Страница:
Эта Директива, доведенная до всего народа в речи И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 г., стала программой борьбы с захватчиками. Призыв нашел горячий отклик в сердцах советских людей, понимавших характер и цели начавшейся войны как войны всенародной, отечественной, направленной на отстаивание свободы и независимости Родины, на освобождение народов Европы из-под фашистского рабства.
30 июня 1941 г. был создан Государственный Комитет Обороны (ГКО), сосредоточивший всю полноту власти в стране. Под руководством ГКО началась широкая работа по эвакуации промышленных предприятий из угрожаемой прифронтовой зоны в глубь страны.
Советское правительство приняло народнохозяйственный план военного времени, который положил начало перестройке экономики страны. Планом значительно увеличивался объем производства военной техники, утверждалось строительство новых военных предприятий, железных дорог; военная промышленность усиливалась передачей в ее распоряжение предприятий других отраслей народного хозяйства.
Исключительное значение для дальнейшего хода войны имело развертывание командованием Красной Армии новых резервных соединений. Уже в последних числах июня действующие фронты стали получать подкрепления из кадровых войск внутренних округов и из вновь развертываемых формирований.
Советское командование поставило задачу в кратчайший срок создать фронт обороны на западном направлении путем выдвижения резервов к рекам Западная Двина и Днепр, чтобы остановить здесь противника.
Еще до начала войны были приняты меры к формированию Группы армий резерва Главного Командования в составе 22, 20, 21, 19-й и 16-й армий, имевших задачу развернуться западнее Невеля, по восточному берегу Днепра на Чернигов, а затем вдоль Десны до Киева и далее до Кременчуга{541}.
Сосредоточение одновременно большого количества войск в условиях быстрого продвижения германской армии и господства в воздухе немецкой авиации представляло исключительные трудности. К началу Смоленского сражения полностью развернуть на Днепре необходимые силы и организовать оборону достаточной устойчивости не удалось. Прибывающие дивизии немедленно после выгрузки из эшелонов шли в районы обороны, к которым приближались передовые танковые отряды врага.
Чтобы повысить устойчивость западного направления, в тылу создаваемого на Днепре фронта Ставка Главного Командования Красной Армии в середине июля готовила еще один эшелон войск - Фронт резервных армий из шести армий{542}.
Всего к середине июля только на западном стратегическом направлении на глубину нескольких сот километров Советское Верховное Командование последовательно развернуло в трех эшелонах 74 новые дивизии{543}. Таким путем удалось существенно изменить общее соотношение сил. Ввод в действие такого большого количества резервов Красной Армии имел неоценимое значение для хода борьбы. На Днепре, у смоленских высот, на Березине, под Могилевом, Псковом, Житомиром и во многих других местах закипели необычайные по напряжению бои. Но из всех русских городов, о которых говорилось в те дни в германском генштабе, все чаще и тревожнее стал упоминаться один: Смоленск.
II
Смоленское сражение заслуженно вошло в историю как военное событие первостепенной важности. Пусть Красной Армии не удалось достигнуть в его ходе желаемого перелома борьбы, пусть она еще не смогла разбить группу армий фон Бока. Но на полях Смоленщины советские войска в напряженных кровопролитных боях настолько потрясли наиболее мощную группировку фашистской армии, что заставили германское командование впервые во второй мировой войне заняться пересмотром оперативных планов.
В начальной стадии Смоленского сражения армиям фон Бока удалось добиться серьезного успеха. Танковые группы Гудериана и Гота прорвались к Смоленску и Ярцево, к Ельне, Кричеву, Духовщине. Но здесь они встретили упорное сопротивление{544}. В "смоленских воротах" войска генерала П. А. Курочкина, сначала решительно отбивая атаки, а затем ведя бои в оперативном окружении, сковали более десятка немецких дивизий. Дивизии генерала М. А. Лукина сражались за Смоленск. Корпус генерала Ф. А. Бакунина стойко оборонял окруженный Могилев. Под Ярцево стояла насмерть группа войск К. К. Рокоссовского. А созданный Гудерианом вокруг города Ельни выдвинутый к востоку плацдарм, который немецкие генералы сразу же стали рассматривать как трамплин для последнего броска на Москву, немцам никак не удавалось расширить из-за активного сопротивления частей генерала К. И. Ракутина. Более того, 21-я армия под командованием генерала Ф. И. Кузнецова перешла в наступление южнее Бобруйска и надолго связала 2-ю армию фельдмаршала фон Вейхса.
В середине июля 1941 г. стратеги из "Вольфшанце" начали все больше ощущать, что сопротивление советских войск постепенно сковывает их волю. Это были двадцатые - тридцатые сутки войны против Советского Союза. В Польше к такому же сроку все уже было кончено, во Франции - приближалось к полной развязке. Но здесь, в России, стало получаться как-то иначе. Везде имелся крупный успех, но нигде все еще не чувствовалось приближения действительной победы. И все же два года военных триумфов сделали победу в умах завоевателей чем-то совершенно обязательным и закономерным. Вплоть до 20-х чисел июля в расчетах Гитлера и его штабов совершенно ясно обнаруживается автоматическое повторение довоенных оценок возможностей ведения войны против СССР, уверенность, что расчеты плана "Барбаросса" верны, что события будут протекать точно по графику и закончатся в срок, несмотря на отдельные трудности.
От взгляда историка не должно ускользнуть, что одновременно, начиная с середины и второй половины июля, в умах высших руководителей генерального штаба начинает медленно вызревать переоценка некоторых исходных расчетов "восточного похода". Конечно, пока этот процесс только начинался, и он, повторяем, не мог сразу быть вполне осознан. Но здесь - именно процесс, причины которого прослеживаются в историческом аспекте совершенно четко. И генералы из высших штабов могли сколько угодно отрицать наличие угрозы срыва их намерений и ждать скорого окончания похода, но подсознательно они начали ощущать ее. Пройдет немного времени - процесс разовьется, и переоценки станут неизбежными. Уже в середине июля мы встречаем в оценках обстановки штабом сухопутных сил первые тревожные нотки, которые довольно скоро переходят в минорные аккорды. В меньшей степени новые интонации заметны в тех выводах, которые делают Гитлер и ОКВ, быстрее они нарастают в штабе сухопутных сил, тесно связанном с фронтом, с войсками и чувствительнее реагировавшем на все импульсы борьбы.
