванне, куда залез, чтобы сбить этот чертов удушающий жар, ты можешь уснуть прямо на улице. Или в спальне. Или на службе. Не имеет значения, где.Да везде,черт возьми! Где угодно! Где тебя прихватит сон, там ты и уснешь. Выбора не существует.
Три, ну четыре часа – вот время, отпущенное человеку, подхватившему адентит.
Я вернулся в пансионат в пятом часу утра, сейчас часы показывали четверть первого.
Семь часов. Никак не меньше. Даже больше, если учитывать, что из морозильника я вышел вовсе не в пятом часу… Целых семь часов!.. Означает ли это, что опасность миновала?
Тьма пролива… Пульсирующие световые кольца, гигантское раскрутившееся колесо… прогуливающийся осьминог, водоросли, тронутые подводным пожаром… Не Лэн, мой вчерашний собеседник прав, не остров Лэн, а овраг Гинн, геенна огненная, остров зноя и скуки, остров смерти и тайных пыток…
Я понимал Отиса.
На месте Отиса я бы тоже торопил Джека с отъездом. Остров Лэн оброс дерьмом, дно пролива устлано дерьмом, воздух острова напитан дерьмом и страхом. Как мерзкий овраг Гинн при царе Ахазе. Конечно, сам Отис рассуждает не так, но на его месте я стремился бы убраться отсюда как можно скорее.
– Ты встал?
Джек смотрел на меня из-за полуоткрытой двери.
Я усмехнулся:
– Я что, опять на себя не похож?
Джек успокаивающе махнул рукой:
– Просто ты спал с лица. Подводные прогулки изматывают, по себе знаю. Хочешь, угадаю, о чем ты только что думал?
– Ну?
– Тебе хотелось бы убраться отсюда…
Я пожал плечами:
– Об этом на острове Лэн думает каждый.
– Наверное, – согласился Джек. – Уж я-то стараюсь приблизить этот момент.
– От кого это еще зависит?
– От кого?.. От одной женщины, Эл.
– От обидчицы Отиса? – усмехнулся я.
– Разумеется. От Мелани Кертрайт.
– Бедная Мелани. Кирк ее ненавидит, она отняла у Кирка это мерзкое чудище. Другие ее ненавидят, она отняла у них свободу. У тебя-то она что отняла?
Джек пожал плечами:
– Не знаю. Но что-то отняла. Может, эта неопределенность и стоит между нами.
– Ладно. Оставим в покое Мелани. Есть умершие за ночь?
– Ни одного. – Джек задумчиво подошел к окну. – Ни одного! Представить не можешь, как отрадно это звучит.
– Почему же не могу? – удивился я. И спросил. – Ну, а кладбище? Его сегодня не грабили?
– Не было нужды, – ухмыльнулся Джек. – Анализы были повторены. Ухо старого Купера принесло людям больше пользы, чем вся его жизнь.
– Людям? – переспросил я.
Джек насторожился:
– Ты в порядке, Эл?
– Знаешь, Джек, – я остановился перед ним. – Я не люблю, когда мне говорят о пользе людей. Для меня это звучит слишком общо. Еще я не люблю героев, Джек. Эта Мелани, она, конечно, спасла многих, закрыв остров, но, черт побери, когда-то она могла прислушаться к Отису! Этот Отис много лет назад уверовал в глоубстера, но, черт побери, он мог активнее распространять свою веру!
– Ладно, – поднял руку Джек. – Я тебя понял, не горячись. Шериф не пристрелил глоубстера, Хара и Острич не сделали всего того, что обязаны были сделать. Мелани всего не додумала, все это так. Но кое-что они все-таки сделали, Эл, а это всегда убеждает.
– Знаешь, о чем я думал всю обратную дорогу, Джек? Там, под водой?
Берримен пожал плечами.
– Я хотел пожать тебе руку, Джек.
– Пожать руку? – он не понял.
– Да, да. Именно так. Явиться с добычей, бросить мешок на пол и, не торопясь под душ, крепко пожать тебе руку.
До него, наконец, дошло. Странно сузились глаза, но он взял себя в руки:
– Ну что ж… Наши мысли не всегда зависят от нас… Надеюсь, ты понимаешь, что я нашел бы способ уклониться от рукопожатия?
– Ладно, – хмыкнул я. – Лучше накорми меня.
– Идем.
Он повел меня к себе, рассказывая о приближающемся циклоне.
– Радиолокаторы всех прибрежных станций и морских баз обращены сейчас к океану. Никогда не видел, как циклон выглядит сверху, Эл? Я имею в виду спутниковые фотографии. Похоже на плоскую спираль, развернутую на добрый десяток километров. Когда он приблизится, я имею в виду циклон, давление резко упадет, ударит ветер. Настоящий ураганный ветер. Листьями затмит все небо. А потом, Эл, над островом Лэн вновь сверкнет голубое небо, правда, совсем ненадолго, совсем ненадолго, ровно на столько, чтобы люди вспомнили о Боге.
