Страница:
Такой вопрос оставался самой мучительной проблемой германской "большой стратегии" в начале второй мировой войны.
Вечером 31 августа 1939 г. третий рейх подошел к тому рубежу, за которым начинался новый путь его истории. Нацистские генералы спокойно смотрели вперед. Они видели очертания вершин, которые казались им вершинами собственной славы. Они не сомневались, что, идя путем непрерывных побед, они с недостижимой для всех других высоты продиктуют волю лежащему внизу миру. Они не знали и не понимали, что, ринувшись завтра на рассвете вперед, попадут в сложнейшую сеть исторических, социальных, военных связей, где одно неразрывно сцеплено с другим, вытекает друг из друга, что их бросок вперед неизбежно и неумолимо вызовет такие силы противодействия, о которых не имели ни малейшего представления даже наиболее осторожные и дальновидные из них. И, конечно, они не могли тем вечером предполагать, что агрессия, на которую они решились, подготовила им путь не к вершинам могущества, а к пропасти катастрофы.
Агрессия против Польши
I
Агрессией против Польши фашистская Германия ввергла человечество во вторую мировую войну.
Тщательно вышколенная армия гитлеровского рейха одержала первую победу. Для польского народа сентябрьская катастрофа означала национальную трагедию, последствия которой привели к потере четверти населения страны, колоссальным разрушениям, бесконечным страданиям под пятой оккупантов, к героизму Сопротивления.
Уже первые месяцы войны заставили содрогнуться мир: откуда у немецкой армии этот фанатизм сокрушения, зловещий подъем военного духа, эта вера в гитлеризм и в его лозунги?
Все стало ясно значительно позже. До войны многие понимали, что такое фашизм, каковы его социальные корни. Но его возможности воздействия на психологию отдельного человека, на солдата, бесспорно, недооценивались.
Дело не только в мираже материального благополучия; не только в грандиозной спекуляции на шовинистических чувствах и недовольстве мещанской массы; не только в аппарате насилия, духовного, физического принуждения. Дело и в том, что мощная система фашистской пропаганды оказалась дьявольской по своему эффекту. Особенно в первые годы войны она захлестнула ум и сознание миллионов немцев. Она воспитывала физиологическую ярость к другим народам и обожествление фюрера. Одно неизбежно сопутствовало другому. "Один народ, один рейх, один фюрер". Один! И больше никого.
Воздействие нацистской системы принуждения и пропаганды обернулось невероятной жестокостью вермахта и вместе с тем той его механической решимостью, бешеным напором, которые поразили человечество уже в первые месяцы войны.
Столь желанный германским генералам "боевой дух" солдат воспитывался не на высоких идеалах, а противопоставлением армии всем человеческим ценностям во имя сокрушения их. Служение политическому гангстеру, вокруг которого пропаганда создавала атмосферу истерического преклонения, превращало вермахт в подлинное орудие истребления, ибо нацистские главари, методически, последовательно развращая народ, армию, насаждали именно дух истребления в отношении других народов и других армий.
С первых же дней агрессивной войны солдатам вермахта стали вбивать в головы мысль, что они воюют за какое-то "освобождение" Германии от "мирового заговора", за "народ", "отечество" и, наконец, за фюрера. "Прессеншеф" Отто Дитрих регулярно с начала военных действий публиковал "для народа" и "для истории" серию статей "С Гитлером в Польше": "Главная квартира фюрера - как звучит это слово! - умилялся он. - Сколько надежд и доверия связано с этим местом!"{98}.
Не важно, что многим немцам ни это слово, ни место не внушали ровно никакого доверия и тем более не сулили никаких надежд. Не важно, что они так не думали, что они вообще не могли думать подобным образом. Важно подчеркнуть: именно об этом надо думать. И так с первого дня второй мировой войны, с того момента, когда срочно созванные депутаты рейхстага на поездах и самолетах съехались и слетелись в Берлин и расселись в огромном зале оперного театра "Кроль".
В 10 часов утра 1 сентября 1939 г. президент рейхстага Геринг открыл заседание рейхстага. Обращаясь к тем, кого в третьем рейхе называли депутатами, он предоставил слово "нашему фюреру".
В мертвой тишине огромного зала Гитлер начал речь. Уведомив мир, что цель нападения на Польшу - только исправление ошибок Версаля в отношении Данцига, а вовсе не завоевание страны, Гитлер напомнил о ходе переговоров с поляками. Бесстыдные провокации и грубый нажим предвоенной нацистской дипломатии выглядели как умеренные предложения, а скромные ответы поляков - как "возмутительная наглость", "террор против фольксдойчей", "польская мобилизация", пограничные инциденты и т. п. Гитлер сообщил "господам депутатам": сегодня на рассвете начались боевые действия с Польшей. Верноподданническим ревом "зиг хайль" окончилось это заседание, которое в нацистской печати сразу же назвали "историческим". Еще накануне, вечером 31 августа, Гитлер отдал директиву о ведении войны:
"1. Теперь, когда исчерпаны все политические возможности разрешения мирным путем положения на восточной границе, которое стало невыносимым для Германии, я решил добиться этого решения силой.
2. Нападение на Польшу должно быть проведено в соответствии с приготовлениями, сделанными по плану "Вейс", учитывая изменения обстановки, которые могут возникнуть в ходе стратегического развертывания сухопутных сил.
Задачи и оперативные цели остаются без изменений.
День наступления - 1 сентября 1939 г.
Начало наступления - 4 часа 45 мин."{99}
Условный сигнал начать вторжение последовал из рейхсканцелярии в половине первого ночи 1 сентября после провокационного захвата переодетыми в польскую форму эсэсовцами германской радиостанции в пограничном городке Глейвице. И сразу же и предрассветной мгле войска двинулись к польской границе.
