– Привет, Айден.
– Здорово, коли не шутишь, – отвечал второй человек. Стало быть, они с Ингозом были знакомы и скрываться не было необходимости.
Сигвард двинулся к остальным.
– День добрый, капитан, – приветствовал его Пандольф. – Все живы?
– Все.
– Рад слышать. А то этот шут гороховый такое наврет…
– Вот, ей-богу, нисколько не вру!
Традиционный дуэт Ингоза и Пандольфа грозил немедленно возобновиться. Но Пандольф продолжал:
– Вы идете к мосту?
– Нет, уже возвращаемся.
– Но мы не слышали взрыва.
– Потому что его не было. А ты, как я посмотрю, нашел помощь?
Вопрос был не лишним. Спутник Пандольфа явно не принадлежал к числу бескорыстных воителей. Это был коренастый широкоплечий мужчина с бочкообразной грудью. Поверх заношенной фуфайки на нем была куртка из конской кожи. Штаны с разрезами были словно сняты с какого-нибудь ландскнехта и фасоном напоминали басурманские шаровары, подвязанные у самых башмаков. На поясе висел тесак, сопровождаемый парой ножей. Возможно, одним из этих ножей владелец пытался подравнивать соломенную бороду. Сама же борода была призвана скрыть клеймо на правой щеке, но оно все равно виднелось.
– Это вот Айден, – представил его Пандольф. – А это капитан Маркхейм, я тебе говорил…
Что говорил Айдену Пандольф – неизвестно. Но Сигварду и без рассказов было ясно, откуда взялся новый знакомец. Даже если бы тот не был клеймен.
– Слышали мы, охрана с рудников Куаллайда сорвалась вслед за вами, – продолжал Пандольф.
– Они нас догнали, – ответил Сигвард.
– И что?
– Ты что, тупой совсем? – возмутился Ингоз. – Ежели мы повстречались и мы живы, то они, стало быть, наоборот.
Айден повернулся к нему. Из-за того что шея у него была толстая и короткая, создавалось впечатление, что смотрит он набычившись.
– Так это вы, значит, рудники без охраны оставили? – голос у него был низкий, даже гнусавый.
– А как же! – с гордостью ответствовал Ингоз.
– Без начальника охраны, – уточнил Сигвард. – Наверняка там охранники остались.
– Уже нет, – сказал Пандольф. – Потому-то мы с Айденом вас и искали. Его ребята тут, неподалеку.
– Это ты к чему клонишь? – нахмурился Ингоз.
– К тому, что, когда часть охранников в Орешине полегла, а Гархибл собрал самых ярых и за вами в погоню рванул, каторжники взбунтовались и прочих охранников перебили.
– Ну, дела…
Сигвард уже понимал, о чем будет дальнейшая речь Пандольфа. Но не перебивал.
– Может, кто-то из них попытается из Открытых Земель смыться, да вряд ли это им удастся. А прочие сколотились в ватаги – в лесах и в горах…
– И вы заторопились, чтобы предупредить нас. Очень благородно, – ухмыльнулся Ингоз.
– Нечего ржать. Ты, конечно, крут, и капитан тоже, но с толпой каторжников вам не справиться. Порежут вас, как курят.
Вот тут Сигвард все же вмешался:
– С тех пор как мы повстречались с Гархиблом и его людьми, прошла едва ли неделя. Как это вы умудрились узнать, что там случилось, да еще сюда подоспеть?
– Подозрительный ты, Маркхейм… хотя оно понятно… но они успели на пару поселков напасть… опять же, с рудников кое-кто из недобитков скрыться успел. Так что новости разносятся, будь уверен.
– А их хозяин? Куаллайд?
– Его не было на руднике, – ответил Айден, не Пандольф. – Но он узнает. Скоро.
– Верно. И вот что, Айден. Ты ведь сам из беглых.
– Угадал. И что с того?
– Ты беглый, и они беглые. С чего тебе воевать с ними? Если б собрались вместе, стали бы сильнее.