Я глянул в окно.
В небе, пышущем зноем, темном, злобном, как латунный колпак, кое-что все-таки изменилось: поразительно высоко распласталось призрачное крыло узких и светлых перистых облаков.
Ужасная пустота горячего темного неба. И в ужасной пустоте – призрачные легкие перья.
– Скоро их станет еще больше, Эл, – задумчиво сказал Берримен. – Циклон приближается. Скоро мы увидим и кучевые облака. Они будут идти этажами, Эл, они будут темнеть на глазах, они будут громоздиться друг на друга. Ну, а потом… Не хотел бы я переживать циклон на острове.
– Когда все это может случиться?
Джек пожал широкими плечами:
– Через сутки, как максимум. Но может и раньше. Хорошо бы убраться с острова до циклона.
Я кивнул:
– Да, пересекать пролив в шторм опасно.
– Я не о том, Эл. Нам вообще надо убираться отсюда, и поскорее.
– Кто может помочь нам?
Он усмехнулся:
– Мелани.
– Опять Мелани? – удивился я. – Говори ясней. Циклон или женщина?
– И то, и другое, Эл. В нашем случае это накрепко связано. И очень надеюсь, сделанные тобой фотографии здорово нам помогут.
– V-30 принадлежал лаборатории Гардера?
– Конечно.
– Почему он так интересует тебя?
Берримен снова усмехнулся:
– Я уже говорил тебе, лаборатория Гардера настоящий рассадник лжи. По всем документам лаборатории бронетанкер должен находиться сейчас на базе. Но, видишь, он лежит на дне. Ни в одном близлежащем порту его нет. Это проверено не только Отисом и тобой. Наверное, V-30 накрыло волной, на фотографии не видно никаких повреждений. Мелани Кертрайт сразу после шторма заявила, что V-30 отстаивается на базе, но вот странно, Эл, сразу после шторма в северное горло пролива вошли военные тральщики. Помнишь шар? Ты рассказывал, что встретил на дне пролива зацепившийся за камни шар с грузиком. Это так называемый поплавок Сваллоу. Его вес подбирают так, чтобы поплавок находился на определенной, заранее заданной глубине. Ты встретил один из многих поплавков Сваллоу, запущенных с тральщиков. Все эти поплавки снабжены примитивными передатчиками. Такой, знаешь ли, электрический ручеек в эфире. С помощью поплавков Сваллоу прослеживают подводные течения. Этим, кажется, и занимаются тральщики.
Вот и разгадка электрических ручейков, подумал я. Всего лишь примитивные передатчики поплавков Сваллоу.
Смутные воды… Смутная тень… Смутные, невидимые глазу течения…
– Все же непонятно, почему затонул V-30, – пожал плечами Джек. – Он уходил на север. Он должен был добраться до базы. У него мощные моторы. Они у него ручной сборки… Нет, наверное, неожиданная волна… Он даже сигнала бедствия не подал…
Выставив на стол все, что нашлось в холодильнике (банка мясных консервов, лимоны, бисквиты, минеральная вода), Берримен устало потер ладонью вспотевший лоб.
– Слушай, Эл. Я изучил твои фотографии. Там эта лужа под ржавой посудиной. Что это такое? Деготь? Асфальт?
– Не знаю, – сказал я. – Но что бы это ни было, оно натекло туда из танков катера.
– Ты так думаешь? – быстро спросил Джек.
– Тут и думать нечего. Там наклон. V-30 лежит выше. Под ржавую посудину просто подтекло. Если бы не каменный барьер, все бы так и ушло еще ниже.
– Как близко ты подплывал к катеру?
– Метров пятнадцать…
И сам спросил:
– Джек, а Отис… Он в курсе наших дел? Насколько он в курсе?
– Ну, кое-что он, конечно, знает, а кое о чем догадывается. У него цепкий ум, даже сейчас. Ты его недооцениваешь, Эл.
– Конечно, – скептически протянул я. – Отис знает все. Он, наверное, точно знает, в какой день был создан Адам.
– Никаких проблем! – Берримен ни с того ни с сего развеселился. – Это была пятница, Эл. Семнадцатое сентября. А год четыре тысячи четвертый. Разумеется, до рождества Христова.
– Он чокнулся? – я имел в виду Отиса.
– Можно подумать, у тебя на все есть более простые и убедительные ответы.
– Нет, – признался я.
– Тогда не цепляйся к Кирку.
Пока мы переругивались, я съел все, что Джек выставил на стол. Только после этого Джек разложил на столе еще не окончательно просохшие фотографии.