Начиная войну против Польши, германское военное руководство ни в малейшей степени не сомневалось: все пойдет по выработанному им плану. Соотношение сил было целиком на немецкой стороне: по пехоте - 1,8 : 1, по артиллерии - 3 : 1, по танкам - 4 : 1, но авиации - 5 : 1{100}. Собственно по такой более чем немудреной схеме ("все шло точно по плану") германские историки стали уже с 1940 г. изображать "польский поход". Затем, к сожалению, это вошло кое-где на Западе в традицию. Но почему-то упорно проходили мимо целого ряда примечательных фактов. Например, замалчивали, что еще в августе 1939 г., несмотря на сверхтщательную маскировку немецкого вторжения, польская разведка сумела распознать его основной замысел, чем, правда, не смогло воспользоваться польское высшее командование. Не замечается и тот факт, что в первый день войны немецкая авиация не смогла уничтожить польские военно-воздушные силы одним ударом, как хотела сделать.
Вопреки утверждениям многих военных историков на Западе польская авиация в первый день военных действий не была пассивным объектом уничтожения, а действовала активно, хотя и не перелетала границ Польши{101}.
Результаты немецкой атаки польских аэродромов на рассвете 1 сентября и всего воздушного наступления вызвали разочарование германского авиационного командования. Если часть аэродромов мирного времени и была выведена из строя, то самолеты на них понесли сравнительно небольшие потери. В официальном отчете германских ВВС о первом дне действий против Польши говорилось: "...Попытка застигнуть польские ВВС врасплох не удалась, во всяком случае она была достигнута не в той мере, как было намечено. У противника оказалось время, чтобы провести как активные мероприятия - подготовку истребительной и зенитной обороны, так и пассивные - перемещение соединений на запасные аэродромы. Вследствие разобщенности боевых действий собственных ВВС не было возможности атаковать вражеские авиабазы одновременно".
Мы, конечно, не хотим преувеличивать результатов сопротивления польской авиации - силы слишком несопоставимы. Мы имеем в виду лишь возразить против другой крайности, тем авторам, которые считают, будто германские ВВС первым же ударом уничтожили на аэродромах всю польскую авиацию.
Фуллер пишет: "Наступление на Польшу началось в 4 часа 40 мин. утра 1 сентября 1939 г. массированным ударом с воздуха. Поляки были застигнуты врасплох... В качестве первоочередной задачи германских военно-воздушных сил был захват господства в воздухе. Это было достигнуто уничтожением польской авиации как в воздухе, так и на земле"{102}.
Типпельскирх утверждает: "Немецкие военно-воздушные силы в первый же день наступления уничтожили слабую польскую авиацию на ее аэродромах"{103}.
По мнению Фойхтера, автора работы "История воздушной войны", "в течение двух дней главные силы польской авиации были разбиты, причем большинство самолетов было уничтожено на аэродромах"{104}.
Господство в воздухе немецко-фашистская авиация, конечно, быстро захватила благодаря подавляющему численному превосходству и более современной технике. Первый день войны с полной очевидностью показал, что тихоходные, слабо защищенные польские самолеты за малым исключением не могут противостоять немецким. Однако и позже польскую авиацию Геринг не смог парализовать, она мужественно использовала для борьбы свои до крайности ограниченные силы.
Боевые действия в приграничной зоне на направлении немецких главных ударов сначала развертывались сравнительно медленно. В первый день германские генералы не сумели использовать мощь своих танковых соединений: поляки стойко оборонялись. Однако во второй и третий дни определяющую роль стало играть многократное превосходство германских вооруженных сил над польскими. Численное преимущество немцев, особенно в технике, их жестокий напор, выучка и вместе с тем отсталые методы управления операциями, оказавшиеся присущими польскому командованию, вскоре обеспечили германским армиям оперативный прорыв польской обороны. Моторизованные корпуса двинулись в глубину территории страны, сопровождаемые ударами пикирующих бомбардировщиков по почти не защищенным от таких атак польским войскам, городам, железным дорогам, станциям, позициям обороны. Тем временем Гитлер после речи 1 сентября демонстративно под восторженные вопли "депутатов" объявил, что немедленно "отправляется на фронт". Его "ставка" разместилась в бронированном поезде из трех вагонов. Им командовал генерал-майор Роммель.
Отъезд Гитлера, преследовавший пропагандистские цели в гораздо большей степени, чем военно-стратегические, вызвал появление довольно своеобразных методов руководства, которые заключались и следующем.
Еще накануне войны в германском верховном командовании образовалось некое расслоение. Избранные, доверенные лица составили полуофициальный орган, так называемый "первый узкий круг" (или "внутренний круг"). В него входили самые приближенные к Гитлеру военные советники, адъютанты и связные офицеры трех видов вооруженных сил{105}. Они оказывали большое влияние на принятие основных решений. Особенно Геринг и Иодль. Последний до войны постоянно работал в рейхсканцелярии, в комнате рядом с Гитлером, в то время как начальник Иодля Кейтель сидел в другом здании и лишь навещал рейхсканцелярию. В полевых условиях "первый узкий круг" обособлялся.
Рабочий штаб составлял "второй узкий круг". В него входили аппарат ОКВ, командование и штабы сухопутных сил и авиации. Состав его зависел от тех задач, которые решало на том или ином фронте верховное командование.
Во время всего "польского похода" Гитлер с "первым узким кругом" разъезжал в своем личном поезде. Он внезапно, рассчитывая на эффект, появлялся перед войсками где-нибудь вдалеке от фронта, "воодушевлял" их речами и ехал дальше.
Действительное же оперативное руководство военными действиями велось из другого места.
В 35 км к югу от Берлина, если пересечь кольцевую автостраду, есть небольшой чистенький городок Цоссен. Недалеко от окраины, среди сосен, разместились мощные железобетонные казематы. Сюда, в подземные лабиринты комнат, перед началом войны перебрался штаб сухопутных сил. Лагерь "Цеппелин", как условно назывался штаб в Цоссене, стал отныне одним из главных центров управления армией. Отсюда Браухич в своем личном самолете "Граф Шлиффен" летал в "ставку фюрера", здесь 1-й обер-квартирмейстер фон Штюльпнагель и его правая рука полковник Грейфенберг составляли оперативные директивы.