– Хитер ты, а все же прост. Недавно здесь, так? Ни черта еще не понял. У нас тут вроде бы свобода, а вроде бы все поделено. Мы знаем, куда можно соваться, а куда нет. Нам не нужны такие, которые нам мешают.
– И Дороге не нужны такие, кто играет не по правилам, – добавил Пандольф.
Значит, Айден – один из должников Дороги, отметил про себя Сигвард. Нынешние беглецы освободились сами и ничем Дороге Висельников не обязаны. Естественно, Дороге это не выгодно, и она поспешит избавиться от нарушителей правил. Вот для чего Пандольф нашел Айдена и разыскивал заплутавший в Междугорье отряд.
– Мы хотели вас перехватить до того, как в леса уйдете, – пояснил Пандольф. – Нынче лучше быть за стенами.
– Стало быть, не прямиком в монастырь двинемся?
– В Монзуриан. Там могут быть вести.
В Монзуриане Сигвард еще не был, но слышал о таком. Очередной городишко, возникший по воле очередного карнионского промышленника, очевидно не враждебного Дороге.
– Что ж, я к своим возвращаюсь, – сказал Айден Пандольфу, – а ты к своим. В низине встретимся. Проводим вас… и посмотрим заодно, что кругом делается.
– А пожрать у вас есть? – тут же возник Ингоз.
Но Айден уже повернулся спиной и, косолапя, пошел к своему коню, прежде явно возившему колымагу какого-нибудь купца.
– У нас сейчас будут заботы покруче, чем жратва, – сказал Пандольф. – Заказ не выполнен. Роуэн откажется платить Дороге. А Воллер снимет за это стружку с нас.
– Да не бери в голову! Мэтр сам распорядился, чтоб не взрывали. Вот капитан не даст соврать. А Роуэну, ежели все обстоит так, как ты говоришь, будет не до того, чтоб ссориться с Дорогой. Да и не до всех этих глупостей с мостом. И знаешь что? Я этому рад. – Ингоз вздохнул. – А жрать все равно хочется.
Но тут судьба послала Ингозу утешение. Когда трое вернулись к месту стоянки, там трещал костер, а Перегрин потрошил окровавленную тушку. На земле валялась серая шкурка и отрубленная ушастая голова.
– Перегрин зайца подстрелил, – пояснила Кружевница. Она бездельничала – вероятно, мэтр не доверил ей такую ответственную работу, как приготовление обеда.
– Надеюсь, стрела была не отравленная, – усмехнулся Сигвард. С его точки зрения, после всех рассуждений об охоте это был довольно жалкий итог. Впрочем, как у всего похода. Но Ингоз так не считал.
– Вы великий человек, мэтр! – воскликнул он.
Перегрин, оторвавшись от разделки зайца, обратился к Пандольфу:
– Так вы, юноша, нашли тех, кого искали?
– Нашел. А вы все могли бы найти много неприятностей на свою… э-э… голову.
– Если ты про тех охранников… – начала было Сайль, но Пандольф перебил ее:
– Да уж нагеройствовали вы, нечего сказать! Все теперь расхлебывают… Погоди-ка! Что это у тебя с лицом? Неужели умылась?
– Она в реку свалилась, – подсказал Ингоз.
– А, тогда ясно. Короче, мы могли бы круто навернуться…
Перегрин поднялся, вымыл руки в ручье.
– Ингоз, полагаю, вы сумеете и сами пожарить мясо…
– Конечно, мэтр!
– …а вы, Пандольф, рассказывайте.
Поскольку Ингоз уже знал о произошедшем, процесс приготовления еды был для него гораздо увлекательнее. Он насадил разделанную тушку на обструганные ветки и устроился у огня, облизываясь в предвкушении.
Перегрин внимательно выслушал рассказ Пандольфа, затем повернулся к Сигварду:
– Вы понимаете, что теперь произойдет?
– Догадываюсь. Куаллайду нужно уничтожить бунтовщиков и восстановить порядок на рудниках.