– Взгляни сюда.
Я взглянул.
В свете фонаря борт бронетанкера глянцево отсвечивал. Ни одна ракушка, ни одна водоросль не пристали к нему. Странно все же. Он лежал под водой два месяца, а выглядел так, будто только что сошел со стапелей.
Мертвенно, странно поблескивала в стороне от катера черная вязкая масса, заполнившая все неровности дна.
– Видишь, – сказал я, ведя пальцем по фотографии, – если бы не этот каменный барьерчик, все стекло бы вниз, на большие глубины.
Джек кивнул.
– Я хотел спуститься ниже, – сказал я, – но надо было экономить воздух. Да и не все ли равно, что там разлито. Что-то вязкое, но текучее, может, смола какая-нибудь. Можно по рабочим журналам выяснить, что именно перевозил в тот день V-30. Для этого даже не надо лезть под воду.
– Ладно, плюнь. Хочешь выпить?
– Плесни.
Джек подал холодный, сразу запотевший стакан и обмахнулся салфеткой:
– Перчатки и нож, ты оставил их в морозильнике?
– Конечно.
– На какой полке?
– Справа. На уровне плеча. Очень удобно. Но, думаю, все там сразу заросло инеем. Чтобы увидеть нож и перчатки, следует очистить полку от инея.
Я вывернулся.
Спасительная глубина.
Сумрак… Подводный, неясный, всегда таинственный сумрак… Успокаивающий, но и держащий в ровном напряжении, тускло мерцающий и сразу вспыхивающий мириадами хрустальных тонких иголок…
Рощица водорослей.
Черные, будто обугленные, водоросли вновь удивили меня. Их черные обрывки местами устилали все дно. Я покрутил головой, не видно ли где того шара? Но шара не увидел. Зато гиблых водорослей сколько угодно – везде я видел черные пятна.
Нырнув, я подхватил черный стебель, он неожиданно легко сломался в моей руке, развалился на множество плоских пластинок. Я мог размять любую из этих водорослей, столь крепких на вид, в пыль – никакого сопротивления под пальцами. Вместо этого я сунул несколько обрывков в пластиковый мешок. Чем-то они мне не нравились. Пусть Берримен поломает голову над их видом. Или Кирк Отис. Ему полезно отвлекаться иногда от глоубстера и от выпивки.
Ориентировался я по компасу, но мне здорово помогали прожектора. Иногда я шел в пучке света, как по подводному коридору. Это волновались наверху охранные службы Бастли, не желавшие видеть на материке незваных островитян. Газеты давно отучили людей от сочувствия. Жители материка твердо знали: адентит – смерть, островитяне – разносчики адентита. Ничто другое значения не имело.
В общем, я без особого труда добрался до каменного козырька, нависающего над подводной бездной. Только глянув вниз, я осознал, что такое настоящая тьма.
Повиснув над бездной, я автоматически просчитал задание.
Найти катер, сфотографировать его, попасть на склад лаборатории Гардера, выкрасть пробы… Конечно, Джек прав, задание не из самых сложных, но адентит!.. Мне ведь придется прикасаться к останкам глоубстера, из-под ножа будет лететь ледяная крошка… Может быть возбудитель адентита и впрямь уже потерял силу, но я не мог знать этого точно… К 2021 году, вспомнил я пророчества багамского папируса, людям не придется работать… Почему?.. Болезнь, «подаренная океаном», убьет к тому времени «смешанную» расу или еще что-нибудь такое произойдет?..
К черту!
Я знал свою особенность – отвлекаться в сложные моменты на некие общие рассуждения – и вовремя взял себя в руки.
Вода в проливе была прозрачной, лунный свет неярко пронизывал ее плоские фосфоресцирующие слои, я лишь пару раз воспользовался фонарем.
Тьма.
Тени.
Блики – рассыпающиеся, гаснущие…
Я опять чуть не натолкнулся на вдруг появившуюся из смуты металлическую мачту, так точно я вышел к рассчитанному месту.
Круто направил луч фонаря вниз.
Кремовое пятно света прошлось по ржавому борту, покрытому четким кружевом водорослей. Руины храма, не судно… Руины храма, печально украшенные густыми страшными разводами ржавчины… Печальное зрелище – затонувшее судно, особенно, когда оно пролежало под водой не один год, а снизу его подтопило чужой горючкой или чем-то там еще, окончательно прирастив к каменистому грунту.
Я повел фонарем, и луч света уперся в блеснувший борт бронекатера.
V-30.
Судя по всему, черная вязкая лужа вытекла из его танков, хотя я не видел пробоин. Возможно, они в днище, возможно, катер получил пробоины при ударе о донные камни. Жирная вязкая масса заполнила все расселины. Найдись там, на каменном козырьке, какая-нибудь канавка, вся эта дрянь давно бы стекла вниз, в бездну, откуда ничто никогда не возвращается.
