Сказка Русская. Русские народные сказки (Сост. В. П. Аникин)

   Слетел сокол с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:
   — Ах, шурин мой любезный!
   Выбежала Марья-царевна, встретила Ивана-царевича радостно, стала про его здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать. Погостил у них царевич три дня и говорит:
   — Не могу у вас гостить долго: я иду искать жену мою, Марью Моревну, прекрасную королевну.
   — Трудно тебе сыскать ее,— отвечает сокол.— Оставь здесь на всякий случай свою серебряную ложку: будем на нее смотреть, про тебя вспоминать.
   Иван-царевич оставил у сокола свою серебряную ложку и пошел в дорогу.
   Шел он день, шел другой, на рассвете третьего видит дворец еще лучше первого. Возле дворца дуб стоит, на дубу орел сидит.
   Слетел орел с дерева, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:
   — Вставай, Ольга-царевна, милый наш братец идет!
   Ольга-царевна тотчас прибежала, стала его целовать, обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.
   Иван-царевич погостил у них три денька и говорит:
   — Дольше гостить мне некогда: я иду искать жену мою, Марью Моревну, прекрасную королевну.
   Отвечает орел:
   — Трудно тебе сыскать ее. Оставь у нас серебряную вилку: будем на нее смотреть, тебя вспоминать.
   Он оставил серебряную вилку и пошел в дорогу.
   День шел, другой шел, на рассвете третьего видит дворец лучше первых двух. Возле дворца дуб стоит, на дубу ворон сидит. Слетел ворон с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:
   — Анна-царевна, поскорей выходи, наш братец идет!
   Выбежала Анна-царевна, встретила его радостно, стала целовать-обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.
   Иван-царевич погостил у них три денька и говорит:
   — Прощайте. Пойду жену искать, Марью Моревну, прекрасную королевну.
   Отвечает ворон:
   — Трудно тебе сыскать ее. Оставь-ка у нас серебряную табакерку: будем на нее смотреть, тебя вспоминать.
   Царевич отдал ему серебряную табакерку, попрощался и пошел в дорогу.
   День шел, другой шел, а на третий добрался до Марьи Моревны.
   Увидала она своего милого, бросилась к нему на шею, залилась слезами и промолвила:
   — Ах, Иван-царевич, зачем ты меня не послушался — посмотрел в чулан и выпустил Кощея Бессмертного?
   — Прости, Марья Моревна, не поминай старого. Лучше поедем со мной, пока не видать Кощея Бессмертного. Авось не догонит!
   Собрались и уехали. А Кощей на охоте был. К вечеру он домой ворочается, под ним добрый конь спотыкается.
   — Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Аль чуешь какую невзгоду?
   Отвечает конь:
   — Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез.
   — А можно ли их догнать?
   — Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть да тогда вдогонь ехать — и то поспеем.
   Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича.
   — Ну,— говорит,— первый раз тебя прощаю за твою доброту, что водой меня напоил; и в другой раз прощу, а в третий берегись — на куски изрублю.
   Отнял у него Марью Моревну и увез. А Иван-царевич сел на камень и заплакал.
   Поплакал-поплакал и опять воротился назад за Марьей Моревною. Кощея Бессмертного дома не случилось.
   — Поедем, Марья Моревна!
   — Ах, Иван-царевич, он нас догонит!
   — Пускай догонит. Мы хоть часок-другой проведем вместе.
   Собрались и уехали.
   Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается.
   —  Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Аль чуешь какую невзгоду?
   —  Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял.
   —  А можно ли их догнать?
   —  Можно ячменю насеять, подождать, пока он вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяну напиться, до отвалу наесться, выспаться да тогда вдогонь ехать — и то поспеем.
   Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича!
   — Ведь я ж говорил, что тебе не видать Марьи Моревны, как ушей своих!
   Отнял ее и унес к себе.
   Остался Иван-царевич один, поплакал-поплакал и опять воротился за Марьей Моревною. На ту пору Кощея дома не случилось.