Перегрин кивнул.
Может, он купит наемников сам. А может, обратится за помощью к парламенту Карнионского нобилитата. Они там не заинтересованы, чтоб мятеж распространился по Открытым Землям. В любом случае появится много вооруженных людей извне.
– Воллер говорил, что в любом случае начнется заваруха, – сказал Пандольф. – Стало быть, она начнется раньше. Только и всего.
– Только и всего, – повторил Перегрин. – Думаю, мы действительно не должны возвращаться сейчас в монастырь. В Монзуриан, говорите? Не лучше ли направиться в Галвин?
– Монзуриан ближе. Но мы получим известия из Галвина.
Сигвард думал, в Галвине резиденция Роуэна, патрона Перегрина и официального клиента Дороги. И конкурента Куаллайда. Если мятеж распространится, возможно, Роуэну это только на руку.
А что, если Куаллайд также прибегнет к помощи Дороги Висельников?
– Эй! – Кружевница сдвинула брови. – Мне что, тоже в этот Монзуриан тащиться?
– Похоже, что так.
– А может, я лучше к себе вернусь? Что мне там делать?
– Это глупо, Сайль. – Сигвард не стал расписывать, что ждет одинокую женщину там, где опасно отряду вооруженных мужчин. Сама должна сообразить.
– Да ты и пути-то не найдешь, – добавил Пандольф.
Она мрачно понурилась.
– Ну ничего же хорошего не получается, когда я в поселение попадаю. Сами видели.
В том, что случилось в Орешине, Сайль была повинна меньше всего, но такая мысль ей в голову не приходила.
Ингоз позволил себе отвлечься от наблюдения за жарким:
– Ты совсем тупая? Люди же ясно сказали – будет заваруха. Со стрельбой. А значит, твои умения понадобятся. Кто нам гранаты делать будет?
– Так мастерская ж у меня…
– Позаботится Воллер о мастерской! Может, и впрямь при заводе каком-нибудь.
– А и правда. – Кружевница посветлела лицом. – У меня еще остались всякие штуки… Может, по пути их употреблю…
– Мост, – напомнил Перегрин. – Не забывайте, что задание не выполнено. Вы все еще работаете на меня.
– На Роуэна, – уточнил Пандольф.
– Пусть так. Но, возможно, нынешнее положение дел для меня – и для вас – даже выгодно. Взрыв моста можно будет объяснить боевыми действиями.
– Да, – согласился с ним Пандольф. – Порядочный человек выгоды своей упускать не должен. Вы тут, смотрю, без меня обогатились даже, лошадей у Куаллайда свели… Что ж, давайте поедим – и в путь.
Его единодушно поддержали. Впервые за много дней все были довольны.
Перегрин и Пандольф, при всем несходстве характеров, довольны были открывающимися перспективами, Сигвард – тем, что заканчивается всякая мистическая чушь и начинаются действия, ему привычные, Ингоз – тем, что пока они удаляются прочь от проклятого моста, а Кружевница – возможностью найти применение своим разрушительным талантам. А грядущий обед, пусть и не такой сытный, как хотелось бы, эту всеобщую гармонию усугубил.
В обители Святой Евгении готовились приступить к вечерней трапезе, когда к воротам приблизился всадник. Время было не слишком позднее, но по осенней поре уже стемнело. Накрапывал мелкий дождь, и безжалостный ветер гнул верхушки деревьев.
Отец Джеремия медитировал над миской перловой похлебки, пока брат Йодок читал отрывок из жития святого Симеона Столпника. Брат Панкрас, апокризиарий, закончил раздавать братии первое блюдо и готовился подавать главное.