Я нырнул.
Заложило уши.
Неэкономично работать на большой глубине, следовало торопиться. Глянув на указатель давления, я приготовил камеру.
Общий вид. Борт бронекатера с номером. Просто номер. Мертвые водоросли. Каменный козырек. Ржавые металлические руины. Жирная вязкая масса, подтопившая проеденный ржою борт. Снова катер.
По тому, как меня выталкивало наверх, я понял – баллоны наполовину пусты. И хорошо, если наполовину.
Ладно. Мне не придется больше нырять. В бухте я вообще выберусь из воды. Там будет прохлада морозильников, там будет другой страх, другая тревога.
Я холодно прикинул шансы.
Берримену нет смысла посылать меня на верную смерть. Я нужен ему с пробами и с фотографиями, я нужен ему живой. Когда-то он вытащил меня из лап смерти в Бэрдокке, мы хорошо прикрывали друг друга в Итаке, в деле с экспертом, в деле с малайскими террористами, – да, я нужен ему живой. Тем не менее, он послал меня в морозильник, и я отплачу ему такой же любезностью. Если я вернусь, если я побываю в морозильнике, но вернусь, я непременно пожму Берримену руку.
Обязательно пожму, злорадно решил я. Прежде, чем принять душ, прежде, чем смыть с себя грязь и усталость, я пожму Джеку руку…
Странного помощника подыскал себе Джек. Я не верил Отису, он вызывал во мне почти инстинктивное недоверие.
Я понимал, что такие люди, как Отис, несомненно, более полезны, чем множество других самых разных людей, чем тот же Нестор, к примеру, но Отис меня отталкивал. Да, ненависть не худший двигатель, но Отис не умеет себя контролировать. Да, честолюбие тоже не самый худший двигатель, но Отис слишком часто бывает слеп. Он опасен для окружающих. Он ненавидит Мелани за то, что глоубстер оказался в ее руках, он ненавидит шерифа за то, что тот угрожал глоубстеру, он уже ненавидит Джека за то, что тот не торопится отвезти его на материк, где он, Отис, смог бы закончить книгу об этой морской твари. А если Джек и отправит его на материк, ничем добрым это не кончится. Отис не сможет жить инкогнито, ему нужен шум. А начнись шум, рано или поздно встанет вопрос о том, как это островитянин Отис оказался на материке еще до того, как карантин на острове был снят? Газетчики до всего докопаются. Почти девять тысяч трупов, такие цифры убеждают. Понадобятся объяснения. Что скажет Отис? Какими словами вспомнит он некоего Джека Паннера, деловитого туриста, весьма увлеченно занимавшегося островной трагедией? Разве не он, Кирк Отис, добывал для него анализы трупов, закрытые сведения и всякое такое прочее? И как использовал все это Джек Паннер? И куда он, наконец, подевался?
Ладно.
Отис – проблема Джека. Я не хотел терять на него время. Я внимательно следил за неровным повышающимся дном; потом по правую руку скользнули серые вертикальные тени.
На мгновение я включил фонарь.
Сваи.
Осклизлые, уходящие вверх, обросшие ракушками сваи.
Я вошел в бухту. Собственно, я уже находился под одним из складов.
Мне повезло.
Лунный свет смутно, но пронизывал воду. Он и мешал и помогал. Так же мешали, но и помогали мне горевшие на переходных мостках фонари. Благодаря им, я быстро нашел нужный склад, добравшись до него, чуть ли не царапая животом дно, густо и страшно усеянное битыми бутылками, обрывками тросов, рваным бурым железом.
Оказавшись под складом, я взглянул на часы.
Полночь.
Охрану лаборатории Гардера несли в основном китайцы.
Не думаю, что причиной служила их более высокая сопротивляемость адентиту; скорее всего, в принципах Мелани не последнюю роль играл и этот – нанимать наиболее надежных людей. Китайцы, несомненно, без размышлений пустили бы в ход оружие, появись я над водой хоть на мгновение.
Ладно.
Я всплыл и выплюнул упругий загубник.
Под складом воздух застоялся, отдавал душной гнилью и ржавчиной.
Вот и лесенка.
Осторожно, хотя никто не мог заметить меня с мостков, я поднялся по лесенке и уперся плечом в люк.
Люк поддался.
Ничего удивительного.
Если в морозильнике действительно хранятся останки глоубстера, вряд ли найдется идиот, рискнувший бы войти туда. Страх самая надежная охрана.