Утром 15 июля, когда немецкие войска приближались к Смоленску, фельдмаршал Браухич говорил по телефону с командующим группой армий "Центр" Боком о ходе Смоленского сражения u ближайших перспективах.
- Я должен констатировать, - доложил своему начальнику фон Бок, - что на Днепре и восточнее в настоящее время происходит сражение, которое хотя и началось хорошо, но результат его еще совершенно не ясен. Не следует считать общее положение там слишком легким. Победа еще не одержана.
- В первую очередь, - ответил Браухич, - надо довести до конца сражение за Смоленск... Не может быть и речи о дальнейшем стремительном продвижении танков на восток после овладения районом Смоленска. Русские дерутся не так, как французы: они нечувствительны на флангах. Поэтому основным является не овладение пространством, а уничтожение сил русских{545}.
Новый противник дерется "не так", как предыдущие! Это вызвало новые проблемы, которые стали возникать перед германским генеральным штабом. Во второй половине июля у него уже не оставалось сомнений: вермахт встретился с могущественной армией, стоящей насмерть за родную землю. "Русские войска сражаются, как и прежде, с величайшим ожесточением"; "противник наверняка не думает об отступлении"; "противник ведет упорные атаки"; "большая активность", "твердость управления" - такие оценки немецкими генштабистами советского командования в июле 1941 г. встречаются все чаще{546}.
Одновременно сюрприз за сюрпризом преподносила разведка. В середине июля она обнаруживает усиление "в несколько раз" советских войск на западном направлении{547}, выясняет развертывание нескольких новых группировок Красной Армии на широком фронте от Ленинграда до Киева, что порождало в "Вольфшанце" всяческие тревоги.
"Меня все в большей степени начинает беспокоить вопрос, - пишет Гальдер 19 июля, - не появились ли уже на фронте группы армий "Север" авангарды группировки противника, сосредоточивающейся в районе Бологое - Ржев?"{548}
Получалось как-то само собой: в генеральном штабе все меньше и меньше говорили о полной победе над Россией в несколько недель и кое-что стало представляться в ином свете, чем еще месяц назад. "Ожесточенность боев, которые ведут наши подвижные соединения, действующие отдельными группами, пришел к выводу Гальдер 20 июля, - а также медленность прибытия на фронт пехотных дивизий... и, кроме того, большое утомление войск, с самого начала войны непрерывно совершающих длительные марши и ведущих упорные кровопролитные бои, - все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главнокомандующего сухопутными войсками"{549}. Все чаще высказываются сомнения в "возможности достижения решающего успеха" на тех или иных направлениях, ибо упорное сопротивление Красной Армии "приводит к критическому обострению обстановки на отдельных участках"{550}.
Гитлеровское руководство могло считать, что кампания стоит перед совершенно новыми перспективами с того момента, когда обнаружило отсутствие за Днепром "пустоты". И поскольку советское командование меньше чем за месяц выдвинуло из глубины такие резервы, которые по расчетам германского генерального штаба оно могло развернуть лишь за полгода, постольку становилось все более очевидным: "за Днепром" война не кончается, а только лишь начинается.
В эти дни генерала Паулюса навестил в главной квартире ОКХ у Растенбурга его старый приятель генерал Кирхгейм, командир дивизии, сражавшейся в Африке. Беседуя с Паулюсом, он спросил, не произойдет ли на Востоке чего-либо непредвиденного, особенно во время зимы. Паулюс ответил, что сложные проблемы, с которыми придется столкнуться зимой, станут самой большой заботой ОКХ, тем более что операции начались позднее, чем предполагалось. Но, продолжал Паулюс, когда он доложил об этом фюреру, тот пришел в возбуждение: "Я не хочу больше слушать эту болтовню о трудностях снабжения наших войск зимой. Создавать себе из этого какие-либо препятствия совершенно нет необходимости, потому что не будет никакого зимнего похода. Спокойно доверьте это моему дипломатическому искусству. Армия должна нанести русским только несколько сильных ударов... Тогда обнаружится, что русский колосс стоит на глиняных ногах. Я тем самым категорически запрещаю говорить со мной о зимнем походе"{551}.
Конечно, о "зимнем походе" прежде не думал ни один генерал, включая Паулюса и Гальдера. Но теперь... Темп наступления падал. Уже в начале июля ОКХ досрочно ввело из стратегического резерва 14 дивизий, около 60% его состава. Восстанавливать израсходованный резерв было нечем{552}. Советские войска продолжали сражаться с необычайным, нарастающим упорством. 19 июля Гитлер отдал директиву No 33: группе армий "Центр" продолжать наступление на Москву только пехотой. Танковые соединения группа армий должна повернуть: часть - к северо-западу, чтобы прервать коммуникации между Москвой и Ленинградом, другую часть - на юг, в тыл группировке советских войск на Украине. Этот новый план свидетельствовал о том, что группы армий "Север" и "Юг" из-за упорного сопротивления Красной Армии уже не могли решать свои задачи собственными силами.
Советские войска сначала замедлили, а потом остановили продвижение армий фон Бока под Смоленском. И сразу же в гитлеровском лагере возникло еще больше непредвиденных проблем.
III
Возникает существенный вопрос: представляло ли собой изменение принципиальных решений германского верховного главнокомандования о ведении операций на Восточном фронте в июле - августе 1941 г. некое "свободное творчество умов" ОКВ и ОКХ, плод "борьбы генералов против ошибочных расчетов Гитлера" или же эти решения были вынужденными и принимались под влиянием неумолимых сил извне?
Авторы большинства исторических исследований, вышедших на Западе после второй мировой войны, рассматривают процесс выработки решений германским командованием летом 1941 г. лишь как борьбу между взглядами Гитлера, ОКВ, с одной стороны" и генерального штаба сухопутных сил - с другой.