В общем сложилась довольно своеобразная система управления: ставка, включавшая "первый узкий круг", находилась все время на колесах, аппарат ОКВ остался в Берлине на Бендлерштрассе, штаб сухопутных сил замкнулся в бункерах Цоссена, Геринг со штабом авиации расположился отдельно. Неустойчивая связь между поездом и Берлином дополняла картину некоторой разъединенности высшего руководства: все передоверялось ОКХ и штабам групп армий. Верховное командование преимущественно довольствовалось информацией и одобрением действий подчиненных.
И поскольку сначала все шло в общем и целом более или менее гладко, Гитлер не считал нужным вмешиваться в дела генштаба сухопутных сил, как стал делать позже, во время войны против СССР.
Несмотря на стойкое сопротивление поляков, особенно в сражениях на Варте и Видавке, под Млавой, Мокра и в других местах, 5 сентября польский фронт на участках немецких главных ударов был прорван. Польский главнокомандующий Рыдз-Смиглы принял решение отвести все армии за Вислу, в восточные районы страны. Войска группы армий "Юг", преследуя отступающие польские соединения, на южном участке фронта переправились через Дунаец, а в центре подвижными соединениями продвинулись севернее Пиотркува.
Тем временем на северном участке фронта польские войска уже сумели отойти за Вислу. Хотя отход и был вынужденным, но в конечном счете имел определенные последствия: здесь поляки сорвали планы группы армий "Север", стремившейся, в соответствии с общим замыслом, ликвидировать польскую армию на левобережье Вислы, не допуская ее отступления за реку. Западногерманский историк Форман пишет по этому поводу: "...В группе армий "Север" появилось сомнение в том, возможно ли еще уничтожить польские вооруженные силы западнее Вислы и нет ли необходимости изменить цели, поставленные первоначальным планом". Если говорить проще, то речь идет о том, что польские войска снова внесли существенную поправку в немецкие расчеты: удар на севере пришелся если не по пустому месту, то, безусловно, принес другой эффект, нежели тот, на который рассчитывали в ОКХ, составляя "Белый план". Начиная признавать невыполнимость своих исходных расчетов, немецкое командование постепенно меняет оперативные намерения.
Фон Бок приходит к выводу о необходимости полной перегруппировки сил и создания новой ударной массы теперь уже не в центре, а на восточном фланге группы армий "Север". Наступление на Варшаву по обе стороны Вислы предполагается затем вести только частью 4-й армии, остальные же силы армии перебросить к востоку для обхода сумевших отойти за Вислу польских группировок.
Главнокомандование сухопутных сил, убедившись, что польская армия не столь слаба, как ему казалось до войны, теперь все больше опасается слишком глубокого удара восточнее Вислы.
Директива Браухича от 5 сентября о задачах группы армий "Север" гласила: "В намерения ОКХ входит наступление 4-й армии но обе стороны Вислы на Варшаву, 3-й армии - правым флангом на Варшаву, левым флангом - на Острув Мазовецкий. Намерение группы армий усилить 3-ю армию путем переброски сил - особенно подвижных - из 4-й армии соответствует мнению ОКХ. Нужно избегать далекого размаха движения восточного фланга и ограничить продвижения на линии Варшава Острув Мазовецкий"{106}.
Это довольно осторожное решение ОКХ - серьезный аргумент против тех, кто рисует ныне ход германо-польской войны, в частности действия на северном участке фронта, как одну-единственную операцию германской армии, проведенную от начала и до конца на всех участках фронта с какой-то необычайной смелостью и стремительностью, как блестящее, чуть ли не автоматическое осуществление всех довоенных планов гитлеровского командования{107}.
Директива ОКХ от 5 сентября кладет начало второй стратегической операции: восточнее Вислы, не предусмотренной первоначальными планами войны. Ибо, как читатель помнит, немецкое верховное командование собиралось закончить ее одной операцией, проведенной западнее Вислы. Штаб группы армий "Север" в приказе от 5 сентября значительно сократил глубину и размах планируемого нового наступления: 4-я армия нацеливается на Варшаву, а не глубже, к востоку; 3-я армия получает задачу захватить переправы через Нарев, направить правофланговые соединения к Варшаве, а левофланговые, наносящие главный удар, - лишь немного восточнее, на Рожан{108}.
Германское командование оказалось перед необходимостью уточнять исходный оперативный план. Оно не использовало своего первоначального успеха. Польские войска получили передышку, отступили за Вислу и Нарев, укрепили оборону Модлина и Варшавы, приступили к созданию нового оборонительного фронта.
Итак, далеко не все шло у гитлеровского командования так гладко, как могло казаться на первый взгляд. Серьезно заблуждаются ныне те военные писатели на Западе, которые утверждают, что "поход в Польшу представлял собой в целом только осуществление германских оперативных планов" (западногерманский историк Роос).
Несмотря на очевидное поражение польской армии, на дезорганизацию ряда участков фронта и на тяжелый урон, все же поляки в эти дни не позволили Браухичу, Гальдеру и вообще всем стратегам из Цоссена осуществить их замысел окружить польские армии западнее Вислы и Нарева. На северном и крайнем южном флангах польские войска, выйдя из-под ударов, заставили немцев отказаться от охватывающего маневра и заменить его обычным фронтальным вытеснением. В ОКХ признали нереальность окружения польской армии западнее Вислы и Нарева и оказались вынужденными изменить первоначальный план, начать новую, вторую по счету, стратегическую операцию. Но отсрочка была, конечно, временной, ибо поражение Польши неминуемо надвигалось. Польша теперь стояла лицом к лицу с трагической истиной: необходимостью расплаты за многолетнюю реакционную близорукую политику своих правителей. Желая сделать свою страну бастионом Запада против "большевизма", на деле они подвели ее к состоянию экономического, политического и военного банкротства, которое не мог предотвратить героизм солдат.
После того как польские армии, расположенные в западных районах страны, в большинстве потерпели поражение, когда речь могла уже идти лишь о том, будут ли они полностью разбиты или какая-то их часть сумеет выйти из-под удара, польское командование все более теряло реальные перспективы и надежду изменить ход событий. В глубине страны отсутствовали резервы. Перевозить войска к фронту, линию которого высшие штабы знали плохо, становилось почти невозможным из-за развала работы находящихся под авиационными ударами железных дорог. Отступление на ряде участков фронта становилось все более хаотическим.