В тесной комнатке-шлюзе я скинул акваланг, отстегнул свинцовый груз, оставил на поясе только нож и пластиковый мешок с термосом. Резиновые перчатки оказались очень тонкими, я боялся, что порву их, возясь с замком, но прочность перчаток превзошла все ожидания. Толкнув дверь, негромко скрипнувшую, я увидел длинный плохо освещенный коридор, заканчивающийся широкой дверью, прочно запертой снаружи. Я знал это со слов Джека и это меня устраивало. Пусть китайцы разгуливают по мосткам, внутри склада им делать нечего.
В коридоре было прохладно, металлические двери камеры обильно потели мутными каплями конденсата.
Итак, я добрался до цели.
Я выбросил из головы все лишнее. Теперь меня ничто не должно отвлекать. Если эпидемия правда идет на спад, обидно оказаться последней жертвой.
К черту!
Нажав тяжелый рычаг, я медленно открыл массивную дверь камеры.
Вспыхнул свет.
Иней на стенах, иней на боковых полках, на потолке. Морозный воздух сухо кольнул ноздри, термометр показывал минус четырнадцать. В эту камеру можно было войти впятером, сюда быка можно было ввести: на полу, в плоском пластмассовом ящике, два на два метра, возвышался бесформенный массивный горб. Его полностью покрывали поблескивающие кристаллики инея.
Странное зрелище.
Я медленно протянул руку и тут же ее отдернул – сверху на смерзшуюся массу упала тень.
Конечно, тень моей руки.
Я негромко выругался.
Стараясь не дышать, уклоняясь от летящей из-под ножа ледяной крошки, я несколько раз ударил по смерзшейся, как бетон, массе.
Нож соскальзывал, не давая никаких результатов. Зато потянуло густым мерзким запахом, к счастью, более или менее укрощенным низкой температурой. Что-то такое я уже испытывал… Ну да… В том же Бэрдокке, когда мы с Джеком охотились за секретами непокладистых бэрдоккских фармацевтов…
Попробуем с краю.
Это была верная мысль. Через несколько минут я до отказа набил термос зелеными и бурыми кристалликами льда и этой мерзко пахнущей дряни.
Я перевел дух и наглухо закрутил крышку термоса.
Таким количеством инфицированной ткани, подумал я, можно, наверное, убить крупный город… Зачем это Джеку? Зачем это шефу? Зачем это Консультации?
Это товар, сказал я себе. А любой товар можно продать. Можно продать даже зловоние глоубстера. Правда, если возбудитель адентита гибнет при низких температурах, этот товар лишается самого ценного своего свойства – убивать.
Помня наставления Джека, я бросил резиновые перчатки и нож на полку. К утру тут все затянет инеем, никто и не обратит внимания на эти предметы.
Я аккуратно прикрыл за собой дверь камеры.
Любопытно бы взглянуть на сотрудника лаборатории, который вдруг находит здесь нож и резиновые перчатки…
Я вздрогнул.
На светлой, покрытой эмалью двери холодильника кто-то совсем недавно изобразил фломастером черное крохотное солнце. Его тонкие лучи извивались, как клубок могильных червей. В самом этом рисунке проглядывало что-то непристойное. Казалось, человек, рисовавший это, беспрестанно оглядывался.
К черту!
Я вернулся в комнатку-шлюз, запер за собой замок, натянул акваланг, ухватил в зубы загубник и осторожно скользнул по скользкой лесенке в мутную воду.
Я плыл метрах в двух от поверхности, меня это устраивало. Подводная тишина, безмолвие, лунные отсветы, печальная пустынность, в которой, действительно, не наблюдалось никакой жизни.
Ни звука.
Я знал, что воды пролива должны быть наполнены движением; и рядом, и внизу, и там впереди, и за мной – везде что-то должно было двигаться, мерцать, охотиться, но ничего такого я не видел. Вечное безмолвие.
Впрочем, в безмолвии, в тусклых отсветах все равно что-то происходило.
Я повис над невидимым дном, медленно поводя руками, чтобы сохранять глубину.
Мерцание.
Странное мерцание.
И это мерцание, рождающееся в глубинах пролива, не было отсветами Луны или прожекторов.
Я зачарованно замер.
Призрачные кольца света вспыхивали, росли, ширились, захватывали все вокруг, сливались в одно гигантское световое колесо, которое, раскручиваясь, уходило в безмерность, в зыбкую смуту вод.
Не думаю, что меня могли заметить с патрульного катера, но на всякий случай я нырнул вниз.
Пульсирующее, раскручивающееся в проливе световое колесо.
Не знаю, что это было.
Я нырнул глубоко, по крайней мере дно было прямо подо мной.
Я действительно видел каждый камень, видел наносы ила, ракушки. Этого не могло быть, я не знаю источников света, способных озарять такие глубины, тем не менее я видел заиленные камни, ракушки, плоскую морскую звезду, обрывки черных, будто побывавших в огне водорослей.
Все это было так необычно, что я ничуть не удивился, увидев впереди… силуэт человека.