Генерал Г. Блюментритт пишет в книге "Роковые решения": "В конце июля и начале августа мы потеряли несколько драгоценных недель, пока наше верховное командование размышляло о том, какой стратегии нам лучше всего придерживаться". Рассказав далее о столкновении мнений Гитлера, стремившегося на Украину и Кавказ, и Браухича, отстаивавшего идею наступления на Москву, автор делает вывод: "Нам предстояло дорого заплатить за бесплодные споры, занявшие несколько недель августа и весь сентябрь"{553 -555}. Следовательно, почти двухмесячная остановка группы армий "Центр" под Смоленском объясняется не ходом борьбы на фронте, точнее, не героическим сопротивлением Красной Армии, а "потерей времени в спорах" и "размышлениях" в среде германского высшего командования.
Но вправе ли непредвзятый исследователь игнорировать тот факт, что все вопросы германской стратегии лета 1941 г. могут быть объяснены лишь в том случае, если их рассматривать в тесной связи с действиями Красной Армии, в обусловленности ими? Безусловно нет. Однако некоторые исторические труды, вышедшие, в частности, в ФРГ, освещают проблемы 1941 г. именно без учета определяющего воздействия борьбы Советских Вооруженных Сил на стратегию немецко-фашистского командования{556}. В этом их односторонность, которая, как известно, никогда не помогает воссоздать объективную картину истории.
Оценивая до 20-х чисел июля обстановку все еще вполне оптимистически, Гитлер хотел внушить генералам и войскам уверенность в близкой победе на Востоке.
...Особый поезд Гитлера двинулся вечером 20 июля из Растенбурга в первую поездку на оккупированную территорию Советского Союза. На следующий день в вагоне фюрера началось совещание с командующим группой армий "Север" фельдмаршалом Леебом и его помощниками. Гитлер заслушал краткий доклад фельдмаршала лишь для формы и не дал ему много говорить, так как считал, что наперед знает все, о чем тот может сказать.
- Необходимо быстрее занять Ленинград, - начал свою речь Гитлер, - и урегулировать положение в Финском заливе, чтобы парализовать русский флот. От этого зависит бесперебойный подвоз руды из Швеции. Нужно считаться с тем, что если русские подводные лодки будут лишены базы в Финском заливе и на балтийских островах, то вследствие затруднений в подвозе материальных средств и горючего они смогут продержаться не более 4-6 недель{557}.
Гитлер нетерпеливо стремился решить прежде всего военно-экономические вопросы. Он искал скорейшего результата именно в этой области, чтобы сразу же начать эксплуатировать успех.
И поэтому фюрер подгоняет армии, наступающие на Украине. Более того, так как Рундштедт продвигается слишком медленно, Гитлер стал склоняться к мысли направить ему в помощь с севера танковую группу Гудериана. Он продолжал:
- В такой связи возможно, что Гудериан повернет на юго-восток, и, таким образом, для наступления на Москву останутся только пехотные силы группы армий "Центр". Это обстоятельство, - твердо закончил Гитлер, - не составляет для меня ни малейшей заботы, ибо Москва для меня - это только географическое понятие{558}.
Относительно ожидаемого нового сражения, особенно 4-й танковой группы, фюрер сказал, что предвидит упорное сопротивление русских южнее Ленинграда.
- Русскому руководству должно быть ясно, что потеря Ленинграда - это потеря одного из важнейших символов русской революции и что это может означать полное поражение.
И в заключение Гитлер заявил:
- Принимая во внимание общее положение на Восточном театре военных действий, в ближайшее время необходимо ожидать развала русских. Он станет тем более полным, чем чувствительнее будут наноситься сейчас удары{559}.
Совещание окончилось. Казалось, все указания даны. Гитлер и его ближайшие сообщники торопились вернуться назад. Поезд отправился в Растенбург.
Итак, фюрер предсказал: поражение Красной Армии все же вот-вот наступит.
Но если полная победа близка, как он сейчас предвидит, то ведь необходимо дать армии план дальнейших действий до выхода к Волге - конечному рубежу "восточного похода" - и позже, после войны. Пора уже решить, какие войска будут выведены из России после победы, т. е. уточнить прежние наметки.
К утру 23 июля из-под пера Иодля появился проект новых указаний верховного главнокомандования, получивший название "Дополнения к директиве No 33", документа удивительного, ставшего, пожалуй, свидетельством самых больших в истории германского генерального штаба заблуждений. Чего же сейчас требовало верховное командование? Немедленного занятия танками Украины, Крыма и Кавказа, пехотой - Москвы и Ленинграда, быстрейшего выхода к Волге. Затем часть победоносной армии отправится домой.
1-й и 2-й танковым группам предстояло "при поддержке пехотных и горных дивизий после достижения индустриального района Харькова наступать через Дон на Кавказ". Группа армий фон Бока после завершения боев в районе Смоленска "достаточно сильными пехотными соединениями своих обеих армий" разобьет противника, "еще находящегося между Смоленском и Москвой", и, нанося удар левым флангом, займет Москву. Затем 3-я танковая группа двинется к Волге{560}.
Развивая мысли Гитлера, ОКВ в конце июля разработало программу дальнейшего наступления через Кавказ в Иран и Ирак, а также марша на Урал.
Вторжение на Ближний Восток намечалось провести после полной победы над СССР в шесть этапов: 1) захват района развертывания на Северном Кавказе (ноябрь 1941 г.); 2) развертывание для наступления через Кавказ (до конца мая 1942 г.); 3) наступление через Кавказ (июнь 1942 г.); 4) наступление до Араса; 5) захват Тегерана и Керманшаха в качестве исходного района для наступления к ирано-иракской границе; 6) наступление для достижения цели операции пограничных перевалов Ревандуз и Ханаган (с 4-6 июля до начала сентября 1942 г.){561}.
Конечно, ОКВ понимало, что подобный рейд всецело зависит "от хода текущих восточных операций"{562}. Более того, предпосылкой "наступления через Кавказ" считалось достижение зимой 1941 г. Волги{563}. При этом штаб верховного главнокомандования точно рассчитывал: преодоление Кавказа осуществится по трем направлением - вдоль побережья Черного моря на Батуми, по Военно-Грузинской дороге и вдоль Каспийского моря на Махачкалу и Баку; горным частям предстояло двинуться через перевалы Главного хребта. Читая план, нельзя не чувствовать уверенности ОКВ в том, что "текущие восточные операции" не станут помехой скорого завоевания вермахтом ближневосточной нефти. И тем более они не смогут замедлить оккупацию в ближайшем будущем уральской индустриальной области. 27 июля ОКВ определило силы для "широко задуманной моторизованной экспедиции" на Урал: восемь танковых, четыре моторизованные дивизии и несколько пехотных соединений{564} вскоре двинутся по "русским равнинам" к восточной границе Европы и там, на перевалах Уральского хребта, завершат покорение континента.
