Люциус ШЕПАРД
КОЛЬТ ПОЛКОВНИКА РЕЗЕРФОРДА

   Рита Уайтлоу и Джимми Рой Гай казались странной парой всем, кроме разве что их самих. Непонятно, что общего могло быть у этого молодого человека, никак не выглядевшего на свои двадцать девять, и каменнолицей индианки старше его добрым десятком лет, причем на вид ей нельзя было дать ни единым днем меньше... Впрочем – и это признавали даже самые злые критики, – женщины ее типа вполне способны пленить воображение отдельных представителей мужского племени. Ростом она была под шесть футов, легко превосходя эту отметку на высоких каблуках, и носила косичку с вплетенным в нее ястребиным пером. Тонкими правильными чертами лица она походила на одну давно умершую киноактрису из числа тех, чье имя никто не может толком воскресить в памяти. При всем том в ее облике было что-то отталкивающее, что-то несомненно противное самой природе красоты. Слишком уж ярок был этот отчаянный, с бесовщинкой, огонек в ее глазах. Невольно возникало ощущение, что всякий, кто коснется поцелуем этих твердо сжатых губ, рискует вызвать искру, как от удара о кремень. Что до Джимми, то он был светловолос, несколькими дюймами ниже своей подруги, с лицом славного деревенского парнишки и серо-голубыми глазами, спокойно и как бы немного растерянно взирающими на мир. Поговаривали, что у него не все дома, подтверждением чему могла служить и его связь с Ритой. Находились, однако, и те, кто высказывал прямо противоположное мнение. Как бы там оно ни было, когда люди видели Джимми и Риту сидящими рядом за столиками во время оружейных выставок, им и в голову не могла прийти возможность существования нежных или хотя бы просто дружеских чувств между столь очевидно разными людьми. Казалось, этих двоих на самом деле не объединяло ничто, за исключением того странного факта, что они все-таки были вместе.
   Четверг, день открытия Иссакуахской оружейной выставки, подобно многим другим их дням, начался в кемпинге близ скоростной автострады, в двадцати минутах езды от западных склонов Каскадных гор, штат Вашингтон. Густой туман окутал окрестности, придав таинственно-призрачный вид унылому бункероподобному сооружению – вместилищу туалетов и ванных комнат – и превратив чахлую ель на подступах к нему в нечто таящее смутную угрозу. Звуки интенсивного автомобильного движения на автостраде казались сейчас порождением какой-то иной реальности. Рита, дополнив свой наряд из рубашки и кожаных брюк клетчатой шерстяной курткой, убирала спальные мешки в коричневый «додж» с черно-желтой надписью «Оружие Гая» на боку. Джимми, в джинсах и куртке из рыжей замши, когда-то очень давно знававшей лучшие дни, стоял в стороне, глядя в небо и как будто размышляя о превратностях погоды.
   – Похоже, сегодня будет что-то новенькое, – сказал он, – и эта штука должна хорошо обернуться.
   – Ты все время так говоришь, – заметила Рита, – и по большей части впустую.
   – Я чую их издали, – сказал Джимми. – Они сами идут к нам в руки, если только не споткнутся где-нибудь на подходе.
   Рита захлопнула заднюю дверцу фургона.
   – Ну-ну... там увидим.
   Держась внешней, медленной, полосы автострады, они проехали девять миль до Иссакуаха и там свернули в узкую боковую улицу. По ветровому стеклу забарабанил косой дождь. Дорога представляла собой почти непрерывную череду глубоких луж, а вскоре стала уже настоящей рекой, проложившей русло меж одноэтажных пиццерийно-закусочных берегов и населенной снующими взад-вперед яркоглазыми металлическими рыбами. Они позавтракали, сидя в фургоне и разглядывая рекламу шиномонтажной мастерской – огромная автомобильная покрышка с клоунской физиономией в центре, – которая венчала здание, отгороженное от них шеренгой мусорных баков. Джимми ел печенье из пресного теста с колбасой, яйцом и сыром, а Рита сосредоточенно расправлялась с гамбургером и жареным картофелем.
   – Не пойму, как ты можешь чуть не каждое утро есть эти чертовы гамбургеры, – сказал Джимми, хрустя печеньем. – Это нельзя считать нормальным завтраком.
   Рита пробурчала что-то с набитым ртом, он попросил ее повторить.
   – Я говорю... – она проглотила кусок и вытерла рот салфеткой, – что ты ешь топленый свиной жир. – Далее последовал большой глоток «диет-коки». – Твоя колбаса – это наполовину свиной жир. Как и печенье.
