— Да, мальчишка-переросток, — произнес Септах Мелайн. — Пустой щеголь. Без сомнения, ты был прав.
   Такой я и есть. Прощай, Дантирия Самбайл. Думаю, о тебе будут не слишком скучать.
   Однако большого триумфа он не чувствовал, пока не чувствовал, только тихое удовлетворение, освобождение от бремени. Он огляделся, чтобы посмотреть, как дела у остальных.
   Навигорну, по-видимому, повезло меньше. Он возвращался от зарослей манганозы с недовольным видом. Одна его щека была покрыта кровоточащими царапинами.
   — Мандралиска удрал, будь он проклят! Он прошел сквозь эти злосчастные пальмы, как будто их там и нет, и исчез. Я бы пустился за ним в погоню, если бы не эти деревья. Видите, они и так меня чуть на куски не разрезали.
   В эти мгновения торжества Септах Мелайн не желал чувствовать никакого разочарования, даже по этому поводу. Он сердечно похлопал Навигорна по плечу.
   — Ну, мне жаль, конечно. Но брось, не суди себя слишком строго, Навигорн. Этот человек — демон, а погоня за демоном — дело нелегкое. Но только он далеко один не уйдет. Пускай его сожрут крабы в джунглях! — Септах Мелайн показал на тела убитых, лежащие вокруг. — Смотри! Смотри же! Вот лежит прокуратор! А вон там Барджазид! Дело сделано, Навигорн. Нам здесь осталось только немного прибраться.
   Престимион, находящийся в двух тысячах миль оттуда, ощутил, как ушло напряжение, будто лопнул некий гигантский трос. Он пошатнулся и попятился назад, у него внезапно закружилась голова.
   Мгновенно Деккерет оказался рядом с ним и поддержал под руку.
   — Милорд…
   — Я не нуждаюсь в помощи, спасибо, — сказал Престимион, отстраняя Деккерета. Наверное, его голос прозвучал не слишком убедительно, так как Деккерет продолжал бдительно стоять рядом с ним.
   Престимиону казалось, он понял, что произошло несколько минут назад в лагере прокуратора, но он не мог знать наверняка. И в любом случае его путешествие с помощью шлема и схватка с Венгенаром Барджазидом почти совсем лишили его сил. Он озяб, словно плавал в ледяной воде, голова у него кружилась. Он закрыл глаза и пару раз глубоко вздохнул, стараясь прийти в себя.
   Потом взглянул на Хозяйку. И спросил ее глухим, слабым голосом:
   — Значит, он и правда умер?
   Она серьезно кивнула головой. Вид у нее был бледный и измученный. Она устала не меньше, чем он.
   — Умер, в этом нет никаких сомнений. Это Септах Мелайн заколол его, не так ли? — И Мондиганд-Климд, к которому она обратилась с этим вопросом, кивнул обеими головами одновременно в знак согласия.
   — Значит, второй гражданской войны не будет, — заметил Престимион, и первые теплые всплески радости начали пробиваться сквозь завесу усталости, окутавшую его. — Мы можем возблагодарить за это Высшее Божество. Но нам еще многое предстоит сделать прежде, чем эта планета станет самой собой.
   Деккерет сказал:
   — Милорд, теперь вам следует снять этот шлем. Находясь на голове, он отбирает у вас энергию. А после того, что вы совершили…
   — Но я же только что сказал, что я еще не закончил.
   Отойди, Деккерет! Отойди!
   И Престимион снова поднес руку к рычагам управления шлемом, и не успел никто возразить, как он снова взлетел ввысь, во второй раз.
   «Разумно ли это?» — спросил он себя.
   Несомненно. Пока у него еще остались силы после путешествия в Стойензар, он обязан это сделать.
   Он плыл в тишине, подобно огромной ночной птице, над великими городами Маджипура. Она вспыхивай ли огнями внизу во всем своем великолепии. Ни-мойя и Сти, Пидруид и Дюлорн, Кинтор и Толагай, Алаизор и Байлемуна.
   И он ощущал в них тяжесть безумия Он чувствовал прежде всего страдания мириадов разбитых, надломленных душ, которым был нанесен такой урон в тот момент, когда он вырвал память о войне против Корсибара из коллективной памяти планеты. Его собственное сердце горестно стремилось вниз, когда он видел, гораздо более ясно, чем даже тогда, когда облетал планету с обручем Хозяйки на голове, какой вред нанес людям.
