Страница:
Хотя весть с берегов Дона оказалась более чем неприятной, первая реакция сводилась к спокойному: "Мы этого давно ожидали". После войны Варлимонт в своих дополнениях к тексту журнала военных действий ОКВ напишет: несмотря на то что наступление ожидалось давно "и не только фюрером", тем не менее "оборонительные мероприятия, в отношении которых были отданы приказы, еще далеко не были завершены". Он придет к выводу, что русское наступление "по времени и силам в конечном счете оказалось в высшей степени неприятной неожиданностью"{884}. Но такие оценки появятся много позже. А тогда никто не сомневался, что атаку Красной Армии удастся отбить.
Потом стало известно о разгроме румынского корпуса под станицей Распопинской и не то гибели, не то пленении его командира генерала Ласкара. Это сразу вызвало тревогу.
Историей доказано, что диктаторы в моменты кризиса ищут виновников неудач и находят их прежде всего среди самых незначительных людей. Фельдмаршал фон Вейхс хорошо знал Гитлера, и в первом же разговоре с ним по радио насчет русского контрнаступления обвинил во всех бедах командира 48-го танкового корпуса Гейма: он виноват - разбросал силы.
Имеется любопытный документ, проливающий свет на реакцию в Бергхофе в связи с началом контрнаступления под Сталинградом: записки личного адъютанта Гитлера майора Энгеля. 19 ноября он писал: "Вечером положение плохое, у румын, по-видимому, катастрофа, картина еще неясна. Фельдмаршал фон Вейхс лично разговаривает с фюрером и требует освободить генерала Гейма (48-й танковый корпус); согласие на это сперва дается, затем, однако, отменяется. Вечером беспрерывно поступают противоречивые сообщения... Цейтцлеру не все ясно"{885}.
...Миллионы немцев в третьем рейхе в тот день, 19 ноября, конечно, не знали, что именно в эти самые часы судьба империи Адольфа Гитлера и каждого из них определилась. Газеты печатали речь Геббельса, произнесенную накануне в Дуйсбурге: "Цель на Востоке ясна и непоколебима: советская военная мощь... должна быть полностью уничтожена". Розенберг опубликовал статью о "продолжающемся строительстве на Востоке". Передовая "Фёлькишер беобахтер" уверяла: "Италия твердо сражается до победы". И только короткое "скромное" сообщение гласило: "Слабые советские удары под Сталинградом"{886}.
Тем временем танковые, механизированные и стрелковые соединения Красной Армии развивали успех все дальше в тыл группировки Паулюса.
На второй день контрнаступления Красной Армии Цейтцлер прислал донесение: многие попытки русских атаковать восточнее Клетской отбиты немецкими войсками, но западнее противник смог прорваться через румынские позиции на глубину 10-20 км. "Контрмеры находящихся там танковых соединений начинаются"{887}, прибавлял он.
Хотя общее положение дел оставалось все еще неясным, в Бергхофе начали понимать серьезность надвигавшихся событий. Было решено создать ударную группу из войск 11-й армии, а ее штаб во главе с фельдмаршалом Манштейном отправить из Витебска на юг, чтобы он мог возглавить новую группу армий под названием "Дон", которая объединит все войска в угрожаемой зоне. Такое решение, замечает Варлимонт, в целом указывает, что размеры опасности уже в этот второй день наступления были осознаны{888}. Однако вряд ли так. Отдельные группы германских высших штабов все еще сидели в разных местах. Плохо связанные друг с другом, располагая самой противоречивой информацией, они не могли создать целостную картину событий, оценить их значение и руководить ими. О том, какой разнобой царил в гитлеровском верховном командовании на второй-третий день контрнаступления Красной Армии, свидетельствует хотя бы решение командования военно-воздушных сил: 21 ноября оно готовило отправку 80 самолетов воздушного флота Рихтгофена из-под Сталинграда в район Средиземного моря. "Военно-воздушные силы, - заключает Варлимонт, - еще меньше, чем армия, были подготовлены к русскому наступлению"{889}.
Энгель записал 20 ноября: "Обычное обсуждение обстановки. Полная путаница из-за румын. Все цепляются за Гейма. Сам фюрер еще никакого решения принять не может. Мнения расходятся, но и командование сухопутных сил не делает конкретных предложений. Предложение Иодля предоставить решение фон Вейхсу отклоняется. 48-й танковый корпус должен все взять на себя, помочь 6-й армии, а потом опять двигаться на северо-запад, укрепить положение слева и уничтожить противника. Плохо, что совершенно неизвестно, где в данное время Гейм... Тем не менее Гитлер приказал 48-му танковому корпусу в этот день опять выступить на север, так как он хотел по возможности выправить положение в северном районе при помощи контрнаступления левого фланга 6-й армии"{890}.
В то же время фельдмаршал Манштейн, получивший срочное назначение, сидел в Витебске и тщетно ждал летной погоды. Он выехал лишь на следующий день, 21-го, поездом. Состав шел медленно: партизаны минировали дороги. Только через трое суток поезд фельдмаршала прибыл в Новочеркасск. Создание группы "Дон" затягивалось.
События нарастали стремительно и грозно. Оценка положения, сделанная штабом верховного командования 21 ноября, гласила: "Русский прорыв фронта 3-й румынской армии между Клетской и Серафимовичем значительно углубился... Южнее Сталинграда и в калмыцких степях русские также перешли в наступление крупными силами и многочисленными танками против восточного фланга 4-й танковой армии и 4-й румынской армии"{891}. Совещания в баварском дворце Гитлера шли почти беспрерывно с участием всего полевого штаба верховного командования, вызванного, наконец, из Зальцбурга. Окружающая роскошь, фантастическая красота гор, прозрачный воздух, идиллический покой совершенно не гармонировали с представлениями, что где-то в холодной заснеженной степи над немецкими дивизиями нависла угроза гибели. Что предпринимать? Может быть, отвести войска Паулюса непосредственно из Сталинграда, чтобы усилить угрожаемый район?
Энгель продолжает: "21 ноября: Все новые и новые безрадостные сообщения; вот и южнее Сталинграда тоже кризисное положение у румын. Иодль предлагает фронт на Волге изъять из ведения командования 6-й армии, потому что оттуда едва ли угрожает опасность атаки, надо укрепить южный участок, в противном случае окружение Сталинграда явится вопросом нескольких часов. Фюрер говорит нет, приводя известные уже аргументы: этим положения не изменить, и этого от русских не утаить. Бороться за каждый отдельный дом, а если не это, тогда утеряна будет вся земля Сталинграда. Снова и снова фюрер повторяет: "Как бы там ни было, а Сталинград нужно в любых обстоятельствах удержать""{892}.