   – Зато хоть по вкусу тянет на завтрак.
   Рита ответила устало-снисходительным вздохом, каким матери реагируют на капризы несмышленого ребенка. Они еще не покончили с едой, когда перед мысленным взором Джимми вдруг возник образ молодой пальмы, купающейся в золотом солнце раннего южного утра. Не препятствуя обыденному течению его мыслей, образ понемногу становился все более четким и обретал новые детали. Жемчужные капли росы на широких темно-зеленых листьях. Пылинки в столбе солнечного света, подобные сверкающим возбужденным атомам. Пятнистая ящерица, прильнувшая к стволу дерева. Когда все это исчезло, он сказал:
   – Я был прав, что-то придет! Оно уже со мной говорит.
   Рита бросила в рот кусочек картофеля и заработала челюстями.
   – И о чем там речь?
   Джимми описал свое видение. Она меж тем внимательно изучала список ингредиентов шоколадного батончика, мелким шрифтом выведенный на его обертке.
   – Да уж, неслабо потрепались.
   – Конечно, это нельзя в полном смысле назвать разговором. – Он был раздражен ее вялой реакцией. – Я выразился фигурально. Зря ты думаешь, что все это пустая блажь.
   – Ты не можешь знать, что я думаю, – произнесла она без всякого выражения и, надкусив батончик, загнула обратно надорванный край обертки.
   – Интересно, что такое ты во мне видишь? – спросил Джимми. – Должно быть, зрелище так себе. Не зря же в половине случаев ты обращаешься со мной как с жалким кретином.
   Дождь вновь усилился, заливая ветровое стекло; рекламный щит напротив них превратился в расплывчатое бело-голубое пятно.
   – А как оно в другой половине случаев? – спросила Рита.
   – Вроде ничего, – признал он. – Но это не значит...
   – Тогда подумай об этом, прежде чем на меня катить. Возможно, в тех случаях, когда я не слишком мила, мне просто-напросто не до тебя.
   Это заявление его встревожило.
   – Ты хочешь сказать... Что-то не так?
   – Что-то всегда не так, Джимми. – Она запихнула картонную коробку из-под жареного картофеля в фирменный пакет «Макдональдс», тщательно все это смяла и, приоткрыв окно, запустила комком в сторону ближайшего мусорного бака. Дождь намочил плечо ее куртки, когда она поднимала стекло. – Я, например, думаю о наших счетах. А если не о счетах, так о машине, – надо ведь и этим кому-то заниматься. Или о том, стоит ли нам ехать в Норт-Бенд. Короче, обо всем дерьме, к которому ты не имеешь касательства.
   – Я готов взять часть проблем на себя, если ты не против.
   – Ну, разумеется! Вот только в последний раз, когда ты сам взялся решать проблемы, их количество только возросло. Ты правда хочешь знать, что я в тебе вижу? – Черные глаза пронзили Джимми, и он ощутил чуть ли не физическую боль от этого взгляда. – Я бы сказала, но, если скажу, это может исчезнуть. – Она запустила двигатель и погазовала на холостом ходу. – Доедай быстрее. Надо еще застолбить место в зале.
   Он как раз думал о пальме – интересно, где она росла: в Мексике, Бразилии... может, на Кубе? – и поэтому ответ прозвучал с задержкой.
   – Я не ем поганый свиной жир, – сказал он.
* * *
   В углу выставочного зала, вдали от эпицентра суеты, где под растянутыми во всю длину потолка лампами дневного света бритоголовые прыщавые юнцы в майках с сатанистской символикой ласкали взорами штурмовые винтовки, где воинствующие седобородые проповедники норовили всучить свои брошюрки членам стрелковых клубов и толстякам с пузатыми бумажниками, где дельцы новой волны бойко торговали ножами с выкидным лезвием и корпусами авиабомб времен Второй мировой, где почтенные семейства обследовали киоски на предмет «красивой штуковины с перламутровой рукояткой и приличной убойной силой – подарок для нашей мамочки»... в стороне от всего этого, в самом дальнем углу зала, находились два стола с экспозицией фирмы «Оружие Гая». В отличие от своих коллег по бизнесу Джимми и Рита никогда не вывешивали над столами плакат с названием фирмы. Они имели дело с избранной клиентурой, а такие люди находили их и без помощи рекламы. Среди их экспонатов были «смит-вессон» 42-го калибра, некогда принадлежавший Тедди Рузвельту[1], «беретта» 38-го калибра с позолоченной рукояткой, в свое время подаренная членами Чикагской торговой палаты Эллиоту Нессу, однозарядный «дерринджер» Бель Стар, знаменитой шпионки эпохи Гражданской войны. По соседству располагались орудия убийства с менее благородной, но не менее подлинной историей; иные из них выглядели особенно угрюмо и зловеще среди складок красного бархата, иные же – с красивой отделкой и инкрустациями – казались безобидными произведениями ювелирного искусства. Большинство из тех, кто забредал в их угол, давали задний ход, едва взглянув на ценники. Изредка какой-нибудь обладатель футболки с надписью типа: «Если хочешь мою пушку, возьми ее из моей мертвой руки» – склонялся над стендом и задавал пару вопросов, прежде чем отвалить. А один раз перед столами остановились несколько русских, только что закупивших крупную партию выкидных ножей, и затеяли между собой спор по поводу «беретты» Несса. – Этот парень, Эллиот Несс, из «Неприкасаемых»?[2] – спросил их представитель, видно самый англоговорящий.
