Страница:
Он вдруг осознал, что мать что-то говорит. Но, казалось, их разделяет какой-то барьер, который не позволяет ему разобрать ее слова. Словно воздух в павильоне был слишком плотным или аромат цветов слишком сильным. А она все говорила, продолжая улыбаться, мягко указывала руками на него, на Вараиль, на себя.
Он напрягал слух, чтобы услышать ее. И наконец понял.
— Ты знаешь эту девушку, Престимион? — говорила Хозяйка. — Ее зовут Вараиль, и она живет в Сти.
— Да, мама, я ее знаю.
— У нее осанка королевы.
— Она и будет королевой, — ответил Престимион. — Моей королевой, которая будет жить рядом со мной в Замке.
— Ты действительно говоришь серьезно, Престимион? Скажи мне, что серьезно.
— О да, мама. Да, серьезно.
Когда он утром проснулся, сон все еще четко сохранялся в его памяти, как всегда бывает с настоящими посланиями. Септах Мелайн, который первым зашел к нему, посмотрел на него странным взглядом, рассмеялся и сказал:
— Сегодня ты выглядишь так, словно живешь в другом мире, друг мой.
— Возможно, так и есть, — ответил Престимион.
Тем не менее необходимо было вернуться в этот мир. До южного побережья оставалось еще много дней пути, и нельзя было терять времени, если он хотел настичь Дантирию Самбайла.
Последние желтые пески остались теперь позади.
Как и сухость пустыни Кетерона. Воздух здесь был влажным и мягким, теплым и нежным, как бархат, холмы густо поросли зеленью, покрытой восковым налетом, небо часто затягивали дождевые облака, но дожди всегда быстро заканчивались. Теперь они приближались к тропической области.
Точку перехода отмечали три своеобразных ориентира. Первый, в том месте, где дорога внезапно устремилась вверх от плоской равнины и привела их в местность скалистых утесов, сначала показался им похожим на возвышавшуюся слева одиночную гору, но они быстро поняли, что это целая горная гряда, длинная серая стена, которая с удивительной внезапностью выросла из окружающей равнины. На огромном основании высились несколько маленьких закругленных вершин, каждая была точной копией соседних. Они хаотично окружали удлиненную вершину, и их было поразительно много.
— Это Гора Тринадцати Сомнений, — пояснил Мондиганд-Климд, который во время путешествия взял на себя обязанности хранителя карт — Эти многочисленные пики выглядят совершенно одинаково, и один перевал ведет к другому, так что путешественник, пытающийся преодолеть гряду, непременно заблудится.
— Это и с нами случится? — спросил Престимион и подумал, что, может быть, как раз сейчас прокуратор блуждает среди этих одинаковых каменных горбов.
Су-сухирис в своей обычной странной манере покачал обеими головами.
— О нет, ваша светлость, мы проедем мимо этих гор, а не через них. Но их появление на востоке от нас говорит о том, что мы выбрали правильную дорогу. Теперь нам надо искать утес Глаз, который очень скоро появится.
— Утес Глаз? — повторил Септах Мелайн. — Что это такое? Объясните, пожалуйста.
— Подождите и увидите, — ответил Мондиганд-Климд.
Когда они его нашли — зоркий Септах Мелайн заметил его первым, — не возникло никаких сомнений в том, что это именно он. Это была величественная гора из какого-то беловатого камня, стоящая отдельно в стороне от тракта, справа от него. Вся ее поверхность была усеяна множеством больших, глубоко вкрапленных овальных глыб из какого-то темного, сверкающего минерала, усыпавших склоны, словно изюминки в пудинге. Возникало впечатление, будто тысяча суровых, черных глаз смотрят вниз на путешественников с белого лица горы. При виде утеса Гиялорис замахал руками, делая охранительные жесты, и даже Престимиона охватила дрожь, вызванная чем-то вроде благоговения или даже страха.
— Как это произошло? — поинтересовался он. Но ему никто не мог ответить, да он и не ожидал ответа.
Кто мог объяснить, какая сила создала этот мир и с какой целью? О природе и мотивах Высшего Божества не спрашивают. Мир — это мир: он такой, какой есть, место вечного восторга и тайны.
Долгие часы утес Глаз следил за ними, пока они ехали мимо его волшебного склона.
— А скоро, — произнес Мондиганд-Климд, склоняясь над картой, — мы подъедем к Столбам Дворна, которые отмечают границу между центральным и южным Алханроэлем.
Они увидели их перед самой темнотой: две огромные сине-серые скалы, в десять раз выше человеческого роста, сужающиеся к вершине до остроконечных пиков. Они стояли друг против друга, а прямая как стрела дорога проходила прямо между ними, так что они образовывали нечто вроде триумфальной арки у входа в лежащие за ними земли. Скалы были шершавыми и изрезанными на внешней стороне, но гладкими и ровными на внутренней, и поэтому выглядели, как две половинки одной крупной скалы, разрубленной пополам.
— Здесь какое-то колдовство, — тревожно прошептал Пмлорис и снова стал делать охранительные жесты.
— А, да, — сказал Септах Мелайн игривым тоном. — На этом месте лежит проклятие. Каждые двадцать тысяч лет эти скалы с грохотом сталкиваются, и горе тем путникам, которые в это время оказались на дороге между ними.
— Значит, вы знаете эту древнюю легенду? — спросил Мондиганд-Климд.
Септах Мелайн резко обернулся к нему.
— Легенду? Какую легенду? Я всего лишь пошутил над Гиялорисом.
— Значит, вы заново придумали то, что уже придумано, — ответил су-сухирис. — Потому что у метаморфов действительно существовала древняя легенда, в которой так и говорилось, что это сталкивающиеся скалы, которые некогда разошлись и когда-нибудь снова сойдутся. И что еще хуже, когда это произойдет в следующий раз, между ними погибнет великий король из рода человеческого.
— Вот как? — беспечно улыбнулся Престимион и быстро перевел взгляд с одной половинки скалы на другую. — Ну, тогда, полагаю, мне ничего не грозит, потому что, хоть я и король, но пока еще никто не назвал бы меня великим. — И прибавил, подмигнув Септаху Мелайну:
— Но возможно, нам все равно следует поискать другую дорогу на юг, а? Чтобы полностью исключить риск.