Кризис буржуазного режима Польши заключался в том, что правящие круги не смогли в момент испытаний объединить страну и армию для борьбы против фашизма. Неразрешимые противоречия государственного и общественного строя буржуазно-помещичьей Польши теперь выступили наружу с потрясающей силой и становились ясными как для одной, так и для другой стороны, вселяя в одних все большую уверенность, в других - все большее отчаяние{109}. И чем быстрее распадался польский фронт, тем смелее становились немецкие танковые командиры, двигая все дальше свои колонны и создавая те пресловутые "танковые клинья", которые вскоре все, кто мыслил мюнхенскими категориями, стали считать олицетворением каких-то совершенно необычайных приемов ведения войны, против которых невозможно бороться.
Глубокие прорывы на южных участках фронта открыли немецким танковым дивизиям путь на Варшаву, в Галицию и в Силезский промышленный район. Замысел новой стратегической операции, изложенный в директиве Браухича, отданной во второй половине дня б сентября, выглядел так:
"1. Из сведений о противнике следует, что он отходит за линию Висла Нарев и больше не собирается вести впереди этой линии решающие бои...
Возможно, происходит создание ударной группы на Нареве силой примерно самое большее в 4-5 дивизий. Не исключено дальнейшее ее усиление за счет войск, отходящих через Варшаву. Создание группировки в районе Лодзи составляет последнюю попытку противника к удержанию столицы... Предполагается, что создание группировки в районе Кельце больше невозможно. Противник здесь надеется перед быстро продвигающимся флангом 10-й армии отойти за Вислу на юго-восток. Его уничтожение на западном берегу Вислы будет едва ли возможно... (курс. наш. - Д. П.).
2. В связи с этим ставятся следующие задачи: группа армий "Север" быстро продвигается 3-й армией через Нарев, чтобы воспрепятствовать планомерному созданию обороны реки, и далее развивает наступление через Буг в направлении Варшава - Седльце, чтобы свернуть с севера фронт на Висле...
Группа армий "Юг" одновременно с уничтожением армии "Лодзь" препятствует созданию обороны на Висле, ...14-я армия наносит удар через Сан в общем направлении на Люблин... Дальнейшая оперативная цель: охват остатков польских главных сил восточнее Вислы" (курс. наш. - Д. П.){110}.
Перенеся действия восточнее Вислы, германское командование не только начало вторую операцию, но и нацеливало наступление вермахта все ближе к границам Советского Союза.
II
Первые три дня гитлеровской агрессии в Польше, т. е. 1, 2 и 3 сентября 1939 г., имели особое значение для формирования дальнейшей политики и военно-политической стратегии западных держав по меньшей мере вплоть до лета 1940 г., т. е. до падения Франции. Именно тогда французская и британская политика открыла перед третьим рейхом такие перспективы и возможности, что Гитлеру и его генеральному штабу оставалось лишь воспользоваться ими. Но именно вскоре после этого постепенно становится все более очевидным просчет исходной идеи всей "большой стратегии" германского верховного командования.
Политика Англии и Франции в начале второй мировой войны была прямым и логическим продолжением довоенного политического курса правящих кругов обеих держав с его настойчивым стремлением добиться соглашения с гитлеровской Германией на общем фундаменте антикоммунизма и за счет взаимных уступок. Захват Гитлером Польши, этого важного партнера Англии и Франции на востоке Европы, рассматриваемого ими в качестве противовеса Германии, антисоветского бастиона и опорного пункта влияния на Юго-Восточную Европу, был совершенно неприемлем для западных держав. Такой захват имел бы следствием лишь новое резкое усиление политических, экономических и военных позиций третьего рейха в ущерб Англии и Франции. Конечно, имелись надежды на агрессию Германии против СССР после выхода германских армий к советским границам в случае успеха Гитлера в германо-польской войне, но такое столкновение пока еще, особенно в условиях заключенного 23 августа советско-германского договора, было проблематичным, а нападение на Польшу - реальностью.
Резкое обострение империалистических противоречий в результате открыто обнаружившегося теперь нового шага Германии к занятию преобладающих позиций в Европе создало для правительств Лондона и Парижа обстановку, требующую немедленных кардинальных решений.
Народные массы Англии и Франции были полны решимости оказать сопротивление фашистскому агрессору; значительная часть господствующих классов, широкие круги общественности обеих стран не желали снова отступать и позволить германскому фашизму добиться решающего преобладания в Европе. Давление этих взаимодействующих сил в Англии и Франции привело к такой ситуации, когда объявления войны Германии уже невозможно было избежать.
Политика Гитлера и Риббентропа с началом войны представляла собой открытую спекуляцию на мюнхенских тенденциях тех политических кругов стран Запада, которые еще продолжали думать о сделке с фашизмом. Выступление Гитлера в рейхстаге в 10 часов утра 1 сентября рассчитывалось именно на эти круги. В тот же день британский кабинет после длительного заседания решил направить гитлеровскому правительству "ноту предостережения": "По многим сведениям, немецкое наступление в Польше развивается. Этим германское правительство создало положение, когда Англия и Франция должны выполнить свои обязательства, данные Польше... Я сообщаю, - писал Чемберлен, - что правительство его величества без колебаний выполнит свои обязательства Польше, если германское правительство не готово... приостановить наступление против Польши и не готово немедленно вернуть свои войска с польской территории"{111}.
Срок для ответа не был указан, и британскому послу в Берлине давались строгие инструкции, чтобы нота не рассматривалась как ультиматум. Аналогичную ноту передал Риббентропу французский посол.
Однако довольно решительный тон ноты далеко не соответствовал истинным намерениям Чемберлена, который в принципе не желал скорого объявления войны и поэтому делал все, чтобы оттянуть его.
Во французском правительстве и французском генеральном штабе сопротивление немедленному объявлению войны и оказанию помощи Польше было не менее очевидным, чем в Лондоне. Особое усердие в этом направлении проявлял министр иностранных дел Боннэ, стремившийся и сейчас добиться компромиссных переговоров с Гитлером за счет Польши. Этот политический курс Боннэ ясно сформулировал еще на заседании национального совета обороны 23 августа. "Не лучше бы толкнуть Варшаву к компромиссу?" - вопрошал он.