IV
Соображения ставки Гитлера были восприняты в генеральном штабе сухопутных сил довольно скептически. В последующие дни ОКХ стало активно добиваться отмены новых далеко идущих решений, хотя полностью соглашалось с предыдущими. Произошло это потому, что именно Браухич, Гальдер и их аппарат, а никак не верховное руководство, находились под постоянными атаками фронтовых командиров, уже давно требующих изменить непосильное для Восточного фронта бремя задач и непрерывно сообщающих о тяжелых потерях, об упорном, все время растущем сопротивлении советских войск, о перенапряжении всего военного механизма. Начальник штаба группы армий "Центр" 17 июля докладывал: "Положение с горючим в танковых группах, особенно в 3-й танковой группе, настолько серьезно, что в настоящее время больше не представляется возможным делать большие переходы"{565}. Штаб 2-й армии доносил 23 июля: "Положение с лошадьми и автотранспортом в настоящее время плохое... Сильно дают себя чувствовать высокие потери, в особенности убыль офицеров". В результате объявлялось решение: "Армия временно переходит к обороне... Командование армии твердо убеждено в том, что армия сможет удержать предписанную ей приказом линию"{566}. В тот же день штаб 4-й армии сообщил о "несломленном боевом духе русских"{567} и т. д. После таких докладов могли ли Браухич и Гальдер не возразить против лихой директивы ОКВ No 33 насчет того, чтобы вермахт немедленно оказался на Волге? Однако возражали они так, чтобы сохранить свой престиж в армии, снять с себя ответственность за неудачи и вместе с тем, как всегда, остаться лояльными к фюреру.
Днем 23 июля Браухич появился у Кейтеля. Стараясь быть возможно более твердым, во всяком случае в той степени, на которую он, питавший страх перед фюрером, мог отважиться, Браухич вошел к генерал-фельдмаршалу и сказал:
- Осуществление оперативных намерений, изложенных в "Дополнении" к директиве No 33, я считаю, ввиду положения на фронте, особенно в группе армий "Центр", пока невозможным. Я настойчиво прошу вас, как начальника штаба верховного командования, взять обратно составленное, но еще не подписанное "Дополнение" к директиве, т. е. отменить его по крайней мере до тех пор, пока закончится идущее сейчас сражение.
Кейтель, конечно, отказался выполнить просьбу Браухича, ибо он был одним из авторов "Дополнения" и не собирался идти к фюреру насчет отмены собственных предложений.
Днем 23 июля "Дополнение" было подписано и разослано. Браухич решился попросить приема у Гитлера{568}.
В тот же вечер фюрер его принял. Пришли также Гальдер и Хойзингер. Когда Гальдер, развернув карты на широком столе, начал доклад, фюрер услышал более чем сдержанные оценки положения и перспектив. Прежде всего начальник генерального штаба подчеркнул, что при проведении дальнейших операций следует ожидать сильного сопротивления русских, которые имеют сейчас на фронте 93 дивизии, в том числе перед группой армий "Центр" - 35 1/2 дивизии, а перед группой армий "Север" - 34 дивизии. Потери собственных войск оценивались в 50% для танковых и моторизованных дивизий и в 20% - для пехотных{569}. На юге немецкие войска не смогут преодолеть Днепр раньше середины августа. Группе армий "Центр" предстоит прежде всего заняться ликвидацией "смоленского мешка", что тоже непросто. При наступлении на Москву она встретит сильнейшее сопротивление и крепкую противовоздушную оборону. Что касается войск на севере, то начальник генерального штаба смог лишь сказать о плохой их группировке и поставить вопрос о необходимости ее изменить{570}. Ко всему этому Гальдер сослался на большую потерю времени, которую вызовет проведение операций, задуманных ОКВ, причем конечная цель войны таким путем все равно не будет достигнута.
Столь пессимистический доклад без предложений о путях достижения конечной цели, поставленной им самим, явно не понравился фюреру. Руководители армий выслушали длинную речь, из которой следовало, что Гитлер не имеет никаких новых идей, кроме исходного плана войны и своего пресловутого "Дополнения" к директиве No 33. Гитлер вновь напомнил о "трех первостепенных целях": первая Ленинград, "важный в индустриальном и морском отношении, главнейший город большевизма"; вторая цель - Москва и третья - "Украина с промышленным центром и нефтяным районом восточнее"{571}.
- Как я уже говорил вам, - заявил с раздражением Гитлер, - после окончания битвы под Смоленском 2-я и 3-я танковые группы должны быть повернуты направо и налево для поддержки групп армий "Юг" и "Север". Группе армий "Центр" предстоит наступать на Москву пехотой.
Но тут, ясно обнаруживая неуверенность, импульсивность своих решений, Гитлер пообещал "снова проверить целесообразность ранее полностью оправдывавших себя принципов использования подвижных соединений"{572}.
Вечерний визит к Гитлеру закончился для Браухича и Гальдера весьма незначительным успехом, и уж конечно они не смогли поколебать уверенность своего верховного главнокомандующего в скорой победе. Тем временем войска получили приказ о дальнейшем наступлении в глубь Советского Союза.
Командование сухопутных сил, которому предстояло выполнять директивы Гитлера, в конце июля 1941 г. в достаточной степени осознало силу Красной Армии. Трудно сказать, намечались ли первые признаки отрезвления всех. Но во всяком случае Браухич и Гальдер поняли, что достигнуть тех рубежей, которых требовало ОКВ, в ближайшее время не удастся. И они не собирались нести всю ответственность за срыв "предначертаний" Гитлера, за ошибки Кейтеля, Иодля и их аппарата. Штаб сухопутных сил пытался воздействовать на ОКВ, чтобы до поры до времени отложить тщетные попытки выполнить невыполнимое. Браухич и Гальдер не ограничились визитом к Гитлеру и той же ночью составили документ, фиксирующий их взгляды на положение дел. Затем появилась на свет еще одна, более подробная записка, содержание которой теперь уже со всей очевидностью говорило о надвигавшемся кризисе.