   —  Поедем, Марья Моревна!
   —  Ах, Иван-царевич, ведь он догонит, тебя в куски изрубит!
   — Пускай изрубит, я без тебя жить не могу!
   Собрались и поехали. Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается.
   — Что ты спотыкаешься? Аль чуешь какую невзгоду?
   — Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял.
   Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича, изрубил его в мелкие куски и поклал в смоляную бочку; взял эту бочку, скрепил железными обручами и бросил в синее море, а Марью Моревну к себе увез.
   В то самое время у зятьев Ивана-царевича серебро почернело.
   — Ах,— говорят они,— видно, беда приключилась!
   Орел бросился на сине море, схватил и вытащил бочку на берег. Сокол полетел за живою водою, а ворон — за мертвою.
   Слетелись все трое в одно место, разрубили бочку, вынули куски Ивана-царевича, перемыли и склали, как надобно.
   Ворон брызнул мертвою водою — тело срослось, соединилось. Сокол брызнул живою водою — Иван-царевич вздрогнул, встал и говорит:
   — Ах, как я долго спал!
   — Еще бы дольше проспал, если бы не мы,— отвечали зятья.— Пойдем теперь к нам в гости.
   — Нет, братцы, я пойду искать Марью Моревну.
   Приходит к ней и просит:
   — Разузнай у Кощея Бессмертного, где он достал себе такого доброго коня.
   Вот Марья Моревна улучила добрую минуту и стала Кощея выспрашивать. Кощей сказал:
   — За тридевять земель, в тридесятом царстве, за огненной рекою живет баба-яга. У ней есть такая кобылица, на которой она каждый день вокруг света облетает. Много у нее и других славных кобылиц. Я у нее три дня пастухом был, ни одной кобылицы не упустил, и за то баба-яга дала мне одного жеребеночка.
   — Как же ты через огненную реку переправился?
   — А у меня есть такой платок — как махну в правую сторону три раза, сделается высокий-высокий мост, и огонь его не достанет.
   Марья Моревна выслушала, пересказала все Ивану-царевичу. И платок унесла да ему отдала.
   Иван-царевич переправился через огненную реку и пошел к бабе-яге. Долго шел он не пивши, не евши. Попалась ему навстречу заморская птица с малыми детками. Иван-царевич говорит:
   — Съем-ка я одного цыпленочка!
   — Не ешь, Иван-царевич, — просит заморская птица.— В некоторое время я пригожусь тебе.
   Пошел он дальше. Видит в лесу улей пчел.
   — Возьму-ка я, — говорит, — сколько-нибудь медку.
   Пчелиная матка отзывается:
   — Не тронь моего меду, Иван-царевич. В некоторое время я тебе пригожусь.
   Он не тронул и пошел дальше. Попадается ему навстречу львица со львенком.
   —  Съем я хоть этого львенка. Есть так хочется, ажио тошно стало.
   —  Не тронь, Иван-царевич,— просит львица.— В некоторое время я тебе пригожусь.
   —  Хорошо, пусть будет по-твоему.
   Побрел голодный. Шел, шел — стоит дом бабы-яги, кругом дома двенадцать шестов, на одиннадцати шестах по человечьей голове, только один незанятый.
   —  Здравствуй, бабушка!
   —  Здравствуй, Иван-царевич. Почто пришел — по своей доброй воле аль по нужде?
   —  Пришел заслужить у тебя богатырского коня.
   —  Изволь, царевич, у меня ведь не год служить, а всего-то три дня. Если упасешь моих кобылиц — дам тебе богатырского коня, а нет — то не гневайся: торчать твоей голове на последнем шесте.
   Иван-царевич согласился. Баба-яга его накормила, напоила и велела за дело приниматься.
   Только что выгнал он кобылиц в поле, кобылицы задрали хвосты и все врозь по лугам разбежались. Не успел царевич глазами вскинуть, как они совсем пропали.
   Тут он заплакал-запечалился, сел на камень и заснул.