Все прояснилось 23 ноября. Уже днем поступили мрачные сведения. В 22 часа штаб верховного руководства поразили слова донесения: "Оба ударных клина большого русского наступления в районе Дон - Волга соединились у Калача. Вследствие этого 6-я армия окружена между Волгой и Доном"{893}.
Неумолимый приговор был вынесен.
III
В исторический день 23 ноября 1942 г. войска Юго-Западного, Сталинградского и Донского фронтов выполнили основную задачу, поставленную им Верховным Главнокомандованием Красной Армии. Они замкнули кольцо окружения вокруг 22 дивизий 6-й и 4-й танковой армий фашистского вермахта. В окружении осталось 330 тыс. человек{894}. К этому же времени была разгромлена 3-я румынская армия, четыре дивизии которой сдались в плен. "Ноябрьская операция контрнаступления под Сталинградом успешно завершилась. Ликвидация окруженной группировки противника была не легким делом, и от успешного решения этой задачи во многом зависел дальнейший ход вооруженной борьбы против фашистской Германии"{895}.
Еще минувшей ночью Иодль от имени Гитлера передал 6-й армии приказ "начать контрнаступление против советских войск на их левом фланге". Конечно, в штабе Паулюса не могли принять всерьез этой директивы из Баварии: в сложившейся обстановке армия не была готова к действиям подобного рода.
Вероятно, не случайно именно в тот же день, когда положение под Сталинградом стало проясняться, по приказу Гитлера в Бергхоф был вызван рейхсминистр Шпеер для обсуждения вопросов, связанных с планами дальнейшего развития военного производства: если Красная Армия способна так наступать война продлится долго.
Гитлер потребовал срочно разработать расширенную программу выпуска танков, существовавшую пока в набросках. Он немедленно ее подпишет. Первая задача: срочно к 12 мая будущего года дать 90 танков "Порше-тигр I" с новой пушкой. Это - "единственная возможность ускоренно направить на фронт длинную 88-мм пушку, установленную на тяжелом танке"{896}. Необходимо усилить танковую броню до 200 мм. Строились различные планы, ставились срочные задания: выпустить другие модели тяжелых танков "тигра" и штурмовых орудий, в частности "таранящий тигр", способный пробивать дома; создать средства транспорта высокой проходимости; приспособить крупнокалиберные мортиры в качестве штурмовых орудий; повысить эффективность противотанковых орудий{897}.
И все это решалось в день, когда советские войска замкнули кольцо окружения вокруг 6-й армии.
Лишь только закончилось совещание со Шпеером, последовала команда отделам и группам высшего руководства: всем немедленно ехать и лететь обратно в "Волчье логово"! Гитлер в особом; поезде вместе с Кейтелем и Иодлем двинулся тем же вечером до Лейпцига, откуда самолет назавтра доставил их в Восточную" Пруссию. Передовая группа штаба ОKB помчалась курьерским поездом Зальцбург Берлин, другая на следующий день отправилась самолетом, а основная часть офицеров штаба верховного командования только поздно вечером 23-го разместилась в особом поезде "Атлас". Они прибыли в "Вольфшанце" ночью 25-го.
Двое с лишним суток штаб германского верховного командования не мог руководить войной. Так, после прогулки в Южную Баварию вновь собралась в своих бункерах и бараках в туманной и дождливой Восточной Пруссии группа военных руководителей, еще обладавших огромной властью.
Около полуночи 23 ноября Гитлер направил Паулюсу в сталинградский "котел" радиограмму: "6-я армия временно окружена. Я знаю 6-ю армию и ее главнокомандующего и знаю, что в создавшемся положении они будут стойко держаться. 6-я армия должна знать, что я делаю все, чтобы ей помочь и выручить ее. Я своевременно отдам ей свои приказы"{898}.
Прежде всего сделали вывод о необходимости организовать снабжение армии по воздуху. Но Рихтгофен и командир 8-го авиационного корпуса Фибих единодушно высказали мнение: "Снабжение по воздуху целой армии в зимних условиях невозможно"{899}.
В ночь с 23-го на 24-е Паулюс отправил радиограмму Гитлеру с просьбой разрешить прорыв армии на юго-запад.
Ставка Гитлера и генеральный штаб сухопутных сил стояли перед трудным решением: какой приказ отдать 6-й армии? Из документов того периода нелегко восстановить подлинный ход длительных споров и дискуссий, проходивших по этому поводу в "Вольфшанце". Составленные позже отчеты ряда участников многочисленных совещаний дают возможность понять, что имелось два мнения. Начальник генерального штаба сухопутных сил Цейтцлер поддерживал аргументы обоих командующих, Паулюса и Вейхса, защищая мнение, что 6-я армия должна прорываться из кольца. Он считал невозможной доставку по воздуху средств снабжения. Иодль, наоборот, требовал оставаться на Волге и выжидать освобождения, потому что в противном случае все успехи летнего наступления будут ликвидированы, немцы потеряют всякие надежды завоевать Кавказ, а Советский Союз полностью восстановит движение транспорта по Волге. Хотя Гитлер как будто и разделял это мнение, он все же колебался и, по-видимому, сначала примкнул к точке зрения Цейтцлера. Поэтому Цейтцлер смог поздно ночью 23-го сообщить группе армий "Б", что прорыв 6-й армии принципиально одобрен и приказа можно ожидать к утру. Но рано утром Геринг как главнокомандующий ВВС взял на себя ответственность за снабжение 6-й армии по воздуху. Гитлер, Кейтель и Иодль приняли эту желанную гарантию, которая освобождала их от тягостного сознания, что бастион на Волге будет потерян, а вместе с ним и их престиж. Взамен намеченного приказа, который в "котле" уже готовились исполнять, утром 24 ноября появилось "решение фюрера": 6-й армии окончательно закрепиться между Волгой и Доном. Сталинград был объявлен "крепостью". Ее освободят извне. Впредь до успешного проведения операции по деблокаде 4-й воздушный флот должен взять на себя снабжение всем необходимым 6-й армии{900}.