30 июня 1941 г. был создан Государственный Комитет Обороны (ГКО), сосредоточивший всю полноту власти в стране. Под руководством ГКО началась широкая работа по эвакуации промышленных предприятий из угрожаемой прифронтовой зоны в глубь страны.
Советское правительство приняло народнохозяйственный план военного времени, который положил начало перестройке экономики страны. Планом значительно увеличивался объем производства военной техники, утверждалось строительство новых военных предприятий, железных дорог; военная промышленность усиливалась передачей в ее распоряжение предприятий других отраслей народного хозяйства.
Исключительное значение для дальнейшего хода войны имело развертывание командованием Красной Армии новых резервных соединений. Уже в последних числах июня действующие фронты стали получать подкрепления из кадровых войск внутренних округов и из вновь развертываемых формирований.
Советское командование поставило задачу в кратчайший срок создать фронт обороны на западном направлении путем выдвижения резервов к рекам Западная Двина и Днепр, чтобы остановить здесь противника.
Еще до начала войны были приняты меры к формированию Группы армий резерва Главного Командования в составе 22, 20, 21, 19-й и 16-й армий, имевших задачу развернуться западнее Невеля, по восточному берегу Днепра на Чернигов, а затем вдоль Десны до Киева и далее до Кременчуга{541}.
Сосредоточение одновременно большого количества войск в условиях быстрого продвижения германской армии и господства в воздухе немецкой авиации представляло исключительные трудности. К началу Смоленского сражения полностью развернуть на Днепре необходимые силы и организовать оборону достаточной устойчивости не удалось. Прибывающие дивизии немедленно после выгрузки из эшелонов шли в районы обороны, к которым приближались передовые танковые отряды врага.
Чтобы повысить устойчивость западного направления, в тылу создаваемого на Днепре фронта Ставка Главного Командования Красной Армии в середине июля готовила еще один эшелон войск - Фронт резервных армий из шести армий{542}.
Всего к середине июля только на западном стратегическом направлении на глубину нескольких сот километров Советское Верховное Командование последовательно развернуло в трех эшелонах 74 новые дивизии{543}. Таким путем удалось существенно изменить общее соотношение сил. Ввод в действие такого большого количества резервов Красной Армии имел неоценимое значение для хода борьбы. На Днепре, у смоленских высот, на Березине, под Могилевом, Псковом, Житомиром и во многих других местах закипели необычайные по напряжению бои. Но из всех русских городов, о которых говорилось в те дни в германском генштабе, все чаще и тревожнее стал упоминаться один: Смоленск.
II
Смоленское сражение заслуженно вошло в историю как военное событие первостепенной важности. Пусть Красной Армии не удалось достигнуть в его ходе желаемого перелома борьбы, пусть она еще не смогла разбить группу армий фон Бока. Но на полях Смоленщины советские войска в напряженных кровопролитных боях настолько потрясли наиболее мощную группировку фашистской армии, что заставили германское командование впервые во второй мировой войне заняться пересмотром оперативных планов.
В начальной стадии Смоленского сражения армиям фон Бока удалось добиться серьезного успеха. Танковые группы Гудериана и Гота прорвались к Смоленску и Ярцево, к Ельне, Кричеву, Духовщине. Но здесь они встретили упорное сопротивление{544}. В "смоленских воротах" войска генерала П. А. Курочкина, сначала решительно отбивая атаки, а затем ведя бои в оперативном окружении, сковали более десятка немецких дивизий. Дивизии генерала М. А. Лукина сражались за Смоленск. Корпус генерала Ф. А. Бакунина стойко оборонял окруженный Могилев. Под Ярцево стояла насмерть группа войск К. К. Рокоссовского. А созданный Гудерианом вокруг города Ельни выдвинутый к востоку плацдарм, который немецкие генералы сразу же стали рассматривать как трамплин для последнего броска на Москву, немцам никак не удавалось расширить из-за активного сопротивления частей генерала К. И. Ракутина. Более того, 21-я армия под командованием генерала Ф. И. Кузнецова перешла в наступление южнее Бобруйска и надолго связала 2-ю армию фельдмаршала фон Вейхса.
В середине июля 1941 г. стратеги из "Вольфшанце" начали все больше ощущать, что сопротивление советских войск постепенно сковывает их волю. Это были двадцатые - тридцатые сутки войны против Советского Союза. В Польше к такому же сроку все уже было кончено, во Франции - приближалось к полной развязке. Но здесь, в России, стало получаться как-то иначе. Везде имелся крупный успех, но нигде все еще не чувствовалось приближения действительной победы. И все же два года военных триумфов сделали победу в умах завоевателей чем-то совершенно обязательным и закономерным. Вплоть до 20-х чисел июля в расчетах Гитлера и его штабов совершенно ясно обнаруживается автоматическое повторение довоенных оценок возможностей ведения войны против СССР, уверенность, что расчеты плана "Барбаросса" верны, что события будут протекать точно по графику и закончатся в срок, несмотря на отдельные трудности.
От взгляда историка не должно ускользнуть, что одновременно, начиная с середины и второй половины июля, в умах высших руководителей генерального штаба начинает медленно вызревать переоценка некоторых исходных расчетов "восточного похода". Конечно, пока этот процесс только начинался, и он, повторяем, не мог сразу быть вполне осознан. Но здесь - именно процесс, причины которого прослеживаются в историческом аспекте совершенно четко. И генералы из высших штабов могли сколько угодно отрицать наличие угрозы срыва их намерений и ждать скорого окончания похода, но подсознательно они начали ощущать ее. Пройдет немного времени - процесс разовьется, и переоценки станут неизбежными. Уже в середине июля мы встречаем в оценках обстановки штабом сухопутных сил первые тревожные нотки, которые довольно скоро переходят в минорные аккорды. В меньшей степени новые интонации заметны в тех выводах, которые делают Гитлер и ОКВ, быстрее они нарастают в штабе сухопутных сил, тесно связанном с фронтом, с войсками и чувствительнее реагировавшем на все импульсы борьбы.