   Солнышко уж на закате, прилетела заморская птица и будит его:
   — Вставай, Иван-царевич! Кобылицы теперь дома.
   Царевич встал, домой пошел, А баба-яга и шумит и кричит на своих кобылиц:
   — Зачем вы домой воротились?
   — Как же было нам не воротиться! Налетели птицы со всего света, чуть нам глаза не выклевали.
   — Ну, вы завтра по лугам не бегайте, а рассыпьтесь по дремучим лесам.
   Переспал ночь Иван-царевич. Наутро баба-яга ему говорит:
   — Смотри, царевич, если не упасешь кобылиц, если хоть одну потеряешь — быть твоей буйной головушке на шесте!
   Погнал он кобылиц в поле. Они тотчас задрали хвосты и разбежались по дремучим лесам.

   Опять сел царевич на камень, плакал-плакал да и уснул. Солнышко село за лес.
   Прибежала львица:
   — Вставай, Иван-царевич! Кобылицы все собраны.
   Иван-царевич встал и пошел домой. Баба-яга пуще прежнего и шумит и кричит на своих кобылиц:
   — Зачем домой воротились?
   — Как же нам было не воротиться! Набежали лютые звери со всего света, чуть нас совсем не разорвали.
   — Ну, вы завтра забегите в сине море.
   Опять переспал ночь Иван-царевич. Наутро посылает его баба-яга кобылиц пасти:
   — Если не упасешь — быть твоей буйной головушке на шесте.
   Он погнал кобылиц в поле. Они тотчас задрали хвосты, скрылись с глаз и забежали в сине море, стоят в воде по шею. Иван-царевич сел на камень, заплакал и уснул.
   Солнышко за лес село, прилетела пчелка и говорит:
   — Вставай, царевич! Кобылицы все собраны. Да как воротишься домой, бабе-яге на глаза не показывайся, поди в конюшню и спрячься за яслями. Там есть паршивый жеребенок — в навозе валяется. Ты возьми его и в глухую полночь уходи из дому.
   Иван-царевич пробрался в конюшню, улегся за яслями. Баба-яга и шумит и кричит на своих кобылиц:
   — Зачем воротились?
   — Как же нам было не воротиться! Налетело пчел видимо-невидимо, со всего света, и давай нас со всех сторон жалить до крови.
   Баба-яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич взял у нее паршивого жеребенка, оседлал его, сел и поскакал к огненной реке. Доехал до той реки, махнул три раза платком в правую сторону — и вдруг, откуда ни взялся, повис через реку высокий, славный мост.
   Царевич переехал по мосту и махнул платком на левую сторону только два раза — остался через реку мост тоненький-тоненький.
   Поутру пробудилась баба-яга — паршивого жеребенка видом не видать. Бросилась в погоню. Во весь дух на железной ступе скачет, пестом погоняет, помелом след заметает.
   Прискакала к огненной реке, взглянула и думает: «Хорош мост».
   Поехала по мосту, только добралась до середины — мост обломился, и баба-яга в реку свалилась. Тут ей и лютая смерть приключилась.

   Иван-царевич откормил жеребенка в зеленых лугах; стал из него чудный конь.
   Приезжает царевич к Марье Моревне. Она выбежала, бросилась к нему на шею:
   — Как тебе удалось от смерти избавиться?
   — Так и так,— говорит,— поедем со мной.
   — Боюсь, Иван-царевич! Если Кощей догонит, быть тебе опять изрублену.
   — Нет, не догонит! Теперь у меня славный богатырский конь, словно птица летит.
   Сели они на коня и поехали.
   Кощей Бессмертный домой ворочается, под ним конь спотыкается.
   — Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Аль чуешь какую невзгоду?
   — Иван-царевич приезжал, Марью Моревну увез.
   — А можно ли их догнать?
   — Не знаю. Теперь у Ивана-царевича конь богатырский лучше меня.
   — Нет, не утерплю,— говорит Кощей Бессмертный,— поеду в погоню!