Вечером 31 августа 1939 г. третий рейх подошел к тому рубежу, за которым начинался новый путь его истории. Нацистские генералы спокойно смотрели вперед. Они видели очертания вершин, которые казались им вершинами собственной славы. Они не сомневались, что, идя путем непрерывных побед, они с недостижимой для всех других высоты продиктуют волю лежащему внизу миру. Они не знали и не понимали, что, ринувшись завтра на рассвете вперед, попадут в сложнейшую сеть исторических, социальных, военных связей, где одно неразрывно сцеплено с другим, вытекает друг из друга, что их бросок вперед неизбежно и неумолимо вызовет такие силы противодействия, о которых не имели ни малейшего представления даже наиболее осторожные и дальновидные из них. И, конечно, они не могли тем вечером предполагать, что агрессия, на которую они решились, подготовила им путь не к вершинам могущества, а к пропасти катастрофы.
Агрессия против Польши
I
Агрессией против Польши фашистская Германия ввергла человечество во вторую мировую войну.
Тщательно вышколенная армия гитлеровского рейха одержала первую победу. Для польского народа сентябрьская катастрофа означала национальную трагедию, последствия которой привели к потере четверти населения страны, колоссальным разрушениям, бесконечным страданиям под пятой оккупантов, к героизму Сопротивления.
Уже первые месяцы войны заставили содрогнуться мир: откуда у немецкой армии этот фанатизм сокрушения, зловещий подъем военного духа, эта вера в гитлеризм и в его лозунги?
Все стало ясно значительно позже. До войны многие понимали, что такое фашизм, каковы его социальные корни. Но его возможности воздействия на психологию отдельного человека, на солдата, бесспорно, недооценивались.
Дело не только в мираже материального благополучия; не только в грандиозной спекуляции на шовинистических чувствах и недовольстве мещанской массы; не только в аппарате насилия, духовного, физического принуждения. Дело и в том, что мощная система фашистской пропаганды оказалась дьявольской по своему эффекту. Особенно в первые годы войны она захлестнула ум и сознание миллионов немцев. Она воспитывала физиологическую ярость к другим народам и обожествление фюрера. Одно неизбежно сопутствовало другому. "Один народ, один рейх, один фюрер". Один! И больше никого.
Воздействие нацистской системы принуждения и пропаганды обернулось невероятной жестокостью вермахта и вместе с тем той его механической решимостью, бешеным напором, которые поразили человечество уже в первые месяцы войны.
Столь желанный германским генералам "боевой дух" солдат воспитывался не на высоких идеалах, а противопоставлением армии всем человеческим ценностям во имя сокрушения их. Служение политическому гангстеру, вокруг которого пропаганда создавала атмосферу истерического преклонения, превращало вермахт в подлинное орудие истребления, ибо нацистские главари, методически, последовательно развращая народ, армию, насаждали именно дух истребления в отношении других народов и других армий.
С первых же дней агрессивной войны солдатам вермахта стали вбивать в головы мысль, что они воюют за какое-то "освобождение" Германии от "мирового заговора", за "народ", "отечество" и, наконец, за фюрера. "Прессеншеф" Отто Дитрих регулярно с начала военных действий публиковал "для народа" и "для истории" серию статей "С Гитлером в Польше": "Главная квартира фюрера - как звучит это слово! - умилялся он. - Сколько надежд и доверия связано с этим местом!"{98}.
Не важно, что многим немцам ни это слово, ни место не внушали ровно никакого доверия и тем более не сулили никаких надежд. Не важно, что они так не думали, что они вообще не могли думать подобным образом. Важно подчеркнуть: именно об этом надо думать. И так с первого дня второй мировой войны, с того момента, когда срочно созванные депутаты рейхстага на поездах и самолетах съехались и слетелись в Берлин и расселись в огромном зале оперного театра "Кроль".
В 10 часов утра 1 сентября 1939 г. президент рейхстага Геринг открыл заседание рейхстага. Обращаясь к тем, кого в третьем рейхе называли депутатами, он предоставил слово "нашему фюреру".
В мертвой тишине огромного зала Гитлер начал речь. Уведомив мир, что цель нападения на Польшу - только исправление ошибок Версаля в отношении Данцига, а вовсе не завоевание страны, Гитлер напомнил о ходе переговоров с поляками. Бесстыдные провокации и грубый нажим предвоенной нацистской дипломатии выглядели как умеренные предложения, а скромные ответы поляков - как "возмутительная наглость", "террор против фольксдойчей", "польская мобилизация", пограничные инциденты и т. п. Гитлер сообщил "господам депутатам": сегодня на рассвете начались боевые действия с Польшей. Верноподданническим ревом "зиг хайль" окончилось это заседание, которое в нацистской печати сразу же назвали "историческим". Еще накануне, вечером 31 августа, Гитлер отдал директиву о ведении войны:
"1. Теперь, когда исчерпаны все политические возможности разрешения мирным путем положения на восточной границе, которое стало невыносимым для Германии, я решил добиться этого решения силой.
2. Нападение на Польшу должно быть проведено в соответствии с приготовлениями, сделанными по плану "Вейс", учитывая изменения обстановки, которые могут возникнуть в ходе стратегического развертывания сухопутных сил.
Задачи и оперативные цели остаются без изменений.
День наступления - 1 сентября 1939 г.
Начало наступления - 4 часа 45 мин."{99}
Условный сигнал начать вторжение последовал из рейхсканцелярии в половине первого ночи 1 сентября после провокационного захвата переодетыми в польскую форму эсэсовцами германской радиостанции в пограничном городке Глейвице. И сразу же и предрассветной мгле войска двинулись к польской границе.