Только крепче сжал зубами загубник.
Осьминог.
Я перевел дух.
Конечно, осьминог. Всего лишь осьминог. Никакой не человек. Человек не может прогуливаться по дну пролива.
А вот осьминог прогуливался.
Он шел, опираясь на свои длинные боковые руки, неуклюжее тело провисло между ними. Осьминог действительно напоминал плечистого человека. Уродливого, но человека. Впрочем, только такой и мог тут прогуливаться.
Правда, шел осьминог несколько странно. Его раскачивало, мотало из стороны в сторону. Я не чувствовал течения, да течения здесь и не было, но осьминога действительно раскачивало.
Потом осьминог упал.
Зависнув над ним, я включил фонарь.
Луч света прошелся по бурым заиленным камням, высветил белесоватое тело, но осьминог даже не шелохнулся.
Уснул?
Опустившись на самое дно, я дотронулся рукой до скользкого холодного щупальца. Осьминог – живучая тварь, его не просто убить, но этот сдох. Сдох сразу, внезапно. Не думаю, что от испуга, я не мог его испугать. Но осьминог сдох. Он никак не реагировал на мои прикосновения.
Ладно.
Найдя плоский камень, я сумел перерубить щупальце и сунул его безжизненный обрубок в пластиковый мешок. Пусть над всем этим думает Джек. Ему есть над чем подумать. Я выломку перед Беррименом весь свой улов, а потом, черт побери, пожму ему руку! Нечего ему заноситься. Мы делаем общее дело. Я не позволю Джеку уклониться от моего торжественного рукопожатия.
Ладно, пора.
Я рванулся вверх.
Мне не хотелось больше оставаться в подводном мире, так странно освещенном гигантским пульсирующим световым колесом. Оно напоминало мне сияющую призрачную карусель, оно и раскручивалось по часовой стрелке.
Но именно сходство с каруселью мне и не нравилось.
Я с детства недолюбливал сияющие колеса карусели, они меня утомляли.
7
Я проснулся за полдень.
Телефон был отключен. Наверное, это сделал Джек. Благодаря ему, Билл и Эбби не достали меня. Я выспался.
Зеркало на стене отразило осунувшееся темное лицо. Море отбирает массу энергии, Отис вновь меня не узнает, подумал я и тут же забыл об этом. Хотелось есть. Зверски хотелось есть.
Но прежде я принял душ.
Я тщательно мылся ранним утром, ведь я побывал в морозильнике, а потом битый час лежал во влажной теплой листве, высматривая, не следит ли кто опять за пансионатом «Дейнти»? Я скребся и мылся со всем возможным усердием. Будь моя воля, я бы и шкуру с себя содрал.
Одевшись, я на минуту подошел к окну.
Низкое, грозное, затемненное зноем небо. Но я жив… Вялая, устлавшая, казалось, всю землю листва. Но я проснулся, меня не бросает в жар… Зной, иссушающий зной. Но меня не бросает в пугающую эйфорию, я не ору навзрыд о радостях краткой жизни…
Я внимательно прислушивался к себе.
Адентит развивается очень быстро. Если возбудитель попал на кожу, часа через три щеки начинают пылать. Тебя бросает в жар. Ты много говоришь. Ты несешь восторженную чепуху, ты всех и вся любишь. Ты твердо знаешь, мир создан для любви и дружбы, мир вечен, все другое не имеет значения!
А потом ты засыпаешь.
Ты можешь уснуть за столиком ресторана, можешь уснуть в ванне, куда залез, чтобы сбить этот чертов удушающий жар, ты можешь уснуть прямо на улице. Или в спальне. Или на службе. Не имеет значения, где.Да везде,черт возьми! Где угодно! Где тебя прихватит сон, там ты и уснешь. Выбора не существует.
Три, ну четыре часа – вот время, отпущенное человеку, подхватившему адентит.
Я вернулся в пансионат в пятом часу утра, сейчас часы показывали четверть первого.
Семь часов. Никак не меньше. Даже больше, если учитывать, что из морозильника я вышел вовсе не в пятом часу… Целых семь часов!.. Означает ли это, что опасность миновала?
Тьма пролива… Пульсирующие световые кольца, гигантское раскрутившееся колесо… прогуливающийся осьминог, водоросли, тронутые подводным пожаром… Не Лэн, мой вчерашний собеседник прав, не остров Лэн, а овраг Гинн, геенна огненная, остров зноя и скуки, остров смерти и тайных пыток…
Я понимал Отиса.
На месте Отиса я бы тоже торопил Джека с отъездом. Остров Лэн оброс дерьмом, дно пролива устлано дерьмом, воздух острова напитан дерьмом и страхом. Как мерзкий овраг Гинн при царе Ахазе. Конечно, сам Отис рассуждает не так, но на его месте я стремился бы убраться отсюда как можно скорее.