Стараниями монахов, занятых по хозяйству, а также доброхотными даяниями разных друзей обитатели монастыря отнюдь не голодали. Но устав святого Бенедикта, а также особенности Открытых Земель накладывали на их питание определенные ограничения. Как и положено, мясо разрешалось только больным, остальным же – по большим праздникам, а рыба – ее ловили в окрестных реках и разводили в монастырском пруду – три раза в неделю, включая воскресенье. Можно было отлично обойтись и без этого. В достатке имелись сыр, яйца, молоко, различные овощи. Но изысков, свойственных монастырской кухне Карнионы, не было и в помине. Прежде всего здесь отсутствовало оливковое масло, которое в Древней земле добавляли чуть ли не в каждое блюдо. Вместо него были бараний жир или свиное сало. Фрукты приходилось заменять лесными ягодами, благо лесная малина, черника и земляника произрастали здесь в изобилии. Хлеб выпекался из смеси ячменной и ржаной муки, пшеничная сберегалась для праздников.
Что до напитков, то, как и большинство жителей Открытых Земель, монахи ежедневно пили пиво, и к ужину каждому подавалось по пинте. Как справедливо было замечено ранее, в Карнионе потребление пива приравнивалось к умерщвлению плоти, и подобная диета могла быть сочтена за проявление особой строгости. Однако братия привыкла.
Но освежиться пивом отец настоятель не успел. Привратник сообщил ему, что некий человек просит защиты у обители по праву убежища.
– Он на хорошем коне, по виду дворянин, – добавил привратник, хотя настоятель его ни о чем не спрашивал.
По правде, отец Джеремия был озадачен. Сообразно обычаю, обитель должна была давать убежище всем, кто оного просил. Но в последние годы посторонние не появлялись в монастыре без предупреждения.
Господь помилуй! Он успел позабыть, что многие из тех, кто ищет убежища, слыхом не слыхали о Дороге Висельников. А ведь обитель изначально есть приют для тех, кто в беде… К тому же пришелец вполне может оказаться посланником Воллера.
– Впусти его и приведи в гостевую келью, – распорядился отец Джеремия. – Принеси поесть. Потом я сам его навещу.
Пожалуй, это было правильное решение. Если пришелец задержится здесь и будет вести себя пристойно, его можно будет приглашать в трапезную. Но сейчас ему надо прийти в себя, отдохнуть. Пусть разместится и утолит первый голод в одиночестве.
И настоятель вернулся к трапезе, ибо пищу подобало вкушать благочестиво и достойно, не отвлекаясь на разговоры и не заглядывая в чужие миски.
Лишь когда монахи перевернули опустевшие кружки, отец Джеремия сделал знак завершить ужин и чтение. Братья поднялись из-за стола, произнесли благодарственную молитву, поклонились друг другу и разошлись по кельям. Вновь они должны были встретиться на ночной службе. Пока же могли поспать. Исключение составляли те, чья очередь была работать на кухне, а также настоятель. Пришла пора побеседовать с новоприбывшим.
Вопреки ожиданиям, пришелец еще не успел покончить с едой. Похлебка была отставлена в сторону, и он уныло ковырялся в миске, где старательный кухарь сложил порцию сыра, репу и четыре вареных яйца.
– Ешь, ешь, сын мой, – сказал настоятель.
– Я… не очень голоден, – прерывисто ответил человек.
Что ж, бывало и такое. Усталость вполне способна отбить аппетит – это настоятелю было известно. А если приезжему кажется излишне грубой монастырская пища – что ж, другой нет.
На столе горела единственная свеча, но у отца Джеремии было достаточно хорошее зрение, чтоб разглядеть гостя и при таком скудном освещении. Он был еще молод, лет двадцати пяти или около того (что ж, когда и совершать роковые ошибки, как не в молодости!), и показался настоятелю довольно бледным. Отец Джеремия давно отвык видеть бледные лица. В Открытых Землях климат этому не способствует, летом по крайней мере. И даже у монахов, которые, по идее, должны проводить время в молитвах и посте, физиономии были обветрены – из-за немногочисленности братии все они были вынуждены работать на свежем воздухе. А этот… или он нездоров, или просто северянин, не успевший загореть за время дороги. В лице у него было нечто детское, несмотря на бороду и усы – они, как и волосы, были от природы русыми, но от пота и грязи приобрели грязновато-серый оттенок. Глаза… отец Джеремия затруднялся определить их цвет в полумраке.