Начиная войну против Польши, германское военное руководство ни в малейшей степени не сомневалось: все пойдет по выработанному им плану. Соотношение сил было целиком на немецкой стороне: по пехоте - 1,8 : 1, по артиллерии - 3 : 1, по танкам - 4 : 1, но авиации - 5 : 1{100}. Собственно по такой более чем немудреной схеме ("все шло точно по плану") германские историки стали уже с 1940 г. изображать "польский поход". Затем, к сожалению, это вошло кое-где на Западе в традицию. Но почему-то упорно проходили мимо целого ряда примечательных фактов. Например, замалчивали, что еще в августе 1939 г., несмотря на сверхтщательную маскировку немецкого вторжения, польская разведка сумела распознать его основной замысел, чем, правда, не смогло воспользоваться польское высшее командование. Не замечается и тот факт, что в первый день войны немецкая авиация не смогла уничтожить польские военно-воздушные силы одним ударом, как хотела сделать.
Вопреки утверждениям многих военных историков на Западе польская авиация в первый день военных действий не была пассивным объектом уничтожения, а действовала активно, хотя и не перелетала границ Польши{101}.
Результаты немецкой атаки польских аэродромов на рассвете 1 сентября и всего воздушного наступления вызвали разочарование германского авиационного командования. Если часть аэродромов мирного времени и была выведена из строя, то самолеты на них понесли сравнительно небольшие потери. В официальном отчете германских ВВС о первом дне действий против Польши говорилось: "...Попытка застигнуть польские ВВС врасплох не удалась, во всяком случае она была достигнута не в той мере, как было намечено. У противника оказалось время, чтобы провести как активные мероприятия - подготовку истребительной и зенитной обороны, так и пассивные - перемещение соединений на запасные аэродромы. Вследствие разобщенности боевых действий собственных ВВС не было возможности атаковать вражеские авиабазы одновременно".
Мы, конечно, не хотим преувеличивать результатов сопротивления польской авиации - силы слишком несопоставимы. Мы имеем в виду лишь возразить против другой крайности, тем авторам, которые считают, будто германские ВВС первым же ударом уничтожили на аэродромах всю польскую авиацию.
Фуллер пишет: "Наступление на Польшу началось в 4 часа 40 мин. утра 1 сентября 1939 г. массированным ударом с воздуха. Поляки были застигнуты врасплох... В качестве первоочередной задачи германских военно-воздушных сил был захват господства в воздухе. Это было достигнуто уничтожением польской авиации как в воздухе, так и на земле"{102}.
Типпельскирх утверждает: "Немецкие военно-воздушные силы в первый же день наступления уничтожили слабую польскую авиацию на ее аэродромах"{103}.
По мнению Фойхтера, автора работы "История воздушной войны", "в течение двух дней главные силы польской авиации были разбиты, причем большинство самолетов было уничтожено на аэродромах"{104}.
Господство в воздухе немецко-фашистская авиация, конечно, быстро захватила благодаря подавляющему численному превосходству и более современной технике. Первый день войны с полной очевидностью показал, что тихоходные, слабо защищенные польские самолеты за малым исключением не могут противостоять немецким. Однако и позже польскую авиацию Геринг не смог парализовать, она мужественно использовала для борьбы свои до крайности ограниченные силы.
Боевые действия в приграничной зоне на направлении немецких главных ударов сначала развертывались сравнительно медленно. В первый день германские генералы не сумели использовать мощь своих танковых соединений: поляки стойко оборонялись. Однако во второй и третий дни определяющую роль стало играть многократное превосходство германских вооруженных сил над польскими. Численное преимущество немцев, особенно в технике, их жестокий напор, выучка и вместе с тем отсталые методы управления операциями, оказавшиеся присущими польскому командованию, вскоре обеспечили германским армиям оперативный прорыв польской обороны. Моторизованные корпуса двинулись в глубину территории страны, сопровождаемые ударами пикирующих бомбардировщиков по почти не защищенным от таких атак польским войскам, городам, железным дорогам, станциям, позициям обороны. Тем временем Гитлер после речи 1 сентября демонстративно под восторженные вопли "депутатов" объявил, что немедленно "отправляется на фронт". Его "ставка" разместилась в бронированном поезде из трех вагонов. Им командовал генерал-майор Роммель.
Отъезд Гитлера, преследовавший пропагандистские цели в гораздо большей степени, чем военно-стратегические, вызвал появление довольно своеобразных методов руководства, которые заключались и следующем.
Еще накануне войны в германском верховном командовании образовалось некое расслоение. Избранные, доверенные лица составили полуофициальный орган, так называемый "первый узкий круг" (или "внутренний круг"). В него входили самые приближенные к Гитлеру военные советники, адъютанты и связные офицеры трех видов вооруженных сил{105}. Они оказывали большое влияние на принятие основных решений. Особенно Геринг и Иодль. Последний до войны постоянно работал в рейхсканцелярии, в комнате рядом с Гитлером, в то время как начальник Иодля Кейтель сидел в другом здании и лишь навещал рейхсканцелярию. В полевых условиях "первый узкий круг" обособлялся.
Рабочий штаб составлял "второй узкий круг". В него входили аппарат ОКВ, командование и штабы сухопутных сил и авиации. Состав его зависел от тех задач, которые решало на том или ином фронте верховное командование.
Во время всего "польского похода" Гитлер с "первым узким кругом" разъезжал в своем личном поезде. Он внезапно, рассчитывая на эффект, появлялся перед войсками где-нибудь вдалеке от фронта, "воодушевлял" их речами и ехал дальше.
Действительное же оперативное руководство военными действиями велось из другого места.
В 35 км к югу от Берлина, если пересечь кольцевую автостраду, есть небольшой чистенький городок Цоссен. Недалеко от окраины, среди сосен, разместились мощные железобетонные казематы. Сюда, в подземные лабиринты комнат, перед началом войны перебрался штаб сухопутных сил. Лагерь "Цеппелин", как условно назывался штаб в Цоссене, стал отныне одним из главных центров управления армией. Отсюда Браухич в своем личном самолете "Граф Шлиффен" летал в "ставку фюрера", здесь 1-й обер-квартирмейстер фон Штюльпнагель и его правая рука полковник Грейфенберг составляли оперативные директивы.
В общем сложилась довольно своеобразная система управления: ставка, включавшая "первый узкий круг", находилась все время на колесах, аппарат ОКВ остался в Берлине на Бендлерштрассе, штаб сухопутных сил замкнулся в бункерах Цоссена, Геринг со штабом авиации расположился отдельно. Неустойчивая связь между поездом и Берлином дополняла картину некоторой разъединенности высшего руководства: все передоверялось ОКХ и штабам групп армий. Верховное командование преимущественно довольствовалось информацией и одобрением действий подчиненных.