– Ты встал?
Джек смотрел на меня из-за полуоткрытой двери.
Я усмехнулся:
– Я что, опять на себя не похож?
Джек успокаивающе махнул рукой:
– Просто ты спал с лица. Подводные прогулки изматывают, по себе знаю. Хочешь, угадаю, о чем ты только что думал?
– Ну?
– Тебе хотелось бы убраться отсюда…
Я пожал плечами:
– Об этом на острове Лэн думает каждый.
– Наверное, – согласился Джек. – Уж я-то стараюсь приблизить этот момент.
– От кого это еще зависит?
– От кого?.. От одной женщины, Эл.
– От обидчицы Отиса? – усмехнулся я.
– Разумеется. От Мелани Кертрайт.
– Бедная Мелани. Кирк ее ненавидит, она отняла у Кирка это мерзкое чудище. Другие ее ненавидят, она отняла у них свободу. У тебя-то она что отняла?
Джек пожал плечами:
– Не знаю. Но что-то отняла. Может, эта неопределенность и стоит между нами.
– Ладно. Оставим в покое Мелани. Есть умершие за ночь?
– Ни одного. – Джек задумчиво подошел к окну. – Ни одного! Представить не можешь, как отрадно это звучит.
– Почему же не могу? – удивился я. И спросил. – Ну, а кладбище? Его сегодня не грабили?
– Не было нужды, – ухмыльнулся Джек. – Анализы были повторены. Ухо старого Купера принесло людям больше пользы, чем вся его жизнь.
– Людям? – переспросил я.
Джек насторожился:
– Ты в порядке, Эл?
– Знаешь, Джек, – я остановился перед ним. – Я не люблю, когда мне говорят о пользе людей. Для меня это звучит слишком общо. Еще я не люблю героев, Джек. Эта Мелани, она, конечно, спасла многих, закрыв остров, но, черт побери, когда-то она могла прислушаться к Отису! Этот Отис много лет назад уверовал в глоубстера, но, черт побери, он мог активнее распространять свою веру!
– Ладно, – поднял руку Джек. – Я тебя понял, не горячись. Шериф не пристрелил глоубстера, Хара и Острич не сделали всего того, что обязаны были сделать. Мелани всего не додумала, все это так. Но кое-что они все-таки сделали, Эл, а это всегда убеждает.
– Знаешь, о чем я думал всю обратную дорогу, Джек? Там, под водой?
Берримен пожал плечами.
– Я хотел пожать тебе руку, Джек.
– Пожать руку? – он не понял.
– Да, да. Именно так. Явиться с добычей, бросить мешок на пол и, не торопясь под душ, крепко пожать тебе руку.
До него, наконец, дошло. Странно сузились глаза, но он взял себя в руки:
– Ну что ж… Наши мысли не всегда зависят от нас… Надеюсь, ты понимаешь, что я нашел бы способ уклониться от рукопожатия?
– Ладно, – хмыкнул я. – Лучше накорми меня.
– Идем.
Он повел меня к себе, рассказывая о приближающемся циклоне.
– Радиолокаторы всех прибрежных станций и морских баз обращены сейчас к океану. Никогда не видел, как циклон выглядит сверху, Эл? Я имею в виду спутниковые фотографии. Похоже на плоскую спираль, развернутую на добрый десяток километров. Когда он приблизится, я имею в виду циклон, давление резко упадет, ударит ветер. Настоящий ураганный ветер. Листьями затмит все небо. А потом, Эл, над островом Лэн вновь сверкнет голубое небо, правда, совсем ненадолго, совсем ненадолго, ровно на столько, чтобы люди вспомнили о Боге.
Я глянул в окно.
В небе, пышущем зноем, темном, злобном, как латунный колпак, кое-что все-таки изменилось: поразительно высоко распласталось призрачное крыло узких и светлых перистых облаков.
Ужасная пустота горячего темного неба. И в ужасной пустоте – призрачные легкие перья.
– Скоро их станет еще больше, Эл, – задумчиво сказал Берримен. – Циклон приближается. Скоро мы увидим и кучевые облака. Они будут идти этажами, Эл, они будут темнеть на глазах, они будут громоздиться друг на друга. Ну, а потом… Не хотел бы я переживать циклон на острове.
– Когда все это может случиться?
Джек пожал широкими плечами:
– Через сутки, как максимум. Но может и раньше. Хорошо бы убраться с острова до циклона.
Я кивнул:
– Да, пересекать пролив в шторм опасно.
– Я не о том, Эл. Нам вообще надо убираться отсюда, и поскорее.
– Кто может помочь нам?
Он усмехнулся:
– Мелани.
– Опять Мелани? – удивился я. – Говори ясней. Циклон или женщина?