   Джимми подтвердил, что это тот самый Несс, и предъявил сертификат подлинности оружия; русские сбились в кучку и продолжили обсуждение.
   Наконец все тот же представитель – вальяжный здоровяк с арбузным брюхом и давно не бритым, щетинистым черепом – предложил сумму, составлявшую примерно две трети от запрашиваемой цены.
   – Этот ствол и так не залежится, – сказал Джимми, – и в любом случае будет продан до конца завтрашнего дня, но... – он помахал ценником перед носом русского, который выглядел озадаченным, – но уйдет по цене ни долларом ниже той, что указана здесь.
   – Мы могли бы на этом срубить бабки, – сказала Рита, наблюдая за тем, как русские вдавливаются в толпу посреди зала.
   – Он вернется еще до закрытия торгов. – Джимми поднял стекло и бережно опустил «беретту» на бархат рядом с изящным, отделанным перламутром охотничьим ружьем. – Ты только представь, как субботним вечером в компании приятелей он выхватит ее из кобуры и громогласно объявит себя... – он попытался спародировать тяжеловесный русский акцент, – Неприкасаемым.
   – Как знаешь, – сказала Рита и вернулась к своему столу.
   В час пополудни у Джимми начало урчать в животе. Выбор, предлагаемый здешним буфетом, был небогат: сосиски с пережаренным картофелем или польские колбаски из гриль-бара, похожие на покрытые волдырями куски резинового шланга. Он еще не решил, какое из этих двух зол будет меньшим, когда к его столу приблизилась женщина в голубом с цветочками платье. Белокожая, миловидная, пепельные волосы до плеч, немного полновата – «персик со сливками», как называл таких его отец. Типичная домохозяйка из какого-нибудь сусального телешоу. Она, пожалуй, смотрелась бы куда лучше, подумал Джимми, если бы не так нервничала. На последнее обстоятельство указывали сдвинутые брови и тревожно поджатые губы, тогда как мешки под глазами свидетельствовали о том, что накануне женщина плохо спала. Попытки подправить дело с помощью пудры и ярко-вишневой помады оказались успешными лишь отчасти. Она была примерно того же возраста, что и Рита, притом, что эти двое являли собой абсолютно противоположные типы женщин – контраст более разительный трудно было себе представить. У Риты сплошь острые углы, резкие линии, агрессивный стиль, а эта маленькая женщина, вся состоящая из мягких округлостей, казалась на редкость слабой и уязвимой. Она крепко прижимала к себе довольно большую коричневую сумку, как будто опасаясь, что нечто, находящееся внутри, вырвется оттуда, стоит лишь ослабить хватку.
   – Вы мистер Гай? – Этот робко-вопросительный тон и приторный, как патока, голос женщины напомнили Джимми его учительницу третьего класса, когда та этак ненавязчиво интересовалась, выполнил ли он домашнее задание.
   – Да, – сказал он, – это я. – И пожал протянутую руку.
   – Меня зовут Лоретта Сноу, – представилась женщина, по инерции сохраняя вопросительную интонацию, и быстро огляделась по сторонам. – Мне сказали, вы покупаете пистолеты.
   – Мы берем только оружие, имеющее историческую ценность, – уточнил Джимми. – Скажем, если оно принадлежало знаменитым людям или участвовало в знаменитых битвах. Или громких убийствах.
   – Тогда это может вам подойти. – Женщина извлекла из сумки нечто завернутое в кусок серой ткани.