   Долго ли, коротко ли — нагнал он Ивана-царевича, соскочил наземь и хотел было сечь его острой саблею. В те поры конь Ивана-царевича ударил со всего размаху копытом Кощея Бессмертного и размозжил ему голову, а царевич доконал его палицей.
   После того накидал царевич груду дров, развел огонь, спалил Кощея Бессмертного на костре и самый пепел его пустил по ветру.
   Марья Моревна села на Кощеева коня, а Иван-царевич на своего, и поехали они в гости сперва к ворону, потом к орлу, а там и к соколу. Куда ни приедут, всюду встречают их с радостью:
   — Ах, Иван-царевич, а уж мы не чаяли тебя видеть! Ну, недаром же ты хлопотал: такой красавицы, как Марья Моревна, во всем свете поискать — другой не найти.
   Погостили они, попировали и поехали в свое царство. Приехали и стали себе жить-поживать, добра наживать да медок попивать.

СИВКА>-БУРКА

   Жил-был старик, и было у него три сына. Младшего все Иванушкой-дурачком звали.
   Посеял раз старик пшеницу. Добрая уродилась пшеница, да только повадился кто-то ту пшеницу мять да топтать.
   Вот старик и говорит сыновьям:
   — Милые мои дети! Стерегите пшеницу каждую ночь по очереди, поймайте вора!
   Настала первая ночь.
   Отправился старший сын пшеницу стеречь, да захотелось ему спать. Забрался он на сеновал и проспал до утра. Приходит утром домой и говорит:
   — Всю-то ночь я не спал, пшеницу стерег! Иззяб весь, а вора не видал.
   На вторую ночь пошел средний сын. И он всю ночь проспал на сеновале.
   На третью ночь приходит черед Иванушке-дурачку идти.
   Положил он пирог за пазуху, взял веревку и пошел. Пришел в поле, сел на камень. Сидит не спит, пирог жует, вора дожидается.
   В самую полночь прискакал на пшеницу конь — одна шерстинка серебряная, другая золотая; бежит — земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет.
   И стал тот конь пшеницу есть. Не столько ест, сколько копытами топчет.
   Подкрался Иванушка к коню и разом накинул ему на шею веревку.
   Рванулся конь изо всех сил — не тут-то было! Иванушка вскочил на него ловко и ухватился крепко за гриву.
   Уж конь носил-носил его по чисту полю, скакал-скакал — не мог сбросить!
   Стал конь просить Иванушку:
   — Отпусти ты меня, Иванушка, на волю! Я тебе за это великую службу сослужу.
   — Хорошо,— отвечает Иванушка,— отпущу, да как я тебя потом найду?
   -— А ты выйди в чистое поле, в широкое раздолье, свистни три раза молодецким посвистом, гаркни богатырским покриком: «Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» — я тут и буду.
   Отпустил Иванушка коня и взял с него обещание пшеницы никогда больше не есть и не топтать.
   Пришел Иванушка поутру домой.
   — Ну, рассказывай, что ты там видел? — спрашивают братья.
   — Поймал я, — говорит Иванушка, — коня — одна шерстинка серебряная, другая золотая.
   — А где же тот конь?
   — Да он обещал больше не ходить в пшеницу, вот я его и отпустил.
   Не поверили Иванушке братья, посмеялись над ним вволю. Да только уж с этой ночи и вправду никто пшеницы не трогал…
   Скоро после того разослал царь гонцов по всем деревням, по всем городам клич кликать:
   — Собирайтесь, бояре да дворяне, купцы да простые крестьяне, к царю на двор. Сидит царская дочь Елена Прекрасная в своем высоком тереме у окошка. Кто на коне до царевны доскочит да с ее руки золотой перстень снимет, за того она и замуж пойдет!
   Вот в указанный день собираются братья ехать к царскому двору — не затем, чтобы самим скакать, а хоть на других посмотреть. А Иванушка с ними просится:
   — Братцы, дайте мне хоть какую-нибудь лошаденку, и я поеду посмотрю на Елену Прекрасную!