— Понтифекс Дворн, милорд, приказал укрепить бронзовые магические пластины с каждой стороны дороги, исписанные рунами для защиты от подобных случаев, — сказал Мондиганд-Климд. — Конечно, это было тринадцать тысяч лет назад и пластины давным-давно исчезли. Видите эти неглубокие квадратные зарубки высоко на стенах? Там они и были, так говорят по крайней мере. Но мне кажется, у нас отличные шансы благополучно проехать между ними.
И действительно, Столбы Дворна остались на месте, когда караван проехал между ними. Вид местности по другую их сторону явно изменился. Листва стала более густой из-за возросшей жары и влажности, вместо острых зазубренных скал появились гладкие округлые холмы.
На картах Мондиганд-Климда не было обозначено никаких поселений на расстоянии пятидесяти миль от Столбов. Но путешественники не проехали еще и десяти минут, как наткнулись на едва заметную дорогу, уходящую от главного тракта по направлению к группе низких холмов на западе, и Септах Мелайн, уставившись своим острым взглядом на эти холмы, объявил, что он различает ряд каменных стен на середине склона, частично скрытых зарослями вьющихся лоз. Престимиону стало любопытно, и он послал Абриганта вместе с парой солдат на разведку. Через пятнадцать минут они вернулись и доложили, что там лежит разрушенный город, пустынный, не считая одной семьи фермеров-гэйрогов, которые поселились среди древних строений. Один из гэйрогов сказал им, что это все, что осталось от большого города времен лорда Стиамота, жителей которого в период войны вырезали меняющие форму.
— Этого не может быть, — возразил Мондиганд-Климд, качая обеими головами одновременно. — Лорд Стиамот жил семьдесят веков назад. В этом климате джунгли уже давно проглотили бы любой заброшенный город.
— Давайте посмотрим на него, — предложил Престимион, и они отправились от развилки на запад. Через несколько сотен ярдов грунтовая дорога превратилась в простую колею, которая плавно вилась по склону вверх. Вскоре показались стены разрушенного города. Это было основательное сооружение из камня, высотой в пятнадцать футов по большей части, но почти скрытое травами и лозами Слева от входа в сам город стояло огромное раскидистое дерево с бледно-серой корой. Его тысячи ветвей, расплющенные о камень стен, казались вросшими в нее, так что трудно было определить, где кончается дерево и начинаются развалины стены.
Два крепких молодых гэйрога вышли им навстречу.
Оба они не носили одежды, но определить их пол было невозможно, так как половые органы гэйрогов-мужчин можно было видеть только в возбужденном состоянии, а грудь женщин также оставалась скрытой, если только они не кормили младенцев. Хотя они принадлежали к млекопитающим, их легко было принять за рептилий. Эти двое обладали ярко блестящей чешуей и сильными трубчатыми руками и ногами. Их холодные зеленые глаза не мигали, а раздвоенные алые языки непрерывно мелькали в безгубых ртах. Вместо волос на головах извивалась масса черных колец, похожих на змей.
Они приветствовали гостей с равнодушной любезностью и попросили подождать, пока они позовут своего дедушку. И вскоре медленной, прихрамывающей походкой к ним приблизился невысокий, почтенный гэйрог.
— Я — Бекримиин, — сказал он и сделал широкий приветственный жест, сопровождаемый легким скрипом. Престимион не назвал себя в ответ, — Мы очень бедны, но примем вас со всем гостеприимством, на которое способны, — сказал Бекримиин и дал знак своим внукам, которые быстро принесли блюда, оказавшиеся не чем иным, как гигантскими листьями в форме сердца с какого-то местного дерева, на которых лежало пюре из крахмалистых овощей с острым, пряным запахом. Престимион взял немного и съел, решительно демонстрируя удовольствие. Еще несколько человек последовали его примеру, но ни Гиялорис, ни привередливый Септах Мелайн даже не сделали вид, что едят.
Сладкая, слегка пузырящаяся жидкость — вино или пиво, Престимион не смог определить, — появилась вслед за едой.
Потом гэйрог проводил их в самую середину развалин Только слабые следы городских строений можно было разглядеть, в основном — фундаменты зданий, кое-где стояли обгоревшие башни или уцелевшие стены, которые подпирали растущие рядом деревья. Эти стены некогда были стенами склада, или храма, или дворца. Большинство строений уже давно поглотили, гигантские, раскидистые деревья, плоские ветви которых срастались, пока полностью не окутали и не скрыли те строения, которые служили им опорой в их далекой юности. Этот город, сообщил старик, носил название Диарвис Название ни о чем не говорило Престимиону и его спутникам.
— Он датируется временем лорда Стиамота, это так? — спросил Престимион.
Гэйрог хрипло рассмеялся.
— О нет, ничего подобного. Это глупые дети вам сказали? Они невежды. Как я ни пытаюсь преподать им историю, она улетучивается из их голов прежде, чем я успеваю договорить. Нет, этот город гораздо моложе.
Он был покинут всего девятьсот лет, назад.
— Значит, и нападения метаморфов тоже не было?
— Они вам это тоже рассказали? Нет-нет, это всего лишь миф. К тому времени метаморфы уже давно покинули Алханроэль. Этот город разрушился сам по себе. — И старый гэйрог рассказал легенду о жестоком и высокомерном герцоге, о восстании рабов, которые обрабатывали его поля. Убийство трех членов семьи герцога, его жестокая месть, а затем новое восстание, повлекшее за собой еще более жестокие репрессии, которые закончились убийством самого герцога, после чего и рабы, и господа покинули этот город, так как к тому времени в живых осталось слишком мало людей, чтобы поддерживать в нем жизнь.
Престимион слушал в мрачном молчании, пораженный этим неизвестным эпизодом истории.
Как любой принц из Замка, которого отобрали для высокой должности в правительстве, он тщательно изучил анналы Маджипура. В период между кампанией Стиамота против метаморфов и сражениями самого Престимиона с Корсибаром история планеты в основном развивалась поразительно мирно, без больших кровопролитий. Конечно, ему никогда не попадались никакие отчеты о восставших рабах и убитых герцогах Эта история противоречила всем его прежним взглядам на миролюбивые нравы народов Маджипура, которые уже давно научились решать свои споры без применения насилия. Ему бы больше понравилось услышать, что это метаморфы повинны в таких разрушениях; по крайней мере, уже существовала общепринятая история о жестоких войнах между людьми и метаморфами, хотя и они закончились за тысячи лет до разрушения этого города.