Войска Паулюса находились в кольце диаметром 200 км. Между тем группа армий "Б" ценой крайнего напряжения создала вблизи 6-й армии новый фронт. Спешными импровизациями всякого рода: отводом на реку Чир остатков румынских соединений, мобилизацией в тыловых службах поголовно всех, кто мог носить оружие, вводом боеспособного авиационного корпуса - стало возможным занять постепенно смыкавшийся фронт от Аксая через Дон до Верхнего Чира. Остатки 48-го танкового корпуса тоже пробились к фронту на Чире. Командира корпуса Гейма Гитлер все же отстранил.
6-я армия оказалась в абсолютной зависимости от снабжения по воздуху. Если оно с самого начала было и оставалось неудовлетворительным, то это было результатом прежде всего хорошо организованной советским командованием воздушной блокады. Авиатранспорт едва смог покрыть 1/5 минимальной потребности 6-й армии, которой требовалось ежедневно 700 т продовольствия и боеприпасов. Такой огромный груз могли перебросить 500 транспортных самолетов и то, если бы по ним никто не стрелял. Но Рихтгофен, даже после того как получил самолеты из Франции, Норвегии, Италии, имел всего лишь 298 машин{901}. Советское командование быстро организовало воздушное прикрытие. Туманы и снежные метели тоже не способствовали полетам в "котел" и обратно. "Воздушный мост" оказался неустойчивым. По данным Г. Дёрра, немецкая авиация понесла здесь самые большие потери со времени воздушного наступления на Англию{902}.
Плотное окружение, воздушная блокада лишали армию Паулюса всяких надежд.
В ставке верховного главнокомандования воцарилась гнетущая атмосфера. Цейтцлер, опасаясь высочайшего гнева, как мог, старался изменить к лучшему настроение фюрера. Он подчеркивал в своих докладах малейшие, даже самые мелкие успехи на каком-нибудь второстепенном участке фронта и по мере возможности обходил острые проблемы Сталинграда, не уставая повторять, что все идет хорошо. Не имея ясных планов, он старался говорить то, что хотел слышать Гитлер, всячески приукрашивал события и оценки. 1 декабря Цейтцлер позвонил в ставку. Гитлер нервно ожидал сообщений о Восточном фронте.
- Мой фюрер, я докладываю, - возбужденно и торопясь начал Цейтцлер. Сначала общее. В группе армии "Б" все удовлетворительно. В центре северный и восточный участки в удовлетворительном состоянии. В Великих Луках тоже удовлетворительно. В целом я могу, начиная с центра, доложить следующее: на Восточном фронте все в порядке. Наступления отбиты. Все идет в высшей степени гладко.
Гитлер напряженно слушал. На вопросы начальника генерального штаба он отвечал коротким "jawohl" (конечно).
Но вот дошло до деталей.
- Командир гренадерского полка "Великая Германия" убит на своем командном пункте. "Он", - с ударением произнес Цейтцлер, применяя слово, которым в германской ставке называли противника, т. е. русских, советских, - он прорвался к югу в брешь и занял здесь одну деревню. Он ввел новые пришедшие с юга части против 20-й танковой дивизии. Дальше к востоку 12-я танковая дивизия сражается с прорвавшимися частями. Враг все еще атакует к северу и западу. У Новосокольников его атака отбита. Сегодня со всех сторон приходят сведения, что русский Черноморский флот снова активизируется в Черном море, причем у Анапы два крейсера и еще два - около Крыма.
- Почему же наши быстроходные суда, которые там ходят вокруг, - с возмущением вскричал Гитлер, - не смогли быстро их обнаружить?
- Я спросил, что они там предпринимают. Они ничего не сделали! Я приказал объявить тревогу на побережье Крыма и перебросить резервы в те места, где им полагается быть. В 17-й армии и 1-й танковой армии ничего особенного.
Гитлер молчал. Цейтцлер перешел, наконец, к Сталинграду.
- В группе Манштейна у Котельниково ничего особенного не произошло. Фронт на Чире был сегодня сильно атакован, в частности у вокзала Чир, где стоит полковник Чекель. Удар пришелся по группе Абрахама, группе Шмидта до группы Фибиха. На фронте полковника Чекеля положение восстановлено.
Затем Цейтцлер обратился к деталям обстановки на фронте итальянской армии и говорил по этому поводу еще много. Но Гитлер почти не слушал. Он молча положил трубку, когда услышал: "Это все"{903}.
IV
Итак, решение было принято, жребий брошен. 6-я армия оставалась на месте, там, где удерживала кольцо своего отрезанного фронта. Фельдмаршал Манштейн со своей группой "Дон" и дивизиями, мчавшимися с запада, подготовит удар необходимой силы. Блокада будет снята. "Фюрер уверен в положении 6-й армии"{904}, - писал 25 ноября историограф германского верховного командования.
Со всех сторон накатывались волны все новых и новых событий. Везде инициатива уходила из рук нацистских военных лидеров. В Африке дела шли все хуже. Союзники развивали наступление, сжимая итало-немецкую армию с обеих сторон. В тот день, когда ставка Гитлера узнала, что советские танковые клинья замкнули кольцо вокруг армии Паулюса, от Роммеля пришло сообщение о неизбежности потери очень важных позиций около Аджедабии, на которые возлагалась масса надежд, и о том, что немецкие войска вот уже несколько суток не имеют хлеба{905}. Моторизованные части союзников подошли к городу Тунису и к позиции Марса эль Брега. Роммель, вызванный в последних числах ноября для доклада в "Вольфшанце", заявил Гитлеру: Африку теперь вообще невозможно удержать. Гитлер, конечно, отверг такую оценку и приказал Роммелю вместе с Герингом немедленно отправиться в Рим, чтобы договориться с итальянцами о дальнейших действиях. Сразу же их самолет стартовал с аэродрома Растенбурга.
Очередную неожиданность преподнесли французы. Необходимость захвата французского флота в Тулоне казалась в ставке Гитлера очевидной. Уже давно имелся план под названием "Лила": три резервные дивизии группы армий "Запад" неожиданно вторгнутся в Тулон, авиация минирует порт, семь подводных лодок блокируют его с моря{906}. План держался в строгом секрете. Все знали, что Петэн и Лаваль поддержат его. Ведь Лаваль еще раз заявил в конце ноября на пресс-конференции для узкого круга лиц: вся его политика "базируется на конечной победе Германии, в которую он твердо верит"{907}.