Одет он был в кирпично-красный кафтан на стеганой подкладке, с металлическими пуговицами и разрезами на груди, широкие штаны до колен и сапоги из мягкой кожи. Суконный талар он скинул и бросил на постель.
Подобную одежду в Карнионе могли носить и дворяне, и состоятельные горожане. Но этот, предположительно, не южанин. И привратник не ошибся – он дворянин.
– Я – отец Джеремия. Господь доверил мне эту обитель. Назови и ты свое имя, сын мой, а также скажи, что привело тебя сюда.
Порой прибывающие скрывали свое имя. Порой просто врали. Но даже ложь позволяет сделать полезные выводы.
– Мое имя – Отто Ивелин… – голос у него был довольно высок и дрожал от волнения, – …и я прошу у вас убежища.
Фамилия ничего не говорила настоятелю. Она могла быть настоящей, могла быть вымышленной. Не это сейчас волновало его.
– Я понимаю, – мягко сказал отец Джеремия. – Но убежища не ищут без причины.
– Вы считаете меня преступником, – с горечью произнес Ивелин. – Что ж… наверняка все, кто являлся сюда прежде, такими и были. Но клянусь вам, я ни в чем не повинен!
Настоятель потерял счет, сколько раз он слышал эти слова.
– Рассказывай.
– Это чудовищная история, отец мой. – Ивелин встал и принялся расхаживать по келье. – Я принадлежу к древнему и почтенному тримейнскому роду… хотя и не занимал положения, достойного моих предков… но я сейчас не об этом. – Он глубоко вздохнул, нашарил на столе кружку с пивом, глотнул. – Не стоит углубляться в дела давние… Достаточно и этого злосчастного года. Был судебный процесс… имущественный. Спор между ветвями одного рода. И люди, которых я имею несчастье называть своими родственниками, подвергли меня оговору перед властями. И я не только лишился всего, что имел, но и жизнь моя оказалась в опасности.
Он говорил искренне – и все же ничего не сказал по существу.
– В чем тебя обвиняют, сын мой?
Отто Ивелин поморщился. Неприятное воспоминание? Или сам вопрос?
– В том, что я обманно посягал на чужие владения. Но это ложь! Владения принадлежали моим предкам!
– Я не так хорошо знаю имперское право, – сухо произнес отец Джеремия, – но даже мне в моем уединении известно, что за подобные проступки дворянина жизни не лишают. Даже если обвинение правдиво.
– Я не совсем точно объяснил. Владения были конфискованы. И враги мои заявили, будто я посягаю на права тех, кто стоит несоизмеримо выше других дворян. Это также была ложь. Ибо конфискация произошла после того, как я предъявил свои права. Однако…
– Тебя обвинили в государственной измене.
– Вы сказали, отец настоятель. Хоть мне и не хотелось этого произносить. Клянусь, что ни единым словом не солгал, – добавил он, вытащив за цепочку из-под одежды золотой крестик и поцеловав его.
Выслушав за свою жизнь великое множество исповедей, отец Джеремия довольно точно мог определить, когда человек лжет. Этот и впрямь не лгал. По крайней мере он был уверен, что говорит правду. Но в этой правде зияли такие прорехи…
– И ты, стало быть, от самого Тримейна бежал до нашей маленькой обители.
– Нет, не так. Я бежал в Карниону. Стерегли меня не слишком строго, но я боялся, что враги мои сумеют подкупить охрану и избавиться от меня – с помощью кинжала или яда. Поэтому я подкупил охрану первым. Я ехал по Белой дороге, но в Кулхайме узнал, что пути на Юг перекрыты и меня ищут. А Кулхайм, отец настоятель, это такое поселение, где останавливаются купцы, в том числе и те, что торгуют… не совсем по закону.
– Я знаю, что такое Кулхайм. И что же дальше?