Теперь Бекримиин сообщил гостям, что приглашает их остаться на ночь — или на столько времени, на сколько они пожелают. Но Престимион уже был сыт по горло этим местом, которое начало его сильно угнетать, а потому сказал Гиялорису:
— Поблагодари его, дай немного денег и скажи ему, что он сегодня принимал у себя короналя. А потом тронемся в путь. — И прибавил, обращаясь к Абриганту:
— Когда вернемся в Замок, найди мне документы, какие сможешь отыскать, об этом городе. Мне хотелось бы более подробно изучить его историю.
— Очень может быть, что в архивах ничего не окажется, — ответил Септах Мелайн. — Не мы первые придумали сокрытие неприятных фактов, милорд.
— Очевидно, — мрачно согласился Престимион и вышел из ворот города. Некоторое время он стоял, глядя на огромное дерево, которое удерживало городскую стену в своих мощных объятиях, и потом до конца дня почти ни с кем не разговаривал.
Теперь они въехали в провинцию под названием Арвианда. Когда о ней заходила речь, то всегда звучала фраза: «Арвианда — страна золотистых холмов», которая вызывала в воображении Престимиона образ сожженных, темно-желтых холмов в тех местах, где стоит обычное для севера долгое сухое лето. Он удивлялся, почему холмы золотистые в этом вечнозеленом и пышном тропическом районе, где часто идут дожди. Или сам желтый металл добывают в этом месте?
Но ответ он получил быстро: дело было совсем в другом. На склонах холмов Арвианды в изобилии росли деревья с толстыми стволами и широкими листьями в форме лодки, заглушившие почти все остальные растения; их бесчисленные листья, жесткие и вытянутые в стороны, почти металлические на вид, отражали золотистые лучи тропического солнца, и вся эта местность казалась позолоченной.
В городе Арвианда они навели справки о Дантирии Самбайле, но не узнали ничего определенного. Никто не готов был утверждать, что действительно видел проезжавшего здесь прокуратора, хотя в некоторых докладах сообщалось о каких-то неприятных незнакомцах, быстро проехавших по окраине города несколькими неделями раньше. Действительно ли они пытались уклониться от ответа, или жители Арвианды просто ненаблюдательны? Трудно сказать; но в любом случае у них ничего не удалось узнать.
— Продолжим наш путь? — спросил Септах Мелайн у Престимиона?
— Да, до самого побережья.
По другой сторону от Арвианды находились знаменитые топазовые рудники Зебергеда. Здесь добывали прозрачную разновидность этого драгоценного минерала, прозрачную, как самое тонкое стекло, и после полировки приобретавшую непревзойденный блеск. Но солнце над каменистой землей Зебергеда сияло так ярко, что из-за его блеска выходы топаза в дневное время не были видны. Поэтому рудокопы отправлялись на работу только в сумерки, когда топаз ярко сиял в последних лучах заходящего светила. Они метили сверкающие камни, накрывая их мисками. На следующий день рано утром они возвращались и вырезали помеченные куски породы, а потом отдавали мастерам, которые их шлифовали.
Престимион с интересом смотрел на все это. Но рудокопы Зебергеда, хотя они и подарили ему удивительные кристаллы чистейшего топаза, не могли дать никаких сведений о Дантирии Самбайле.
За Зебергедом небо потемнело от туч, тяжело повисших в небе, словно плотное, молочно-белое покрывало. Они вступали в дождливый Каджит-Кабулон, где клинообразные горы постоянно задерживали туманы, приплывавшие из южных морей, и превращали их в дожди. Действительно, они вскоре достигли зоны осадков, и после этого много дней не видели солнечного света. Дождь барабанил непрерывными струями. Он почти не прекращался, лишь иногда ненадолго ослабевал.
Джунгли Каджит-Кабулона были зелеными, зелеными, зелеными. Деревья и кусты буйно разрастались, тянулись к небу, их стволы пестрели яркими красными и желтыми грибами, которые вносили единственный всплеск ярких цветов. Кроны деревьев переплелись с лианами и превратились в практически сплошной шатер, по которому непрерывно хлестал дождь и просачивался каплями на землю. Пропитанную водой почву покрывал плотный ковер из пушистого зеленого мха, там и сям прорезанного узкими ручейками и многочисленными озерцами, и все они отражали и преломляли тусклый зеленоватый свет таким сложным образом, что часто невозможно было определить, падает ли свет сверху или поднимается от неизвестного источника в лесной подстилке.
Здесь тоже повсюду кипела жизнь на удивление разнообразных и многочисленных существ: прожорливые длинноногие жуки; тучи блох; жужжащие белые осы с полосатыми крылышками; синие пауки, свисающие на длинных паутинках с высоких деревьев; мухи с огромными рубиновыми глазами; алые ящерицы в желтых пятнах; плоскоголовые жабы. Таинственные маленькие создания прятались в трещинах скал, так что можно было разглядеть только их волосатые цепкие лапы. И время от времени на большом удалении можно было видеть какого-то тяжелого, мохнатого зверя, который не приближался к путешественникам, а сопел и вынюхивал что-то в джунглях, переворачивал своим раздвоенным хоботом куски мха в поисках тех существ, что обитали под ним. В зеленой тьме все принимало странные, чуждые формы: тощие хамелеоны выглядели серыми сучками, сучки походили на хамелеонов, змеи притворялись лианами, некоторые лианы очень легко было спутать со змеями. Гниющие стволы, лежащие в ручьях, легко было принять за притаившихся хищных гурнибонгов; но однажды, когда Гиялорис утром присел у ручья, чтобы умыться, он увидел, как то, что он счел бревном, лежащим в воде в нескольких футах от него, с ворчанием поднялось на четыре короткие лапы и медленно удалилось, щелкая длинной зубастой пастью, явно недовольное тем, что его потревожили.