Командующий группой армий "Запад" сообщил 25 ноября: у него все готово, и он лишь ждет обещанного ставкой досье с материалами, которые мотивируют необходимость акции и которые он постфактум предъявит Лавалю. Одновременно с проведением операции "Лила" предполагалось захватить корабли торгового флота в Марселе.
На следующий день Гитлер сообщил о своих намерениях Муссолини, пообещав отдать ему большую часть французского флота. Вторжение началось перед рассветом 27 ноября. И каково же было изумление гитлеровской ставки, когда после первых стандартных докладов о "планомерном течении операции" пришло сообщение: французский флот взорвал себя, а одна подводная лодка ушла. И это после приказа Виши, отданного в то же утро, не оказывать немцам сопротивления! Патриоты Франции сказали свое веское слово, и оно громом прозвучало в тиши "Волчьего логова".
Осложнялись испанские дела. Вызывала сомнения позиция Франко в случае высадки англичан на Пиренейский полуостров. Теперь гитлеровцы считали наилучшим для себя вариантом хотя бы сохранение испанского нейтралитета. На столе начальника штаба оперативного руководства уже лежал готовый план вторжения немецких войск в Испанию и Португалию на случай, если Мадрид изменит ориентиры.
В Средиземном море и Атлантике союзные флоты установили твердое господство. Грузы лишь тонкой струей просачивались к Роммелю из Италии и Греции. Его танки вот-вот могли остаться без горючего. Когда 2 декабря у Бизерты пошел ко дну караван немецких судов с грузами для африканской армии, а второй такой же караван с 60 танками на борту еле спасся, вернувшись в итальянские порты, Гитлер потребовал от Редера и от итальянского "Командо Супремо" принять самые срочные меры, ввести для перевозки грузов быстроходные суда.
Для партизан в разных странах Европы окружение 6-й армии стало необъявленным, но мощным сигналом дальнейшей активизации борьбы. В ставку Гитлера отовсюду стекались сведения о новых смелых атаках патриотов, В широких масштабах развертывалась борьба белорусских партизан. В Греции, близ овеянных легендами Фермопил, взлетел на воздух стратегически важный железнодорожный мост - немецкие эшелоны в течение шести недель не могли двигаться в южные порты. Ширилась народно-освободительная война в Югославии. Партизаны выбили гитлеровцев из города Яице, наступали под Аграмом, Бродом, Самарицей. Генеральный штаб счел себя вынужденным теперь все более непосредственно заниматься борьбой с патриотами. Далее мы увидим, насколько успешно он выполнял гестаповские функции.
Наконец, под непосредственным впечатлением сталинградской неудачи. Муссолини, к величайшему удивлению Гитлера и его помощников, заявил, 1 декабря прибывшему в Рим Герингу: войну с Россией надо кончать. "Тем или иным способом, - заявил дуче, - главу войны с Россией, которая бесперспективна, следует закрыть. Все силы должны быть направлены на Запад и в Средиземное море"{908}.
Все это вместе взятое подтолкнуло верховное командование сделать новую оценку "общего положения". Она появилась 1 декабря, и автором ее стал Варлимонт.
Главные задачи нацистской стратегии штаб оперативного руководства представлял себе так. Северная Африка должна удерживаться как "предполье Европы". "Если ее потеряем, то англосаксы будут наступать против Юго-Восточной Европы через Додеканезы, Крит и Пелопоннес. Тогда нужно будет оборонять Балканы". На западе не следует ожидать предстоящей весной крупного наступления. На севере противник может предпринять лишь незначительные действия. На востоке необходимо создать прочный фронт, чтобы следующей весной иметь возможность перейти в наступление по меньшей мере на одном участке. Варлимонт приходил к выводу: "Русские теперь стали сильнее, чем в начале предыдущей зимы. Поэтому необходимо мобилизовать силы в оккупированных областях"{909}.
Но позиции в Северной Африке уже были потеряны - Роммель говорил об этом Гитлеру несколькими днями раньше; союзники не собирались вторгаться на Балканы; что касается будущей стратегии в отношении Советского Союза, то здесь Красная Армия уже внесла генеральную поправку.
Таков был общий фон, на котором разыгрались заключительные события сталинградской эпопеи.
Тем временем все более удивительные сведения приходили в германскую ставку о поведении союзников. Гитлер понимал, что держит сателлитов лишь обещаниями поделиться с ними награбленным и давлением своей военной мощи. Когда вера в то и другое поколебалась, фашистский генеральный штаб получил прекрасную возможность убедиться, на какой тонкой нити держался "союз равных", выдаваемый за коалицию, связанную общей идеей.
Еще несколько месяцев назад, когда германские армии успешно наступали, Гитлер обращался с вассалами как вождь и повелитель. Он разрешал себе возмущаться их непомерными требованиями и отвергать различные притязания, которые считал неуместными. Так, он бесцеремонно отказал Антонеску, желавшему стать самостоятельным верховным главнокомандующим над всеми румынскими соединениями, и предложил ему быть лишь номинальным главнокомандующим за спиной немецкого генерала Гауффе - представителя вермахта в румынском генштабе. Антонеску уже давно настаивал, просил, ссылался на политические обстоятельства: для него ведь "чрезвычайно важно" стать главнокомандующим. Гитлер лишь негодовал: он полностью вооружил две румынские армии, но не может их даже поставить рядом на линии фронта, вынужден переслаивать немецкими войсками, а от него еще чего-то назойливо требуют! Пощечина от победоносного диктатора заставила Антонеску притихнуть.
Но достаточно было германскому наступлению зайти в тупик, как ситуация стала меняться с быстротой, какой не ожидали ни Гитлер, ни его опытные генштабисты. Антонеску вновь заговорил о своих обидах по поводу отказа сделать его единоличным верховным главнокомандующим румынскими армиями на Восточном фронте и прозрачно намекал, что не допустил бы подобного военного кризиса. Итальянцы бесцеремонно отвергли советы германского представителя насчет обороны на Дону. Журнал военных действий ОКВ фиксирует 22 октября: "При обсуждении итальянских мероприятий по укреплению Донского фронта наблюдается дерзкое поведение итальянцев, вследствие чего положение офицера связи ОКХ при командовании итальянской 8-й армии генерала пехоты фон Типпельскирха стало очень тяжелым"{910}. Затем румыны отказались выполнить немецкий приказ о смене правого фланга итальянской армии, "так как предварительные условия для этого не созданы".