И поскольку сначала все шло в общем и целом более или менее гладко, Гитлер не считал нужным вмешиваться в дела генштаба сухопутных сил, как стал делать позже, во время войны против СССР.
Несмотря на стойкое сопротивление поляков, особенно в сражениях на Варте и Видавке, под Млавой, Мокра и в других местах, 5 сентября польский фронт на участках немецких главных ударов был прорван. Польский главнокомандующий Рыдз-Смиглы принял решение отвести все армии за Вислу, в восточные районы страны. Войска группы армий "Юг", преследуя отступающие польские соединения, на южном участке фронта переправились через Дунаец, а в центре подвижными соединениями продвинулись севернее Пиотркува.
Тем временем на северном участке фронта польские войска уже сумели отойти за Вислу. Хотя отход и был вынужденным, но в конечном счете имел определенные последствия: здесь поляки сорвали планы группы армий "Север", стремившейся, в соответствии с общим замыслом, ликвидировать польскую армию на левобережье Вислы, не допуская ее отступления за реку. Западногерманский историк Форман пишет по этому поводу: "...В группе армий "Север" появилось сомнение в том, возможно ли еще уничтожить польские вооруженные силы западнее Вислы и нет ли необходимости изменить цели, поставленные первоначальным планом". Если говорить проще, то речь идет о том, что польские войска снова внесли существенную поправку в немецкие расчеты: удар на севере пришелся если не по пустому месту, то, безусловно, принес другой эффект, нежели тот, на который рассчитывали в ОКХ, составляя "Белый план". Начиная признавать невыполнимость своих исходных расчетов, немецкое командование постепенно меняет оперативные намерения.
Фон Бок приходит к выводу о необходимости полной перегруппировки сил и создания новой ударной массы теперь уже не в центре, а на восточном фланге группы армий "Север". Наступление на Варшаву по обе стороны Вислы предполагается затем вести только частью 4-й армии, остальные же силы армии перебросить к востоку для обхода сумевших отойти за Вислу польских группировок.
Главнокомандование сухопутных сил, убедившись, что польская армия не столь слаба, как ему казалось до войны, теперь все больше опасается слишком глубокого удара восточнее Вислы.
Директива Браухича от 5 сентября о задачах группы армий "Север" гласила: "В намерения ОКХ входит наступление 4-й армии но обе стороны Вислы на Варшаву, 3-й армии - правым флангом на Варшаву, левым флангом - на Острув Мазовецкий. Намерение группы армий усилить 3-ю армию путем переброски сил - особенно подвижных - из 4-й армии соответствует мнению ОКХ. Нужно избегать далекого размаха движения восточного фланга и ограничить продвижения на линии Варшава Острув Мазовецкий"{106}.
Это довольно осторожное решение ОКХ - серьезный аргумент против тех, кто рисует ныне ход германо-польской войны, в частности действия на северном участке фронта, как одну-единственную операцию германской армии, проведенную от начала и до конца на всех участках фронта с какой-то необычайной смелостью и стремительностью, как блестящее, чуть ли не автоматическое осуществление всех довоенных планов гитлеровского командования{107}.
Директива ОКХ от 5 сентября кладет начало второй стратегической операции: восточнее Вислы, не предусмотренной первоначальными планами войны. Ибо, как читатель помнит, немецкое верховное командование собиралось закончить ее одной операцией, проведенной западнее Вислы. Штаб группы армий "Север" в приказе от 5 сентября значительно сократил глубину и размах планируемого нового наступления: 4-я армия нацеливается на Варшаву, а не глубже, к востоку; 3-я армия получает задачу захватить переправы через Нарев, направить правофланговые соединения к Варшаве, а левофланговые, наносящие главный удар, - лишь немного восточнее, на Рожан{108}.
Германское командование оказалось перед необходимостью уточнять исходный оперативный план. Оно не использовало своего первоначального успеха. Польские войска получили передышку, отступили за Вислу и Нарев, укрепили оборону Модлина и Варшавы, приступили к созданию нового оборонительного фронта.
Итак, далеко не все шло у гитлеровского командования так гладко, как могло казаться на первый взгляд. Серьезно заблуждаются ныне те военные писатели на Западе, которые утверждают, что "поход в Польшу представлял собой в целом только осуществление германских оперативных планов" (западногерманский историк Роос).
Несмотря на очевидное поражение польской армии, на дезорганизацию ряда участков фронта и на тяжелый урон, все же поляки в эти дни не позволили Браухичу, Гальдеру и вообще всем стратегам из Цоссена осуществить их замысел окружить польские армии западнее Вислы и Нарева. На северном и крайнем южном флангах польские войска, выйдя из-под ударов, заставили немцев отказаться от охватывающего маневра и заменить его обычным фронтальным вытеснением. В ОКХ признали нереальность окружения польской армии западнее Вислы и Нарева и оказались вынужденными изменить первоначальный план, начать новую, вторую по счету, стратегическую операцию. Но отсрочка была, конечно, временной, ибо поражение Польши неминуемо надвигалось. Польша теперь стояла лицом к лицу с трагической истиной: необходимостью расплаты за многолетнюю реакционную близорукую политику своих правителей. Желая сделать свою страну бастионом Запада против "большевизма", на деле они подвели ее к состоянию экономического, политического и военного банкротства, которое не мог предотвратить героизм солдат.
После того как польские армии, расположенные в западных районах страны, в большинстве потерпели поражение, когда речь могла уже идти лишь о том, будут ли они полностью разбиты или какая-то их часть сумеет выйти из-под удара, польское командование все более теряло реальные перспективы и надежду изменить ход событий. В глубине страны отсутствовали резервы. Перевозить войска к фронту, линию которого высшие штабы знали плохо, становилось почти невозможным из-за развала работы находящихся под авиационными ударами железных дорог. Отступление на ряде участков фронта становилось все более хаотическим.