   — Куда тебе, дурню! Людей, что ли, хочешь смешить? Сиди себе на печи да золу пересыпай!
   Уехали братья, а Иванушка-дурачок и говорит братниным женам:
   — Дайте мне лукошко, я хоть в лес пойду — грибов наберу!
   Взял лукошко и пошел, будто грибы собирать.
   Вышел Иванушка в чистое поле, в широкое раздолье, лукошко под куст бросил, а сам свистнул молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком:
   — Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
   Конь бежит, земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет. Прибежал и стал перед Иванушкой как вкопанный.
   — Что угодно, Иванушка?
   — Хочу посмотреть на царскую дочь Елену Прекрасную!— отвечает Иванушка.
   — Ну, влезай ко мне в правое ухо, в левое вылезай!
   Влез Иванушка коню в правое ухо, а в левое вылез — и стал таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать, ни пером описать! Сел на Сивку-бурку и поскакал прямо к городу.
   Нагнал он по дороге своих братьев, проскакал мимо них, пылью дорожной осыпал.
   Прискакал Иванушка на площадь — прямо к царскому дворцу. Смотрит — народу видимо-невидимо, а в высоком терему, у окна, сидит царевна Елена Прекрасная. На руке у нее перстень сверкает — цены ему нет! А собою она красавица из красавиц.
   Глядят все на Елену Прекрасную, а никто не решается до нее доскочить: никому нет охоты шею себе ломать.
   Ударил тут Иванушка Сивку-бурку по крутым бокам… Фыркнул конь, заржал, прыгнул — только на три бревна до царевны не допрыгнул.
   Удивился народ, а Иванушка повернул Сивку и ускакал.
   Кричат все:
   — Кто таков? Кто таков?
   А Иванушки уж и след простыл. Видели, откуда прискакал, не видели, куда ускакал.
   Примчался Иванушка в чистое поле, соскочил с коня, влез ему в левое ухо, а в правое вылез и стал по-прежнему Иванушкой-дурачком.
   Отпустил он Сивку-бурку, набрал полное лукошко мухоморов и принес домой:
   — Эва, какие грибки хорошие!
   Рассердились братнины жены на Иванушку и давай его ругать:
   — Какие ты, дурень, грибы принес? Только тебе одному их есть!
   Усмехнулся Иванушка, забрался на печь и сидит. Воротились домой братья и рассказывают женам, что они в городе видели:
   — Ну, хозяйки, какой молодец к царю приезжал! Такого мы сроду не видывали. До царевны только на три бревна не доскочил.
   А Иванушка лежит на печи да посмеивается:
   — Братцы родные, а не я ли это там был?
   — Куда тебе, дурню, там быть! Сиди уж на печи да мух лови!
   На другой день старшие братья снова в город поехали, а Иванушка взял лукошко и пошел за грибами.
   Вышел в чистое поле, в широкое раздолье, лукошко бросил, сам свистнул молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком:
   — Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
   Конь бежит, земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет.
   Прибежал и стал перед Иванушкой как вкопанный.
   Влез Иванушка Сивке-бурке в правое ухо, в левое вылез и стал молодец молодцом. Вскочил на коня и поскакал ко двору.
   Видит — на площади народу еще больше прежнего. Все на царевну любуются, а скакать никто и не думает: боятся шею себе сломать!
   Ударил тут Иванушка своего коня по крутым бокам. Заржал Сивка-бурка, прыгнул — только на два бревна до царевнина окна не достал.
   Поворотил Иванушка Сивку и ускакал. Видели, откуда прискакал, не видели, куда ускакал.
   А Иванушка уже в чистом поле.
   Отпустил Сивку-бурку, а сам пошел домой. Сел на печь, сидит, дожидается братьев.
   Приезжают братья домой и рассказывают:
   — Ну, хозяйки, тот же молодец опять приезжал! Не доскочил до царевны только на два бревна.