– Там в трактире мне рассказали про монастырь с правом убежища. – Он сглотнул. – И я решил, что, может быть… Короче, я повернул в Открытые Земли. Мне повезло. Тем, кто следит здесь за порядком, нет до меня дела, а что до разбойников, так я был вооружен. Но здешний привратник потребовал, чтоб я отдал оружие при входе.
Он, несомненно, был оскорблен этим обстоятельством. Ох уж эти дворянские предрассудки насчет оружия…
– Таков обычай, сын мой. Мы предоставляем кров всем просящим приюта. Но не все просящие благородны, а мы – лишь беззащитные иноки. Поэтому нам должно обезопасить себя.
Ивелин сел. Порыв, подбросивший его на ноги, угас.
– Я понимаю… и жду вашего решения.
Последовала пауза. Отец Джеремия выдерживал ее отнюдь не ради вящего драматического эффекта. Обитель видела в своих стенах грабителей, насильников и убийц. Рядом с их деяниями то, что сделал – или не сделал – этот человек, было ничтожным. Всякое бывало. Мирское правосудие несправедливо. Иначе убежища не возникли бы, а власти не стали бы их терпеть. И все же что-то Ивелин скрывал. В этом настоятель был уверен. Но был уверен и в другом – даже самый закоренелый злодей поостережется дать заведомо ложную клятву на распятии. Тем более – в стенах монастыря.
Он принял решение:
– Оставайся, Отто Ивелин. Я отпишу в Тримейн и узнаю, нет ли благополучных изменений в твоем деле. Если ответ будет неблагоприятен, мы подумаем, как изыскать для тебя способ покинуть империю.
– Благодарю, святой отец.
– Теперь отдыхай и не тревожься. Но помни – живя в монастыре, ты должен уважать наши правила. Разумеется, ты не обязан соблюдать устав в полной мере, но трижды в день следует посещать церковь. Если пребывание твое здесь затянется – ты должен каждый месяц причащаться и исповедоваться. А также помогать братьям по хозяйству. Это для твоей же пользы – дабы не впасть в уныние.
И, благословив гостя, отец Джеремия покинул келью.
Вряд ли от этого пришельца в хозяйстве будет много пользы, подумал он. Но вот на исповеди… на исповеди он скажет все, о чем умолчал сейчас. Обязан будет сказать.
И настоятель удалился со спокойным сердцем. Гость тоже, кажется, успокоился. Он, хоть и с некоторым напряжением, доел остывший ужин и улегся на постели, не раздеваясь. Правда, в келье изрядно сквозило, а одеяло было отнюдь не из меха и пуха. Свечу он не затушил – но некоторые люди не любят спать в полной темноте. Он, однако, не спал, при том что тьма за окном сгущалась все больше.
Для монахов это не было помехой. Те, кто ненадолго вздремнул после ужина, успели проснуться к повечерию, чтобы потом с чистой совестью вновь отойти ко сну. По городским понятиям, до ночи было еще довольно времени, но у монастырей свои правила. Поздней осенью время для сна назначено, когда совсем стемнеет. Как сейчас.
Когда из церкви послышалось глуховатое, но слаженное пение, Отто Ивелин откинул одеяло и спустил ноги на пол. Посидел несколько мгновений, глядя на оплывающую свечу. Потом встал и покинул келью, но вовсе не для того, чтобы присоединиться к молящимся. Он шел в противоположном направлении. В том, по которому его сюда привели.
Единственный из братии, кто в этот час не присутствовал на мессе, был тот, чей черед был нести иную службу – у монастырских врат. В его каморку и постучался гость.
Привратник отозвался немедля. Он честно бодрствовал, а не пользовался возможностью урвать вечерней порой час отдыха.
– Что нужно?
– Добрый брат… у меня к тебе просьба. Я не осмелился тревожить настоятеля…
– Какая просьба? Если живот прихватило или там зубы ноют – к лекарю иди, а не ко мне.
– Я ходил, не нашел…
– Ну так все же сейчас на службе. – Скрипнула задвижка, пожилой тощий монах показался в дверном проеме. – Так что у тебя – брюхо или зубы?