Но самое поразительное заключалось в том, что с такой же быстротой стала менять свое отношение к союзникам и гитлеровская верхушка. Откуда вдруг появился этот примирительный тон, это "понимание нужд партнеров", эти заигрывающие жесты и демонстрации "солидарности"? Лесть - оборотная сторона гордости и фанфаронства. Боязнь потерять партнеров стала вытеснять неутолимое желание господствовать над ними.
Потом стало известно о разгроме румынского корпуса под станицей Распопинской и не то гибели, не то пленении его командира генерала Ласкара. Это сразу вызвало тревогу.
Историей доказано, что диктаторы в моменты кризиса ищут виновников неудач и находят их прежде всего среди самых незначительных людей. Фельдмаршал фон Вейхс хорошо знал Гитлера, и в первом же разговоре с ним по радио насчет русского контрнаступления обвинил во всех бедах командира 48-го танкового корпуса Гейма: он виноват - разбросал силы.
Имеется любопытный документ, проливающий свет на реакцию в Бергхофе в связи с началом контрнаступления под Сталинградом: записки личного адъютанта Гитлера майора Энгеля. 19 ноября он писал: "Вечером положение плохое, у румын, по-видимому, катастрофа, картина еще неясна. Фельдмаршал фон Вейхс лично разговаривает с фюрером и требует освободить генерала Гейма (48-й танковый корпус); согласие на это сперва дается, затем, однако, отменяется. Вечером беспрерывно поступают противоречивые сообщения... Цейтцлеру не все ясно"{885}.
...Миллионы немцев в третьем рейхе в тот день, 19 ноября, конечно, не знали, что именно в эти самые часы судьба империи Адольфа Гитлера и каждого из них определилась. Газеты печатали речь Геббельса, произнесенную накануне в Дуйсбурге: "Цель на Востоке ясна и непоколебима: советская военная мощь... должна быть полностью уничтожена". Розенберг опубликовал статью о "продолжающемся строительстве на Востоке". Передовая "Фёлькишер беобахтер" уверяла: "Италия твердо сражается до победы". И только короткое "скромное" сообщение гласило: "Слабые советские удары под Сталинградом"{886}.
Тем временем танковые, механизированные и стрелковые соединения Красной Армии развивали успех все дальше в тыл группировки Паулюса.
На второй день контрнаступления Красной Армии Цейтцлер прислал донесение: многие попытки русских атаковать восточнее Клетской отбиты немецкими войсками, но западнее противник смог прорваться через румынские позиции на глубину 10-20 км. "Контрмеры находящихся там танковых соединений начинаются"{887}, прибавлял он.
Хотя общее положение дел оставалось все еще неясным, в Бергхофе начали понимать серьезность надвигавшихся событий. Было решено создать ударную группу из войск 11-й армии, а ее штаб во главе с фельдмаршалом Манштейном отправить из Витебска на юг, чтобы он мог возглавить новую группу армий под названием "Дон", которая объединит все войска в угрожаемой зоне. Такое решение, замечает Варлимонт, в целом указывает, что размеры опасности уже в этот второй день наступления были осознаны{888}. Однако вряд ли так. Отдельные группы германских высших штабов все еще сидели в разных местах. Плохо связанные друг с другом, располагая самой противоречивой информацией, они не могли создать целостную картину событий, оценить их значение и руководить ими. О том, какой разнобой царил в гитлеровском верховном командовании на второй-третий день контрнаступления Красной Армии, свидетельствует хотя бы решение командования военно-воздушных сил: 21 ноября оно готовило отправку 80 самолетов воздушного флота Рихтгофена из-под Сталинграда в район Средиземного моря. "Военно-воздушные силы, - заключает Варлимонт, - еще меньше, чем армия, были подготовлены к русскому наступлению"{889}.
Энгель записал 20 ноября: "Обычное обсуждение обстановки. Полная путаница из-за румын. Все цепляются за Гейма. Сам фюрер еще никакого решения принять не может. Мнения расходятся, но и командование сухопутных сил не делает конкретных предложений. Предложение Иодля предоставить решение фон Вейхсу отклоняется. 48-й танковый корпус должен все взять на себя, помочь 6-й армии, а потом опять двигаться на северо-запад, укрепить положение слева и уничтожить противника. Плохо, что совершенно неизвестно, где в данное время Гейм... Тем не менее Гитлер приказал 48-му танковому корпусу в этот день опять выступить на север, так как он хотел по возможности выправить положение в северном районе при помощи контрнаступления левого фланга 6-й армии"{890}.
В то же время фельдмаршал Манштейн, получивший срочное назначение, сидел в Витебске и тщетно ждал летной погоды. Он выехал лишь на следующий день, 21-го, поездом. Состав шел медленно: партизаны минировали дороги. Только через трое суток поезд фельдмаршала прибыл в Новочеркасск. Создание группы "Дон" затягивалось.
События нарастали стремительно и грозно. Оценка положения, сделанная штабом верховного командования 21 ноября, гласила: "Русский прорыв фронта 3-й румынской армии между Клетской и Серафимовичем значительно углубился... Южнее Сталинграда и в калмыцких степях русские также перешли в наступление крупными силами и многочисленными танками против восточного фланга 4-й танковой армии и 4-й румынской армии"{891}. Совещания в баварском дворце Гитлера шли почти беспрерывно с участием всего полевого штаба верховного командования, вызванного, наконец, из Зальцбурга. Окружающая роскошь, фантастическая красота гор, прозрачный воздух, идиллический покой совершенно не гармонировали с представлениями, что где-то в холодной заснеженной степи над немецкими дивизиями нависла угроза гибели. Что предпринимать? Может быть, отвести войска Паулюса непосредственно из Сталинграда, чтобы усилить угрожаемый район?
Энгель продолжает: "21 ноября: Все новые и новые безрадостные сообщения; вот и южнее Сталинграда тоже кризисное положение у румын. Иодль предлагает фронт на Волге изъять из ведения командования 6-й армии, потому что оттуда едва ли угрожает опасность атаки, надо укрепить южный участок, в противном случае окружение Сталинграда явится вопросом нескольких часов. Фюрер говорит нет, приводя известные уже аргументы: этим положения не изменить, и этого от русских не утаить. Бороться за каждый отдельный дом, а если не это, тогда утеряна будет вся земля Сталинграда. Снова и снова фюрер повторяет: "Как бы там ни было, а Сталинград нужно в любых обстоятельствах удержать""{892}.