Принц Тацтац, гибкий человек с оливковой кожей неопределенного возраста, который правил в Каджит-Кабулоне столько, сколько Престимион себя помнил, воспринял неожиданный приезд короналя в его провинцию так же хладнокровно, как, по-видимому, воспринимал все остальное. Он устроил для Престимиона щедрый пир в своем плетеном дворце в самом сердце джунглей. Это было открытое и полное воздуха сооружение, которое, по его словам, было выстроено в излюбленном стиле метаморфов из далекого Илиривойна, расположенного на другом континенте.
— Я строю новый дворец каждый год, — объяснил Тацтац. — Это позволяет сэкономить расходы на его содержание.
Они ели сладкие фрукты из тропического леса и копченое мясо, вкус и аромат которых были абсолютно незнакомы людям с Замковой горы, но вино, по крайней мере, было с севера и напоминало о доме. Играли музыканты; выступали жонглеры; три гибкие девушки, почти без одежд, исполнили сложный, соблазнительный танец. Престимион обсудил с принцем коронационные торжества, крепкое здоровье понтифекса и чудеса окружающих их джунглей, которые Тацтац считал самым красивым районом Маджипура, что было неудивительно.
Постепенно, когда вечер подходил к концу, беседа коснулась более серьезных вещей. Престимион постепенно заговорил о Дантирии Самбайле; но не успел он перейти к причинам его появления на юге, как принц Тацтац ловко перебил его и сказал, что он сам столкнулся с серьезной проблемой: это рост случаев необъяснимого безумия среди жителей его провинции.
— Мы здесь в общем очень уравновешенные люди, милорд. Неизменная мягкость и тепло нашего климата, красота и спокойствие окружающей среды, постоянная музыка дождя — вы даже представить себе не можете, ваша светлость, как благотворно все это влияет надушу.
— Это правда. Действительно, я этого представить не могу, — согласился Престимион.
— Но теперь, в последние шесть-восемь месяцев, совершенно неожиданно все изменилось. Мы видим, как самые солидные граждане внезапно встают и удаляются в одиночестве в лес, без каких-либо явных на то причин. Уходить от главных дорог, как вы понимаете, гибельно, ибо лес огромен, — наверное, вы его назовете джунглями, — и он может быть недобрым к тем, кто пренебрегает его требованиями. Пока что нам известно о тысяче ста таких исчезновений. Лишь немногие из тех, кто уходил, вернулись. Зачем они ушли? Что они искали? Они не в состоянии нам рассказать.
— Как странно, — смущенно ответил Престимион.
— И еще у нас было множество необычных случаев иррационального поведения, даже насилия, в самом городе, и даже есть жертвы… — Тацтац покачал головой.
На его гладком, обычно безмятежном лице появилось выражение страдания. — Это выше моего понимания, милорд. Здесь не произошло никаких перемен, которые могли бы вызвать такие катаклизмы. Признаюсь, что нахожу все это ужасным и внушающим тревогу.
Скажите, ваша светлость, вы слышали о подобных случаях в других регионах?
— Да, в некоторых, — ответил Престимион. Ему неприятно было снова столкнуться с проблемой, которую он, пораженный странным новым миром вокруг, умудрился выбросить из головы с тех пор, как покинул Лабиринт. — Я согласен: ситуация тревожная. Мы проводим расследование.
— Вот как. И несомненно, вскоре вы поделитесь с нами важными выводами. Не может ли быть причиной всего этого некое колдовство, как вы думаете, милорд?
Это моя теория, и здравая, по-моему. Что еще могло лишить разума сразу столько людей, как не могучие чары, которое какие-то темные силы наслали на нашу землю?
— Мы самым тщательным образом в этом разбираемся, — ответил Престимион, на этот раз достаточно резким тоном, так что Тацтац, имеющий большой опыт в общении с сильными мира сего, понял, что корональ желает закончить этот разговор. — Позвольте мне перейти теперь к другому вопросу, принц Тацтац. Фактически именно для этого я и рискнул приехать в ваш прекрасный лес…
11
Он напрягал слух, чтобы услышать ее. И наконец понял.
— Ты знаешь эту девушку, Престимион? — говорила Хозяйка. — Ее зовут Вараиль, и она живет в Сти.
— Да, мама, я ее знаю.
— У нее осанка королевы.
— Она и будет королевой, — ответил Престимион. — Моей королевой, которая будет жить рядом со мной в Замке.
— Ты действительно говоришь серьезно, Престимион? Скажи мне, что серьезно.
— О да, мама. Да, серьезно.
Когда он утром проснулся, сон все еще четко сохранялся в его памяти, как всегда бывает с настоящими посланиями. Септах Мелайн, который первым зашел к нему, посмотрел на него странным взглядом, рассмеялся и сказал:
— Сегодня ты выглядишь так, словно живешь в другом мире, друг мой.
— Возможно, так и есть, — ответил Престимион.
Тем не менее необходимо было вернуться в этот мир. До южного побережья оставалось еще много дней пути, и нельзя было терять времени, если он хотел настичь Дантирию Самбайла.
Последние желтые пески остались теперь позади.
Как и сухость пустыни Кетерона. Воздух здесь был влажным и мягким, теплым и нежным, как бархат, холмы густо поросли зеленью, покрытой восковым налетом, небо часто затягивали дождевые облака, но дожди всегда быстро заканчивались. Теперь они приближались к тропической области.
Точку перехода отмечали три своеобразных ориентира. Первый, в том месте, где дорога внезапно устремилась вверх от плоской равнины и привела их в местность скалистых утесов, сначала показался им похожим на возвышавшуюся слева одиночную гору, но они быстро поняли, что это целая горная гряда, длинная серая стена, которая с удивительной внезапностью выросла из окружающей равнины. На огромном основании высились несколько маленьких закругленных вершин, каждая была точной копией соседних. Они хаотично окружали удлиненную вершину, и их было поразительно много.
— Это Гора Тринадцати Сомнений, — пояснил Мондиганд-Климд, который во время путешествия взял на себя обязанности хранителя карт — Эти многочисленные пики выглядят совершенно одинаково, и один перевал ведет к другому, так что путешественник, пытающийся преодолеть гряду, непременно заблудится.
— Это и с нами случится? — спросил Престимион и подумал, что, может быть, как раз сейчас прокуратор блуждает среди этих одинаковых каменных горбов.
Су-сухирис в своей обычной странной манере покачал обеими головами.