Утром 15 июля, когда немецкие войска приближались к Смоленску, фельдмаршал Браухич говорил по телефону с командующим группой армий "Центр" Боком о ходе Смоленского сражения u ближайших перспективах.
- Я должен констатировать, - доложил своему начальнику фон Бок, - что на Днепре и восточнее в настоящее время происходит сражение, которое хотя и началось хорошо, но результат его еще совершенно не ясен. Не следует считать общее положение там слишком легким. Победа еще не одержана.
- В первую очередь, - ответил Браухич, - надо довести до конца сражение за Смоленск... Не может быть и речи о дальнейшем стремительном продвижении танков на восток после овладения районом Смоленска. Русские дерутся не так, как французы: они нечувствительны на флангах. Поэтому основным является не овладение пространством, а уничтожение сил русских{545}.
Новый противник дерется "не так", как предыдущие! Это вызвало новые проблемы, которые стали возникать перед германским генеральным штабом. Во второй половине июля у него уже не оставалось сомнений: вермахт встретился с могущественной армией, стоящей насмерть за родную землю. "Русские войска сражаются, как и прежде, с величайшим ожесточением"; "противник наверняка не думает об отступлении"; "противник ведет упорные атаки"; "большая активность", "твердость управления" - такие оценки немецкими генштабистами советского командования в июле 1941 г. встречаются все чаще{546}.
Одновременно сюрприз за сюрпризом преподносила разведка. В середине июля она обнаруживает усиление "в несколько раз" советских войск на западном направлении{547}, выясняет развертывание нескольких новых группировок Красной Армии на широком фронте от Ленинграда до Киева, что порождало в "Вольфшанце" всяческие тревоги.
"Меня все в большей степени начинает беспокоить вопрос, - пишет Гальдер 19 июля, - не появились ли уже на фронте группы армий "Север" авангарды группировки противника, сосредоточивающейся в районе Бологое - Ржев?"{548}
Получалось как-то само собой: в генеральном штабе все меньше и меньше говорили о полной победе над Россией в несколько недель и кое-что стало представляться в ином свете, чем еще месяц назад. "Ожесточенность боев, которые ведут наши подвижные соединения, действующие отдельными группами, пришел к выводу Гальдер 20 июля, - а также медленность прибытия на фронт пехотных дивизий... и, кроме того, большое утомление войск, с самого начала войны непрерывно совершающих длительные марши и ведущих упорные кровопролитные бои, - все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главнокомандующего сухопутными войсками"{549}. Все чаще высказываются сомнения в "возможности достижения решающего успеха" на тех или иных направлениях, ибо упорное сопротивление Красной Армии "приводит к критическому обострению обстановки на отдельных участках"{550}.
Гитлеровское руководство могло считать, что кампания стоит перед совершенно новыми перспективами с того момента, когда обнаружило отсутствие за Днепром "пустоты". И поскольку советское командование меньше чем за месяц выдвинуло из глубины такие резервы, которые по расчетам германского генерального штаба оно могло развернуть лишь за полгода, постольку становилось все более очевидным: "за Днепром" война не кончается, а только лишь начинается.
В эти дни генерала Паулюса навестил в главной квартире ОКХ у Растенбурга его старый приятель генерал Кирхгейм, командир дивизии, сражавшейся в Африке. Беседуя с Паулюсом, он спросил, не произойдет ли на Востоке чего-либо непредвиденного, особенно во время зимы. Паулюс ответил, что сложные проблемы, с которыми придется столкнуться зимой, станут самой большой заботой ОКХ, тем более что операции начались позднее, чем предполагалось. Но, продолжал Паулюс, когда он доложил об этом фюреру, тот пришел в возбуждение: "Я не хочу больше слушать эту болтовню о трудностях снабжения наших войск зимой. Создавать себе из этого какие-либо препятствия совершенно нет необходимости, потому что не будет никакого зимнего похода. Спокойно доверьте это моему дипломатическому искусству. Армия должна нанести русским только несколько сильных ударов... Тогда обнаружится, что русский колосс стоит на глиняных ногах. Я тем самым категорически запрещаю говорить со мной о зимнем походе"{551}.
Конечно, о "зимнем походе" прежде не думал ни один генерал, включая Паулюса и Гальдера. Но теперь... Темп наступления падал. Уже в начале июля ОКХ досрочно ввело из стратегического резерва 14 дивизий, около 60% его состава. Восстанавливать израсходованный резерв было нечем{552}. Советские войска продолжали сражаться с необычайным, нарастающим упорством. 19 июля Гитлер отдал директиву No 33: группе армий "Центр" продолжать наступление на Москву только пехотой. Танковые соединения группа армий должна повернуть: часть - к северо-западу, чтобы прервать коммуникации между Москвой и Ленинградом, другую часть - на юг, в тыл группировке советских войск на Украине. Этот новый план свидетельствовал о том, что группы армий "Север" и "Юг" из-за упорного сопротивления Красной Армии уже не могли решать свои задачи собственными силами.
Советские войска сначала замедлили, а потом остановили продвижение армий фон Бока под Смоленском. И сразу же в гитлеровском лагере возникло еще больше непредвиденных проблем.
III
Возникает существенный вопрос: представляло ли собой изменение принципиальных решений германского верховного главнокомандования о ведении операций на Восточном фронте в июле - августе 1941 г. некое "свободное творчество умов" ОКВ и ОКХ, плод "борьбы генералов против ошибочных расчетов Гитлера" или же эти решения были вынужденными и принимались под влиянием неумолимых сил извне?
Авторы большинства исторических исследований, вышедших на Западе после второй мировой войны, рассматривают процесс выработки решений германским командованием летом 1941 г. лишь как борьбу между взглядами Гитлера, ОКВ, с одной стороны" и генерального штаба сухопутных сил - с другой.
Генерал Г. Блюментритт пишет в книге "Роковые решения": "В конце июля и начале августа мы потеряли несколько драгоценных недель, пока наше верховное командование размышляло о том, какой стратегии нам лучше всего придерживаться". Рассказав далее о столкновении мнений Гитлера, стремившегося на Украину и Кавказ, и Браухича, отстаивавшего идею наступления на Москву, автор делает вывод: "Нам предстояло дорого заплатить за бесплодные споры, занявшие несколько недель августа и весь сентябрь"{553 -555}. Следовательно, почти двухмесячная остановка группы армий "Центр" под Смоленском объясняется не ходом борьбы на фронте, точнее, не героическим сопротивлением Красной Армии, а "потерей времени в спорах" и "размышлениях" в среде германского высшего командования.