Все прояснилось 23 ноября. Уже днем поступили мрачные сведения. В 22 часа штаб верховного руководства поразили слова донесения: "Оба ударных клина большого русского наступления в районе Дон - Волга соединились у Калача. Вследствие этого 6-я армия окружена между Волгой и Доном"{893}.
Неумолимый приговор был вынесен.
III
В исторический день 23 ноября 1942 г. войска Юго-Западного, Сталинградского и Донского фронтов выполнили основную задачу, поставленную им Верховным Главнокомандованием Красной Армии. Они замкнули кольцо окружения вокруг 22 дивизий 6-й и 4-й танковой армий фашистского вермахта. В окружении осталось 330 тыс. человек{894}. К этому же времени была разгромлена 3-я румынская армия, четыре дивизии которой сдались в плен. "Ноябрьская операция контрнаступления под Сталинградом успешно завершилась. Ликвидация окруженной группировки противника была не легким делом, и от успешного решения этой задачи во многом зависел дальнейший ход вооруженной борьбы против фашистской Германии"{895}.
Еще минувшей ночью Иодль от имени Гитлера передал 6-й армии приказ "начать контрнаступление против советских войск на их левом фланге". Конечно, в штабе Паулюса не могли принять всерьез этой директивы из Баварии: в сложившейся обстановке армия не была готова к действиям подобного рода.
Вероятно, не случайно именно в тот же день, когда положение под Сталинградом стало проясняться, по приказу Гитлера в Бергхоф был вызван рейхсминистр Шпеер для обсуждения вопросов, связанных с планами дальнейшего развития военного производства: если Красная Армия способна так наступать война продлится долго.
Гитлер потребовал срочно разработать расширенную программу выпуска танков, существовавшую пока в набросках. Он немедленно ее подпишет. Первая задача: срочно к 12 мая будущего года дать 90 танков "Порше-тигр I" с новой пушкой. Это - "единственная возможность ускоренно направить на фронт длинную 88-мм пушку, установленную на тяжелом танке"{896}. Необходимо усилить танковую броню до 200 мм. Строились различные планы, ставились срочные задания: выпустить другие модели тяжелых танков "тигра" и штурмовых орудий, в частности "таранящий тигр", способный пробивать дома; создать средства транспорта высокой проходимости; приспособить крупнокалиберные мортиры в качестве штурмовых орудий; повысить эффективность противотанковых орудий{897}.
И все это решалось в день, когда советские войска замкнули кольцо окружения вокруг 6-й армии.
Лишь только закончилось совещание со Шпеером, последовала команда отделам и группам высшего руководства: всем немедленно ехать и лететь обратно в "Волчье логово"! Гитлер в особом; поезде вместе с Кейтелем и Иодлем двинулся тем же вечером до Лейпцига, откуда самолет назавтра доставил их в Восточную" Пруссию. Передовая группа штаба ОKB помчалась курьерским поездом Зальцбург Берлин, другая на следующий день отправилась самолетом, а основная часть офицеров штаба верховного командования только поздно вечером 23-го разместилась в особом поезде "Атлас". Они прибыли в "Вольфшанце" ночью 25-го.
Двое с лишним суток штаб германского верховного командования не мог руководить войной. Так, после прогулки в Южную Баварию вновь собралась в своих бункерах и бараках в туманной и дождливой Восточной Пруссии группа военных руководителей, еще обладавших огромной властью.
Около полуночи 23 ноября Гитлер направил Паулюсу в сталинградский "котел" радиограмму: "6-я армия временно окружена. Я знаю 6-ю армию и ее главнокомандующего и знаю, что в создавшемся положении они будут стойко держаться. 6-я армия должна знать, что я делаю все, чтобы ей помочь и выручить ее. Я своевременно отдам ей свои приказы"{898}.
Прежде всего сделали вывод о необходимости организовать снабжение армии по воздуху. Но Рихтгофен и командир 8-го авиационного корпуса Фибих единодушно высказали мнение: "Снабжение по воздуху целой армии в зимних условиях невозможно"{899}.
В ночь с 23-го на 24-е Паулюс отправил радиограмму Гитлеру с просьбой разрешить прорыв армии на юго-запад.
Ставка Гитлера и генеральный штаб сухопутных сил стояли перед трудным решением: какой приказ отдать 6-й армии? Из документов того периода нелегко восстановить подлинный ход длительных споров и дискуссий, проходивших по этому поводу в "Вольфшанце". Составленные позже отчеты ряда участников многочисленных совещаний дают возможность понять, что имелось два мнения. Начальник генерального штаба сухопутных сил Цейтцлер поддерживал аргументы обоих командующих, Паулюса и Вейхса, защищая мнение, что 6-я армия должна прорываться из кольца. Он считал невозможной доставку по воздуху средств снабжения. Иодль, наоборот, требовал оставаться на Волге и выжидать освобождения, потому что в противном случае все успехи летнего наступления будут ликвидированы, немцы потеряют всякие надежды завоевать Кавказ, а Советский Союз полностью восстановит движение транспорта по Волге. Хотя Гитлер как будто и разделял это мнение, он все же колебался и, по-видимому, сначала примкнул к точке зрения Цейтцлера. Поэтому Цейтцлер смог поздно ночью 23-го сообщить группе армий "Б", что прорыв 6-й армии принципиально одобрен и приказа можно ожидать к утру. Но рано утром Геринг как главнокомандующий ВВС взял на себя ответственность за снабжение 6-й армии по воздуху. Гитлер, Кейтель и Иодль приняли эту желанную гарантию, которая освобождала их от тягостного сознания, что бастион на Волге будет потерян, а вместе с ним и их престиж. Взамен намеченного приказа, который в "котле" уже готовились исполнять, утром 24 ноября появилось "решение фюрера": 6-й армии окончательно закрепиться между Волгой и Доном. Сталинград был объявлен "крепостью". Ее освободят извне. Впредь до успешного проведения операции по деблокаде 4-й воздушный флот должен взять на себя снабжение всем необходимым 6-й армии{900}.
Войска Паулюса находились в кольце диаметром 200 км. Между тем группа армий "Б" ценой крайнего напряжения создала вблизи 6-й армии новый фронт. Спешными импровизациями всякого рода: отводом на реку Чир остатков румынских соединений, мобилизацией в тыловых службах поголовно всех, кто мог носить оружие, вводом боеспособного авиационного корпуса - стало возможным занять постепенно смыкавшийся фронт от Аксая через Дон до Верхнего Чира. Остатки 48-го танкового корпуса тоже пробились к фронту на Чире. Командира корпуса Гейма Гитлер все же отстранил.