   Не успела она раскрыть сверток, как Джимми понял, что его «пальмовое видение» начинает сбываться. Это был классический кольт 45-го калибра, модель 1911 года, в хорошем состоянии. Прикосновение к нему отозвалось волной тропического жара, и Джимми сразу же уловил самую суть этой истории. Кровь и страсть, любовь и ненависть.
   Рита выглянула из-за его плеча, и Джимми поднял пистолет повыше, чтоб она могла его разглядеть.
   – Самая первая версия. Видишь, на спусковом крючке нет серповидных насечек.
   Рита издала невнятный звук, который можно было истолковать в каком угодно смысле.
   – Он принадлежал Бобу Чэмпиону, – сказала мисс Сноу. – Для вас он, может, не бог весть, какая знаменитость, но в здешних краях он был очень известен.
   Джимми слышал это имя впервые, но Рита среагировала:
   – Это, что ли, тот самый – «Власть белым»?
   Мисс Сноу была как будто слегка удивлена тем, что Рита может говорить. Она свернула ткань и тихо произнесла:
   – Тот самый. Я восемь лет была его женой.
   Рита бросила на нее уничтожающий взгляд и, обернувшись к Джимми, пояснила:
   – Этот Чэмпион грабил банковские броневики где-то в Айдахо. Крутой сукин сын и звездно-полосатый герой для всей расистской сволочи в Америке.
   Мисс Сноу спокойно выдержала удар, но испуганно вздрогнула чуть погодя, когда двое юных отморозков за ее спиной начали с диким хохотом тыкать друг друга охотничьими ножами, не вынимая их из ножен.
   – Если продавать пистолет частным порядком, вы получите больше, чем за него смогу заплатить я, – сказал ей Джимми, не обращая внимания на Риту, чьи глаза метали громы и молнии. – Я могу выставить его на продажу как посредник, но наша наценка сорок процентов.
   – Я в курсе. – Мисс Сноу убрала свернутый кусок ткани в сумку. – Недавно один человек предложил мне за него четыре тысячи, но я ему отказала.
   – Цена хорошая, – сказал Джимми. – На вашем месте я бы согласился.
   – Нет, сэр, я не хочу продавать его этому человеку. И я не хочу, чтобы это делали вы. Таково мое условие сделки.
   Рита собралась было возразить, но Джимми ее опередил:
   – А почему, собственно, вы не хотите продать кольт ему?
   – Это уже, извините, мое личное дело.
   Рита вырвала кольт из рук Джимми и протянула его мисс Сноу:
   – Ну так пусть оно и остается вашим личным.
   После нескольких секунд замешательства мисс Сноу решилась:
   – Этого человека зовут Рэймонд Борчард. Он именует себя майором, хотя я не уверена, что он вообще служил в армии. У него лагерь в горах, где он и еще несколько таких же чокнутых играют в войну, маршируют, стреляют по мишеням и ругают правительство. Он преклоняется перед Бобом. И остальные тоже. Он сказал мне, что оружие Боба является символом. Если кольт будет в их руках, сказал он, это укрепит их боевой дух.
   – Не понимаю, почему вас это так волнует, – сказала Рита. – Вы ведь и сами из той же своры.
   Мисс Сноу хладнокровно отразила выпад:
   – Вы меня не знаете, мэм.
   Джимми про себя усмехнулся: Рита ненавидела, когда ее называли «мэм».
   – И не желаю знать... мэм. – Она положила кольт на стол.
   – Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я стала женой Боба Чэмпиона, – продолжила мисс Сноу с ноткой вызова. – И я скажу вам, он был неплохим человеком, работящим и набожным. Но потом его как будто подменили. Может, это все из-за вечной нужды в деньгах... я до сих пор не понимаю. Казалось, одну минуту передо мной настоящий Боб, а в следующую минуту – кто-то совсем другой. Мне тогда было двадцать три года, трое детей. Может, и надо было от него уйти, но я просто не знала куда. – Голос ее дрогнул. – Если вы это ставите мне в вину, что ж, ваше право. Меня сейчас заботит совсем другое: я нашла хорошее место в Сиэтле и думаю только о том, чтобы собрать денег на переезд с детьми подальше отсюда... подальше от Рэя Борчарда.
   Рита одарила Джимми одним из своих красноречивых («сам разгребай это дерьмо, коль есть охота») взглядов и перебралась за второй стол. Джимми сжал рукоятку кольта и почувствовал, как события давнего прошлого всплывают в его сознании.