   Иванушка и говорит им:
   — Братцы, а не я ли это там был?
   — Сиди, дурень, помалкивай!..
   На третий день братья снова собираются ехать, а Иванушка говорит:
   — Дайте мне хоть плохонькую лошаденку: поеду и я с вами!
   — Сиди, дурень, дома! Только тебя там и не хватает!
   Сказали и уехали.
   Иванушка вышел в чистое поле, в широкое раздолье, свистнул молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком:
   — Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
   Конь бежит, земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет. Прибежал и стал перед Иванушкой как вкопанный.
   Влез Иванушка коню в правое ухо, в левое вылез. Стал молодец молодцом и поскакал к царскому дворцу.
   Прискакал Иванушка к высокому терему, стегнул Сивку-бурку плеткой… Заржал конь пуще прежнего, ударил о землю копытами, прыгнул — и доскочил до окна!
   Поцеловал Иванушка Елену Прекрасную в алые губы, снял с ее пальца заветный перстень и умчался. Только его и видели!
   Тут все зашумели, закричали, руками замахали:
   — Держи его! Лови его!
   А Иванушки и след простыл.
   Отпустил он Сивку-бурку, пришел домой. Одна рука тряпкой обмотана.
   — Что это с тобою приключилось? — спрашивают братнины жены.
   — Да вот, искал грибы, на сучок накололся…
   И полез на печку.
   Вернулись братья, стали рассказывать, что и как было:
   — Ну, хозяйки, тот молодец в этот раз так скакнул, что до царевны доскочил и перстень с ее пальца снял!
   Иванушка сидит на печке да знай свое:
   — Братцы, а не я ли это там был?

   — Сиди, дурень, не болтай зря!
   Тут Иванушке захотелось на царевнин драгоценный перстень взглянуть.
   Как размотал он тряпку, так всю избу и осияло!
   — Перестань, дурень, с огнем баловать! — кричат братья.— Еще избу сожжешь. Пора тебя совсем из дому прогнать!
   Ничего им Иванушка не ответил, а перстень снова тряпкой обвязал…
   Через три дня царь снова клич кликнул: чтобы весь народ, сколько ни есть в царстве, собирался к нему на пир и чтобы никто не смел дома оставаться. А кто царским пиром побрезгает, тому голову с плеч долой!
   Нечего делать, отправились братья на пир, повезли с собой и Иванушку-дурачка.
   Приехали, уселись за столы дубовые, за скатерти узорчатые, пьют-едят, разговаривают.
   А Иванушка забрался за печку, в уголок, и сидит там.
   Ходит Елена Прекрасная, потчует гостей. Каждому подносит вина и меду, а сама смотрит, нет ли у кого на руке ее перстенька заветного. У кого перетень на руке — тот и жених ее.
   Только ни у кого перстня не видна…
   Обошла она всех, подходит к последнему — к Иванушке. А он за печкой сидит, одежонка на нем худая, лаптишки рваные, одна рука тряпкой обвязана.
   Братья глядят и думают: «Ишь ты, царевна и нашему Ивашке вина подносит!»
   А Елена Прекрасная подала Иванушке стакан вина и спрашивает:
   — Почему это у тебя, молодец, рука обвязана?
   — Ходил в лес по грибы да на сук накололся.
   — А ну-ка, развяжи, покажи!
   Развязал Иванушка руку, а на пальце у него царевнин перстень заветный: так и сияет, так и сверкает!
   Обрадовалась Елена Прекрасная, взяла Иванушку за руку, подвела к отцу и говорит:
   — Вот, батюшка, мой жених и нашелся!
   Умыли Иванушку, причесали, одели, и стал он не Иванушкой-дурачком, а молодец молодцом, прямо и не узнаешь!
   Тут ждать да рассуждать не стали — веселым пирком да за свадебку!