6-я армия оказалась в абсолютной зависимости от снабжения по воздуху. Если оно с самого начала было и оставалось неудовлетворительным, то это было результатом прежде всего хорошо организованной советским командованием воздушной блокады. Авиатранспорт едва смог покрыть 1/5 минимальной потребности 6-й армии, которой требовалось ежедневно 700 т продовольствия и боеприпасов. Такой огромный груз могли перебросить 500 транспортных самолетов и то, если бы по ним никто не стрелял. Но Рихтгофен, даже после того как получил самолеты из Франции, Норвегии, Италии, имел всего лишь 298 машин{901}. Советское командование быстро организовало воздушное прикрытие. Туманы и снежные метели тоже не способствовали полетам в "котел" и обратно. "Воздушный мост" оказался неустойчивым. По данным Г. Дёрра, немецкая авиация понесла здесь самые большие потери со времени воздушного наступления на Англию{902}.
Плотное окружение, воздушная блокада лишали армию Паулюса всяких надежд.
В ставке верховного главнокомандования воцарилась гнетущая атмосфера. Цейтцлер, опасаясь высочайшего гнева, как мог, старался изменить к лучшему настроение фюрера. Он подчеркивал в своих докладах малейшие, даже самые мелкие успехи на каком-нибудь второстепенном участке фронта и по мере возможности обходил острые проблемы Сталинграда, не уставая повторять, что все идет хорошо. Не имея ясных планов, он старался говорить то, что хотел слышать Гитлер, всячески приукрашивал события и оценки. 1 декабря Цейтцлер позвонил в ставку. Гитлер нервно ожидал сообщений о Восточном фронте.
- Мой фюрер, я докладываю, - возбужденно и торопясь начал Цейтцлер. Сначала общее. В группе армии "Б" все удовлетворительно. В центре северный и восточный участки в удовлетворительном состоянии. В Великих Луках тоже удовлетворительно. В целом я могу, начиная с центра, доложить следующее: на Восточном фронте все в порядке. Наступления отбиты. Все идет в высшей степени гладко.
Гитлер напряженно слушал. На вопросы начальника генерального штаба он отвечал коротким "jawohl" (конечно).
Но вот дошло до деталей.
- Командир гренадерского полка "Великая Германия" убит на своем командном пункте. "Он", - с ударением произнес Цейтцлер, применяя слово, которым в германской ставке называли противника, т. е. русских, советских, - он прорвался к югу в брешь и занял здесь одну деревню. Он ввел новые пришедшие с юга части против 20-й танковой дивизии. Дальше к востоку 12-я танковая дивизия сражается с прорвавшимися частями. Враг все еще атакует к северу и западу. У Новосокольников его атака отбита. Сегодня со всех сторон приходят сведения, что русский Черноморский флот снова активизируется в Черном море, причем у Анапы два крейсера и еще два - около Крыма.
- Почему же наши быстроходные суда, которые там ходят вокруг, - с возмущением вскричал Гитлер, - не смогли быстро их обнаружить?
- Я спросил, что они там предпринимают. Они ничего не сделали! Я приказал объявить тревогу на побережье Крыма и перебросить резервы в те места, где им полагается быть. В 17-й армии и 1-й танковой армии ничего особенного.
Гитлер молчал. Цейтцлер перешел, наконец, к Сталинграду.
- В группе Манштейна у Котельниково ничего особенного не произошло. Фронт на Чире был сегодня сильно атакован, в частности у вокзала Чир, где стоит полковник Чекель. Удар пришелся по группе Абрахама, группе Шмидта до группы Фибиха. На фронте полковника Чекеля положение восстановлено.
Затем Цейтцлер обратился к деталям обстановки на фронте итальянской армии и говорил по этому поводу еще много. Но Гитлер почти не слушал. Он молча положил трубку, когда услышал: "Это все"{903}.
IV
Итак, решение было принято, жребий брошен. 6-я армия оставалась на месте, там, где удерживала кольцо своего отрезанного фронта. Фельдмаршал Манштейн со своей группой "Дон" и дивизиями, мчавшимися с запада, подготовит удар необходимой силы. Блокада будет снята. "Фюрер уверен в положении 6-й армии"{904}, - писал 25 ноября историограф германского верховного командования.
Со всех сторон накатывались волны все новых и новых событий. Везде инициатива уходила из рук нацистских военных лидеров. В Африке дела шли все хуже. Союзники развивали наступление, сжимая итало-немецкую армию с обеих сторон. В тот день, когда ставка Гитлера узнала, что советские танковые клинья замкнули кольцо вокруг армии Паулюса, от Роммеля пришло сообщение о неизбежности потери очень важных позиций около Аджедабии, на которые возлагалась масса надежд, и о том, что немецкие войска вот уже несколько суток не имеют хлеба{905}. Моторизованные части союзников подошли к городу Тунису и к позиции Марса эль Брега. Роммель, вызванный в последних числах ноября для доклада в "Вольфшанце", заявил Гитлеру: Африку теперь вообще невозможно удержать. Гитлер, конечно, отверг такую оценку и приказал Роммелю вместе с Герингом немедленно отправиться в Рим, чтобы договориться с итальянцами о дальнейших действиях. Сразу же их самолет стартовал с аэродрома Растенбурга.
Очередную неожиданность преподнесли французы. Необходимость захвата французского флота в Тулоне казалась в ставке Гитлера очевидной. Уже давно имелся план под названием "Лила": три резервные дивизии группы армий "Запад" неожиданно вторгнутся в Тулон, авиация минирует порт, семь подводных лодок блокируют его с моря{906}. План держался в строгом секрете. Все знали, что Петэн и Лаваль поддержат его. Ведь Лаваль еще раз заявил в конце ноября на пресс-конференции для узкого круга лиц: вся его политика "базируется на конечной победе Германии, в которую он твердо верит"{907}.
Командующий группой армий "Запад" сообщил 25 ноября: у него все готово, и он лишь ждет обещанного ставкой досье с материалами, которые мотивируют необходимость акции и которые он постфактум предъявит Лавалю. Одновременно с проведением операции "Лила" предполагалось захватить корабли торгового флота в Марселе.