Но вправе ли непредвзятый исследователь игнорировать тот факт, что все вопросы германской стратегии лета 1941 г. могут быть объяснены лишь в том случае, если их рассматривать в тесной связи с действиями Красной Армии, в обусловленности ими? Безусловно нет. Однако некоторые исторические труды, вышедшие, в частности, в ФРГ, освещают проблемы 1941 г. именно без учета определяющего воздействия борьбы Советских Вооруженных Сил на стратегию немецко-фашистского командования{556}. В этом их односторонность, которая, как известно, никогда не помогает воссоздать объективную картину истории.
Оценивая до 20-х чисел июля обстановку все еще вполне оптимистически, Гитлер хотел внушить генералам и войскам уверенность в близкой победе на Востоке.
...Особый поезд Гитлера двинулся вечером 20 июля из Растенбурга в первую поездку на оккупированную территорию Советского Союза. На следующий день в вагоне фюрера началось совещание с командующим группой армий "Север" фельдмаршалом Леебом и его помощниками. Гитлер заслушал краткий доклад фельдмаршала лишь для формы и не дал ему много говорить, так как считал, что наперед знает все, о чем тот может сказать.
- Необходимо быстрее занять Ленинград, - начал свою речь Гитлер, - и урегулировать положение в Финском заливе, чтобы парализовать русский флот. От этого зависит бесперебойный подвоз руды из Швеции. Нужно считаться с тем, что если русские подводные лодки будут лишены базы в Финском заливе и на балтийских островах, то вследствие затруднений в подвозе материальных средств и горючего они смогут продержаться не более 4-6 недель{557}.
Гитлер нетерпеливо стремился решить прежде всего военно-экономические вопросы. Он искал скорейшего результата именно в этой области, чтобы сразу же начать эксплуатировать успех.
И поэтому фюрер подгоняет армии, наступающие на Украине. Более того, так как Рундштедт продвигается слишком медленно, Гитлер стал склоняться к мысли направить ему в помощь с севера танковую группу Гудериана. Он продолжал:
- В такой связи возможно, что Гудериан повернет на юго-восток, и, таким образом, для наступления на Москву останутся только пехотные силы группы армий "Центр". Это обстоятельство, - твердо закончил Гитлер, - не составляет для меня ни малейшей заботы, ибо Москва для меня - это только географическое понятие{558}.
Относительно ожидаемого нового сражения, особенно 4-й танковой группы, фюрер сказал, что предвидит упорное сопротивление русских южнее Ленинграда.
- Русскому руководству должно быть ясно, что потеря Ленинграда - это потеря одного из важнейших символов русской революции и что это может означать полное поражение.
И в заключение Гитлер заявил:
- Принимая во внимание общее положение на Восточном театре военных действий, в ближайшее время необходимо ожидать развала русских. Он станет тем более полным, чем чувствительнее будут наноситься сейчас удары{559}.
Совещание окончилось. Казалось, все указания даны. Гитлер и его ближайшие сообщники торопились вернуться назад. Поезд отправился в Растенбург.
Итак, фюрер предсказал: поражение Красной Армии все же вот-вот наступит.
Но если полная победа близка, как он сейчас предвидит, то ведь необходимо дать армии план дальнейших действий до выхода к Волге - конечному рубежу "восточного похода" - и позже, после войны. Пора уже решить, какие войска будут выведены из России после победы, т. е. уточнить прежние наметки.
К утру 23 июля из-под пера Иодля появился проект новых указаний верховного главнокомандования, получивший название "Дополнения к директиве No 33", документа удивительного, ставшего, пожалуй, свидетельством самых больших в истории германского генерального штаба заблуждений. Чего же сейчас требовало верховное командование? Немедленного занятия танками Украины, Крыма и Кавказа, пехотой - Москвы и Ленинграда, быстрейшего выхода к Волге. Затем часть победоносной армии отправится домой.
1-й и 2-й танковым группам предстояло "при поддержке пехотных и горных дивизий после достижения индустриального района Харькова наступать через Дон на Кавказ". Группа армий фон Бока после завершения боев в районе Смоленска "достаточно сильными пехотными соединениями своих обеих армий" разобьет противника, "еще находящегося между Смоленском и Москвой", и, нанося удар левым флангом, займет Москву. Затем 3-я танковая группа двинется к Волге{560}.
Развивая мысли Гитлера, ОКВ в конце июля разработало программу дальнейшего наступления через Кавказ в Иран и Ирак, а также марша на Урал.
Вторжение на Ближний Восток намечалось провести после полной победы над СССР в шесть этапов: 1) захват района развертывания на Северном Кавказе (ноябрь 1941 г.); 2) развертывание для наступления через Кавказ (до конца мая 1942 г.); 3) наступление через Кавказ (июнь 1942 г.); 4) наступление до Араса; 5) захват Тегерана и Керманшаха в качестве исходного района для наступления к ирано-иракской границе; 6) наступление для достижения цели операции пограничных перевалов Ревандуз и Ханаган (с 4-6 июля до начала сентября 1942 г.){561}.
Конечно, ОКВ понимало, что подобный рейд всецело зависит "от хода текущих восточных операций"{562}. Более того, предпосылкой "наступления через Кавказ" считалось достижение зимой 1941 г. Волги{563}. При этом штаб верховного главнокомандования точно рассчитывал: преодоление Кавказа осуществится по трем направлением - вдоль побережья Черного моря на Батуми, по Военно-Грузинской дороге и вдоль Каспийского моря на Махачкалу и Баку; горным частям предстояло двинуться через перевалы Главного хребта. Читая план, нельзя не чувствовать уверенности ОКВ в том, что "текущие восточные операции" не станут помехой скорого завоевания вермахтом ближневосточной нефти. И тем более они не смогут замедлить оккупацию в ближайшем будущем уральской индустриальной области. 27 июля ОКВ определило силы для "широко задуманной моторизованной экспедиции" на Урал: восемь танковых, четыре моторизованные дивизии и несколько пехотных соединений{564} вскоре двинутся по "русским равнинам" к восточной границе Европы и там, на перевалах Уральского хребта, завершат покорение континента.