Кризис буржуазного режима Польши заключался в том, что правящие круги не смогли в момент испытаний объединить страну и армию для борьбы против фашизма. Неразрешимые противоречия государственного и общественного строя буржуазно-помещичьей Польши теперь выступили наружу с потрясающей силой и становились ясными как для одной, так и для другой стороны, вселяя в одних все большую уверенность, в других - все большее отчаяние{109}. И чем быстрее распадался польский фронт, тем смелее становились немецкие танковые командиры, двигая все дальше свои колонны и создавая те пресловутые "танковые клинья", которые вскоре все, кто мыслил мюнхенскими категориями, стали считать олицетворением каких-то совершенно необычайных приемов ведения войны, против которых невозможно бороться.
Глубокие прорывы на южных участках фронта открыли немецким танковым дивизиям путь на Варшаву, в Галицию и в Силезский промышленный район. Замысел новой стратегической операции, изложенный в директиве Браухича, отданной во второй половине дня б сентября, выглядел так:
"1. Из сведений о противнике следует, что он отходит за линию Висла Нарев и больше не собирается вести впереди этой линии решающие бои...
Возможно, происходит создание ударной группы на Нареве силой примерно самое большее в 4-5 дивизий. Не исключено дальнейшее ее усиление за счет войск, отходящих через Варшаву. Создание группировки в районе Лодзи составляет последнюю попытку противника к удержанию столицы... Предполагается, что создание группировки в районе Кельце больше невозможно. Противник здесь надеется перед быстро продвигающимся флангом 10-й армии отойти за Вислу на юго-восток. Его уничтожение на западном берегу Вислы будет едва ли возможно... (курс. наш. - Д. П.).
2. В связи с этим ставятся следующие задачи: группа армий "Север" быстро продвигается 3-й армией через Нарев, чтобы воспрепятствовать планомерному созданию обороны реки, и далее развивает наступление через Буг в направлении Варшава - Седльце, чтобы свернуть с севера фронт на Висле...
Группа армий "Юг" одновременно с уничтожением армии "Лодзь" препятствует созданию обороны на Висле, ...14-я армия наносит удар через Сан в общем направлении на Люблин... Дальнейшая оперативная цель: охват остатков польских главных сил восточнее Вислы" (курс. наш. - Д. П.){110}.
Перенеся действия восточнее Вислы, германское командование не только начало вторую операцию, но и нацеливало наступление вермахта все ближе к границам Советского Союза.
II
Первые три дня гитлеровской агрессии в Польше, т. е. 1, 2 и 3 сентября 1939 г., имели особое значение для формирования дальнейшей политики и военно-политической стратегии западных держав по меньшей мере вплоть до лета 1940 г., т. е. до падения Франции. Именно тогда французская и британская политика открыла перед третьим рейхом такие перспективы и возможности, что Гитлеру и его генеральному штабу оставалось лишь воспользоваться ими. Но именно вскоре после этого постепенно становится все более очевидным просчет исходной идеи всей "большой стратегии" германского верховного командования.
Политика Англии и Франции в начале второй мировой войны была прямым и логическим продолжением довоенного политического курса правящих кругов обеих держав с его настойчивым стремлением добиться соглашения с гитлеровской Германией на общем фундаменте антикоммунизма и за счет взаимных уступок. Захват Гитлером Польши, этого важного партнера Англии и Франции на востоке Европы, рассматриваемого ими в качестве противовеса Германии, антисоветского бастиона и опорного пункта влияния на Юго-Восточную Европу, был совершенно неприемлем для западных держав. Такой захват имел бы следствием лишь новое резкое усиление политических, экономических и военных позиций третьего рейха в ущерб Англии и Франции. Конечно, имелись надежды на агрессию Германии против СССР после выхода германских армий к советским границам в случае успеха Гитлера в германо-польской войне, но такое столкновение пока еще, особенно в условиях заключенного 23 августа советско-германского договора, было проблематичным, а нападение на Польшу - реальностью.
Резкое обострение империалистических противоречий в результате открыто обнаружившегося теперь нового шага Германии к занятию преобладающих позиций в Европе создало для правительств Лондона и Парижа обстановку, требующую немедленных кардинальных решений.
Народные массы Англии и Франции были полны решимости оказать сопротивление фашистскому агрессору; значительная часть господствующих классов, широкие круги общественности обеих стран не желали снова отступать и позволить германскому фашизму добиться решающего преобладания в Европе. Давление этих взаимодействующих сил в Англии и Франции привело к такой ситуации, когда объявления войны Германии уже невозможно было избежать.
Политика Гитлера и Риббентропа с началом войны представляла собой открытую спекуляцию на мюнхенских тенденциях тех политических кругов стран Запада, которые еще продолжали думать о сделке с фашизмом. Выступление Гитлера в рейхстаге в 10 часов утра 1 сентября рассчитывалось именно на эти круги. В тот же день британский кабинет после длительного заседания решил направить гитлеровскому правительству "ноту предостережения": "По многим сведениям, немецкое наступление в Польше развивается. Этим германское правительство создало положение, когда Англия и Франция должны выполнить свои обязательства, данные Польше... Я сообщаю, - писал Чемберлен, - что правительство его величества без колебаний выполнит свои обязательства Польше, если германское правительство не готово... приостановить наступление против Польши и не готово немедленно вернуть свои войска с польской территории"{111}.
Срок для ответа не был указан, и британскому послу в Берлине давались строгие инструкции, чтобы нота не рассматривалась как ультиматум. Аналогичную ноту передал Риббентропу французский посол.
Однако довольно решительный тон ноты далеко не соответствовал истинным намерениям Чемберлена, который в принципе не желал скорого объявления войны и поэтому делал все, чтобы оттянуть его.
Во французском правительстве и французском генеральном штабе сопротивление немедленному объявлению войны и оказанию помощи Польше было не менее очевидным, чем в Лондоне. Особое усердие в этом направлении проявлял министр иностранных дел Боннэ, стремившийся и сейчас добиться компромиссных переговоров с Гитлером за счет Польши. Этот политический курс Боннэ ясно сформулировал еще на заседании национального совета обороны 23 августа. "Не лучше бы толкнуть Варшаву к компромиссу?" - вопрошал он.