— О нет, ваша светлость, мы проедем мимо этих гор, а не через них. Но их появление на востоке от нас говорит о том, что мы выбрали правильную дорогу. Теперь нам надо искать утес Глаз, который очень скоро появится.
— Утес Глаз? — повторил Септах Мелайн. — Что это такое? Объясните, пожалуйста.
— Подождите и увидите, — ответил Мондиганд-Климд.
Когда они его нашли — зоркий Септах Мелайн заметил его первым, — не возникло никаких сомнений в том, что это именно он. Это была величественная гора из какого-то беловатого камня, стоящая отдельно в стороне от тракта, справа от него. Вся ее поверхность была усеяна множеством больших, глубоко вкрапленных овальных глыб из какого-то темного, сверкающего минерала, усыпавших склоны, словно изюминки в пудинге. Возникало впечатление, будто тысяча суровых, черных глаз смотрят вниз на путешественников с белого лица горы. При виде утеса Гиялорис замахал руками, делая охранительные жесты, и даже Престимиона охватила дрожь, вызванная чем-то вроде благоговения или даже страха.
— Как это произошло? — поинтересовался он. Но ему никто не мог ответить, да он и не ожидал ответа.
Кто мог объяснить, какая сила создала этот мир и с какой целью? О природе и мотивах Высшего Божества не спрашивают. Мир — это мир: он такой, какой есть, место вечного восторга и тайны.
Долгие часы утес Глаз следил за ними, пока они ехали мимо его волшебного склона.
— А скоро, — произнес Мондиганд-Климд, склоняясь над картой, — мы подъедем к Столбам Дворна, которые отмечают границу между центральным и южным Алханроэлем.
Они увидели их перед самой темнотой: две огромные сине-серые скалы, в десять раз выше человеческого роста, сужающиеся к вершине до остроконечных пиков. Они стояли друг против друга, а прямая как стрела дорога проходила прямо между ними, так что они образовывали нечто вроде триумфальной арки у входа в лежащие за ними земли. Скалы были шершавыми и изрезанными на внешней стороне, но гладкими и ровными на внутренней, и поэтому выглядели, как две половинки одной крупной скалы, разрубленной пополам.
— Здесь какое-то колдовство, — тревожно прошептал Пмлорис и снова стал делать охранительные жесты.
— А, да, — сказал Септах Мелайн игривым тоном. — На этом месте лежит проклятие. Каждые двадцать тысяч лет эти скалы с грохотом сталкиваются, и горе тем путникам, которые в это время оказались на дороге между ними.
— Значит, вы знаете эту древнюю легенду? — спросил Мондиганд-Климд.
Септах Мелайн резко обернулся к нему.
— Легенду? Какую легенду? Я всего лишь пошутил над Гиялорисом.
— Значит, вы заново придумали то, что уже придумано, — ответил су-сухирис. — Потому что у метаморфов действительно существовала древняя легенда, в которой так и говорилось, что это сталкивающиеся скалы, которые некогда разошлись и когда-нибудь снова сойдутся. И что еще хуже, когда это произойдет в следующий раз, между ними погибнет великий король из рода человеческого.
— Вот как? — беспечно улыбнулся Престимион и быстро перевел взгляд с одной половинки скалы на другую. — Ну, тогда, полагаю, мне ничего не грозит, потому что, хоть я и король, но пока еще никто не назвал бы меня великим. — И прибавил, подмигнув Септаху Мелайну:
— Но возможно, нам все равно следует поискать другую дорогу на юг, а? Чтобы полностью исключить риск.
— Понтифекс Дворн, милорд, приказал укрепить бронзовые магические пластины с каждой стороны дороги, исписанные рунами для защиты от подобных случаев, — сказал Мондиганд-Климд. — Конечно, это было тринадцать тысяч лет назад и пластины давным-давно исчезли. Видите эти неглубокие квадратные зарубки высоко на стенах? Там они и были, так говорят по крайней мере. Но мне кажется, у нас отличные шансы благополучно проехать между ними.
И действительно, Столбы Дворна остались на месте, когда караван проехал между ними. Вид местности по другую их сторону явно изменился. Листва стала более густой из-за возросшей жары и влажности, вместо острых зазубренных скал появились гладкие округлые холмы.
На картах Мондиганд-Климда не было обозначено никаких поселений на расстоянии пятидесяти миль от Столбов. Но путешественники не проехали еще и десяти минут, как наткнулись на едва заметную дорогу, уходящую от главного тракта по направлению к группе низких холмов на западе, и Септах Мелайн, уставившись своим острым взглядом на эти холмы, объявил, что он различает ряд каменных стен на середине склона, частично скрытых зарослями вьющихся лоз. Престимиону стало любопытно, и он послал Абриганта вместе с парой солдат на разведку. Через пятнадцать минут они вернулись и доложили, что там лежит разрушенный город, пустынный, не считая одной семьи фермеров-гэйрогов, которые поселились среди древних строений. Один из гэйрогов сказал им, что это все, что осталось от большого города времен лорда Стиамота, жителей которого в период войны вырезали меняющие форму.
— Этого не может быть, — возразил Мондиганд-Климд, качая обеими головами одновременно. — Лорд Стиамот жил семьдесят веков назад. В этом климате джунгли уже давно проглотили бы любой заброшенный город.
— Давайте посмотрим на него, — предложил Престимион, и они отправились от развилки на запад. Через несколько сотен ярдов грунтовая дорога превратилась в простую колею, которая плавно вилась по склону вверх. Вскоре показались стены разрушенного города. Это было основательное сооружение из камня, высотой в пятнадцать футов по большей части, но почти скрытое травами и лозами Слева от входа в сам город стояло огромное раскидистое дерево с бледно-серой корой. Его тысячи ветвей, расплющенные о камень стен, казались вросшими в нее, так что трудно было определить, где кончается дерево и начинаются развалины стены.
Два крепких молодых гэйрога вышли им навстречу.
Оба они не носили одежды, но определить их пол было невозможно, так как половые органы гэйрогов-мужчин можно было видеть только в возбужденном состоянии, а грудь женщин также оставалась скрытой, если только они не кормили младенцев. Хотя они принадлежали к млекопитающим, их легко было принять за рептилий. Эти двое обладали ярко блестящей чешуей и сильными трубчатыми руками и ногами. Их холодные зеленые глаза не мигали, а раздвоенные алые языки непрерывно мелькали в безгубых ртах. Вместо волос на головах извивалась масса черных колец, похожих на змей.