   – Вот что я могу вам предложить, – обратился он к мисс Сноу. – Я выставлю ваш пистолет на продажу сначала здесь, а через неделю в Норт-Бенде. Если мне удастся сбыть его за это время, я возьму двадцать процентов комиссионных. Если не удастся, я предложу за него свою цену, а там уже вам решать.
   – Звучит разумно, – сказала мисс Сноу без особой, впрочем, уверенности.
   – Даже слишком, черт возьми, разумно! – Рита вскочила, отбросив назад стул. – Мы не занимаемся благотворительностью!
   – Один раз можно себе это позволить, – сказал Джимми примирительно. – Не вредно в кои-то веки помочь ближнему.
   – Джимми!
   – Сегодня мы точно сделаем «беретту»! – Он выхватил из кассового ящика пригоршню двадцаток. – Вот. Можешь отпраздновать сделку. И сними нам комнату в «Красной крыше».
   Ему казалось, еще немного – и раскаленная сталь ее взгляда выжжет двуглазое клеймо на коре его мозга. Рита сгребла купюры и засунула их в карман рубашки.
   – Ключ от номера возьмешь у портье, – сказала она. – Я буду в «Брэндивайнз». И попробуй только не продать эту чертову «беретту»!
   За сим она отбыла, попутно чуть не сбив с ног какого-то лысоватого господина в камуфляжной куртке и брюках.
   – Я не хотела создавать вам проблемы, – сказала мисс Сноу, но Джимми небрежно отмахнулся:
   – Обычное дело. Наши с Ритой отношения носят, как говорят в таких случаях, амбивалентный характер.
   – Вот оно что?!
   Амбивалентные отношения, судя по всему, не были существенной составной частью жизненного опыта мисс Сноу.
   Джимми начал заполнять квитанцию.
   – Было бы неплохо узнать, как выглядит ваш приятель Борчард, а то ведь он может назваться другим именем.
   – Это не в его стиле. Он первым делом представится, вот увидите. Полагает, что это должно впечатлять собеседника.
   – Да, но... – Джимми поднял голову от бумаги, – он ведь может прислать кого-нибудь из своих людей. Давайте так: я закажу вам кофе, а вы пока пройдитесь по залу и посмотрите, нет ли здесь кого знакомых.
   Мисс Сноу отшатнулась от стола, обеими руками сжимая сумку.
   – Нет, сэр. Я не хочу видеть этих людей. Потому и отдала пистолет вам. Нет, даже не просите.
   – Ладно. – Джимми покончил с квитанцией. – Но мне надо как-то держать с вами связь, чтобы сообщить, когда я найду покупателя.
   Он дал ей свою визитную карточку, а она нацарапала на бумажке телефонный номер и адрес, после чего повернулась на каблуках – легко и плавно, будто в танце, – и взглянула назад, продемонстрировав Джимми вполоборота свою ладную фигуру в облегающем цветочно-голубом платье.
   – Я буду дома большую часть уикенда – говорю на тот случай, если соберетесь позвонить или зайти, – сказала она, сопровождая эти слова ярко-вишневой улыбкой. – Большое вам спасибо... за все.
   – Я свяжусь с вами в ближайшее время, – пообещал Джимми.
* * *
   Куба – вот где росла та самая пальма. Джимми сидел, отвернувшись от стола, склонив голову и вертя в руке кольт. Куба – и это было очень давно. Лет через десять после испано-американской войны. Нет, пусть будет пятнадцать, ведь Джон Браунинг создал прототип этой модели не раньше 1909-го. Первый владелец пистолета, Хоуз Резерфорд, с 1901-го служил переводчиком при посольстве США в Гаване...
   Хотя, решил Джимми, переводчик – это слишком мелко для полковника Резерфорда. Он должен быть важной шишкой, иметь большое влияние и связи, по крайней мере того требовал сюжет. Предположим, он выступал чем-то вроде посредника между различными американскими миссиями и правительством Кубы. Да, это уже лучше.
   Год за годом, прокручивая сделки с продажными кубинскими чинушами, Резерфорд обзавелся приличным капиталом и приобрел вес в местном обществе, а в 1910-м, получив звание полковника, пришел к выводу, что отныне его социальный статус нуждается в закреплении посредством брака. Посему он отбыл на родину в Виргинию, где заявился в дом мистера Моргана Лайла – плантатора, у которого его отец некогда был издольщиком, – с намерением просить руки младшей дочери Лайла, Сьюзен.