   Но то, что он сделал давно, он надеялся исправить сейчас.
   Шлем Барджазидов обладал неизмеримо большей силой, чем обруч Хозяйки. Там, где она могла лишь ободрять и утешать, обладатель шлема мог изменять.
   И может быть, излечивать. Возможно ли это? Он это выяснит. Немедленно.
   Он прикоснулся к одному страдающему рассудку своим сознанием. К двум, к трем, к тысяче, к десяти тысячам. Сводил воедино все рассыпанные обломки.
   Сглаживал все шероховатости, Да! Да!
   Это было ужасающее напряжение. Он чувствовал, как его собственная жизненная сила вытекает наружу, подобно реке, пока он исцелял тех, с кем вступал в контакт. Но у него получалось. В этом он был уверен. Он летел все дальше и дальше, совершал тайное и бесшумное, большое торжественное путешествие по планете, опускаясь то в Сиппульгаре, то в Сайсивондэйле, то в Траймоуне, то в родном Малдемаре, прикасался, исправлял, лечил.
   Перед ним стояла колоссальная задача. Он знал, что невозможно выполнить ее до конца за одно это путешествие. Но был твердо намерен начать здесь и сейчас.
   Именно в этот день вернуть из мрачного царства как можно больше несчастных, невольно приговоренных им к безумию.
   Он парил над планетой в самых разных местах. Безумие было повсюду.
   Он остановился здесь.
   Здесь.
   Здесь.
   Снова и снова Престимион спускался, прикасался, исцелял. Он уже не имел представления, движется ли он с севера на юг или с востока на запад, пролетает ли он над Нарабалем, или над Велатисом, или над одним из городов самой Замковой горы. Он летел все дальше, не замечая того, как расходует свои духовные силы.
   — Я — Престимион, лорд корональ, король, помазанник Высшего Божества, — повторял он им сто, тысячу раз, — и я обнимаю вас, я несу вам самую искреннюю любовь, в качестве дара возвращаю вам ваше собственное «я». Я — Престимион, я — Престимион, я — Престимион, лорд корональ…
   Но что это? Контакт прерывается. Кажется, само небо раскалывается. Он падает — падает…
   Стремительно падает в море. Вращается, летит головой вниз в темноту…
   — Милорд, вы меня слышите?
   То был голос Деккерета. Престимион открыл глаза, что оказалось нелегким делом: он был ошеломлен и не мог вымолвить ни слова. Он увидел широкоплечую, крепкую фигуру Деккерета, стоящего перед ним на коленях, а сам он лежал, распростершись во весь рост на полу. Деккерет держал в руках шлем Барджазидов.
   — Что ты с ним делаешь? — спросил Престимион.
   Деккерет покраснел и положил шлем рядом с собой, подальше от Престимиона.
   — Простите, милорд. Мне пришлось забрать его у вас.
   — Ты его у меня забрал?!
   — Вы бы погибли, если бы еще немного времени побыли в нем. Мы видели, что вы уходите от нас, прямо у нас на глазах. Динитак сказал: «Снимите его с головы короналя», а я ему ответил, что прикасаться к короналю запрещено, что это святотатство, но он все равно настаивал: иначе Маджипуру через час понадобится новый корональ, сказал он. Поэтому я его снял. У меня не было выбора, милорд. Посадите меня в подземелье, если хотите. Но я не мог стоять и смотреть, как вы гибнете.
   — А если бы я приказал тебе отдать мне его обратно, Деккерет?
   — Я бы не отдал его вам, милорд, — хладнокровно ответил Деккерет, Престимион кивнул. Он выдавил из себя слабую улыбку и слегка приподнялся.
   — Ты хороший человек, Деккерет, и очень храбрый.
   Если бы не ты, мы бы сегодня ничего не добились. Ты и этот мальчик, Динитак…
   — Вы не обиделись, милорд, что я отобрал у вас шлем?
   — Это был смелый поступок. Можно даже сказать, сверхсмелый. Нет, нет, Деккерет, я не обиделся. Ты поступил правильно, наверное. Помоги мне встать, пожалуйста.