Они приветствовали гостей с равнодушной любезностью и попросили подождать, пока они позовут своего дедушку. И вскоре медленной, прихрамывающей походкой к ним приблизился невысокий, почтенный гэйрог.
— Я — Бекримиин, — сказал он и сделал широкий приветственный жест, сопровождаемый легким скрипом. Престимион не назвал себя в ответ, — Мы очень бедны, но примем вас со всем гостеприимством, на которое способны, — сказал Бекримиин и дал знак своим внукам, которые быстро принесли блюда, оказавшиеся не чем иным, как гигантскими листьями в форме сердца с какого-то местного дерева, на которых лежало пюре из крахмалистых овощей с острым, пряным запахом. Престимион взял немного и съел, решительно демонстрируя удовольствие. Еще несколько человек последовали его примеру, но ни Гиялорис, ни привередливый Септах Мелайн даже не сделали вид, что едят.
Сладкая, слегка пузырящаяся жидкость — вино или пиво, Престимион не смог определить, — появилась вслед за едой.
Потом гэйрог проводил их в самую середину развалин Только слабые следы городских строений можно было разглядеть, в основном — фундаменты зданий, кое-где стояли обгоревшие башни или уцелевшие стены, которые подпирали растущие рядом деревья. Эти стены некогда были стенами склада, или храма, или дворца. Большинство строений уже давно поглотили, гигантские, раскидистые деревья, плоские ветви которых срастались, пока полностью не окутали и не скрыли те строения, которые служили им опорой в их далекой юности. Этот город, сообщил старик, носил название Диарвис Название ни о чем не говорило Престимиону и его спутникам.
— Он датируется временем лорда Стиамота, это так? — спросил Престимион.
Гэйрог хрипло рассмеялся.
— О нет, ничего подобного. Это глупые дети вам сказали? Они невежды. Как я ни пытаюсь преподать им историю, она улетучивается из их голов прежде, чем я успеваю договорить. Нет, этот город гораздо моложе.
Он был покинут всего девятьсот лет, назад.
— Значит, и нападения метаморфов тоже не было?
— Они вам это тоже рассказали? Нет-нет, это всего лишь миф. К тому времени метаморфы уже давно покинули Алханроэль. Этот город разрушился сам по себе. — И старый гэйрог рассказал легенду о жестоком и высокомерном герцоге, о восстании рабов, которые обрабатывали его поля. Убийство трех членов семьи герцога, его жестокая месть, а затем новое восстание, повлекшее за собой еще более жестокие репрессии, которые закончились убийством самого герцога, после чего и рабы, и господа покинули этот город, так как к тому времени в живых осталось слишком мало людей, чтобы поддерживать в нем жизнь.
Престимион слушал в мрачном молчании, пораженный этим неизвестным эпизодом истории.
Как любой принц из Замка, которого отобрали для высокой должности в правительстве, он тщательно изучил анналы Маджипура. В период между кампанией Стиамота против метаморфов и сражениями самого Престимиона с Корсибаром история планеты в основном развивалась поразительно мирно, без больших кровопролитий. Конечно, ему никогда не попадались никакие отчеты о восставших рабах и убитых герцогах Эта история противоречила всем его прежним взглядам на миролюбивые нравы народов Маджипура, которые уже давно научились решать свои споры без применения насилия. Ему бы больше понравилось услышать, что это метаморфы повинны в таких разрушениях; по крайней мере, уже существовала общепринятая история о жестоких войнах между людьми и метаморфами, хотя и они закончились за тысячи лет до разрушения этого города.
Теперь Бекримиин сообщил гостям, что приглашает их остаться на ночь — или на столько времени, на сколько они пожелают. Но Престимион уже был сыт по горло этим местом, которое начало его сильно угнетать, а потому сказал Гиялорису:
— Поблагодари его, дай немного денег и скажи ему, что он сегодня принимал у себя короналя. А потом тронемся в путь. — И прибавил, обращаясь к Абриганту:
— Когда вернемся в Замок, найди мне документы, какие сможешь отыскать, об этом городе. Мне хотелось бы более подробно изучить его историю.
— Очень может быть, что в архивах ничего не окажется, — ответил Септах Мелайн. — Не мы первые придумали сокрытие неприятных фактов, милорд.
— Очевидно, — мрачно согласился Престимион и вышел из ворот города. Некоторое время он стоял, глядя на огромное дерево, которое удерживало городскую стену в своих мощных объятиях, и потом до конца дня почти ни с кем не разговаривал.
Теперь они въехали в провинцию под названием Арвианда. Когда о ней заходила речь, то всегда звучала фраза: «Арвианда — страна золотистых холмов», которая вызывала в воображении Престимиона образ сожженных, темно-желтых холмов в тех местах, где стоит обычное для севера долгое сухое лето. Он удивлялся, почему холмы золотистые в этом вечнозеленом и пышном тропическом районе, где часто идут дожди. Или сам желтый металл добывают в этом месте?
Но ответ он получил быстро: дело было совсем в другом. На склонах холмов Арвианды в изобилии росли деревья с толстыми стволами и широкими листьями в форме лодки, заглушившие почти все остальные растения; их бесчисленные листья, жесткие и вытянутые в стороны, почти металлические на вид, отражали золотистые лучи тропического солнца, и вся эта местность казалась позолоченной.
В городе Арвианда они навели справки о Дантирии Самбайле, но не узнали ничего определенного. Никто не готов был утверждать, что действительно видел проезжавшего здесь прокуратора, хотя в некоторых докладах сообщалось о каких-то неприятных незнакомцах, быстро проехавших по окраине города несколькими неделями раньше. Действительно ли они пытались уклониться от ответа, или жители Арвианды просто ненаблюдательны? Трудно сказать; но в любом случае у них ничего не удалось узнать.
— Продолжим наш путь? — спросил Септах Мелайн у Престимиона?
— Да, до самого побережья.