– И то, и другое, Эл. В нашем случае это накрепко связано. И очень надеюсь, сделанные тобой фотографии здорово нам помогут.
– V-30 принадлежал лаборатории Гардера?
– Конечно.
– Почему он так интересует тебя?
Берримен снова усмехнулся:
– Я уже говорил тебе, лаборатория Гардера настоящий рассадник лжи. По всем документам лаборатории бронетанкер должен находиться сейчас на базе. Но, видишь, он лежит на дне. Ни в одном близлежащем порту его нет. Это проверено не только Отисом и тобой. Наверное, V-30 накрыло волной, на фотографии не видно никаких повреждений. Мелани Кертрайт сразу после шторма заявила, что V-30 отстаивается на базе, но вот странно, Эл, сразу после шторма в северное горло пролива вошли военные тральщики. Помнишь шар? Ты рассказывал, что встретил на дне пролива зацепившийся за камни шар с грузиком. Это так называемый поплавок Сваллоу. Его вес подбирают так, чтобы поплавок находился на определенной, заранее заданной глубине. Ты встретил один из многих поплавков Сваллоу, запущенных с тральщиков. Все эти поплавки снабжены примитивными передатчиками. Такой, знаешь ли, электрический ручеек в эфире. С помощью поплавков Сваллоу прослеживают подводные течения. Этим, кажется, и занимаются тральщики.
Вот и разгадка электрических ручейков, подумал я. Всего лишь примитивные передатчики поплавков Сваллоу.
Смутные воды… Смутная тень… Смутные, невидимые глазу течения…
– Все же непонятно, почему затонул V-30, – пожал плечами Джек. – Он уходил на север. Он должен был добраться до базы. У него мощные моторы. Они у него ручной сборки… Нет, наверное, неожиданная волна… Он даже сигнала бедствия не подал…
Выставив на стол все, что нашлось в холодильнике (банка мясных консервов, лимоны, бисквиты, минеральная вода), Берримен устало потер ладонью вспотевший лоб.
– Слушай, Эл. Я изучил твои фотографии. Там эта лужа под ржавой посудиной. Что это такое? Деготь? Асфальт?
– Не знаю, – сказал я. – Но что бы это ни было, оно натекло туда из танков катера.
– Ты так думаешь? – быстро спросил Джек.
– Тут и думать нечего. Там наклон. V-30 лежит выше. Под ржавую посудину просто подтекло. Если бы не каменный барьер, все бы так и ушло еще ниже.
– Как близко ты подплывал к катеру?
– Метров пятнадцать…
И сам спросил:
– Джек, а Отис… Он в курсе наших дел? Насколько он в курсе?
– Ну, кое-что он, конечно, знает, а кое о чем догадывается. У него цепкий ум, даже сейчас. Ты его недооцениваешь, Эл.
– Конечно, – скептически протянул я. – Отис знает все. Он, наверное, точно знает, в какой день был создан Адам.
– Никаких проблем! – Берримен ни с того ни с сего развеселился. – Это была пятница, Эл. Семнадцатое сентября. А год четыре тысячи четвертый. Разумеется, до рождества Христова.
– Он чокнулся? – я имел в виду Отиса.
– Можно подумать, у тебя на все есть более простые и убедительные ответы.
– Нет, – признался я.
– Тогда не цепляйся к Кирку.
Пока мы переругивались, я съел все, что Джек выставил на стол. Только после этого Джек разложил на столе еще не окончательно просохшие фотографии.
– Взгляни сюда.
Я взглянул.
В свете фонаря борт бронетанкера глянцево отсвечивал. Ни одна ракушка, ни одна водоросль не пристали к нему. Странно все же. Он лежал под водой два месяца, а выглядел так, будто только что сошел со стапелей.
Мертвенно, странно поблескивала в стороне от катера черная вязкая масса, заполнившая все неровности дна.
– Видишь, – сказал я, ведя пальцем по фотографии, – если бы не этот каменный барьерчик, все стекло бы вниз, на большие глубины.
Джек кивнул.
– Я хотел спуститься ниже, – сказал я, – но надо было экономить воздух. Да и не все ли равно, что там разлито. Что-то вязкое, но текучее, может, смола какая-нибудь. Можно по рабочим журналам выяснить, что именно перевозил в тот день V-30. Для этого даже не надо лезть под воду.
– Ладно, плюнь. Хочешь выпить?
– Плесни.
Джек подал холодный, сразу запотевший стакан и обмахнулся салфеткой:
– Перчатки и нож, ты оставил их в морозильнике?
– Конечно.
– На какой полке?
– Справа. На уровне плеча. Очень удобно. Но, думаю, все там сразу заросло инеем. Чтобы увидеть нож и перчатки, следует очистить полку от инея.