   Деккерет поднял его, словно он ничего не весил, поставил на ноги и немного подождал, будто опасался, что он упадет. Престимион обвел взглядом комнату, посмотрел на мать, на Динитака, на Мондиганд-Климда. Лица су-сухириса, как всегда, оставались непроницаемыми — отстраненная фигура, не проявляющая никаких эмоций. На лицах двух других видны были следы усталости после сражения, но теперь они приходили в себя. Как и он сам.
   Хозяйка сказала:
   — Что ты делал, Престимион?
   — Исцелял безумие. Да, мама, исцелял. С помощи шлема это возможно, но это тяжелая работа, и ее не сделаешь за одну ночь. — Он посмотрел вниз, на шлем, лежащий у ног Деккерета, и покачал головой. — Какая страшная сила заключена в этом шлеме! Я испытываю искушение уничтожить его, и все остальные подобные шлемы, которые окажутся в лагере Дантирии Самбайла. Но то, что один раз изобрели, может появиться на свет во второй раз. Лучше мы оставим его себе и найдем способ использовать его колоссальную мощь во благо. И начнем с той задачи, которую я только начал выполнять, — полетим к бедным безумцам и вернем их в наше общество Затем Престимион повернулся к Деккерету и сказал:
   — Дантирия Самбайл собрал у Пилиплока эскадру.
   Ее капитаны ждут от своего хозяина приказа плыть к Алханроэлю. Сообщи им, Деккерет, что приказ, которого они ждут, никогда не придет. Проследи, чтобы они мирно отплыли по домам.
   — А если они не послушаются?
   — Тогда разгоним их силой, — ответил Престимион. — Но я надеюсь, что до этого не дойдет. Скажи им, от моего имени, что в Зимроэле больше не будет прокуратора. Этот титул теперь отменен. Мы разделим власть одного прокуратора между другими принцами, верными нашей короне.
   А потом обратился к Хозяйке:
   — Мама, благодарю тебя за огромную помощь, и ты теперь можешь снова вернуться на Остров. Динитак, ты поедешь со мной в Замок, мы там найдем для тебя работу. А ты, Деккерет, — отныне принц Деккерет, — и ты, Мондиганд-Климд, мы с вами пойдем готовиться к отъезду на Гору. Это проклятое дело слишком надолго задержало нас вдали от дома.

16

   — А это — принц Тарадат, — сказала Вараиль и показала маленький сверток, закутанный в мех. Сморщенное красное личико выглядывало из его верхнего конца.
   Престимион рассмеялся:
   — Это? Это принц?
   — Он им будет, — сказал Абригант, который поспешно приехал из Малдемара в то утро, когда до него дошла новость о возвращении Престимиона в Замок из западных районов. Они собрались в большой гостиной королевских покоев в Башне лорда Трайма, в официальной резиденции Престимиона. — Он будет таким же высоким, каким был наш брат Тарадат, и таким же сообразительным. И таким же искусным стрелком из лука, как его отец, и будет так же ловко владеть мечом, как Септах Мелайн.
   — Я начну его обучать, как только он научится ходить, — серьезно пообещал Септах Мелайн, — и к десяти годам никто не сможет выстоять против него.
   — Вы все очень большие оптимисты, — заметил Престимион, с изумлением глядя на маленькое, сморщенное личико своего новорожденного сына. Все младенцы похожи друг на друга, подумал он. Но этот — да, это сын короналя и потомок принцев, и мы из него сделаем человека особенного.
   Он взглянул на Абриганта.
   — Поскольку ты видишь в нем такие способности, брат, чему ты сам предлагаешь научить его? Отвезешь его в Малдемар и передашь ему секреты виноделия?
   — Сделать из него винодела, Престимион? О, нет: я привью ему интерес к металлургии!
   — К металлургии?
   — Я поручу ему руководство огромными железными рудниками Скаккенуара, на которых будет основано процветание твоего царствования. Ты ведь не забыл, Престимион, что обещал дать мне еще одну возможность отправиться на поиски металлов в Скаккенуар, когда мы покончим с этой небольшой проблемой Дантирии Самбайла? И я с тех пор покорно сидел в Малдемаре, ожидая своего часа. Думаю, теперь он настал, братец.
   — А! — воскликнул Престимион. — Да, Скаккенуар.
   Ну, тогда бери пятьсот человек, или тысячу, и отправляйся на поиски Скаккенуара, Абригант. И возвращайся оттуда с десятью фунтами железа для нас, хорошо?
   — С десятью тысячами тонн, — ответил Абригант. — И это будет только начало.