IV
Соображения ставки Гитлера были восприняты в генеральном штабе сухопутных сил довольно скептически. В последующие дни ОКХ стало активно добиваться отмены новых далеко идущих решений, хотя полностью соглашалось с предыдущими. Произошло это потому, что именно Браухич, Гальдер и их аппарат, а никак не верховное руководство, находились под постоянными атаками фронтовых командиров, уже давно требующих изменить непосильное для Восточного фронта бремя задач и непрерывно сообщающих о тяжелых потерях, об упорном, все время растущем сопротивлении советских войск, о перенапряжении всего военного механизма. Начальник штаба группы армий "Центр" 17 июля докладывал: "Положение с горючим в танковых группах, особенно в 3-й танковой группе, настолько серьезно, что в настоящее время больше не представляется возможным делать большие переходы"{565}. Штаб 2-й армии доносил 23 июля: "Положение с лошадьми и автотранспортом в настоящее время плохое... Сильно дают себя чувствовать высокие потери, в особенности убыль офицеров". В результате объявлялось решение: "Армия временно переходит к обороне... Командование армии твердо убеждено в том, что армия сможет удержать предписанную ей приказом линию"{566}. В тот же день штаб 4-й армии сообщил о "несломленном боевом духе русских"{567} и т. д. После таких докладов могли ли Браухич и Гальдер не возразить против лихой директивы ОКВ No 33 насчет того, чтобы вермахт немедленно оказался на Волге? Однако возражали они так, чтобы сохранить свой престиж в армии, снять с себя ответственность за неудачи и вместе с тем, как всегда, остаться лояльными к фюреру.
Днем 23 июля Браухич появился у Кейтеля. Стараясь быть возможно более твердым, во всяком случае в той степени, на которую он, питавший страх перед фюрером, мог отважиться, Браухич вошел к генерал-фельдмаршалу и сказал:
- Осуществление оперативных намерений, изложенных в "Дополнении" к директиве No 33, я считаю, ввиду положения на фронте, особенно в группе армий "Центр", пока невозможным. Я настойчиво прошу вас, как начальника штаба верховного командования, взять обратно составленное, но еще не подписанное "Дополнение" к директиве, т. е. отменить его по крайней мере до тех пор, пока закончится идущее сейчас сражение.
Кейтель, конечно, отказался выполнить просьбу Браухича, ибо он был одним из авторов "Дополнения" и не собирался идти к фюреру насчет отмены собственных предложений.
Днем 23 июля "Дополнение" было подписано и разослано. Браухич решился попросить приема у Гитлера{568}.
В тот же вечер фюрер его принял. Пришли также Гальдер и Хойзингер. Когда Гальдер, развернув карты на широком столе, начал доклад, фюрер услышал более чем сдержанные оценки положения и перспектив. Прежде всего начальник генерального штаба подчеркнул, что при проведении дальнейших операций следует ожидать сильного сопротивления русских, которые имеют сейчас на фронте 93 дивизии, в том числе перед группой армий "Центр" - 35 1/2 дивизии, а перед группой армий "Север" - 34 дивизии. Потери собственных войск оценивались в 50% для танковых и моторизованных дивизий и в 20% - для пехотных{569}. На юге немецкие войска не смогут преодолеть Днепр раньше середины августа. Группе армий "Центр" предстоит прежде всего заняться ликвидацией "смоленского мешка", что тоже непросто. При наступлении на Москву она встретит сильнейшее сопротивление и крепкую противовоздушную оборону. Что касается войск на севере, то начальник генерального штаба смог лишь сказать о плохой их группировке и поставить вопрос о необходимости ее изменить{570}. Ко всему этому Гальдер сослался на большую потерю времени, которую вызовет проведение операций, задуманных ОКВ, причем конечная цель войны таким путем все равно не будет достигнута.
Столь пессимистический доклад без предложений о путях достижения конечной цели, поставленной им самим, явно не понравился фюреру. Руководители армий выслушали длинную речь, из которой следовало, что Гитлер не имеет никаких новых идей, кроме исходного плана войны и своего пресловутого "Дополнения" к директиве No 33. Гитлер вновь напомнил о "трех первостепенных целях": первая Ленинград, "важный в индустриальном и морском отношении, главнейший город большевизма"; вторая цель - Москва и третья - "Украина с промышленным центром и нефтяным районом восточнее"{571}.
- Как я уже говорил вам, - заявил с раздражением Гитлер, - после окончания битвы под Смоленском 2-я и 3-я танковые группы должны быть повернуты направо и налево для поддержки групп армий "Юг" и "Север". Группе армий "Центр" предстоит наступать на Москву пехотой.
Но тут, ясно обнаруживая неуверенность, импульсивность своих решений, Гитлер пообещал "снова проверить целесообразность ранее полностью оправдывавших себя принципов использования подвижных соединений"{572}.
Вечерний визит к Гитлеру закончился для Браухича и Гальдера весьма незначительным успехом, и уж конечно они не смогли поколебать уверенность своего верховного главнокомандующего в скорой победе. Тем временем войска получили приказ о дальнейшем наступлении в глубь Советского Союза.
Командование сухопутных сил, которому предстояло выполнять директивы Гитлера, в конце июля 1941 г. в достаточной степени осознало силу Красной Армии. Трудно сказать, намечались ли первые признаки отрезвления всех. Но во всяком случае Браухич и Гальдер поняли, что достигнуть тех рубежей, которых требовало ОКВ, в ближайшее время не удастся. И они не собирались нести всю ответственность за срыв "предначертаний" Гитлера, за ошибки Кейтеля, Иодля и их аппарата. Штаб сухопутных сил пытался воздействовать на ОКВ, чтобы до поры до времени отложить тщетные попытки выполнить невыполнимое. Браухич и Гальдер не ограничились визитом к Гитлеру и той же ночью составили документ, фиксирующий их взгляды на положение дел. Затем появилась на свет еще одна, более подробная записка, содержание которой теперь уже со всей очевидностью говорило о надвигавшемся кризисе.