   Джимми уселся поудобнее, вытянул ноги (кольт покоился у него на животе) и стал не торопясь осмысливать ситуацию. Он был уверен, что полковник Резерфорд имел некое средство давления на Лайлов; он еще не знал, в чем тут дело, но это средство уже оформилось как – пока – досадный пробел в повествовании, подобно зазубрине на лезвии ножа, которое теперь нуждалось в дополнительной шлифовке. Он не пытался рассуждать логически, а лишь позволил мыслям свободно перемещаться с предмета на предмет, пока перед ним не возник образ Сьюзен Лайл, выделившись из калейдоскопа так или иначе связанных с сюжетом подробностей. По мере того как этот образ обретал четкость, он все яснее понимал, в чем должен был состоять главный козырь полковника.
   Мистер Лайл – прирожденный джентльмен и запойный пьяница, широко известный своим умением швыряться деньгами и злоупотреблять бранной лексикой, – умудрился спустить большую часть семейного состояния, ввязавшись в серию сомнительных деловых предприятий; и это было главной причиной того, что брак Сьюзен с полковником Резерфордом, несмотря на незавидное происхождение последнего, показался ему не столь уж плохой идеей. Во-первых, этот брак не предполагал никаких расходов с его стороны, а во-вторых, что было особенно важно, полковник предложил ссудить мистера Лайла солидной суммой, благодаря чему он смог бы возобновить свои смелые и заведомо провальные операции в мире бизнеса. Таким образом, они пришли к соглашению и сыграли свадьбу, сразу после которой полковник увез Сьюзен в Гавану, в изящный двухэтажный особняк с желтыми стенами и черепичной крышей, окруженный обширным парком, где привольно росли пальмы, розовые кусты, бугенвиллии, бананы, манговые деревья и бамбук.
   Двадцати четырех лет от роду, Сьюзен Лайл Резерфорд была необычайно красивой женщиной с молочно-белой кожей, темными волосами и синими – цвета океанской воды – глазами. В то же время это была женщина, для которой еще не наступил двадцатый век, ибо она выросла в семье, упорно державшейся традиций, манер и норм поведения, сформированных ушедшей эпохой. В сущности, выйдя замуж по настоянию родителей, она всего лишь сменила один вид вынужденного затворничества на другой, переместившись из подобия монастыря, которым являлась для нее виргинская плантация, в экзотическую золотую клетку конструкции полковника Резерфорда. После свадебной церемонии в ее жизни не было ни единого дня, который стоило бы сохранить в памяти. Полковник, человек суровый и властный, держал ее под неусыпным контролем посредством как своих услужливо-наблюдательных друзей и бдительной прислуги, так и плотно закрытого для нее доступа к семейному кошельку. Вопреки давнему предсказанию ее матери в духе «стерпится-слюбится», Сьюзен так и не научилась любить мужа, но зато сумела его возненавидеть. Тривиальное «исполнение долга» на супружеском ложе превратилось для нее в какую-то кошмарную повинность. На протяжении без малого пяти лет она постоянно находилась в состоянии депрессии и нередко подумывала о самоубийстве. За все это время ни единый луч настоящего, живого света не пробился сквозь плотный покров полковничьей опеки.
   Помимо редких выездов в свет по случаю официальных торжеств, Сьюзен было дозволено покидать дом лишь три раза в неделю. Каждое воскресенье она посещала церковь в обществе экономки полковника, внушительных габаритов мулатки по имени Мариана. По вторникам после обеда она совершала поход на местный рынок с Порфирио, поваром полковника, а вечером в четверг шофер полковника, Себастьян, доставлял ее на прием, еженедельно устраиваемый супругой президента для жен высших кубинских и американских должностных лиц.
   На этом приеме, который происходил в малом банкетном зале президентского дворца, иногда кроме чиновничьих жен присутствовали члены их семей. И вот однажды Сьюзен разговорилась с одним из таких случайных гостей, Арнульфо Карраскел-и-Наварро, племянником генерала Освальдо Руэласа. На тот момент он занимал какую-то должность в Национальном банке, но вскоре, по его словам, должен был стать владельцем торговой фирмы, специализирующейся на экспорте табака и рома. В другое время Сьюзен воздержалась бы от общения с красивым молодым человеком, зная, что за каждым ее движением наблюдает Себастьян и обо всем доносит полковнику, но с некоторых пор у шофера завязался роман с одной из дворцовых служанок, и, проводив жену хозяина до дверей банкетного зала, он обычно спешил на свидание к своей пассии. Таким образом, оставленная без присмотра, Сьюзен...