   Да, подумал Престимион.
   Только начало.
   Сколько времени он пробыл короналем? Три года?
   Четыре? Трудно сказать — из-за Корсибара и из-за того, что было совершено у Тегомарского гребня, чтобы создать видимость, будто гражданской войны никогда не было, он не совсем ясно представлял себе дату начала собственного царствования. В официальных хрониках государства она будет считаться датой смерти Пранкипина и перехода Конфалюма на должность понтифекса. Но сам Престимион знал, что он два года терпел лишения, скитался по провинциям, вел бои в разных местах, прежде чем действительно овладел троном. И даже после этого, едва его успели официально короновать, как пришлось разбираться с Дантирией Самбайлом, и все началось сначала…
   Ну, теперь все начнется заново, раз и навсегда.
   Он взял младенца у Вараиль и держал его очень бережно, не уверенный в том, как лучше это делать. Они с Вараиль отошли немного в сторону и стояли отдельно от остальных — Септаха Мелайна, Гиялориса, Навигорна, Абриганта и Мондиганд-Климда, — тех, кто до сих пор был опорой его правления. Они собрались вокруг стола, на котором выставили малдемарские вина, чтобы отпраздновать возвращение короналя. Краем глаза Престимион заметил, что Деккерет застенчиво держится позади всех. Деккерет, которому, несомненно, предстоит в будущем стать очень важной фигурой в этой стране. Он улыбнулся, когда увидел, как Септах Мелайн поманил Деккерета к столу и любовно обнял его за плечи.
   Престимион сказал Вараиль:
   — А твой отец? Я слышал, что он волшебным образом исцелился.
   — Это просто чудо, Престимион. Но он не стал прежним до конца, знаешь ли. Ни слова не сказал о том имуществе, которое я раздала, пока он был болен. Даже ни секунды не пожелал тратить на встречу с теми денежными людьми, с которыми прежде проводил все свое время. Кажется, он потерял всякий интерес к деньгам. Ребенок — вот что теперь для него важнее всего.
   Хотя вчера он сказал мне, что надеется быть тебе полезным в качестве советника по экономике, теперь, когда ты вернулся в Замок.
   Эта идея — ввести Симбилона Кайфа в совет — уже обсуждалась. Но теперь времена изменились, и сам Симбилон Кайф тоже стал другим человеком. Там будет видно, подумал Престимион.
   — Его помощь будет очень ценной, я уверен, — ответил он.
   — И он готов ее оказать. Он тебя очень уважает, Престимион.
   — Приведи его ко мне через денек-другой.
   Потом он отвернулся и некоторое время стоял у окна, глядя на двор внизу. Отсюда открывался хороший вид на большую часть внутреннего Замка, сердце и ядро всего огромного сооружения, обители высшей власти. Этот Замок, в котором он жил, теперь назывался Замком лорда Престимиона, и будет так называться до конца его царствования. Вся планета отдана в его руки; и хотя начало его правления было не совсем определенным, теперь он был уверен, что все его ошибки позади, что вот-вот начнется эпоха чудес. И впервые с тех пор, как к нему пришли и сообщили, что понтифекс Пранкипин умирает и его, вероятно, выберут короналем вместо лорда Конфалюма, у него в душе начало рождаться ощущение покоя.
   Мысли его унеслись за пределы внутреннего Замка, за пределы бесчисленного множества помещений вокруг него, за пределы самой Горы, на вершине которой он стоял, во внешний мир, в полные чудес просторы земель Маджипура. За одно мгновение он совершил мысленное путешествие, на которое ни одному человеку не хватило бы и целой жизни, из одного конца планеты в другой, и так же стремительно вернулся на Гору, в Замок, в башню, служившую ему домом.
   — Престимион! — позвала Вараиль, и голос ее донесся, словно с большого расстояния.
   Он оглянулся, вздрогнув от неожиданности.
   — Что?
   — Ты держишь ребенка вниз головой.
   — Да? Действительно. — Он улыбнулся. — Наверное, будет лучше, если его возьмешь ты.
   Что ж, возможно, не все ошибки у него еще позади.
   Он отдал ребенка Вараиль, наклонился и легонько поцеловал ее в кончик носа. И пошел посмотреть, оставили ли ему Септах Мелайн, Гиялорис и остальные хоть глоток чудесных вин.