По другой сторону от Арвианды находились знаменитые топазовые рудники Зебергеда. Здесь добывали прозрачную разновидность этого драгоценного минерала, прозрачную, как самое тонкое стекло, и после полировки приобретавшую непревзойденный блеск. Но солнце над каменистой землей Зебергеда сияло так ярко, что из-за его блеска выходы топаза в дневное время не были видны. Поэтому рудокопы отправлялись на работу только в сумерки, когда топаз ярко сиял в последних лучах заходящего светила. Они метили сверкающие камни, накрывая их мисками. На следующий день рано утром они возвращались и вырезали помеченные куски породы, а потом отдавали мастерам, которые их шлифовали.
Престимион с интересом смотрел на все это. Но рудокопы Зебергеда, хотя они и подарили ему удивительные кристаллы чистейшего топаза, не могли дать никаких сведений о Дантирии Самбайле.
За Зебергедом небо потемнело от туч, тяжело повисших в небе, словно плотное, молочно-белое покрывало. Они вступали в дождливый Каджит-Кабулон, где клинообразные горы постоянно задерживали туманы, приплывавшие из южных морей, и превращали их в дожди. Действительно, они вскоре достигли зоны осадков, и после этого много дней не видели солнечного света. Дождь барабанил непрерывными струями. Он почти не прекращался, лишь иногда ненадолго ослабевал.
Джунгли Каджит-Кабулона были зелеными, зелеными, зелеными. Деревья и кусты буйно разрастались, тянулись к небу, их стволы пестрели яркими красными и желтыми грибами, которые вносили единственный всплеск ярких цветов. Кроны деревьев переплелись с лианами и превратились в практически сплошной шатер, по которому непрерывно хлестал дождь и просачивался каплями на землю. Пропитанную водой почву покрывал плотный ковер из пушистого зеленого мха, там и сям прорезанного узкими ручейками и многочисленными озерцами, и все они отражали и преломляли тусклый зеленоватый свет таким сложным образом, что часто невозможно было определить, падает ли свет сверху или поднимается от неизвестного источника в лесной подстилке.
Здесь тоже повсюду кипела жизнь на удивление разнообразных и многочисленных существ: прожорливые длинноногие жуки; тучи блох; жужжащие белые осы с полосатыми крылышками; синие пауки, свисающие на длинных паутинках с высоких деревьев; мухи с огромными рубиновыми глазами; алые ящерицы в желтых пятнах; плоскоголовые жабы. Таинственные маленькие создания прятались в трещинах скал, так что можно было разглядеть только их волосатые цепкие лапы. И время от времени на большом удалении можно было видеть какого-то тяжелого, мохнатого зверя, который не приближался к путешественникам, а сопел и вынюхивал что-то в джунглях, переворачивал своим раздвоенным хоботом куски мха в поисках тех существ, что обитали под ним. В зеленой тьме все принимало странные, чуждые формы: тощие хамелеоны выглядели серыми сучками, сучки походили на хамелеонов, змеи притворялись лианами, некоторые лианы очень легко было спутать со змеями. Гниющие стволы, лежащие в ручьях, легко было принять за притаившихся хищных гурнибонгов; но однажды, когда Гиялорис утром присел у ручья, чтобы умыться, он увидел, как то, что он счел бревном, лежащим в воде в нескольких футах от него, с ворчанием поднялось на четыре короткие лапы и медленно удалилось, щелкая длинной зубастой пастью, явно недовольное тем, что его потревожили.
Принц Тацтац, гибкий человек с оливковой кожей неопределенного возраста, который правил в Каджит-Кабулоне столько, сколько Престимион себя помнил, воспринял неожиданный приезд короналя в его провинцию так же хладнокровно, как, по-видимому, воспринимал все остальное. Он устроил для Престимиона щедрый пир в своем плетеном дворце в самом сердце джунглей. Это было открытое и полное воздуха сооружение, которое, по его словам, было выстроено в излюбленном стиле метаморфов из далекого Илиривойна, расположенного на другом континенте.
— Я строю новый дворец каждый год, — объяснил Тацтац. — Это позволяет сэкономить расходы на его содержание.
Они ели сладкие фрукты из тропического леса и копченое мясо, вкус и аромат которых были абсолютно незнакомы людям с Замковой горы, но вино, по крайней мере, было с севера и напоминало о доме. Играли музыканты; выступали жонглеры; три гибкие девушки, почти без одежд, исполнили сложный, соблазнительный танец. Престимион обсудил с принцем коронационные торжества, крепкое здоровье понтифекса и чудеса окружающих их джунглей, которые Тацтац считал самым красивым районом Маджипура, что было неудивительно.
Постепенно, когда вечер подходил к концу, беседа коснулась более серьезных вещей. Престимион постепенно заговорил о Дантирии Самбайле; но не успел он перейти к причинам его появления на юге, как принц Тацтац ловко перебил его и сказал, что он сам столкнулся с серьезной проблемой: это рост случаев необъяснимого безумия среди жителей его провинции.
— Мы здесь в общем очень уравновешенные люди, милорд. Неизменная мягкость и тепло нашего климата, красота и спокойствие окружающей среды, постоянная музыка дождя — вы даже представить себе не можете, ваша светлость, как благотворно все это влияет надушу.
— Это правда. Действительно, я этого представить не могу, — согласился Престимион.
— Но теперь, в последние шесть-восемь месяцев, совершенно неожиданно все изменилось. Мы видим, как самые солидные граждане внезапно встают и удаляются в одиночестве в лес, без каких-либо явных на то причин. Уходить от главных дорог, как вы понимаете, гибельно, ибо лес огромен, — наверное, вы его назовете джунглями, — и он может быть недобрым к тем, кто пренебрегает его требованиями. Пока что нам известно о тысяче ста таких исчезновений. Лишь немногие из тех, кто уходил, вернулись. Зачем они ушли? Что они искали? Они не в состоянии нам рассказать.
— Как странно, — смущенно ответил Престимион.
— И еще у нас было множество необычных случаев иррационального поведения, даже насилия, в самом городе, и даже есть жертвы… — Тацтац покачал головой.
На его гладком, обычно безмятежном лице появилось выражение страдания. — Это выше моего понимания, милорд. Здесь не произошло никаких перемен, которые могли бы вызвать такие катаклизмы. Признаюсь, что нахожу все это ужасным и внушающим тревогу.
Скажите, ваша светлость, вы слышали о подобных случаях в других регионах?