   Я на том пиру был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

ИВАН БЕСТАЛАННЫЙ И ЕЛЕНА ПРЕМУДРАЯ

   Жила в одной деревне крестьянка, вдова. Жила она долго и сына своего Ивана растила.
   И вот настала пора — вырос Иван. Радуется мать, что он большой стал, да худо, что он у нее бесталанным вырос. И правда: всякое дело у Ивана из рук уходит, не как у людей; всякое дело ему не в пользу и впрок, а все поперек. Поедет, бывало, Иван пахать, мать ему и говорит:
   — Сверху-то земля оплошала, поверху она хлебом съедена, ты ее, сынок, поглубже малость паши!
   Иван вспашет поле поглубже, до самой глины достанет и глину наружу обернет; посеет потом хлеб — не родится ничего, и семенам извод. Так и в другом деле: старается Иван сделать по-доброму, как лучше надо, да нет у него удачи и разума мало. А мать стара стала, работа ей непосильна. Как им жить? И жили они бедно, ничего у них не было.
   Вот доели они последнюю краюшку хлеба, самую остатнюю. Мать и думает о сыне: как он будет жить, бесталанный? Нужно бы женить его: у разумной жены, гляди-ко, и неудельный муж в хозяйстве работник и даром хлеба не ест. Да кто, однако, возьмет в мужья ее бесталанного сына? Не только что красная девица, а и вдова, поди, не возьмет!
   Покуда мать кручинилась так-то, Иван сидел на завалинке и ни о чем не горевал.
   Глядит он — идет старичок, собою ветхий, обомшелый, и земля въелась ему в лицо, ветром нагнало.
   — Сынок, — старичок говорит,— покорми меня: отощал я за дальнюю дорогу, в суме ничего не осталось.
   Иван ему в ответ:
   — А у нас, дедушка, крошки хлеба нету в избе. Знать бы, что ты придешь, я бы давеча сам последней краюшки не ел, тебе бы оставил. Иди, я тебя хоть умою и рубаху твою ополощу.
   Истопил Иван баню, вымыл в бане прохожего старика, всю грязь с него смыл, веником попарил его, а потом и рубаху и порты его начисто ополоскал и спать в избе положил.
   Вот старик тот отдохнул, проснулся и говорит:
   — Я твое добро упомню. Коли будет тебе худо, пойди в лес. Дойдешь до места, где две дороги расстаются, увидишь, там серый камень лежит,— толкни тот камень плечом и кликни: дедушка, мол! Я тут и буду.
   Сказал так старик и ушел. А Ивану с матерью совсем худо стало: все поскребышки из ларя собрали, все крошки поели.
   — Обожди меня, матушка, — сказал Иван. — Может, я хлеба тебе принесу.
   — Да уж где тебе! — ответила мать.— Где тебе, бесталанному, хлеба взять! Сам-то хоть поешь, а я уж, видно, не евши помру… Невесту бы где сыскал себе,— глядь, при жене-то, коли разумница окажется, всегда с хлебом будешь.
   Вздохнул Иван и пошел в лес. Приходит он на место, где дороги расстаются, тронул камень плечом, камень и подался. Явился к Ивану тот дедушка.
   — Чего тебе? —говорит.— Аль в гости пришел?
   Повел дедушка Ив на в лес. Видит Иван — в лесу богатые избы стоят. Дедушка и ведет Ивана в одну избу — знать, он тут хозяин.
   Велел старик кухонному молодцу да бабке-стряпухе изжарить на первое дело барана. Стал хозяин угощать гостя. Поел Иван и еще просит.
   — Изжарь, — говорит, — другого барана и хлеба краюху подай.
   Дедушка-хозяин велел кухонному молодцу другого барана изжарить и подать ковригу пшеничного хлеба.
   — Изволь, — говорит, — угощайся, сколь у тебя душа примет. Аль не сыт?
   — Я-то сыт, — отвечает Иван, — благодарствую тебе, а пусть твой молодец отнесет хлеба краюшку да барана моей матушке, она не евши живет.