– Зубы… сил нет. – Ивелин приложил ладонь к щеке.
– Погоди… что-то у меня тут было… травки… сырость, она, понимаешь, хуже, чем морозы, и зубы, и суставы мучает… – Привратник шагнул внутрь каморки, Ивелин – за ним и, когда монах зашарил на полке у стены, отнял наконец руку от щеки и ударил привратника под левую лопатку.
Тот рухнул, сложившись пополам и ударившись лицом о лавку.
Ивелин вытер о рясу стилет и снова спрятал его в рукав.
– Отбираешь оружие, а не обыскиваешь, – укорил он поверженного. Затем, брезгливо сморщившись, отцепил от пояса привратника ключи. Прихватил масляный светильник со стола и побежал к воротам. Там он со всей возможной скоростью отпер замок, а после вытащил поперечный брус, припиравший створки. Приоткрыл ворота, поднял светильник над головой.
В лесу, без сомнений, ждали его сигнала. Отто Ивелину пришлось посторониться, ибо всадники, выехавшие на монастырский двор, могли сбить его с ног. В темноте было трудно разглядеть, носят ли они какие-нибудь отличительные знаки на одежде, но плотные плащи одинакового кроя, крепкие кони и короткоствольные мушкеты свидетельствовали за то, что это не простые разбойники.
Отто протянул ключи человеку, замыкавшему кавалькаду:
– Путь свободен. Все монахи в церкви.
– Вами будут довольны, Ивелин. Вы исполнили то, что должны.
– Я никому ничего не должен, – прошептал Отто-Карл. Но только тогда, когда его не могли услышать.
Часть третья
НА ДОРОГЕ
Глава 1
Совет в Монзуриане
Как и ожидалось, в Монзуриане они получили известия. Но вовсе не от Воллера и не от Роуэна. Известия также оказались непредвиденными.
Но прежде пришлось двигаться вместе с Айденом и его ватагой, а это было не самое большое счастье даже в спокойные времена. Это была публика другого пошиба, чем Ингоз с Пандольфом; в прошлом – осужденные на рабские работы, в настоящем – лесные грабители. Айден добился среди них главенства, потому что был самым отпетым – до рудников побывал еще на галерах. Об этом он распространяться любил, а вот за какие такие заслуги был спасен от каторги Дорогой – помалкивал. В Открытых Землях он и дюжина его парней грабили обозы промышленников и переселенцев. Когда припекало, они растекались по городкам либо отсиживались в горах. Но это бывало редко. О грядущих опасностях Айден получал оповещение от Дороги или от других ватажников, с которыми имел соответственную договоренность. Так что он и его подельники больше опасались зимних холодов (весьма умеренных в здешних краях), чем солдат или рудничных охранников.
Нынешние события грозили нарушить эту добрую традицию. Во-первых, потому, что те, кто придет сюда по призыву Куаллайда, не станут отличать «правильных» грабителей от «неправильных», а примутся за всех подряд. Во-вторых, Айден со товарищи (а также подобные им) не имели привычки грабить поселки. Там они могли найти приют на зиму, там у многих были женщины. А озверевшие каторжники, вырвавшиеся с рудника, не стали сидеть в засаде, поджидая обоз, а прогулялись по ближайшим поселкам. И кто после такого окажет гостеприимство честному разбойнику, кто?
Короче, Айден был зол, а ватага искренне разделяла его чувства. Все они грозились при встрече порубать каторжную рвань (предпочитая не вспоминать, что сами когда-то были такой же рванью). То, что беглецов было наверняка больше, их не останавливало.
Сигвард хорошо знал подобных людей, ибо они не слишком отличались от тех, кто составлял значительную часть имперских солдат. Судьба повернулась немного по-иному, и они оказались не на военной службе, а в разбойничьей шайке. И что в шайке, что в армии такие люди вели себя одинаково. На войне он умел с ними справляться, здесь же над ними верховодил Айден.