— Да, в некоторых, — ответил Престимион. Ему неприятно было снова столкнуться с проблемой, которую он, пораженный странным новым миром вокруг, умудрился выбросить из головы с тех пор, как покинул Лабиринт. — Я согласен: ситуация тревожная. Мы проводим расследование.
— Вот как. И несомненно, вскоре вы поделитесь с нами важными выводами. Не может ли быть причиной всего этого некое колдовство, как вы думаете, милорд?
Это моя теория, и здравая, по-моему. Что еще могло лишить разума сразу столько людей, как не могучие чары, которое какие-то темные силы наслали на нашу землю?
— Мы самым тщательным образом в этом разбираемся, — ответил Престимион, на этот раз достаточно резким тоном, так что Тацтац, имеющий большой опыт в общении с сильными мира сего, понял, что корональ желает закончить этот разговор. — Позвольте мне перейти теперь к другому вопросу, принц Тацтац. Фактически именно для этого я и рискнул приехать в ваш прекрасный лес…
11
— Он воспринял это довольно спокойно, — заметил Септах Мелайн с некоторой обидой, когда они ехали на юг, покидая страну джунглей. — «Да, конечно, знаменитый прокуратор», — произнес он высоким голосом, поразительно точно копируя невозмутимую, откровенную манеру речи принца Тацтаца. — «Что он за удивительный человек! И какое количество неожиданных визитов великих граждан планеты выдалось в этом сезоне!» Разве он ничего не слышал о блокаде портов? Или о сторожевой линии, которую мы установили от Байлемуны до Стойена?
— Он знал, — резко ответил Абригант. — Конечно, он знал! Он просто не хотел ссориться с Дантирией Самбайлом. Да и кто бы захотел? Но он обязан был задержать прокуратора до тех пор, пока..
— Нет, — возразил Престимион. — Наши распоряжения были уклончивыми. Мы предупредили портовых чиновников о необходимости задержать его, если они его увидят, но ничего подобного не сказали таким людям, как Тацтац, которые правят вдали от побережья, вдоль вероятного пути Дантирии Самбайла к морю. И вот результат нашей уклончивости Не назвав Дантирию Самбайла в открытую беглецом от правосудия, мы дали ему возможность не только проскользнуть к побережью, но и пользоваться гостеприимством принцев по дороге.
Но Абригант настаивал.
— Тацтац должен был знать, что мы его ищем. Его следует наказать за небрежность…
— За что? — спросил Гиялорис. — За то, что он пригласил правителя всего западного континента присесть и разделить с ним трапезу во дворце? Если мы открыто не объявим Дантирию Самбайла преступником, которого нужно судить, то как можно ожидать, что кто-нибудь об этом догадается? — Гиялорис тяжело покачал головой. — Даже если бы он это знал, зачем ему вмешиваться? От Дантирии Самбайла всем одни неприятности, а Тацтац явно не выносит неприятностей Возможно, он обо всем происходящем и понятия не имеет. Он живет здесь, в своих джунглях, прислушиваясь к приятному шуму дождя, и для него все остальное не имеет значения.
— Пока еще остается надежда, — сказал Мондиганд-Климд, — что у кого-нибудь хватит смелости задержать Дантирию Самбайла в одном из прибрежных портов — И поскольку никто не стал отрицать такой возможности, они закрыли тему.
Теперь она въезжали на территорию Аруачозии, тянущуюся вдоль южного побережья Алханроэля. Море находилось всего в нескольких сотнях миль отсюда, и каждое дуновение ветра оставляло на губах его соленый привкус. То была влажная, клубящаяся туманом земля Большие ее пространства покрывали болота со множеством насекомых, а спутанные заросли пальмманганоза с зазубренными листьями-пилами были практически необитаемыми Но в западной части провинции раскинулся конусообразный участок относительно умеренного климата, спускающийся к Сиппульгару, главному морскому порту на южном берегу который лежал напротив границы между Аруачозией и соседней провинцией на западе, провинцией Стойен.
— Он знал, — резко ответил Абригант. — Конечно, он знал! Он просто не хотел ссориться с Дантирией Самбайлом. Да и кто бы захотел? Но он обязан был задержать прокуратора до тех пор, пока..
— Нет, — возразил Престимион. — Наши распоряжения были уклончивыми. Мы предупредили портовых чиновников о необходимости задержать его, если они его увидят, но ничего подобного не сказали таким людям, как Тацтац, которые правят вдали от побережья, вдоль вероятного пути Дантирии Самбайла к морю. И вот результат нашей уклончивости Не назвав Дантирию Самбайла в открытую беглецом от правосудия, мы дали ему возможность не только проскользнуть к побережью, но и пользоваться гостеприимством принцев по дороге.
Но Абригант настаивал.
— Тацтац должен был знать, что мы его ищем. Его следует наказать за небрежность…
— За что? — спросил Гиялорис. — За то, что он пригласил правителя всего западного континента присесть и разделить с ним трапезу во дворце? Если мы открыто не объявим Дантирию Самбайла преступником, которого нужно судить, то как можно ожидать, что кто-нибудь об этом догадается? — Гиялорис тяжело покачал головой. — Даже если бы он это знал, зачем ему вмешиваться? От Дантирии Самбайла всем одни неприятности, а Тацтац явно не выносит неприятностей Возможно, он обо всем происходящем и понятия не имеет. Он живет здесь, в своих джунглях, прислушиваясь к приятному шуму дождя, и для него все остальное не имеет значения.
— Пока еще остается надежда, — сказал Мондиганд-Климд, — что у кого-нибудь хватит смелости задержать Дантирию Самбайла в одном из прибрежных портов — И поскольку никто не стал отрицать такой возможности, они закрыли тему.
Теперь она въезжали на территорию Аруачозии, тянущуюся вдоль южного побережья Алханроэля. Море находилось всего в нескольких сотнях миль отсюда, и каждое дуновение ветра оставляло на губах его соленый привкус. То была влажная, клубящаяся туманом земля Большие ее пространства покрывали болота со множеством насекомых, а спутанные заросли пальмманганоза с зазубренными листьями-пилами были практически необитаемыми Но в западной части провинции раскинулся конусообразный участок относительно умеренного климата, спускающийся к Сиппульгару, главному морскому порту на южном берегу который лежал напротив границы между Аруачозией и соседней провинцией на западе, провинцией Стойен.