На следующий день Гитлер сообщил о своих намерениях Муссолини, пообещав отдать ему большую часть французского флота. Вторжение началось перед рассветом 27 ноября. И каково же было изумление гитлеровской ставки, когда после первых стандартных докладов о "планомерном течении операции" пришло сообщение: французский флот взорвал себя, а одна подводная лодка ушла. И это после приказа Виши, отданного в то же утро, не оказывать немцам сопротивления! Патриоты Франции сказали свое веское слово, и оно громом прозвучало в тиши "Волчьего логова".
Осложнялись испанские дела. Вызывала сомнения позиция Франко в случае высадки англичан на Пиренейский полуостров. Теперь гитлеровцы считали наилучшим для себя вариантом хотя бы сохранение испанского нейтралитета. На столе начальника штаба оперативного руководства уже лежал готовый план вторжения немецких войск в Испанию и Португалию на случай, если Мадрид изменит ориентиры.
В Средиземном море и Атлантике союзные флоты установили твердое господство. Грузы лишь тонкой струей просачивались к Роммелю из Италии и Греции. Его танки вот-вот могли остаться без горючего. Когда 2 декабря у Бизерты пошел ко дну караван немецких судов с грузами для африканской армии, а второй такой же караван с 60 танками на борту еле спасся, вернувшись в итальянские порты, Гитлер потребовал от Редера и от итальянского "Командо Супремо" принять самые срочные меры, ввести для перевозки грузов быстроходные суда.
Для партизан в разных странах Европы окружение 6-й армии стало необъявленным, но мощным сигналом дальнейшей активизации борьбы. В ставку Гитлера отовсюду стекались сведения о новых смелых атаках патриотов, В широких масштабах развертывалась борьба белорусских партизан. В Греции, близ овеянных легендами Фермопил, взлетел на воздух стратегически важный железнодорожный мост - немецкие эшелоны в течение шести недель не могли двигаться в южные порты. Ширилась народно-освободительная война в Югославии. Партизаны выбили гитлеровцев из города Яице, наступали под Аграмом, Бродом, Самарицей. Генеральный штаб счел себя вынужденным теперь все более непосредственно заниматься борьбой с патриотами. Далее мы увидим, насколько успешно он выполнял гестаповские функции.
Наконец, под непосредственным впечатлением сталинградской неудачи. Муссолини, к величайшему удивлению Гитлера и его помощников, заявил, 1 декабря прибывшему в Рим Герингу: войну с Россией надо кончать. "Тем или иным способом, - заявил дуче, - главу войны с Россией, которая бесперспективна, следует закрыть. Все силы должны быть направлены на Запад и в Средиземное море"{908}.
Все это вместе взятое подтолкнуло верховное командование сделать новую оценку "общего положения". Она появилась 1 декабря, и автором ее стал Варлимонт.
Главные задачи нацистской стратегии штаб оперативного руководства представлял себе так. Северная Африка должна удерживаться как "предполье Европы". "Если ее потеряем, то англосаксы будут наступать против Юго-Восточной Европы через Додеканезы, Крит и Пелопоннес. Тогда нужно будет оборонять Балканы". На западе не следует ожидать предстоящей весной крупного наступления. На севере противник может предпринять лишь незначительные действия. На востоке необходимо создать прочный фронт, чтобы следующей весной иметь возможность перейти в наступление по меньшей мере на одном участке. Варлимонт приходил к выводу: "Русские теперь стали сильнее, чем в начале предыдущей зимы. Поэтому необходимо мобилизовать силы в оккупированных областях"{909}.
Но позиции в Северной Африке уже были потеряны - Роммель говорил об этом Гитлеру несколькими днями раньше; союзники не собирались вторгаться на Балканы; что касается будущей стратегии в отношении Советского Союза, то здесь Красная Армия уже внесла генеральную поправку.
Таков был общий фон, на котором разыгрались заключительные события сталинградской эпопеи.
Тем временем все более удивительные сведения приходили в германскую ставку о поведении союзников. Гитлер понимал, что держит сателлитов лишь обещаниями поделиться с ними награбленным и давлением своей военной мощи. Когда вера в то и другое поколебалась, фашистский генеральный штаб получил прекрасную возможность убедиться, на какой тонкой нити держался "союз равных", выдаваемый за коалицию, связанную общей идеей.
Еще несколько месяцев назад, когда германские армии успешно наступали, Гитлер обращался с вассалами как вождь и повелитель. Он разрешал себе возмущаться их непомерными требованиями и отвергать различные притязания, которые считал неуместными. Так, он бесцеремонно отказал Антонеску, желавшему стать самостоятельным верховным главнокомандующим над всеми румынскими соединениями, и предложил ему быть лишь номинальным главнокомандующим за спиной немецкого генерала Гауффе - представителя вермахта в румынском генштабе. Антонеску уже давно настаивал, просил, ссылался на политические обстоятельства: для него ведь "чрезвычайно важно" стать главнокомандующим. Гитлер лишь негодовал: он полностью вооружил две румынские армии, но не может их даже поставить рядом на линии фронта, вынужден переслаивать немецкими войсками, а от него еще чего-то назойливо требуют! Пощечина от победоносного диктатора заставила Антонеску притихнуть.
Но достаточно было германскому наступлению зайти в тупик, как ситуация стала меняться с быстротой, какой не ожидали ни Гитлер, ни его опытные генштабисты. Антонеску вновь заговорил о своих обидах по поводу отказа сделать его единоличным верховным главнокомандующим румынскими армиями на Восточном фронте и прозрачно намекал, что не допустил бы подобного военного кризиса. Итальянцы бесцеремонно отвергли советы германского представителя насчет обороны на Дону. Журнал военных действий ОКВ фиксирует 22 октября: "При обсуждении итальянских мероприятий по укреплению Донского фронта наблюдается дерзкое поведение итальянцев, вследствие чего положение офицера связи ОКХ при командовании итальянской 8-й армии генерала пехоты фон Типпельскирха стало очень тяжелым"{910}. Затем румыны отказались выполнить немецкий приказ о смене правого фланга итальянской армии, "так как предварительные условия для этого не созданы".
Но самое поразительное заключалось в том, что с такой же быстротой стала менять свое отношение к союзникам и гитлеровская верхушка. Откуда вдруг появился этот примирительный тон, это "понимание нужд партнеров", эти заигрывающие жесты и демонстрации "солидарности"? Лесть - оборотная сторона гордости и фанфаронства. Боязнь потерять партнеров стала вытеснять неутолимое желание господствовать над ними.